Тысяча и одна минута. Том 2

Речь о сказке

В некотором… нет, постой, что за в некотором, так встарь рассказывали, и, хотя мои сказка стародавняя, да надо ж ее рассказать заново, а кто грамоте не нельми горазд, да оной-таковой сказки не слыхивал, то не то что за новую сам почтет, а и будет всем поразсказывать, что слышал-де сказку недавнюю, кем-то сложенную… Не нами это начато, не нами и кончится! Иной, смышленый, прочтет в книжке, добро немецкой, куда не шло, а то просто книжку русскую, да тебе ее и перескажет не так, как оно там стоит, а на выворот; глядишь: один, другой послушает, чует что-то знакомое, а не сменяет, что та книжка давным давно была написана, да только с конца пересказана, заголосят: «вот какую знатную новую историю рассказал! вот молодец, целую книгу настрочил не отдыхаючи! да и где ему удалось понабрать такой всячины диковенной?.. А иной, разумный, по такому случаю и третью книжку накатает, в которой расхвалит книжку новенькую, а расхулит, расславит недобром старую: что-де старая рассказана по старинному, как дьяки говаривали, а новая, к нам ближе: читаешь, как будто слушаешь самого молодого умника, что ходит в куцем сюртуке да в желтой шляпе с широкими полями, с черным бархатным ободом! А выходит по пословице: не знает-де Вавила ни уха ни рыла, а туда же толкует: «в мозгу вся сила!»

Ну да, нехай им!.. Пусть себе толкуют наобум, навыворот доброму смыселу, а наше дело рассказать добрым людям, как что было, пело или голосило шло или ходило.

Но, ведь, прежде нежели песню запоешь, надобно откашлянуться, прежде нежели сказку заведешь, надо приготовить присказку: без присказки сказка что без полозьев салазки, и с горы по льду им нет ходу, а на сухом пути их нечего и везти; присказка красует сказку, что красная девка повязку, хороша алая лента, когда на молодую надета, а старуха хоть пять лент навесь, все скажут, что морщины есть!

– Однако, хвалят на девке шолк, когда в самой девке есть толк; надо, говорят, что бы присказка была толковита, да что бы и в сказке не много было безтолочи! Поди, что станешь делать с народом нынешним? Ведь, господа почтенные, ино место и рад бы хорошо играть да тузы не приходит!

Ну, была не была, катай с плеча присказку! Вишь пришла беда, разлилась вода, переехать нельзя, а стоять не велят!

Взглянь-ко, Гришка, нет ли старой книжки переписать для добрых людей, авось не догадаются! Нам же ведь самим на скорую руку не выдумывать стать? Что? нашел? Подай-ко сюда! Что это за старинная история?.. Ба, ба! Ба, ха-ри-а-на! Ну вот и кончено! Разложико, где бы выписать, чтоб другим не вдомек; вот тут; да еще что-то виршами понаписано, да и о сказке речь!.. Извольте, господа почтенные, вот что, какой то господин Херасков про сказку рассказывает:

Старая штука, давно написана, а правда! За что же некие мужи книжные на сказку прогнева лися; говорят: «ну, написал одну тетрадку с пятью сказками, с пяти десятью прибаутками – и будет, и перестань себе; сказки-де твои понадоели всему люду православному!»

Эх, господа почтенные!.. Да-полно всем ли надоели сказки такого расскащика, который, шутя-балагуря, насказал довольно правды сим книжным мудрецам; вот его-сердечного и приняли.

Эх, кабы далась мне его удаль казацкая-молодецкая!.. Оседлал бы я конька пегого, обнуздал бы черногривого, пустился бы рысью и в прискачку; многие годы ездил бы по белу свету, объехал бы кругом Окиян-море, вернулсяб домой – уже стар-человек; а дома, пока бы. добрые люди понаготовили мне и детей и внучат; вот я бы каждый вечер им и начал пересказывать о всем, что мне только прилунилось видеть на белом свете; а чтобы запомнил, свое приложил, – ведь лгать не устать, лишь бы верили! Брани, хули меня люди книжные, да слушай, люби люди разумные – им-то бью челом, им-то кланяюся!

Так что же, люди добрые, сказку начать, или все вести присказку?.. А люди добрые говорят; «да ты ж присказки и не рассказывал; ты говорил много, а толку нет: какая тут присказка, тут ни про какого царевича, ни королевича не сказано.»

Ин добро, собьем ведро – обручи под лавку, а доски в печь, так не будет течь!

Слушайте ж теперь диковенной речи: у дяди Луки были палати подле печи, а мост поперег реки; картофель родился в земле, а рожь зрела на колосе? Не верите, сами подите справьтесь, на всякой земле и во всякой избе вам скажут про эту диковинку.

А вот и она, сказка обещанная:

1 приключение. Илья поехал за гостинцом жене да и опростоволосился

Жил-был мужичек Илья, с своею женою Агафьею; жили они-себе ни бедно ни богато, ни скудно ни торовато, а так, середка на половине; была у них кобылка пашню пахать, была и коровка молоко давать; что наработают, то и съедят, а что излишнее, в оброк несут; ведь и многие так на свете живут.

Вдруг – дал бес бабе-Агафье охоту, иметь новую душегрейку кумачную!.. А ведь на что придет бабе охота, не унять ни Илье ни Федоту. Прост был мужичек Илья, а и то сменял, что где ему кумачу достать про Агафью, а та таки-знай свое толчет: «где хочешь возми, а душегрейку сшей! Какой ты муж, коли жену потешить не хочешь!»

– Да где ж я про тебя возьму? – говорит Илья, – сама ты знаешь наше хозяйство: только так концы с концами свесть!

Ан то-то и есть, что видно бабы-то этого и знать не хотят! Есть правда мужья умные, жена языком, а он камельком, чтож ведь и делать: если бы на горох не мороз, он бы через тын перерос! Ну, а дядя Илья был другого покроя; делать нечего, пришло жену потешить, хоть голову запропастить, а бабу утешить.

Еще с вечера пошел он в анбар положить товар, повез на базар – последнее продать да кумачу достать и сшить душегрейку про жену-злодейку.

Плетется Илья погоняет-размышляет, как бы жене угодить, как бы себя не запропастить. – Прост, не изворотлив я, говорит Илья, обдурят меня в городе: либо товар унесут, а не то и целый воз уведут; там народ хитрый, в городе вишь и теленок мудренее деревенского парня! Где мне с ними столковать! А первый раз отроду едет Илья в город; он и из села-то своего давно не выезживал; ночь-то на беду темная, а лошадь-то черная, едет, едет Илья да пощупает: тут ли она; такой осторожный! Ехал, ехал так Илья, да и вздремнулось ему, зевнул сердешный, потянулся, да и заснул богатырским сном.

Прошло видно довольно времени, запиликали пташечки около большой дороги, завиделся вдали город; проснулся Илья Макарычь, оглядывается – вот-те бабушка и Юрьев день! Лежит Илья в телеге, а мешки с просом и с гречею, и нитки и красна, и кобылка вороная, словно сговорились вместе, да тягу задали! Лежит он бедняга на соломе, в пустой телеге, прикрыт рогожею. Ахнул Илья, и кручина его обуяла, и чудно ему кажется; вздохнул про себя да и вымолвил: чтой-то за народ, чтой-то за удаль городская отчаянная: ночью ни зерна не смели унесть, а днем, при свете Божием, очистили как крысы закром! Делать нечего, пришла беда с вечера, так утром опять не горевать про нее стать! Подумал Илья, померекал, запрягся сам в телегу да и повез ее к городу; – лучше уже, думает, хоть ее продать, чем опять дожидаться молодцов-удальцов, ночных-портных, что ходят с деревянной иглой по большим дорогам, то мастера ловкие: где, видишь, стебнет, то либо кафтан, либо шапка про него и есть!

2 приключение. Стал Илья и гол и не прав

Едет Илья, то есть, идет пешком, а телегу за собой везет… Вдруг, на встречу ему, пырь два молодца-удальца, два ночные дельца. «Что это, приятель, где телегу стянул?»

– Какое тебе стянул, – отвечал Илья, – вишь насилу тяну! Лошадь да товар унесли какие-то непутные, чтобы им ни дна ни покрышки ни на том свете ни на этом!..

«А, молодец, да ты видно из удалых!.. Смотри пожалуста, что городит, лошадь вишь унесли у него, так он телегу взялся сам везти!.. Да где ж у тебя была лошадь-то?»

– Где, вестимо где: была в оглобли завозжана.

«Это не мудрено отгадать всякому; да кто ж ее взял и как ты отдал?»

– Отдавать я не отдавал, а кто взял, не видал; так и сказать про это не могу.

«Чего с ним долго толковать!» обозвался один из встречных, «что он тут нам бабушку путает! Посмотри-ко хорошенько – не знакомая ль телега; видимо, что он ее из ближнего села стащил да лошадь добыть не сумел, так сам и надсаждается до базара довезти. Да нет, любезный, не на тех напал; мы ведь басням не веруем, а за правду готовы хоть в омут лезть, мы на то и приставлены!»

– Да что вы, братцы, с ума спятили чтоль? Я хоть до старосты пойду изволь, вся деревня наша скажет вам, что истинно и действительно телега моя и лошадь была моя и мешки с житом и прочее… и жена моя, что послала меня в город… и прочее… все мое; что вы, братцы, привязываетесь?

«Поди-себе толкуй дьяковой кобыле, любезной, отвечал другой из встречных, а нас не проведешь!.. Дай-ко посмотреть поближе… вишь!.. что ты там городишь? Телега твоя?.. это, знаете, братцы, это телега моего соседа Кузьмы, она вчера, как я в город пошел, стояла у его избы, я хорошо рассмотрел, и уж не обманулся!»

«Так чтожь на него долго смотреть,» закричали в один голос молодцы-удальцы, «откатать его своим судом, чем далеко идти, отнять телегу да Кузьме отдать.»

Бился-бился бедный Илья и так и сяк, и просил и умаливал, чтобы телегу не трогали, что она его – куда-тебе, им разбойникам и дела нет – отняли, как отняли; да еще каждый, как правый, дал Илье хорошего подзатыльника, приговаривая: «не надсаждай живота, не вози попусту на базар телеги пустой; а украл телегу и коня воруй, так не будет на пути остановки; а то, дурак, не знаешь снаровки!»

На том дело и покончилось, что молодцы-удальцы с телегой отправились в одну сторону, а бедняк Илья пошел в другую, без телеги, без коня, налегке – с тяжкою кручиною на сердце.

3 приключение. И не ждешь да найдешь

Идет Илья, думает-размышляет, и себя ругает, и жене спуску не дает. Вишь, говорит, поганая баба, попробовала сама бы в город товар везти; попытала бы сама лиходейка, вот тебе и кумачь и душегрейка!.. Нагрели мне душу молодцы-сорванцы; пусто их знает, либо то воры-мошенники, либо и впрямь моя телега похожа на телегу Кузьмы грешного.

Так, то в слух, то себе на уме, бранился Илья, ругался, не хотя к городу подвигался, и сам не зная зачем идет. Вдруг кто-то стук его по плечу, инда вздрогнул Илья, глядь: стоит перед ним человек, не то чтобы стар, не то что бы моложав; с бородой длинной полубелою, с небольшой на маковке лысиной; стоит он без шапки, и смеется и кланяется, и сверкает глазами серыми из под густых бровей.

Не до смеха было Илье и от прежнего, а при таком досадном случае он не вытерпел, ругнул-таки порядком бородастого дедушку да и вымолвил: – чему оскаляешся дед? Ай рад, что дожил до лысины?

А старик загрохотал пуще прежнего и спрашивает: «Да чего же ты, Илья Макарычь, ерепенишься, неужель ты не спознал меня?»

– Лукавый тебя спознает, – отвечал Илья с досадою, – вишь ты какие рожи строишь, я этакой ни одной не припомню.

«Видно тебя лихая кручина берет: ты что-то и сам не свой; ну, коль так, не буду тешиться, тебя не раскуражишь по-прежнему; сам я по себе знаю, что горе ведь лыком подпоясано, так где ж ему в присядку плясать! Ну-ко поразскажи, что это с тобою подеялось?»

– Отвяжись, сказал Илья, что тебе за дело про мое горе знать; вишь ты распотешился, видно тебе чужая беда слаще коврижки Вяземской.

«Оно ты немножко и правду сказал, дядя Илья,» прибавил старик, «где людям тын да помеха, тут мне смех да потеха; это за то им от меня такой привет, что я, видишь, прожил много лет, стал лыс и сед, а всю жизнь нажил всего навсего – вот этот один кафтан, да и тот побудням наизнанку выворачиваю, что бы не износить пока умру; а людям горе-беда не от того приходят: им все не довольно, мало все; хоть чего хочешь придумай, да надавай им, все не штука, их все не утешишь, им только то в диковинку, чего у них нет; а и это добудут, скажут: нет я просил энтова! а попроси, что у них лишнее есть, скажут: самим мало! так вот я на них и тешусь и смеюсь и зубоскалю, сколько мне хочется. Вот и ты, как я тебя знаю, живешь, кажется, хоть не богато, но таки без большой нужды, а голову вешаешь! Коли лишнего нету, так ведь крепко спишь, а коли лишнее хочешь, так Бога гневишь! Ну, толкуй же, в чем твоя кручина?»

– Да скажи, почему ты меня знаешь, и почем смекнул, что меня Ильею зовут?

«Уж изволь ты прежде про свое рассказать, а моя речь пусть впереди останется.»

– Пожалуй, дядя… как тебя?..

«Да Мартыном зовут.»

– Пожалуй, я тебе, буде ты доброй человек, всю правду скажу: не лишнего мне хочется, а у меня и нужное отняли.

«Так видно за лишним погнался?» молвил лысый Мартын.

Илья почесал затылок да на земь поглядел…

– Оно вишь-что, не я, а жена-баба, пусто ее, захотела лишнего.

«А ты бабы и послушался?»

– Да не послушаешь, коль тебе колотят языком, что молотом, без устали, без милости, – дай, да подай, да вынеси!.. так уж оно лучше, от такого горя или из дома бежать, или добыть-приискать чего ей хочется.

«Эх брат, Илья, полвека ты дожил, а уму-разуму у тебя все еще не вод; вишь тебя взнуздали словно лошадь рабочую! Я и лыс, а молодой бабе не поддамся, а ты и молод да опростоволосился!»

– Да, толкуй себе, проворчал Илья, ведь это хорошо только рассказывать, хорошо в чужом деле указывать; а на своем поле не станешь ржи косою косить, за то, что растет лебеда между колоса!

«Ну ладно, Илья, ладно; толкуешь ты и сам складно, да делаешь шиворот на выворот!.. не стану я тебя словами учить, языком, что Лопатою, вкладывать ума-разума; а покажу на деле; уж тогда брат, сам смекай, где берег, где край; набирайся уму, да не умничай! Еще издали я заметил по походке, что это ты идешь, и дался диву: зачем это, думаю, Илья в город пробирается? он его, по своей простоте, прежде что огня боялся, и идешь ты пешь, да и голову повесил, видно не от радости, а кручина видно тяжелая тянет буйную к сырой земле!. Вот я и поспешил тебя утешить, Илья Макарычь, сердечный ты мой, добрый приятель, мужик-простак, женнин паголинок… А от чего я тебя поважаю и этого не утаю:

Прост ты мужик, худо делаешь, что своей жены-бабы-хозяйки по дудке пляшешь, а с другой стороны, доброты в тебе столько, что еслиб, в городе, отбирать со ста по одному добряку, то и в половину бы того из них не вытопил, за то я тебя и люблю Илья Макармчь, любезный! вот что.

Помнишь ли ты, как раз, когда был праздник в вашем селе, поднял ты на улице старика больного, хмельного, что валялся у лужи да носом окуней ловил; поднял ты его, и в избу к себе взял, и отливал водою холодною, встащил на печь, одел тепло, дал ночью проспаться, поутру опохмелиться, да и отпустил в путь-дорогу, насовавши ему за пазуху, тихонько от жены, и лепешек здобных и кусков разных пирогов праздничных, да еще в добавок, пятак дал, чтобы, буде от усталости, на пути винца хлебнуть захочется, так было-б на что… Так, брат Илья, не в похвальбу тебе, не всякой сделает; а ты делал это не первому и не последнему… В старик этот грешный был я; хоть я люблю над людской бедой тешиться, но люблю за доброе дело и спасибо сказать…»

– Так не уж-то-ж это ты, дядя Мартын? – спросил Илья.

«Коли все так припомнил, то видно, что я; а у тебя, вот видишь, память плоха: ты не знаешь того в глаза, кому и добро сделал – прямой дуралей!.. где тебе жить в городе, там не так живут: там одной рукой замахнутся сделать добро про тебя, а другою уж лезут в кошель к тебе, чтобы ты не одними поклонами благодарствовал, а чтобы было чем и после помянуть; так где-ж тебе-грешному якшаться с горожанами!»

– Оно и я думал, что будет мудрено, – молвил Илья; – вот еще не въезжая в город, так ошеломили, что теперь едва пешком иду.

«Ну, Илья, плюнь на все; это беда не беда, что во ржи лебеда, а вот беды, как ни ржи, ни лебеды. Скажи спасибо, что на меня папа лея; я иду тешиться, да одному на это куражу мало; пойдем вместе; тебе теперь продавать нечего, так ты свободный купец!»

– С чем же я, дядя Мартын, домой-то вернусь? потешишься, потешишься, да ведь и перекусить захочет; а дома жена глаза повытеребит за душегрейку проклятую!

«Погоди, постой; научу я тебя, как в городе хлеб собирают, где не сеяли, и как жен уговаривают, чтобы они не просили, чего добыть не дешево стоит. Пойдем же, вот и город близко; только ты, смотри, не во весь рот зевай – и мне не мешай, что я буду делать или врать, ты только поддакивай, кажется, эта наука не мудреная, а за нее, порой, в старосты становят и умным зовут…»

Подумал Илья: – да, истинно, надо еще мне поучиться у разумных людей; дядя-то Мартын, видно, малый не дай-промаха. Обещался Илья слушаться, и просит понаучить, как на снеге жить. Вот и пошли они вместе одним путем-дорогою.

4 приключение. Вот как надо порою жить в городе

Вошли в город: фу-ти-пропасть, какой тут-гам, экая толкотня… и лошадей-то и народу-то какая пропасть, и кавалеров-офицеров ходит по улицам так много, как сорок в селе; а палаты-то, палаты-то – батюшки светы, все каменпые, да так уемисты, что в иную палату всю деревню упрячешь и с деревенским старостою; а взглянуть на крышу, так шапка и валится!

Разинул рот Илья и руки порастаращил дивуючись; а дядя Мартын стук его по затылку: «гляди, молвил, Илья, под ноги, а рта неразевай, не то ворона влетит!» Поопомнился Илья; и впрямь, думает, в городе ведь и вороны чай не то, что у нас в селе! И пошел рядом с дядей Мартыном, изредка поглядывая по сторонам и всему втихомолку дивясь. А и было чем подивиться! Идет, примерно, барыня; такая пестрая, разряженая, на голове у ней сделана из плетеной соломы какая-то покрышка и на той покрышке цветы всякие – точно сей-час распустились, а цветы те все лентами поперевязаны; идет она, выступает, как пава птица; платье на ней так кругом и порастапырилось, и ножек-то не видать, а хотелось бы взглянуть: во что они обуты, в коты, или в чеботы?.. За барыней идет барчонок; на нем синий кафтан, обшит по краям золотом и стянут золотым поясом; а на голове высокая красная шапочка притянута ремешком крепко на крепко: чтоб, видишь, держалась на боку, а не сваливалась. И несет он на руках платок не платок, ковер не ковер, а что-то такое большое, выстроченное цветами узорчатыми, обшитое бахромкой диковенною; и несет он собачку такую маленькую, да такую махнатую, что ни видно у ней ни ног ни хвоста, а видно только рыльце с тремя черненькими пятнушками; еще несет в руках какой-то струмент, уж не знаю, на что такой и устроен; он, этим струментом, позади барыни, такие штуки выкидывает, что инда чудно смотреть: вытянет оттуда к себе палочку, струмент съежится, и треплется точно лахмотья на него навязаны, а как посунет палочку, то он и растянется, и станет точно грыб большой!. такая диковенка!

Вот этот барченок, совал, совал палочку, да и оступился, и выронил в грязную лужу собаченку шершавую завизжала не путем сердечная! Как барыня оборотится, да как учнет лупить но щекам барченка; видно за то, что собачепку-то в грязь увязил, он бедняжка, и так и эдак, и собаченку-то уж вытащил, да с попыхов ну с нее тем ковром, что на руках пес, грязь обтирать… Господи ты мой, как барыня завопила!.. и шапку с барченка сорвала и волосы ему порастрепала… он сердяга, совсем ошеломел, и не разберет видно, что барыня-то толкует: она уже старая престарая, так слов-то и не выговорит, а только слышно: шам, шам, шам.

Тут дядя Мартын с Ильей поворотили в другую улицу и не видали, чем это дело покончилось; только наш Илья смекнул про себя: видно-де в городе житье бояринам хуже чем боярыням!

Прошли Мартын с Ильей улицу и вышли на площадку ровную, пространную; а в том просторе такая теснота, такая давка, народу столько, что пушкой не пробить. Стоят воза нераскрытые, всякой всячиной набитые; с огурцами, с морковью, с репою и с разной потребою.

– Что это такое? спрашивает Илья.

«Вот, не знаешь!.. вишь базар…

– Ой? так это базар?

«Да теперь смотри, Илья, держи ухо востро, что я буду говорить, ты только головою кивай, или поддакивай; а перечить не смей! Да пооглядись-ко, не лежит ли что у тебя в кармане?

– Чему лежать!.. Только и есть пятака с три.

«Ну так положи их подальше за пазуху, здесь и этому спуску не дадут, да вот еще что: когда я тебя легонько в бок толкону, то ты этими пятаками и побрякивай, понимаешь?»

– Пожалуй, изволь; да к чему ж это?

«Уж не твое дело спрашивать, только слушайся.»

Обходят они воза, ходят кругом да около. Дядя Мартын все овощь торгует, все о цене спрашивает; берет с возов то репу то морковь, то огурец то ябкоко, откусит половину да подает Илье доесть, а сам его спрашивает: «что, хозяин, дорогонько?» Илья поддакивает да кивнет головой, а сам с голодухи оплетает, что Мартын подает, по пословице: голодному Федоту и репа в охоту. Мужички-продавцы слыша их речь, так к ним и лезут чуть не в драку, тот морковь подносит к самому рту, тот лук сует в руки, тот редьку кладет за пазуху… всякой к себе тащит, всякой кричит: «ко мне, хозяин! сюда поди! и спелее купишь, и слаще будет, и дешевле уступлю! «дядя Мартын раздобарывает со всеми один…» Нет, говорит, нет; хозяину все дорогонько кажется и не так чтобы товар хорош!» а сам обирает, что ему дают; кладет то в карман, то за пазуху, то Илье сует, что лишнее, приговаривает: «попробуй, хозяин! это, кажись, туда и сюда?»

Вот, как понабил карманы, понаклал за пазуху, тащит Илью от возов. Ужо, говорит, лучше попоздней зайдем: а то вишь какая сумятица; где теперь что-нибудь купить, слова толком ни сказать ни расслушать нельзя!

Отбились от возов. Ну, Илья, пойдем подалее; умниж хорошенько, что на пробу взял; да стучи пятаками-то почаще; плохо звенят!

Идут мимо большой лавки, чт с парусинным навесом стоит; разложены там хлебы печеные, вареная печенка, да рыба сушеная, подошел Мартын, хвать ломоть хлеба да в рот, другой ломоть Илье в зубы, а продавец увидал; да большой нож над куском печенки уж и держит наготове, и спрашивает: на сколько прикажешь отрезать?

«Постой, говорит Мартын,» этого добра у нас и дома девать некуда; а вот лучше хлеб-то покаж, отреж-ко от свежого, с верхней корочкой, да чтобы и нижняя была!»

Отхватил продавец ломоть, что двоим не съесть; дядя Мартын отломил малинькой косочик, откусил чуть-чуть да подал Илье.

«Что, хозяин, как скажешь: с песочком никак?

– Да, молвил Илья.

«То-то же, брат купец, нас не проведешь! твои хлеб не одинаков, сыр, вот этот получше, что давича пробывали!»

– Да тот, хозяин, вчерашний, сказал продавец.

«То-то и есть, ты как пек вчерашний, так бы испек и нынешний; к тебе бы покупатели каждый день и навертывались!»

– Да кажись, хозяин, и тот и другой из одной муки.

«Из одной муки, да в разное время в квашню кладен; вот и эта рыба, примерно, из одного озера, а вкус-то небось не один!» И начал Мартын перебирать рыбу на лотке, искать в ней разницу; а сам все с продавцем на счет хлеба раздобарывает.

Вдруг чует Илья, что к нему что-то в карман ползет… хвать, ан там рыбий хвост торчит!.. что за пропасть, лезет сама, подумал Илья, вытащил ее, да и показывает продавцу… смотри-ко рыба то… Не успел он кончить, как Мартын выхватит ее у него, да скорей к себе за пазуху; а сам как на Илью вскинется…

«Эх, хозяин, накупил добра да и хвастаешься!.. ты там купил и здесь купи, а домой придешь так и рассматривай; которая лучше, там и станем брать!.. а то продавца удивить хочешь чтоль? будто он своего товара не видывал!»

Сам как сунет Илью в бок, а Илья вспомнил что это значит и ну пятаками греметь.

«Ну вот» начал опять Мартын, «и деньгами чванишься!.. Их братья и это видала! они видят по рылу, что в кармане не рубль не полтина!.. Так ли, хозяин, я говорю?»

– Да, сказал Илья.

То-то же и есть; стало неча спесивиться! а вот лучше что про хлеб-то скажешь? хорош или нет, кажется, живет?..

– Да отвечал Илья.

«Ну, не совсем-то да!» отвернулся Мартын и шепнул продавцу на ухо: «ведь богат мужик, а куда глуп да прост!» Продавец рассмеялся, а Мартын лысый откашлянулся и спрашивает: почем же хлеб-то за пуд?

– Лишнего не возму, хозяин, дешевле другого продам, а хлеб знатной, не хуже пряника!

«Да, про голодного,» молвил Мартын, «не што, а кто дома каши поел, так твоего хлеба и в рот не возмет; на-ко, хозяин, возми ломоть-то, дома бабам покажем, а то мы с тобой видно оба плохо знаем толк, сколько у тебя пудов, любезный?»

– А вам сколько требуется?

«Да количество порядочное. Вот нас у хозяина работников десять; а едим-то мы каждый за двоих, так выходит двадцать, да хозяин один это двадцать один; вот ты и смекай по скольку на брата в день!

Пока он этак разговаривал, Илья опять почуял, что к нему лезет рыба в карман, однако вытащить не посмел, а упрятал ее подалее.

«Так приготовь-ко приятель, к ужину побольше, или лучше завтра утром вели привезть; а мы с хозяином явимся.»

– Очень хорошо, почтенные, довольны останетесь.

Проважает их продавец, и благодарит и кланяется, и просит не забыть сделать посещение, позакупить всякого съесного, уверяет, что все будет лучшее.

Отошли подалее от базара.

«Пойдем, говорит Мартын «теперь вон из города, а то, пожалуй и вправду заставят купить. Тыже такой ротозей, Илья, не в укор сказать, сунул я тебе давича рыбу в карман, а ты ее вздумал опять на лоток выкладывать! Ну скажи, умпо ль это?»

5 приключение. Бери Илья, коль кобылка твоя

Только хотел что-то Илья сказать в оправдание, как мужик с полным возом клюквы, заорал на всю улицу…

Глядь дядя Илья в сторону и стал как вкопаной: его вороная кобылка идет повеся голову за каким-то взрослым детиною, да и детина-то был один из тех молодцев-удальцев, с которыми Илья на дороге встретился, свою телегу везучи в город. Кинулся Илья, схватил лошадь под устцы и заорал, как у себя на селе: «батюшки родимые, помогите!.. ведет этот плут разбой ник мою кобылу, он у меня ее утром стянул!»

Детина выпучил глаза на Илью, смотрит, как будто не признает. «Что ты, говорит, с ума спятил, что ли? Что ты на добрых людей кидаешься, аль белены объелся?»

– Чего объелся, полно непутный прикидываться!.. здесь есть люди добрые; это ведь не на поле, где пятеро на одного! Дядя Мартын! скажи хоть ты честным людям, что кобылка моя! Где ты, дядя Мартын?

Не видать дяди Мартына, а народу столпилась тма-тмущая; кто смеется, кто за Илью заступается, кто за детину стоит, кто обоих ругает-бранит… вдруг едет мимо начальник города.

Что это за толпа? Что тут такое?.. подъехал поближе, видит – мужик у мужика рвет из рук повод лошади, инда та чуть не падает. Велел к себе подозвать их обоих.

«Чего вы шумите, неучи?»

– Да вот, батюшка, Г-н исправник, или как вашу милость… этот вот у меня сегодня утром лошадь стянул; я поймал его теперь, а он уверяет всех людей, что лошадь его, когда она моя доморощеная!..

– Он несет невесть что, Ваше Высокоблагородие, отвечал другой, мои домашния знают все, что лошадь моя, уже пять лет, как я ее на базаре купил.

– Черт же вас и впрям разберет! молвил начальник, а отправить вас обоих на съезжу»

– Откуда ни возмись вдруг вывернулся дядя Мартын, бух на колена перед начальником.

«Батюшка, отец-командир милостивый! Ваша премудрость известна всему городу, вы в одну минуту решаете всякое дело; благоволите и это тут же покончить: потому-что, изволите видеть, от правого и мне на долю что-нибудь достанется, а я тем и живу, что правых оправдываю!.. Один из этих молодцев говорит, что лошадь его, доморощеная, а другой, что он ее пять лет как купил, вы своею премудростью это тотчас разрешить можете; вот изволите видеть…»

Хвать лысый Мартын с чужого воза рогожку да и набросил ее на голову вороной кобыле, и опять обернулся к начальнику.

«Вот батюшка, командир милостивой, извольте поступить, как вы уже прежде с плутами-мошенниками делывали, извольте спросить, буде они давно лошадь знают, то скажут правду; пусть объявят вашей милости: на какое око кобыла крива?»

– Дельно, старик, говорит начальник, дельно! Я сам люблю скорой суд и решенье, и тотчас по глазам узнаю мошенника! Пусть будет так. Ну, олухи, говорите: на которой глаз лошадь крива?

Хотел было Илья слово вымолвить, дядя Мартын как сунет его в бок, да как крикнет на него: «постой, молчи, не смей перечить, да с своим глупым словом соваться вперед перед его милостью; а ты, прибавил он, обращаясь к взрослому детине, ты ответ держи Его Высоблагородию, о чем его милость изволить спрашивать, отвечай, ну, на какое око лошадь крива?»

Взрослый детина позамялся, взглянет то на начальника, то на лошадь рогожей покрытую… пусть, говорит, тот скажет вперед, если он уверяет, что лошадь его доморощеная.

«Да ты» заговорил опять лысый Мартын, «не вертись, как бес перед заутреней, не мотай хвостом перед носом его милости, нашего командира и начальника, он знает всю подноготную, не провести его вам плутам-мошенникам! Ведь что тот скажет и ты соврешь; а подойди учтиво-вежливо, да скажи толком-тихомолком его милости, на какое око кобыла крива; а Его Высокоблагородие после благоволит и другому допрос учинить!

Дельно, дельно, сказал начальник, я так и хочу поступить! Ну, говори ты, первый плут, на какой глаз кобыла крива?

Делать нечего; детина подошел к начальнику и молвил шепотом, что лошадь-де крива на око левое, если, то есть, посмотреть на нее с рыла. А если с хвоста взглянуть, то выйдет, что она крива на правое!

Да я в толк не возму, закричал начальник; ты скажи прямо, без уверток, на которое крива?

– Если прямо, Ваше Высокоблагородие, посмотреть, то оно и выйдет, как я вам докладывал!

Лысый Мартын опять тут подсунулся.

«Вы не извольте, Ваша милость, командир батюшка, так много беспокоиться, извольте другого допросить, пусть этот молвит теперь без запинки, а прямо, чисто-на-чисто… ну, подойди теперь к Его Высокоблагородию и скажи ему по чистой правде, буде ведаешь, не вертись на словах, его милость, начальник наш, сей-час признает плута, если не толковито говорить начнет; ну, объявляй: на какое око кобыла крива?»

– Да она ж вовсе у меня и крива не была, отвечал Илья, а может этот разбойник ей глаз выткнул, так уж не ведаю с которой стороны.

«Ладно,» подхватил Мартын, «довольно, не ври лишнего! Его милость наш отец командир теперь сам разберет и даст вам суд и расправу!.. Так вот, изволили выслушать, Ваше Высокоблагородие: сей детина говорит, что кобыла крива действительно на одно око; а оный мужичек утверждает, что она будто совсем не крива. Вот вы сию минуту можете распознать и лож и правду, и чья речь прямая и чья кобыла вороная!.. Благоволите мне приказать открыть ее да вам показать.»

– Открой! сказал начальник.

Сдернул рогожку лысый Мартын, оказалась лошадь нисколько не крива; а так здорова на оба глаза, и такие они у ней зоркие, хоть бы тебе у любого подьячего.

Когда понял дело начальник, не был он, в самом деле, как Мартын утверждал, ни мудр, ни хитер, а таки сметлив, то, желая, показать перед народом свой разум и правду, тотчас приказал дяде Илье лошадь отдать безотговорочно; лысому Мартыну выдать за труды пять алтын, а детину взрослого велеть отвести, для расправы, куда следует, и сказал ему, при всех собственноустно, во всеуслышание, чтобы люди знали, почитали и дивилися…

– Я, сказал, тебя давно заметил любезного, признал тотчас твое плутовство, как ты начал на речах путаться… э, э!.. ты вздумал одурить меня, вашего начальника? видно ты малый не вялый, грамоты не знаешь, а ешь пряники писаные… погоди, я с тобой разделаюсь!

Потащили детину два усатых сержанта, а наш Илья с хлопотливыми» Мартыном взяли кобылку и пошли своею дорогой.

Отошли не много, а Илья и заорал опять на всю улицу. Дядя Мартын! а как же мы забыли: а где телега-то моя, и мешки с просою, с гречею и с прочим?..

Дядя Мартын заткнул ему рот руковицею и молвил строгим голосом: «что ты, дура-голова, орешь, попусту рот дерешь! Скажи спасибо, что кобылу-то отбили кое-как, а где тут другого чего доискиваться, дурень ты этакой, простокваша не доспелая! Еслиб тебя давича повели на расправу, то… ты видно не слыхал дельной городской поговорки: у кого пропало, у того бы в горле торчало, а кто украл, тому на здоровье! это уж случай такой вышел – свое добро взять, я псам тому дивлюсь. Видно за твою дурь Бог посылает! Теперь молчи, ни-шни!.. а не то смотри, ударишь челом своим добром!

Наш Илья был глуп да прост, так послушался, не стал умничать, да учить бывалого, как парня малого; замолчал и пошел себе тихо, посматривая на свою вороную кобылку, и действительно радуясь, как будто ему подарили ее.

6 приключение. Илья да Мартын дух перевели, позавтракали

Шли они долго, да опять пришли к концу города.

«Пойдем,» сказал Мартын Илье, «пойдем вон туда, к концу рощи; ты пустишь пока лошадь на траву да и сами мы закусим чем Бог послал s вишь у нас теперь есть кое-что, хоть некупленое, а есть можно. Ступай вон на энту лужайку, привяжи коня к кустарнику да отдохни; а мне дай-ко твои три пятака; я добегу, да принесу приправы к нашему завтраку: ведь вина-то вишь не дают на пробу, так не придется хлебнуть, если денег не дашь; будет того, что и закуску так припасли.

Пошел Илья к роще с своей вороной кобылкой; а дядя Мартын, увидавши за полверсты елку, что торчала над дверьми, откуда рысь взялась, пустился туда опрометью и минут чрез пять воротился к Илье с гостинцем, живой водицей, зеленым вином, что зовут горелкою.

«Вот Илья» говорит «теперь мы с тобой, как рыба с водой, попьем, поедим, побеседуем и что дальше делать посоветуем. Ну-ко, качай во здравие да не сведи на упокой, милый мой, а то ты больно мягкопек, уж если жена из тебя что хочет делает, то вино и подавно с ума свихнет!.. Ну-же, чего струсил? я это так, к слову сказал; пей, не робей, если налили, неси в ворота, где ус да борода!.. Вот так-то! теперь и я хлебну… Будь здоров!»

Так себе-потолковали, поели, попила наши товарищи; после принялись думу думать.

– Дядя Мартын, сказал Илья, неужто мне домой только придти с кобылой вороной?.. Ведь жена чай спросит, где телега и мешки с просом, с гречей и прочее… и душегрейка проклятая, чтобы пусто тому, кто ее и выдумал! Как же быть, дядя Мартын?

«Не ответа ты бойся перед женой. Илья милый мой, а думай как бы поправиться опять хозяйством: ведь телегу чай тебе нужно иметь, и деньги чай нужны, которые ты хотел за товар получить?»

– Как же, дядя Мартын, как же ненужны… Все бы нужно… и душегрейка проклятая…

«Ты опять свое несешь! Ну, скажи жене, коли боишься, что телегу-мол волки съели; а душегрейку я тебя научу какую про жену припасти!.. Однако мы, кажись, довольно посидели, пойдем-ка на работу; надо денег добыть да телегу купить; снаряжу я тебя всем и тогда ступай с Богом во свояси; да смотри, помни, что я тебе покажу и растолкую и уж в город, любезный, берегись ездить: на меня, сокол, не всегда нападешь, так опять пешь да гол домой побредешь!»

– Меня теперь и калачем не заманишь пода: только бы душегрейку-то, дядя Мартын!..

«Ладно, ладно, будет душегрейка: жена скажет спасибо; научу я тебя, как ее без портного и шить и кроить, ты хоть к каждому празднику после жене давай!»

Илья инда-ахнул от радости: пуще всего думает, что жена не станет ругать.

7 приключение. Лысый Мартын Илью удивил

Покуда они шлялись по рынку, да по городу возились с конем, да вот здесь-то на досуге талалакали, уже наступил и вечер.

«Теперь,» говорит Мартын, надо искать местечька теплого, да ночлега сытного, безобидного; что бы за него платы не давать, а было бы с чем завтра поутру встать! Пойдем же; есть у меня на примете один дворянин; барин не большой, да богат; не больно тароват, да не слишком умен, к иному и голую руку за пазуху всунешь, да нечего унест, а к этому можно и в рукавице залезть! Пойдем к нему. Смотриж, у меня не изволь врать да орать; хоть на все смотри волком, да только думай тихомолком; а не все, что в голове шебортит, с языка спускай!»

Встали, Богу помолились, отправились; взяли-отвязали кобылку и пошли путем дорогою, прочь от города. Шли-шли таки довольно, приустал Илья; что, дядя Мартын, не сесть ли нам на лошадь, буде еще дорога дальняя?..

«Не нужно, теперь близко: смотри, видишь деревня чернеется, а вот высокие хоромы, это самое жилье того барина!..»

Стали подходить ближе, вдруг захромал наш Мартын точно закованый.

– Что это с тобою? спросил Илья.

«Нишни, молчи, не ворчи: видишь, что я такой уродился, видишь у меня от рождения нога болит, а ты не перечь!»

Подивился Илья Макарычь на такую штуку Мартынову, да подумал: ну пусто с ним. Может быть, в самом деле так тут надобно!

Вошли они прямо на барский двор; а у барина веселье пир-горой!.. Родила ему жена сына, такого хорошенького, черноглазинького, черноволосинького, румянинького, горбоносинького, точно учитель француз, что прошлым летом у него детей учил; так барин и не нарадуется, что это за удача такая!..

Вошли на двор паши товарищи, оступила их челядь боярская, и спросить не успели, все так и вскрикнули: да это наш лысый хромой Мартын! кинулись доложить барину; барин тотчас велел его к себе позвать.

Лысый Мартын отвечает: «что-де пришел он втроем, с дядей Ильей да с конем, так пусть доложат барину: кому из них он прикажет в конюшню, а кому в хоромы идти: а то чтобы, по незнанию, не сделать вопреки его милости, не затесаться туда кошу не следует!»

Барин, услышав замысловатый ответ, выбежал сам, на крыльцо, кликнул Мартына.

«Что прикажете, батюшка, ваше благородие?»

– Чего ты, дурень, ко мне нейдешь?»

– Не смею, батюшка, извольте сами дат черед, кому идти вперед! здесь нас три скота, не считая дворни да вашей милости.»

Барин засмеялся. А кто же этот твой товарищ, и что же это у вас за конь такой?

«Это… это позвольте вашей милости тихонько вымолвить!»

– Ну, подойди ближе, говори, что это?

«Это конь волшебный, покойного Кащея бессмертного!.. конь этот был трехногой, да как неловко кузнецу за нечет подков платить, так ему, коню, четвертую ногу и приделали, а вон энтот мужичек, большой ворожея, знахарь и угадчик, злым людям не потатчик, и с добрых людей но алтыну берет за каждое слово, которое им в угоду соврет.»

– Неужто он и впрям колдун?

Колдун, не колдун, а как я вашей чести докладывал небольно прост: прикажите ему, ради потехи и уверения, глаза завязать, да посадить на кобылу волшебную, хоть задом наперед, так он ощупью найдет-разберет где голова у коня приставлена, и где хвост торчит.

Барин хохотал-хохотал, да велел молодцев повести к гостям, а кобылу ихнюю поставить в свою конюшню и задать ей овса.

Между тем барин вполовину поверил Мартыну, что Илья колдун действительной, и велел тихонько, когда сядут за стол ужинать, поставить на стол накрытый судок и посадить в него ворону живую в намерении узнать, отгадает ли ворожея Илья, что там запрятано.

Привели приезжих пешеходцев пред гостей барина. Хохочут над ними, подсмеиваются; лысый Мартын за пятерых и отвечает и спрашивает, а Илья, боясь проболтаться, сидит как сычь; разве нет-нет да поддакнет Мартыну лысому, а тот как лиса юлит.

8 приключение. Илья ворожеей сделался

Сидел-сидел так наш грешный Илья, да понаевшись досыта репы, редьки и прочего снадобья, как, простите на правдивом слове, как икнет на все комнаты!.. так от него гости и прыснули в разные стороны, один Мартын, как бес подвернулся тут, кинулся обнимать-целовать дядю Илью, приговаривать: «неужто в правду дядюшка? неужто можно, благодетель мой?..» да как бухнет в ноги барину «отец, окажи милость, не дай умереть калекою, а закажи лучше поминать вековечно тебя! Брось ему золотой, он хоть малой не скупой, да не без корысти!.. вишь он обещается какую штуку сварганить надо много грешным: вот ты отец и благодетель видишь и знаешь, что я хром от природы, что мне ни за сто полтин на за полсотни рублей прямо не пройдтить… а он говорит теперь: что вот-де только дунуть да плюнуть ему, так вишь я, при твоих глазах, так трепака и почну отдирать!.. Да без золотого вишь нельзя по его лукавому павождению… повели такое чудо совершить, дай ему золотой, тогда я по гроб слуга твой!..»

– Изволь, сказал барин; не постою, лишь бы так было!..»

И все гости завопили: «а ну, ну, пропляши трепака!»

Вынул барин золотой, дал Илье: а Илья стоит сердечный, хлопает глазами, что сычь: не знает что такое деется и чего от него хотят.

Мартын к нему: «ну, дядя Илья, обещал, так исполни!.. не хотел ты пережь за полсотни, а теперь за золотой слово дал… ну, дунь да плюнь!.. да нуже скорей, слышь и музыка заиграла… ну, скорей!..»

Дунул, плюнул Илья и смотрит дивуется, что будет из этого.

Как наш Мартын принялся отдирать вприсядку, инда пол дрожит, ни хромает, ни ковыляет, а так отплясывает, хоть бы тебе дватцатилетнему парню у себя на свадьбе плясать, или сороколетнему на похоронах у благой жены! так вот и дует, только ветер гудет.

Вся беседа боярина диву далась! и то чудно, что хорошо вприсядку пошол, и то мудрено, что старый да лысый вертится проворно без устали!

Вот поколчилась потеха, повершился пир, запросили ноги отдыха, а брюхо приправы съестной; накрыли на стол и начали гостей ухаживать… посадили тут же, ради потехи, и наших ребят, колдуна Илью да Мартына излеченного.

Барин показывает на закрытый судок и спрашивает: а ну, молодец-проходец-всеведец! скажи-ко во всеуведание: что это такое за кушанье?..

Мартын посунул Илью в бок, тот вида ухнул во весь стол, а Мартын подставил свое ухо к его бороде да и слушает, а после обратился с ответом к боярину: «осмелюсь, ваше благородие, моим словом потревожить вашу честь, он шепчет такую весть: залетела-де ворона в высокие хоромы: почету много а полету нет! вот его правдивый ответ. Больше ж не гугукнет…

Барин инда руками ударил об-полы: эку штуку мужик сказал… проведал-узнал, что в судке ворона запрятана!.. А чего тебе, грешному Илье и в ум не пришло о чем спрашивали, а лысый Мартын на удачу сказал, да как раз словом на дело попал! Барин велел садок с вороной прочь унести.

А там дальше и дальше, лысый Мартын так распотешился, что морил всех со смеха; все бояре поджавши животы регочут, смеются так, что мочиньки нет.

А дядя Илья смотрел, смотрел на них, скучно ему стало, как зевнет во весь рот… такое затянул о-у, что все хохотать перестали, а на него уставились.

И тут наш лысый Мартын опять таки крюк ввернул, опять вывернулся: подбежал к Илье да и засунул ему в рот чуть не весь кулак, приговаривая: «будет, дядюшка, право будет; ведь гости тебе не дадут больше, как по рублю; будет, побереги лучше на завтра, что сегодня припас; не все, что в кошеле есть, на земь мечи, эй, недостанет в пост на калачи! А не хочешь слушать, скажу барину, лишнее выдаст, а велит сделать!»

– А что такое? – спросил барин, – что он может сделать?

«Да что, родимый, врет!» отвечал Мартын. «Выпил он липшее, так и вздумал штуки выкидывать: вишь дай ему каждый гость по рублю, да твоя милость хоть пять полтин, так вишь хочет он заставить вилку с ножем по столу плясать!»

– А ну, ну, – сказал барин, – мы и за тем не постоим, пусть его выпустит штуку такую, изволь, дадим хоть все по пяти полтин! сделай, покажи, как это будет!

«Что брат, Илья!» сказал Мартын, «берешь не берешь, а назад слова не вернешь!.. сказал я, не хвались, а прежде за ум хватись… ну если лопнет?.. так брат сам знаешь, что лукавый сказал: прах и пепел на твою голову! помни это слово, а боярское слово и больше того!.. делать нечего, если сам затеял, давай шапку!»

Схватил Мартын шапку у Ильи и пошел по гостям в нее деньги сбирать; а сам приговаривает: «будь деньги-не деньги – будь пепел – зола, а компания весела!» собрал со всех да и бросился вон все приговаривая: «спрошу у ветра совета, не будет ли ответа!» а выбежав Мартын, в одну секунду пересыпал деньги в карман, а в шапку Ильи зачерпнул золы из ближней печи и в минуту воротился к гостям. «Ну, дядя Илья, воля твоя, вот тебе вилка и нож; теперь как хошь; воткну я их в стол, а ты, как там знаешь приговаривай!.. буде не запляшут, не моя вина!

Воткнуло» Мартын нож и вилку, стукнул Илью по затылку, да и надел на него в туж минуту шапку с золой, так проворно, что никто не успел глазом мигнуть.

Крякнул Илья, а лысый Мартын и спрашивает: «что дядя? вслух говорить?»

– Да, – отвечал Илья нехотя.

«Ну, брат, смотри, что бы нас с тобою не повернули по своему, если нож с вилкою и впрямь плясать да кружиться начнут!»

Потом Мартын оборотился к гостям и к хозяину, да и молвил вполголоса, что бы все однако слышали:

«Вот что он говорит, государи милостивые: не гневитесь ни на мою речь глупую, ни на его слово правдивое; молвил он вот что: будет-де диво дивное, и чудо великое – будет плясать нож с вилкою… если только между вас… (простите на этом слове)! буде между вас есть или незаконный сын, или муж, женою обманутый!.. так угодно ли вам смотреть такую комедию?»

– Я думаю не надо! – сказал сурьезно один из гостей; – пожалуй нож с вилкою распляшется так, что и нас всех или переколет, или перецарапает!..

– А за ним и все гости завопили: «не надо, не надо!.. тут смеха не будет, а умора одна!»

Дядя Мартын вспрыгнул от радости, что удалась его сметливость, и бросился к дяде Илье… «Слышь ты, колдун-чародей отъявленный! не надо нашим милостивцам дурацкой потехи твоей, так распадись же их рубли в прах и пепел на твою голову!»

Поднял Мартын шапку на Илье, так того бедного золою и обдало. Гости хохотали этому диву, а более от радости, что вилка с ножем плясать не пошла.

С такими-то потехами Мартын да Илья просидели у боярина между его гостей до света; наелись, напились, ночевали, выспались; а поутру он же их проводил добрым словом, да еще денег на дорогу дал.

Вот вам и смысл русский, и колдовство деревенское.

9 приключение. Мартын с Ильей за ворожбу в дележ пошли

Поутру чем свет, как я уже вам докладывал, вышли наши молодцы Илья да Мартын, и кобылку за собой вывели 5 вышли они; вот Илья и отвесил впояс поклон Мартыну лысому, приговаривая: – дядя Мартын! отдай мне, что барин дал, твой золотой! будет с чем вернуться домой, я у себя на селе и телегу куплю, и душегрейку куплю, да еще кое-что на протори останется.

Посмотрел на него Мартын, да и захохотал во всю мочь. «Все еще ты глуп, дядя Илья! а я думал, что ты умней становишься: своим же добром меня чествуешь, за свое же толокно да своей брагой поднимаешь! Хоть пустил я свой смысел в ход, а ведь твоя дурь простоволосая казну добыла!.. Что толковать, ты ведь этого не выразумеешь; давай дележ делать! вот тебе все деньги, что я с гостей собрал, а золота то мне и не показывай; если он тебе в руки отдан, так он твой и есть; а дай ты мне за труды рублишков с пяток, с меня будет и этого; я найду-достану, если лениться не стану; а буде не под силу придет, так к тебе притащусь; а буде с моей легкой руки да своих тяжелых трудов поразживешься, да станешь сам большой над женой; то, знаю, примешь меня, как родного; а я тебе ничего не делая дома пригодиться могу: будут у тебя ребятишки, отдай мне в науку, злы не будут, да и дураками не дам быть! ну, так что ли?..»

А Илья уставился на Мартына, смотрит, слушает, а сам ничего себе не втямлет, что он такое несет. Мартын насыпал ему чуть не полшапки серебряных рублей и золотой сунул ему же в кошель, а сам как чужой, присталый человек, просит пяти рублей из милости!.. Смотрел-смотрел Илья на Мартына, что баран на гумно, да и вымолвил: – дядя Мартын! что же такое? морочишь ты что ли меня?.. скажи толком; чьи же это деньги, что ты мне в шапку наклал?

«Э, голова глупая!» сказал Мартын с досадою, «я уже не знаю как в тебя хоть крошку вложить разума! то-то простота, хуже воровства, надоедаешь ты ей, что дьяк грамотой; подай сюда шапку, безтолковщина!»

Отдал опять Илья Мартыну шапку с деньгами, а тот отсчитал себе десять полтин, положил их в карман, а остальные все высыпал в кошель Ильи-простака, где лежал золотой, барина; да сунул ему за пазуху и закричал на него: смотри, дядя Илья, пора перестать дураком-то быть! Велю тебе и приказываю об этих деньгах мне больше не поминать, и вон их не вынимать, и на меня не навязывать, и держать их при себе дотуда, пока придешь в свою деревню отсюда!.. Ну, пойдем же теперь далее!»

И Илья, несмея ни дивиться, ни перечить Мартыну лысому, отправился с ним дальше от города тем путем-дорогою, по которой он в город шел.

И шли они целый день, и отдыхать приостанавливались, и ели, и пили, и деньги платили; теперь были не без гроша, не то, что за день вперед.

Вот вечерять начало, идут они и подвигаются на ночлег к селу, а село знатное, избы все тесовые и у каждой слуховое окно размалеванное разными красками, и две боковые тесницы, что перед первым стропилом стоят, изукрашены разными фигурами чудными, и даже чуть не во всякой избе трубы выведены беленые, и редкая изба не крыта тесом, а буде которая крыта соломою, то соломою новою-золотистою, как будто сей-час с тока принесена.

– Что это за село? – Илья спрашивает.

«Это,» молвил Мартын, «село Гнездушки, теплое что гнездо и привольное; это последний с тобою ночлег наш; завтра чем-свет нанимай телегу и отправляйся восвояси: а я поверну в сторону. к своему жилью. Пора расстаться. Здесь мы ночуем у старосты, это человек такой же, как ты: и добр, и прост, и упрям порой, и жены, что исправника, боится и слушается!.. Кажется завтра середа у нас, он с вечера на. базар отправляется; я и прошлой неделей у него ночевал тож в середу, так думаю, если прилучится мне тоже встретить, что прошлым разом… то дам я тебе на намять еще урок, да уж то последний О… Если и это не поможет тебе, дядя Илья, голова простоволосая, то уж больше от меня ничего не жди! Достали мы с тобою кобылу назад и денег добыли своим трудом-потом, ловким оборотом, а теперь хочется понаучить тебя, как с женою жить, с бабой ватажиться!.. Если будет так, как я думаю, то меня ввек не забыть, а если не будет, то так знать и быть!.. Тогда я тебе скажу перекрестясь не обинуючи: видит Бог, хотел да не смог!.. Ты ведь с глупу, по простоте, и за это спасибо скажешь? Пойдем же, вот и двор перед нами.

10 приключение. Староста, Потап Мироныч, знакомец Мартына лысого

Вошли Илья с Мартыном на мощеный двор, крытый сверху соломою.

Стоит на том дворе бурая кобыла, запряженная в телегу, в телеге устлано сеном мягко на-мягко и покрыто новой рогожею; видно, что кто-то ехать хочет не с товаром за продажею, а за товаром, за покупкою. Возле той телеги, под навесом, стоит телега другая, простая деревенская; Илья как взглянул на нее, так и вскрикнул: дядя Мартын! глянько сюда: ведь то моя телега, что под навесом стоит!

«Молчи,» сказал Мартын, «подожди, дай хозяина увидать, да с ним поздороваться; а что у него на дворе да в избе – после разглядим.»

Пока они так между собою перемолвились, вышел из избы мужичек в синем кафтане, опоясанный красным кушаком с желтыми полосами, в новой поярковой шляпе, а на руках замшевые рукавицы зеленые. На вид казался он не очень стар да таки и не молод; волосы на маковке уже вытираться начали, а борода из черной становилась цвета дикого; это был староста, Потап Миронычь, к которому наш лысый Мартын с Ильею в гости шли.

Только увидал Мартына Миронычь, и руками взмахнул от радости, подошел к нему и шапку снял, и начал целоваться-здороваться, и в избу тащит обоих наших путников, Илью да Мартына лысого, приговаривая: милости просим, други любезные, добро пожаловать!.. А я чуть было сей час в город не отправился, и вас подвезу, пожалуй, если вы тудаж; а теперь рано еще, еще успеем и выпить и закусить, и покалякать-побеседовать; а я с тобой уже давно не видался дядя Мартын; ты, вишь, прошлой неделей был у меня да скоро отправился; пойдем-ко в избу скорей!

«Нет,» отвечал Мартын, «мне теперь куда мало времени, некогда мой отец; а вот благоволи-ко нам одолжить той телеги, что у тебя под навесом стоит: мы запряжем в нее нашу кобылку вороную, да и поедем по одной дороге: мне-ж нужно тебе, в пути, поразсказать кое-что.»

– Так зайди-ж в избу; там что нужно и поразскажешь, а водка у меня есть знатная; на праздник припасена была, да не много осталось, так хочу еще купить.

«А где твоя Лукерья Пантелевна?» спросил Мартын.

– Пошла к соседям, чрез час время она вернется домой.

«Коли так, надо поспешить!.. а старуха в избе?»

– Нет, и тое она-ж услала куда-то; я вот и поджидаю все ее, а то давно-б отправился!..

«Ну, дядя Илья,» сказал Мартын, обращаясь к товарищу, «хозяин позволяет, бери телегу, запрягай твою вороную; да уж, Миронычь, позволь елиу и сбруей твоей попользоваться!..»

– Изволь, – сказал староста.

«Так запрягай же, смотри хорошенько и соломы в телегу настели, и старой рогожки посмотри нет ли где; а мы пока с хозяином в избу войдем, да переговорим, что надобно.»

Вошли в избу Мартын с Миронычем; Илья кинулся к своей телеге и давай в нее свою кобылку закладывать, и стало ему так весело, радостно… запрягает и приговаривает: видно, невидавши нужды да туги, не спознаешь чужой услуги; как всего у нас вдоволь, то мы о беде-кручине и знать не хотим, а как подъедет-подвернется напасть злая, так и своему добру прежнему, что находке рад, и кто тебе поможет, станет мил, что родимый брат; ах ты, Господи! ну не будь дядя Мартын со мной, пропал бы я и со шкурой и с головой! Выть бы мне волком, за мою овечью простоту!

Пока он калякал да управлялся с телегою, да впрягал кобылку вороную, да настилал соломы и приладил все, как надобно, Мартын с Миронычем вышли из избы, и о чем-то у них такой крупной разговор идет, что не будь Илья рад без памяти, подумал бы, что бранятся они.

«Совсем ли готов?» спросил Мартын Илью.»

– Совсем, почитай совсем; только поплотней гужи притяну, да душегрейку… ой, бишь – жену, тьфу! нет!.. кобылку взвозжаю – и готов совсем.

«Эк у тебя жена да душегрейка в уме вертится!.. Боюсь, Илья, вряд ли мне исправить тебя, вряд ли пойдет впрок мой дельный урок; ну, тогда уж делать нечего; было старанье, да попусту; впрямь долбил Данило, да вкось пошло долбило!.. поедем же скорей!»

Сели Мартын с Миронычем на телегу, что впряжена кобыла бурая, а Илья Макарычь уселся, где его вороная взвозжана, да таки и тут не утерпел, вымолвил: эко, Господи, точно вот опять из дому в город еду за женой… то, бишь! за душегрейкой, пусто ее!

Дядя Мартын снялся, а Миронычь все что-то хмурился, говорил с Мартыном серьезно и отрывисто, инда Илья расслушать мог: – ну, говорит – дядя Мартын, если это правда, и ты сам не обманулся… я во всем, знаешь, тебе верю: да, быть может, ты сам не так разглядел, и тебе все иначе показалося?

«Да уж только сделай, как я говорю, сам увидишь и уверишься; не хотелось мне тебя огорчить, да правду ж другу сказать надобно: еслиб я такое дело против тебя утаил, то бы ты меня и другом не считал!»

Илья мерекал, о чем это они раздобарывают, не мог разобрать, а не утерпел, разинул рот и хотел спросить… да Мартын на него так зорко взглянул, инда жарко стало дяде Илье, и он вместо того, что хотел сказать, выговорил: «а что почтеннейший дядюшка, Потап Миронович, где вы эту телегу купить изволили?»

– Мужики из соседней деревни мне ее сами на двор привезли и за бесценок почти продали, уж я боюсь, полно не краденая-ль?

Да, похоже на правду, подумал Илья, и в ответ понукнул только свою вороную, хотя бы это и не подобно было: она и так хорошо везла.

Ехали они все по большой дороге, к городу, а как деревни не видать стало, то Миронычь и поворотил в сторону.

– И мне тудаж? – спросил Илья.

«Вестимо дело, голова безтолковая!» отвечал Мартын.

11 приключение. Новые хитрости Мартына лысого

Проехали недалеко проселком, завиднелась в дали деревушка; Миронычь остановил свою кобылку бурую и Илья тож. Слез лысый Мартын, подошел к нему: «ну-ко, поднимайся с телеги долой.»

Вылез из телеги Илья; «приподними-ко ее» спереди!» сказал Мартын. Илья приподнял Лысый Мартын вынул чеку, снял колесо, да как стукнет им по оси, так и хряснула! «Ну, стой же здесь Илья; вишь телега твоя от трудного пути изломалася!.. Смотри-ж, буде спросят, так и сказывай!.. Подожди же здесь, мы пришлем за тобой,»

Сели опять Мартын с Миронычем в телегу свою и поехали к деревушке; а Илья остался у сломаной телеги и думает: чтой-то делает дядя Мартын, пусто его знает! добыл было мне телегу назад; была она здорова, целехонька, нет, вишь ты, надо ему было ось сломать!.. нелегкий отгадает, к чему такая потеха глупая! да впрочем и то сказать, если он уже вчера и сам хромал, что журавль подстреленый, то почемуж сегодня и телеге. не ковылять по его милости! кто знает, может быть тоже оно тут нужно так!

Чрез несколько минут бегут из деревни два мужичка и ташут за собою ось новую; прибегли к Илье, давай прилаживать, а сами расспрашивают: «как это вы сломали, ай на косогор наехали?»

– Да, – отвечал Илья, боясь правду не кстати сказать.

«А ведь экая здоровенная!.. ее и обухом бы не скоро перешиб!»

Вот пока кобылку распрягли, вынули ось старую, приладили новую, взяли лагунку да новую ось смазали дегтем, надели колеса, воткнули чеки – уж добрый час прошел, и отправились в деревушку с Ильей.

Подъехали к первой избе, выходит оттуда Мартын и спрашивает: «что, готова-ль? хорошо-ль пришлась?»

– Хорошо дядя Мартын, – сказал Илья, – да на что это ты?..

Мартын не дал ему выговорить, схватил за ворот и потащил в избу, приговаривая: «много будешь знать, скоро состареешся, станешь дед или лыс, или сед!»

Вошли они в избу, сидит там Миронычь с седым стариком, а перед ними стоит горелка с закускою. Миронычь такой угрюмый; не ест-не пьет, а старик-весельчак то и дело подливает себе да его чествует.

«Вот, дядюшка Захар,» сказал Мартын, встащивши Илью, «вот по чьей милости мы в гостях у тебя! понесла его нелегкая через пень через колоду, лошаденка озартная, вот дела и наделала!»

– Сидор да Лука в городе живет, а грех да беда на кого не живет!.. чтож делать? Теперь стоит выпить с горя и все пройдет… ну-ка земляк, как тебя велишь чествовать?..

«Зови его Ильей,» прибавил Мартын, «поднеси проста то и скажи такое слово: пей, мол, Илья-простяк, выпивай до дна, наживай ума! Век не знай грамоты, а толкуй как по писаному, вот и люди будут дивиться и сам будешь рад!.. Не так ли сват?»

Старик засмеялся и вымолвил Миронычу: – а что зять, буде хочешь меня к себе в гости звать, то уж дай я поеду на твоей телеге с сватом Мартыном: он такой веселый, что с ним и умереть будет не скучно, буде смерть придет; а тебя земляк Илья на своей телеге свезет – вишь ты какой что-то угрюмой стал; с тобой негоде ночью, а и при солнце ехать, так все равно, что в пору осеннюю, в гололедицу студеную!

«Да мы так и хотели,» отвечал Мартын: «только знаешь что, дедушка Захар, пусть они теперь поедут вперед, а мы через час отправимся. Свату-то Миронычу надо еще там в селе кой к кому завернуть, да и к нашему приезду велеть приготовить кой что; а нето он станет разъезжать дома по избам, нам не ждать его стать. А мы и одни доплетемся теперь; вишь ночь-то какая ясная! светлый месяц, что девушка красная, так и смотрит во все глаза!»

Дед Захар не перечил.

Вот вышел из избы Мартын и Илью вывел, – пора, говорит, отправляться; поди-ко приготовь все как следует; небось у тебя и солому-то всее новытрясло?.. дедушка Захар! одолжи соломки земляку Илье I»

– Да там, на здоровье, хоть десяток снопов бери! – отвечал старик Захар.

Вот вышли Мартын с Ильей, пошли на задворок; выбрал Мартын большой сноп соломы и положил к Илье в телегу.

– На чтож это? – спросил Илья, – у нас и так вдоволь этого снадобья!

«А вот слушай, что я тебе скажу; да еще говорю, хорошенько помни, о чем накажу] Поедете вы с Миронычем, на полдороге он ляжет, завернется в сноп; ты его и укутай, увяжи хорошенько, чтоб не было заметно, что в соломе человек запрятан лежит; приедешь к его избе, просись ночевать, что мол Потап Миронович велел его дома до утра ожидать; когда впустят в избу, возьми этот сноп да под лавку и по ложь, а сам завались на палати и притворись будто уснул крепко на-крепко; что в избе ни будет делаться, ты ответа ни на что не давай и голоса не выказывай; а когда услышишь, что в дверь избы стукнут три раза, то скажи громко: развернись соломка! да и сам с палатей прыгай тотчас! смотриж ничего больше не распрашивай, а делай все по сказанному, как по писанному; тогда и спознаешь, от чего слепой ощупью идет, а зрячий зачем через лужу камушки кладет: смекнешь, что они, идя одним путем-дорогою, думают разное а схожее: один боится родную голову расшибить, а другой жалеет голов загрязнить, хоть они и к старым голенищам приделаны!.. Вот что.

Из последнего ничего не взял в толк Илья, а только старался запомнить, что ему Мартын попереж наказывал.

12 приключение. Лукавство Мартына и смышленая песня Лукерьина

Так и сталося.

Поехал Миронычь вперед с Ильей на его кобылке вороной, на его телеге вновь по чиненой; отъехали по я пути, велел Миронычь сноп развязать и залег в него; а Илья укутал, увязал, оглядел кругом, и примет нет, что в снопе лежит староста; засел и отправился к дому Потапа Мироныча.

Подъезжая к воротам, видит Илья свет в окнах, слышит шум в избе, будто пирушка там идет веселая!.. Только стукнул он в ворота тесовые, вдруг и стук утих, и свет уменшился; еще стучит Илья Макарычь, слышно: подходит к воротам кто-то и спрашивает: «кого это Бог принес! чего так поздно надобно?»

– Да нужно ночлега, – отвечал Илья.

«Ступай к другим, почтенный, здесь не принимают.»

– Нельзя к другим: мне сам Потап Миронычь велел у него ночевать.

«Если так, то подожди, я самой хозяйки спрошу.»

Вздохнул в соломе Потап Миронычь, а Илью Макарыча так лихорадка и бьет; – ну, думает, что-то не просто идет… чему-то быть далее!..

Прошло добрых полчаса; отперли ворота, впустили на двор; сказали неласковым голосом: «добро пожаловать О да прибавили в полголоса: вот чорт не в пору принес!»

Струхнул немного Илья Макарычь, а побоялся делать не так, как приказано; прикинулся усталым и тихонею; сказал бабе, которая впустила, полу шепотом: «мне места не много надобно, только-б до тепла довалиться и усну сейчас А сам взял сноп соломы что со старостою и шасть в избу.

Горит на столе светец; хозяйка на лавке лежит; а перед покутою, за занавесом, как вслушался Илья, сопит что-то, точно боров откормленный.

«На что это солому-то взял?» спросила Илью старуха, вернувшись в избу.

– Да я думал, бабушка, что будет уснуть не-начем, ан вишь у вас и печь и палати есть; так положу-ж сноп под лавку, не надать он мне; а сам завалюсь на палати, буде изволите; так с дороги соснуть хочется, что кажись дня бы три проспал!

«Пожалуй, ляг себе, сказала старуха; я сама твою лошадь распрягу, а ты усни себе, если хочется.»

– Спасибо, бабушка! – отвечал Илья, сунув сноп под лавку, залез на палати и через минуту давай храпеть, будто крепко заснул… А сам чутким ухом прислушивает, зорким глазом подглядывает… старается разгадать, проведать, для чего-де такая история делается?..

Вот видите, люди добрые, – и наш Илья-простак хитрить принялся! и он хочет околицей на прямой путь напасть, и у него родилася смышленость темную думу красными речьми закидывать… Правду говорят, что нужда заставит и коваля сапоги строчить, и коновала быть лекарем!

Прошло с четверть часа, Илья наш храпит на палатах, а сам через щель в избу поглядывает… И стало в избе становиться светло… Появилась свеча на столе, и кувшин с брагою, и фляга с настойкою, что Миронычь Мартына угощал, и вынут из печи пирог подовый большой, и гусь жареный, и вылез из за на веса молодой детина, с бритой бородой, в нанковом длиннополом сюртуке, в лощеных сапогах, городской работы; и хозяйка встала да на лавке сидит, да придвигает к себе детину длинпополого, да улыбается ему, а сама, на настойку, да на гуся, да на палати показывает: «кушай-де да нишни: чужак в избу взлетел!»

Вот длиннополый детина, видно малый не промах, подсел к хозяйке, и то потреплет по плечу и по прочешу, то ущипнет так, что чуть не взвизгнет она, а другой рукой подливает себе настойку в стакан, да хлебает, да пирог с гусем оторачивает.

И хозяйка Лукерья тож хохочет что мочи на его шутки умные, треплет его по красным, что кумачь, щекам и прихлебывает из кувшина браги и раздобарывает разные разности.

Вот как они видно путем понаклюкались, настойки да браги поубавили, пирога да гуся поупрятали, стали громче раздобарывать… где ведь весело хватишь – и опаски нет.

«А ну, драгоценная Луша, или правдоподобнее сказать Лукерия, а по латынскому – Лукреция – чмокни меня еще раз, да и затяни давишшою песню, или правильнее стихословие с виршами, а я подтяну… пение произойдет знатное!»

– Да вон там какой-то дурак завалился, мужа ждет, – сказала Лукерья в полголоса»

«Ничего; все яко прах! Вишь он храпит с устали, где ему, дурню, помешать нашим приятностям… Ну, катай небось!»

Встала Лукерья с лавки и давай что-то петь да подплясывать; на нее глядя и длиннополый детина вылез из за стола. Прежде тихо, а потом громче, так, что наш Илья, еслиб и на дворе в клети спал, то расслушал бы и голос и слова хитрой песни, что пела Лукерья с длиннополым детиною.

Расслушал и смекнул наш Илья про все, что такое деялось и для чего староста в сноп соломы залег; смекнул и про себя горемычный Илья: пошел ему в прок Мартынов урок; и песню-то Илья на память затвердил; вот как вишь она и пелася:

ЛУКЕРЬЯ своим бабьим голосом, скороговоркою.

ДЛИННОПОЛЫЙ ДЕТИНА басом, с расстановкою.

ОНА.

ОН.

ОНА.

ОН.

ОНА.

ОН.

Слушал, слушал Илья; ну, и его за чужое добро стало зло разбирать; примерил он и к себе это полотнище: – да, говорит, не хитро дело, не мудрено, если и моя жена теперь такого же кумача поджидает!.. Инда вздохнул Илья с горя, да и молвил вслух:

«Соломонька!.. слушай, слушай!.»

– Что это? – спросила струся Лукерья у детины длиннополого, – никак приезжий что-то сказал?

«Да слышь, он, с просонья, про солому бредит, что под лавку сунул давича… начинай еще!»

Тут три раза стукнули в дверь.

– Ну-ко, соломенька, развернись! – вскрикнул Илья, да и бросился вниз.

Дверь растворилась настежь в избу и появились у порога лысый Мартын да тесть старосты Мироныча, Лукерьин отец; а сноп соломы, что Илья принес, выкатился из под лавки, поднялся, стал прямо и ну метаться по избе на диво старику Захару, да Лукерье хозяйке, да гостю-детине длиннополому… Эти двое и руки опустили и прижались каждый в особый угол; а дед Захар Мартына разврашивает:

«Что-де такое тут деется?»

«Вот тотчас спознаешь!» сказал Мартын да и заголосил: «А ну, соломка, будет плясать: ведь радости не много, хоть и есть кураж!»

Порастрепался сноп мечучись туда и сюда, обвалилась солома, и явился из него, пред изумленных зрителей, староста Миронычь собственною особою!..

Что дальше было, рассказывать нечего; сами, будьте здоровы, догадаетесь!.. Только надож к речи прикинуть пару-другую слов, что бы наша сказка не кургуза была.

Мартын с Пльей проводили, как надо гостя незваного, детину длиннополого – насилу сердяга ноги унес. Дядя Илья так озартачился, что из сил выбился, дубася его то по бокам, то по подзатылице: ему так и мерещилось, что он не Лукерью-старостиху, а свою жену в таком переделе застал.

А дед Захар с Миронычем принялись с Лукерьей управляться-ведаться; проворный Мартын где-то старосте, про такой случай и арапник припас; так этим инструментом так вспарили старостиху, что она с месяц не могла ни сесть ни прилечь иначе, как к небу затылком, а глазами в земь.

13 приключение. Последняя просьба Ильи женатого

Мартын с Ильей и дед Захар, с которого от такой передряги и хмель соскочил, переночевали у Мироныча, хоть без большего веселья, да, после работки, соснули крепким сном; а на утро каждый отправился во свояси.

Мартын Илье и телегу у Мироныча выпросил а тот узнавши, что она и прежде ему принадлежала, отдал с радостью. Да Илья, бравши телегу, и благодарствуя за нее Мироныча, вымолвил последнюю просьбу свою:

– Потап Миронычь! думаю я, сердечно желаю, чтобы моя дума была правая; теперь больше чай не понадобится тебе арапник твой?.. Благоволи его со мной отпустить! Сердцем чую, что не обойдусь без него!

Миронычь было поупрямился такую вещь нужную для обихода домашнего другому отдать, да Мартын упросил; обещал, если понадобится, другой про него добыть.

И Мартын, выехавши из деревни, прощается с Ильей. Заплакал Илья Макарычь, расставаясь с таким золотым товарищем; и, как отца родного, просил Мартына известить его, а буде можно, хотя навсегда жить припожаловать! Мартын обещался это сделать, если такой случай придет; а до свидания взял слово с Ильи, вспоминать почаще про их похождения.

14 приключение. Что Илья принес в гостинец жене

Вот так-то Илья Макарычь и приехал домой, и с кобылой вороной, и с телегою своей, на которой поехал, и с деньгами, скольких бы ему не выторговать, и с лишним умком в голове, и с дорогим советом и с славным гостинцем для жены: с новым ременным арапником.

Хотя он не заметил дома никакого беспорядка, или чего похожого на такое, что видел у Мироныча; однако на все поглядывал из подлобья.

Вскочила жена Агафья, начала его ласкать, миловать, об городе распрашивать, о хорошем пути, о торговле доведоваться… Он уже было и забылся опять, и опять было готов жене насказать всякой всячины… А как стала Агафья толковать о душегрейке кумачной, да приставать, чтобы Илья скорее показал ее, так у него ретивое и заворочилось, так его пот и прошиб опять, так в голове и завозилось все, что он видел у старосты!.

А баба Агафья молчание его за насмешку почла, и высмотревши все, увидевши, что кумачу и духа не пахнет… давай по-прежнему ругать Илью; давай его позорить да досадывать, толкает в телегу, гонит в город опять кумачу покупать.

Вот уж тут-то наш Илья вполне решился выполнить совет Мартына лысого, сказал серьезно и толком жене: «Эх Агафьюшка! неужели ты думаешь я позабыл тебя?.. Я привез тебе душегрейку кумачную готовую и строченую… да нарочно ее пока в клеть отнес, чтобы ты не вдруг обрадовалась!»

Кинулась любопытная Агяфья за душегрейкой в клеть, а Илья за ней… ину греть душу Агафьи арапником, приговаривая разные слова полезные, и надавал ей там советов хороших, и разных имен ласковых.

Прошло с месяц, все соседи и соседки дивовать начали: «что-де, толкуют, стало с Агафьей?.. Бывало она ни нам в речах не уступит, ни мужу пикнуть не даст, а теперь, как съездил Илья в город, стала баба такая тихая, скромная, что любо смотреть!.. Уж не привез ли он зелья какого с собой?..

– Да и то еще диковинка: тиха, скромна стала Агяфья, а ведь как взбеленится, рассердится, если кто помянет про душегрейку кумачную, или хоть просто про кумачь один!..