У них что-то с головой, у этих русских

Глава 3. РУССКАЯ ДЕМОКРАТИЯ

На Западе принято скорбно возводить глаза, говоря о том, что российская демократия сдает позиции. Запад совершенно прав. Российская демократия катится назад с тех самых пор, как к власти пришел Путин, — это факт, и ничего тут не поделаешь.

Вопрос в том, как быть Западу. Делать вид, что ничего не происходит, и молчать, лишь бы Россия вовремя поставляла газ и нефть? Пытаться постепенно интегрировать Россию в западные организации, например в ВТО или Большую Восьмерку, и таким образом пытаться влиять на ее развитие? Или же следует выкопать топор войны и объявить Кремлю, что для Европейского Союза и США неприемлемо, когда закрываются независимые телекомпании, платящих налоги бизнесменов бросают в тюрьму, а критикующих режим журналистов убивают и преступление остается безнаказанным?

Ясно одно: российское правительство не хочет, чтобы его учили азам демократии. В особенности Запад, который, по мнению Кремля, жаждет одного: поставить Россию на колени и установить собственную гегемонию. В первую очередь это касается США, которые, по мнению России, опутывают своей сетью весь мир, прикрываясь речами о «распространении демократии».

Поэтому Москва так болезненно отреагировала на заявление США о намерении разместить противоракетный щит в Польше и Чехии. Россия страшно обеспокоена и оскорблена тем, что США шаг за шагом подвигаются к ее рубежам, не понимая, что американская система перехвата в Центральной Европе и расположение американских войск в Центральной Азии вполне сопоставимы с усилением российского военного присутствия в Мексике и установкой российских систем ПРО на Кубе.[1]

Тому, кто захочет понять, почему Кремль упорно продолжает бряцать оружием и бить себя в грудь, почему он так чувствителен и обидчив, следует изменить ракурс. Иными словами, надо попытаться взглянуть на мир и на все, что произошло за последние двадцать лет в бывшем Советском Союзе и Восточной Европе, с российской точки зрения. И тогда мы придем к следующим выводам.

Советский Союз распался мирно. Россия почти без кровопролития отпустила прибалтийские государства и большую часть бывших советских республик, объявивших себя независимыми. В Риге и Вильнюсе погибли человек двадцать — тридцать. Но в сравнении с тем, что могло случиться, просто чудо, что речь идет о десятках, а не тысячах жизней.

Получив от Бориса Ельцина свободу, прибалтийские государства стали интегрироваться с Западом и вскоре вступили в НАТО. Речь идет не только об Эстонии, о Латвии и Литве, но и о Польше, Чехии, Словакии, Болгарии, Румынии и Венгрии. И — с точки зрения Москвы — организация, которая все послевоенное время была врагом номер один, вдруг оказалась буквально у границ России. Это Россия тоже допустила без особенных протестов.

Все это Россия выдержала стоически, а США отблагодарили ее тем, что продолжили наращивать свое военное присутствие в регионах, всегда бывших сферой российских интересов.

Перед Москвой встает вопрос: почему мы должны молчать, пока другие вовсю тянут одеяло на себя? Мы уже ушли из государств, бывших раньше нашими сателлитами, и оставили огромную часть принадлежавших нам территорий. Мы продемонстрировали свою добрую волю. Зачем же США упорно продолжают бередить наши раны?

Причина может быть только одна, заключает Москва: Америка хочет завладеть всем миром. И болтовня о демократии — не более чем прикрытие.

Можно как угодно относиться к подобным рассуждениям, но в том, что русские думают по этому поводу, нет ничего неожиданного или странного. Ожидать, что Россия в одночасье избавится от своего прошлого, своего традиционно великодержавного мышления, своей исторической гордости и ревности по отношению к близлежащим землям, — глупо и наивно.

Поэтому не стоит западному миру удивляться болезненной реакции России на установку систем ПРО в Центральной Европе. Иное было бы чудом.

Но в отношениях между Россией и Западом есть проблемы, которые уже нельзя свалить на безразличие и глупость Вашингтона и Брюсселя. С тех пор как в 2000 году президентом стал Путин, в стране явно поменялись тенденции. Путин внимательно изучил ельцинскую Россию: непомерное могущество олигархов, бесправие, коррупция, нестабильность и непрекращающиеся волнения в обществе — и решил, что ему нужна другая Россия. Россия контролируемая, контролируемая демократия. У Путина всегда было отличное чутье на общественное мнение, и он правильно все рассчитал. Русские были сыты по горло ельцинскими временами и ничего больше не желали, кроме порядка и возможности решить свои проблемы.

Результатом путинской политики стала, бесспорно, большая стабильность и уверенность людей в будущем; но результатом той же политики стали кастрированная демократия и парализующая все области жизни власть бюрократии. В сегодняшней России больше государственных и муниципальных служащих, чем когда-либо со времен падения Советского Союза. Треть всего трудоспособного населения — 25 миллионов человек — занята на государственной или муниципальной службе. Результатом могло стать и стало только одно: коррупция укоренилась как никогда, и самое простое дело, которое нужно решить с государственными или муниципальными властями, оборачивается бумажной волокитой, эффективнейшим образом пресекающей попытки русских соблюдать закон. Зачем подчиняться дурацким правилам, если они существуют лишь для того, чтобы канцелярским крысам было чем заняться?

Стремление Путина усилить контроль лишь подтвердило в глазах русских то, что они и так знали: законы существуют для того, чтобы их обходить или нейтрализовать посредством взяток. Тот, кто пытается следовать правилам, — идиот. Законы созданы не для блага общества, а исключительно для того, чтобы государственные и муниципальные служащие могли портить жизнь простым гражданам.

Следовательно, наплевать на правила, действовать по собственному усмотрению и держаться как можно дальше от всевозможных чиновников.

Сказанное очень важно, так как самая большая проблема России в том, что она до сих пор не является полноценным правовым государством. Правовое государство не может функционировать, если законы и правила существуют только для вида. Граждане должны уразуметь, что соблюдать законы — в их же собственных интересах. Людям необходимо осознать, что есть общественное благо. В России такого осознания нет: граждане не понимают, для чего им служить обществу, которое не служит им. Государственных и муниципальных служащих глубоко презирают, считается, что их единственная задача — заботиться о собственной выгоде и красть столько, сколько получится.

Ни Запад, ни кто-либо иной тут не виноват. Кремль создал все это своими собственными руками. Содержа армию государственных служащих в качестве буфера для населения, руководство просто следит за тем, чтобы владычество бюрократии — вечный бич русского народа — не прекращалось.

Новый президент России Дмитрий Медведев заявил, что «правовой нигилизм» — самая большая проблема страны. Слова очень верные, но, увы, не новые. Путин в начале своего президентства тоже провозглашал, что намерен ввести «диктатуру закона». Однако ему не удалось ни на йоту поднять уважение к закону — наоборот. При Путине правосудие стало полностью зависимым от Кремля. Бизнесмены и другие крупные общественные деятели, открыто критикующие Кремль, могут быть уверены, что рано или поздно предстанут перед судом. Суд гарантирует обвинительный приговор, если подсудимый не готов договориться с Кремлем, то есть впредь держать язык за зубами.

Дмитрий Медведев — кандидат юридических наук, и ему должна претить эта юридически-политическая анархия. Он свободен от путинского прошлого, КГБ, которое сделало последнего параноидально подозрительным по отношению к любой критике. Но попытка искоренить путинское наследие потребует от Медведева невероятной личной силы, такой же силы, какую демонстрировал Ельцин в свои лучшие времена. Ельцин до сих пор остается единственным российским лидером, допускавшим критику в свой адрес, к тому же очень личную, в форме оскорбительных нападок. При нем правосудие было таким же коррумпированным, как и теперь, но он никогда не пользовался им, чтобы свести счеты с теми, кто злословил в его адрес.

В этом, в частности, разница между режимами Ельцина и Путина. Какие формы примет режим Медведева, мы пока не знаем. Но в любом случае ясно, что Медведев не сможет избавиться от наследия Путина в одночасье.

Натянутые отношения Путина с оппозицией при существующем порядке привели к вдвойне тяжелым последствиям. В стране царит истеричный страх по отношению ко всем видам оппозиции — страх, для которого нет никаких реальных оснований. Оппозиция слаба и не имеет поддержки в широких слоях населения. Большая часть русских искренне симпатизирует Путину и поэтому принимает назначенного Путиным престолонаследника Дмитрия Медведева. Россияне в большинстве своем одобряют принципы Путина: сильная Россия и сильное руководство. Так что популярность бывшего президента связана не только с тем, что Кремль контролирует все телеканалы.

Но Кремль убежден в том, что проблемы могут создать экс-чемпион мира по шахматам Гарри Каспаров и национал-большевик Эдуард Лимонов. Больше всего правительство напугано переворотами в Грузии и на Украине: российское руководство свято верит, что грузинская революция роз в 2003 году и украинская оранжевая революция 2004 года были от начала до конца срежиссированы США. Ничего подобного в России случиться не должно. Поэтому против Каспарова, Лимонова и еще нескольких тысяч демонстрантов-демократов следует заранее принять меры.

В марте 2007 года я участвовала в освещении оппозиционной демонстрации в Санкт-Петербурге. Это была одна из тех демонстраций, что были так жестоко подавлены милицией; после нее прошло еще несколько, две из которых я освещала в Москве.

Подобные демонстрации подавляются одним и тем же способом: общее число милиционеров и омоновцев как минимум равно числу демонстрантов. Сотни грузовиков и переносных металлических ограждений образуют железное кольцо вокруг места, где должна была проходить демонстрация. Всем участникам приходится пройти через металлодетекторы. Каждый пришедший попадет в руки накачанных парней из ОМОНа. Омоновцы — в высоких кожаных ботинках, в шлемах с плексигласом, с грозного вида овчарками на поводках.

И все это — ради нескольких сотен, самое большее тысячи бедных-несчастных демократов-активистов.

Невозможно было не задаться вопросом: чего же так боится власть?

Чем чаще проходили демонстрации, тем больший интерес к ним проявлял западный мир. Вскоре можно было констатировать, что число журналистов на демонстрациях приближается к числу демонстрантов. Это выглядело несколько абсурдно. Если бы Кремль позволил демонстрантам митинговать спокойно, западные журналисты постепенно потеряли бы к ним интерес, но теперь присутствовать при любом выступлении диссидентов стало делом чести для всех верных своему долгу корреспондентов из Европы, США и Японии.

Чем больше журналистов, тем выше вероятность столкновений и кровопролития. Их-то мы и получили: последний московский Марш несогласных в конце ноября 2007 года, когда проходили выборы в Думу, закончился десятками арестов. Один юноша умер, скорее всего от ран, нанесенных милиционерами.

Практически на каждую демонстрацию являлись незваные гости — прокремлевское молодежное движение «Наши». Активисты «Наших» мешали ораторам, выкрикивая оскорбительные замечания в огромные громкоговорители, которые удивительным образом оказались установленными рядом с местом проведения митинга. Было ясно, что Кремль готов чинить любые препятствия активистам-демократам: нормальному ходу демонстрации мешало не только непомерное количество стражей порядка, но и простое дуракаваляние. То, что тысяча демократов-активистов не могли спокойно провести митинг, подвергаясь нападкам прыщавых юнцов, выглядело не просто издевательством — это выглядело откровенной низостью.

«Наши» производят впечатление организации с неограниченными финансовыми ресурсами. Я присутствовала на нескольких мероприятиях «Наших» в Москве, и действие всегда развивалось одинаково: раздают футболки, бейсболки, дорогие плакаты и листовки и возводят гигантские сцены с профессиональными звуковыми установками. Журналист едва успевает обозначиться, как вперед выступает благонадежная пресс-служба. Все мероприятия очень похожи — они радостные, зрелищные и собирают много молодежи, которая приходит в первую очередь потому, что здесь весело, и потому, что «Наши» делают множество конкретных дел, например, организуют велопробеги и летние лагеря отдыха. Все это приправлено ярым антизападничеством и нередко шокирует агрессивными заявлениями.

Цель очевидна: воспитать лояльную Кремлю молодежь. Если верить российскому руководству, «Наши» — одно из звеньев в борьбе Путина за построение гражданского общества. Но Путину нужно подконтрольное ему гражданское общество — вот слабое место в его рассуждениях. Созданы не только «Наши», но и другие молодежные движения, например «Россия молодая», «Молодая гвардия» и «Местные».

В начале 2008 года вдруг стало казаться, что песня «Наших» спета. Из пятидесяти региональных отделений были закрыты сорок пять, лидер «Наших» Василий Якименко покинул организацию ради гораздо более выгодного места в правительстве, а Кремль прекратил щедро финансировать движение. «Наши» выполнили свою задачу до конца. Кремль выстроил эту безликую структуру перед выборами в Думу, чтобы разжечь антизападные настроения, и выбросил на помойку.

Наш русский оператор этому не удивился: «Здешним руководителям не впервой бросать своих».

Таким образом, Кремль контролирует огромную часть русского общества. Но подконтрольно не все общество — существенная разница, которую Запад часто упускает из виду В Финляндии я довольно часто, к своему великому изумлению, обнаруживала, что защищаю Путина от обвинений, которые кажутся мне нелепыми.

Например, мысль о том, что Путин отдал приказ убить Анну Политковскую, не только неправдоподобна — она абсурдна. Путин совершенно не был заинтересован в убийстве Политковской — наоборот, это убийство только создало ему массу проблем, особенно во внешней политике. Оно сделало из Политковской мученицу, а это последнее, чего хотелось Путину. Заметно было его раздражение тем, что он назвал западной «истерикой». Путин всегда считал, что Запад приписывает Политковской ложную значительность, но, когда ее убили в подъезде собственного дома, оказалось, что Запад прав. Для Путина это был удар в спину. Поэтому он и не сдержался, приуменьшив значение Политковской как журналистки и во всеуслышание заявив, что ее статьи почти не имели влияния в России, что было весьма не по-русски. Отзываться о мертвых уничижительно — грубое нарушение русской традиции.

Трудности с поимкой убийц Политковской — следствие того, как управляется российское общество. В России множество полицейских и военных структур, ни одна из которых не в состоянии реально контролировать положение дел. По-русски они называются силовыми структурами; это общее название для разведки ФСБ, армии и специальных войск Министерства внутренних дел. Эти структуры непрозрачны и непроницаемы. И очень трудно дознаться, кто им покровительствует.

В то же время ведущие политики весьма активно вмешивались в расследование убийства. Все это невероятно усложняло задачу следователя Петроса Гарибяна, одновременно придавая внушительности результату. Гарибян проделал колоссальную работу, несмотря на то что ему постоянно мешали, и в числе прочих — генеральный прокурор Юрий Чайка, выступивший с заявлением о задержанных во время предварительного следствия. Гарибян установил: в деле замешаны служащие Министерства внутренних дел, что не стало неожиданностью, но то, что это обнаружится, было отнюдь не очевидно.

Что касается заказного убийства бывшего агента ФСБ Александра Литвиненко, то здесь подозреваемый имелся с самого начала. Все улики указывают на то, что убийцу зовут Андрей Луговой и что он бывший агент ФСБ. Это еще не удалось установить наверняка, так как Россия отказывается выдать Лугового. Но если задействовать здравый смысл и способность к логическим построениям, то не прийти к выводу о виновности Лугового невозможно.

«Парень пол-Лондона засыпал полонием и привез остатки в Москву. Но нет, нет, это не он… Помереть можно со смеху», — говорит мой друг Женя и хохочет, когда я завожу речь об этом деле.

Для тех, кто, как Женя, привык, что власти врут как сивый мерин, все совершенно ясно. Сама я долго сомневалась, потому что вся эта история выглядела как поставленная неким режиссером мелодрама. Зачем ФСБ заваривать такую кашу, чтобы лишить жизни одного из агентов, если честно — довольно незначительного?

Но факт остается фактом: следы полония-210 обнаружены из гостиничного номера через несколько ресторанов до самолета, который доставил Лугового домой. Полоний-210 — вещество слишком редкое, чтобы все оказалось случайным совпадением. И на вопрос о том, как можно достать такое вещество, не вступая в контакт с ФСБ, удовлетворительного ответа тоже до сих пор нет.

Многие считают, что убийцы Литвиненко не предполагали, что врачи сумеют установить причину смерти. Поэтому они не позаботились о том, чтобы уничтожить за собой следы. Врачам удалось определить вещество в последний момент, вскоре после смерти Литвиненко.

Реакция Кремля оказалась ровно такой, как и ожидалось: сначала раздражение, потом — еще большее раздражение. Даже если мы пока не знаем, кто распорядился убить бывшего агента, следы все равно ведут к ФСБ — и Кремлю это известно. Поэтому обитатели Кремля так раздражены: оконфузились, не будучи в состоянии поддерживать порядок в собственных силовых структурах.

Да, я не думаю, что Путину была выгодна смерть Политковской или Литвиненко. Однако это не означает, что Путин не несет ответственности за эти смерти. В том, что касается гибели Политковской, на Путине лежит ответственность свинцовой тяжести. Ведь это он создал такой климат в обществе, когда вредна любая критика и силовые структуры воспринимают ее как разрешение заставить болтунов замолчать. Тот, кто убил Анну Политковскую и Александра Литвиненко, знал, что у него есть прекрасная возможность остаться безнаказанным.

Совершенно очевидно, что Путин сохранит свое влияние и при преемнике, Дмитрии Медведеве, по крайней мере, какое-то время. Медведев — альтер эго Путина, как выразилась аналитик Ольга Крыштановская во время нашей с ней беседы в Москве в ноябре 2007 года. Они так схожи, что еще немного, и Медведева можно было бы назвать сыном Путина. За все, что у него есть, Медведев должен благодарить Путина, и, само собой разумеется, новый президент не может позволить себе слишком большую свободу, по крайней мере в течение своих первых лет в Кремле. Сначала ему нужно создать собственную силовую базу и разработать собственный план действий.

По сравнению с большинством влиятельных фигур Кремля Медведев производит впечатление либерала-рыночника. Он даже говорил, что не верит в чеканную формулировку Кремля «суверенная демократия»: демократия или есть, или ее нет. Такие речи — музыка для западных ушей, но Медведеву, кажется, не очень-то позволяют воплощать свои слова на практике, во всяком случае не сразу. Он с самого начала зависим от Путина. Однако никто не утверждает, что Медведев не сумеет собрать собственную команду и постепенно от Путина освободиться.

Выбор Медведева объясняется одним: расколом в российском руководстве. Из всех потенциальных наследников трона Медведев — самый современный: он учился работать с айфоном еще в те времена, когда в России невозможно было купить лицензионную модель. То, что выбор пал на Медведева, доказывает, что Путин все же гораздо больше ориентирован на Запад, чем думают в Брюсселе и Вашингтоне. Об этом говорили все эксперты, с которыми я беседовала в Москве в декабре 2007 года, когда Путин после нескольких месяцев таинственного молчания (которое, кажется, доставило ему несравненное удовольствие) назвал имя престолонаследника.

Подобные рассуждения звучат довольно противоречиво — в последние годы Путин буквально источал агрессию, критикуя Запад, и бросался выражениями вроде «волки» и «шакалы». Но ничто в России никогда не бывает однозначным.

Подведем итоги: демократия в России сдает позиции. Но в то же время информационное общество идет вперед — и это значит, что российским властям все труднее будет скрывать правду от граждан. В новом мобильном Интернет-обществе информация распространяется так стремительно, что перепуганные вялые чиновники просто не успевают реагировать.

В августе 2007 года в поезде «Москва — Санкт-Петербург» взорвалась бомба; каким-то чудом никто из пассажиров не погиб. Все поезда на этом отрезке пути, естественно, основательно задержались, им пришлось простоять несколько часов. Проводники отказывались рассказать пассажирам, что произошло — как в советские времена, когда главное было держать граждан как можно в большем неведении. Однако все оказалось напрасно: пассажиры просто вышли в Интернет со своих мобильных телефонов и выяснили причину задержки.

Очень немногие из моих русских друзей-ровесников узнают новости из официальных источников. Меньшинство верит пропаганде, которую распространяют Первый канал и канал «Россия» — Рупоры Кремля. Большинство читает новости в Интернете, где к их услугам несколько отличных российских новостных сайтов с независимой информацией. Российские власти до сих пор не сделали попытки ограничить Интернет; причина отчасти в том, что это весьма сложная операция с технической точки зрения. Интернет появился в России в эпоху хаотичной свободы и отсутствия какого-либо контроля, в отличие от Китая например. Сейчас большинство серверов принадлежат частным лицам, и введение контроля может привести к убыткам. Вопрос еще и в другом: при каких политических обстоятельствах было бы уместно отнять у русских свободу, к которой они за десятилетие привыкли? У Владимира Путина всегда было тонкое чутье на общественное мнение.

Контролировать людей дальше не получится. Поэтому нельзя назвать русский народ несвободным. Демократии у русских нет, но они живут в глобализованном мире. А глобальные информационные потоки в России ничем не отличаются от тех, что существуют в Финляндии, Франции или США.

Иными словами, сегодня у русского общества гораздо больше пространства, чем когда-либо за всю русскую историю.