Тысяча Имен

Глава первая

Четверо солдат сидели на сложенных из песчаника древних стенах крепости на выжженном солнцем хандарайском побережье.

О том, что это солдаты, можно было догадаться лишь по мушкетам, прислоненным к парапету, поскольку их одежда давным-давно уже лишилась права называться обмундированием. Штаны, если хорошенько присмотреться, были когда-то ярко-синего цвета, но под безжалостным местным солнцем выцвели до блекло-лиловой голубизны. Куртки, сброшенные грудой у подножия лестницы, различались и покроем, и цветом, и происхождением, а чинились так часто, что заплаты слились с тканью. Устроившись на стене с той неподражаемой ленивой наглостью, которая свойственна только бывалым воякам, эти люди глазели на южную часть бухты, где разворачивалось в высшей степени впечатляющее зрелище. Ее заполняли транспортные суда со свернутыми парусами, неуклюжие, широкобортные, ощутимо колыхавшиеся даже на мелких волнах. Снаружи, у входа в бухту, рыскала пара фрегатов, узких, хищных, похожих на акул, и их темно-красные борелгайские вымпелы развевались на ветру, точно дразня своим видом собравшихся на берегу ворданаев.

Впрочем, если это и был намеренный вызов, солдатами, сидевшими на стенах, он остался незамеченным. Внимание их сосредоточилось на совершенно иной картине. Низко погруженные в воду корабли не осмелились подойти вплотную к берегу, и узкая полоска воды между ними и каменистым пляжем кишела мелкими суденышками, пестрым сборищем корабельных шлюпок и местных рыбачьих лодок. Все они были битком набиты солдатами в синих мундирах. Шлюпки и рыбацкие лодки выплывали на мелководье, высаживали пассажиров в пенную полосу прибоя, разворачивались и возвращались за новым грузом. Прошлепав по воде, люди в синих мундирах наконец выбирались на сушу и в изнеможении валились рядом с аккуратно составленными ящиками, в которых лежали провизия и снаряжение.

– Эх, бедные дурни, – проговорил солдат по прозвищу Бугай. – Добрый месяц болтались в этих корытах, жрали сухари и блевали ими, а теперь, когда добрались до места, услышат: «Поворачивайте-ка назад, голубчики!»

– Ты так думаешь? – отозвался второй солдат, которого звали Уилл. Он был заметно меньше ростом, и незагоревшее лицо красноречиво свидетельствовало о том, что в Хандар он прибыл относительно недавно. – Меня и самого-то не больно тянет в обратный рейс.

– А меня, мать твою, тянет! – заявил третий, которого – на первый взгляд непонятно почему – прозвали Втык. Он был худ, жилист, лицо почти целиком скрывалось в буйных зарослях бороды и усов. Рот его почти беспрерывно двигался – Втык жевал комок каннабиса, прерывая это занятие лишь затем, чтобы сплюнуть со стены. – Я готов и год проболтаться на любом, мать его, корыте, лишь бы выбраться из этой, мать ее, дыры.

– Кто сказал, что нас отправят домой? – хмыкнул Уилл. – Может, этот новый полковник прибыл сюда надолго.

– Не будь дураком! – одернул его Втык. – Даже полковники умеют вести счет противнику, а тут и считать особо не надо, и так ясно: останешься здесь – живо получишь острый кол в задницу и загремишь на костер.

– К тому же, – добавил Бугай, – принц и сам спит и видит, как бы унести ноги в Вордан. Не терпится ему спустить наворованное золотишко.

– Кто бы спорил! – пробормотал Уилл. Он наблюдал за солдатами, которые высаживались на берег, и почесывал нос. – Что ты сделаешь, когда вернешься?

– Нажрусь сосисок, – тут же откликнулся Бугай. – Целый мешок сожру, чтоб мне сдохнуть, а еще – яичницы и бифштексов. К чертям серомордых со всей их бараниной! Если я до самой смерти не увижу больше ни одной овцы, уж точно плакать не стану.

– Есть еще козлятина, – заметил Втык.

– Козлятину есть нельзя, – сказал Бугай. – Это против природы. Если б Господь хотел, чтобы мы ели козлятину, он не создал бы ее с таким дерьмовым вкусом. – Он оглянулся через плечо. – Ну а ты, Втык, что сделаешь, когда вернешься?

– Чтоб я знал. – Втык пожал плечами, сплюнул и почесал бороду. – Наверное, отправлюсь домой и трахну жену.

– Ты женат? – удивился Уилл.

– Был женат до того, как отправился сюда, – уточнил Бугай. – Я уже говорил тебе, Втык, и опять скажу: она тебя ждать не станет. Семь лет прошло – сам подумай! Притом она уже наверняка постарела и заплыла жиром.

– Тогда, – сказал Втык, – я найду себе другую жену и трахну ее.

Внизу, в бухте, какой-то офицер в полном обмундировании, забираясь в вертлявую лодчонку, оступился, перевалился через борт и плюхнулся в воду. Троица сидевших на стене солдат разразилась грубым хохотом, наблюдая, как офицера, промокшего насквозь, выудили из воды и втащили в лодку, словно тюк с хлопком.

Когда этому скромному развлечению пришел конец, в глазах Бугая появился злобный блеск. Намеренно повысив голос, Бугай окликнул:

– Эй, Святоша! Что ты сделаешь, когда вернешься в Вордан?

Четвертый солдат, к которому был обращен этот вопрос, сидел поодаль, привалившись к брустверу. Он ничего не ответил, да Бугай, собственно, и не ждал ответа.

– Да наверное, помчится прямиком в ближайшую церковь, чтоб покаяться Господу в грехах, – заметил Втык.

– Карис Всемогущий, прости меня! – затянул Бугай, изображая молитву. – Кто-то опрокинул на меня стакан виски, и капля богомерзкого зелья могла попасть мне в рот!

– Я уронил молоток на ногу и воскликнул: «Вот черт!» – подхватил Втык.

– Я поглядел на одну девицу, – продолжил Бугай, – и она улыбнулась мне, и мне стало так чудно!

– А еще я пристрелил десяток серомордых, – заключил Втык.

– Не-а, – сказал Бугай, – язычники не в счет. Но вот за все остальное ты точно отправишься прямиком в ад!

– Слыхал, Святоша? – окликнул Втык. – Ты еще пожалеешь, что не повеселился вдоволь!

Четвертый солдат и на это не соизволил ничего ответить. Втык презрительно фыркнул.

– Кстати, – сказал Уилл, – почему вы зовете его Святошей?

– Да потому что он явно метит в святые, – пояснил Бугай. – Не пьет, не сквернословит и, готов дать голову на отсечение, не блудит. Даже с серомордыми, хоть они, как я уже говорил, не в счет.

– А вот я слыхал, – начал Втык, стараясь говорить погромче, чтобы его слова дошли до слуха четвертого солдата, – я слыхал, что он в первый же день подцепил тут черную гниль и через месяц у него отвалился конец.

Все трое на минуту смолкли, обдумывая его слова.

– Да черт побери, – первым заговорил Бугай, – ежели б со мной такое стряслось, я бы пил и ругался так, что небу стало бы тошно!

– Тогда, может, оно уже и стряслось, – тут же съязвил Втык, – а тебе и невдомек?

Тема была привычная, и они затеяли перепалку с легкостью людей, давно знакомых друг с другом. Четвертый солдат едва слышно вздохнул и поудобнее пристроил мушкет на коленях.

Его звали Винтер, и он многим отличался от сослуживцев. Прежде всего тем, что был моложе и стройнее и на лице его до сих пор не наблюдалось ни малейших признаков усов и бороды. Несмотря на жару, он не снимал синий потертый мундир и плотную хлопковую рубаху. И сидел, положив руку на приклад мушкета, словно готовясь в любую минуту вскочить и замереть по стойке «смирно».

И что самое главное, Винтер был вовсе не «он», а «она», хотя обнаружить это мог бы только самый внимательный наблюдатель.

Об этом, безусловно, не знали трое других солдат, а заодно и все прочие обитатели форта, не говоря уже о писарях и счетоводах, которые обосновались в доброй тысяче миль отсюда – по ту сторону моря, в Военном министерстве. Поскольку в армии его ворданайского величества не было принято нанимать женщин – за исключением тех, кого тот или иной солдат нанимал на короткое время для своих личных нужд, – Винтер приходилось скрывать свой пол с той самой минуты, как она поступила на службу. С тех пор прошло немало времени, и девушка достигла в притворстве значительных успехов – хотя, по правде говоря, обвести вокруг пальца таких типов, как Бугай и Втык, не настолько уж великое достижение.

Винтер выросла в Королевском благотворительном приюте для неблагонадежных детей, который его обитатели называли «Тюрьмой миссис Уилмор для девиц» или попросту «тюрьмой». Винтер покинула это заведение, мягко говоря, без спроса, и это означало, что из всех солдат в форте у нее одной прибытие флота вызывало смешанные чувства. Все прочие уверенно сходились на том, что у нового полковника не будет иного выхода, кроме как отплыть на родину прежде, чем к стенам подступит армия фанатиков. И это, как заметил ранее Бугай, уж верно лучше, чем поджариться на вертеле, а именно такую участь сулили искупители чужеземцам, которых они за чересчур светлую кожу в насмешку прозвали «трупами». И все же девушка не могла отделаться от ощущения, что каким-то непостижимым образом за тысячу с лишним миль и три года спустя миссис Уилмор в тугом чепце и с неизменным ивовым хлыстом в руках дожидается на причале той минуты, когда она, Винтер, сойдет с корабля.

Скрип сапог на лестнице возвестил о том, что кто-то поднимается на стену. Четверо солдат схватились за мушкеты и поспешили изобразить подобающую бдительность. И тут же расслабились, увидав знакомое лицо капрала Тафта – круглое, как луна, раскрасневшееся от жары и лоснящееся от обильного пота.

– Привет, капрал, – бросил Бугай, отложив мушкет. – Что, решил поглазеть на представление?

– Не будь идиотом, – пропыхтел Тафт. – Думаешь, я потащился бы на этакую верхотуру только ради того, чтоб поглядеть, как толпа рекрутов учится плавать? К черту! – Он согнулся вдвое, пытаясь перевести дух, мундир на спине задрался, обнажив внушительного объема седалище. – Ей-богу, треклятая стена как будто становится выше всякий раз, когда я на нее поднимаюсь.

– Капрал, что ты сделаешь, когда вернешься в Вордан? – осведомился Бугай.

– Трахну жену Втыка, – огрызнулся Тафт. И, повернувшись спиной к разнузданной троице, вперил взгляд в Винтер. – Игернгласс, поди сюда.

Винтер мысленно чертыхнулась и поднялась на ноги. Для капрала Тафт был не так уж и плох, но сейчас в его голосе звучало раздражение.

– Да, капрал? – вслух отозвалась она. За спиной Тафта Втык сделал непристойный жест, и его сотоварищи закатились беззвучным смехом.

– Тебя желает видеть капитан, – сказал Тафт, – но сначала с тобой хочет поговорить Дэвис, так что на твоем месте я бы поторопился. Он внизу, во дворе.

– Слушаюсь, капрал! – отчеканила Винтер, проглотив новое проклятье. Она закинула мушкет на плечо и двинулась вниз по лестнице, ступая уверенно и не глядя под ноги, – сказывалась долгая практика. Сдается, помимо унылого дежурства на стене ей уготовано еще какое-то испытание – наверняка очередной маленький сюрприз от старшего сержанта. Дэвис – гнусь, каких поискать.

Крепость, или Форт Доблести, как назвал ее некий ворданайский картограф, причем явно не в шутку, была невелика и представляла собой типичную средневековую постройку – пять стен с каменными двухъярусными башнями по углам. Все прочие строения, которые в прошлом располагались внутри этих стен, давно обрушились и обратились в прах, оставив после себя обширное открытое пространство, на котором ворданаи установили свои палатки. Наилучшие места были под самыми стенами, где почти весь день лежала хоть какая-то тень. «Двором» именовалось незанятое место в середине лагеря, изрядный кусок намертво утоптанной почвы, который мог бы служить отменным плацем для учений и смотров, если бы Колониальному полку пришло в голову заниматься подобной ерундой.

Винтер обнаружила Дэвиса на краю ряда палаток. Дожидаясь ее, сержант праздно наблюдал за тем, как двое солдат, раздевшись до пояса, решают на кулаках какой-то мелкий спор. Зрители, кольцом окружившие спорщиков, подбадривали выкриками обоих.

– Сэр! – Винтер вытянулась по стойке «смирно», отдала честь и замерла, ожидая, когда сержант соизволит повернуться к ней. – Сэр, вы хотели меня видеть?

– А, ну да. – Рокочущий бас сержанта исходил, казалось, из самых недр его огромного брюха. Не будь Дэвис настолько высок ростом, он выглядел бы намного толще, а так – скорее нависал над собеседником, как гора мяса. Кроме того, он, как Винтер уже не раз имела возможность убедиться, был продажен, мелочен, жесток и почти всегда туп, как буйвол, хотя мог при случае проявить злобное хитроумие. Иными словами – идеальный сержант. – Игернгласс. – Дэвис ухмыльнулся, продемонстрировав гнилые зубы. – Ты слыхал, что капитан приказал тебе явиться к нему?

– Так точно, сэр. – Винтер поколебалась. – Вы не знаете зачем?..

– Я подозреваю, что отчасти приложил к этому руку. Прежде чем ты отправишься к капитану, я хотел бы кое-что для тебя прояснить. Кое-что.

– Да, сэр?

Винтер могла лишь гадать, во что Дэвис втравил ее на этот раз. С тех самых пор, как ее против воли сержанта перевели в его роту – а было это год с лишним тому назад, – он поставил себе личной целью сделать ее службу невыносимой.

– Капитан скажет, что я рекомендовал тебя за выдающиеся качества – храбрость, воинское мастерство и тому подобное. Возможно, после этого тебе придет в голову, что старина Дэвис, в конце концов, не так уж и плох. Что в глубине души, за дымовой завесой ругани и выволочек, он питает к тебе слабость. Что все его колкости и издевки служили только одному благому делу – закалить твое тело и душу. Верно ведь?

Гнилозубая ухмылка сержанта стала еще шире.

– Так вот, я хочу, чтобы ты заранее, прямо сейчас узнал: фигня все это. Капитан попросил меня рекомендовать человека, который хорошо себя проявил, для выполнения какой-то особой миссии. Я достаточно имел дела с офицерней, а потому хорошо знаю, что все это значит. Тебя пошлют куда-то на верную бессмысленную гибель, и если такая участь уготована кому-то из моей роты – я хочу быть уверен, что этим человеком окажешься именно ты. И очень надеюсь наконец-то от тебя избавиться.

– Сэр, – деревянным голосом отозвалась Винтер.

– Знаешь, – в тоне Дэвиса появилась задумчивость, – за эти годы я начал испытывать некое подобие симпатии к большинству солдат, которые служат под моим началом. Даже к полным уродам. Даже к Втыку, хотя в это трудно поверить. Порой я пытаюсь понять, почему ты оказался исключением. Я знаю, что невзлюбил тебя с той самой минуты, как впервые увидел, и так продолжается до сих пор. Не догадываешься почему?

– Понятия не имею, сэр.

– Я думаю, потому что ты в глубине души считаешь себя лучше всех нас. Большинство людей со временем теряет эту убежденность, а вот ты постоянно напрашиваешься на то, чтобы тебя ткнули мордой в грязь.

– Так точно, сэр.

Винтер давно уже обнаружила, что самый быстрый, а заодно и самый безопасный, способ улизнуть от разговора с Дэвисом – попросту соглашаться со всем, что он скажет.

– Что ж, ладно. Я собирался поручить тебе непыльную работенку по чистке отхожих мест. – Дэвис пожал плечами. – Вместо этого ты отправишься выяснять, что за чушь взбрела в голову капитану Д’Ивуару. Сомнений нет – ты умрешь смертью героя. Я хочу только одного: когда какой-нибудь искупитель станет нарезать из тебя ломти мяса для жаркого, помни, что ты оказался там только потому, что сержант Дэвис хотел от тебя избавиться. Тебе это понятно?

– Понятно, сэр, – ответила Винтер.

– Вот и хорошо. Свободен.

С этими словами сержант вернулся к наблюдению за дракой, которая между тем уже подходила к концу. Один из солдат, обхватив рукой шею противника, другой методично молотил его по лицу. Винтер поплелась мимо них к угловой башне, в которой размещался штаб полка.

Ее мутило. Хорошо будет оказаться вдали от Дэвиса. Вот уж в этом точно нет сомнений. Пока полк находился в обычном своем лагере, возле хандарайской столицы Эш-Катарион, измывательства сержанта еще можно было сносить. Дисциплина в полку разболталась. Винтер имела возможность проводить много времени за пределами лагеря, а Дэвис и прочие развлекали себя выпивкой, игрой в кости и прелестями шлюх. Потом грянуло Искупление. Принц удрал из столицы, точно побитый пес, а за ним последовал и Колониальный полк. С тех самых пор все эти долгие недели прозябания в Форте Доблести Винтер приходилось совсем несладко. Запертая в этих древних стенах, как в ловушке, она нигде не могла укрыться, и Дэвис, лишенный привычных развлечений, регулярно вымещал на ней злость.

С другой стороны, Винтер тоже изучила особенности офицерской речи. Выражение «для особой миссии» определенно не сулило ничего хорошего.

У входа в башню, перед открытыми дверями, торчал часовой, но Винтер он пропустил, ограничившись коротким кивком. Кабинет капитана располагался сразу за порогом, и определить его дверь было легче легкого – возле нее переминался улыбчивый штабной лейтенантик. Винтер узнала его. Весь полк знал Фицхью Варуса. Его брат, Бен Варус, командовал Первым колониальным, пока пуля не пробила ему череп во время безрассудной погони за какой-то шайкой в верховьях реки. Все ожидали, что после этого Фиц отправится на родину, поскольку было известно, что он оказался здесь только ради брата. Тем не менее Фиц по непонятной причине остался в полку, предоставив свою улыбчивость и безукоризненную память в распоряжение нового командира полка.

Винтер в присутствии Фица всегда было не по себе. Девушка недолюбливала всех офицеров без исключения, но вдвойне настороженно относилась к тем, кто все время улыбался. По крайней мере, когда на нее орали, она точно знала, на каком она свете.

Сейчас Винтер остановилась перед Фицем и отдала честь:

– Рядовой Игернгласс явился по вашему приказанию, сэр!

– Входи, – сказал Фиц. – Капитан ждет тебя.

Винтер последовала за ним. Кабинет капитана в те времена, когда Форт Доблести еще был полноправно действующей крепостью, скорее всего, служил кому-то опочивальней. Когда ворданаи прибыли сюда, в этом помещении, как и во всем форте, оставались только голые стены. Капитан Д’Ивуар водрузил на пару тяжелых сундуков половинку кузова сломанной тележки, устроив таким образом некое подобие низкого рабочего стола, а вместо кресла использовал запасную койку.

Сейчас этот стол был завален документами двух сортов. Подавляющее большинство составляла изжелта-бурая тряпичная бумага хандарайского изготовления, которой в Колониальном полку пользовались уже много лет. Предприимчивые торговцы собирали по свалкам исписанные листы, соскребали чернила, продавали бумагу – и так раз за разом, покуда она не становилась тоньше паутины. Среди этой плебейской желтизны блистали, подобно обломкам мрамора в куче песка, несколько листов добротной ворданайской бумаги – свеженьких, точно только что изготовленных, выбеленных так, что глазам смотреть больно, и острых, как бритва, на сгибе. Это явно были приказы, привезенные флотом. Винтер до смерти хотелось узнать, что же там написано, но все листы добросовестно сложили так, чтобы скрыть от посторонних глаз весь написанный текст.

Сам капитан трудился над другим документом – списком имен, – и на лице его явственно читалось раздражение. То был широкоплечий мужчина тридцати с лишним лет, прокаленное загаром лицо его покрывали преждевременные морщины – неизбежный удел всех, кто слишком долго жил под безжалостным хандарайским солнцем. Его темные волосы и бородка, в которой уже кое-где поблескивала седина, были коротко подстрижены. Винтер он нравился ничуть не больше и не меньше, чем любой другой офицер, то есть не нравился вовсе.

Капитан глянул на нее, что-то буркнул и сделал пометку в списке.

– Садись, рядовой.

Винтер села, скрестив ноги, на полу по ту сторону стола. Спиной она чувствовала, как над ней нависает Фиц. Внутренний голос вопил, захлебываясь от крика, что это ловушка, и Винтер пришлось жестко напомнить самой себе, что удариться в бега она все равно не сможет. Не тот случай.

Казалось, капитан ждет, когда она заговорит первой, но Винтер прекрасно понимала, что это впечатление обманчиво. Наконец капитан опять что-то проворчал, запустил руку под стол, пошарил там и извлек наружу небольшой полотняный мешочек. Он бросил его на стол, прямо перед Винтер. Что-то глухо звякнуло.

– Это твое, – сказал капитан. Винтер колебалась, и тогда он нетерпеливо махнул рукой. – Ну, бери же!

Девушка подцепила пальцем шнурок, потянула – и вытряхнула на стол содержимое мешочка. Пару медных булавок с тремя латунными звездочками, которые ей полагалось носить на плечах мундира. Знаки различия старшего сержанта.

Наступило долгое молчание.

– Это, наверное, шутка, – промямлила Винтер и после паузы, спохватившись, добавила: – Сэр.

– Хотел бы я, чтобы это была шутка, – отозвался капитан, то ли не заметив ее промашки, то ли решив не придавать ей значения. – Надевай.

Винтер воззрилась на медные булавки с таким видом, точно это были ядовитые насекомые.

– Со всем почтением, сэр… я не могу принять это предложение.

– Очень жаль, но это не предложение и даже не требование, – жестко ответил капитан. – Это приказ. Сейчас же надень эти чертовы штуки.

Винтер хлопнула ладонью по столу, едва не уколовшись одной из булавок, и яростно замотала головой.

– Я… – начала она и осеклась. Взбунтовавшееся горло сдавило с такой силой, что она едва могла дышать.

Капитан наблюдал за ней без тени раздражения – скорее, с озадаченным интересом. Выждав несколько секунд, он кашлянул.

– Формально, – сказал он, – за такую выходку я должен был бы бросить тебя в гарнизонную тюрьму. Вот только у нас нет гарнизонной тюрьмы, да к тому же тогда мне пришлось бы искать другого сержанта, черт его раздери. А потому позволь кое-что тебе объяснить.

Капитан порылся в бумагах и извлек наружу один из белоснежных листков.

– Солдат, которых доставили сюда корабли, хватит, чтобы пополнить наш полк до начальной численности. Это значит, что к нам прибыло почти три тысячи человек. Едва они причалили, я получил от нового полковника вот эту инструкцию. – Последнее слово он произнес с видимым омерзением. – Инструкция гласит, что он не привез с собой младших офицеров, а потому желает, чтобы я предоставил в его распоряжение людей, знакомых с местностью и здешним населением. И наплевать, что мне не хватает младших офицеров для моих собственных рот. Таким образом, я должен где-то раздобыть тридцать шесть сержантов, не разоряя другие роты, а это означает только одно – повышение в звании в боевой обстановке.

Винтер лишь кивнула, по-прежнему борясь с комком в горле. Капитан неопределенно махнул рукой.

– Поэтому я занялся поисками людей, подходящих для этой цели. Ваш сержант Дэвис предложил твою кандидатуру. Твое личное дело выглядит… – губы его дрогнули, – странновато, но вполне приемлемо. Вот, собственно, и все.

Сержанта хватит удар, если он узнает, что Винтер по его наущению не отправили на верную смерть во вражеские тылы, а повысили в звании. На долю секунды ей и впрямь захотелось стать сержантом. Стоило бы, право слово, – хотя бы для того, чтоб увидеть, как физиономия Дэвиса багровеет от прилившей крови. Чтобы Бугай и Тафт были вынуждены отдавать ей честь. Но…

– Сэр, – упрямо проговорила она вслух, – со всем почтением к вам и сержанту Дэвису… по-моему, это не самое лучшее решение. Я ровным счетом ничего не смыслю в сержантском деле.

– Думаю, в нем нет ничего сложного, – отозвался капитан, – а иначе как бы справлялись с ним сами сержанты?

Он сел чуть вольготнее, явно ожидая, что Винтер усмехнется его шутке, однако лицо ее осталось неподвижным, как камень. Капитан вздохнул.

– Тебе станет легче, если я скажу, что в каждой новой роте есть свой лейтенант? Вряд ли твои обязанности будут столь… всеобъемлющи, как у сержанта Дэвиса.

Нехватка лейтенантов была постоянной проблемой Колониального полка. Порой казалось, что полк предназначен в первую очередь для того, чтобы служить свалкой для тех, кто безвозвратно загубил свою армейскую карьеру, но не зашел настолько далеко, чтобы его с позором выгнали со службы или что похуже. Лейтенанты, которые большей частью происходили из хороших семей и были достаточно молоды, чтобы устроить свою жизнь и вне армии, почти всегда отказывались от назначения. Подавляющим большинством рот управляли сержанты, которых в полку всегда хватало с избытком.

От этого сообщения Винтер и впрямь стало легче, однако не настолько, чтобы изменить свое решение. На протяжении трех лет она изо всех сил старалась держаться подальше от других солдат – по большей части жестоких ублюдков. При мысли о том, что придется стоять перед строем из ста двадцати таких ублюдков и отдавать им приказы, – при одной только мысли об этом Винтер хотелось найти глубокую нору, забиться в нее и больше не высовывать носа наружу.

– Сэр, – начала она чуть охрипшим голосом, – я все же считаю, что…

Терпение капитана Д’Ивуара иссякло.

– Ваши возражения приняты к сведению, сержант, – отрезал он. – А теперь надевай эти чертовы звездочки!

Дрожащей рукой Винтер сгребла булавки и попыталась закрепить их на плечах. Мундир у нее был неуставного образца, без погон, и капитан, понаблюдав с минуту за ее безуспешными стараниями, тяжело вздохнул.

– Ладно, – сказал он, – просто забирай эти штуки и уходи. У тебя есть вечер на устройство личных дел. Рассылать новых сержантов по ротам мы начнем с завтрашнего утра, так что будь наготове, когда услышишь сигнал. – Он окинул взглядом стол, отыскал клочок бумаги и нацарапал на нем несколько слов. – Отнеси это Родсу и скажи, что тебе нужен новый мундир. И ради всего святого, постарайся выглядеть поприличней. Господь свидетель, этот полк и так похож на скопище оборванцев.

– Есть, сэр.

Винтер сунула булавки в карман и встала. Капитан махнул рукой: ступай, мол, – и Фиц, тотчас возникший рядом с ней, проводил ее к двери.

Когда они вышли в коридор, он одарил Винтер очередной улыбкой:

– Примите мои поздравления, сержант!

Винтер молча кивнула и неверным шагом вышла под палящее солнце.

Глава вторая

Старший капитан Маркус Д’Ивуар сидел за самодельным письменным столом и размышлял о вечных муках.

Церковь утверждала – верней, утверждал Эллевсин Лигаменти, но, поскольку он был святой, это практически одно и то же, – что если после смерти человека груз его грехов перевешивает число богоугодных поступков, то умерший обречен на пребывание в своем личном аду. Там он претерпевает муки, которые воплощают в себе его наихудшие страхи, равно как и характер его беззаконных деяний, – таков замысел Божий во всей его беспощадной насмешке. Маркус не думал, что в его случае Всемогущему придется особенно напрягать воображение. Он сильно подозревал, что его ад окажется до отвращения знакомым.

Бумаги. Гора, лавина, груда документов, которые надо прочесть и подписать, и нет им конца. И нависшая над каждым листком тень страха – этот клочок бумаги был всего лишь расписанием рытья отхожих мест, но следующий может оказаться важным. По-настоящему, жизненно важным, таким, что историки будущего станут качать головами и приговаривать: «Если бы только Д’Ивуар прочел это донесение, все остались бы живы». Маркус уже подумывал, что на самом деле умер, только сам не заметил когда и как. Может, ему удастся выпросить краткосрочный отпуск в каком-нибудь соседнем аду. Перспектива провести пару миллионов лет, корчась под раскаленными кочергами демонов, все больше казалась ему приятной сменой обстановки.

В довершение худшего Маркус даже не был обязан возиться с бумагами. Он мог сказать: «Фиц, займись этим, хорошо?» – и молодой лейтенант охотно исполнил бы его просьбу. И даже улыбался бы при этом! Поступить так Маркусу мешала дурацкая гордость и все тот же страх, что в недрах бумажного моря затаилось нечто жизненно важное, то, что он вот-вот упустит.

Вернулся Фиц, выпроводив из кабинета очередного свежеиспеченного сержанта. Маркус откинулся назад, вытянув под столом длинные ноги и чувствуя, как похрустывают позвонки в затекшей спине. Правая рука ныла от боли, а на большом пальце вызревал волдырь.

– Скажи, что это был последний, – пробормотал он.

– Это был последний, – послушно произнес Фиц.

– Но ты говоришь это только потому, что я велел так сказать.

– Нет, – ответил лейтенант, – это и в самом деле был последний. И как нельзя вовремя. Сигнал флотилии сообщает, что полковник отправляется на берег.

– Слава богу!

Всего лишь год назад, до того как Бен Варус отправился в погоню за собственной смертью, Маркус мог бы сказать, что хочет командовать полком. Вот только это было в совсем другой жизни, когда Хандар представлял собой сонное захолустье, а от солдат Колониального полка требовалось только торчать по торжественным случаям за спиной у принца, являя собой символ вечной дружбы между троном Вермильона и Орбоанской династией. До того как банда священников и сумасшедших – ничем, по мнению Маркуса, друг от друга не отличавшихся – заразила местное население мыслью, что ему будет во благо избавиться от обоих.

С тех самых пор Хандар стал пренеприятнейшим местом для всякого, кто носит синий мундир, а Маркус пребывал на грани срыва, с вечной сухостью во рту и желчной горечью в бунтующем желудке. Ему казалось невероятным, что через несколько минут он снова станет подчиненным. После того как он передаст командование полком совершенно незнакомому человеку, его обязанности сократятся до одного-единственного пункта: выполнять приказы. Этот пункт казался Маркусу невероятно притягательным. Конечно, новый командир может и завалить все дело – и наверняка завалит, если судить по богатому опыту Маркуса в общении со всякого рода полковниками, – но, что бы при этом ни произошло, вплоть до того, что фанатично визжащие искупители вырежут под корень весь полк, это будет уже не его, Маркуса, вина. Он сможет, представ перед горним судом, с чистой совестью заявить: «Я здесь ни при чем. Я только выполнял приказ!»

Интересно, подумал Маркус, примет ли такое объяснение Вседержитель. Ну да оно в любом случае окажется обоснованным в глазах Конкордата и Военного министерства, а уж это куда важнее. Вседержителя Маркус боялся гораздо меньше. Господь в безграничном своем милосердии способен простить солдата, сбившегося с пути истинного, а вот Последний Герцог – вряд ли.

Фиц что-то говорил, но Маркус не уловил из его речи ни единого слова. В последнее время он не высыпался.

– Что ты сказал? – спросил он вслух.

Лейтенант, прекрасно осведомленный о состоянии начальника, терпеливо повторил:

– Я сказал, что почти весь личный состав уже на берегу. Кавалерии нет, увы, зато полковник привез по меньшей мере две артиллерийские батареи. Капитан Каанос по одной отправляет роты вверх по склону.

– Хватит ли в форте места, чтобы всех разместить?

Фиц кивнул.

– Мне бы не хотелось выдерживать осаду, но денек-другой мы выстоим.

Последняя фраза была чем-то вроде шутки. Как, впрочем, и сам Форт Доблести. Подобно прочному замку на хлипкой двери, он исполнял свое предназначение только до тех пор, пока незваные гости не пускали в ход силу. Форт был возведен в те дни, когда самую серьезную опасность для укреплений представляли собой катапульты или, может быть, тараны. Отвесные высокие стены были сложены из местного известняка, который раскрошился бы, точно мягкий сыр, под первыми же ударами чугунных ядер. Нападающим не понадобилась бы даже тяжелая осадная артиллерия, – чтобы взять форт, хватило бы и одной полевой батареи, особенно если учесть, что защитникам негде было бы разместить свои орудия для ответного огня.

По счастью, в ближайшем будущем осада форту не грозила. Ворданаи ретировались из Эш-Катариона, бывшей столицы принца, и, поскольку их намерение покинуть Хандар было очевидно, искупители удовольствовались тем, что пристально проследили за их исходом. Тем не менее Маркус обглодал себе ногти до живого мяса за все эти недели ожидания флота.

– Что ж, – произнес он, – пойдем, пожалуй, знакомиться с полковником.

Лейтенант деликатно кашлянул. Маркус достаточно долго общался с Фицем, чтобы без труда перевести этот звук в слова: «Сэр, вы собираетесь сделать нечто крайне глупое и/или неуместное». Он окинул взглядом комнату, потом посмотрел на себя – и сообразил, что имел в виду Фиц. Маркус был одет, строго говоря, не по уставу: рубашка и штаны хоть и синего цвета, почти близкого к норме, но пошиты в Хандаре, поскольку дешевые изделия ворданайских фабрик давным- давно уже выцвели либо истрепались. Капитан тяжело вздохнул.

– Надеть парадную форму? – обреченно спросил он.

– Это было бы в высшей степени подобающе, сэр.

– Верно. – Маркус поднялся на ноги и поморщился, когда затекшие мышцы отозвались ноющей болью. – Пойду переоденусь. Посторожи снаружи и, если полковник вдруг явится сюда, постарайся его задержать.

– Есть, сэр.

«Если б только, – думал Маркус, глядя, как лейтенант плавной поступью покидает кабинет, – если б только я мог целиком и полностью возложить общение с полковником на Фица! Парень явно знает толк в таких делах».

К парадному мундиру прилагалась парадная шпага, которую Маркус не надевал с тех пор, как закончил военную академию. Теперь из-за тяжести шпаги его словно перекосило, а торчащие назад ножны представляли серьезную угрозу для окружающих всякий раз, когда капитану по забывчивости случалось чересчур резко поворачиваться. Парадная форма, пролежавшая пять лет на дне сундука, показалась ему гораздо более синей, чем помнилось. Одевшись, Маркус для приличия провел гребнем по волосам и, воспользовавшись обмылком, наскоро ополоснул лицо.

– Господин старший капитан, да вы сущий франт! – промолвил Адрехт, нырнув в палатку. – Надо бы вам почаще надевать парадную форму.

Маркус, сражавшийся с одной из бесчисленных латунных пуговиц мундира, упустил ее и от души выругался. Адрехт расхохотался.

– Если хочешь сделать доброе дело, – проворчал Маркус, – так хотя бы помоги.

– Разумеется, сэр! – тут же отозвался Адрехт. – Всегда рад услужить.

Все упоминания о старшинстве или должности Маркуса были со стороны капитана Адрехта Ростона безусловной насмешкой. Он учился в военной академии вместе с Маркусом и был младше его на целых семь минут – ровно столько времени прошло на выпускной церемонии между оглашением их имен. Это обстоятельство было для обоих предметом шуток – до тех пор, пока не погиб Бен Варус, и разрыв в семь минут не определил (к несказанному облегчению Адрехта), что бремя командования полком должно лечь на плечи Маркуса.

Адрехт был высокого роста, с крючковатым носом и худым, чисто выбритым лицом. Закончив военную академию, он перестал подстригать свои щегольские темные кудри. Пронзительный взгляд умных голубых глаз и едва заметный изгиб рта создавали впечатление, что он вот-вот одарит собеседника ехидной усмешкой.

Маркус командовал первым батальоном, а Адрехт – четвертым, который на марше неизменно замыкал строй. Капитан Ростон и два других командира батальонов, Вал и Мор, а также покойный Бен Варус и его брат с самого прибытия в Хандар стали для Маркуса второй семьей. По сути, первой и единственной.

Маркус застыл в стесненной позе, пока ловкие пальцы Адрехта застегивали пуговицы и расправляли ворот мундира. Глядя поверх макушки друга, он спросил:

– У тебя была какая-то причина явиться сюда? Или просто не терпелось посмотреть, как я опозорюсь?

– Да ладно тебе. Можно подумать, это такая уж редкость. – Адрехт отступил на шаг, полюбовался делом рук своих и удовлетворенно кивнул. – Судя по наряду, ты отправляешься на встречу с новым полковником?

– Верно, – кивнул Маркус, стараясь не показывать, как мало прельщает его эта перспектива.

– Не найдется минутка отметить? – Адрехт приоткрыл полу мундира, показав горлышко пузатой коричневой бутыли. – Я припас кое-что специально для этого случая.

– Полковнику вряд ли понравится, если я явлюсь на встречу мертвецки пьяным, – ответил Маркус. – С моим-то везением я, чего доброго, облюю его с головы до ног.

– От одной-единственной чарки?

– С тобой чарка никогда не бывает одной-единственной. – Маркус подергал чересчур тугой ворот и сел, чтобы привести в порядок сапоги. Раздался лязг – это ножны смели пустую оловянную тарелку и стукнулись о походную койку, – и он поморщился. – И что, собственно говоря, нам отмечать?

– Как что? – удивился Адрехт. – Избавление от этого пустынного ада, что же еще? Через неделю мы уже будем полным ходом плыть на родину.

– Это ты так думаешь. – Маркус с усилием подтянул неподатливый сапог.

– Не только. Я слышал, как Вал говорил то же самое Зададим Жару. Даже рядовые только об этом и толкуют.

– Не Валу это решать, – сказал Маркус. – И не Зададим Жару, и уж тем более не рядовым. Принять такое решение может только полковник.

– Да брось! – воскликнул Адрехт. – Ты отправляешь рапорт, что у серомордых завелись какие-то новые священники, которые не слишком нас обожают, да еще имеют скверную привычку жечь людей живьем и, кстати, превышают нас числом раз этак в двести, а принц от всего этого сильно не в духе. И вот нам присылают пару тысяч солдат и нового полковника, который, ясное дело, собирается изображать этакого тиранчика, жечь деревушки, показывать жалким крестьянским шайкам, кто здесь главный, и так далее. Наконец он прибывает сюда – и обнаруживает, что вышеупомянутые священники собрали тридцатитысячное войско, что местные ополченцы, которых мы обучали и вооружали, перекинулись со всеми потрохами на сторону врага, а принц, решив не тратить времени даром, загреб денежки и ударился в бега. И как, по-твоему, этот полковник поступит?

– Ты исходишь из предположения, что у него имеется хотя бы капля здравого смысла, – заметил Маркус, затягивая шнурки. – Львиная доля полковников, которых я встречал в академии, была не слишком-то одарена в этой области.

– Да и ни в какой другой, – согласился Адрехт. – И все-таки даже они были бы способны понять…

– Возможно. – Маркус встал. – Я пойду и все выясню сам, ладно? Хочешь со мной?

Адрехт покачал головой:

– Пойду лучше гляну, все ли у моих парней в порядке. Ублюдок наверняка пожелает устроить инспекцию. Все они так поступают.

Маркус кивнул, снова поглядел на себя в зеркало и, помолчав немного, окликнул:

– Адрехт?

– А?

– Если мы и вправду отправимся домой – что ты сделаешь?

– То есть?

– Насколько я помню, некий граф заявил, что, если ты когда- нибудь подойдешь ближе, чем на тысячу миль, к его дочурке, он привяжет тебя к пушке и запустит в сторону Вора.

– А, вот ты о чем! – Адрехт усмехнулся. – Думаю, он уже забыл об этом.

Чувствуя себя не в своей тарелке, Маркус стоял рядом с Фицем на краю обрыва и наблюдал, как плетутся вверх по дороге последние роты прибывшего подкрепления. От подножия до вершины скалы было полсотни метров, и на всем этом расстоянии дорога немилосердно петляла. Колонна солдат, поднимавшихся вверх по склону, походила издали на огромную синюю змею, которая, отчаянно извиваясь, ползет к цели – лишь затем, чтобы сгинуть в разверстой пасти ворот форта, распахнутых настежь за спиной у Маркуса. Люди брели и брели, и казалось, что им не будет конца.

Маркус не ожидал, что его так поразит их внешность. Они казались ему неестественно бледными. И он вдруг понял, отчего местные жители наградили ворданаев прозвищем «трупы». В сравнении с продубленными солнцем ветеранами Колониального полка вновь прибывшие смахивали на рыбин, всплывших вверх белесым брюхом с самого дна пруда.

И они были так молоды! Служба в Колониальном полку являлась, как правило, наказанием. Если не считать редких безумцев, которые добровольно вызвались служить в Хандаре, даже рядовые полка в основном разменяли второй десяток армейской службы. Маркус сомневался, что большинство солдат, шагавших сейчас по извилистой дороге, прожило на свете хотя бы восемнадцать лет, не говоря уже о двадцати, – судя по их юношески угловатым фигурам и цыплячьему пуху на подбородках. Они и шагать-то как полагается не умели, а потому их колонна больше напоминала толпу беженцев, нежели регулярное войско на марше. В общем и целом, заключил Маркус, подобное зрелище вряд ли способно впечатлить вражеского наблюдателя.

А уж в том, что таковые имеются, Маркус не сомневался. Ворданаи и не пытались высылать патрули в горы, окружавшие форт, и, даже если главари мятежников считали, что Колониальный полк вот-вот уберется восвояси, вряд ли они были столь глупы, чтобы безоглядно положиться на эти расчеты. В каждом ущелье, на каждом склоне, покрытом чахлой растительностью, мог запросто укрыться десяток конных десолтаев. Пустынные кочевники при известном старании могли скрыться из виду даже на совершенно голой скале, причем вместе с лошадьми и прочим скарбом.

Далеко внизу, в самом хвосте колонны, за последней ротой брел одинокий штатский, сгибаясь под тяжестью двух увесистых баулов. В длинной черной хламиде он отчасти напоминал служителя тьмы из балаганной пьески. Однако, поскольку Обсидиановый орден, постоянный вдохновитель дешевых драм, которым пугали детей, был полностью уничтожен более столетия назад, Маркус предположил, что этот бедолага попросту чей-то слуга, усердно волокущий в гору пожитки хозяина. Да и вряд ли древний зловещий инквизитор стал бы сам тащить собственные вещи. Маркус лениво гадал, что за ценности могут храниться в тех баулах, если их нельзя просто положить в повозку вместе с остальным багажом.

Маркус праздно разглядывал корабли, дожидаясь, когда наконец появится полковник со свитой. Само собой, он аристократ. Патент на полковничий чин стоит дорого, но дело не только в деньгах. Хотя за последние сто лет Военное министерство вынуждено было признать существование простолюдинов, которые способны расставлять пушки и писать отчеты ничуть не хуже какого-нибудь вельможи, оно тихо, но непреклонно гнуло свою линию: не допускать низкорожденную чернь на высокие армейские посты. Командование полком издревле было прерогативой знати, и так останется впредь.

Даже Бен Варус являлся, можно сказать, титулованной особой – одним из младших сыновей старинного рода, которого семья пристроила на армейскую службу в качестве синекуры. То, что при этом он оказался славным малым, было самым настоящим чудом. Скорее всего, новый полковник больше похож на тех, кого Маркус встречал в военной академии, – невежественный, высокомерный и не терпящий советов от всех, кто ниже рангом. Маркус только надеялся, что этот человек не окажется чересчур невыносимым, иначе кто-нибудь из солдат, не выдержав, поднимет на него руку и угодит в лапы военно-полевого суда.

Слуга с баулами уже добрался до последнего изгиба дороги, а на кораблях по-прежнему не наблюдалось суматохи, которая обыкновенно сопровождает высадку крупного чина. Шлюпки причаливали одна за другой, но в них были только припасы и багаж, и грузчики на причале уже принялись укладывать в повозки ящики с галетами, коробки патронов и пустые бочонки для воды. Маркус искоса глянул на Фица:

– Ты уверен, что полковник собирался сойти на берег?

– Таково было сообщение флота, – отозвался лейтенант. – Быть может, его что-то задержало?

– Я не намерен торчать тут весь день! – прорычал Маркус. Даже здесь, в тени, он обливался потом.

Капитан ждал, когда носильщик в черном подойдет к ним, но тот, как назло, остановился шагах в двадцати и, поставив на землю баулы, присел на корточки на самом краю пыльной дороги. Прежде чем Маркус успел удивиться такому поступку, человек в черном подался вперед и издал возбужденный крик.

«В зад мне зверя, он наступил на какую-то дрянь!» – подумал капитан.

Хандар служил пристанищем великому множеству разнообразных тварей: жужжащих, ползучих и пресмыкающихся. Почти все они отличались злобным нравом и были по большей части ядовиты. Беда, если служба под началом нового полковника начнется с доклада о том, что его слуга умер от змеиного укуса! С этой мыслью Маркус поспешил вниз, и Фиц, словно верная тень, последовал за ним. Человек в черном вскочил, точно игрушечный чертик из коробочки, вытянув перед собой руку, в которой яростно извивалось нечто желто-зеленое. Маркус застыл как вкопанный.

– Подлинный хлыстохвост клейменый, – проговорил незнакомец, явно обращаясь к нему. Он был молод – пожалуй, моложе Маркуса, с тонким худым лицом и высокими скулами. – Знаете, мне довелось видеть иллюстрации Конье, но я всегда сомневался, что они достоверно отображают цвета. Экземпляры, которые он присылал, были так невзрачны, но этот… вы только поглядите!

С этими словами он шагнул вперед и сунул под нос Маркусу свою добычу. Только многолетняя армейская выучка помешала тому броситься прочь. Скорпион был невелик, меньше ладони, зато чрезвычайно яркой расцветки – неравномерные ярко-зеленые полосы покрывали крест-накрест темно-желтый хитиновый панцирь. Незнакомец в черном держал его большим и указательным пальцем за хвост, под самым жалом, и тварь, несмотря на все отчаянные попытки, никак не могла выгнуться настолько, чтобы вцепиться в его руку. Скорпион извивался, в бессильной ярости хватая жвалами пустоту.

Маркуса вдруг осенило, что незнакомец ждет его ответа.

– Да, очень красивое животное, – осторожно проговорил он, – но на вашем месте я бы его отпустил. Оно может быть опасно.

По правде говоря, Маркус не отличил бы хлыстохвоста клейменого от лошадиного навоза – до тех пор, пока тварь не впилась бы ему в лодыжку; но это не означало, что он не обошел бы на почтительном расстоянии и то и другое.

– О да, смертельно опасно, – согласился незнакомец, пошевеливая пальцами, отчего маленький скорпион задергался. – Одного-двух гранов его яда достаточно, чтобы меньше чем за минуту парализовать нервную систему человека.

Он испытующе вгляделся в нарочито бесстрастное лицо Маркуса и добавил:

– Впрочем, вам это, я думаю, уже давным-давно хорошо известно. Прошу прощенья, что позволил себе так увлечься. Воображаю, что вы обо мне подумали!

– Ничего страшного, – заверил Маркус. – Послушайте, я – капитан Д’Ивуар, и я получил сообщение, что…

– Ну конечно же это вы! – с пылом воскликнул незнакомец. – Старший капитан Маркус Д’Ивуар, командир первого батальона! Для меня это большая честь. – С этими словами он протянул руку для рукопожатия. – Меня зовут Янус. Чрезвычайно приятно с вами познакомиться.

Наступила долгая пауза. В протянутой руке по-прежнему яростно извивался скорпион, и этот факт привел Маркуса в замешательство. Наконец Янус проследил за его взглядом, рассмеялся и круто развернулся на каблуках. Отойдя к самому краю дороги, он выпустил свою добычу между камней и, вытирая ладонь о полу черной хламиды, вернулся к Маркусу.

– Простите, – проговорил он. – Давайте попробуем еще раз. – Он снова протянул руку. – Янус.

– Маркус, – представился капитан, и они обменялись рукопожатиями.

– Если бы вы могли проводить меня в крепость, я был бы чрезвычайно благодарен, – сообщил Янус. – При мне кое-какие вещи, которые не мешало бы поскорей укрыть от чужих глаз.

– Честно говоря, – сказал Маркус, – я надеялся узнать у вас, где полковник. Он прислал сообщение о своем прибытии… – Маркус в поисках поддержки оглянулся на Фица.

На лице Януса отразилось непонимание. Затем он окинул себя взглядом – и его, судя по всему, осенило. Он вежливо кашлянул.

– Вероятно, мне стоит кое-что прояснить, – сказал он. – Полковник граф Янус бет Вальних-Миеран, к вашим услугам.

Воцарилось долгое натянутое молчание. Нечто похожее бывает в тот миг, когда совершишь какую-нибудь страшную глупость – например, шарахнешь себя молотком по пальцу, – за долю секунды до того, как нахлынет боль. Миг невероятной тишины, когда словно прекращается течение времени и весь мир замирает, осознавая нанесенный тобой ущерб.

Маркус решил взять быка за рога. Лихо отступив назад, он застыл по стойке «смирно» и отдал честь – так четко, что инструкторы из военной академии испытали бы законную гордость за своего ученика. Голос его возвысился до парадного рыка на плацу:

– Сэр! Прошу прощения, сэр!

– Не нужно извиняться, капитан, – мягко проговорил Янус. – Вы не могли этого знать.

– Сэр! Благодарю, сэр!

Они вновь замолчали, меряя друг друга взглядами.

– Пожалуй, стоит сразу же покончить с формальностями, – сказал Янус. Пошарив в нагрудном кармане, он выудил аккуратно сложенную бумагу и вручил ее Маркусу. – Старший капитан Д’Ивуар, согласно приказу Военного министерства, именем армии его королевского величества, я принимаю командование Первым колониальным пехотным полком.

Маркус слегка ослабил стойку, чтобы принять документ. Там с обычным для министерства многословием сообщалось, что полковник граф Янус бет Вальних-Миеран направляется для принятия командования Первым колониальным полком, дабы «по мере возможности» употребить свои полномочия на подавление мятежа и защиту интересов королевства Вордан и его граждан. Под текстом красовалась печать Военного министерства – вдавленное в ярко-синий воск изображение пикирующего орла. Маркус чопорно вернул бумагу Янусу.

– Сэр, – отчеканил он, – передаю вам командование полком!

Он опять отдал честь, и Янус в ответ вскинул руку к виску. И на этом все кончилось – с несколькими простыми словами бремя власти над Колониальным полком и всех сопутствующих этому бремени обязанностей спало с плеч Маркуса. Он вздохнул полной грудью – впервые за много недель с тех пор, как начался мятеж.

– А теперь, когда мы покончили с этим делом, – промолвил Янус, пряча бумагу, – надеюсь, вы сделаете мне одолжение и немного расслабитесь. Стоять навытяжку пагубно для позвоночника.

Маркус, застывший по стойке «смирно», как на плацу, и сам уже почувствовал, как ноет одеревеневшая спина. Он подчинился, испытав благодарность.

– Спасибо, сэр! Добро пожаловать в Колониальный полк. – Маркус жестом показал Фицу, чтобы тот вышел вперед. – Это лейтенант Фицхью Варус, мой адъютант.

Фиц щеголевато отдал честь – уж он-то, в отличие от Маркуса, никогда не испытывал затруднений с соблюдением строгого армейского этикета. Янус ответил приветственным кивком.

– Лейтенант, – сказал он. – Вы ведь младший брат покойного полковника Варуса, не так ли?

– Да, сэр, – отозвался Фиц.

– В таком случае примите мои соболезнования. Ваш брат был храбрецом.

– Благодарю, сэр.

Справедливо сказано, подумал Маркус. Может, и не семи пядей во лбу, и не безукоризненно честный, но, уж безусловно, храбрец. Впрочем, для Маркуса стало неожиданностью уже то, что Янус вообще что-то знает о своем предшественнике. Судя по тому, какое внимание уделяло Военное министерство Первому колониальному полку до начала мятежа, Хандар с тем же успехом мог располагаться на Луне. «Может быть, он сказал так из простой вежливости», – подумал Маркус.

– Сэр, если вы подождете минутку, я найду кого-нибудь отнести ваши вещи, – предложил он. – Мы приготовили для вас комнаты в форте.

– Если вы не против, – ответил полковник, – я отнесу их сам. Только покажите мне дорогу.

– Как пожелаете, сэр. Может, мне приказать, чтобы вам принесли поесть? Вы, наверное, устали.

– В этом нет необходимости, – сказал Янус. – С остальным багажом прибывает мой слуга, и все подобные вопросы будут в его ведении. Кроме того, мне следует как можно скорее нанести визит его светлости. Как полагаете?

– Его светлости? – озадаченно переспросил Маркус. – Вы имеете в виду принца?

Он так давно не уделял изгнанному правителю сколько-нибудь значительного внимания, что почти позабыл о присутствии этого человека в форте.

– Разумеется. В конце концов, я ведь оказался здесь именно ради него.

Маркус хотел было неодобрительно нахмуриться, но тут же спохватился. Янус, скорее всего, испытает жгучее разочарование, когда встретится лицом к лицу с правителем Хандара, но его, Маркуса, это уже нисколько не касается. «Все, что от тебя теперь требуется, – напомнил он себе, – выполнять приказы».

– Да, сэр. Я прикажу кому-нибудь проводить вас в покои принца.

– Капитан, – Янус лучезарно улыбнулся, – я был бы крайне признателен, если бы меня сопровождали именно вы. Возможно, мне понадобится прибегнуть к вашим знаниям.

«Если это так, то мы по уши в дерьме», – подумал Маркус и тем не менее лихо отдал честь:

– Безусловно, сэр!

Едва они оказались в тени стен форта, полковник сбросил просторную черную хламиду, которая оказалась пошита из настолько тонкого шелка, что ее можно было сложить до размеров носового платка. Маркус поспешно подозвал подвернувшегося под руку солдата и приказал отнести хламиду в комнаты полковника. Солдат, застигнутый врасплох, так опешил, что забыл отдать честь, но Янус лишь поприветствовал его бодрым кивком.

Под мантией полковник носил заурядный мундир, такой же свежий и ярко-синий, как парадная униформа Маркуса, но без золотого шитья или позументов, столь характерных для высшего офицерства. Единственным признаком полковничьего чина была пара ворданайских орлов на плечах – серебряных, со сверкающими нефритовыми глазами.

Сам Янус был внешне почти непримечателен, если не считать его относительной молодости и поразительных глаз, ясно-серых, казавшихся чересчур большими для его тонкого лица. Темные волосы полковника были подстрижены и причесаны в полном соответствии с армейской модой, отчего Маркус почувствовал себя неловко, вспомнив, что давно не наведывался к цирюльнику.

Апартаменты принца находились в противоположном конце форта. Свита бывшего повелителя Хандара потребовала, чтобы в ее распоряжение была предоставлена одна из угловых башен, а потому Маркус отдал им северо-западную башню, которая выходила на море и вряд ли понадобилась бы для обороны при возможном нападении. Сейчас над ней развевалось огромное шелковое знамя, которое принц вывез из Эш-Катариона, с серым орлом на белом фоне, наполовину скрытым поднявшимся на дыбы красным скорпионом.

Саму башню охраняла Небесная Гвардия, но Маркус расставил на почтительном расстоянии собственные посты – надежных солдат из первого батальона. Прежде всего он стремился избежать возможных столкновений, но и, кроме того, – охладить пыл желающих втихую обшарить покои принца. При отступлении из Эш-Катариона кортеж принца сопровождал десяток крытых повозок, и в форте ходили слухи, что в них спрятаны все ценности и реликвии трона Вермильона, на которые его светлость успел наложить лапу.

Часовые Маркуса при его приближении отдали честь и расступились, но двое хандараев, стоявших по обе стороны от входной двери, повели себя далеко не так дружелюбно. Маркус вынужден был прикусить губу, чтобы не усмехнуться при виде их неподдельно мрачных физиономий. Без сомнения, когда-то Небесная Гвардия была грозной боевой силой, однако эти времена давно миновали. Предшественники нынешнего принца набрали в ее ряды своих стареющих прихвостней, и эти двое гвардейцев представляли собой типичных представителей такого пополнения. Оба были седоволосы, а стоявший слева так упитан, что жир выпирал валиками из-под золоченого нагрудника. Копья их были щедро изукрашены золотом и серебром.

Когда двое офицеров подошли ближе, один из гвардейцев грохнул по плиткам древком копья и повелительно рявкнул по-хандарайски. Маркус, обернувшись к Янусу, перевел:

– Он хочет знать, кто мы такие.

Легкая усмешка промелькнула по губам полковника и тотчас исчезла, словно отдаленная вспышка молнии.

– Скажите ему, что новый полковник смиренно просит Избранника Неба об аудиенции.

Маркус скривился, словно попробовал что-то кислое, но добросовестно перевел. На местном наречии он говорил кое-как, да еще и с чудовищным акцентом, однако гвардеец его понял. Он отступил в сторону (второй гвардеец сделал то же самое) и жестом показал ворданаям, что они могут войти.

Первый этаж башни представлял собой одно просторное помещение. Когда полк только добрался до Форта Доблести, здесь, как и во всем форте, было хоть шаром покати, но сейчас пол в несколько слоев выстелили коврами, а грязные стены задрапировали шелком. В золоченых сосудах курились благовония, дабы обоняние Избранника Неба не оскорбил никакой неуместный запах. На небольшом столике стояли фрукты и серебряные кубки с водой – на случай, если принцу захочется утолить голод или жажду.

Однако эти потуги на роскошь не могли скрыть неприглядную реальность. Фрукты на столике были засохшие и дряблые, и никакие завесы не могли скрыть неказистости помещения, предназначенного изначально для более грубых нужд. И что самое унизительное – тому, кто некогда повелевал тысячами, сейчас прислуживало едва ли полдесятка. Две девицы неопределенного рода занятий возлежали у подножия трона, еще две махали опахалами, тщетно пытаясь внести в духоту дуновение искусственного ветерка, да пухлолицый мужчина, расплывшись в улыбке, поспешил навстречу вошедшим в зал Маркусу и Янусу.

Трон, разумеется, вовсе не был подлинным троном Вермильона. Достопамятный престол, грандиозное уродливое творение из позолоты и мрамора, которое заняло бы добрую половину здешнего зала, остался в эш-катарионском дворце, и сейчас его, по всей вероятности, согревала пресвятая задница какого-нибудь искупителя. Слуги превзошли себя, колдуя с резным деревом и красной краской, однако плод их усилий походил не столько на трон, сколько на самое обыкновенное кресло, да к тому же наверняка неудобное.

Именно на нем восседал принц Эксоптер, Избранник Неба, Верховный Повелитель Хандара и Двух Десолов. Внешний вид его полностью соответствовал традициям. Коротко остриженные волосы скрывались под искусно окрашенным париком, который, по мнению Маркуса, смахивал на клубок змей, предающихся свальному блуду, бледное лицо покрывал такой густой слой белил и румян, что оно больше походило на маску. Повсюду – на пальцах, на шее, в ушах принца – сверкали золото и драгоценные камни, пурпурная шелковая мантия, наброшенная на плечи, была сколота брильянтовой брошью и расшита по краям крупными белыми жемчужинами, которые едва слышно постукивали при каждом движении принца.

«Интересно, – подумал Маркус, – вызовет ли это зрелище у полковника благоговейный трепет? Вряд ли. Он, в конце концов, и сам граф». Формально граф на иерархической лестнице знати располагался ниже принца, однако самый мелкий ворданайский дворянин полагал себя невообразимо выше всякой иноземной шишки, каким бы громким титулом ни похвалялся иноземец.

Когда они вошли в зал, Янус огляделся по сторонам с вежливым, но явно отчужденным интересом. Пухлолицый мужчина, щедро обливаясь потом, низко поклонился офицерам.

– Приветствую вас! – проговорил он по-ворданайски, с сильным акцентом, но вполне приемлемо. – Я – Раззан дан-Ксопта, министр его светлости. Избранник Неба повелевает вам предстать перед его монаршим взором.

Принц, чье выражение лица под толстым слоем румян и белил оставалось совершенно неразличимо, бросил несколько слов по-хандарайски. В тоне его отчетливо прозвучала скука.

– Его светлость изволит также приветствовать вас, – перевел министр. – Он весьма доволен, что вы явились по его зову.

Именно этого Маркус как раз и опасался. Он без труда мог понять речь большинства местных жителей, но при дворе принца пользовались церемониальным диалектом, который очень отличался от основного языка. Маркус с грехом пополам понимал одно слово из четырех, а этого явно не хватало, чтобы быть уверенным в том, что Раззан переводит правильно.

Он наклонился к Янусу и прошептал:

– Принцу, по всей видимости, кажется, что вас прислали сюда только потому, что он попросил…

Янус поднял руку, призывая к молчанию, помедлил немного и заговорил:

– Передайте его светлости мои искренние приветствия и сообщите, что перед ним – полковник граф Янус бет Вальних-Миеран, командир Первого колониального пехотного полка. Полагаю, старшего капитана Д’Ивуара его светлость уже знает.

Раззан добросовестно перевел его слова и выслушал ответ.

– Его светлость чрезвычайно рад тому, что Фарус Восьмой, его дражайший друг, прислал к нему столь достойную персону.

Янус вновь поклонился:

– Я приложу все усилия, дабы оправдать ожидания его светлости.

У принца дернулись губы, и он явно недовольно выпалил нечто. Раззан на миг заколебался, затем произнес:

– Его светлость желает узнать, где находится остальной флот.

Лицо полковника не дрогнуло.

– Весь флот прибыл и стоит на якоре в бухте.

После долгой паузы Эксоптер вновь заговорил.

– Его светлость предполагает, что в перевод, вероятно, вкралась некая ошибка. – Раззан облизал губы. – Насколько понимает его светлость, сейчас в бухте находится всего тринадцать кораблей.

– Именно так.

– Но этого недостаточно! В обращении его светлости к королю Фарусу Восьмому, его благодетельному союзнику, была недвусмысленно высказана просьба прислать сто тысяч солдат. На тринадцати кораблях столько не поместится!

Маркус едва не прыснул со смеху. Сто тысяч солдат составили бы почти всю численность армии его величества, и, чтобы доставить их сюда, потребовались бы суда со всего побережья. Раззан старательно изображал непонимание, но его светлость не спускал с ворданаев настороженного взгляда.

– На кораблях прибыло достаточно живой силы, чтобы пополнить численность Первого колониального полка до изначальной, – сказал Янус, – а кроме того, боеприпасы, амуниция и прочее необходимое снаряжение.

Эксоптер что-то отрывисто буркнул.

– Может, в Первом колониальном полку служат не люди, а демоны? – осведомился Раззан. – Каждый из них сражается за десятерых? Они неуязвимы для пуль?

Ни тени усмешки не промелькнуло на лице полковника, но в его ответе Маркус явственно услышал веселье:

– Это храбрые и искусные бойцы, но тем не менее вынужден признать: они самые обыкновенные люди.

– В таком случае его светлость желал бы узнать, каким образом вы помышляете вернуть ему трон силами одного-единственного полка. – Раззан говорил учтиво, и вид у него при этом был виноватый, зато глаза принца засверкали так, словно он только что нанес убийственный удар. – Или, быть может, вы ни о чем подобном не помышляете? Быть может, король, наш друг, презрел свои подкрепленные договором обязательства?

– Его величеству такое и в голову бы не пришло, – сказал Янус. – Что касается возвращения вашей светлости отнятого трона – можете быть уверены, что все мои помыслы устремлены к этой цели.

Принц что-то проговорил в ответ, растягивая слова, и Раззан побледнел. Прежде чем он сумел измыслить достаточно приглаженный перевод, Янус выпалил фразу на придворном диалекте хандарайского – настолько безупречную, что у пухлолицего лизоблюда отвисла челюсть. Даже принц опешил, и глаза его под нарумяненной маской изумленно округлились. Маркус оторопело моргнул.

– Если это все, – продолжал Янус уже по-ворданайски, – то я позволю себе удалиться. Передайте его светлости мою благодарность за уделенное нам время.

С этими словами он развернулся на каблуках и чеканным шагом вышел из зала. Двое гвардейцев расступились перед ним. Маркус поспешил следом, чувствуя себя мальчуганом, который изо всех сил старается не отставать от старшего брата. Он дождался, пока они отойдут на приличное расстояние от башни, и только тогда заговорил.

– Сэр, я не знал, что вы владеете хандарайским. – Маркус постарался произнести эти слова нейтральным тоном, но все равно с неловкостью ощутил, что они прозвучали как обвинение.

– Я владею семью языками, – рассеянно отозвался Янус. – В дополнение к традиционным ворданайскому, норелдрайскому и хамвелтайскому я углубленно изучил борелгайский, мурнскайский, видайский и хандарайский. – Он пожал плечами. – Впрочем, должен признать, что мне пришлось вдобавок освежить в памяти обороты придворного диалекта. Я обнаружил, что морское путешествие – наилучшее время для занятий языками поскольку больше заняться все равно нечем.

– Весьма… впечатляюще.

Янус покачал головой, отряхнувшись от задумчивости.

– Извините, – сказал он. – У меня и в мыслях не было похваляться своими познаниями.

– Вы и не похвалялись, сэр.

– Капитан, если нам предстоит работать вместе, очень важно, чтобы каждый из нас не скрывал от другого, на что он способен. Прошу прощения, если застал вас врасплох.

– Сэр, я просто не ожидал ничего подобного. – Маркус на миг замялся. – А что сказал вам принц? Я неплохо понимаю хандарайский, но не эту придворную тарабарщину.

Губы Януса дрогнули.

– Он сказал, что мои заверения недорого стоят, учитывая, что король прислал ему на помощь отребье своего офицерского корпуса.

Слово «отребье» как нельзя больше подходило Первому колониальному полку, но это было уже чересчур. Маркуса передернуло.

– А вы что ему ответили?

– Что, поскольку он явился к нам нищим просителем, ничего лучше отребья он и не заслуживает. – Вновь по губам полковника пробежала быстрая усмешка. – Пожалуй, с моей стороны это было не слишком… дипломатично.

– После того как он оскорбил его величество – так ему и надо! – подержал Маркус. – Но…

Он запнулся, и Янус, уловив нерешительность собеседника, по- птичьи склонил голову набок.

– Что такое, капитан? Когда мы наедине, можете всегда говорить со мной откровенно.

Маркус собрался с духом.

– Сэр, неужели вы и вправду хотите отвоевать Хандар? Люди почти поголовно ждут, что их погрузят на эти же самые суда и вернут на родину.

Наступило долгое молчание. Полковник задумчиво взирал на Маркуса, и его серые глаза поблескивали. Маркусу подумалось, что в них есть нечто необычное. Они словно видят тебя насквозь, минуя все ухищрения и уловки этикета, проникают через плоть и кровь, добираясь до самой сути твоего естества. Если бы на свете и впрямь существовал зверь Страшного суда, у него был бы именно такой взгляд.

– А чего ожидаете вы, капитан? – негромко спросил Янус.

– Я… – начал Маркус и оборвал себя, чуя подвох. – Я не осмелился бы предвосхищать ваши планы, сэр.

– Но каково было бы ваше мнение? – Янус подался ближе. – Что сделали бы вы, если бы командовали полком?

«Поджал бы хвост и удрал без оглядки», – подумал Маркус, медленно покачав головой.

– Согласно донесениям, которые мы получили перед самым отходом, численность армии искупителей в Эш-Катарионе составляла почти двадцать тысяч человек. С тех пор их стало значительно больше. Кроме того, есть еще генерал Хтоба, – при звуке это имени он едва не сплюнул, – и его аскеры, добрых шесть батальонов солдат, обученных ворданайскими инструкторами и оснащенных ворданайским оружием. А с тех пор как Стальной Призрак поднял десолтаев и столкнулся со священниками… – Маркус развел руки. – Наши силы, если полк будет укомплектован полностью, составят около четырех тысяч человек.

– Чуть больше, – перебил Янус, – с артиллерией и кавалерией.

– Чуть больше четырех тысяч, – согласился Маркус. – Против… скажем приблизительно, тридцати тысяч. Шесть против одного, и это только считая солдат в строю. К тому времени, когда искупители взбудоражили чернь, почти все население Эш-Катариона спало и видело, как бы избавиться от принца.

– Шесть против одного, – повторил Янус. – Неравные шансы.

– Неравные, – кивнул Маркус. – Сэр, я не говорю, что мои люди не готовы драться. Будь у нас еще хоть один отряд, еще несколько пушек, быть может, полк кирасир – я бы не стал колебаться. Но… неравные шансы есть неравные шансы.

Янус медленно кивнул. И, словно приняв какое-то решение, широко улыбнулся:

– Капитан, вы не согласитесь поужинать со мной? Полагаю, я должен вам кое-что объяснить.

До ужина оставалось еще несколько светлых часов, а значит – еще несколько часов возни с бумагами. Избежать этого было невозможно; за то время, когда полком командовал Бен Варус, учетные книги и личные дела Колониального полка плачевно устарели, несмотря на все тайные старания Фица навести порядок в кавардаке, устроенном его старшим братом, а у Маркуса с самого начала попросту не хватало времени на то, чтобы вплотную заняться заброшенной документацией. Теперь же, когда полковые списки предстояло пополнить двумя тысячами рекрутов, не считая нескольких десятков новоиспеченных сержантов и лейтенантов, океан бюрократических нужд грозил захлестнуть его с головой.

Маркус, однако, был не из тех, кто сдается без боя, и остаток дня он провел, продираясь сквозь дебри бумажной зауми и ставя повсюду, где необходимо, свою подпись. Он даже головы не поднял, когда Фиц беззвучной тенью проскользнул в кабинет и поставил рядом с его локтем дымящуюся чашку. Впрочем, стоило Маркусу рассеянно потянуться к ней и сделать глоток, как он тотчас оторвался от бумаг и взглянул на лейтенанта.

– Чай?! Настоящий чай?! Фиц, ты держал его на черный день?

Молодой человек улыбнулся:

– Нет, сэр, его доставил сюда флот. Если быть точным, это подарок от полковника.

Маркус вытянул губы, подул на чашку и сделал второй, уже более основательный глоток. Изысканный тонкий аромат, словно заклинание могущественного мага, перенес его за много миль и за много лет отсюда, в давнее мирное прошлое. На краткий миг капитан вернулся в военную академию в Гренте, и чашка чая дымилась, остывая, у локтя, покуда он штудировал очередной трудный текст по теории тактики и вполуха слушал болтовню Адрехта о свежих сплетнях студенческого городка. Маркус прикрыл глаза.

В Хандаре пили кофе – редкий деликатес в Вордане, но здесь настолько дешевый, что сырые зерна можно было купить по паре медяков за бушель. Местные жители предпочитали черный кофе, крепкий, обильно приправленный пряностями, с густым осадком. С годами Маркус более-менее свыкся со вкусом этого напитка, тем более незаменимого, когда приходилось бодрствовать полночи, и все же…

Он выдохнул, в кои-то веки ощутив себя хотя бы отчасти умиротворенным:

– Спасибо, Фиц.

– Не за что, сэр.

Маркус открыл глаза.

– Кстати, о полковнике…

– Да, сэр?

– Судя по всему, мне потребуется находиться при нем, по крайней мере часть времени. Я рассчитываю на то, что ты займешься делами первого батальона.

Строго говоря, Маркусу полагалось бы иметь в своем распоряжении еще по меньшей мере двух полевых лейтенантов, на которых он мог бы возложить командование батальоном в свое отсутствие, чтобы штабной лейтенант мог заниматься исключительно работой штаба. На самом же деле Фиц в одиночку исполнял и те и другие обязанности, причем иногда одновременно.

– Разумеется, сэр. На сей счет можете не беспокоиться. – Лейтенант замялся. – Сэр, могу я спросить?..

Маркус отхлебнул чаю и махнул рукой:

– Мм?

– Каково ваше впечатление о полковнике?

– Он… – Маркус сделал паузу, размышляя. – Он очень умный. Фиц нахмурился. Слово «умный» в лексиконе простого солдата было почти ругательным. «Умный» офицер сочиняет «тщательно проработанный» план, а потом в самый неподходящий момент все идет наперекосяк, и бац – пал смертью героя.

– Он граф, – продолжал Маркус, – но не цепляется за дворянские привилегии. Приятный человек, я бы сказал, но есть в нем что- то… – он запнулся, вспомнив испытующий взгляд прозрачно-серых глаз, – что-то странное. Не знаю. – Маркус пожал плечами. – Я ведь и сам только что с ним познакомился.

– Он хотя бы намекнул, что собирается делать дальше?

Прежде чем Маркус успел ответить, в дверь постучали. Фиц поспешил открыть, а Маркус вернулся к разложенным перед ним бумагам, всеми правдами и неправдами стараясь сосредоточиться на чтении. Отпил большой глоток чаю, подержал во рту, наслаждаясь теплом и горьковатым привкусом, но, услышав деликатное покашливание, поднял голову и торопливо проглотил напиток. Фиц стоял у двери, и лицо его, как обычно, было официально непроницаемым, но слегка приподнятая бровь намекала на нечто из ряда вон выходящее.

– Вас хотят видеть, сэр, – сказал лейтенант. – Мисс Дженнифер Алхундт.

Маркус опешил.

– Ты уверен?

– Так точно, сэр.

– Тогда впусти ее, что ли.

Маркус расправил плечи и одернул воротничок, краем сознания отметив, что на парадном мундире уже кое-где проступают пятна пота.

Вошедшая женщина выглядела необычайно бледной даже для уроженки Вордана. Такая бледность бывает свойственна человеку, который всю жизнь провел в четырех стенах, и слезящиеся глаза, скрытые очками в серебряной оправе, лишь усиливали это впечатление. Волосы ее, длинные и темные, были туго заплетены в косу. Ее наряд состоял из тонкого коричневого жакета поверх мешковатой хлопчатой блузы и коричневых же брюк. В те времена, когда Маркус покинул Вордан, приличная женщина в брюках была зрелищем если не скандальным, то по крайней мере чрезвычайно редким. Мелькнула праздная мысль: что, если дамы высшего света сменили с тех пор пышные юбки на облегающие мальчишеские штанишки? В мире высокой моды и не такое случалось.

Когда гостья вошла, Маркус поднялся на ноги и изобразил легкий поклон. Женщина поклонилась в ответ – без особого изящества. Очки при этом едва не соскользнули с носа, но она привычно перехватила их и заученным движением вернула на переносицу.

– Здравствуйте, мисс Алхундт. Я – капитан Маркус Д’Ивуар. Не желаете ли присесть? – Он запнулся, со стыдом сообразив, что предлагает даме усесться на корточках на голом полу, и кашлянул, чтобы скрыть смущение. – Фиц, принеси-ка для мисс Алхундт подушку.

– Благодарю, – промолвила она, – не нужно.

Они уселись по обе стороны самодельного стола, и гостья сквозь толстые линзы очков устремила на Маркуса взгляд натуралиста, изучающего весьма необычное насекомое. Маркус все еще ломал голову, как бы поделикатней осведомиться, какого черта она здесь делает, и тут женщина сказала:

– Полагаю, вы сейчас гадаете, что я здесь делаю.

Маркус пожал плечами и беспомощно махнул рукой Фицу. Лейтенант послушно ретировался.

– Хотите чаю?

– Да, будьте любезны, – согласилась она. – Я прибыла сюда, разумеется, с флотом. Со специальным заданием.

– И каким же?

– Его светлость получил от его величества приказ составить независимую картину событий в Хандаре.

Маркус оцепенел.

– Его светлость?

– Герцог Орланко, – уточнила гостья. – Я служу в Министерстве информации.

Вернулся Фиц с чаем, и его появление избавило Маркуса от необходимости придумывать, что же на это ответить. Мисс Алхундт приняла у лейтенанта кружку, отхлебнула чаю и вновь уставилась на Маркуса.

– В Министерстве информации, – наконец повторил он. – Могу ли я поинтересоваться, в… качестве кого?

– Боюсь, что всего лишь бедного ученого. – Женщина сдержанно улыбнулась. – Капитан, мне хорошо известна наша репутация, однако я уверяю вас, что книжников под началом его светлости трудится куда больше, чем шпионов и наемных убийц.

Мисс Алхундт решительно не походила ни на шпиона, ни на наемного убийцу. Скорее можно было сказать, что в окружении книг она чувствует себя более уверенно, чем в обществе людей. И, однако же, всему Вордану было известно, что у Конкордата герцога Орланко – всевидящее око и крайне длинные руки.

– Вы упомянули приказ короля, – сказал Маркус вслух, стараясь выиграть время.

Мисс Алхундт кивнула:

– Его величество был обеспокоен тем, что донесения, которые мы до недавних пор получали из Хандара, могут… не вполне соответствовать действительности. В свете наших расширенных обязательств и здешней ситуации в целом он счел целесообразным получить беспристрастную оценку обстановки. По армейским каналам сделать это нелегко.

– Да, наверное, вы правы. – Маркус неловко поерзал. – Тогда что вам нужно именно от меня?

– Я просто подумала, что мне следует вам представиться. – Женщина одарила его улыбкой, сверкнув безукоризненно белыми зубами. – Мой опыт пребывания в действующей армии, боюсь, изрядно ограничен, и я уверена, что смогу всецело рассчитывать на то, что вы и ваши офицеры поделитесь со мной своими взглядами.

– Вам же вроде бы поручили составить беспристрастный доклад?

– Я представлю вашу точку зрения и добавлю к ней свою, – пояснила мисс Алхундт. – Таким образом его величество и его светлость получат всю доступную информацию. В последнее время этого, безусловно, недоставало.

Маркус не мог не согласиться с этим заключением. Сам он во время отступления удосужился наспех настрочить всего один рапорт, да и тот едва ли успел дойти до столицы. «Его светлость, должно быть, до сих пор блуждает впотьмах. Неудивительно, что он послал сюда своего человека. Но почему именно ее?» – подумал Маркус.

– Я сделаю все, что в моих силах, – произнес он. – Впрочем, вы же понимаете, что сейчас полком командует полковник Вальних. Моя точка зрения сейчас, быть может, уже немногого стоит.

– Я, конечно же, поговорю и с полковником, – деловито заверила мисс Алхундт. – Полагаю, вы с ним уже познакомились?

– Да, я встретил его сегодня днем.

– Вас не затруднит высказать свои впечатления?

– Затруднит, – отрезал Маркус. Сплетничать с Фицем – одно дело, но обсуждать старшего по званию со штатским – категорическое табу, даже если бы этот штатский не служил в тайной полиции.

– Что ж, вопрос снят, – сказала мисс Алхундт, все так же улыбаясь. – Понимаю. – И внезапно поверх стола протянула руку Маркусу. – Капитан Д’Ивуар, я искренне надеюсь, что мы подружимся.

Маркус, вновь растерявшись, неловко пожал протянутую руку. Мисс Алхундт отпила чаю, вручила свою кружку Фицу и поднялась на ноги.

– А сейчас, полагаю, вас ждут дела, – промолвила она. – До скорой встречи, капитан, не сомневаюсь, что очень скорой.

Едва гостья скрылась за дверью, Маркус поднял взгляд на адъютанта:

– Меня и вправду ждут дела?

– Конечно, – отозвался Фиц. – Но сначала, если помните, – ужин с полковником.

Когда Маркус подошел к обиталищу полковника, дверь распахнулась, и за ней обнаружился высокомерный слуга в ливрее. Застигнутый врасплох, Маркус наспех, едва заметно, поклонился и получил в ответ краткий кивок.

– Я – капитан Д’Ивуар, – сказал он. – Полковник ждет меня.

– Безусловно, сэр. – Слуга с худым лицом и седой гривой, которому на вид было никак не меньше пятидесяти, вновь одарил Маркуса кивком, уже более отчетливым, а затем вперил в него неодобрительный взгляд. – Проходите.

– А, капитан! – донесся из глубины помещения голос Януса. – Огюстен, можете подавать ужин.

– Слушаюсь, сэр.

Слуга низко поклонился и отступил в сторону.

– Огюстен служит нашей семье с детских лет, – сообщил Янус, когда тот поспешил исполнять распоряжение. – Он считает целью своей жизни поддерживать величие моего положения. Не позволяйте, чтобы он вам докучал.

К некоторому удивлению Маркуса, самая дальняя и просторная комната небольшой квартирки оказалась преображена во вполне приемлемое подобие столовой. Стены, разумеется, оставались все такими же голыми, и на полу не было ковров, зато неизвестно откуда появился стол, за которым могли уместиться шесть едоков, окруженный стульями и накрытый как полагается – с салфетками и столовыми приборами. И даже с тарелками – Маркус с самого своего прибытия в Хандар в глаза не видел подлинного фарфора. «Интересно, – подумал он, – собирается ли полковник возить за собой эту роскошь на поле боя».

– Присаживайтесь, капитан! Можете снять мундир, если хотите. – Сам Янус был в рубахе, а его синий мундир валялся, небрежно брошенный, на крышке сундука в углу комнаты. – Вы, должно быть, уже заметили, что я не большой поклонник церемоний. – Видя, что Маркус все так же переминается на пороге, он повелительно прибавил: – Садитесь! Я сейчас вернусь. Мне нужно кое-что разобрать.

С этими словами Янус проворно нырнул за хлипкую занавеску, которая отделяла столовую от прочих помещений. Маркус без особой уверенности взял один из стульев и устроился на нем. Стул оказался куда более сложной конструкции, чем представлялось на первый взгляд, с брезентовым сиденьем и спинкой, и сидеть на нем было на удивление удобно. После некоторых исследований Маркус пришел к выводу, что стулья складные и их можно перевозить в сложенном виде.

В нем разгорелось любопытство, и он взял со стола тарелку. Она оказалась необычайно легкой, и стало ясно, что это совсем не фарфор: судя по весу, скорее уж жесть. Маркус постучал по тарелке ногтем.

– Особый сплав, – сообщил полковник с порога комнаты. – А глазурь сама по себе весьма любопытное изобретение. Выглядит как настоящий фарфор, верно? Вот только ее практически невозможно поцарапать. – Он покачал головой. – Угощение, боюсь, будет скромное. Огюстен – настоящий волшебник, но какое волшебство можно сотворить из солонины с галетами?

Маркус, чья последняя трапеза состояла из жидкой бараньей похлебки в деревянной миске, безмолвно пожал плечами.

– Надеюсь, – продолжал полковник, – как только мы немного обустроимся, вы познакомите меня с местными деликатесами.

– Когда мы покидали Эш-Катарион, – сказал Маркус, – основным блюдом были зажаренные целиком жуки-имхалиты. При должном уходе они достигают двадцати сантиметров в длину, и их мясо считается восхитительным на вкус.

Янус бровью не повел:

– Звучит… хм… заманчиво. Вы часто общались с местными жителями?

– До появления искупителей мы были с ними во вполне приличных отношениях, – задумчиво проговорил Маркус. – В целом я бы не сказал, конечно, что местные нас обожали, однако у меня имелись друзья в городе. Неподалеку от гавани находилось одно небольшое заведение, где продавали арфальту, разновидность моллюсков, и я обычно проводил там свободные вечера. Извлечь этих шельмецов из раковины непросто – нужна особая сноровка, – зато мясо у них сладкое, как леденцы.

Маркус смолк, задумавшись вдруг, уцелела ли лавчонка, торговавшая арфальтой, или же искупители предали ее огню. И если уж речь зашла об огне, скольких его друзей постигла та же участь.

– Как бы мне хотелось там побывать, – проговорил полковник. – Местная культура весьма увлекательна, и я был бы счастлив, если бы имел возможность изучать ее в мирных условиях. Подозреваю, в ближайшее время наши отношения с местными жителями будут… мягко говоря, напряженными.

– Вполне вероятно, – с каменным лицом подтвердил Маркус.

Вошел Огюстен, неся серебряную супницу с густым красным супом и две глубокие тарелки. Он расставил все на столе и наполнил тарелки с бесшумным изяществом средневекового слуги, затем вернулся в кухню и принес два бокала и бутылку вина. Бутылка была представлена на одобрение Януса.

– Да, вполне подойдет, – сказал тот и искоса глянул на Маркуса. – Надеюсь, у вас нет возражений против хамвелтайского флагеллена?

Маркус, чьи познания в винопитии ограничивались представлением о цвете напитка, неуверенно кивнул.

– Огюстен был крайне сердит на меня, когда я не позволил ему прихватить с собой половину нашего погреба, – продолжал Янус. – Я объяснял, что вряд ли нам в походе понадобится «Бер Нефе» урожая семьдесят девятого года, но он не желал отступать.

– В жизни никогда не знаешь, чем дело обернется, – заметил Огюстен, ловко наполняя стаканы, – а джентльмен всегда должен быть готов принять гостей как подобает.

– Ну да, ну да. – Янус взял свой стакан и, подняв его, провозгласил: – За здоровье его величества!

– За здоровье его величества! – эхом отозвался Маркус и сделал глоток. Вино и вправду было хорошее, хотя после хандарайского пойла, которым ему приходилось довольствоваться столько лет, оно больше напоминало фруктовый сок. Куда сильнее Маркуса интересовал суп – если его и вправду готовили из солонины с галетами, то эти ингредиенты оказались надежно скрыты. Маркус не успел опомниться, как уже опустошил тарелку и помимо воли высматривал супницу.

– Добавки капитану! – велел Янус.

– Благодарю, сэр. – Маркус осторожно кашлянул. – Знаете, у меня сегодня незадолго до ужина побывала гостья…

– Наша мисс Алхундт? Да, я не сомневался, что она к вам заглянет.

– Она… – Маркус запнулся, глянул на Августина. Янус перехватил его взгляд.

– Можете быть уверены, что Огюстен не станет болтать лишнего. Я ему всецело доверяю. Тем не менее, если вам так спокойней… Огюстен, вы не могли бы на несколько минут оставить нас одних?

– Безусловно, сэр. – Слуга поклонился. – Я побуду в соседней комнате, на случай если милорду что-нибудь понадобится.

С этими словами он точно испарился из столовой. «Этот человек, – подумал Маркус, – неплохо бы спелся с Фицем». И тот, и другой в совершенстве овладели искусством передвигаться бесшумно, следуя верной тенью за хозяином.

– Вы что-то говорили о мисс Алхундт?

– Э-э… да, сэр, – отозвался Маркус. – Она служит в Министерстве информации. Думаю, вам это известно.

– Совершенно верно, – кивнул Янус. – Какое впечатление она на вас произвела?

– На меня? – Маркус пожал плечами. – Мы общались слишком мало, чтобы я успел составить какое-то мнение. Пожалуй, она немного чопорна. А в целом – безвредна.

Полковник чуть заметно усмехнулся краешком рта:

– Сама по себе она, может быть, и безвредна. Что именно вам известно о политической ситуации на родине?

Политика. Маркус поборол приступ паники.

– Почти ничего, сэр. До нас даже сплетни доходят с опозданием на полгода.

– Я не стану докучать вам ненужными подробностями об интригах и заговорах. Достаточно будет сказать, что с некоторых пор правительство его королевского величества разделено на группировки. Одна – назовем ее партией сторонников мира – выступает за тесное сближение с борелгаями и императором Мурнска, и в особенности – с Истинной церковью Элизиума. Другая сторона предпочитает вести в отношении тех и других агрессивную политику. Как правило, невозможно определить со всей точностью, к какой именно партии относится тот или иной деятель, однако известно, что партию сторонников мира некоторое время возглавлял его светлость герцог Орланко. – Янус склонил голову к плечу. – Полагаю, хоть это-то имя вам известно?

– Последний Герцог, – проговорил Маркус. – Министр информации.

– Совершенно верно. Именно усиление партии сторонников войны ввергло нас в Войну принцев, которая так катастрофически завершилась при Вансфельдте.

– Мне об этом можете не напоминать, – сказал Маркус. – Я присутствовал там.

Он, тогда еще лейтенант, был на стажировке, командовал ротой снабжения и не принимал никакого участия в военных действиях. Тем не менее Маркус оказался достаточно близко от места битвы, чтобы видеть далекие вспышки взрывов и слышать грохот пушек, а потом угодить в поток бегущего в панике войска.

Янус кивнул:

– После подписания мирного договора партия сторонников мира получила практически неограниченную власть. Гибель принца Доминика лишила партию сторонников войны вождя, а король был слишком измучен горем и болезнью, чтобы вмешиваться в происходящее. Орланко как никогда тесно сошелся с борелгаями и церковью. Чем чаще одолевали короля приступы болезни, тем больше крепла власть Орланко. Если бы его величество – упаси нас боже, конечно, – скончался, на трон взошла бы принцесса Расиния, но всю власть получил бы Орланко – причем такую, о которой он и мечтать не мог.

– Что ж, понятно, – без особой уверенности проговорил Маркус, – но какое отношение все это имеет к Хандару? Я скорее подумал бы, что до нас ему нет дела.

– Так и есть. Когда Военное министерство выступило с идеей Хандарайской операции, все ожидали, что Орланко начнет яростно возражать. Вместо этого он не только всецело поддержал операцию, но и потребовал, чтобы один из его людей был отправлен в качестве официального наблюдателя.

– Но почему?

Янус улыбнулся:

– Именно над этим вопросом я ломал голову последние пару месяцев. Одна вероятная причина: он вычислил, что командовать операцией назначат именно меня. Мы с герцогом… гм… не в самых дружеских отношениях. Он полагает, что мы обречены либо на жестокое поражение, либо на позорное бегство. В любом случае Орланко постарается воспользоваться этим, чтобы уничтожить меня.

Маркус, отчасти встревоженный тем, как небрежно прозвучали в устах собеседника слова «жестокое поражение», постарался, как мог, сохранить бесстрастное лицо.

– Но все же вы так не думаете.

– Не думаю. Это слишком окольный путь даже для такого заядлого интригана, как Орланко. Не сомневаюсь, он был бы рад увидеть мое падение, однако ему нужно кое-что еще. – Янус поджал губы. – А может, и не ему. Возможно, Орланко лишь пешка в руках своих дружков из Истинной церкви. В последнее время Министерство информации буквально наводнили священнослужители всех мастей.

– Что могло понадобиться Истинной церкви в Хандаре?

– Кто знает? – Янус пожал плечами, но глаза его все так же скрывались под полуопущенными веками. – Все что угодно. Они до сих пор верят, что в Элизиуме обитают демоны.

– Сдается мне, со стороны Орланко было не слишком-то умно подсунуть свою шпионку туда, где она у всех на виду, – заметил Маркус. – Если хотите, я могу приставить к ней пару солдат, чтобы ходили по пятам.

– Благодарю, капитан, но не стоит себя затруднять. Как я уже сказал, сама по себе она безвредна. Настоящие шпионы, вне всякого сомнения, затаились среди наших рекрутов.

Об этом Маркус как раз и не подумал. Чертова прорва новобранцев, и как он узнает, кому из них можно доверять? На долю секунды в нем вспыхнула бессмысленная злость на Януса: «Что за проклятие ты навлек на мой полк?»

Помедлив мгновение, капитан спросил вслух:

– Сэр, зачем вы мне все это говорите?

– Не привыкли к тому, чтобы старший офицер говорил напрямик? – усмехнулся Янус. – Нет, не отвечайте. Я стараюсь быть с вами откровенным, капитан, потому что мне нужна ваша помощь. Вы знаете эту страну, знаете хандараев и, что самое важное, знаете Колониальный полк. Я не настолько глуп, чтобы считать, будто справлюсь без вас и ваших сотоварищей-офицеров.

Маркус помимо воли вытянулся на стуле:

– Сэр, я приложу все силы, чтобы исполнить свой долг. И не только я – все остальные тоже.

– Мне нужен не просто подчиненный, а… своего рода напарник. Между двух огней, между искупителями и Орланко, мне нужен тот, кому я смогу доверять.

– Почему вы решили, что можете мне доверять?

– Капитан, – сказал Янус, – я читал ваше личное дело. Я знаю вас лучше, чем вам могло бы показаться.

Последовала долгая пауза.

– Что же вы собираетесь сделать? – спросил наконец Маркус.

– Намеренно или нет, но Орланко загнал меня в угол. Мне приказано подавить мятеж, но никто в Военном министерстве даже не представлял, насколько плохо здесь обстоят дела. Единственный выход – начать кампанию и победить, не спуская при этом глаз с мисс Алхундт и всех неведомых приятелей, которых она могла прихватить с собой.

Маркус помолчал, размышляя.

– Сэр, – сказал он, – могу я вас кое о чем попросить?

– Да, конечно.

– Мне не по душе, что мои люди станут пешками в игре между вами и герцогом. Я хочу… – Он на мгновение замялся. – Я хотел бы, чтобы вы дали мне слово. Слово офицера, что вы действительно считаете, что ваш план выполним. У меня нет никакого желания помогать вам пасть смертью героя.

«Или погибнуть самому по вашей милости», – подумал он.

Маркус опасался, что Янус оскорбится, услышав такое требование, но по губам полковника лишь опять скользнула быстрая усмешка.

– Разумеется, капитан. Я даю вам слово офицера либо дворянина, любое – на ваш вкус.

– Слова офицера будет вполне достаточно, – сказал Маркус, борясь с желанием ухмыльнуться. – Я никогда особо не доверял знати.

Глава третья

Вернувшись с завтрака, Винтер обнаружила, что все ее личные вещи разбросаны и втоптаны в землю.

Кто-то разобрал ее палатку, тщательно, в соответствии с уставом, обмотав ее вокруг колышков. Прежде чем это сделать, нужно было вынести все имущество, и, судя по виду этого самого имущества, неизвестный изрядно потоптался по нему, постаравшись раздавить все в крошево о сухую, прокаленную жарой землю внутреннего двора.

Дэвиса, разумеется, нигде поблизости не было, зато Винтер увидела Втыка – он сидел перед своей палаткой, располагавшейся в том же ряду, но чуть дальше, и с прохиндейской ухмылкой поглядывал на нее. Без сомнения, он ожидал, что она начнет ползать на коленях, копаясь в ошметках вещей и спасая то, что еще можно спасти… и Винтер жестко решила, что не доставит ему подобного удовольствия. Личных вещей у нее все равно осталось не так уж много. Почти все пришлось бросить при отступлении: подушки, одеяла и прочие предметы обихода, личную палатку, небольшую коллекцию хандарайских книг, которую она собрала, пока изучала язык. Из всех этих сокровищ у Винтер осталась лишь пара безделушек и памятных вещиц, добытых в Эш-Катарионе, и ради одного этого она не станет елозить коленями по земле под самым носом у злорадствующего Втыка.

Вместо этого девушка без единого слова развернулась на каблуках и пошла искать свою новую роту. Дело это было не из легких – всего лишь за одну ночь лагерь увеличился почти втрое. Вновь прибывшие выделялись невыгоревшей синевой новеньких, с иголочки, палаток, но, поскольку новичков все равно было в три раза больше, чем ветеранов, одна эта примета не больно-то помогала делу. В конце концов Винтер поймала за рукав какого-то штабного лейтенанта и спросила, как отыскать седьмую роту первого батальона. Загнанного вида юнец без особой любезности указал ей дорогу.

Проходя между ровными рядами палаток, едва покинувших неведомую ворданайскую фабрику и поставленных в строгом соответствии с уставом, Винтер остро чувствовала свою неуместность. Несмотря на новый мундир, ее внешний вид оставался далек от армейского совершенства, а сержантские звездочки на плечах точно магнитом притягивали внимание всех вокруг. Винтер тоже без стеснения разглядывала любопытствующих.

«Дети, – думала она. – Армия детей».

Солдаты, попадавшиеся ей на глаза, завтракали или болтали о чем-то своем, собравшись небольшими группками у входа в палатки, и казались ей больше похожими на мальчишек, играющих в войну. Их новенькие мундиры выглядели чересчур опрятно – ни прорехи, ни расползшегося шва. Большинство лиц нуждалось в услугах бритвы ничуть не больше, чем ее собственное.

Расположение седьмой роты отмечала трафаретная табличка, прикрепленная к шесту. Ничем иным это место не отличалось от раскинувшегося вокруг людского моря. Никогда прежде до этой минуты Винтер не ощущала себя частью армии – Первый колониальный полк смахивал скорее на первобытное племя, настолько маленькое, что в нем невозможно было встретить совершенно незнакомое лицо. Теперь она отчасти поняла, о чем толковали иные ветераны – те, кому довелось послужить на континенте в настоящей армии. Деловитая суета громадного лагеря подавляла одним своим размахом.

Винтер покачала головой, неспешно бредя вдоль ряда палаток. Перед ней катилась волна перешептываний и любопытных взглядов. Когда эта волна достигла кучки людей, собравшихся примерно посередине ряда, от компании отделились трое и, отбежав рысцой, замерли по стойке «смирно» перед Винтер. Когда она остановилась, все трое разом отдали честь, и девушке пришлось сжать руку в кулак, чтобы машинально не козырнуть в ответ.

Вместо этого она кивнула, отметив про себя, что у всех троих на плечах по одной-единственной медной звездочке. Стало быть, это капралы – трое из шести, которых по штату положено иметь армейской роте. Долгое время все стояли молча, пока Винтер не осенило, что ей полагается сделать следующий ход. Она откашлялась.

– Э… благодарю, капрал. Капралы.

– Сэр! – выпалил юноша, стоявший посредине. Он был невысок, ростом примерно с Винтер, с прямыми каштановыми волосами и бледным лицом человека, мало времени проводившего на свежем воздухе. Несмотря на твердую стойку, на вид ему можно было дать никак не больше шестнадцати.

– Я – Винтер Игернгласс. – Кажется, для таких представлений существует стандартная формула, но будь она проклята, если помнит, что положено говорить, так что пусть будет, как будет. – Старший сержант Винтер Игернгласс. Меня назначили в эту роту… кажется. – Винтер огляделась, вдруг занервничав. – Это ведь седьмая рота первого батальона?

– Так точно, сэр! – гаркнул капрал. – Добро пожаловать, сэр!

– А вы, значит…

Юноша буквально трепетал от гордости.

– Старший капрал Роберт Форестер, сэр! А это капрал Джеймс Фолсом и капрал Дрейк Графф, сэр. Добро пожаловать в седьмую роту, сэр!

– Ты это уже говорил, – сказала Винтер. – Тем не менее спасибо.

Капрал слегка поник.

– Есть, сэр, – пробормотал он, но тут же просиял. – Желаете проследовать в свою палатку, сэр, или хотите сразу же провести инспекцию личного состава?

– Инспекции, я полагаю, дело лейтенанта, – отозвалась Винтер. – У нас же есть лейтенант?

– Так точно, сэр! Лейтенант Антон Д’Врие, сэр! Я так понимаю, он сейчас с другими офицерами, сэр!

– Что ж, вот он и займется инспектированием. – Винтер глянула на двух других капралов, которые явно испытывали некоторую неловкость от безудержного пыла своего товарища. – Просто проводи меня в палатку, ладно?

– Есть, сэр!

Капрал развернулся кругом, да так четко, что у Винтер от одного этого зрелища заныли суставы, и зашагал к ряду палаток. Винтер и два других капрала последовали за ним.

– Капрал Форестер!

– Да, сэр?

– Можешь немного расслабиться, если тебе так будет удобнее.

– Слушаюсь, сэр! – Юнец оглянулся на нее через плечо и сверкнул улыбкой. – В таком случае, сэр, можете звать меня просто Бобби. Меня все так зовут.

Они подошли к палатке, такой же новехонькой, как и прочие. Через откинутый полог можно было увидеть все, что находилось внутри. Низкий, высотой лишь до коленей, складной стол, армейский вещевой мешок и койка – одна-единственная, с радостью отметила Винтер. Когда полк стоял в Эш-Катарионе, она обеспечила себе отдельное жилье, купив палатку на собственные деньги. После отступления ей приходилось делить палатку с двумя солдатами из роты Дэвиса – обстоятельство, которое их явно не радовало, а ей причиняло немало хлопот. Винтер опасалась, что нечто подобное ждет ее и в новой роте, но, очевидно, сержанту полагалась отдельная палатка. Наверное, быть начальством все-таки не так уж и плохо.

В сопровождении трех капралов Винтер вошла в палатку. Ей и Бобби пришлось разве что слегка наклонить голову, зато капрал Фолсом, рослый широкоплечий здоровяк со светлыми волосами и висячими усами, вынужден был на пороге едва ли не сложиться вдвое, а оказавшись внутри, сразу присел на корточки, чтобы не задевать головой брезентовый потолок. Винтер опустилась на постельную скатку и сделала долгий выдох. Снова наступило неловкое молчание.

– Сержант, хотите, я пошлю кого-нибудь за вашими вещами? – предложил Бобби.

– Э… нет, – отозвалась Винтер. – На самом деле у меня никаких вещей и нет. Пришлось все бросить во время отступления. Правду говоря, было бы здорово, если бы ты мог послать кого-нибудь на склад. Мне понадобятся запасные рубашки, штаны… – она сделала паузу и оглядела себя, – да практически все.

Бобби снова вытянулся по стойке «смирно» – еще сильней прежнего, если такое было возможно.

– Есть, сэр! Займусь этим немедленно, сэр!

– И еще иголку с нитками, – добавила Винтер. Она в совершенстве овладела искусством незаметно перешивать одежду, чтобы скрыть свои подлинные формы, – впрочем, ей и скрывать особенно было нечего.

Бобби старательно отдал честь и вылетел из палатки так стремительно, словно от его скорости зависела собственная жизнь. Воцарилось неловкое молчание. Винтер обвела взглядом оставшихся капралов.

– Капрал… Графф, верно? – проговорила она.

– Так точно, сэр, – откликнулся тот. – Я должен извиниться за Бобби, сэр. Он хороший парнишка, но… чересчур ретив, понимаете? Думаю, это пройдет.

– И я так думаю, – сказала Винтер. – Кроме вас троих, других капралов в роте нет?

– Точно так, сэр. Должно было быть еще трое, но в роте не нашлось больше никого, кто соответствовал бы требованиям.

– Каким требованиям?

– Уметь читать и писать, сэр. И пройти экзамен, как полагается по уставу. Бобби вызвался сам, я уже был капралом, ну а Джима мы уговорили. – Капрал пожал плечами. – Может, теперь, когда нас отправили в действующую армию, лейтенант подберет на эту должность еще кого-нибудь.

Винтер кивнула:

– А что ты можешь сказать о лейтенанте?

– Ровным счетом ничего, сэр, – ответил Графф. – Я его в глаза не видел.

– Но…

– Его назначили перед самым отплытием, – пояснил капрал. – В пути офицеры, само собой, плыли на отдельном корабле. И он к нам до сих пор не заглядывал.

– Понятно, – сказала Винтер. – А сколько у нас всего людей?

В глазах Граффа мелькнула тревога.

– Сто двадцать человек, сэр, – проговорил он медленно и внятно, словно втолковывал азбучную истину слабоумному дурачку. – Ровно столько, сколько должно быть в роте.

Винтер подумала, не сказать ли ему, что ни в одной из старых рот Колониального полка не наберется больше восьмидесяти человек, а в некоторых и того меньше, – но решила, что не стоит. Вместо этого она обратилась к третьему капралу, который до сих пор не произнес ни слова:

– Капрал Фолсом, верно?

Здоровяк кивнул.

– Давно в армии?

Он помотал головой. Столкнувшись с таким непрошибаемым молчанием, Винтер оглянулась на Граффа в поисках поддержки. Тот пожал плечами.

– Джим не любитель болтать, – сказал он.

– Заметно.

Вернулся Бобби, нырнув под откинутый полог, держа под мышкой пухлую кожаную папку. Тут же вытянулся по стойке «смирно» и отдал честь, а затем вручил папку Винтер – с таким видом, точно это были священные дары. Винтер непонимающе воззрилась на него.

– Ежедневные донесения, сэр, – пояснил капрал. – Списки больных, состояние имущества роты, нарушения дисциплины. Я составлял их с тех пор, как мы покинули сборный пункт.

– Ясно. – Винтер приняла папку и постаралась изобразить улыбку. – Я обязательно их все просмотрю.

– Так точно, сэр! А когда подпишете, сэр, я передам их лейтенанту!

– Я должен все это подписать? Почему?

– Ежедневные донесения, сэр, вступают в силу только после подписи старшего сержанта. А вот счета, сэр. Их нужно будет просмотреть и сверить с донесениями.

– А ты разве не можешь заодно делать и это?

У Бобби глаза полезли на лоб.

– Сэр, капралам запрещено просматривать счета!

Винтер окинула папку таким взглядом, словно это была новая и чрезвычайно ядовитая разновидность скорпиона. В Колониальном полку, насколько она знала, не слишком утруждали себя возней с бумажными счетами. Говоря начистоту, вообще не утруждали, учитывая все обстоятельства, вечную нехватку довольствия и задолженности по жалованию – настолько внушительные, что в полку шутили: кабы с этих сумм можно было получать проценты, они все уже стали бы богаче короля. Что ж, похоже, отныне дела пойдут по-другому. Винтер позволила себе минутку тайного злорадства, представив, как Дэвис, неловко зажав в толстых пальцах карандаш, пыхтит над хитросплетениями счетной книги.

– Хорошо, – сказала она вслух. – Я этим займусь.

– Спасибо, сэр! И да, сэр, я передал ваш запрос интенданту!

– Отлично.

Все трое уставились на Винтер. Винтер уставилась на них. Спустя минуту Графф осторожно прокашлялся.

– Сэр, от нас сейчас еще что-нибудь нужно?

– Что? – Винтер покачала головой. – Ах да. Нет, капрал… капралы, на этом все. Благодарю вас. – Она помолчала, смутно чувствуя, что от нее ждут какого-то добавления. – Надеюсь, мы сработаемся.

Бобби вновь отдал честь, исполнительно трепеща всем телом, Графф кивнул, а Фолсом не сказал ничего.

Винтер закрыла глаза и потерла тревожно занывшие виски. Почерк Бобби отнюдь не облегчал ей работу. В нем чувствовалась напряженная старательность ученика, над которым нависла учительская розга, но Бобби писал так убористо, что слова сливались в одну длинную цепочку. Вне всякого сомнения, капрал был движим искренним желанием сэкономить казенную бумагу.

Винтер разогнулась, отстраняясь от низенького стола, услышала, как в спине что-то хрустнуло, и окинула взглядом обескураживающе огромную стопку еще не разобранных бумаг. Усталость навалилась на нее удушливо-тяжелым одеялом – расплата за взвинченное состояние, в котором девушка пребывала после разговора с капитаном. Винтер заползла на койку и рухнула лицом в постельную скатку.

«А ведь это мог быть наилучший выход. – Она отогнала эту мысль, словно останавливаться на ней уже означало бы накликать беду. – Я бы как-нибудь справилась».

До сих пор ее тайна так и оставалась тайной. Притом звание сержанта дает определенные преимущества: личная палатка и обязательная дистанция между ней и рядовыми. Если стопка счетных книг – наихудшее, с чем придется иметь дело, то нельзя отрицать, что капитан Д’Ивуар оказал ей услугу.

Неизвестно пока, что за человек ротный лейтенант (Винтер уже успела позабыть его имя) и как он станет относиться к своему сержанту. Впрочем, кое-какие обнадеживающие признаки она уже приметила. Чем меньше времени лейтенант будет проводить в роте, тем лучше, – по крайней мере, так считала сама Винтер.

Впервые за много дней она позволила себе думать о будущем с иным чувством, кроме страха. Флот отправили в Хандар пару месяцев назад, руководствуясь докладами о силах мятежников, устаревшими еще на пару месяцев. Даже рядовые солдаты, такие как Бугай или Втык, понимают, как бессмысленно оставаться здесь, после того как искупители захватили Эш-Катарион. Форт Доблести – злая шутка, смертельно опасная ловушка, не более. Возможно, новому полковнику понадобится два-три дня на то, чтобы окончательно смириться с нынешней ситуацией, но очень скоро всех их погрузят на корабли и отправят домой.

Винтер понимала, что само путешествие продлится долго, очень долго, но, в конце концов, это лишь неудобство, которое придется перетерпеть, как и многие другие. А потом…

Колониальный полк получит какое-нибудь отвратительное назначение. В конце концов, он ведь в некотором роде – штрафная часть. Далеко от столицы, быть может на севере, – охранять королевских овец от грабительских набегов из Мурнска. В любом случае они окажутся на приличном расстоянии от миссис Уилмор и всякого другого, кто мог бы распознать в похожем на мальчика сержанте оборванку, которая некогда сбежала из ее владений.

Винтер закрыла глаза: «Положа руку на сердце, я уверена, что там обо мне все давно уже позабыли».

– Сержант!

Винтер вынырнула из сна, в котором ей привиделись громадные гулкие коридоры и неотступный взгляд зеленых глаз. На секунду девушке почудилось, будто она по-прежнему находится в «Тюрьме миссис Уилмор для девиц», а Хандар и все, что случилось с нею после побега, и есть настоящий сон.

– Сержант! Сержант Игернгласс!

Винтер открыла глаза.

Бобби со смущенным видом стоял у откинутого полога. Позади капрала темнели предвечерние сумерки, озаряемые лишь мерцающими отблесками лагерных костров. Винтер медленно села, чувствуя, что краснеет. Негромко кашлянула.

– Д-да, капрал? Что случилось?

– Извините, сэр, – сказал Бобби. – Я не хотел вас будить.

– Ничего страшного. – Винтер зевнула. – Просто день был долгий, только и всего.

– Это правда, сэр, долгий. Для всех нас, сэр. – Юноша поколебался. – Ужин будет снаружи, сэр. Может, вы захотите к нам присоединиться?

Пустой желудок жалобно заурчал – у Винтер с самого завтрака во рту не было ни крошки. Тем не менее она покачала головой:

– Не уверен, что это будет… уместно.

– Тогда я принесу вам что-нибудь сюда, сэр, – сказал Бобби. – Как только будет готово.

– Спасибо, капрал, – проговорила Винтер с искренней благодарностью. – А я пока, пожалуй, опять займусь бумагами.

Капрал козырнул и ушел, отпустив полог палатки. Полог соскользнул вниз, прикрывая вход. Винтер потерла щеки, пытаясь взбодриться, потом виски, чтобы отогнать неотвязную ноющую боль.

Снаружи донесся невнятный гул голосов, то и дело прерывавшийся взрывами смеха. Интересно, какая доля отпущенных шуточек касается нового сержанта? Впрочем, это в порядке вещей.

Винтер неуклюже придвинулась к столу и попыталась сосредоточиться на счетной книге, но цифры дрожали и расплывались. Протирая глаза краем ладоней, она уловила вдруг зеленую вспышку. Ей привиделись зеленые глаза и мимолетная улыбка.

Винтер вцепилась пальцами в волосы: «Джейн, но почему именно сейчас? Три года прошло… – Ногти уперлись в кожу головы, впились до боли, словно на руках выросли звериные когти. – Чего еще ты от меня хочешь?»

Сделав над собой усилие, девушка опустила руки, сложила их на коленях и выпрямилась. Сердце отбивало лихорадочную дробь, попадая в такт пульсирующей боли в висках.

«Рыжие волосы, темные и маслянисто-липкие, струятся между моих пальцев… Разве может являться призрак того, кто вовсе не умер?»

По стойке палатки отрывисто постучали. Винтер открыла глаза и сделала долгий судорожный вдох.

– Это я, сэр. Бобби.

– Входи.

Капрал вошел осторожно, явно преисполненный решимости больше не заставать своего сержанта врасплох. В руках у Бобби был поднос с жестяной дымящейся миской – палатку тотчас наполнил запах приправленной специями баранины – и парой галет. Винтер приняла поднос, поставила на стол поверх счетных книг и с неподдельным воодушевлением набросилась на еду. Поспешное бегство из Эш-Катариона ввергло полковое снабжение в сущий хаос, и качество пищи серьезно ухудшилось по сравнению с теми временами, когда полк стоял в столице Хандара. Очевидно, новые офицеры навели порядок в работе кухни. Из баранины состряпали не жаркое, а скорей густую похлебку, и галеты, размягченные в пряном вареве, приобрели вполне съедобный вкус.

И только когда Винтер почти расправилась с едой, она заметила, что на подносе лежит сложенный листок бумаги. Перехватив ее взгляд, Бобби деликатно кашлянул:

– Это для вас, сэр. Только что прибыл курьер от лейтенанта.

Он умолк, разрываясь между любопытством и хорошими манерами. Сунуть нос в записку он явно не рискнул.

Винтер кивнула, взяла записку и сломала восковую лепешку печати. Текст был кратким и по существу, хотя наспех нацарапанная подпись оказалась почти неразборчивой. Винтер перечитала записку – на тот случай, если что-то не так поняла с первого раза.

– Сэр? – нетерпеливо проговорил Бобби, пожирая взглядом ее лицо.

Винтер откашлялась:

– Нам приказано завтра с рассветом свернуть палатки и к десяти утра быть готовыми выступать. Сможешь оповестить людей?

– Так точно, сэр! – воскликнул Бобби, отдавая честь. Затем развернулся, явно довольный таким ответственным поручением, и покинул палатку.

Быть готовыми выступать? Винтер с чувством признательности позволила этой новой заботе заслонить и возню со счетной книгой, и свои воспоминания. Куда выступать? К бухте, где стоит флот? Такое, конечно, было вполне возможно, хотя Винтер предполагала, что корабли вряд ли уже успели пополнить запасы. В таком случае – куда? На искупителей? Винтер усмехнулась. Ей не верилось, чтобы даже у полковника хватило безумия решиться на такое.

Маркуса разбудили стоны и проклятия солдат первого батальона, которых лейтенанты безжалостно будили и вытаскивали из палаток. Он торопливо оделся, наскоро переговорил с Фицем и отправился искать Януса.

Полковник ждал у ворот, наблюдая за тем, как его подчиненные сворачивают лагерь. Если не считать коня, смирно стоявшего на месте с достоинством, присущим чистокровному ворданайскому скакуну, Янус был совершенно один. По всему внутреннему двору складывали палатки и разбирали оружие. Первый батальон, которому предназначалось почетное место во главе походной колонны, уже начинал строиться.

Полк, подумалось Маркусу, напоминает змею, которая на отдыхе свивается тугим клубком, образуя более-менее организованный лагерь с рядами палаток, коновязями и артиллерийским парком. Сборы снаряжения будут вестись еще долго, даже после того, как головная часть колонны двинется в путь. У каждого батальона имеются свои обязанности в процедуре свертывания лагеря – в зависимости от его места в колонне. Первый батальон тронется с места, увлекая за собой второй, и так будет продолжаться до тех пор, пока змея не поползет, вытянувшись целиком, по дороге.

Маркуса беспокоил именно хвост. Орудия Пастора смогут более- менее выдерживать общий темп, но повозки с припасами, запряженные волами, во время отступления из Эш-Катариона растянулись по ухабистой дороге на несколько миль и прибыли на место, когда уже совсем стемнело. Сейчас Маркус смотрел на лежавший перед ними тракт, и ему чудилось, что за каждым камнем прячутся разведчики десолтаев, а в каждом ущелье засела шайка фанатиков-искупителей.

Топот копыт за спиной не сразу отвлек его от этих мрачных фантазий. Янус оглянулся.

– А, – сказал он, – полагаю, это командир нашей кавалерии. Капитан, не будете ли вы так любезны представить нас друг другу?

– Конечно, сэр. – Маркус подождал, пока всадник спешится, звеня шпорами. – Полковник, позвольте представить вам капитана Генри Стоукса. Капитан, это полковник граф Янус бет Вальних-Миеран.

– Сэр!

Капитан Стоукс истово, как всегда, отдал честь. Генри, как Маркус называл его в глаза, хотя и офицеры, и рядовые полка гораздо больше знали его по прозвищу Зададим Жару, был коренастым кривоногим человечком с грудью колесом и повадками павлина. Его оружие всегда было начищено до нестерпимого блеска, и Маркус мог побиться об заклад, что сегодня Зададим Жару задал своей амуниции внеурочную чистку. Лицо капитана застыло в яростной решимости.

Комплекс неполноценности, терзавший Генри, помимо скромного роста в немалой степени подкреплялся тем, что кавалерия Первого колониального полка вряд ли заслуживала чести носить такое название. Представители этого рода войск отличались, как правило, большей зажиточностью и большим количеством связей, нежели пехотинцы, а потому были менее уязвимы (или же более изворотливы) перед той разновидностью начальственного гнева, которая приводила к отправке провинившегося в Хандар. В довершение всего рослые ворданайские жеребцы и мерины, столь любимые кавалеристами, не выдерживали местного засушливого климата, а потому большая часть из сотни с лишним подчиненных капитана Стоукса ездила сейчас на лошадях хандарайской породы – низкорослых и крепких.

– Капитан, – промолвил Янус, – сожалею, что нам удалось познакомиться только сейчас. У меня, к сожалению, было слишком много неотложных дел.

– Сэр! – Генри едва не трепетал от восторга. – Все это ерунда, сэр! Счастлив снова пойти в поход, сэр!

– Да, конечно. Боюсь, вам и вашим людям предстоит изрядно потрудиться.

– Сэр! – Грудь кавалериста раздулась так, что он, казалось, вот- вот взлетит. – Только прикажите, сэр, и мы зададим им жару!

Янус кашлянул:

– Я в этом не сомневаюсь. Сейчас, однако, мне нужно, чтобы ваша часть послужила скорее в качестве разведки.

Генри слегка увял.

– Так точно, сэр.

– Вы должны будете ехать перед колонной, проверять, безопасна ли дорога, и докладывать о любом проявлении угрозы. – Янус определенно уже раскусил капитана, потому что добавил: – Именно докладывать, а не ввязываться в бой. И проследите за тем, чтобы ваши люди перемещались только группами. Десолтаи, насколько я понял, обожают устраивать засады.

Генри заметно скис. Разведка – дело легкой кавалерии, а Маркус знал, что кривоногий человечек беззаветно влюблен в лихую кирасирскую рубку. Тем не менее он отдал честь.

– Сэр, если там, впереди, кто-то затаился, мы его обнаружим.

– Превосходно. Когда проедете около пятнадцати миль, выделите часть людей на обустройство лагеря.

– Есть, сэр!

Генри развернулся и вновь забрался в седло. Янус проводил взглядом удаляющегося всадника.

– В высшей степени… э-э… ревностный служака, – заметил полковник, как только командир кавалеристов отъехал достаточно далеко.

– Так точно, сэр, – согласился Маркус. – Очень энергичный.

– Должен сказать, что кавалерии у нас все-таки маловато. – Янус вздохнул. – Ну да ладно. Придется обойтись тем, что есть.

– Так точно, сэр.

Янус одарил его пронизывающим взглядом:

– Капитан, у вас недовольный вид.

– Никак нет, сэр! – по-уставному четко отозвался Маркус. – Я просто немного волнуюсь, сэр. Насчет того дела, о котором мы говорили прошлым вечером.

– Вот как? – Янус пожал плечами. – Если вам от этого станет легче, скажу: вряд ли нас в ближайшее время ждет открытое столкновение с противником. Всякая вылазка, которую сумеют устроить наши враги, для нас окажется лишь досадной мелочью.

Маркус кивнул. Поход начался, и змея во внутреннем дворе разворачивалась, продвигаясь к воротам. Стоя рядом с полковником, Маркус помимо воли смотрел на своих людей глазами стороннего наблюдателя, и то, что он видел, заставило его содрогнуться.

Даже на расстоянии без труда можно было различить новобранцев, которых привез с собой полковник, и тех, кого уже называли «ветеранами». Вместо того чтобы расформировать уже существующие роты, Янус просто добавил новые части во все четыре батальона полка. Старые роты, отличавшиеся неполной численностью, шли в первых рядах колонны, и оттого казалось, что длинная синяя змея страдает неким кожным заболеванием, которое начинает проявляться с головы. Ветераны приложили все мыслимые старания, вытащив давно заброшенные синие мундиры из личных сундуков или выклянчив их у интенданта, но штаны и рубахи у них были не форменные, да к тому же сильно изношенные и потрепанные. Изредка мелькавшее яркое пятно выдавало солдата, который не пожелал расстаться с неуставной шелковой одежкой.

Новобранцы, напротив, текли сплошной синей лентой, в которой поблескивали сталь и медь усердно начищенного оружия. Сообразно канонам строевой подготовки они чеканили шаг, до хруста в коленях выбрасывая вперед ноги, а не брели, как ветераны, безнадежно сутулясь. Даже их заплечные мешки, притороченные, как положено, за плечами вместе со скаткой, выглядели совершенно одинаково. Ветераны Первого колониального смахивали больше на шайку нищих бродяг, и это сходство усугублялось тем, что они, спасаясь от палящего солнца, обмотали головы кусками ткани, а на поясе у них болтались запасные бурдюки с водой.

Очень скоро размеренный топот тысяч пар сапог поднял над дорогой такое облако пыли, что самих солдат в нем едва можно было различить. Маркусу доставляла смутное удовлетворение мысль, что к концу дня все эти безупречно-синие мундиры и начищенное до блеска оружие лишатся изрядной доли своей безупречности. Головная часть колонны – первый батальон, которым командовал Маркус, – уже миновала ворота и вышла на тракт, роты второго батальона формировали строй. Стук барабанов был едва различим за нестройным грохотом ног.

– Музыканты, – сказал вдруг Янус ни с того ни с сего.

– Сэр?

– Я знал, что что-то забыл. Так всегда бывает, когда собираешься в дальний путь. – Он улыбнулся Маркусу. – У вас нет полкового оркестра, верно?

– Да, сэр, то есть нет, сэр. У нас нет оркестра. Наверное, музыкантов нечасто ссылают в Хандар. Мы обходимся батальонными барабанщиками.

– Музыка производит замечательное воздействие на солдат в походе. Де Труа писал, что, по его опыту, присоединение к войску оркестра на тридцать процентов сокращало случаи отставания от части и он сумел удлинить дневной переход почти на целую милю.

С этими словами он смолк, явно погрузившись в свои мысли. Маркус деликатно кашлянул.

– Не пора ли нам в седло, сэр?

– Да, верно. – Янус тряхнул головой, приходя в себя. – Не обращайте внимания, капитан. Мне иногда случается быть… рассеянным.

– Конечно, сэр.

Глава четвертая

Офицерский чин, подумал Маркус, имеет свои привилегии, а уж в походе следует наслаждаться каждой крохой комфорта.

В данном случае привилегия состояла в том, что капитану не пришлось самому ставить палатку. Ее везли вместе со всем багажом первого батальона и поставили для Маркуса в самом центре участка, выделенного для его людей. Не подлежало сомнению, что за обустройством палатки лично присматривал Фиц – тут были походная койка, складной стол, пара сундуков и кожаные папки, битком набитые документами.

Маркус тяжело опустился на койку, расположившись так, чтобы не испачкать пыльными сапогами простыни. И тупо уставился на шнурки, силясь вспомнить, как с ними обращаться.

Пятнадцать миль. Немного, по большому счету. Сущий пустяк в экипаже с хорошими рессорами и уж, безусловно, легкая прогулка для опытного наездника. Маркус обладал многими навыками, но опыт верховой езды в их число не входил, и сейчас его тело от плеч до бедер ныло от боли.

Он не мог даже обвинить в этом свою кобылу, поскольку выбрал ее сам. Маркус приобрел ее около года назад, перед тем обшарив все рынки Эш-Катариона в поисках самой смирной, невозмутимой и нетребовательной лошадки, какую только можно вообразить. Из тех, на которых хрупкие пожилые дамы ездят по выходным в церковь – или куда там еще ездят по выходным хандарайские пожилые дамы. Маркус дал ей заурядную кличку Мидоу, втайне надеясь, что это поможет.

И ведь отчасти помогло. Мидоу оказалась на редкость невозмутимым образчиком лошадиного племени, а стало быть, Маркусу пришлось смириться с фактом, что его частые неудачи в области верховой езды порождены исключительно его жалкими способностями. В итоге Мидоу до нынешних пор вела в высшей степени спокойную жизнь и крайне редко призывалась к исполнению своих лошадиных обязанностей, а Маркус ходил пешком либо ездил на повозках и садился в седло, лишь когда этого никак нельзя было избежать.

Однако на марше старшим офицерам полагалось ехать верхом. И не просто ехать, а скакать вперед и назад вдоль колонны, наблюдая, все ли в порядке, и подбадривая павших духом. Янус подал пример, сменив свою черную хламиду на полное парадное облачение, чтобы подчиненные могли вдоволь на него насмотреться. Маркус волей-неволей должен был сделать то же самое, отчего сейчас ему казалось, что он проехал не пятнадцать миль, а все тридцать.

Впрочем, рядовым солдатам пришлось гораздо хуже. В лучших условиях пятнадцать миль – нормальный дневной переход, но в полной выкладке и под палящим хандарайским солнцем это сущий ад. Старые солдаты, закаленные годами пребывания на жаре, поворчали вдосталь и, кто чем мог, прикрыли головы от коварных солнечных лучей. Новобранцы, стремясь доказать, что и они не лыком шиты, мужественно волочили ноги вслед за ветеранами и падали, как мухи, от изнурения и тепловых ударов. До сих пор кавалеристы Зададим Жару носились вдоль колонны, подбирая упавших и доставляя их к полковому хирургу, где несчастных ожидали холодный компресс и капелька виски.

Пятнадцать миль. Чтоб ему провалиться! Именно Янус настоял на таком темпе марша. По крайней мере искупители милостиво устроили свой мятеж в апреле, а не в августе. Хандарайскую жару трудно было переносить даже весной, несмотря на ветер с моря. В разгар лета побережье превращалось в раскаленный солнцем противень, а внутренняя пустыня становилась иссушающей топкой. Нужно уметь радоваться и мелочам.

По стойке палатки постучали, и Маркус приподнял голову. Это, наверное, Фиц, и хорошо бы с ужином. Капитан зашевелился, неуклюже сел на койке и крикнул:

– Войдите!

И действительно вошел Фиц, но не один. Вал так же запылился и взмок от пота, как сам Маркус, но при этом не выглядел и вполовину таким измотанным. Будучи сыном аристократа, капитан Валиант Солвен выучился ездить верхом примерно тогда же, когда и ходить, и, без сомнения, считал сегодняшний переход бодрящей прогулкой. Он был коренаст и широкоплеч, а потому, когда не сидел в седле, немного смахивал на обезьяну. Внешний вид его нисколько не улучшало кирпично-красное лицо, красноречиво намекавшее на способность его владельца поглощать поистине героические количества спиртного. Верхнюю губу Вала украшали тоненькие усики, якобы придававшие ему щегольской вид, и он тратил изрядное время на уход за ними. По мнению Маркуса, усики придавали его товарищу вид злодея из дешевой пьесы.

– Извини, – сказал Вал, едва заметно усмехаясь, – я и не сообразил, что ты отправишься прямиком в постель.

– Да просто дал отдохнуть глазам, – пробормотал Маркус и повернулся к Фицу. – Ужин уже готов?

– Так точно, сэр, – отозвался лейтенант.

– Наверное, опять баранина?

– Можно не сомневаться, сэр. – Уж чего в Хандаре всегда было вдосталь, так это баранов. – Принести вам поесть?

– Да, будь добр. Вал, поужинаешь со мной?

– Пожалуй, – без малейшего энтузиазма отозвался тот.

Маркус спустил ноги на пол, расшнуровал сапоги для верховой езды и вытащил из них ноги, ощутив едва ли не слышимое похрустывание.

– Давно собирался обзавестись новыми сапогами, – сказал он вслух. – В Эш-Катарионе сотня сапожников, один из них точно сумел бы сшить именно то, что мне нужно. Только я все откладывал это дело, и вот теперь Эш-Катарион далеко, а мы здесь. – Капитан улыбнулся Валу. – Пожалуй, из этого можно извлечь урок.

– Сшить себе приличные сапоги, потому что неизвестно, когда шайка кровожадных попов вздумает захватить город? Вряд ли такой урок найдет широкое применение.

– Скорее уж – не затягивай с принятием решения, иначе рискуешь и вовсе лишиться возможности его воплотить в жизнь.

Маркус направился к одному из сундуков, откинул крышку и принялся рыться в ворохе тряпья, пока не нашел то, что искал. Он поднес к лампе бутылку. Восковая печать на пробке была нетронута, и янтарная жидкость заманчиво плескалась за толстыми стеклянными боками. На поверхности плавало нечто зеленое. Маркус надеялся, что травы.

– Я к ней не прикасался. Сам не знаю почему. Наверное, боялся выпить. – Он протянул бутылку Валу. – Составишь мне компанию?

– С радостью, – отозвался тот. И пока Маркус разыскивал оловянные чашки, добавил: – Адрехту, похоже, пришла в голову та же самая идея. Он убежден, что все мы скоро умрем, а потому заливает горе содержимым своего погребца.

– Сам будет виноват, если свалится с коня и расшибет себе голову, – хмыкнул Маркус.

– Это вряд ли. Когда я видел его в последний раз, голова у него уже так раскалывалась, что он ехал в повозке и проклинал поименно каждую выбоину на дороге.

Маркус рассмеялся и с чашками в руках вернулся к Валу. Сломав печать, он наполнил чашки и протянул одну из них гостю. Тот благодарно кивнул.

– За здоровье полковника Вальниха! – провозгласил он. – Пускай даже он и чокнутый.

С этими словами Вал опростал чашку в рот и тут же скривился. Маркус лишь пригубил свою порцию. Привкус во рту прозрачно намекнул ему, что Вал не так уж и неправ. Маркус нахмурился.

– Чокнутый?

– Отчего же еще ему вздумалось погнать нас в поход? – Вал подался вперед. – Собственно, я именно об этом и хотел тебя спросить. Ты немало времени провел в обществе полковника. Посвятил он тебя в свой великий секрет?

На мгновение Маркус припомнил мисс Алхундт и вражду Януса с Последним Герцогом.

– Не понимаю, что ты имеешь в виду.

– План! – Вал воинственно взмахнул рукой, в которой держал чашку, и несколько янтарных капель брызнули на стенку палатки. – Не замышляет же он промаршировать прямиком к Эш-Катариону и постучать в ворота? Ты не хуже меня знаешь, чем это закончится. У искупителей, черт бы их подрал, в городе стоит армия! Что мы сможем с ней сделать одним-единственным полком?

– Знаю, – отозвался Маркус и одним безжалостным глотком осушил чашку.

– Ты знаешь, а он? Иными словами – он невежа, тупица или чокнутый?

– Он знает, – сказал Маркус. И повторил то, что уже говорил Фицу: – Он очень умный.

– Умный! Это хуже всего. Упаси нас бог от умных полковников! – Вал помотал головой. – Ты давно разговаривал с Мором?

– Давно.

– Ему все это не нравится.

– Могу представить.

Капитан Морвен Каанос отличался раздражительностью и в лучшие времена, а уж нынешние времена никак нельзя было назвать лучшими. Общеизвестна была и его нелюбовь ко всему, что имеет хоть какое-то отношение к аристократии. Они с Валом постоянно цапались по этому поводу, а причиной тому было лишь то, что Вал приходился дальним родственником какому-то там пэру. Янус же – самый настоящий граф, и одной необходимости подчиняться его приказам было достаточно, чтобы командир третьего батальона лез на стенку от злости.

– И не ему одному, – тихо проговорил Вал. – Маркус, мне довелось много чего услышать.

Маркус без единого слова протянул ему бутылку. Вал оценивающе оглядел ее, вздохнул и снова наполнил обе чашки. И с подозрением заглянул в свою.

– Что это там зеленое? – осведомился он.

– Травы, – не моргнув глазом ответил Маркус. – Что же тебе довелось услышать?

– Весьма здравые рассуждения, – ответил Вал. – Именно это меня и беспокоит. Говорят о том, что нас следовало бы вывезти из Форта Доблести. Что нам противостоит тридцать тысяч визжащих дикарей, готовых зажарить и сожрать всякого, чья кожа светлей их собственной, и что если им так нужен Хандар – пускай забирают эту треклятую дыру ко всем чертям. Что стоило бы по-быстрому перебраться в тыл, потому что какой смысл геройски помирать только ради того, чтобы какой-то там полковник мог поиграть в солдатики. И если все кончится тем, что мы побежим наперегонки к лодкам, так почему бы с этого не начать?

Маркус нахмурился, поглядел на свою чашку и аккуратно отставил ее прочь.

– Ты думаешь, это серьезно?

Солдаты Колониального полка любили поворчать – можно сказать, что в полку это было любимое развлечение, – но…

– Пока что нет, – ответил Вал. – Но до города, даже в таком темпе, несколько дней пути. Новобранцы пока что держатся бойко, но я не знаю, насколько их хватит. Они чудовищно неопытны. Тебе известно, что большинство из них не закончило учебный курс? Некоторые так и вовсе не проходили обучения. Я разговаривал сегодня с целой ротой солдат, которая, по их словам, отправилась в порт на погрузку прямиком с призывного пункта.

Это сообщение тоже обеспокоило Маркуса, отчасти потому, что напомнило, как мало времени он проводил с солдатами собственного батальона. Янус, судя по всему, вознамерился превратить его в своего адъютанта и практически не отпускал от себя.

– Они освоятся, – произнес он. – Хандар закаляет людей. Меня он, во всяком случае, закалил.

– Дело в другом, – возразил Вал. – Много ли проку им будет от закалки, если они не умеют обращаться с мушкетами и не знают, что такое построение?

Маркус вздохнул:

– От меня-то ты чего хочешь?

Вал явно опешил:

– Как это – чего? Поговори с ним.

– С ним? – До Маркуса не сразу дошло, о чем речь. – Ты имеешь в виду – с полковником?

– Он общается с тобой больше, чем с кем бы то ни было в полку, – сказал Вал. – Меня он, по-моему, вовсе не заметил. Так что, кроме тебя, некому рассказать полковнику, в чем мы сейчас нуждаемся. Не знаю, отчего такая дьявольская спешка, но нам совершенно необходимо прервать поход и устроить учения для новобранцев. Даже пары дней хватит, чтобы обучить их хоть чему-нибудь.

– Легко сказать – поговори, – проворчал Маркус. – Я вот не уверен, что он даже станет меня слушать.

– Если не станет, то все мы окажемся по горло в дерьме. Половина обоза до сих пор не догнала колонну, а уж этот тракт – сплошное издевательство. Еще парочка дней, подобных этому, – и нам придется сократить рацион, вот тогда-то ты и узнаешь, что такое недовольные солдаты.

Вернулся Фиц с двумя мисками популярного варева, в которое бросали все, что подвернется под руку, и любовно называли «армейской похлебкой». Маркус заглянул в миску ненавидящим взглядом, но Вал принял у лейтенанта предложенную ложку и энергично зачерпнул суп.

– Я попробую, – сказал Маркус. – Это все, что я могу обещать.

Вал пожал плечами, не удостоив его ни единым словом, – капитан Солвен был слишком занят едой.

Стоя перед палаткой Януса и глядя, как во всем лагере полыхают костры и факелы, как багровые отсветы заката сменяются подступающей темнотой, Маркус вдруг понял, что не знает, с чего начать.

Армейский этикет, безусловно, не предусматривал подобной ситуации. Капитану не полагалось давать полковнику непрошеные советы, не говоря уж о том, чтобы озвучивать предостережения или выдвигать требования. Капитан мог высказать свое мнение, когда его попросили об этом, но генеральные директивы шли от вышестоящих к нижестоящим, сверху вниз. Такова, в конце концов, сама суть субординации. Считается, что полковник знает, что делает.

Все облегчение, которое Маркус испытал, после того как Янус принял командование полком, сейчас бесследно исчезло. Капитан стоял с поднятой рукой, так и не удосужившись постучать по стойке палатки, стоял и нервничал.

Как проделал бы это Фиц? Лейтенант никогда открыто не возражал капитану, однако у него были свои способы дать понять, что Маркус, по его мнению, совершает ошибку. Взгляд искоса, покашливание, стандартное «Так точно, сэр!», произнесенное нужным тоном, – все это неизменно выражало мнение лейтенанта так же ясно, как если бы Фиц прокричал его во все горло. Вот только, к сожалению, Маркус не был Фицем, не обладал его отточенными манерами. Или, если уж на то пошло, и половиной его мозгов, как полагал сам капитан. Кроме того, они с Янусом знают друг друга всего пару дней. У Маркуса ушло несколько лет на то, чтобы изучить все тонкости изящных намеков Фица.

Он все еще не принял решение, когда полог палатки откинулся, и вышел Огюстен. Старый слуга едва заметно поклонился и кашлянул.

– Его светлость велел сказать, что раз вы все равно решили тут постоять, то с тем же успехом можете войти внутрь, – сообщил он с неумеренной сухостью в голосе. Маркус помимо воли ощетинился, но поборол желание огрызнуться.

– Благодарю, – сказал он со всей холодностью, на какую был способен. – Я войду.

С этими словами Маркус последовал за слугой в палатку. Глядя на замашки Огюстена, он почти ожидал обнаружить, что этот субъект с помощью неких чар преобразил заурядное походное жилище армейского образца в феодальный дворец – вплоть до старинных картин на стенах и средневековых рыцарских доспехов по углам.

Вместо этого он увидел палатку, которая во многом походила на его собственную, разве что была более опрятна и лучше обустроена. В одном углу до сих пор лежала незатейливая постель в скатке, в другом стояло несколько чемоданов. Полковник сидел на подушке перед широким деревянным столом из четырех сегментов, искусно соединенных петлями, чтобы его удобно было сложить для перевозки. Рядом с полковником располагался еще один чемодан, битком набитый книгами. В тусклом свете Маркус не мог различить названий, но все до единой книги были переплетены в темно-зеленую кожу и так ровно сложены внутри небольшого чемодана, словно его смастерили специально для них. Вполне вероятно, подумал Маркус, что так оно и есть. Янус, без сомнений, основательно подготовился к армейской службе.

– Капитан, – проговорил полковник, подняв голову от стопки разрозненных бумаг. – Присаживайтесь. Я так понимаю, это не светский визит?

– Нет, сэр. – Маркус задумался, не лучше ли остаться стоять, но решил, что этим вряд ли чего достигнет. Он устроился на подушке напротив Януса. – Сэр, могу я с вами поговорить?

– Да, конечно. – Янус отодвинул бумаги в сторону и сцепил пальцы. – Что вас беспокоит?

Маркус неловко покосился на Огюстена, который скромно стоял поодаль, почти сливаясь с окружающей обстановкой. Янус поглядел на слугу.

– Огюстен, – сказал он, – будь так добр, приготовь капитану чашку чаю.

Слуга в очередной раз одарил Маркуса неодобрительным взглядом, поклонился и бесшумно, как призрак, выскользнул из палатки.

– Право же, – сказал Янус, – вы должны научиться не замечать Огюстена. Уверяю вас, он превосходно умеет держать язык за зубами. Впрочем, если вам так легче… – Он развел руками.

– Спасибо, сэр. – Маркус осторожно откашлялся. – Я… то есть я даже не знаю, с чего начать…

– Вы хотите дать мне совет, – подсказал Янус.

Маркус опешил:

– Как вы об этом узнали?

– Вряд ли вы стали бы так нервничать из-за какого-то донесения или мелкого происшествия. Верно ведь? – Янус одарил собеседника обезоруживающей улыбкой. Серые глаза его искрились в свете лампы. – Капитан, я же говорил, что мне нужна ваша помощь. С глазу на глаз вы всегда можете высказываться свободно. Не могу обещать, что последую вашему совету, но, безусловно, его выслушаю.

– Спасибо, сэр. – Маркус собрался с духом. – Тогда я со всем почтением предлагаю сократить дневные переходы и назначить полковые учения по строевой подготовке.

Наступила недолгая тишина. Янус, откинувшись назад, склонил голову к плечу, как будто заново обдумывал предмет разговора. Наконец он сказал:

– И почему же вы это предлагаете?

– Пятнадцать миль в день… – Маркус запнулся, помолчал. – Не то чтобы людям такой переход был не под силу, сэр, но повозки его не выдержат. Наши припасы…

Янус беспечно махнул рукой.

– Не беспокойтесь, у обоза будет время, чтобы нас нагнать. Гораздо важнее, чтобы солдаты привыкли к жесткому темпу перехода. Очень скоро нам это пригодится.

Маркус выпрямился, чувствуя себя разбитым в пух и прах. Янус, наблюдавший за ним, вдруг разразился хохотом.

– Сэр?.. – неуверенно проговорил Маркус.

– Извините, – сказал полковник, все еще посмеиваясь. – Думаю, это моя вина. Я еще не привык к тому, что вы назвали бы военными условиями. Капитан, если вы не согласны со мной, я требую, чтобы вы так прямо и сказали. Я не Карис, провозглашающий закон Божий.

– Вы – полковник, – указал Маркус, мысленно добавив: «И к тому же граф». – Мне не положено…

– Я намерен использовать ваши суждения и ваш опыт. Это означает, что вы должны не только бессловесно внимать извержениям моей божественной мудрости. До тех пор пока мы не столкнулись напрямую с врагом, я ожидаю, что вы станете поправлять меня всякий раз, когда я скажу глупость.

– Так точно, сэр, – сказал Маркус. Он и забыл, как полезна бывает эта фраза, – в нее можно вложить все что угодно.

– Итак… на самом деле вас ведь беспокоит вовсе не отставший обоз?

– Сэр… – Маркус опять запнулся, потом мысленно пожал плечами. – В полку ходят разговоры. Люди недовольны – впрочем, они всегда недовольны, – но сейчас они считают, что мы не сможем победить. Они говорят, что вы либо гонитесь за славой, либо сошли с ума, и если мы ввяжемся в бой с искупителями… – Маркус покачал головой. – Я почти не общался с новобранцами, но ветераны… им недостает прочности. Пока что они держатся, но от первого же сильного удара разлетятся вдребезги.

Янус ничего не сказал. Улыбка его исчезла, сменившись задумчивым выражением лица, и только в уголках глаз еще таились смешливые морщинки. Ободренный результатом, Маркус продолжал:

– Сегодня перед ужином ко мне приходил Вал… то есть капитан Солвен. Он сказал, что некоторые новобранцы даже не побывали в учебной части и никто из них не прошел до конца курс подготовки.

– Это правда, – сказал Янус. – Министерству не хотелось отправлять в Хандар обстрелянную часть, а потому было решено пополнить Колониальный полк тем, что наскребли в учебных частях и у провинциальных вербовщиков.

– Тогда я не уверен, что их нужно закалять жестким темпом перехода. Может, они и доберутся до места назначения, но смогут ли сражаться, когда придет время?

– «Необученный» еще не значит «трус». – Янус нахмурился. – Я надеялся, что ветераны будут наставлять новобранцев в, так сказать, неформальной обстановке.

– Судя по тому, что я видел, сэр, те и другие держатся особняком друг от друга. К тому же новобранцы больше всего нуждаются в обучении боевому порядку – тому, что между делом, в свободное время не освоишь.

Полковник постучал пальцем по столу.

– И тем не менее, – сказал он, – время не терпит. Если мы не уложимся в срок… – Казалось, он обращается сам к себе и не ждет ответа. – Я это обдумаю. Спасибо, капитан.

– Сэр…

– Вы изложили свою точку зрения. – Янус вновь улыбнулся, но на сей раз улыбка вышла мимолетной. – Теперь мне нужно ее обдумать. – Зашуршал полог палатки, и полковник поднял взгляд. – А вот и Огюстен принес вам чай!

Даже зная, что люди Зададим Жару прочесали маршрут колонны, Маркус помимо воли зорко вглядывался в любую неровность, которая могла послужить местом засады. Из-за этого постоянного напряжения езда верхом становилась еще изнурительней, тем более что Янус явно не склонен был внимать никаким предостережениям об опасности. Солнце едва перевалило зенит, жара стояла адская, и Маркусу приходилось все время вытирать обшлагом рукава заливающий глаза пот. Мидоу, которую ничто не брало, смиренно тащилась под ним как ни в чем не бывало.

Позади Маркуса брел по жаре Колониальный полк, четыре тысячи солдат в синих мундирах, к этому времени уже щедро покрывшихся слоем вездесущей бурой пыли. Слева местность полого спускалась к морю, а справа тянулась длинная череда сухих каменистых холмов. Посередине пролегала полоса земли, а на ней то, что хандараи комично именовали трактом, – две колеи да тропа, протоптанная по редкой жесткой растительности. Единственным достоинством этой тропы было то, что она не давала заблудиться. Люди сотнями выбывали из строя, кто из-за жары, кто от изнеможения, и отставшим предстояло еще долго брести из последних сил, когда основные силы колонны уже доберутся до лагеря.

А если за следующим подъемом окажется десолтайская засада… Главным врагом ворданаев были искупители, но Маркус больше всего боялся именно пустынных кочевников. Десолтаи так и не смирились с владычеством ворданаев и никогда не упускали возможности поднять бунт. Они обитали в Большом Десоле, там, куда большинство благоразумных хандараев предпочитало вовсе не соваться, и были превосходными наездниками и стрелками, оттачивая мастерство в бесконечных набегах друг на друга и на окрестные городки.

А теперь у них есть вождь – Стальной Призрак, предмет бесчисленных слухов, который уже, как говорили, совершил с десяток жестоких расправ и к тому же владел темной магией. Впрочем, личные качества этого человека тревожили Маркуса гораздо меньше, чем тот факт, что десолтаи объединились вокруг него и теперь исполнены решимости избавить свой край от чужеземцев, причем без особых усилий. Сотня всадников запросто изрубит всех в капусту. Пехота, если повезет, успеет построиться в каре, а вот повозки и артиллерия станут легкой добычей налетчиков. А поскольку Зададим Жару увел свою часть на разведку, у ворданаев даже не будет возможности их преследовать.

Маркус оглянулся на Януса – тот восседал на лошади с прирожденным изяществом и выглядел так непринужденно, словно во всем мире у него не было ни единого повода для забот.

Самое отвратительное, что полковник, скорее всего, прав. Сегодня ему повезет – слишком невелик шанс повстречать десолтаев так далеко к западу. Повезет и завтра, и послезавтра – и так будет до тех пор, пока его везение не закончится. Тогда будет уже поздно что-то предпринимать. Вот только как ему это объяснить?

Маркус оглянулся через плечо на барабанщиков – трое из них брели рядом с изнемогающей от жары колонной. У каждого батальона был собственный барабанщик, занимавший позицию около знамени, и теоретически они могли подхватывать сигналы друг друга, передавая приказы по растянутой линии колонны и избавляя от необходимости гонять конных вестовых. Эта схема, насколько знал Маркус, неплохо срабатывала во время учений, но на поле боя достигали цели только простейшие команды, такие как «Марш!» или «Стой!». Или «В каре стройся!».

Маркус застыл, осененный внезапной мыслью. Лишь на мгновение он позволил себе задуматься о возможных последствиях. Янус, само собой, придет в бешенство, а будучи графом, он наверняка имеет влияние при дворе – в дополнение к своим связям в министерстве. Он вполне может…

«Что он может? Сослать меня в Хандар?» – Маркус дернул поводья, и Мидоу остановилась. Через несколько секунд с ним поравнялись барабанщики.

– Сэр? – неуверенно проговорил один из них, грузный рыжебородый человек по имени Полт. Лицо его лоснилось от обильного пота, и видно было, что он едва держится на ногах. – Пора объявлять привал, сэр?

Янус предписал каждые два часа устраивать привал, чтобы люди могли отдохнуть и выпить воды, но до следующей остановки было еще далеко. Маркус посмотрел на светящееся готовностью лицо Полта и усмехнулся.

– У нас будет занятие по строевой подготовке, – сказал он. – Бейте экстренное построение в каре.

– Сэр, я… что?! – Полт лихорадочно огляделся, высматривая признаки приближающегося неприятеля. – В самом деле?

– Да, в самом деле. И немедленно.

– Но…

Полт перехватил взгляд Маркуса и благоразумно решил не возражать. Вместо этого он круто развернулся к двум другим барабанщикам. В обычном полку должность барабанщика занимал бы молоденький, подающий надежды унтер, но тех, кто подает надежды, не посылают в Хандар. И потому эти двое на вид были старше Маркуса.

– Экстренное построение в каре! – проревел Полт с такой натугой, что на шее вздулись вены. – Живо!

Все трое носили барабаны на спине – там, где обычные солдаты носят вещевой мешок и скатку. Они рывком перебросили инструменты вперед, отпустили – барабаны повисли на ремнях на уровне талии – и выхватили массивные деревянные палочки. Вначале осторожно, а затем с нарастающим грохотом барабанщики простучали исходный сигнал. Бум – пауза, бум – пауза, бум-бум-бум – простейший сигнал для жизненно важной команды, которая должна быть исполнена моментально, сразу после предостерегающего крика часового.

При звуке барабанов солдаты во главе колонны резко остановились. Шедшие сзади не сразу сумели притормозить, а потому вся колонна сбилась поплотнее, хотя все равно оставалась пугающе растянута. Никаких ровных рядов на марше не было. Солдаты шли небольшими группами, лишь приблизительно разделяясь по ротам, а капралы и сержанты не столько следили за порядком в строю, сколько гоняли нерадивых нарушителей. Все ждали сигнала к остановке на отдых, и некоторые даже воспользовались случаем, чтобы усесться прямо на дороге.

Две-три секунды прошло, прежде чем батальонные барабаны подхватили сигнал, но едва это случилось, звук сигнала эхом раскатился по всей колонне. Эффект был именно таким, на какой рассчитывал – и какого втайне страшился – Маркус. Ветераны знали, что означает этот сигнал, но весьма смутно представляли, что должны при этом делать; новобранцы по большей части ничего не поняли, но по испуганным лицам ветеранов живо смекнули, что происходит что-то неладное. Их офицеры, лейтенанты, которых привез с собой Янус, примерно поровну примкнули к обоим лагерям. Маркус расслышал один-два крика: «Каре! Построение в каре!» – но их почти целиком заглушил поднявшийся гам.

Длинная походная колонна сокращалась и уплотнялась – люди инстинктивно сбивались тесней, стягиваясь бесформенным пузырем вокруг полковых знамен и барабанов. Со своего места Маркусу хорошо были видны первый и второй батальоны, и он с удовольствием отметил, что по крайней мере первый батальон медленно, но все же обретает строй. Это было дело рук Фица – Маркус мельком заметил, как лейтенант схватил за руку офицера несколькими годами его старше и бесцеремонно подтолкнул в нужном направлении. Наконец пузырь лопнул посередине и превратился в кольцо, чьи бока постепенно распрямлялись, по мере того как запыхавшиеся лейтенанты и сержанты криками выстраивали своих подчиненных в некое подобие шеренги. Расчехлили штыки, и тут же понеслась многоголосая ругань – новобранцы пытались пристроить свои штыки, неуклюже орудуя внезапно вышедшими из повиновения пальцами.

Устав строевой подготовки гласил, что батальон, стоящий в строю, должен выполнить построение в каре в течение двух минут после того, как отдан соответствующий приказ. Батальону на марше дается немного больше времени, стандартным сроком считается пять минут. Прошло по меньшей мере четверть часа, прежде чем первый батальон построился в то, что более-менее можно было назвать каре, – квадрат со сторонами в три шеренги, ощетинившийся со всех сторон примкнутыми штыками.

И это был еще не худший результат. Вал, срывая голос от крика, сумел все же построить в каре второй батальон, но что происходило с третьим, Маркус разглядеть не мог, однако очень скоро увидел, что из арьергарда бежит по дороге длинная вереница вопящих людей. Он подумал вначале, что это обозники, удирающие от якобы напавшего врага, но потом разглядел мундиры одуревших, осипших от крика офицеров – и сообразил, что видит четвертый батальон. Очевидно, все старания навести порядок кончились провалом, и рядовые решили, что им остается только втиснуться в строй других батальонов. В итоге завязалось несколько стычек, и Маркус поежился, всей душой надеясь, что никто не вздумает пустить в ход штыки. Меньше всего он нуждался в том, чтобы задуманный им наглядный урок привел к несчастным случаям.

Затем на дороге появилась дюжина орудий, бодрой рысью влекомая крепкими хандарайскими лошадками. За орудиями поспешали в два ряда артиллеристы с выпученными от усердия глазами. При виде этого зрелища Маркус не мог сдержать улыбки. Что ни говори, а Пастор умеет поддерживать в своей команде дисциплину. Какой-то пехотинец из четвертого батальона, завидев пушку, решил, что безопасней всего будет затесаться среди орудийной обслуги, а лейтенант, размахивая саблей, погнался за ним под залпы брани и возмущенных выкриков со стороны артиллеристов.

«Не хватает только толстого капитана, который со спущенными штанами гоняется за костлявой блондинкой под гулкое уханье трубы, – и готов полноценный фарс из армейской жизни», – подумал Маркус.

Он дернул поводья, развернув Мидоу, и поскакал назад к Янусу, внутренне готовясь выдержать бурю полковничьего гнева.

Янус неотрывно глядел на творящееся внизу безобразие. Не сразу до Маркуса дошло, что он смеется, – все заглушал галдеж и гам. Видя приближающегося капитана, полковник повернулся к нему со слабой, но недвусмысленной улыбкой.

– Сэр! – рявкнул Маркус, стараясь перекричать шум. Янус поравнялся с ним и похлопал его по плечу.

– Вы были правы, капитан, – сказал он. – Убийственно правы. – Янус горестно покачал головой. – Как только суматоха уляжется, можете объявить привал до конца дня. С утра приступим к учениям.

Привал был неизбежен в любом случае, так как понадобился почти весь остаток дня, чтобы навести в частях хотя бы отдаленное подобие порядка и расцепить сбившиеся в панике в груду повозки. Маркус поморщился, когда Фиц предъявил ему итоговый список последствий его выходки: сорок шесть человек заработали ссадины и шишки, четыре лошади получили такие тяжелые увечья, что их пришлось прикончить, а у одной из повозок сломалась ось, когда возчик загнал ту в канаву. Впрочем, могло быть и хуже. Потери в имуществе можно возместить, сломанное починить, и Маркус вздохнул с облегчением, узнав, что среди людей серьезно пострадавших не оказалось. А кто знает, сколько жизней сегодняшнее происшествие спасет в будущем? На заходе солнца Маркус направился в свою палатку с чувством умеренного оптимизма.

Он уже приблизился палатке, когда на его плечо опустилась чья- то могучая рука. Маркус вздрогнул, рывком развернулся, чтобы дать отпор наглецу, – и оторопело уставился в покрытое волосами лицо. Буйная поросль не в состоянии была скрыть насмешливую ухмылку.

– В чем дело, старший капитан? Нервничаем?

Капитан Морвен Каанос, командир третьего батальона, был высокого роста и отличался грузным сложением; продубленная до красноты кожа говорила о том, что он провел в Хандаре немало лет. Густая бородка клинышком, встопорщенные бакенбарды и запущенные усы почти целиком скрывали его лицо. В сочетании с кустистыми бровями вся эта растительность придавала капитану вид дикаря, отшельника либо забывшего об опрятности святого. Рука, которой он хлопнул Маркуса по плечу, скорее достойна была называться лапой и с тыльной стороны поросла волосами, густыми, как шерсть.

– День выдался долгий, – сказал Маркус, досадуя на собственную нервозность. – К тому же я собирался на минутку прилечь.

– Кто я такой, чтоб тебе мешать? – отозвался Мор с сильным акцентом, свойственным горцам. – Но все-таки я к тебе загляну, ты же не против, а? Надо бы кое о чем потолковать.

Капитан Д’Ивуар мысленно выдохнул с облегчением, но кивнул. Вдвоем они едва уместились в небольшой палатке. Маркус тяжело опустился на койку и принялся расшнуровывать сапоги, а Морвен остался стоять у полога, скрестив руки на груди.

– Слыхал я, – сказал он, – что за нынешнюю кутерьму мы должны благодарить тебя.

– Где ты это слыхал?

Мор поскреб пальцем кончик носа и пожал плечами.

– Тоже мне великий секрет! Полт, с тех пор как снял барабан, только об этом и говорит. Наверное, потому что половина наших ветеранов хотела свалить всю вину на него.

– Обозлились? – Маркус сосредоточенно воевал с узлом, который, казалось, намертво склеили пот и хандарайская пыль.

– Некоторые еще как обозлились. Ты выставил их на посмешище.

– Посмешище они сделали из себя сами. Стая бродячих собак и то лучше справилась бы с построением в каре.

– Ну знаешь! – вскипел Мор. – Твои ребятки из первого батальона тоже были не слишком проворны, так нечего тут искать виноватых!

– Я и не ищу, – заметил Маркус. Узел наконец-то подался, и он со вздохом облегчения стянул с ноги сапог. – Толпа недоучек-новобранцев и горстка старых ворчунов, от которых слишком долго никто ничего не требовал. Чего еще можно ожидать?

– Ну а ты-то чего ожидал? На кой все это устроил? Только не говори, что увидел какого-нибудь козопаса верхом на тощей кляче и со страху наделал в штаны!

– Я устроил все это, – мрачно проговорил Маркус, – поскольку знал, что именно так и выйдет, но его светлость изволили мне не поверить.

– Ага, – сказал Мор, расцепив скрещенные на груди руки. – Теперь-то мне все ясно.

Маркус нахмурился. Мор всегда с готовностью подозревал самое худшее в старших по званию офицерах, особенно если они были дворянского происхождения. В Колониальном полку не было принято ни рассказывать о том, как ты сам угодил в ссылку, ни расспрашивать других, чем они провинились перед законом, однако историю Мора знали все: он, по его же словам, незаконно сражался на дуэли с дворянином из-за благосклонности некоей девицы и случайно убил своего противника. Правда это или нет, но одно было очевидно: Мор испытывал неистребимую ненависть к аристократии и привилегиям знати.

– Он не так уж плох, – произнес Маркус. – Думаю, мы сработаемся. Ему просто нужен был небольшой урок, чтобы понять, что возможно, а что нет. Если полковник полагает, что после недели форсированного марша сможет повести всю эту толпу в бой…

– В бой? – откликнулся эхом Мор. – Ты думаешь, дело дойдет до драки?

– Скорее всего. Вряд ли мы пустились в такой путь исключительно ради укрепления здоровья.

– Если память мне не изменяет, этих чокнутых шут знает во сколько раз больше, чем нас. Его светлости об этом кто-нибудь сказал?

– Я и сказал, – ответил Маркус. – Впрочем, в бою не всегда важно численное преимущество.

– Всей душой надеюсь, что ты прав. Хотя я поставил бы десять против одного на то, что еще до конца месяца мы будем, поджав хвосты, удирать назад по этой же дороге.

– Как бы то ни было, – проговорил Маркус, принимаясь за второй сапог, – это не наша забота.

– Точно. Наша забота сейчас развалилась в повозке и вовсю старается утопить свои горести в вине.

Маркус тихо выругался.

– Адрехт?

– Адрехт. Ты видал, как сегодня вели себя его люди?

Маркус кивнул. Четвертый батальон не сумел даже собраться вместе, не то что построиться в каре.

– А где был он сам?

– Хоть убей, не знаю, но уж точно не с батальоном. Лейтенант Орта сказал, что он еще в середине дня куда-то ускакал, да так и не вернулся.

– Святые угодники! – пробормотал Маркус. – Он что же, и вправду хочет угодить под трибунал?

– В последнем нашем разговоре он был свято убежден, что все мы обречены попасть на колья искупителей, так что на трибунал ему наверняка плевать. – Мор осторожно глянул на Маркуса. – Что думаешь делать?

За этим вопросом таился другой. Покрывать Адрехта и попытаться вытащить его из передряги? Или махнуть рукой – и пускай полковник разбирается с ним сам? Маркус сильно подозревал, что мнение Мора ему уже известно. Он никогда не питал особых симпатий к непостоянному и безответственному капитану четвертого батальона.

– Что ты думаешь об этом лейтенанте… как его там? Орта?

Мор пожал плечами:

– Дело свое он, похоже, знает. Правда, ему не хватает решимости, когда нужно, хорошенько выругаться или дать хорошего пинка. Новые лейтенанты, которых дал нам твой полковник, сплошь избалованные ублюдки, и их хлебом не корми, а дай огрызнуться.

Маркус поневоле задумался: что, если и Фицу довелось столкнуться с той же проблемой и он просто предпочел об этом не докладывать? Вряд ли, решил Маркус. Фиц умел добиваться своего, при этом даже не повышая голос.

– Верно. У тебя найдется какой-нибудь особенно крикливый сержант, с которым ты был бы не прочь на время расстаться?

Мор засмеялся:

– Да полным-полно, выбирай любого.

– Отправь одного-двух к Орте и скажи ему, чтобы приступал к наведению порядка в батальоне. Если повезет, нам удастся выиграть время, чтобы побеседовать с Адрехтом.

– Что ж, думаю, так будет правильно. Вот только беседовать с ним все равно придется тебе. Меня он всегда в грош ни ставил и вряд ли сейчас зауважает ни с того ни с сего.

Маркус кивнул:

– Подожду до завтрашнего утра. Надеюсь, к тому времени он хотя бы немного протрезвеет.

– Либо протрезвеет, либо будет дрыхнуть как сурок. – Мор вздохнул. – Хорошо бы Адрехт оценил наши старания.

– Могу поспорить, что ты не дашь ему об этом забыть. Здоровяк расхохотался.

– Уж будь уверен!

По всем правилам Маркусу полагалось заснуть без задних ног. Этот бурный день совершенно истощил его силы, правда, скорее душевные, нежели физические. По пути в палатку он был способен думать только о том, как повалится на койку, но сейчас, когда его желание наконец исполнилось, сон никак не приходил. Маркус нисколько не чувствовал себя сонным – скорее даже взвинченным. Если бы сейчас кто-то хлопнул его по плечу, он бы подскочил, как ужаленный. Лежа на боку, он слышал биение собственного сердца – такое быстрое и четкое, хоть маршируй под этот ритм.

Провалявшись в таком состоянии около часа, Маркус мысленно выругался, поднялся с койки, натянул сапоги, не потрудившись их зашнуровать, и вышел наружу. Небо было полно ослепительно сверкающих звезд, и это сверкание лишь отчасти затмевал отсвет факелов и костров, которые до сих пор горели между рядами палаток. Огромный серп луны висел в западной части неба над самым горизонтом, призрачным сиянием заливая синий брезентовый лабиринт лагеря.

Вначале Маркус предполагал прогуляться, чтобы взвинченный организм угомонился и поддался сну, однако к тому времени, когда он миновал последний ряд палаток, прогулка неожиданно обрела иную цель. За границей лагеря, ярдов за двести от кустарника, протянулась линия горящих факелов, отмечая расставленные по кругу посты.

Мушкеты у часовых заряжены, а нервы в такую ночь наверняка на пределе. Маркус остановился в добрых пятидесяти ярдах от линии огней, приставил ко рту сложенные чашечкой ладони и крикнул:

– Эгей, часовой! Свои!

Факел покачнулся, подавая ответный сигнал. Маркус энергичным шагом преодолел оставшееся расстояние и оказался перед молодым солдатом, который одной рукой держал на плече мушкет, а в другой сжимал факел. В темноте все лица выглядят одинаково – бледные, с темными провалами глаз, – но по густой синеве мундира Маркус распознал новобранца. Различив на плечах Маркуса капитанские плашки, солдат вытянулся по стойке «смирно» и стал лихорадочно соображать, как отдать честь, если одна рука занята факелом, а другая – прикладом мушкета.

– Не нужно, рядовой, – сказал Маркус. – Я просто решил взглянуть на охрану. Как тебя звать?

– Рядовой Ипсар Саттон, сэр! – Солдат снова попытался козырнуть и едва не опалил себе лоб. – Пятая рота первого батальона, сэр!

– Один из моих, – заметил Маркус. – Я – капитан Д’Ивуар.

– Я знаю, сэр! – с гордостью отозвался часовой. – Я видел вас сегодня на учениях.

«Учения, – подумал Маркус. – Что ж, это можно и так назвать».

– Долго тебе еще до конца смены, рядовой Саттон?

– Три часа, сэр! – Солдат выразительно взмахнул факелом. – Пока что ничего подозрительного не обнаружено, сэр!

– Приятно знать, что нас так бдительно охраняют, – сказал Маркус. – Я бы, например, в противном случае и глаз не мог бы сомкнуть.

– Так точно, сэр! – Саттон вытянулся еще старательней. – Спасибо, сэр!

– Продолжай в том же духе. – Маркус добродушно похлопал часового по плечу и двинулся дальше, в темноту.

Он шел вдоль линии охраны, окликал часовых и с каждым обменивался парой слов. Все они были новобранцами – очевидно, эту часть внешней границы охраняли пятая и шестая роты, – и все до единого проявляли пугающую ретивость. Краткий разговор с капитаном внушал им, судя по всему, безмерное воодушевление, и к тому времени, когда Маркус повернул назад, к своей палатке, он чувствовал себя так, будто и впрямь совершил благое дело.

С ветеранами было бы иначе. Фамильярность неизбежно вызывает презрение, а за долгие годы, проведенные в лагере возле Эш-Катариона, даже рядовые привыкли относиться к офицерам с добродушной пренебрежительностью. Все могло быть по-другому, если бы Бен Варус принадлежал к тем командирам, которые воспринимают нарушение субординации как смертельное оскорбление; но он всегда был нетребователен к формальностям, а прочие офицеры брали с него пример. Расправленные плечи и молодые, светящиеся рвением лица новобранцев напомнили Маркусу о последнем годе учебы в военной академии, когда он натаскивал на Долгом Поле взводы обливающихся потом студентов младших курсов.

Именно так и должна выглядеть настоящая армейская часть. Не то что… это. Маркус давным-давно смирился с тем фактом, что Хандар не слишком-то лестное место службы. И уж безусловно, не то, что грезилось ему, когда он только поступил в военную академию. Но так было раньше, когда Маркусу еще не стали безразличны собственная карьера и положение, – до того как он добровольно вызвался служить на краю света в надежде, что так сумеет сбежать от своих призраков. Он употребил все силы на то, чтобы наслаждаться привольной жизнью на не особо обременительной службе и не думать, не вспоминать о прошлом. Потом, во время отступления, Маркус был так занят, что не мог думать вообще ни о чем. Но вот теперь, когда устоявшийся порядок оказался нарушен…

– Добрый вечер, капитан, – произнес из темноты женский голос. Женщины, находившиеся в полку, – прачки, поварихи, шлюхи, которым хватило смелости примкнуть к колонне во время похода, – располагались на другом конце лагеря, в обозе. Это значительно сужало область догадок, а потому Маркус пошел ва-банк.

– Мисс Алхундт, у вас, наверное, глаза как у кошки.

– Ночное зрение жизненно необходимо для моего рода деятельности, – отозвалась она, возникая из темноты.

– Чтобы подглядывать в чужие окна?

– Чтобы рыться на пыльных старых полках, – пояснила она, вертя в руках очки. И, надвинув их на нос, воззрилась сквозь стекла на Маркуса. – Вы не представляете, какой беспорядок царит в министерских хранилищах. Есть помещения, куда мы не рискуем входить с открытым огнем.

– Это никуда не годится. Так можно спалить все чужие тайны.

– Тайны не мое дело, капитан. На свете достаточно знаний, которые доступны всем.

– Ваша взяла, – согласился Маркус.

– Ну а вы, капитан? – спросила мисс Алхундт. – Подсматриваете за подчиненными? Или же решили учинить неожиданную проверку?

– Просто проверяю, все ли в порядке, – ответил Маркус.

– Весьма похвально, – одобрила она. – Насколько я понимаю, это сегодняшнее… учение также состоялось по вашей милости?

Маркус неловко переступил с ноги на ногу.

– А что?

– Вы стремились поставить полковника Вальниха в неловкое положение? Или же просто замедлить его продвижение?

– Ни то ни другое. Это был… наглядный пример. Я хотел донести до него свою точку зрения.

– Что Колониальный полк ужасающе неподготовлен к боевым действиям?

Женщина была, безусловно, права, но Маркус не желал говорить об этом вслух. Он ограничился тем, что молча покачал головой.

– Могу я спросить, зачем вы так поступили? – осведомилась она.

– Не понимаю, почему вас это интересует.

Мисс Алхундт склонила голову набок, трогая пальцем дужку очков. Маркусу подумалось, что, несмотря на эти очки, строгую прическу и мужеподобный наряд, она на самом деле очень даже хороша собой.

– Потому что вы, капитан, пробуждаете во мне любопытство, – наконец сказала она. – Вы для меня загадка.

– Не понимаю, с чего бы это. Я всего лишь простой солдат.

– Солдат, который добровольно вызвался служить в Хандаре. И не рядовой, а офицер. Вас таких всего двое.

– Да неужели? – хмыкнул Маркус. – И кто же этот второй идиот?

– Полковник Вальних, конечно.

– Но… – начал Маркус и тут же прикусил язык. Женщина улыбнулась.

– Значит, он говорил с вами обо мне, – сказала она. – Все в порядке. Я не стану оскорблять вас просьбой повторить, что именно он говорил. Полагаю, это было что-то вроде: «Она здесь, потому что этот негодяй Орланко что-то замышляет».

– А это действительно так?

– Более-менее. – Она подалась ближе и понизила голос: – Полковник известен своей эксцентричностью. Кроме того, он имеет влиятельных друзей при дворе. Они приложили немало сил, чтобы добыть ему это назначение.

Об этом Янус не упоминал. Маркус помолчал, обдумывая услышанное.

– Зачем?

– Его светлость очень хотел бы это знать. – Она постучала пальцем по переносице. – Именно поэтому я здесь.

– Понимаю.

Мисс Алхундт склонила голову набок.

– Вероятно, вы не можете пролить свет на эту загадку?

Маркус оцепенел.

– Не могу.

– Иного я и не ожидала. – Она выпрямилась. – Просто помните, капитан, что в конечном счете все мы на одной стороне. Я стремлюсь служить верой и правдой королю и Вордану – точно так же, как вы и полковник.

– Не сомневаюсь в этом, – ответил Маркус, – но сейчас моя служба верой и правдой заключается в том, чтобы как следует выспаться. Полковник, насколько я понимаю, хочет, чтобы после завтрашнего перехода мы приступили к строевым учениям.

– Безусловно, капитан. Не смею преграждать вам путь к постели.

– Адрехт! – позвал Маркус, постучав по стойке палатки. – Подъем!

Если солдатам четвертого батальона и показалось странным, что старший капитан ни свет ни заря ломится в палатку их командира, они ни единым словом не выразили удивления. Небо на востоке светлело, и на стоянке первого батальона уже наверняка все были на ногах, сворачивали палатки и укладывали их в повозки, готовясь к дневному переходу. Поскольку четвертый батальон занимал место в арьергарде колонны, он мог позволить себе не торопиться, однако Маркус считал, что возможность чуть подольше поспать утром вряд ли стоит того, чтобы весь день глотать пыль из-под ног всей колонны.

Палатка Адрехта представляла собой отнюдь не стандартное армейское изделие из выцветшего синего брезента, островерхое и настолько низкое, что Маркус, встав во весь рост, рисковал задеть головой брезентовый потолок. Эта палатка прежде всего была шелковой и гораздо более вместительной, с четырьмя стойками, в то время как у армейских палаток стоек было только две. Когда-то ее щедро украшали сборчатые занавески, пестрые шнуры и фонари с цветным стеклом, от которых по стенам палатки разбегались причудливые узоры, – за годы, проведенные в Эш-Катарионе, Адрехт в совершенстве отточил свой талант к приобретению предметов роскоши. Теперь всего этого не было и в помине, дорогие ткани либо упрятали в сундуки, либо бросили в спешке во время отступления к Форту Доблести. Но это к лучшему, ведь если бы пришлось каждый вечер возводить Адрехтов дворец во всем его великолепии, вряд ли удалось бы унести ноги от искупителей, пускай даже те и не особо старались их догнать. Маркус вновь постучал – с такой силой, что заныли костяшки пальцев.

– Адрехт!

– Маркус? – Голос Адрехта прозвучал глухо и невнятно, и причиной тому явно были не только шелковые тонкие стенки палатки. – Эт’ ты?

– Я вхожу! – объявил Маркус и проскользнул под полог.

Внутри просторной палатки не горело ни одной лампы, и слабый утренний свет не в силах был сколько-нибудь рассеять царившую здесь темноту. Маркус поморгал, дожидаясь, пока глаза привыкнут к сумраку, и тут заметил, что на одном из палаточных шестов висит незажженная лампа. Он пошарил в карманах, достал спичку, зажег лампу и снова повесил на шест. Лампа тут же закачалась, и на стенах палатки неистово заметались тени.

Адрехт застонал и поднял руку, пытаясь прикрыться от света.

– Боже милостивый! – простонал он, с трудом оторвав голову от шелковой подушки. – Что это ты творишь? Ночь на дворе, не время для глупых шуток!

– Не ночь, а утро, – поправил Маркус и, увидев, что у стены напротив висит еще одна лампа, зажег и ее.

– С каких пор ты сделался таким дотошным? – Адрехт ощупью пошарил вокруг себя, выудил карманные часы – массивные, из чистого золота – и со щелчком открыл крышку. – Видишь? Два часа ночи. Зачем будить меня в такую рань?

– Уже светает, – сказал Маркус.

– Правда? – Адрехт, моргая, уставился на него. – Ты уверен?

– Как правило, это видно невооруженным взглядом.

– Надо же, какое утешение! – Адрехт потряс золотые часы и со щелчком захлопнул крышку. – Часы остановились, а я думал, что просто пьян.

– Ты и был пьян.

Маркус сказал это наугад, но догадка возникла не на пустом месте. При свете ламп стало видно, что на ковре, выстилавшем пол палатки, валяется несколько пустых бутылок. В чемодане, который лежал в углу, было три ряда обитых ворсистой тканью отделений – вполне подходяще для перевозки спиртного. Больше половины этих отделений пустовало. Два других чемодана валялись между палаточными шестами с вытряхнутым наружу содержимым – беспорядочной грудой одежды, книгами и бумагами. Видимо, в них основательно порылись.

Больше в палатке не было ничего, даже койки. Адрехт при первой возможности избавился от неудобной мебели армейского образца, заменив ее купленными в Эш-Катарионе резными шедеврами. Во время бегства Маркус вынудил его бросить всю эту роскошь, чтобы не занимать позолоченными креслами место в повозках, необходимое для съестных припасов. После той ссоры они целую неделю почти не разговаривали друг с другом.

– Что, и правда светает? – снова спросил Адрехт, подняв помутневшие от крепнущего похмелья глаза.

– Правда, – отрезал Маркус. – Вставай.

С видимым усилием Адрехт кое-как сумел сесть, скрестив ноги. На брюках из тонкого белого льна виднелось лиловое пятно – след пролитой хозяином жидкости. Адрехт скорбно воззрился на это безобразие, затем поднял взгляд на Маркуса.

– Мне нужно выпить! – объявил он. – Ты хочешь выпить?

– Воды, – сказал Маркус. – У тебя тут есть вода?

– Вода?! – Адрехт одной рукой очертил левую сторону груди двойным кругом – старинный церковный знак, отгоняющий зло. – Не произноси этого слова вслух! Господь услышит тебя и покарает на месте. Вода! – Он фыркнул. – Прошлой ночью я не терял времени даром, но, помнится, в той лиловой бутылке еще оставалась пара глотков…

Упомянутая бутылка вывернулась из неловких пальцев Адрехта, и остатки ее содержимого выплеснулись на ковер. Адрехт пожал плечами и отшвырнул бутылку.

– Ну и ладно. Не последняя.

Маркус обнаружил графин с чуть теплой водой и подал его Адрехту. Несмотря на все возражения, тот пил жадно, даже не потрудившись поискать чашку. Последний глоток воды он погонял во рту, а потом с задумчивым видом проглотил.

– Не припомню, чтобы я пил оружейное масло, – пробормотал он, – а вкус во рту именно такой. Может, парни пошутили забавы ради, а?

– Адрехт… – Маркус огляделся, прикидывая, где бы сесть, но при виде загаженного ковра передумал. Вместо этого он опустился на корточки. – Адрехт, где ты был вчера?

– Вчера? – Адрехт медленно моргнул. – Вчера… вчера…

– Пил где-то?

– А, точно. Я предложил одному из квартирмейстеров угоститься выпивкой, а он пригласил меня на время перехода в свою повозку. Потрясающий парень, просто слов нет. Он… не помню, честно говоря, как его зовут, но он – сама доброта.

– И ты пробыл там весь день?

– Ну не то чтобы весь. Просто… знаешь, как оно бывает… – Он пожал плечами. – А в чем дело?

– Тебе следовало быть со своим батальоном.

– Зачем? Для моральной поддержки? Парни и так знают, что от них требуется. В конце концов, это обычный поход.

– Когда я объявил экстренное построение каре…

Адрехт фыркнул:

– Чего ради ты вдруг затеял такую дурь?

– Если бы на нас напали, могли бы перебить всех до единого.

– «Если бы на нас напали»! – передразнил Адрехт. – Брось, Маркус, уймись. Присядь и выпей со мной.

– Проклятье! – не выдержал Маркус. – Адрехт, да что с тобой происходит?

Наступила долгая пауза, и Маркус постарался взять себя в руки. Адрехт – хороший офицер и хороший друг. И ума, видит Бог, ему не занимать – Маркус мог бы назвать с полдюжины экзаменов в академии, которые нипочем не сдал бы без его помощи. Да и в бою Адрехт проявлял редкостную отвагу, можно даже сказать, чрезмерную. Вместе с тем он был подвержен приступам дурного настроения, которые в худших случаях могли длиться по несколько недель, особенно если сопровождались выпивкой.

– Думается мне, это и так ясно, – произнес Адрехт. Держась за палаточный шест, он неуклюже поднялся на ноги и направился к чемодану, в котором хранилось спиртное. Маркус, стремительно выпрямившись, преградил ему путь. Адрехт отшатнулся и наградил его убийственно злобным взглядом. – Я намереваюсь, – сказал он, – стать монахом. Это же очевидно. Видишь ли, Пастор наконец убедил меня, что близится время зверя. Только мне нужно сначала избавиться от всех земных сокровищ, понимаешь? Ты мне в этом уже изрядно помог, – Адрехт недобро сощурился, – но оставалось спиртное, и оно занимало мои помыслы. Я решил, что просто вылить его было бы не очень-то честно. Так что сейчас я добросовестно тружусь над достижением своей цели. И как только закончу – фьють! – отправлюсь в монастырь.

– Не в монастырь ты отправишься, а в Вендр! – огрызнулся Маркус. – Причем в кандалах. У нас, если ты еще не заметил, новый полковник. Если будешь продолжать в том же духе, рано или поздно…

– Перестань! – со смешком оборвал Адрехт. – В Вендр? Да неужто? Ты сам-то веришь в то, что говоришь?

– Вендр – это если тебе повезет. Куда вероятнее, что дело кончится расстрельной командой. Невыполнение служебного долга…

– Да я буду счастлив погибнуть от честной ворданайской пули! – заявил Адрехт. – По крайней мере, если мне разрешат перед тем надраться в стельку. Моя участь будет гораздо лучше вашей. – Он помотал головой. – Ну же, Маркус! Неужели ты искренне думаешь, что хоть кто-нибудь из нас вернется домой, в кандалах или без оных? Искупители не обменивают пленных, они их едят.

– Мы пока еще не в плену, – заметил Маркус.

– Это дело времени. Или может, полковник поделился с тобой своим тайным планом? Интересно было бы узнать, что он задумал.

Маркус неловко повел плечами.

– Полковник не делится со мной своими планами. Тем не менее он отправился в поход не для того, чтобы пасть смертью героя за короля и отечество, – если ты это имеешь в виду.

Адрехт пренебрежительно фыркнул.

– Надо было нам сразу погрузиться на те корабли – и дело с концом. Мы идем на смерть, и большинство солдат это понимает. Можно ли упрекать их в том, что они не рвутся исполнять свой воинский долг?

– Другие батальоны тем не менее выполнили приказ, – ответил Маркус, добавив про себя: «Хотя и не сразу».

– Мне всегда доставались самые смышленые солдаты. – Адрехт перехватил выразительный взгляд собеседника и вздохнул. – Маркус…

– Я пытаюсь тебе помочь, – сказал Маркус. – Если ты больше не в состоянии исполнять свои обязанности, лучше сказать об этом сейчас.

– Весьма умный ход, профессор Д’Ивуар. Сыграть на гордости капитана Ростона – а вдруг это вернет его на передовую?

– Проклятье, я…

– Да ладно, ладно! – Адрехт вскинул руку. – Я буду на строевых занятиях. Ты ведь это хотел услышать? – Он опять помотал головой. – Хотя это дьявольски жестоко – заставлять человека в последние дни его жизни обливаться потом на жаре и срывать голос, выкрикивая приказы.

«На сей раз дело и впрямь хуже некуда. Он почти опустил руки», – подумал Маркус. Колкие искорки мерцали в глазах Адрехта, словно мрачный циничный юмор был единственным, что помогало ему держаться на ногах. Маркус видел его таким только однажды, пять лет назад, сразу после того, как Адрехт узнал, что его отправляют в Хандар. Святые угодники! Может быть, Мор и прав. Если этот лейтенант Орта в состоянии хоть сколько-нибудь справиться с делом, может, действительно следует оставить его во главе батальона?

Вот только это означало бы, что придется избавиться от Адрехта. Если не выйдет уговорить Януса принять его отставку, единственный способ для капитана покинуть свою часть – уйти с позором. Адрехт на это никогда не согласится. И он, Маркус, обязан помочь ему всем, чем только сможет.

– Ну? – с вызовом проговорил Адрехт. – Это все, старший капитан, или у вас есть ко мне еще какие-то вопросы?

– Нет. – Маркус повернулся, чтобы уйти, но у полога палатки задержался. – Знаешь, я ведь действительно пытаюсь тебе помочь.

– Да неужели? – огрызнулся Адрехт. – И почему же?

«Порой я и сам не понимаю», – подумал Маркус, помотал головой и без единого слова выскользнул наружу.

Глава пятая

Выдался обычный хандарайский весенний день – то есть всего лишь невыносимо жаркий, а не убийственный, как летнее пекло. Казалось, что солнце нависло над самой головой и физически ощутимой тяжестью давит на плечи. Каждый ничем не прикрытый участок кожи обжигали раскаленные лучи, мундиры отяжелели, насквозь пропитавшись потом. Винтер провела в Хандаре три года, но и ее местная жара могла застать врасплох. Рядовым, шагавшим в колонне, приходилось еще хуже – хотя бы потому, что у них не было офицерских кепи с козырьком, прикрывавшим глаза, – и некоторые из солдат уже явственно шатались, едва держась на ногах. Винтер надеялась, что Д’Врие объявит привал прежде, чем кто-то из них и впрямь рухнет без сознания.

В первый день похода она и сама была близка к этой участи. Сотня с лишним миль от Эш-Катариона до Форта Доблести стала самым длинным переходом, который прежде доводилось совершать Колониальному полку, а до того опыт Винтер по хождению строем ограничивался несколькими парадами в честь принца Эксоптера.

При отступлении они покрыли это расстояние за две недели, и при них было столько повозок, что солдатам даже не пришлось самим нести оружие. Обратный путь явно обещал быть намного быстрее. Новобранцы ничуть не удивились, услышав приказ о дневном переходе в пятнадцать миль, причем не только с мушкетами, но и в полной выкладке, – но Винтер едва не застонала. Переход она, хотя и с трудом, выдержала, но плечи и ноги потом болели так, что заставили вспомнить о днях, проведенных в безраздельной власти миссис Уилмор. Старуха свято верила, что изнурительный труд – наилучшее средство от грязных помыслов.

Переход второго дня оказался короче из-за постыдно проваленной учебной тревоги, и, видимо, неудовлетворительные действия полка произвели впечатление на кого-то из вышестоящих. Офицеры объявили, что на третий день переход составит всего пять миль и полк прибудет на новое место лагеря уже к полудню. К тому времени Винтер вспомнила о том, что у нее есть мышцы ног, и обнаружила, что они за эти годы не так уж сильно и одрябли. Она начала думать, что сумеет с честью выдержать это испытание.

Напрасно. Господь всегда откликался на ее молитвы только в том случае, когда замышлял нечто худшее. Объявили, что вторая половина дня будет посвящена строевой подготовке. Новобранцы восприняли это как должное, но ветераны Колониального полка ворчали и сыпали проклятиями.

Это известие заставило вернуться к роте лейтенанта, который до тех пор ехал во главе колонны. Видимо, по его представлениям, глотать пыль вместе со своими подчиненными не входило в обязанности офицера, а вот придирчиво гонять их так и эдак на строевом плацу – очень даже. За время похода Винтер видела командира роты раза два-три от силы, и лишь сейчас ей подвернулся случай внимательно к нему присмотреться.

Лейтенант Антон Д’Врие носил сшитый по заказу синий мундир, так же безукоризненно отвечавший требованиям устава, как мундиры его солдат. Он был невысоким поджарым человечком с темными глазами и пышными усами над пухлым капризным ртом. Волосы лейтенанта были тщательно расчесаны и обильно припудрены – явно по последней ворданайской моде, хотя форменное офицерское кепи сводило все эти усилия на нет. У бедра болталась шпага в кожаных ножнах, как будто только что начищенных до блеска, а в руке он держал тонкую тросточку, которая со свистом разрезала воздух всякий раз, когда лейтенант желал на что-то ею указать. Всякий раз, стоя рядом с лейтенантом, Винтер невольно дергалась, опасаясь случайно схлопотать по виску.

Оказалось, что строевые занятия гораздо хуже похода. Когда колонна двигалась по дороге, у солдат по крайней мере оставалось ощущение, что они что-то делают – пускай даже просто одолевают пешим ходом еще несколько миль пути. Если по пути попадался ручей, солдатам позволялось наполнить фляги, им разрешалось разговаривать на ходу и даже петь. И самое главное – никто их не судил и не оценивал. Мера успеха была только одна: добредешь ли ты, шатаясь, до лагеря прежде, чем настанет ночь.

Сейчас же сто двадцать солдат седьмой роты стояли плотным строем в три шеренги, по сорок человек в каждой. Все были экипированы как полагается: на левом бедре патронташ, на груди крест-накрест двойные ремни со штыком в ножнах, мушкет прижат к правому боку, и пальцы намертво вцепились в приклад. Так они и должны были стоять, замерев под пристальным взглядом сощуренных, ввалившихся глаз Д’Врие, покуда он не скомандует двигаться.

Винтер стояла перед шеренгами, в центре, рядом с лейтенантом. В ее обязанности входило доносить его команды до личного состава роты и обеспечивать их выполнение. Положение, мягко говоря, незавидное. Мало того что все время на глазах у Д’Врие, так еще вся рота до последнего солдата смотрит на нее с глухой ненавистью. Пот катился по лицу Винтер, пропитывал волосы и вызывал зуд во всем теле. Занятия длились уже добрых два часа.

Д’Врие постукивал тросточкой по ноге, взирая на своих подчиненных с высокомерной неприязнью. Наконец он откашлялся и, даже не пытаясь скрыть недовольство, пробежал взглядом по строю в три шеренги.

– Что ж, ладно, – сказал он. – Попробуем еще раз. По сигналу наискосок вправо ускоренным шагом – марш!

Он произносил свои приказы вполголоса, словно ведя беседу. Винтер приходилось выкрикивать их во все горло, чтобы команды лейтенанта услышали и на концах шеренг. Она уже надсадила горло, но сейчас собрала остатки сил. Получилось скорее похоже на воронье карканье, но Д’Врие и бровью не повел.

Ротные барабанщики принялись отбивать учащенной дробью ритм ускоренного шага. Рота колыхнулась вперед, и почти сразу стало ясно, что чуда не случилось.

Много лет назад – как будто в другой жизни – Винтер была совсем девчонкой, моложе любого из нынешних новобранцев. Все, что девушка знала тогда об армейской жизни, она почерпнула из рассказов о великих сражениях, где неустрашимые бойцы скрупулезно исполняли все маневры, невзирая на залпы выстрелов и смертоносный град пушечных ядер. Поскольку Винтер примкнула к армии не самым традиционным способом, ей не довелось провести несколько недель в учебной части, где, по всей видимости, будущие солдаты и обучались такой стойкости, – и потому она постаралась исправить это упущение, раздобыв устав и «Инструкции по строевой подготовке армии его величества» и вызубрив обе книги наизусть. Потом эти знания оказались, само собой, почти бесполезными, но кое-что осталось в памяти до сих пор.

Следовательно, Винтер знала, как именно все должно было происходить. При первом ударе барабана каждому солдату полагалось шагнуть с правой ноги, поставив ее перед левой в одном стандартном шаге – тридцать шесть дюймов сообразно с некоей священной мерой, которая хранилась в недрах Военного министерства. Следующий шаг надлежало сделать при втором ударе барабана – и так далее. Таким образом, предполагалось, что рота двинется вперед идеальным строем, не нарушая шеренг.

Задача сама по себе была нелегкая, но Д’Врие потребовал шагать наискосок, а это значило, что с каждым шагом солдатам приходилось делать полшага вбок, исполняя нечто вроде косого разворота. По лицам солдат Винтер уверенно определила, что многие из них этого попросту не поняли или по крайней мере слишком поздно вспомнили, что это такое.

Получилось примерно то, чего она ожидала. Одни начали движение с левой ноги, а не с правой и неизбежно врезались в идущих рядом, другие забыли, что надо двигаться наискосок, – с тем же результатом. Третьи шагнули чересчур далеко либо недостаточно далеко и, пытаясь исправить ошибку, отстали от барабанного ритма и сбились с шага. Два солдата в задней шеренге ухитрились как-то зацепиться лямками вещевых мешков, а когда рванулись в разные стороны – рухнули в пыль, барахтаясь, точно перевернутые на спину черепахи.

Не пройдя и двадцати ярдов, ровный, в три шеренги, строй превратился в беспорядочную толпу краснолицых толкающихся солдат. Когда Винтер выкрикнула: «Стой!» и барабанная дробь оборвалась, толпа по инерции качнулась еще на пару шагов вперед, а затем неуклюже подалась назад, и солдаты, пихая друг друга, принялись восстанавливать строй. На это у них ушло добрых пять минут.

Словом, произошло то же самое, что и в прошлый раз, и в позапрошлый, – и с каждой новой неудачей Д’Врие все плотней поджимал губы. Сейчас его терпение явно истощилось. В бешенстве он развернулся к Винтер.

– Сержант! – рявкнул он.

Винтер откозыряла:

– Слушаю, сэр!

– С меня достаточно. Я желаю, чтобы ты гонял этих бездельников, – лейтенант повысил голос, – до тех пор, пока они не выполнят все как надо или не попадают замертво на плацу! Задача ясна?

– Э… так точно, сэр!

Губы лейтенанта скривились.

– Право… – выдавил он и зашагал прочь, отбрасывая взмахами тросточки нагло подвернувшиеся под ноги куски щебня. Винтер смотрела ему вслед, чувствуя, как солнце нестерпимо припекает спину, и прикидывала, как же ей теперь поступить.

Она отыскала взглядом стоящего в первой шеренге Бобби. Паренек раскраснелся – то ли от стыда, то ли от жары, – и видно было, что он дрожит от усталости. Винтер, в отличие от Д’Врие, прожила в Хандаре два года и знала, что «попадать замертво на плацу» – отнюдь не фигура речи. Если продолжать в том же духе, очень скоро лазарет переполнится жертвами сердечных приступов.

Винтер окинула взглядом пыльный клочок земли, который служил полку строевым плацем. Плоский, поросший кое-где чахлой растительностью, он ничем не отличался от мест, которые они уже прошли. Унылое однообразие иссушенной солнцем почвы нарушали лишь редкие камни да пучки жесткой травы. Около десятка рот упражнялось сейчас на плацу, сообразно прихоти своих офицеров исполняя различные строевые команды. Винтер наблюдала за тем, как один из лейтенантов нещадно поносит своих подчиненных, точно возчик упрямых' мулов, – и тут ее осенило.

– Право… – пробормотала она, круто развернувшись. – Право… направо… – И, напрягая уже охрипший голос, громко скомандовала: – Рота, напра-во!

Солдаты, которые все это время настороженно следили за ней, ожидая худшего, разом облегченно вздохнули и, кто как мог, расправили плечи. Потом повернулись на месте на девяносто градусов – и три шеренги длиной в сорок человек каждая превратились в колонну по три. Винтер широким шагом прошла к голове этой новой колонны, за ней поспешали барабанщики.

– По моему сигналу, – произнесла она, – шагом марш вперед. Равнение на меня. Марш!

Вновь, теперь уже медленнее, застучали барабаны, и колонна пришла в движение. Сейчас, когда в шеренге шло всего по трое и не нужно было отвлекаться на развороты наискосок, рота маршировала вполне прилично. Винтер шла перед первой шеренгой, которая слегка подровнялась, стараясь держаться прямо позади нее, и это позволяло без труда управлять движением длинной, как змея, колонны.

Шагов через сто она обнаружила то, что искала. Другая рота, построившись в обычные три шеренги, упражнялась в строевой подготовке под зычные команды сержанта. Рядом со скучающим видом стоял лейтенант. Все они были повернуты спиной к Винтер и ее подчиненным.

Винтер повела колонну в этом направлении, то и дело поглядывая через плечо, дабы убедиться, что рота хорошо сохраняет строй. При сближении с другой ротой в колонне возникло секундное замешательство. Винтер, пользуясь случаем, отскочила вбок с пути колонны и выкрикнула:

– Вперед! Бегом марш!

Барабаны застучали чаще. Солдаты в первых шеренгах, сообразив, что им нужно делать, приступили к выполнению приказа с поразительным пылом. В рядах другой роты ничего не замечали до тех пор, пока не стало слишком поздно. Раздалось несколько ошеломленных вскриков – и миг спустя длинная колонна седьмой роты с разбега врезалась в арьергард чужого строя. Солдаты Винтер валили напролом, сбивая встречных с ног, покуда кто-то из пострадавших не ринулся в драку. Кто-то из седьмой роты получил кулаком в солнечное сплетение, и через секунду обе роты упоенно дрались на кулаках, предаваясь этому развлечению со всем пылом людей, сбросивших оковы дисциплины.

Винтер, стоя на краю этого побоища – барабанщики в ужасе застыли у нее за спиной, – наблюдала за делом рук своих с нескрываемым удовлетворением. Лейтенант другой роты, толстяк со всклокоченной бородой, устремился к Винтер, покуда его сержанты безуспешно пытались прекратить беспорядок. Винтер отдала честь, постаравшись придать лицу как можно более бесстрастное и бессмысленное выражение.

– Ты что это, черт тебя побери, вытворяешь?! – выпалил лейтенант, трясясь от гнева.

– Виноват, сэр! Выполняю приказ, сэр!

– Чей приказ?

– Лейтенанта Д’Врие, сэр! Лейтенант приказал погонять этих бездельников. Извините, что врезались в ваш строй, сэр! Мы не нарочно, сэр!

Лейтенант сверлил ее взглядом, явно не зная, как отнестись к словам сержанта. Наконец он остановился на презрении. Винтер изо всех сил сохраняла приветливо-идиотское выражение лица.

– Ну так сам и наведи порядок, – буркнул он. – Если твои болваны через пять минут не уберутся подальше от моей роты и вообще от плаца, я обо всем доложу капитану! Понял?

– Так точно, сэр! – Винтер круто развернулась навстречу кутерьме, которую сама же и устроила. – Капрал Форестер!

Паренек уже выбрался из толчеи, ужом протиснувшись между дерущихся. и теперь беспокойно вертел головой. Услышав окрик Винтер, он рывком крутнулся и вытянулся по стойке «смирно».

– Убрать этих болванов с плаца! Приказ лейтенанта! – Винтер указала на торчавшего у нее за спиной толстяка. – Живо!

Лицо Бобби прояснилось, и можно было не сомневаться, что ему, как и Винтер, стоит большого труда не расплыться в ухмылке.

– Есть, сэр!

Короткая стычка словно разогнала накопившуюся за несколько часов усталость, и солдаты хлынули с плаца шумной толпой, хохоча и перекрикиваясь друг с другом. Атмосфера безудержного веселья не рассеялась и по возвращении в лагерь. Кто-то выудил невесть откуда мяч, и скоро две стихийно возникшие команды азартно гоняли его вдоль ряда палаток, а зрители, собравшиеся по бокам импровизированной площадки, хохотали и подбадривали игроков.

Винтер не понимала, откуда у них берутся силы. Схлынувшее напряжение оставило после себя дрожь и слабость в теле, и Винтер мечтала только о том, чтобы на несколько часов выпасть из окружающего мира. Под невыносимой усталостью таился смутный страх. Бунтарская выходка, поначалу казавшаяся Винтер такой остроумной, теперь мнилась ей смехотворной. Д’Врие и не подумает принимать в расчет, что у нее были противоречащие друг другу приказы; он увидит только, что его требование не выполнили, и обрушит на Винтер всю тяжесть своего гнева. Разжалует в рядовые и прогонит в прежнюю роту, в лапы Дэвиса.

Протиснувшись сквозь толпу, Винтер проскользнула в относительно прохладный полумрак своей палатки. На походном столике лежали бумаги – из-за длинных переходов у Винтер почти не оставалось времени на ротные счета, и внушительная груда документов меньше не становилась. Винтер понимала, что ей следовало бы вплотную заняться бумагами, но сейчас одна лишь мысль о том, чтобы взяться за перо, вызывала у нее тошноту.

Потому она обессиленно рухнула на койку и вытянулась, даже не потрудившись снять сапоги. «Я безумно устала. Вот прикрою глаза на минутку…»

Теплые нежные губы, прижимающиеся к ее губам, пальцы, скользящие от талии вниз, жаркое тело, приникающее к ее телу. Волосы Джейн, мягкие и темно-рыжие, точно грех, бархатной завесой ниспадающие на обнаженные плечи Винтер. Мелькнул проблеск зеленых, как изумруды, глаз.

Джейн отстранилась, высвободилась из объятий, отступила на шаг. Она была совершенно нагая, и Винтер не знала ничего прекраснее этой наготы.

– Ты должна уйти, – сказала Джейн. – Не просто покинуть «тюрьму», а сбежать от всего, от всех, кто стремится связать тебя по рукам и ногам и вернуть назад…

Винтер не могла произнести ни слова. У нее перехватило дыхание.

Джейн подняла руку. Сверкнуло серебряным блеском острое лезвие.

– Возьми нож, – произнесла она, словно учила подругу нарезать жаркое. – Приставь кончик лезвия вот сюда, – она вскинула голову и прижала острие ножа к горлу, под самым подбородком, – надави как можно сильнее и веди вверх.

– Джейн! – Собственный пронзительный крик показался Винтер невообразимо далеким.

Лезвие ножа с пугающей легкостью вошло в плоть. Изумрудные глаза Джейн расширились. Она открыла рот, но вместо слов исторглась густая струя липкой крови.

Винтер внезапно проснулась. Гулко стучало в висках, в голове все еще раздавались душераздирающие крики. Они затихли нескоро, очень нескоро. Девушка лежала навзничь, не шевелясь, чувствуя, как ноют от усталости руки и ноги. Неотрывно и бессмысленно она глядела на синий брезентовый потолок палатки. «Разве может являться призрак того, кто вовсе не умер?»

По наружному шесту палатки постучали. Винтер села, малодушно радуясь любой возможности отвлечься от тягостных видений.

– Кто там?

– Это я, – отозвался снаружи Бобби.

Винтер виновато покосилась на стопку отчетов, но сейчас уже было поздно за них приниматься.

– Входи.

Паренек проскользнул в палатку. Он потирал кисть руки, и Винтер разглядела на костяшках ссадины. На миг она прониклась сочувствием.

– Сожалею, что тебе досталось, – вслух сказала она.

– Досталось?

Винтер указала на ушибленную руку, и Бобби расплылся в широкой улыбке.

– Вы об этом, сэр? Да так, пустяковина. Один чудик из третьей роты опрометчиво подставил под мой кулак свою челюсть. Бьюсь об заклад, ему досталось куда больше. – Бобби вдруг занервничал. – Это ведь ничего, а, сэр? Вообще-то капралу не дозволено ввязываться в драку с рядовым, но ведь то был исключительный случай…

– Все в порядке, – заверила Винтер. – Ответственность целиком на мне. Кто-нибудь пострадал?

– Рядового Иблисса пришлось вдвоем уносить с поля, сэр.

– Бог ты мой. Что с ним стряслось?

– Да пожалуй, ничего страшного. – Бобби кашлянул. – Ему просто заехали в неудачное место.

Винтер озадаченно взглянула на него.

– Врезали ногой по шарам. Может, даже и не нарочно. Вы же знаете, каково это…

– Понимаю. Надеюсь, третья рота не затаит на нас злобы.

– Да пускай бы и затаит, сэр! – Бобби снова заулыбался. – Капитан нашего учебного батальона всегда поощрял стычки между ротами. Здоровое соперничество укрепляет единство части – так он говорил.

– Долго ты пробыл в учебке? – спросила Винтер.

– Месяц. Должен был шесть недель, но из-за спешки меня выпустили раньше срока. И все равно я считаю, что мне повезло.

– Почему?

– У меня был хотя бы месяц, – пояснил Бобби. – Другим рядовым досталось и того меньше. Кое-кто и в глаза не видел учебной части: с вербовочного пункта – сразу на корабли.

– Неудивительно, что они не умеют ходить строем, – пробормотала Винтер. – Ну а лейтенант об этом знает?

– Должен бы, сэр. У него все личные дела.

Это не означает, что он их читал. Или что его интересует, что там написано. Винтер помолчала, размышляя об услышанном.

– Сэр, – сказал Бобби, – я хотел поблагодарить вас.

– За сегодняшнее? – отозвалась Винтер. – Да ладно, это была простая уловка.

– Простая, но хитроумная, сэр. Ребята будут вам благодарны.

– Погоди, вот завтра наорет на них Д’Врие – и неизвестно, что останется от этой благодарности. – Винтер вздохнула. – Извини. Настроение паршивое. Ты пришел просто так или по какому-то делу?

– Чтобы сказать вам спасибо, сэр. И спросить, не принести ли вам ужин.

– Да, наверное…

Винтер окинула взглядом тесную палатку, стол, заваленный ежедневными донесениями, койку, на которой ее терзали мучительные воспоминания. Бобби словно прочел ее мысли.

– Сэр, – сказал он, – ребята приглашают вас поужинать с нами. Винтер скорчила гримасу:

– Я не хочу никому быть в тягость.

– Вы никому и не бу…

– Да брось. Сам наверняка знаешь, как это бывает. В присутствии сержанта свободно не поговоришь.

По крайней мере именно так всегда было в роте Дэвиса, хотя сама Винтер редко принимала участие в общем разговоре.

– Приходите, сэр, – сказал Бобби. – Поболтаете с нами, – может, и настроение поднимется.

Винтер хмыкнула:

– Только если ты дашь слово не называть меня «сэр».

– Так точно, сэр! – Бобби с сияющими глазами вскинулся навытяжку, и Винтер, не выдержав, расхохоталась.

Когда они вышли из палатки, приготовление ужина продвигалось уже полным ходом. В теории рота подразделяется на шесть отделений, каждое из которых возглавляет капрал. Эти отделения чаще именовали «котлами», поскольку главной их особенностью был чугунный котел, в котором готовилась пища для всего отделения. В седьмой роте границы между отделениями были явно расплывчаты, и все шесть котлов стояли вокруг общего костра. Люди брали еду из любого котла и усаживались, где им хотелось: на земле, на камнях или на пустых ящиках из-под припасов. По большей части они собирались в кружки, болтали, смеялись, играли в кости или карты.

Бобби подвел Винтер к одному такому кружку, где среди солдат она обнаружила капрала Фолсома. Люди охотно подвинулись, освобождая место на импровизированной скамье из ящиков с сухарями. Один из солдат вручил Винтер миску, полную до краев обжигающе горячей похлебкой, которую неизменно готовили на ужин, когда позволяли время и припасы. Винтер приняла у другого солдата кусок сухаря, подержала его в вареве, покуда он окончательно не размягчился, и с жадностью съела. Только сейчас она осознала, до чего голодна.

Вначале казалось, что недавние опасения Винтер оправдались. До ее прихода в компании царили оживленный разговор и смех, но теперь, в присутствии сержанта, люди притихли и с видимой неловкостью сосредоточились на еде. Бобби предложил всем представиться, после чего прозвучало с полдюжины имен, которые Винтер тут же забыла. И опять наступила тишина еще более неловкая, чем прежде.

Первый шаг к общению, как ни странно, сделал капрал Фолсом. Нарушив обычную свою молчаливость, он вдруг заметил ни к селу ни к городу:

– Вот не ожидал, что здесь будет столько ручьев и речек. Мне всегда говорили, что Хандар – бесплодная пустыня.

Бобби с радостью ухватился за эту возможность завести разговор:

– Вот и я слыхал то же самое. Сколько ни читаешь о Хандаре, все песчаные дюны да верблюды… А я вот до сих пор в глаза не видел ни единого верблюда.

– В этой части Хандара влаги побольше, – пояснила Винтер. – Мы всего милях в десяти от побережья моря, а потому здесь время от времени даже случаются дожди. К тому же мы приближаемся к долине реки Тсель. Если пройти на двадцать-тридцать миль к югу, окажешься в Малом Десоле, а там на много дней пути вокруг можно не встретить ни одного источника воды.

– А верблюдов? – спросил один из солдат, то ли Джордж, то ли Джерри.

– Верблюдов тоже не встретишь, – ответила Винтер, – по крайней мере здесь. На самом деле верблюды в Хандаре вовсе не водятся. Десолтаи используют их, это верно, но они живут в Большом Десоле, к востоку от реки Тсель.

– Десолтаи? – отозвался другой солдат. – Это те самые, что все время носят стальные маски?

Винтер рассмеялась:

– Не все, а только их вождь. Он называет себя Малик дан-Велиал, что означает «Стальной Призрак». Никому не известно, как он выглядит на самом деле.

– По мне, так прятать лицо под маской – самая что ни на есть трусость, – заметил солдат. – Сержант, а что скажете про город, к которому мы сейчас направляемся, Эш-Катарион? Он такой же большой, как Вордан?

– Вовсе нет. Скорее, это провинциальный городок.

– Но там хотя бы найдется приличная выпивка? – спросил кто- то, и вся компания покатилась со смеху.

Винтер улыбнулась:

– Раньше была, но это до того, как власть захватили искупители. Шайка чокнутых священников. Похоже, им не по душе ни выпивка, ни добрая еда, ни любые другие удовольствия.

Солдаты прыснули.

– Надо же, точь-в-точь как наши!

– Разве что в Истинной церкви, – возразил кто-то. – В нашей учебной части капеллан мог запросто перепить половину взвода.

Разговор продолжился в том же духе, и мало-помалу напряжение рассеялось. Многие солдаты были выше Винтер ростом, и поэтому ей зачастую приходилось смотреть на собеседника снизу вверх, и тем не менее, глядя на округлые, добросовестно выбритые лица, она вдруг остро осознала, насколько на самом деле старше этих ребят. В компании, сидевшей кружком у котла, никому не было больше восемнадцати. Все они были мальчишками, лишь недавно покинувшими родной хутор или свое жилище в Вордане, и за их усмешками, за внешним молодечеством Винтер распознала тревогу и страх.

И все эти ребята искали опору и поддержку именно в ней. Именно она знала, что к чему, знала все тонкости жизни в Хандаре и армейской службы. Это было трогательно и в то же время пугающе, поскольку в полной мере давало понять, чего именно ожидают солдаты от своего сержанта. Когда речь зашла о том, как ловко Винтер сегодня избавила роту от тягот строевой подготовки, никто из солдат даже не поблагодарил ее, как это сделал чуть раньше Бобби. Такой поступок казался им совершенно естественным, частью обязанности сержанта беречь рядовых от безумных прихотей командования. Несколько раз зло прошлись по персоне Д’Врие. Первая шутка была произнесена осторожно, но, когда Винтер громко расхохоталась вместе со всеми, пала еще одна преграда, отделявшая ее от солдат.

– А что скажете про полковника Вальниха? – спросил новобранец по имени Джордж – Винтер почти не сомневалась, что правильно запомнила имя этого рослого юноши с мышиного цвета волосами и веснушчатым лицом. – Поговаривают, будто он ненормальный.

– Он, верно, здорово проштрафился, если его назначили на эту должность, – заметил Натан. Низенького роста, в очках, он явно считал себя специалистом по армейским делам.

– А я слыхал, что он вызвался добровольцем, – отозвался другой солдат, чье имя Винтер никак не могла запомнить.

– Тогда и впрямь ненормальный, – заключил Джордж.

– Сержант, а вы как думаете? – спросил Натан.

Винтер стесненно пожала плечами:

– С полковником я не сталкивался, но капитан Д’Ивуар – ветеран Первого колониального. Он не позволит этому Вальниху наделать совсем уж непозволительных глупостей.

– И какого же дьявола тогда нас погнали в этот поход? – осведомился Джордж.

Здесь мнения разделились. Натан был уверен, что искупители сбегут в горы, как только убедятся, что ворданаи не намерены шутить. Джордж неуклонно твердил, что полковник Вальних ведет их на верную гибель, хотя, как ни странно, подобная перспектива ничуть его не беспокоила. Бобби заявил, что они попросту сопровождают принца, который будет вести с мятежниками переговоры, покуда не достигнет приемлемого соглашения. Однако самое глубокомысленное предположение высказал Фолсом. Когда здоровяк капрал откашлялся, вся компания почтительно стихла.

– По-моему, – проговорил Фолсом, – полковник Вальних хочет показать начальству, что он не сдался без боя. Понимаете? Он не может так просто взять и отправить нас всех на родину, в Вордан. Он должен хотя бы разок сразиться с врагом, а не то министерских удар хватит от злости. Потому-то нас и погнали в этот поход. – Он пожал плечами. – По крайней мере, я так считаю.

После этой речи разговор опять вернулся к лейтенанту Д’Врие, и Винтер воспользовалась этим, чтобы покинуть компанию. Поднявшись на ноги, она похлопала Бобби по плечу, и парнишка взглянул на нее.

– Поговорим? – предложила Винтер.

Они отошли прочь от небольшого кружка. Солнце уже скрылось за горизонтом, и небо стремительно темнело, обретая лилово-серый оттенок. Винтер запрокинула голову, завороженно глядя в вышину, где уже загорались первые звезды. Для того, кто вырос в чадных, освещенных факелами многолюдных кварталах Вордана, хандарские ночи становились настоящим откровением. Здешние звезды не мерцали изредка кое-где, но бесчисленными сотнями, тысячами сверкали во всем небе, а взошедшая луна была такой огромной и ясной, что, казалось, ее можно коснуться рукой.

Немало времени прошло с тех пор, когда Винтер вот так любовалась ночным небом, но сейчас ей пришло в голову, что Бобби и другие новобранцы сегодня, наверное, впервые разглядели это великолепие. Интересно, кто-нибудь из них проведет нынешнюю ночь, глазея с открытым ртом на звезды – как когда-то делала сама Винтер.

Ей захотелось поблагодарить капрала за то, что вытащил ее из палатки, но девушка не представляла, с чего начать разговор. Она глянула на лицо Бобби, едва различимое в ускользающем свете сумерек, – и стало ясно, что паренек и так все понимает. Винтер благодарно вздохнула.

– Во время разговора, – сказала она вслух, – мне пришла в голову одна мысль. Правда, из-за нее нас могут здорово взгреть.

– Излагайте, – оживился Бобби.

– Главное – как следует рассчитать время. – Винтер задумчиво покусала нижнюю губу. – Нужно будет потолковать с ребятами этой же ночью, чтобы завтра все собрались сразу после того, как закончится переход…

– Заряжай!

Винтер решила обойтись без барабанной дроби, которую предписывал устав. Для безупречного выполнения строевых упражнений считалось существенным, чтобы каждый солдат совершал двадцать шесть номерных движений одновременно со своими товарищами, подстраиваясь под бой барабанов, однако на практике Винтер обнаружила, что барабаны только сбивают людей с толку. Вместо этого она вышагивала вперед и назад вдоль строя в три шеренги, задавая ритм собственными шагами.

Рядовые, уже взмокшие от пота, ожесточенно возились со своим оружием. Винтер сочувствовала им всей душой. Заряжание – процедура не из простых. Вначале берешь бумажный патрон с отмеренным заранее количеством пороха и свинцовой мушкетной пулей и зубами разрываешь его пополам, зажимая свинцовый шарик во рту, а другой рукой придерживая часть патрона с порохом. Потом открываешь затвор, насыпаешь немного пороха на затравочную полку и закрываешь обратно. Оставшийся порох высыпается в ствол, для чего необходимо упереть основание мушкетного ложа в землю и прижать его к сапогу. Клочки бумаги наугад сыплются вслед за порохом. Наконец выплевываешь пулю и остатки патрона в ствол, выдергиваешь железный шомпол, закрепленный в кольцах под стволом, и двумя-тремя сильными ударами забиваешь на место всю эту смесь.

Лишнего пороха, чтобы упражняться в заряжании, не было, а потому рота только изображала жестами все последовательные шаги. Когда шомпола со скрежетом вернулись в закрепленные под стволом кольца, солдаты снова взяли мушкеты на изготовку, то есть прижали к боку, пальцами левой руки обхватив ложе. Кто-то проделал это быстрее, кто-то медленнее. Винтер, отсчитывая удары сердца, определила, что прошло не меньше тридцати секунд, прежде чем рота пришла в полную готовность. Она поцокала языком.

– Целься! – прокричала она, отходя в сторону, чтобы не заслонять предполагаемую линию огня. Солдаты, как один, вскинули мушкеты к плечу и взвели курки. Где-то в строю Винтер расслышала тихую брань – кто-то замешкался с выполнением команды, кто-то заехал мушкетным стволом по голове соседа. Только первая и вторая шеренга взяли оружие на изготовку, третья ждала. Дула мушкетов торчали вдоль всего строя, точно иглы дикобразов.

Винтер выждала еще несколько ударов сердца и снова крикнула:

– Пли!

Восемьдесят пальцев надавили на спусковые крючки. Плавно отъехали затворы, защелкали кремни, высекая искры о сталь. Без пороха выстрелы вышли почти беззвучными, если не считать россыпи торопливых щелчков. Винтер прошла назад и вновь остановилась перед колонной.

– Заряжай!

И все началось сначала.

Они упражнялись так уже добрый час. Переход завершился в полдень, и седьмая рота, подбадриваемая Винтер, проворно поставила палатки, обустроила лагерь и почти бегом ринулась на строевой плац задолго до появления лейтенанта Д’Врие. На плацу, кроме них, не было еще ни души. Винтер заранее повторила все, чего хотела добиться от своих солдат: кое-какие азы из устава и несколько мелочей, которых не было в учебнике по строевой подготовке. Если уж они собрались заняться муштрой, нужно извлечь из этого пользу.

Когда Винтер изложила свою идею, кое-кто из солдат застонал, но девушка видела, что многие лица просветлели от облегчения. Бобби говорил, что некоторые новобранцы после призыва не успели даже побывать в учебной части, кому-то досталось лишь несколько дней, кому-то – пара недель начальной подготовки, на которую в идеале полагалось полтора месяца. Даже ворчуны в итоге вынуждены были признать, что идея Винтер выглядит куда заманчивей, чем бесконечные сбои при выполнении запутанного действа наподобие «наискосок вправо ускоренным шагом».

В самый разгар заряжания, когда еще возились с шомполами, Винтер развернулась к ним лицом и гаркнула:

– В каре строй-ся!

Это оказалось внове даже тем, кто прошел полную начальную подготовку, так как в учебнике не было ни слова о том, чтобы построить в каре роту, но Винтер уже отрабатывала с солдатами эту команду, и после нескольких повторений они усвоили основную идею. Рота тотчас прервала заряжание, и солдаты, стоявшие по краям – десять рядов с каждой стороны, – развернулись кругом, шагнули в тыл строя и встали рядами позади первых трех шеренг. Таким образом строй вдвое сократился в длине и вдвое прибавил в ширине.

Заняв свои места, солдаты разом выхватили из кожаных ножен штыки. Эти лезвия – десять дюймов смертоносной заостренной стали – насаживались с поворотом на шип у ствола, превращая мушкет в некое подобие копья. Едва штыки были примкнуты, первая шеренга припала на одно колено, а вторая вскинула мушкеты под углом над головами первой. Ряды по бокам строя развернулись на девяносто градусов, лицом наружу.

Команду выполнили – по крайней мере на этот раз. В итоге, педантично заметила Винтер, получился не столько квадрат, сколько прямоугольник – зато его легко было построить, а ряды грозно сверкающих штыков выглядели вполне внушительно. Солдаты в третьей шеренге продолжали заряжание – не слишком ловко, поскольку старались не пораниться о собственные штыки, – и, покончив с этим делом, тоже вскинули мушкеты. Расчет был на то, что сочетание острой стали с залпами выстрелов создаст непреодолимую преграду для вражеской кавалерии.

Винтер выждала несколько мгновений и скомандовала: «Перестроиться!» Каре преобразилось в прежний строй, причем беспорядка и замешательства в этом обратном действии было значительно больше, чем в предыдущем. Винтер мысленно отметила, что этот момент придется отработать еще несколько раз.

К этому времени плац уже понемногу заполнялся людьми, и седьмая рота удостоилась нескольких любопытных взглядов других офицеров. Винтер словно не замечала их, все внимание уделяя своим солдатам, при этом она расположила их так, чтобы хорошо видеть дорогу к лагерю. Разглядев издалека припудренные волосы и тросточку лейтенанта Д’Врие, она прервалась и наклонилась к Бобби.

– Веди роту к концу плаца и обратно, хорошо? – сказала она. – Я потолкую с лейтенантом.

– Так точно! – отозвался капрал, буквально лучась счастьем от такого ответственного поручения. Выйдя из строя, он махнул рукой барабанщикам, которые сидели поодаль на земле, поскольку до сих пор в них не было никакой необходимости. – Рота, по направлению к центру, обычным шагом вперед марш!

Барабаны завели глухой тягучий ритм обычного шага, и седьмая рота более-менее приличным строем двинулась в указанном направлении. Винтер осталась на месте и, стоя по стойке «смирно», дожидалась Д’Врие. Молодой офицер озадаченно посмотрел, как его солдаты строевым шагом уходят прочь, а затем устремил все внимание на Винтер.

– Что здесь происходит? – осведомился он.

Винтер откозыряла:

– Исправительное учение, сэр!

Д’Врие беззвучно зашевелил губами, переваривая эти слова.

– Исправительное учение?

– Так точно, сэр!

– Я получил донесение от лейтенанта Андерса, – промолвил Д’Врие. – Он был чрезвычайно недоволен…

– Так точно, сэр! – перебила его Винтер. – Стыд и позор, сэр! Готов нести всю полноту ответственности, сэр!

– Еще бы ты не был готов! – заметил лейтенант с легкой иронией. – А теперь…

– Парней надо было подучить дисциплине, сэр!

– Да, пожалуй, – с подозрением согласился Д’Врие. – Дисциплина, безусловно, важна, но мои занятия…

– Они недостойны вашего внимания, сэр! – отрывисто рявкнула Винтер. – Шайка симулянтов, сэр! Ну да я вколочу в них прилежание, сэр!

– Вколотишь прилежание, – повторил Д’Врие, явно получая удовольствие от этих слов. И бросил взгляд в дальнюю часть плаца, где Бобби только что развернул колонну и строевым шагом повел назад. – Им и вправду не помешает кое-что вколотить.

– Как я уже говорил, сэр, я готов нести всю полноту ответственности, сэр! Дисциплина будет восстановлена, сэр!

Наступило недолгое молчание. Д’Врие несколько раз провел ладонью по усам и решил, что в конечном итоге одобряет позицию сержанта.

– Действительно, – проговорил он, и в голосе его слышалась крепнущая уверенность. – Исправительное учение. Недурная работа, сержант. Надеюсь вскоре увидеть положительные результаты.

– Вы их увидите, сэр!

– Продолжай, продолжай в том же духе. – Лейтенант потыкал тросточкой комок земли. – Что ж, препоручаю это дело тебе.

– Сэр! Можете на меня положиться, сэр!

– Безусловно.

Д’Врие направился прочь, отчасти сбитый с толку, но тем не менее довольный. Вернулся Бобби, остановился рядом с Винтер, знаком приказав барабанщикам умолкнуть, и девушка одарила капрала улыбкой.

– Вы отделались от него?

– Пока что да, – ответила она. – Ничто так не сбивает с толку офицера, как неистовое поддакивание.

Винтер выучилась этой уловке у Дэвиса, чьи отрывисто лающие «Так точно, сэр!» чуть не доводили до слез многих вышестоящих. Здоровяк-сержант, что бы там ему ни приказали, почти всегда ухитрялся провернуть дело на свой лад. Винтер неприятна была мысль, что она переняла у этого типа нечто и впрямь полезное для себя, однако в нынешнем положении сетовать на это было, пожалуй, неуместно.

Она вздохнула.

– Рано или поздно нам все же придется поупражняться в этом треклятом шаге наискосок вправо. Д’Врие захочет убедиться, что мы выполняем его как положено. Впрочем, пара дней отсрочки у нас, скорее всего, есть, и я предпочту потратить это время на что-нибудь более стоящее.

Винтер проговорила это с уверенностью, которой на самом деле не испытывала. Хоть она и прослужила в Колониальном полку целых два года, ей ни разу не довелось участвовать в настоящем сражении. Весь ее боевой опыт включал маршировку на плацу, парады и краткие перестрелки с разбойниками или мародерами, которые всегда предпочитали удрать либо сдаться в плен, чем ввязаться в бой. Сейчас она в основном действовала вслепую, но признаться в этом Бобби не осмеливалась.

– Так точно, сэр! – отозвался капрал. И немного несмело добавил: – Я не знал, сэр, что построение роты в каре – уставной маневр.

– Потому что он неуставной, – сказала Винтер. Обычно в каре строился батальон – тысяча человек. – Но прежний полковник однажды сказал мне, что, если в твоем распоряжении осталось хоть четыре солдата, они обязаны уметь построиться в каре. Учитывая недавнее происшествие на марше, я решил, что нам стоит немного поупражняться.

– Верно сказано, сэр. – Бобби глянул на солдат, стоявших у нее за спиной. Пользуясь краткой передышкой, одни утоляли жажду из фляжек, другие обмахивали себя чем попало, спасаясь от жары. – Может, продолжим, сэр?

Винтер кивнула.

Вечером этого дня Бобби и Графф обучали Винтер игре в карты, традиционному солдатскому развлечению. В силу своей намеренной отчужденности Винтер до сих пор не познала этой премудрости. Когда она вскользь упомянула об этом, все выразили дружное изумление, и после этого уже ничего не оставалось, кроме как согласиться играть.

Пока в котлах готовился ужин, Графф позвал еще двух капралов, пару рядовых и сразу ударился в объяснения – настолько сложные, что из трех слов Винтер понимала в лучшем случае одно. К тому же изложение правил Графф перемежал затяжными экскурсами в тактические приемы, да к тому же игра, которую он выбрал, по числу исключений и особых случаев явно превосходила армейский устав.

– Ну вот, скажем, он выкладывает тройку, – разливался Графф, не замечая, что его подопечный в полном замешательстве. – Или две тройки, или две четверки, но ни в коем случае не две пятерки, потому что тогда он может собирать черепаху. Дальше твой ход – открываться, удваивать, играть или пасовать. Открываться лучше не стоит, потому что даже если ты выиграешь, то получишь только его ставку, а с тройкой против девятки это самое большее шестьдесят-сорок. Если решишь удваивать, то вам обоим тянуть еще по одной карте, а он рассчитывает хотя бы на короля, потому что тогда сможет попробовать сорвать банк, а тебе нужна бы скорее шестерка или семерка, но ни в коем случае не пятерка – не забывай про черепаху. Итак, скажем, ты удваиваешь. Вы оба делаете еще одну ставку…

Он взял из своей горки монет одну, бросил ее в котелок, затем проделал те же манипуляции со скромной горкой монет, лежавших перед Винтер. Она поймала взгляд Бобби, сидевшего напротив в тесном кружке игроков. Паренек пожал плечами и криво усмехнулся.

– Это что еще такое? – гулко громыхнуло вдруг над головой Винтер. – Азартные игры? Карис этого не одобрит, Святоша, ой не одобрит! Гляди-ка, стоило мне на полминуты упустить тебя из виду, и ты уже вовсю катишься по кривой дорожке!

Сердце Винтер застыло, и на мгновение она утратила способность дышать. Другие игроки не сводили с нее глаз, а потому она заставила себя повернуться лицом к тени, которая зловеще нависла за спиной.

– Сержант Дэвис, – напряженно проговорила Винтер.

Здоровяк хохотнул:

– Вечер добрый, сержант Игернгласс.

Он двинулся вдоль кружка игроков, ни на секунду не сводя черных глаз с лица Винтер. Бугай и Втык, маячившие позади сержанта, следовали за его великанской фигурой, точно верные псы. Оказавшись напротив Винтер, он протолкался вперед и уселся, скрестив ноги. Солдаты слева и справа торопливо подвинулись, чтобы освободить место.

– Я тут подумал – схожу-ка гляну, как поживает наш Святоша, – гулко сообщил сержант. – Наверняка ведь он вам рассказывал обо мне. Старина Дэвис и все такое прочее. Это ведь я научил его всему, что он знает.

– Добро пожаловать в седьмую роту, сержант Дэвис! – бойко воскликнул Бобби.

Дэвис словно и не услышал его.

– Ну, Святоша, и как же ты поживаешь?

Время как будто откатилось на неделю назад. Весь мир заполнился Дэвисом в сопровождении мерзко ухмылявшихся Бугая и Втыка. Больше года сержант был неотъемлемой частью жизни Винтер. За последние дни, избавившись от его постоянного гнета, она настолько ощутила свободу, что даже посмела приподняться с колен. И вот он снова явился, чтобы втоптать ее в грязь.

– Неплохо, – выдавила она вслух. – Вполне.

– Видели бы вы, что он устроил вчера! – выпалил Бобби со смехом, явно не чувствуя напряженности. – Лейтенант Д’Врие сказал нам…

– Да нам всем есть что порассказать забавного про нашего Святошу, – вкрадчиво проговорил Дэвис. – Помните, как-то все отправились в кабак и мы скинулись, чтобы купить ему шлюху?

– Уж я точно помню! – подхватил Втык. – Бог мой, до чего же красивая была девка! Стоит этак голенькая, в чем мать родила, открываем мы дверь в комнату Святоши, он глядит на меня, а я говорю: «На вот, приятель, пользуйся, это все для тебя!»

– И тут, – продолжил Втык, – Святоша говорит девке, чтоб пошла прочь. Столько стараний, и все впустую! А Бугай возьми да и скажи ему: «Чертовы мученики, Святоша, у тебя, что ли, члена нет?»

Дэвис лишь усмехнулся, не сказав ни слова. Винтер хорошо помнила, что случилось потом. Бугай, настолько пьяный, что едва стоял на ногах, с этими словами хотел сунуть руку ей между ног, видимо, для того чтобы подтвердить свою догадку. Когда Винтер шагнула в сторону, Втык схватил ее сзади. В завязавшейся стычке она лягнула Бугая в лицо и укусила Втыка за тыльную сторону ладони.

Правосудие вершил сержант. Он заявил, что не может допустить драк в роте и Винтер полагается получить воздаяние за причиненный ущерб – причем дважды. Чтобы все было по справедливости, он, сержант, займется этим сам. Первый удар – кулаком в лицо – едва не сломал Винтер нос; от второго – под дых – она скрючилась, и ее вытошнило на пол. Остальные смотрели на это и смеялись.

Помимо воли Винтер коснулась рукой лица – верней, того места на лице, где когда-то багровел огромный кровоподтек. Дэвис заметил этот жест, и ухмылка его стала шире.

– Ну как, сержант, может, потолкуем с глазу на глаз? – осведомился он. – По-мужски, так сказать. Помянем старые добрые времена.

Опасаясь любопытных взглядов своих подчиненных из седьмой роты, Винтер нервно кивнула. Дэвис и его спутники встали. Девушка повела их в сторону своей палатки, подальше от костров и котлов с ужином. Все четверо остановились в узком проходе между двух брезентовых стен.

– Сержант, – сказал Дэвис. – Ты – и вдруг сержант. Долбаные мученики, в какое дерьмо катится армия?

– Я этого не хотел, – проговорила Винтер. – Я говорил капитану…

– Я‑то думал, что посылаю тебя на геройскую смерть, – перебил Дэвис, – а капитан произвел тебя в сержанты. Как же ты этого добился, а?

– Верно, отсосал у капитана, – подсказал Втык.

– Ротик у Святоши и впрямь хорошенький, – задумчиво проговорил Бугай. – Почти как у девчонки.

– Так и было, Святоша? – с нажимом продолжал Дэвис. – Ты ублажил капитана? Думал, что обставишь старину Дэвиса? Что ж, дельце недурное: отсосал у кого надо – и бац, повысили в звании. Надо было подставить капитану свою задницу – тогда он, глядишь, произвел бы тебя в лейтенанты, и старине Дэвису пришлось бы тебе козырять. Тебе! Вот бы здорово было, а?

– Чего вы хотите? – выдавила Винтер.

– Чего я хочу? – повторил Дэвис. – Бог ты мой, да я и сам не знаю. Наверное, служить в армии, где такому дерьму, как ты, не дают повышение через головы порядочных людей, где такого выскочку можно пришибить законным образом. Ну да мне такое не светит, верно? – Он пожал могучими плечами. – Вот что я предлагаю. Ты пойдешь к капитану и скажешь, что больше не можешь быть сержантом. Что тебе это дело не по плечу. Не справляешься. Можно будет еще разок отсосать у него, если придется… а потом вернешься под крылышко старины Дэвиса. Тебе это понравится, верно?

– Капитан меня не отпустит. – Винтер ощутила, как руки сжимаются в кулаки. – Я пробовал отказаться, но он не захотел…

– Пробовал? Потому что слишком хорош, чтобы быть простым сержантом? – Дэвис придвинулся так близко, что в ноздри Винтер ударила гнилостная вонь его дыхания. – Ах ты, долбаный Святоша! Может, ты просто слишком хорош для этого бренного мира? Верно?

– Может, нам стоит ему… как это… подсобить? – услужливо предложил Бугай.

Дэвис ухмыльнулся. Винтер вдруг поняла, что сейчас он ее ударит. Она напряглась, приготовившись увернуться, но Бугай и Втык встали по бокам от нее, точно зажав в тиски.

– Сержант!

Это был голос Бобби. Дэвис застыл. Винтер осторожно глянула через плечо. Паренек стоял в самом конце прохода, и огонь костров подсвечивал его силуэт.

– Мы еще не договорили, – проворчал Дэвис. – Мотай отсюда.

– Дело в том, – промолвил Бобби, продвигаясь вперед, – что у нас как раз в самом разгаре партия, а без сержанта продолжить никак не получится. Так что не могли бы вы отложить свой разговор до утра?

Бугай преградил путь капралу. Ветеран был на добрый фут выше новобранца и на добрых полсотни фунтов тяжелее. Рядом с Бобби он выглядел сущим великаном.

– Сержант ясно сказал – мотай! – прорычал он. – Мы заняты!

– Но…

Бугай возложил руки на плечи Бобби и как следует надавил. У паренька подкосились ноги, и он помимо воли рухнул на колени.

– Вот что, детка, – процедил Бугай, – быстро уползешь отсюда – останешься цел, ясно?

Винтер перехватила взгляд Бобби. «Беги!» – мысленно взмолилась она, но мольба, судя по всему, не дошла до адресата. Паренек улыбнулся и быстро глянул вверх.

– Прошу прощенья, – прозвучал за спиной у Дэвиса гулкий бас. Затем капрал Фолсом шагнул вперед и одарил Винтер улыбкой.

Дэвис обернулся с перекошенным от ярости лицом… и замер, мгновенно переоценив обстановку. Будучи крупного сложения, он привык добиваться подчинения одним своим могучим видом, однако Фолсом почти не уступал ему в росте. Более того, туша Дэвиса после нескольких лет вольготного житья в Эш-Катарионе изрядно заплыла жиром, зато капрал был крепок и мускулист, как молотобоец. Его поза говорила о том, что парню часто доводилось использовать физическую силу, – он стоял на носочках, в любое мгновение готовый к броску.

Втык тоже развернулся к Фолсому, и на несколько секунд в проходе воцарилась угрожающая тишина. Винтер хотелось пронзительно закричать, броситься наутек… сделать хоть что-нибудь. И еще она желала, чтобы капрал Фолсом размазал жирную физиономию Дэвиса по его же жирному затылку, но в то же время сама мысль об этом пугала ее до немоты. Кто пойдет против Дэвиса, больно поплатится – эту нехитрую истину Винтер давно заучила наизусть. Лучше уж не попадаться ему на глаза. Вот только сейчас это, к сожалению, было невыполнимо.

Напряженную паузу нарушил топот сапог, раздавшийся за спиной у Бобби. Из-за поворота, слегка пыхтя, появился капрал Графф, а за ним следовало еще с полдесятка дюжих солдат. Дэвис принял решение. Он расправил плечи, и лицо его перекосилось в подобии улыбки.

– Серьезные у вас игры, как я погляжу, – проговорил он и с добродушным видом похлопал Втыка по плечу. – Что ж, я думаю, мы с вашим сержантом уже более-менее закончили свое дельце. – Дэвис ухмыльнулся Винтер, и глаза его зловеще полыхнули. – Ты уж побереги себя, Святоша. Мы ж не хотим, чтобы с тобой стряслась беда, верно? Гляди, как бы не наступить на скорпиона.

Винтер знала, что он имел в виду. Это было традиционное прикрытие для побоев, случавшихся в роте. Когда избивали какого-нибудь беднягу так сильно, что он истекал кровью и не мог явиться на перекличку, его сослуживцы обычно сообщали, что он наступил на скорпиона.

Бобби одарил Дэвиса ясной невинной улыбкой:

– Можете не беспокоиться, сержант. Мы за ним присмотрим.

– Да уж, – пробасил Фолсом из-за спины Дэвиса. – Не беспокойтесь.

– Что ж, теперь я уж точно буду спать спокойно. – Дэвис потер руки, изображая неумеренную веселость. – Пойдем, парни. Пускай Святоша и его новые друзья спокойно поужинают.

Бугай явно обрадовался возможности уйти подобру-поздорову. Втык замешкался было, сверля неприязненным взглядом Фолсома, но, когда Дэвис коротко глянул на него, покорно двинулся прочь. Солдаты, толпившиеся за спиной у Граффа, расступились, чтобы пропустить троицу. Через несколько секунд до Винтер донесся гулкий хохот Дэвиса.

– Сержант! – окликнул Бобби, подходя ближе. – Вы как, в порядке?

– Да, конечно, – невольно ответила Винтер. Она до сих пор дышала учащенно, и сердце неистово колотилось в груди. Желудок словно стянуло тугим узлом.

– Сдается мне, вам надо прилечь, – сказал Бобби, шагнув к ней вплотную. – Дайте я помогу вам…

Он едва успел прикоснуться к Винтер – она тут же резко оттолкнула его руку. Это был отработанный годами рефлекс, и девушка тотчас пожалела, что не сдержалась. Выражение глаз Бобби напомнило ей щенка, которого пнули ногой. Винтер судорожно сглотнула и расправила плечи, стараясь взять себя в руки.

– Все в порядке, – бросила она. – Ничего не случилось. Мне просто нужно отдохнуть. – И добавила, оглядевшись по сторонам: – Вы все свободны. Идите ужинать.

Солдаты, стоявшие за спиной у Граффа, отступили в сторону, когда Винтер, пройдя мимо них, нырнула в свою палатку. Она опустилась на походную койку и, не зажигая лампу, обхватила руками живот, мышцы которого закаменели от напряжения, словно помня сокрушительный удар мясистого кулака Дэвиса.

По шесту палатки постучали.

– Это я, Графф.

Винтер не хотелось видеть ни его, ни кого-либо другого, но прогнать капрала было бы вопиющей неблагодарностью.

– Заходи, – сказала она.

Графф протиснулся в палатку. На лице его читалось легкое замешательство. Винтер вопросительно взглянула на него.

Капрал кашлянул.

– Я хотел извиниться, – проговорил он. – За то, что вмешался без спроса. Мне подумалось, что стоит так поступить, но это, конечно, было бесцеремонно, и вы имеете полное право на меня сердиться.

Винтер помотала головой, не произнеся ни слова.

– Джим за вас беспокоился, – пояснил Графф. – Он парень наблюдательный, хотя чаще всего помалкивает о том, что увидел. Их было трое, а вы – один, и мы решили, что это… в общем, не совсем честно. Тогда я пробежался по лагерю и собрал нескольких ребят из тех, что явно не понаслышке знают, что такое хорошая драка.

– Спасибо, – с трудом выговорила Винтер.

Графф заметно расслабился.

– Дело в том, – сказал он, – что я хорошо знаю эту породу. Ничего нет хуже сержантов, которые служат в захолустье, – я, само собой, не о присутствующих. Получает такой сержант на медный грошик власти и сам превращается в медного божка. Еще хуже, когда он при этом здоровый бугай вроде этого самого Дэвиса. – Графф пожал плечами. – Ну да насчет него можете не беспокоиться. Подобные типы все как один в душе закоренелые трусы. Стоит дать им отпор, и они тут же подожмут хвосты.

Винтер покачала головой. Она знала Дэвиса. Он – грубая скотина, любитель притеснять и унижать и, вполне вероятно, в душе трус… но, помимо этого, он чудовищно самолюбив и самонадеян, а еще коварен и хитер. Дашь ему отпор – и он изыщет способ избежать прямой стычки, найдет возможность нанести удар тогда, когда этого меньше всего ожидаешь.

– Я для такого не гожусь, – тихо проговорила Винтер.

– Для чего?

– Для всего этого. – Она неопределенно махнула рукой. – Какой из меня сержант? Я понятия не имею, что и как надо делать, а теперь еще и Дэвис…

Она помотала головой, чувствуя, как вдруг перехватило горло, и с трудом повторила:

– Я для такого не гожусь.

– До сих пор вы справлялись отменно, – сказал Графф. – Мне, чтоб вы знали, довелось служить под началом сержанта, который был много хуже.

– Но что мне теперь делать?

– Для начала – вернуться и поужинать. Горячая пища вам не повредит.

Винтер медленно кивнула. Но прежде чем она успела подняться с койки, по шесту опять застучали – быстро и лихорадочно.

– Что такое? – рявкнул Графф.

– Это я, Бобби! – отозвался знакомый голос. – Пойдемте, пойдемте скорей! Вы должны это увидеть!

Эскадрон кавалерии вернулся в лагерь и сейчас продвигался вдоль дорожки, отделявшей палатки седьмой роты от других. Во главе отряда Винтер разглядела Зададим Жару, напыжившегося от гордости, точно петух-забияка. Свыше десятка кавалеристов ехали за ним, образуя некое подобие квадрата, в середине которого плелись четверо пеших. Именно они и привлекли всеобщее внимание.

Большинство новобранцев, наверное, до сих пор не видели ни единого хандарая – если не считать гребцов на шлюпках, которые отвозили их на берег. Туземцы были гораздо ниже ростом, чем ворданаи, черноволосые, с серовато-коричневой кожей. Впрочем, цвет кожи не у всех был одинаков; хандараев называли серокожими, и Винтер, когда только прибыла сюда, ожидала увидеть вокруг людей цвета пушечной бронзы, однако в Эш-Катарионе ей встречались самые разные оттенки – от пепельно-серых физиономий знати до исчерна-бурых десолтайских лиц, прокаленных до хруста пустынным солнцем.

В этом отношении четверо пеших хандараев представляли собой нечто среднее. Изнуренные и изрядно отощавшие, они были одеты в изношенные мешковатые белые балахоны, щедро разукрашенные красными и желтыми клиньями.

– Кто это такие? – спросил Бобби, стоявший рядом с Винтер.

– Не крестьяне, уж это точно, – отозвался Графф. – Гляди-ка, у них патронные сумки.

– Искупители, – сказала Винтер. Красно-желтые клинья были ей слишком хорошо знакомы. – Эти знаки символизируют пламя.

– А что же они здесь делают? – удивился Бобби. – Я думал, все искупители сидят в столице.

– Разведчики, – сухо произнес Графф. Винтер кивнула.

Бобби растерянно посмотрел на нее, затем на капрала:

– Что это значит?

– Это значит, что где-то там, – Графф указал на восток, – находится армия.

– Это значит, что скоро нам предстоит вступить в бой, – сказала Винтер. Глядя сейчас на угрюмых фанатиков, она чувствовала, что почти способна позабыть о существовании Дэвиса.