Тысячеликий демон

Глава 21. Скандал

В конце концов, это должно было когда-нибудь случиться, и случилось. В Воиград прибыли братья. Наверно всё княжество вышло поглядеть на это великолепное зрелище, и старики, утирая слезы, вспоминали, как когда-то, лет уж тридцать назад, приснопамятный царь-батюшка Блажен отправлялся на запад, во главе примерно такого же сверкающего войска. Отправлялся в свой последний поход. Глупый Эйк! И что ему дала та победа? Ничего, лишь чашу с цикутой! Вот так владыки Треары отблагодарили своего последнего героя – отравили его и присягнули на верность пяти королям, которые превратили еще совсем недавно могущественнейшую империю в собственную игрушку.

Дубичские братья, в сопровождении своих дружин, одна блистательней другой, с торжествующим видом ехали вдоль убогих улочек черного Воиграда, и огромная масса бедных людей кланялась им в ноги. Нависшее над устьем, словно напоротое на гниющую в воде флотилию закатное, солнце мешало встречающей делегации пристальней рассмотреть почетных гостей.

– Почему они падают ниц перед ними? – спросил Мечеслав, горделиво восседая на коне. С ним были Авксент, Горыня, Искра и Олег – все тоже на конях. Позади, всё тем же полукругом, выстроились бояре, и Искре казалось, будто они куклы, вытащенные из пыльного чулана – необходимый элемент устрашения всех приезжающих в гости. Прошло чуть больше недели после помолвки царя с венежанской княжной – Мечеслав был пылко влюблен в нее, чего она о себе сказать не могла. Она так и не определилась, что чувствует к этому человеку, сжимавшему сейчас ее ладонь – любовь? Вряд ли. Простая симпатия? Или способ уйти от одиночества?

– Ты у меня спрашиваешь? – спросила Искра. Она чувствовала себя в роли воиградской царицы крайне неуютно. К тому же ей было немного… стыдно перед ее братом. Он не одобрял ее внезапного союза с Мечеславом и не скрывал этого.

– Если ты знаешь ответ, то скажи, – ответил царь и повернулся к советнику. – Вообще-то я хотел узнать твое мнение, Авксент.

– Ваше величество, – пропыхтел он, держась за поводья так, будто они могли уберечь его от падения с коня. – Простите, ваше величество, но… простой народ не думает, не размышляет о насущных проблемах, так как мы. Простой народ покоряется зрелищу.

– То есть, – чуть нахмурившись, проговорил Мечеслав, – ты хочешь сказать, что мои подданные готовы признать царем любого, сверкающего златом и серебром?

– Ну… простите, ваше величество. То есть, наш народ так обнищал, что… и о Дубиче идет такая слава – мол, они богаты и что Военег… он так грозен…

– Успокойся, я понял.

Последние дни стали самыми напряженными во взаимоотношениях Мечеслава со старшим сыном. Андрей всё чаще пропадал в библиотеке с Доброгостом, а когда показывался на людях, упрекал отца во всём, и особенно в решении пригласить на свадьбу братьев. "Ничего хорошего из этой затеи не выйдет, – говорил он в крайнем раздражении. – Не знаю, каковы планы у Военега, но Борис точно предложит тебе присягнуть ему. Нет, я неправильно выразился. Он потребует твое княжество себе".

Мечеслав отмалчивался и часто уединялся. В будущем царству Всеслава Великого угрожала перспектива стать одной из провинций Дубича – вечного соперника. И сейчас, глядя на щенячий восторг бедноты, он понимал, что угроза эта как никогда реальна.

Искра как могла, поддерживала его. Но она не понимала, что плохого в дубичах? Как могут люди, одной с нами крови, быть непримиримыми врагами? И что плохого в объединении двух народов? "Степняки видят в вас рабов, – отвечал на это Мечеслав. – К сожалению, дубичские братья видят в нас тоже самое. И хотя мы говорим на одном и том же языке, и у нас схожие обычаи, вся история наша – это постоянная вражда, обиды, оскорбления, войны и так далее. У Бориса есть повод обижаться на Воиград. Причина этому – деяния моего достославного батюшки Блажена".

И тогда Искра сделала ему предложение, удивившее ее саму, – объединиться с Волчьим Станом. В конце концов, можно просто сыграть на этом – вряд ли братья в курсе событий, происходивших с нею в Шагре. О реальной силе ее родного княжества они тоже ничего не знали, как и о степняках. Хороший ход – оставалось только уговорить Горыню, а ее батюшка… но он наверняка уже умер.

К счастью, Горыня был не против. Но Андрей все равно остался недоволен. "Что-то поздно ты спохватился, отец, – сказал он. – Где ж ты был раньше? Одиннадцать лет сидел на престоле, и только сейчас вспомнил, что оказывается ты – царь. Что, перед молодой невестой красуешься?" После этого, даже не удосужившись выслушать ответ, Андрей удалился в библиотеку и больше из нее не высовывался – Доброгост ему прислуживал и обеспечивал всем необходимым.

Как поется в былинах: "А в ту пору у князя Воиградского столы были раздёрнуты, пировали князья, бояре и могучие богатыри".

Давно такого не было в древнем граде Всеславовом, и, надо отдать должное Мечеславу и его невесте, постарались они на славу. Столы, застеленные хрустящими белоснежными скатертями – подарком иссенских бояр – поставили в большом столовом зале в виде огромной подковы и покрыли разнообразными яствами. Здесь были и перепела, и жаренные бараньи рёбра; гуси в яблоках; вина, мед и квас; пышные караваи, печеный лук и различные сладости; и, конечно же, целиком зажаренные, с раскинутыми крыльями и грациозно выгнутыми шеями, лебеди. Две дюжины слуг – чашники и подчашие – активно прислуживали царю, придворным и многочисленным гостям – всего, по подсчетам озабоченного Авксента, прикидывавшего в уме убытки и растущие долги, около ста человек.

Царь Мечеслав с Искрой сидели во главе стола. По правую руку находились: Андрей, Велимир, Горыня, Авксент, Клеомен и еще трое бояр. По левую – Борис с приемным сыном Ярополком – вихрастым юношей, смотревшим дерзко и внимательно; Военег с Добронегой, Асмунд, боярин Лавр – весьма важный человек, может даже, самый важный из всех присутствующих – одних перстней на руках не счесть; старый и, судя по виду, очень мудрый волхв Ольгерд – как и положено, с седой, покладистой бородой; и, наконец, знаменитый богатырь Кир – могучий человечище с добрым и умным лицом. Далее, друг напротив друга располагались все остальные: венежские десятники, воиградские воеводы и знатные горожане с одной стороны; мастеры-мечники Путята и Волк, куны Беловодья и их гриди – с другой.

Разговор, поначалу представлявший из себя простой обмен любезностями, витиеватыми тостами за дружбу и во славу Воиграда, Дубича и Волчьего Стана и прочими ничего не значащими фразами, потихоньку перешел в другое русло. Мечеслав нашел интересных собеседников в лице Ольгерда и Лавра – они беседовали о древних верованиях вересов и посему к ним вынуждено присоединился Клеомен, претерпевший в тот вечер множество нападок в свой адрес. Багуны быстро подружились с венежанами и воиградскими воеводами – много пили и шумели. Злоба, под одобрительный хохот присутствующих, даже немного поборолся с Туром и положил его на лопатки. Тур, сам отличавшийся недюжинной силой, признал превосходство венежского десятника и предложил ему потягаться силами с Киром, но богатырь вежливо отказался – он весь вечер сидел скромно, не говоря ни слова и совсем не употребляя спиртного. Асмунд что-то шептал Военегу, но тот его не слушал и сидел со скучающим видом, но, как показалось Искре, безмерно удивившейся, узнав, что этот напыщенный красавец и есть тот кровожадный убийца, именем которого мамаши пугали детей во всей долине Трех Рек, за внешним безразличием таился острый ум и холодное сердце.

Борис быстро набрался до состояния легкого опьянения, всё время подмигивал Искре и что-то невнятно ей говорил, при этом у него так плохо пахло изо рта, что Искра с трудом сохраняла на лице доброжелательную улыбку. Военег украдкой с сочувствующим видом посматривал на девушку. Действительно, Борис оказался на редкость противным человеком: он редко мылся, никак за собой не ухаживал, лицо его было покрыто розовыми сухими шелушащимися язвами, говорил он глухо, при этом часто рыгая – такое впечатление, что у него во рту находился чрезвычайно толстый и неповоротливый язык.

Вот и сейчас дубичский царь весь перемазался жиром, точно малое дитя и потихоньку начинал клевать носом, тыркаясь большой плоской плешью в Искрино плечо. Девушка то и дело отталкивала его, но Борис продолжал упрямо клониться в ее сторону, покуда Ярополк не сжалился над обоими – с его ненавязчивой помощью Борис опустил, наконец, свою венценосную голову на предупредительно расчищенное место на столе.

– Итак, вы говорите, ваше величество, – спрашивал Ольгерд у Мечеслава, – что не собираетесь… ммм… упразднить Триединную церковь?

– Не собираюсь, – подтвердил он. – Я хочу оставить свободу выбора. Запретные меры сразу же возвысят церковников в глазах простого народа. И… вы знаете, сейчас весь мир постепенно отходит от традиционных культов, коим поклонялись наши предки. Хотим мы этого, или нет, но всё Нижнеземье, за исключением степняков, верят в некоего… ммм… Каидада, кажется. Север – и Союз, и Шелом – признали Триединство главенствующей церковью. Да что там говорить, вот вам Марн – король Эа знать не хочет никого. Дескать, вересы все сплошь язычники и дикари. Исходя из вышесказанного, дабы наладить прежние связи, возродить торговлю, просто необходимо пойти на некоторые меры. Триединство, как ни крути, нам необходимо. А вот насчет древних верований… тут всё не так просто. Боюсь, что возрождение былых традиций будет выглядеть несколько… неискренне и вряд ли найдет широкий отклик в сердцах людей.

– Исчерпывающий ответ, ваше величество, – сказал Лавр. – Мы – дубичи – уже ощутили на себе весь фанатизм вередорских жрецов. Они гнушаются иметь с нами дело. Увы.

– Сегодня я отдаю все силы на поднятие авторитета Дубича, – промолвил Ольгерд. – Пишу трактаты, проповедую мое учение… Но это не так просто. Как вы и сказали, для северян и вередорцев мы – закостенелые дикари.

Ляшко с грохотом свалился под стол. Асмунд откланялся и удалился, сославшись на кое-какие дела, не требующие отлагательств. Велимир, не стерпев добродушных подковырок изрядно подвыпившего Горыни, убежал со слезами на глазах. Андрей также ушел, но тут ни у кого не возникло вопросов – увечья князя не давали ему покоя и бедняге просто необходим был отдых.

Кстати, дубичи были несказанно удивлены, узнав, что князь Андрей жив и… не очень здоров. Все гости, без исключения, полагали, что старший сын Мечеслава давно почил. "Рад видеть вас в добром здравии", – машинально приветствовал его Военег, на что Андрей ему сказал: "Не знаю, что лучше – быть мертвым, или, как вы говорите, пребывать в добром здравии".

Пир продолжался, гости беседовали, а Искра тихонько рассматривала присутствующих, пытаясь понять, чего же ожидать от этих людей? Она обратила внимание на опрятного, привлекательного мужчину с немного грустным выражением лица. Военег громогласно объявил, что это Семен – чуть ли не национальный герой Воиграда и всей долины Трёх Рек, благородный и честный разбойник. Может и для кого-то он и был героем, но для венежан Семен-вор, Семен-тадхунд ничего не значил и легендарный кун Беловодья удостоился лишь беглого взгляда.

Искра поначалу тоже мало обратила на него внимания, но теперь, когда зал шумел от пьяных выкриков и бесконечных здравниц, он единственный показался ей человеком… достаточно порядочным и уравновешенным. А вот разглядеть поближе сильно ее интересовавшего Военега она так и не смогла, так как он сразу же перехватывал ее взгляд, чем, честно говоря, немного смущал. Этот красавец видел всё, что происходило на пиру, и ни одна мелочь не ускользала от его внимания.

– Не правда ли, все прошло не так уж и плохо? – спросил Мечеслав, идя в обнимку с Искрой в свои покои. – Я немножко пьян, Искра. Ты уж прости меня.

– Ничего, – ответила девушка, поддерживая слегка шатающегося мужчину. – Сегодня был повод.

– Прошло всё не так плохо, – повторил царь. – Согласись.

– Я бы так не сказала.

Мечеслав остановился и сразу как-то погрустнел.

– Наверное, я хочу думать, что всё хорошо. Ладно, пошли, любимая.

Они вошли в опочивальню, освещенную так ярко, что Искра невольно зажмурилась. Повсюду – на полу, на мебели – стояли маленькие свечи в фарфоровых чашечках.

– Что это? Почему так… – но девушка не успела договорить – Мечеслав подхватил ее на руки и осторожно уложил на белоснежную кровать, обильно усыпанную лепестками роз, а сам сел перед ней на колени.

– Искра, – сказал он, сильно сжав ее ладонь в руках. – Я хочу, чтобы эта ночь стала незабываемой. Кто его знает, что будет завтра…

Искра зажала ему рот ладонью.

– Не говори так, – сказала она. – Завтра будет день – мы будем вместе, и послезавтра будет день – мы будем вместе. И так будет всегда.

– Ты говоришь, чтобы приободрить меня, говоришь, потому что ты мудрая не по годам. Я знаю, ты любишь меня, но сердце твое еще не раскрылось до конца. Ты скована – и поэтому я хочу подарить тебе эту ночь. Я хочу раскрыть тебя, разбить цепи, что мешают нам. Сегодня, сейчас. Я уверен, сегодня ты познаешь любовь, ибо прошла неделя, и первые боли должны исчезнуть.

Мечеслав провел пальцами по ее щеке.

– Сегодня, сейчас, – произнес он.

– Сегодня, сейчас, – произнесла она.

Мечеслав начал раздевать ее, и девушка сразу же ощутила его спокойствие и уверенность. Прежде он волновался, и руки его дрожали; теперь прикосновения были мягкими и почти невесомыми.

Они сидели на ложе, друг против друга; он медленно снимал с нее одежды, обнажая юное тело – шелковистая кожа, крохотная родинка на шее, легкий, светлый пушок над розовым бутоном, – а она смотрела в его лицо. Взгляд его приобрел неизвестную ей прежде теплоту – теплоту любящего мужчины, а не страшащегося неизвестности и мучавшегося комплексами любовника. В его чертах, в улыбке, словно окутавшей ее отеческой заботой, промелькнули знакомые штрихи. И она не без смущения поняла, что влекло ее к нему – память о погибшем друге. И она подумала тогда, видит ли ее Девятко? Одобряет ли ее?

Наконец Мечеслав снял с нее всё, затем ловкими, размашистыми движениями рук разделся сам, оголив на удивление молодое, поджарое тело. Она с замиранием сердца оглядела его – на груди косой шрам, на левом плече вмятина, оставшаяся, по-видимому, от прошедшей насквозь стрелы. Мечеслав же, в свою очередь буквально пожирал девушку глазами, и его мужское достоинство налилось силой.

Он мягко привлёк девушку к себе и осторожно вонзил в нее свое орудие. В первый миг она с досадой испытала знакомые ощущения – боль и зуд, но постепенно это прошло, уступив место наслаждению. Наслаждение робко росло, точно первый цветок ранней весной, и вскоре расцвело яркими красками. Искра забылась в нарастающем экстазе, и теперь ей жгуче хотелось только одного – чтобы Мечеслав продолжал, продолжал любить ее. Она чувствовала его горячий стебель в себе, и это чувство было самым счастливым во всей ее жизни.

– Еще, еще! – шептала она. Со лба Мечеслава упала капля пота и потекла меж ее вздыбившихся, отвердевших грудей. – Еще!

Оргазм длился сладостно долго; девушка выгнулась, подобно пантере; задрожала, с силой стиснув его бёдра; оцарапала ему спину; взмокшие волосы разлетелись по подушке.

Семя Мечеслава обожгло ее, разлилось искрящейся лавой; она застонала, впитывая последние капли их близости, и обессилено раскинула руки. Мечеслав вынул ставший таким чувствительным член, тихо засмеялся и упал рядом.

– Кого бы ты хотел? – спросила Искра.

– Честно? Девочку.

– Девочку… – повторила она. – Я подарю тебе девочку, родной.

Сказав это, Искра поцеловала его. И удивилась, как искренне это у нее получилось.

Стоило князю Андрею ступить в пределы библиотеки, как к нему вышел Доброгост.

– У нас гость, ваше высочество.

– Гость? Кто же он?

– Он представился, как советник князя Военега Асмунд. Вон он, за столом.

– Хорошо, Доброгост. Можешь идти. И налей нам чего-нибудь, вина, например.

– Слушаюсь, ваше высочество. Книги, какие вы просили, я приготовил.

– Отлично.

Асмунд погрузился в чтение книг, которые принес Доброгост, и не сразу заметил князя.

– Я так и думал, что вы здесь, уважаемый Асмунд, палач его светлости Военега Красивого, то бишь Кровожадного.

– А, вы пришли, наконец! – Асмунд проворно вскочил и указал Андрею на кресло. – Простите, я занял ваше место.

Андрей, бросив полный неприязни взгляд на непрошеного гостя, со стоном уселся на кресло.

– А мне дадут возможность присесть? – поинтересовался Асмунд.

– А зачем?

– Ну, не выгоните же вы меня?

– Если б я мог, то давно бы уже так поступил. Вы себе не представляете, как мне хочется врезать вам по зубам, господин палач.

В этот момент появился Доброгост, держа в одной руке поднос с кувшином вина и двумя кружками, а в другой неся стул.

– Вы очень любезны, милостивый сударь, – с улыбкой сказал Асмунд, усевшись, и не дожидаясь разрешения, налив себе и князю красного. – Только разрешите уточнить: я не палач, я – слуга своего господина. Пыточных дел мастер, или, как говорит старина Лют-Кровопийца, мастер-дознаватель. В моем ведении разгадка тайн, заговоров и тому подобных вещей. А палачом можно назвать любого в Сечи: для них отрубить голову, либо посадить человека на кол – нехитрое дело. Итак, повторюсь, я – мастер-дознаватель (не скрою, мне нравится это выражение), и пришел к вам именно с этой целью.

– Неужели я уже успел насолить вашему красавцу? – спросил князь. – Может моя кривая рожа ему не по нраву?

– Нет, нет и нет! – воскликнул Асмунд. – Моё дело интересует только меня. Надеюсь, заинтересует и вас, князь.

– Значит, вы не собираетесь выворачивать мне руки и поджаривать пятки?

– Боже упаси! Разгадывать тайны, или, по другому, дознавать, не значит убивать. К тому же, у вас и нечего выворачивать-то. Но приступлю к делу. Вы, как говорят, основательно обосновались в библиотеке? Я угадал? Отлично. Тогда вот вам, возьмите это и прочтите.

С этими словами Асмунд протянул князю пергамент с предсказаниями Вышеслава.

– И что? – надменно спросил Андрей, прочитав.

– Вы знаете, кто автор этих строк?

– Кто?

– Вышеслав из Паучьего Камня.

– Он же умер два года назад.

– Но пергамент оставил. Мы нашли его у него в кабинете. – И Асмунд рассказал князю всё в подробностях, не забыв упомянуть о дереве с мертвыми воронами.

– Щеке, надеюсь, башку снесли? – спросил Андрей, явно заинтересованный услышанным.

– В первую очередь.

– Так ему, проходимцу, и надо.

– Ваше высочество, давайте не будем отвлекаться. Я же вижу – вы клюнули на мой рассказ. Что можете мне сказать?

Андрей молчал, раздумывая.

– Ага! – пристально разглядывая его, сказал Асмунд. – Вы тоже что-то знаете? Выкладывайте, не терзайте себя.

И Андрей решился, ибо виденное им существо, вкупе с неожиданной смертью Нестора, не давало ему покоя и служило причиной его дурного расположения духа. Асмунд буквально остолбенел.

– И вы так и не нашли вход в конуру архивариуса?

– Мы с Доброгостом обшарили все закоулки, перевернули все книги – ничего.

– Так. Это очень интересно. Надо бы этим заняться. Но давайте вернёмся к предсказанию. Можете вы мне точно сказать, был ли у Вышеслава сын?

– Конечно, был.

– Вот как! Расскажете о нём поподробней?

– Кажется его звали Вадим. Он был незаконнорожденным, рожден от связи с какой-то селянкой.

– Ясно. Торвенов и у меня хватает.

– Не представляю вас в постели с женщиной.

– Я люблю женщин и очень нежен с ними.

Андрей хрипло и отрывисто рассмеялся.

– Шутник, – сказал он. – Ну ладно. Что вам еще?

– Что-нибудь о Вадиме.

– Вадим, Вадим… а, вспомнил. Однажды он явился в тронный зал, и публично, в присутствии царя Блажена, потребовал у своего отца долю в наследстве. Дед, в смысле – Блажен, был так разъярен наглостью ублюдка, что тотчас упёк его в башню. Что с ним стало дальше – неизвестно, как и то, чем он занимался до этого и откуда пришел. Вышеслав вскользь упомянул лишь, что Вадим его… торвен. Может быть, это и не так.

– Очень ценные сведения, – задумчиво произнес Асмунд. – Есть какие-нибудь соображения по поводу написанного?

– Несколько.

– Слушаю очень внимательно.

– Если это откровение, данное свыше, то очевидно, что речь идет о важных событиях, может быть, таких как война: в "Хрониках Двенгана" сказано, что Бакуин, перед тем как двинуть свои полчища на приступ Куджиса, принёс в жертву богу Праху ягненка. Таинственный замок и одинокая дева – нет ли тут связи с виденным мною? И самое главное: в таких событиях, как война, важную роль играют именно сильные мира сего – вожди, а не какие-нибудь крестьяне. А у нас, и не только у нас, Бориса и Военега называют не иначе, как братья. Вышеслав, уважаемый мастер-дознаватель, – подданный нашего княжества и разумеется тоже пользовался этим словом.

– Не может этого быть, – произнес потрясённый Асмунд. – Вы полагаете, что старик предсказал смерть Бориса и Военега?

– Хотите сказать, что они бессмертны?

Утром после пира, большинство, в том числе Борис и, к великому сожалению Искры, Горыня, пребывали в неважном состоянии. Мечеслава, Лавра, Военега и Ольгерда оказия, именуемая в простонародье похмельем, никак не потревожила, вследствие чего, после скромного аристократического завтрака в малом столовом зале, все четверо, в сопровождении бояр, дубичских придворных и дружин, отправились на экскурсию по Воиграду. В тот день они посетили храм, произвёдший неизгладимое впечатление на Ольгерда, башню Блажена, Черный город, поохотились в лесочке, дико заросшим терновником и крапивой. Кир даже завалил кабана, невесть откуда взявшегося в пригороде…

Искра навестила Добронегу. Обе девушки быстро нашли общий язык и провели вместе целый день. Искра безмерно возрадовалась найденной подруге. Тихий и кроткий характер Неги отлично сочетался с импульсивной натурой венежанской княжны. Они гуляли в саду, ели фрукты, вели чисто девичьи беседы и так увлеклись, что совсем забыли обо всём остальном.

Но оставим мужчин и девушек в покое, и расскажем немного о Борисе, ибо то, что он, с позволения сказать, вытворял в тот чудесный день, сыграло немаловажную роль в последующих событиях.

Борис, как вы уже успели заметить, был прескверным человеком. И это касалось не только физиологических особенностей, но и характера. Не последнюю роль в этом сыграла его мать Ольга. После изгнания Военега из княжества, мать возненавидела Бориса и впоследствии постоянно критиковала старшего сына, всячески оскорбляла, в общем, вела себя самым неподобающим образом. Борис, никогда не отличавшийся ангельским нравом, окончательно ожесточился, а в последние годы и подурнел. За двадцать лет правления он сменил двадцать жен – половина умерла от побоев, половину постригли в послушницы зловещей богини Навии. Приступы ярости, пьянство и мордование подданных – обычное явление в великокняжеском дворце в Дубиче.

При всем этом Борис не был таким уж злодеем. Тут уместно некоторое сравнение с его младшим братом. Военег красив, статен, велеречив, воспитан; Борис неказист, груб и задирист. Военег хитер, а Борис прост, как медный грош. Дубичский царь долго зла не держал, отличался щедростью. Он мог избить, обругать, выпороть, а спустя полчаса, как ни в чем не бывало, разговаривать с пострадавшим, как со старым другом.

Итак, Борис проснулся, и кряхтя и постоянно плюясь, явился на кухню, где уже сидел Горыня. Вместе сиятельные особы выпили, поговорили по душам, после чего Борис, чувствуя приятное головокружение, отправился спать.

Проснувшись уже после обеда, Борис снова завалился на кухню. Горыни там не оказалось, а слуги должного внимания на него не обратили. Под руку попался Гриша, отделавшийся разбитым носом и избитыми голенями (Борис любил бить по берцовой кости носком тяжелых подкованных сапог).

Далее Борис направился в конюшню, где хотел проверить своего коня, и сочтя уход за царским скакуном недостаточным, прошелся плеткой по спинам мирно спящих там багунов и венежских дружинников. Вольнолюбивые разбойники и не любящие посягательств на свою независимость венежане возмутились, и быть бы Борису битым, если бы не вовремя подоспевший Ярополк по прозвищу "цепной пес" с мастером-мечником Волком во главе полусотни разъяренных дубичей.

Багуны с венежанами забаррикадировались в конюшне и обстреляли из луков воинов Волка, легко ранив троих. Дубичи в свою очередь вознамерились сжечь конюшню, но тут вмешался Авксент. Ему удалось утихомирить разбушевавшегося не на шутку Бориса, но ценой страшного оскорбления. Помирившиеся неприятели решили поиздеваться над расфранченным советником: раздели его догола, вываляли в навозе и воткнули ему в задний проход пару петушиных перьев.

Несколько развеселившийся, после такой милой его сердцу забавы, Борис вернулся во дворец и стал там задирать служанок, щипая их за ягодицы. Мало того, выведя во двор всех мало-мальски привлекательных девиц, он приказал им снять с себя всю одежду и в таком виде потешить его танцами. Девушки отказались, и Борис в ответ велел Ярополку… всех выпороть.

В самый разгар экзекуции, за которой с превеликим интересом наблюдали багуны, во двор вышел Горыня. Брат Искры повел себя на удивление благоразумно и осторожно. Он не стал прерывать наказания, но увёл Бориса в сторону и поговорил с ним с глазу на глаз. Как ни странно, это возымело действие – дубичский царь присмирел, прогнал пасынка с парнями, отпустил девушек и велел подать себе в комнату пиво и шмат жареного мяса.

Ближе к вечеру вернулся Мечеслав с гостями.

– Я не намерен терпеть подобные выходки в моём доме, – категорично заявил Мечеслав. – Вы несли оскорбление лично мне.

Царь Воиграда сидел на троне, пунцовый от злости. Рядом находилась Искра, внешне никак не выдававшая своих чувств. Борис, продолжая плеваться, нервно прохаживался по залу, за ним тенью следовал Ярополк, остальные – практически все присутствовавшие накануне на пиру – молча стояли в стороне.

– Оскорбление! – возвысив голос, повторил Мечеслав.

– И что с того? – спросил Борис.

– Я требую, чтобы вы немедля покинули Воиград.

– Плевать я хотел на твоё требование, – сказал Борис и подкрепил сказанное смачным плевком в сторону трона.

– Что вы сказали? – переспросил не понявший его Мечеслав.

– Подождите, государи! – вмешался Лавр. – Давайте не будем кипятиться. Ваше величество, – обратился он к Мечеславу, – позвольте переговорить с вами наедине?

– Да, я слушаю.

Лавр подошел к трону, и, покосившись на Искру, замялся.

– Говорите, у меня нет от нее секретов.

– Хорошо, – понизив голос, сказал вельможа. – Государь, я уже рассказывал вам о странностях нашего князя. Вы себе не представляете, сколько мы претерпели неудобств из-за его… вздорного характера. Мы столько приложили усилий, чтобы свести его вместе с Военегом, и что? Уже на следующий день наш царь, искренне плакавший при встрече с ним, наговорил ему кучу гадостей. К счастью, Военег Всеволодович оказался выше мелких обид. Молю вас, возьмите с него пример и не хороните наши надежды на возрождение добрососедских отношений. Ведь, – еще тише прибавил он, – Борис только сидит на троне, понимаете? Сидит и… харкается. А правим-то мы. Завтра мы спокойно обсудим все наши проблемы, как умные люди.

– Господин Лавр, – произнесла, внимательно слушавшая его Искра, – разрешите вопрос?

– Конечно, государыня.

– Чтобы вы сделали, если бы к вам пришел, допустим, такой же боярин, как и вы; нагадил бы в вашем доме, изнасиловал бы вашу жену, поколотил бы ваших детей, наплевал бы на все ваши ценности?

– Госпожа… – начал Лавр, но Мечеслав прервал его:

– Идите, господин Лавр. Я вас понял. Итак, – сказал он громко, – что вы скажете мне, великий князь?

– Я? – переспросил Борис. – Что я могу сказать? Скажу, что никуда отсюда не уеду. И ты мне не указ. Для меня ты – неудачник. Твой трон скоро станет моим!

– Не надо так, брат, – сказал Военег. – Утихомирься.

– Заткнись, холоп! Иди, трахай свою нищенку! Но не думай, что я разрешу тебе жениться на ней!

Военег повесил голову, но Искра, всё время украдкой поглядывавшая на него, заметила, что он незаметно улыбается.

– Ты женишься на ней! – Искра вздрогнула и увидела, что Борис указывает на нее. – Волчий Стан, конечно, не ахти какое царство-государство, но тебе ихняя княжна будет в самый раз – кровь, как-никак, царская! Твою девку в постриг, Мечеслава на кол и ура! Воиград наш! Завтра же я дам соответствующие указания. Так что, царь-батюшка, посиди в своём кресле еще ночку, я разрешаю, ха-ха-ха!

К счастью, Борис говорил очень быстро и непонятно, а Ярополк, привыкший его дублировать, был жестко остановлен Ольгердом. Но надеяться на то, что Мечеслав ничего не поймёт из Борисовых слов, было всё же глупо. Все с замиранием сердца ждали его ответа.

– Мечеслав, муж мой, Мечеслав! – Мечеслав не сразу заметил, как Искра тянет его за рукав. – Давай уйдём?

– Уйдём?

– Посовещаемся. Не будем горячиться. Утро вечера мудренее. Послушай меня, пожалуйста. Уйдем, позовем Горыню, Авксента, может Злобу, Черного Зуба, Олега… Поговорим, подумаем. Если так всё выходит, то надо проявить осторожность. Силой ты ничего не решишь, а если будешь на горячую голову отвечать ему, то и действительно можешь потерять княжество.

– Потерять? – Мечеслав был шокирован и растерян.

– Пойдём, мой милый…

– Вы что там, милуетесь что-ли, а, красны девицы? – вопросил, подбоченясь, Борис.

Искра встала. Мечеслав остался сидеть, пальцы вцепились в волосы, лицо осунулось.

– Дорогие гости! – сказала она царственным, уверенным тоном, заставившим обратить на нее внимание даже нахохлившегося дубичского царя и его прихвостня пасынка. – Прошу вас, расходитесь. Уже поздно и все мы устали. Завтра мы встретимся и поговорим. – Последние слова она произнесла, посмотрев на Бориса таким ледяным и полным пренебрежения взглядом, что он так и остался стоять с открытым, для очередной колючей реплики, ртом.