У государевых дел быть указано...

Делопроизводство в Посольском приказе

Как внешнеполитическое ведомство Посольский приказ занимался оформлением дипломатической документации: посольских книг, создаваемых на основе грамот, договоров, статейных списков, наказов, памятей и т. д.[127] Их составление также регламентировалось системой прецедентов. В частности, на это указывает наличие образцовых листов, по которым оформлялись грамоты, отправляемые с посольствами.[128] Типовой документацией внешних сношений Российского государства конца XV – начала XVIII в. являются «дела посольские», представленные в виде грамот, столбцов и книг.

Решая дипломатические задачи, один из первых руководителей Посольского приказа в XVI в. И.М. Висковатый и его подчиненные учитывали историю взаимоотношений России с той или иной страной: наводили справки, делали выписки, ссылались на более ранние переговоры, грамоты и составляли новые дипломатические документы.

Наибольшая активность дипломатических отношений наблюдалась во время объявления войны или заключения мира, подписания союзных договоров, уведомлений о смерти правителя или его воцарении, пограничных споров, торговых переговоров, открытия пути в Российское государство или поисков через него дороги в другие страны и т.д. Именно тогда готовилось особенно много документов, входивших в посольские книги. От XV в. сохранились посольские книги по связям России с Империей (1 книга), Польским королевством (2 книги), Крымом (2 книги) и Ногайской ордой (1 книга). В течение первой половины XVI в. количество посольских книг значительно возросло, и к 1549 г., когда Посольский приказ возглавил И.М. Висковатый, в Царском архиве находилось: по 1 посольской книге по связям России с православными иерархами и монастырями, Пруссией и Турцией, 2 – по связям с Империей, 3 – с Польским королевством и Ногайской ордой и 9 – с Крымом. К 1605 г. картина изменилась еще более существенно, и общее количество книг стало следующим: отношения с Пруссией фиксировала 1 книга, с Англией, Данией, Грузией – по 2, с православными иерархами и монастырями, Римом, Турцией – по 3, с Персией – 5, со Швецией – 7, с Империей – 9, с Ногайской ордой – 10, с Крымом – 21 и с Речью Посполитой – 24 книги.[129]

Развитие международных связей подтверждает динамика дипломатических миссий. В первой половине XVI в. только в Литву было отправлено около 145 посольств по земельным и пограничным спорам. Но конфликтные отношения с Литвой являлись побудительным мотивом союза с воинственным Крымом, и в результате за тот же хронологический период составлена 21 «крымская» посольская книга.

Положение кардинально изменилось в XVII в.: составлены 231 книга по Польше и Литве и лишь 61 – по Крыму. Отношения России с Ногайской ордой в XVI в. постепенно сходили на нет. В 10 посольских книгах документы содержали лишь просьбы: прислать хлебные запасы, краску, гвозди или бумагу. В XVII в. отношения практически прекратились. Все документы сведены в 2 книги. Зато по связям России со Швецией если в XVI в. было 7 книг, то в XVII в. их число достигло 122.

Среди письменных источников по истории дипломатии посольские книги являются одним из наиболее информативных, многочисленных и сохранившихся до наших дней комплексов документов. Их значение в правительственном делопроизводстве особенно возросло со второй половины XVI в., когда они стали основой документальных свидетельств по внешней и частично внутренней политике Российского государства.

После решения великого князя (царя и Боярской думы) об отправлении посольства за границу в Посольском приказе готовили необходимую документацию. Прежде всего составлялись верительные («верющие») грамоты, удостоверявшие личность посла как представителя Российского государства. Обязательным условием всех верительных грамот являлась формула «верить» послу или посланнику: «И что он от нас учнет тебе говорити, и ты бы ему верил, те наши речи». В конце грамоты указывались место составления и дата.

Формуляр грамот включал титулы отправителя: великого князя, государя, царя; и адресата: короля, императора, хана. Написание титула отражало территориальные владения и даже притязания глав государств. В древнейших посольских книгах по связям России с Крымом (1474–1499) и книге по связям России с Польским королевством (1487–1500) Иван III имел титул «Великого князя» без указания территорий, ему принадлежавших. В посольской книге по связям России с Ногайской ордой (1489–1508) он именовался «Государем, великим князем всеа Руси». Подобный же титул встречается в посольской книге по связям России с Империей (1488–1517), но уже с добавлением подвластных ему земель: «Великий Государь всеа Руси, Володимерский, и Московский, и Новгородский, и Псковский, и Тферский, и Угорский, и Вятский, и Пермский, и Болгарский и иных».

В дальнейшем формуляр «верительных» грамот существенно не менялся, только дополнялась титулатура. После взятия Казани (1552) и Астрахани (1556) Ивана IV в грамотах величали «царем Казанским и царем Астороханским». В 1555 г. сибирский хан Едигер признал себя вассалом Москвы, и титул царя оканчивался словами «и всеа Сибирские земли и Северные страны повелитель», а когда в 1558 г. русским войскам сдался Дерпт (Юрьев), это событие отразилось формулировкой «и взятия Ливонские земли града Юрьева...» Достаточно оперативно реагировали в Посольском приказе и на взятие Иваном IV Полоцка (1563), который с этого времени упоминался в грамотах после Рязани.[130] Приращения к титулу происходили по мере расширения Русского государства.

Среди прочих документов, которые готовились для послов в Посольском приказе, были «докончания» – грамоты перемирные, утвержденные или договорные (позднее – договор). Они содержали условия мира или перемирия, заключаемого между странами. Каждая сторона обычно имела свой текст подобной грамоты в двух экземплярах, а во время встречи дипломатов происходил обмен списками.

Формуляр договорных грамот между христианскими странами, как правило, несколько отличался от грамот с мусульманским миром. В «докончальной» грамоте Ивана III великому князю литовскому Александру Казимировичу (1494) эта формула выражена словами: «А кто будет мне друг, то и ему друг; а кто мне недруг, то и ему недруг. А быти, ти, брате, на всякого моего недруга со мною везде заодин... а мне на всякого твоего недруга быти с тобою везде заодин».[131] В «докончальных» грамотах по сношениям России с Крымом (1474), Ногайской ордой (1490) и Турцией (1514) читаем: «И грамоты были меж нас с ним записаны: другу другом быти, а недругу недругом быти и люди бы наши межи нас ходили здоровья нашего видети».

Для проезда через различные государства в страну назначения Посольский приказ готовил «опасные» грамоты, подтверждавшие мирные, дружественные отношения между государствами, содержавшие просьбу оказывать содействие посольству и гарантировавшие свободный въезд и выезд послов. Характерной формулой этих грамот была постоянная фраза: «...и тем твоим послом и их людем и со всем, что с ними ни будет, ехати в наши государства, по нашим землям к нам приехати и от нас отьехати добровольно, без всякого опасу, по сей нашей грамоте. А ся наша грамота твоим послам и опасная».[132]

«Указные» (подорожные, проезжие) грамоты Посольский приказ выдавал от имени главы государства послу или приставу, провожавшему посла. Они носили распорядительный характер для местных воевод и давали послу право на обеспечение в пути продовольствием и средствами передвижения на территории России. Формуляр подорожных грамот содержал информацию о маршрутах, количественном составе посольств и необходимом транспорте: «И ты б, нас для, нашему диаку Ивану Харламову дал по своей земле пристава, а велел бы еси его проводити до Рыги, чтобы ему ити по твоей земле безстрашно, да и корм бы еси ему велели давати и на корабль бы еси его велел посадите в Риге; а то бы еси учинил нас для, тем бы еси нам послужил» (Пруссия, 1518 г.).[133]

Проезжие грамоты составлялись с целью способствовать развитию рыночных отношений. Например, в грамоте (1600) о беспошлинной торговле представителю английской компании Дж. Мерику: «и как он Иван (Джон. – HP.), и его люди в которой наш город приедет, и вы б его и его людей с товары, по сей нашей проезжей грамоте, по всем нашим городам пропущали без задержанья, а пошлин наших проезжих с нево, Ивана, и с его товаров, и с людей, что с ним будет, в тех наших во всех городах, по нашей царской жалованной грамоте, не имели».[134]

Во второй половине XVI в. Посольский приказ довольно часто выдавал жалованные грамоты. Как правило, они содержали перечень торговых привилегий купечеству: «...пожаловали, поволили есмя им ходите в наши отчины со всякими товары и торговати на всякой товар повольною торговлею, а в Казань им и в Астрахань торговати ходите только с нашего царского величества повеленья» (Англия, 1584 г.).[135] В отдельных случаях грамоты свидетельствовали о пожаловании кого-либо званием, владением или военной защитой, «да английские же земли всех купцов и гостей пожаловали есмя Юшковским двором на Москве, у Максима святого» (1584).[136]

Во время подготовки посольства к отправлению и по мере его продвижения к месту назначения Посольский приказ осуществлял служебную переписку с различными административными учреждениями и должностными лицами посредством так называемых «памятей», содержавших различные распоряжения.

В конце XV – начале XVI вв. «памяти» послам исполняли функции наказов, тех или иных поручений за рубежом: «А се такова память дана Чюре и Махметю: Князь велики велел тебе говорити: попал в руки наш человек твоему человеку... и ты бы их, тех наших людей, доискался, да к нам отпустил» (1507); «Память Алексею... Да как будет быти Олексею у князя у Исаика, ино Олексею от великого князя поклонитися князю Исайку и его княгине, да и подати им поминка... Да и после того Алексею молвити от великого князя...» (1475).[137]

Уже в конце XV в. Посольский приказ вносил в «памяти» первые гипотетические вопросы и предполагаемые ответы иностранных правителей русским послам. Это были по существу инструкции Посольского приказа: «А учнет царь говорити о том... И послу говорити так... и вспросит царь о... И послу говорити так: ...» (1482); «А взмолвит царь так:... И говорити так:...» (1487); «А будет послу весть про то... И говорити, чтобы...» (1494); «А случится послу самому быть в Орде и ему молвити...» (1493).[138]

Среди многочисленных поручений, которые согласно «памяти» предписывались послу, в начале XVI в. появился обязательный наказ собирать информацию о взаимоотношениях между правителями государств. Встречаются в «памятях» и необычные просьбы, например узнать о распространении эпидемии: «Память Ивану Мамонову. Пытати ему в Вязьме князя Бориса: в Вязьму кто не приезживал ли болен из Смоленска тою болестью, что болячки мечются, а словет францозскаа, будто в вине ее привезли» (1499).[139]

Все поручения и документация посольства были строго секретны, о чем послу сообщалось в «памяти» на случай непредвиденных обстоятельств: «Нечто по грехом, прииеможет, да будет добре болен и не почает себе, что ему живу не быти... А которые с ним списки грамотные и памяти и иные списки изтеряти» (1515).[140]

Со второй половины XVI в. содержание «памятей» стало более подробным и их называли «наказными» (1570–1577).[141] Во время встречи иностранных дипломатов русские приставы по дороге к Москве переписывались с Посольским приказом. В этих случаях «памяти» часто содержали сведения по посольскому церемониалу.

В ответ на «памяти» в Посольский приказ поступали так называемые «отписки» от местных воевод и дипломатов с изложением выполнения тех или иных поручений. В конце XV – начале XVI в. отписки стали своеобразным отчетным документом дипломатов. Со второй половины XVI в. эту функцию исполняли «статейные списки», а «отписки» были сводками краткой, оперативной информации.

Посольский приказ готовил и более общие документы, которыми должны были руководствоваться дипломаты во время посольской миссии, – «наказы» (инструкции). В них подробно перечислялись цели и задачи посольства: возложенные на посла поручения, его обязанности и нормы поведения в чужой стране, излагались речи и ответы на возможные вопросы иностранцев. Кроме того, в наказы входили предписания о сборе сведений о положении дел в государствах, куда направлялись послы, а также в других странах.

При подготовке наказов использовался архив Посольского приказа. Для успешного выполнения посольской миссии необходимо было учесть предыдущие дипломатические поездки в данную страну. Думный посольский дьяк просматривал и правил черновики наказов. Наказы – важнейшая составная часть документации почти всех посольств.

Главнейшие вопросы, которых в Москве опасались и на которые Посольский приказ заранее готовил ответы, касались границ с Польским королевством и Великим княжеством Литовским; военной помощи России со стороны Крымского ханства; взаимоотношений с Казанью, Астраханью и Османской империей.

Для посольств, возглавляемых князьями и боярами, в течение более 50 лет использовалась следующая формулировка: «Да пытати... как ныне король (магистр, султан, хан и т.п. – H.P.): 1) с крымским, и..; 2) с цесарем, и...; 3) с польским, и; 4) с турским, и; 5) с волошским, и; 6) с угорским, и; 7) с немцы ливонскими, и; 8) с шведским, и; 9) с прусским, и; 10) с Фердинантом чешским королем».

Посольский приказ интересовала внутриполитическая ситуация в Польше, в Литве и отношения между Польским королевством и Великим княжеством Литовским. Эти вопросы появились в 50-х гг.: «...как король теперь живет со своими лордами, перестал ли он с ними бороться»; «если еще воюет, то послы должны узнать, из-за чего, какие лорды с ним воюют; а в Великом герцогстве Литовском какие лорды с ним не согласны; если таковые есть, кто они, и что они говорят промеж собой о короле» (1550).

В отношениях между Польшей и Литвой для Посольского приказа важно было выяснить: собираются ли поляки поддерживать литовцев против России, «как с королем лятские люди, смолвилися ли они с литовскими людьми заодин стояти» (1563); «заодин ли им королевы земли оберегати, или литовским людям оберегати литовские стороны и польским людям оберегати польские стороны» (1567). Требовалась также информация о соотношении сил между двумя частями Ягелонского королевства; «И примирились ли литовцы с поляками; и если так, то на каких условиях» (1565); «которая Рада посильнее, польская ли или литовская, и кто ныне ближных при короле радных панов» (1567).[142]

Из европейских государств в сфере интересов Посольского приказа постоянно находились Крым, Валахия, Турция и их взаимоотношения. В 1567 г. возник вопрос о зависимости Крыма от Турции: «Да и калге крымскому с крымскими людьми велел салтан к себе же идти». Но чаще всего встречается стереотипная формула «как крымской с королем (польским. – H.P.)», затем следуют вопросы об обмене послами между этими двумя странами.[143]

Посольский приказ нуждался в информации о политике Валахии в Польше и Литве: «Кто был в этом году послан валашцами к королю? Если кто послан, то когда? И послан ли к королю? Если послан к королю, то видел ли его? В каких одеждах он прибыл, по какому делу?» Вероятно, Посольский приказ был хорошо осведомлен о трудностях Валахии, расположенной между Польшей, Литвой и Турцией, и поэтому постоянно спрашивал: «И волошский воевода как с турецким и с литовским?» (1554).

При анализе международной политики важное значение имеет изучение не только дипломатических документов, но и процесса принятия внешнеполитических решений. Московские политики XVI в. неизбежно сталкивались с проблемой информации. Посольский приказ представлял в распоряжение царя и Боярской думы общее знание окружающего мира, а также специальную информацию по текущим событиям. С помощью предполагаемых вопросов Посольский приказ решал проблему своего информационного обеспечения. Размеры наказов и количество гипотетических вопросов зависели от времени и важности посольства. Краткие наказы рубежа XV–XVI вв. со второй половины XVI в. сменили многословные. Соответственно увеличилось и количество возможных вопросов.

Самым значительным был наказ посольству князя И.М. Канбарова в Польшу (1571) относительно возможностей Ивана IV стать королем Польши; наказ содержал более 40 сорока вероятных вопросов.[144] Посольствам, возглавляемым князем или боярами, давались более детальные инструкции, чем посольствам, во главе которых были дети боярские или дворяне. Наиболее тщательно разработанные наказы относятся ко времени после 1549 г. (когда И.М. Висковатый был назначен главой Посольского приказа).

Повторяемость содержания и даже совпадение текстов гипотетических вопросов отражали не только устойчивое внимание российского правительства к определенному комплексу международных проблем, но и дипломатический этикет. Традиции, обычаи и церемониал – неотъемлемая часть мировоззрения и взаимоотношений средневекового человека. Этикету подчинялось и государственное делопроизводство. Постоянные формулы были присущи всей приказной документации. Выбор устойчивых стилистических формул в наказах-вопросах определялся литературным этикетом эпохи феодализма. Постоянные формулы присущи житийной литературе, воинским повестям, они встречаются в летописях, хронографах и посланиях.

Требования этикета порождали появление различных формул и трафарета ситуации. Составители наказов, дьяки и подьячие Посольского приказа не были свидетелями дипломатических переговоров; большинство из них никогда не выезжали за рубеж. Они сочиняли ситуацию, исходя из своих представлений о том, как она должна была бы совершиться. Поэтому наказы дипломатам – это источник о сознании, духовном мире и литературных способностях наших соотечественников XVI в. Этикетные формулы поведения послов, предполагаемые вопросы и ответы, соответствующие речи, поступки и ситуации часто повторялись из одного наказа в другой. Служащие приказа находили прецеденты в прошлом и подчиняли события, думы, чувства и речи действующих лиц дипломатических переговоров заранее установленному «чину», своим представлениям об иностранных дворах. В то же время возможные вопросы, которые они вкладывали в уста своих оппонентов, отражали их мысли о России и других странах.

В функции Посольского приказа входило составление «росписи» поминок, которые русские послы везли главам правительств и их приближенным. Поднесение дипломатических даров имеет давние традиции и особенно широко практиковалось у монголо-тюркских народов. Первые «росписи» поминок встречаются в посольских книгах по связям России с Крымом: «Послал князь велики царю Менгли-Гирею соболь черн; а двема женам царевым по корабельнику. А брату цареву... соболь черн. А царевым детем... по золотому» (1486).[145]

Подарки русских государей западным и восточным монархам разнились по составу. В Европу обычно посылали меха, чаще – соболя, а также лисиц, горностаев и белок. При этом указывалась их стоимость: «40 соболей – 50 рублев, 5 сороков куниц – по 10 рублев, 7000 белки по 12 рублев тысяча». Самые ценные соболя посылались поштучно, менее ценные – «сороками». В 1488 г. Иван III отправил венгерскому королю Матиашу Корвину дорогой подарок: «соболь черн, ноготки у него золотом окованы с жемчюгом, двадцать жемчюгов новгородских на всех ногах, а жемчюги не малы, и хороши и чисты».[146]

В XVI в. в качестве подношений от русских царей в росписях упоминались «рыбий зуб», т. е. моржовая кость, и ловчие птицы – кречеты, соколы и ястребы. Реже посылалась дорогая конская сбруя. Персидским шахам и грузинским царям иногда дарили живых зверей – соболей, медведей, охотничьих собак, а также оружие.

Зарубежные дары брались на учет служащими Посольского приказа. Восточные дипломаты привозили в Москву дорогую одежду, ковры, ткани (шелк, бархат), перстни с самоцветами, драгоценные камни, породистых лошадей, расшитые золотом седла и уздечки. Подарки западных монархов были не столь роскошными. Имперский посол Н. Поппель преподнес жене Ивана III великой княгине Софье Палеолог попугая в клетке.

Елизавета I подарила Ивану Грозному охотничьих собак. Среди даров, привозившихся с Запада, на первом месте была золотая и серебряная посуда. Кубки символизировали нерасчлененность договора как сделки, которая сопровождалась ритуальным питьем. Кроме того, внимание русского царя и его окружения привлекались изделия причудливой формы и тонкой работы. Австрийский посол Н. Варкоч подарил царю Федору Иоанновичу кубок, сделанный в виде цапли. Иван Грозный получил от шведского короля Эрика XIV драгоценную шпагу со вставленным в эфес пистолетом. Польский король Сигизмунд III Ваза почтил Бориса Годунова рыцарскими доспехами.

Деньги среди подарков почти не встречались во второй половине XVI в. в сознании русского общества уже оформились представления о том, что деньги могли быть лишь «жалованьем» от старшего младшему, от государя – подданному или от сюзерена – вассалу. Когда в 1589 г. английский посол Д. Флетчер попытался преподнести царю Федору Ивановичу золотые монеты, подарок был с негодованием отвергнут.

Росписи поминок представляют собой источник, отражавший отношения между государствами, поскольку они символизировали политическое соотношение сил. Государевы подарки посылались в зависимости от характера отношений. Так, несмотря на очень оживленный обмен посольствами, Иван IV не отправлял подарков ни Сигизмунду II, ни Стефану Баторию, но, правда, и сам ничего от них не получал. Было найдено компромиссное решение. И русские, и польско-литовские дипломаты подносили королю и царю подарки не официальные, а частные, как бы «от самих себя». Так же было и в русско-шведских отношениях: с началом Ливонской войны обмен подарками происходил только от имени послов.

Нерасположенность государя к послу или оскорбительная незначительность даров были причиной, по которой поминки возвращались. Чтобы продемонстрировать могущество и богатство своего государя, бояре вернули подарки «новоприбылого» кахетинского царя Александра со словами: «у государя нашего столько его царские казны, что Иверскую землю велит серебром насыпать, а золотом покрыть, да и то не дорого».[147]

Росписи Посольского приказа распределяли дары между правителем страны и его приближенными – «кому какой поминок дати». Они подтверждали правильность распределения согласно воле государя и отводили от посла подозрения в том, что часть подарков он утаил или присвоил себе.

В городах по пути следования члены посольства обеспечивались продовольствием («кормом»). Росписи определяли его количество в зависимости от страны и ранга, который занимал тот или иной член посольства. Согласно традиции, которая сохранилась на Руси, вероятно, еще со времен межкняжеских съездов домонгольского периода, участники съездов (послы) содержались за счет того князя (воеводы, государства), на чьей земле они находились. В XVI в. с момента встречи иностранных дипломатов всех рангов у рубежа России они переходили на полное государственное обеспечение и получали съестные припасы до пересечения ими границы в обратном направлении. В дороге послы обеспечивались продовольствием и фуражом в городах по пути следования. За всем этим следил Посольский приказ.

Посольству И.Н. Беклемишева к царю Менгли-Гирею (1502) было расписано давать на день: «девяти человекам: тушу баранью да полгривенки соли, да ставец заспы. А на кони на их, на двадцатеро лошадей и на две лошади, давати ему корм две четверти овса с полуосьминою, да два острамка сена... А имати тот корм... на станех во чиих селех ни буди». В конце XVI в. посольству в Англию на отрезок пути от Ярославля до Вологды полагалось «15 ведр вина горячего, 7 пудов меду, 2 чети муки пшенинные добрые, 4 осетры, 4 каруты белужьи, 2 спины осетры» для посла; «10 ведр вина, четверть муки пшенинные, 2 осетра, 2 прута белужья, 2 спины осетры, 4 пуду меду» – для его помощника, дьяка; «2 ведра вина, 2 чети муки» – для подьячего. Однако посланник Л. Новосилыдев, будучи в Вене, с удивлением отметил, что испанский и папский послы, жившие при дворе императора, «едят свое, а не цесарское».[148] В Персии русские послы получали «корм» лишь после первой аудиенции у шаха. В Турции выдача продовольствия прекращалась после прощальной аудиенции («отпуска»). В Крыму русские дипломаты чаще питались за свой счет, а припасы на обратную дорогу получали в очень небольшом количестве.

«Корм» в Москве выдавался натурой. Получать деньги на пропитание считалось оскорбительным. Продовольствие поставлялось в большом количестве в соответствии со статусом дипломатического представителя. Императорский посланник Ян Кобенцель писал, что содержания, которое определили его посольству, хватило бы «не только для тридцати, но и для трехсот человек». Европейских послов всегда снабжали лучше, чем крымских и ногайских.

Наиболее интенсивными отношения в XVI в. были у России с Польшей и Литвой, норма «корма», принятая для представителей Речи Посполитой, была своеобразной единицей измерения и выписывалась «на пример». А Поссевино предписывалось давать продовольствие «в ту версту, как литовским болшим послам». После заключения дипломатического соглашения или после аудиенции мог назначаться «корм почестной», как дополнительный к «рядовому».

Копии всех вышеупомянутых документов, которыми снабжались дипломаты, хранились в Посольском приказе и составляли группу под названием «отпуск».

Обратная связь между послами и Посольским приказом была отлажена довольно четко сначала в донесениях или вестях с пути, а затем в основном отчетном документе посольства – так называемом «статейном списке». Его содержание излагалось по статьям и пунктам наказа. Отчеты послов, направляемые в Посольский приказ, не только фиксировали состояние международных дел и дипломатические перипетии того времени, но и являлись свидетельством очевидцев событий, как в дороге, так и во время пребывания посольства за границей. Статейные списки составлялись дьяками или подьячими «для письма», а затем корректировались главой дипломатической миссии.

В XVI в. статейные списки являлись по сути главным источником информации о событиях за рубежом. Русские послы получали различного рода сведения от придворных, дипломатов, служилых людей, купцов, путешественников и др. Прежде всего их интересовали международные отношения. Статейные списки, а также привозившиеся послами из-за рубежа различные документы имели решающее значение для выработки внешнеполитического курса Российского государства.

Кроме того, в донесения включались экономические данные, например, о хлебном экспорте из Прибалтики на Запад: «А кораблей, государь, в Колывани было мало, только три корабля, два любецкие, идут к Любку, а третий колыванский – идет в Филандрию с рожью; а сказывают, государь, что в Филандрие рожь дорога, купят по сту золотых ласт (ласт – 125 пудов. – Н.Р.).[149]

7 февраля 1503 г. из Литвы приехал дьяк Г. Моклоков и «что ему о которых делах от короля отвечали, и он тому дал списки». В «списках» передавалось содержание переговоров о мире с королем Александром I Казимировичем и тайные «речи» с королевой Еленой Ивановной, дочерью Ивана III, о невестах для ее братьев. Все списки написаны Моклоковым в третьем лице и с оборотами прямой речи. Подобная картина наблюдается и в других посольских книгах. Общей картины международной жизни ранние отчеты не давали.

Отличительной чертой донесений русских послов, как правило, являлась их фактографичность: они были лишь перечнем фактов (событий), без анализа. Такой характер «вестей» определялся их исключительно информативным назначением, отсутствием у русской дипломатии традиций отношений с иностранными государствами и профессиональных навыков у послов.

Большое количество статейных списков в Посольском приказе приходится на вторую половину XVI в. В это время возник особый вид делового письма, в котором дипломатический документ – отчет посла о выполненном поручении – соединялся с описанием путешествия и его рассказом о зарубежных странах.

Интересен статейный список И.М. Воронцова, возглавлявшего посольство в Швецию в 1567–1569 гг.[150] Он еще не содержал описания страны, ее населения и природы. Посол предельно точно отразил сложную ситуацию, в которой оказалось русское посольство. Воронцов должен был принять от шведского короля Эрика XIV присягу – «крестное целование» – во исполнение союзного договора, который был подписан в Москве в феврале 1567 г. Договор был большой удачей русской дипломатии. Ливония – главный предмет соперничества обоих государств – должна была быть поделена между ними, стороны обязывались оказывать военную помощь друг другу, а шведский король – беспрепятственно пропускать иностранных купцов и ремесленников в Россию.

Когда Воронцов прибыл в Стокгольм, он узнал, что в результате дворцовой борьбы Эрик XIV свергнут с престола. Послов не допускали к нему под предлогом того, что он «не сам у собя своею персоною», т. е. психически болен. Противники короля под разными предлогами стремились выселить русских дипломатов из Стокгольма, в то время как Эрик XIV пытался вести с ними тайные переговоры о бегстве в Россию. Все участники конфликта не доверяли друг другу. В сложной атмосфере крайней подозрительности послы упорно отстаивали честь и достоинство Российского государства и, даже когда их ограбили, проявили исключительную выдержку. Сухой язык переговоров прервался лишь раздраженным и ироническим вопросом русских: «И король у вас есть ли?» На предложение ожидать аудиенцию за городом послы ответили: «И за какую вину в село нам ехати?»

Самый ранний из сохранившихся от второй половины XVI в. статейных списков русских послов к императорам – список К. Скобельцына (1574). Свой рассказ о европейских делах посол начинал с указания на дружественные отношения между Империей – Римом, Испанией и Венецией: «Испанский король и папа римский и виницеяне с цесарем в крепком докончанье и друг другу помогают». Подметил К. Скобельцын и специфику франко-имперско-турецких отношений: французский король находился с императором в мире, но «не в крепком докончанье», а с турецким султаном – «в большой дружбе». Между императором и султаном существовало перемирие. Император выплачивал султану ежегодную дань в 3 тыс. талеров за часть Венгрии, которая осталась за ним после битвы при Мохаче (1526).[151]

По поводу религиозных войн во Франции Скобельцын писал, что у французского короля «с своими людми война великая за веру», в связи с чем богатая раньше казна короля «поистощилась» и многие наемники из других стран, служившие французскому королю, «порозъехались».[152]

Самым ранним статейным списком посла в страны «азиатские» можно назвать отчет И.П. Новосильцева о поездке в Турцию (1570). Участниками посольства были сам И.П. Новосильцев, его сын, подьячий П. Износков, татарин-переводчик Девлет Козя и кречетник (лицо, приставленное к кречету – птице, привезенной в подарок султану). Формальной целью посольства было поздравление султана Селима II с восшествием на престол и установление с ним дипломатических отношений. После неожиданного нападения осман на Астрахань в 1569 г. Иван IV пытался урегулировать отношения с Турцией. В грамоте, посланной с И.П. Новосильцевым, царь предлагал султану восстановить прежние дружеские отношения между обоими государствами. И.П. Новосильцев уже имел дипломатический опыт: в 1564–1565 гг. он вел переговоры с кабардинским князем Темрюком Айдаровичем.[153] После выполнения миссии при дворе султана И.П. Новосильцев в 1569 г. был назначен начальником Печатного приказа.

В статейном списке миссии И.П. Новосильцева имеется информация о турецком походе на Астрахань, которую русский дипломат зафиксировал со слов пленного во время своего путешествия на корабле. Описывая переговоры, И.П. Новосильцев обращал внимание на руководящую роль визиря Мухаммеда во внешней и внутренней политике султана Соколи: «Которое дело похочет зделать большой Маамет-паша и то деи зделает, а турский его жалует и слушает во всем». Отмечались послом и особые почести для русских дипломатов: «а поклон правил стоя, а не на коленках, а салтан против того не промолвил ни одного слова».[154]

Посольский приказ получал статейные списки русских дипломатов из Крыма. Преобладавшей формой отчета во второй половине XVI в. в этом регионе оставались отдельные грамоты с вестями, посылавшиеся в Приказ до возвращения посла, а не заключительные отчеты-дневники. Именно такой характер имели многочисленные отписки, отправляемые из Крыма послом А. Нагим, жившим там безвыездно в течение 10 лет (1563–1573). Миссия А. Нагого имела чрезвычайно важное значение: находясь при дворе хана, он должен был следить за крымской политикой и удерживать хана от враждебных России действий. А. Нагой писал в Москву систематически, отправляя свои отписки с гонцами в Приказ. Поскольку он находился в Крыму во время крымских походов на Русь (1564–1571) и турецкого похода на Астрахань, его сообщения представляют исключительный интерес. В посольских книгах они именуются по-разному: грамотами, вестями, списками и даже «разговорным большим списком». А. Нагой был выслан ханом из Крыма в конце 1573 г., и списка-отчета о его миссии до сих пор не обнаружено.[155]

Формуляр статейных списков оформился в последней четверти XVI в. Тогда же статейные списки включали материал о всех крупных событиях международной политической жизни.

Отчеты послов во второй половине XVI в. снабжали Посольский приказ сведениями о политической жизни. Значительно увеличилась общая информационная насыщенность. Церемониалу европейских дворов, приемам у высших сановников, описанию резиденций наибольшее внимание в своих статейных списках уделили З. Сугорский и А. Арцыбашев, Я. Молвянинов и Т. Васильев, Л. Новосильцев, Ф. Писемский, И. Шевригин и др.[156] В отчетах приводились пространные описания маршрутов русских послов, географических особенностей стран, обликов городов, подробностей быта и т. д.

Статейные списки как форма дипломатических отчетов просуществовали до первой четверти XVIII в., когда в России была введена система постоянных дипломатических представительств за рубежом. Регулярно поступавшие оттуда сведения сделали ненужными статейные списки, и их составление постепенно прекратилось.

Среди посольской документации выделяется группа материалов, связанных с возвращением дипломатов на родину. Во время последнего приема глава государства прощался с послами, передавал поклон великому князю и сообщал, что он пошлет к нему своего посла. По мере надобности российским послам вручались так называемые ответные грамоты, почти дословно повторявшие содержание «верющей» грамоты. В конце ее излагался ответ. Посольство вообще считалось несостоявшимся без последнего приема. Послам устраивались торжественные проводы до того места, где их в свое время официально встречали, а затем они ехали до границы с приставом. На русской границе дипломатов ждали русские приставы, сопровождавшие их к великому князю. Во время поездки глава посольства вел переписку с Посольским приказом. Сразу же по прибытии на родину он отправлял с гонцом в Москву краткий отчет о результатах посольской миссии. В нем сообщалось о дате возвращения, о содержании ответной грамоты. По возвращении в Москву все материалы посольства передавались в Посольский приказ. Документация, связанная с пребыванием дипломатов за границей, объединялась в группу «приезд» и, как правило, начиналась с ответных грамот. Сюда же входили статейные списки.

После того как царь совместно с думным посольским дьяком выслушивали отчет посла, начинались «распросные речи», текст которых фиксировался. Записи представляют собой свидетельства различных лиц (посла, дьяка, подьячего или переводчика), касавшиеся чаще всего поведения членов посольства, конфликтов между ними, а также отдельных деталей хода переговоров. «Распрос» вели думный дьяк и его товарищ. Тексты распросных речей в основном относятся ко второй половине XVI в. Распросные речи являлись своего рода дополнением статейного списка и завершали посольскую документацию группы «приезд».

Описание работы Посольского приказа будет неполным без упоминания о документации иностранных посольств, которая находилась в ведении Приказа, следившего и за церемониалом.

В XVI в. иностранных послов, как правило, провозили через города, где собирали дворян и детей боярских, чтобы представить государство многолюдным и богатым. За несколько верст до Москвы посольство останавливалось в ожидании разрешения на въезд. В назначенный день навстречу выезжали московские приставы, а из царской конюшни высылались возки, кареты и верховые лошади. Часто разгорались жаркие споры о том, кому следует первому сойти с лошади, и если не приходили к соглашению, то все сходили одновременно. Немецкий дипломат С. Герберштейн похвалялся тем, что обманул «московитов», сделав вид, что первым готов сойти с лошади. Затем пристав читал приветствия от имени царя и садился в карету к послу, предварительно поспорив о том, какое место он (пристав) займет в ней.

Для размещения особенно часто приезжавших в Москву послов – крымских, ногайских, польско-литовских и английских – уже в XVI в. существовали особые дворы, а с начала XVII в. в Китай-городе на Ильинке был устроен Посольский двор.

Чем выше был ранг посла, тем торжественнее обставлялось его следование во дворец. «Важно было показать чужестранцам могущество князя, а посольствам от иностранных государей явить всем его величие»,[157] – так трактовалась задача церемониала.

Въехав в Кремль, послы должны были спешиться на некотором расстоянии от дворцовых лестниц. Перед послами шел секретарь посольства, высоко подняв в руке верительную грамоту, завернутую в камку. На лестнице и в покоях, через которые следовали послы, стояли дворяне, приказные люди и гости в золотом платье и в меховых шапках, а низшие чины – в чистом платье. Прием проходил в различных палатах дворца – в Столовой, в одной из Золотых подписных, иногда в Грановитой.

Во время обеда по определенному церемониалу произносились здравицы в честь царя и того государя, которого представляло посольство. На официальных обедах Столовую палату украшали поставцы с огромным количеством золотой и серебряной посуды. По образному замечанию австрийского посла И. Кобенцля (1576), ее с трудом могли бы вместить 30 венских повозок.[158] Через несколько дней после торжественной аудиенции назначалась вторая, во время которой царь сообщал послам, что, ознакомившись с содержанием «верющей» грамоты, он назначил несколько бояр «в ответ» (для переговоров). Иногда приемы у царя происходили по несколько раз, а по окончании их назначалась последняя, прощальная аудиенция.

В Посольском приказе сохранились не только описания приемов, но и многочисленные грамоты, договоры, ратификации и т. д. В посольских книгах фиксировались также речи послов. Можно заметить, что для Посольского приказа было характерно детальное изложение, распространявшееся на документацию как российских, так и иностранных послов.

В Посольском приказе все документы русских и иностранных посольств, кроме подлинных грамот и договоров, объединенных в группы «отпуск» и «приезд», подклеивались в хронологической последовательности. Так возникали вышеупомянутые «столбцы». Из них выбирались документы, необходимые для дальнейшей дипломатической практики, и переписывались в определенном порядке в тетради, а затем переплетались в книгу.