Тысяча и одна минута. Том 4

XIII. Разная небывальщина

Жил-живал, топор на ногу надевал, топорищем подпоясывался, мешком подпирался, шел не спотыкался… Езжал на конях, по снегу в колымаге, по земле в санях; лавливал волков меж сизых облаков, шукивал журавлей по лесу… Видал зверин таких поганых, что гадко взглянуть: примерно, пасть волчья, а хвост как у лисы юлит: видал и таких, что и ноги имеют, и голова торчит посверх туловища, а не ходят как надо, чередом, все ужем вьются, или жабой ползают!.. Слыхивал, как лица учат курицу цыплят выводить, как волки сбираются дружно с овцами жить…

Я, признаться, я волкам веры не имел, а в частую их лавливал и шкурки снимал, да на базаре и морочил господ, продавал волчьи шкуры за соболиные; один такой барин, вот этот, что на запятках торчит позадь кузова, купил у меня их чуть не с полдюжины, да еще похваливал…

А как я ловко волков ловил, так надиковинку… попримеру: еду я раз в телеге, дождя не было, так я рогожей прикрылся, чтобы не замочило, когда пойдет; ехал я, да и вздумал со скуки заснуть; сплю, да и слышу, что телега стоит; взглянул, да и вижу, что волк молодой, ахаверник, всю мою кобылку съел дочиста, и только шею сквозь хомут догладать достает… Я не испугался, не обиделся, а так, ради смеха, хлыстнул серяка, он вскочил в хомут и помчал меня иноходью-рысцей-вприскачку!.. мне больно стало весело, я ну его жучить что мочи есть; а матка волчья, бежа сзади телеги, за такую потеху озартачилась, рычит на меня да дубами щелкает; выпучила глаза да языком дразнится. Я малой не промах, сейчас смекнул как поступить, чтобы было еще веселей, выгодней… как хвачу ее по морде кнутом, и потрафил в самый рот, а на кпуте-то узелок на ту пору был; так, как я задумал, так и случилося: завяз узелок у волчихи в зубах и стала она у меня ровно на привязи, хочет не хочет, а должна за телегой бежать. Итак я домой на одном волке приехал, а другого за собой привел!

Вы этому ничему пебойсь и не верите?… Да малоли какие дела случаются; если не на яву, то пригрезятся…

Раз случилось мне такой сон увидать, что даже и теперь не верится, видел ли я его подлинпо… Лег я спать, как надо по христианскому обычаю: разделся, разулся, место в избе отыскал, постелю постлал: подкинул под себя армяк, в головы шапку да кушак, а сверьху и так… изба теплая, есть в ней покрышка-потолок, так не одеяла же еще спрашивать! Лег-лежу, в оба глаза гляжу, а ничего не вижу; ночь темная, хоть фигу под нос поднеси, не рассмотришь. Проспал так до полночи, выпуча очи… вертелся-вертелся с боку на бок, а все сон не берет… я креститься, от чего не спится?.. ан вспомнил, что не ужинал!.. За то к утру соснул-таки, и видел такой сладкий сон, что и теперь, как вспомню, то слюнки текут.

Вижу я: стоит изба из пирогов складена, блинами покрыта, маслом обмазана, кишками увешана… не простыми кишками, а жареными, может и вареными, только помню, что кашей чинеными; сосиськой копченой та изба, вместо щеколды, замкнута, а калачом заперта… я щеколду-то сорвал, калачь перекусил, вошел в хату… Фу ты, как богато!.. Вместо хозяина, лежит баранина; вместо хозяйки, булки да сайки; вместо ребят, с пяток поросят… и все точно из печи сейчас, возьми только нож, отрежь да и ешь!..

Картины висят пряничные, свечи торчат морковные, а подсвечники из брюквы понаделаны… я вошел, по обычаю стал молиться… а ко мне так все в рот и валится… пять раз поклонился, чуть не подавился. Проснулся, подивился: как-мол много всего! пощупал во рту, ан нет ничего!

Это все я сам видал, а вот что от других слыхал, и то пожалуй вам перескажу, буде уже принялся рассказывать…. Ведь если баба прядет, да нитку порвет, то приставит к кудели, припрядет опять, и ничего не видать где оборвано; а если случится выпряденую пятку порвать, то надо узелком завязать; а это неладно: вон и швец-портной говорит, что на нитке узелку только в конце быть следует.

Так вот что один человек рассказывал…

Может статься, люди добрые, немудрено случиться, что пересказанного тут ничего на деле не было… да ведь не красна изба углами, красна пирогами, не красна сказка былью, а красна правдою… были тут не много, а правда тут есть.

Извольте прочесть!

Был жил мужичок молодой; парень холостой. Работящ он был, да денег у него не слишком важивалось; и захотелось ему жениться, тоже как и богатому. Что делать: не одно пузище смышляет о пище – и поджарый живот без еды не живет!..

Вот он и выбрал себе девку по мысли: молодую, красивую, тихую, скромную, послушливую… кажется, чего бы еще?..

Мужичок запировал; три дня после сватьбы как сыр в масле катался, на жену не нарадуется… Ну и она, чтож… мужу радехонька, готова с ним целый день просидеть, проиграть, проболтать, пересыпать из пустого в порожнее…

А как пришло дело к работе… глядь наша девка… то бишь, баба уж теперь, ни ткать, ни прясть, ни початочки мотать!. Схватил мужичек себя за бороду, призадумался; видно вспомнил поговорку разумную: что всякую-де ягоду в руки берут, да не всякую в кузов кладут: иную просто тут же съедят, а иную и выбросят…

Как собирался женпиться наш мужичек, был такой веселый-радостный, и пел и плясал и подпрыгивал… а теперь, как женился да видит, что маха дал, что купил шапку, не примеривши…. сел на лавку, подпер голову руками и смотрит в земь…

Разыгрался его теленок по избе, распрыгался…. «Эх» говорит, вздохнувши мужичек «прыгун-пострел, раздуй-те горой!.. женил бы тебя, так небойсь перестал бы скакать попусту!»

Ну да что станешь делать?.. думай, не думай, а ешь, коль испек; жена не лапоть: развязавши онучки, не сбросишь с ноги.

Как с женою быть?.. начать ее учить? а как станешь учить: того не знает, другого не умеет, третьему не горазда, четвертого и в глаза не видывала…. только и горазда песни играть, да смеяться, да с мужем целоваться, да орешки грызть… Еще и то сказать надобно, одно из двух мужичку; коли жену учить, так работать некогда, а работать перестать, так и есть нечего!.. Оставил мужичок жену в покое, не она виновата, а он дурак: или не женись, когда не сможешь при жене еще пять баб держать, или бери жену, хоть не красну, да чтобы не все сидела руки подкладывая!

Принялся мужичек сам работать; ну, конечно, ради молодой жены он радел таки: всего у него довольно, и льну, и пеньки, и хлеба всякого, только спрясть да соткать, да сшить некому… даже из хлеба готового все пеклось и варилось пополам с грехом.

Работает-работает мужичек в поле, придет домой, жена сидит, да в окно глядит, руки сложивши, ножки вытянувши… Досада иногда его возьмет сильная…»Ты бы хоть что нибудь делала!..

«Да не умею.».

– Ток учись же, баба безтолковая!.. На вот тебе гребень, вот доице, вот веретенце покойницы матушки, вот и лен на, я приготовил совсем, и измял и расчесал его, на, садись и пряди!.

«Да я не умею.»

Обругал ее муж так с досады, что она отродясь не слыхивала и ушел в поле на работу опять.

Поплакала баба, а видит, муж прав: надо же ему делать помогу какую нибудь… Вот она навязала кудель и давай учиться прясть…

Пришел муж, видит, что жена за работою… хоть это его порадовало, что она послушалась, за дело принялась; хоть прядет нитку что твоя бичева, да покрайности делом занимается.

Похвалил он ее, приголубил и стал уговаривать: ну, скажи пожалуста, не веселее ли тебе самой, когда ты работаешь?… Ведь то ли дело, ведь ничего не делать, тоска возьмет?.».

Жена смирная, не перечит, соглашается, а все-таки от его слов не тоньше прядет; а муж все-таки продолжает ей советы давать…

«Ну, посуди сама, ну, если я умру, ведь меня и похоронить не в чем; ведь нет у нас холста, чтобы и прикрыть меня… Над тобою насмеются все… что ты тогда сделаешь?.»

– Да что же делать, отвечает жена, авось ты и не умрешь прежде, авось я как нибудь и выучусь…

А что, думает муж, ведь нужда, говорят, учит и калачи есть?.. вот жена теперь стала прясть, а случись с ней нужда большая, может быть и ткать примется?… Постой же, дай я испытаю ее, мертвым притворюсь, что она тогда сделает?..

Исполнил хитрый муж свой умысел, и в одно утро притворился мертвым, растянулся на лавке и лежит не дышет, слушает что жена делать начнет.

Баба любила-таки поспать-полежать, встала, думает муж ушел, глядь – а он на лавке лежит и не ворочается… она кликать, звать его, он не отвечает, умер да и только (так ловко прикинулся плут). Баба так и взвыла голосом. «Ах ты, касатик, ах ты, родной, видно не в добрый час слово вымолвил про смерть свою, вот и умер, мой ясный сокол!»

Поплакавши, она кинулась-было к соседям, да вспомнила, что муж говорил: что-де смеяться будут, когда нет холста, чтобы прикрыть его… давай холст отыскивать… ан действительно нет ни лоскута (может, что немного и было, то муж нарочно припрятал от ней); думала-думала баба, как горю помочь и догадалася: взяла свою пряжу и ну ею мужа упутывать… заденет ему за зуб да за палец у ноги, потом опять за зуб да опять-за палец, и продолжала так, пока все нитки извела…. Посмотрела на него и самой ей чуден показался такой наряд на покойнике. Однако она опять-таки выть принялась; плачет да приговаривает, как у всех баб водится:

«Какой ты был белый, румяный, радушный, ласковый, приветливый, теперь лежишь не вздохнешь, слова не вымолвишь, со мною сиротинкой не посоветуешь… Точно ты чужой, не родной!.. на кого-ти похож, мой батюшка?»

Муж лежал-лежал при этом и не вытерпел, сказал: на балалайку похож, матушка! Встал со скамьи и говорит жене, которая и испугалась и обрадовалась; тому ли обрадовалась, что муж ожил, или тому, что от хлопот избавилась, неведомо; говорит: «вот то-то жена, если бы ты была умная, да работящая, ты бы из меня, мужа, такого чучелы не сделала; я нарочно притворился, что бы показать тебе, каково тебе будет одной, когда некому будет посоветывать, да на ум наставить тебя.»

Пришел праздник какой-то, праздник в том селе, где жили отец и мать нашей бабы; присылают они, по обычаю, ее с мужем к себе звать, угоститься чем Бог послал… Мужа на эту пору дома не было; а она обещалась непременно с ним придти; праздники да пированья она таки любливала.

Приходит муж, у жены и работа припрятана, и в избе все убрано, точно гостей ждет.

«Что это? Кого дожидаешься, к челу все поприбрано?»

– Да нам с тобой надо на праздник идти: нас звали «просили к батюшке с матушкой.

«Да праздник еще после завтра.»

– Ну что же, все лучше убраться: после-завтра не за горами ведь.

Раненько же, баба, задумала, говорит муж себе на уме.

«А в чем же ты пойдешь?.. Ты бы лучше об этом позаботилась: посмотри-ка, у тебя всего рубаха одна и та черная, как ты на праздник покажешься?

Баба взглянула на себя и призадумалась… В самом деле показаться срам!. Села в угол и полно говорить о празднике.

Жалко стало мужу: все таки жена-то есть. Ну, говорит, я уже горю помогу как нибудь: завтра базарный день, пойду куплю тебе рубаху новую; только в другой раз уже этого не дожидайся от меня: сама учись и прясть тонко и ткать хорошо, и рубахи шить, чтобы в люди показаться было не совестно.

Пошел он по утру на базар, взял деньги последние, потешить жену желая, купить ей рубаху новую; а на ту пору нырь ему навстречу продавец, несет гуся живого на продажу. Мужичек приценился, так из любопытства, и показалась ему покупка очень дешевою, он же вспомнил, что у него дома гусыня есть: так куплю, говорит, гуся, вот и станут вестись у меня… Да то беда, подумал опять, если за гуся деньги отдать, то жене рубахи купить будет не на что?.. А там опять подумал: что рубаху-де можно купить, а гуся невсегда добудешь так дешево» Купил гуся мужичок.

Несет его домой, а жена в окно смотрит, дожидается… печку затопила, щи варит, а сама все о новой рубахе думает…

Видит наконец, идет муж и несет в руках что-то белое… обрадовалась; а он кричит издали: «ну жена, купил да гуська!»

– И, дела нет, что узка, давай скорей! Да долго не дожидаючись, схватила с себя черную рубаху да в печь скорей… а то-дескать пожалуй вымыть велит, так еще работы прибавится.

Вошел мужичек в избу, видит, стоит жена безовсякого наряда и новой рубахи ждет…

«Что ты это сделала?… Ведь я гуся, а не рубаху купил!.. Куда же ты девала старую?»»

Ахнула жена и мужу в печь показывает.

«Ну, говорит он, чтож мне с тобою делать? рубахи купить тебе не начто, в чем теперь хочешь, в том и ходи!»

Укуталась баба тем, что могла найти и начала плакать, приговаривать, укорять отца с матерью, для чего они ее ничему не выучили.

И муж подумал так: постой же в самом деле, надобно же и им показать, каково мне жить с их дочерью, пусть посмотрят да покаются, для чего глупую девку незнающую за муж выдали! и говорит жене: «поедем уже так как нибудь, может там, у матери, тебе какая рубаха и отыщется.»

Баба и этому рада, ей все равно, только бы на праздник попасть, да блого муж соглашается.

Взял ее муж, а как одеть было не вочто, то укутал соломою и повез к отцу с матерью.

Зима в эту пору была; да такая холодная, морозная, что даже и мужичка дрожь проняла, а баба просто окоченела от холода; а подъезжая ближе, чуть не замерзла совсем.

Как принесли ее в избу да стали распутывать, муж говорит отцу с матерью на жену показываючи:

Вот посмотрите, порадуйтесь на свое чадо милое!. Когда вы замуж ее готовили, то знали небойсь, что не мужу же про нее прясть и ткать и всяким бабьим делом заведывать?… Вот до чего ваша дочь дожила, что на ней самой рубахи нет, а уж про меня и говорить нечего!»

Старики, чуя вину свою, молчат да только головами покачивают; а баба наша, как пооттаяла так, что едва, едва могла голос подать, то и выговорила: «Матушка! подай веретенце!»

Вот так то, добрые молодцы, примолвил дядя Пахом, буде хочете жениться, то не спрашивайте большой красы, аль приданого, это дело не прочное, а спросите лучше ума-разума.