У последней черты

Глава 8

Последний плот, пробившись сквозь леденящий холод бухты Синанджу, возвратился на борт «Дартера». Римо Уильямс стоял на скалистом берегу между Пиками гостеприимства, которые в хрониках Синанджу именовались также Пиками предостережения.

Римо огляделся. Их никто не встречал, хотя, впрочем, никто и не ожидал их прибытия.

Римо поправил байковое одеяло, укрывавшее ноги Мастера Синанджу, тщательно подоткнув его со всех сторон.

– Не волнуйся, папочка, – ласково произнес он. – Я схожу за народом, чтобы перетаскать золото.

– Нет, – возразил Чиун. – Они не должны видеть меня таким. Помоги мне встать, Римо.

– Не надо тебе вставать, – ответил Римо. – Ты ведь нездоров!

– Я, может, и нездоров, но я все еще Мастер Синанджу. И я не хочу, чтобы мои односельчане застали меня в таком виде. Это лишит их присутствия духа. Помоги мне подняться!

Римо нехотя снял с него одеяло.

Чиун с трудом встал. Римо поддерживал его под локоть.

– Выбрось эту штуковину, – сказал Чиун. – Глаза бы мои ее не видели!

Римо пожал плечами.

– Как скажешь, папочка.

Он обеими руками поднял каталку и, едва заметно двинув корпусом, запустил высоко в усеянное звездами небо. Кресло шлепнулось в воду далеко от берега.

Чиун стоял на нетвердых ногах, кутая руки в кимоно. Он осторожно втягивал ноздрями воздух.

– Я дома, – пропел Чиун. – Чую запахи своего детства, которые наполняют сердце старика радостью!

– По-моему, дохлой рыбой несет, – мрачно бросил Римо.

– Тихо! – скомандовал Мастер Синанджу. – Не отравляй мне радость возвращения домой своими циничными замечаниями.

– Прости, папочка, – кающимся голосом ответил Римо. – Мне прямо сейчас их позвать?

– Сами придут, – сказал Чиун.

– Но ведь теперь ночь! Готов поклясться, они уже видят десятый сон.

– Они придут, – упорствовал Чиун.

Однако никто не появлялся. На Римо все еще была водолазка, закрывающая синяк на шее. Обжигающий ветер с залива продувал ее насквозь. Тогда Римо поднял температуру своего тела, словно окружив себя волной тепла.

Он моментально согрелся, но тревога за Чиуна не покидала его. Старик стоял в горделивой позе. Ноги его были босы.

– Папочка... – начал было Римо, но Чиун остановил его нетерпеливым жестом.

– Слушай!

– Ничего не слышу, – ответил Римо.

– У тебя уши есть? – возмутился Чиун. – Слушай, как она кричит!

Римо заметил в лунном свете взмах белых крыльев и понял, что имеет в виду Чиун.

– Обыкновенная чайка, – констатировал он.

– Эта чайка встречает нас, – объявил Чиун и, сложив губы вместе, пронзительно свистнул. Потом повернулся к Римо и пояснил:

– Я поприветствовал ее в ответ.

Не прошло и минуты, как из-за замшелого валуна показалась фигура. За ней другие. Они медленно, робко приближались.

– Видал? – сказал Чиун. – Что я тебе говорил?

– По-моему, их заинтересовал твой разговор с чайкой.

– Чепуха! Они просто ощутили почтительное благоговение, которое внушает им Мастер Синанджу, и это чувство подняло их из теплых постелей.

– Тебе видней.

Первым подошел пожилой мужчина – старик, но все же помоложе Чиуна. Он был высок и широколиц.

– Приветствую тебя, – начал старик ритуальное приветствие, – о Мастер Синанджу, который поддерживает благосостояние нашего селения и твердо верен кодексу чести. Сердца наши преисполнены любовью и восхищением! Радость переполняет нас при мысли о том, что нас вновь посетил тот, кому подвластна сама Вселенная!

В ответ Чиун отвесил поклон и прошептал по-английски, обращаясь к Римо:

– Вот как надо оказывать почтение.

– А мне кажется, он страшно огорчен, что его разбудили среди ночи, – съязвил Римо.

Чиун обратился к сельчанам.

– Отныне знайте, что солнце наконец снизошло на мою жизнь, полную тяжких забот и трудов! – произнес он в ответ на приветствие. – Я вернулся домой, дабы впитать в себя вид родного селения, вновь насладиться звуками моей юности и провести здесь остаток дней.

Послышались сонные голоса одобрения.

– И я привез с собой моего приемного сына Римо, дабы он продолжал дело наших великих предков! – с чувством возвестил Чиун.

Воцарилась тишина.

– Смотрите, какие трофеи доставил я из страны круглоглазых варваров! – громко воскликнул Чиун.

Толпа оживилась. Люди набросились на ящики с золотом и, как жадная саранча, потащили их прочь.

– Принесите паланкин Мастера! – прокричал старик – хранитель сокровищ, которого, как оказалось, звали Пульян.

Мигом принесли паланкин розового дерева и слоновой кости, подобный тем, на каких носили египетских фараонов. Его опустили у ног Чиуна.

– Не похоже, чтобы их отношение ко мне изменилось к лучшему с прошлого раза, – шепнул Римо по-английски.

– Они слишком взволнованы моим неожиданным возвращением. Не беспокойся, Римо. Я уже все им про тебя рассказал.

– Тогда неудивительно, что они меня ненавидят, – проворчал Римо.

– Они переменились. Вот увидишь!

Римо хотел было тоже залезть в паланкин, но старик Пульян помешал ему и сделал знак носильщикам.

Паланкин подняли и быстро понесли в поселок.

– А как же я? – спросил Римо, на сей раз по-корейски.

– Можешь пока таскать лаковые сундуки Мастера, – пренебрежительно бросил Пульян и поспешил вслед за Чиуном.

– Благодарю покорно, – ответил Римо.

Он повернулся к водам залива. Америка лежала за тысячи миль за горизонтом. Интересно, когда я еще ее увижу, подумал Римо, и что я при этом буду чувствовать?

Чиун вернулся домой. А Римо? Где его дом? Дом Римо Уильямса, у которого никогда не было ни дома, ни семьи и который вот-вот лишится единственного близкого человека?

Не желая бросать пожитки Чиуна на берегу, Римо покорно перетаскал сундуки один за другим в деревню.

– Мне нужно его видеть! – прорычал Римо по-корейски.

Было уже утро. Ночь Римо пришлось провести на холодной земле, рядом с загоном для свиней. Чиуна доставили в дом, где хранились сокровища Синанджу, – величественное сооружение из редких пород древесины и камня, построенное еще египетскими архитекторами во времена фараона Тутанхамона в дар Синанджу. Там он и должен был спать.

Римо, естественно, поинтересовался, какая постель предназначена ему.

На этот вопрос жители деревни, словно сговорившись, отвечали пожиманием плеч.

– Места нет, – объявил хранитель Пульян. И повернулся к остальным.

– Места нет, – залопотали и те. И опять пожали плечами.

Римо удивился:

– Неужто? По-моему, Чиун не одобрит вашего представления о гостеприимстве. Я ему расскажу.

– Не получится, он уснул, – сказал старик. – Он неважно выглядит, но мы знаем, какой уход ему нужен.

Пришлось Римо искать себе не залитое приливом место на берегу, с подветренной стороны от скал, где было не так холодно.

– Это называется – приехали домой, – пробормотал он, засыпая.

Сейчас, когда солнце уже встало, он хотел повидаться с Чиуном, но его опять не пускали.

– Он еще спит, – изрек Пульян с каменным лицом.

– Чушь собачья, Чиун храпит во сне, как кривошеий гусак, а раз его не слышно – следовательно, он на ногах. И я хочу его видеть!

Старик снова повел плечами, но не успел ничего возразить, как из сокровищницы послышался голос Чиуна. Он был слабый, но разносился далеко.

Римо ворвался в дверь и остановился как вкопанный.

– Чиун! – изумленно воскликнул он.

Старик сидел в центре просторного главного зала, стены которого были увешаны древними гобеленами в три слоя – как обои, наклеенные поверх старых. Вокруг него, сориентированные по сторонам света, горели свечи.

За спиной, на опорах слоновой кости, покоился величественный Меч Синанджу. И по всему залу были расставлены сокровища Синанджу – сосуды, украшенные драгоценными каменьями, старинные статуи и в огромном количестве – золотые слитки. Они были свалены как попало, словно никому не нужные безделушки в провинциальной антикварной лавке. Но Римо не замечал открывшегося ему великолепия. Он видел одного Чиуна.

Тот сидел в позе лотоса на троне из тикового дерева, который возвышался над полом всего дюйма на три. На голове у старика красовалась причудливая золотая корона, принадлежавшая Мастерам Синанджу еще со средневековья. У ног покоился раскрытый свиток, а рядом – чернильница и гусиное перо. Ничего этого Римо не замечал. Он неотрывно смотрел на кимоно Чиуна.

Кимоно было черным.

– Ты чем-то напуган, Римо? – спросил Чиун безмятежным тоном.

– На тебе Мантия Смерти!

– А что тут удивительного? Ведь я доживаю последние дни!

Чиун был похож на сушеную виноградину, обернутую в бархат.

– Ты не должен так легко сдаваться, – сказал Римо.

– Разве дуб старается удержать свои побурелые листья, когда наступает осень? Не печалься, Римо. Главное – мы дома.

– Это точно. Они заставили меня спать на голой земле. Полночи змей гонял.

Чиун был крайне удивлен.

– Это был их подарок тебе, – неожиданно сказал он.

– Подарок? Это ты называешь подарком?

– Они заметили, какой ты бледный, и решили, что солнышко пойдет тебе на пользу.

– Ага, особенно ночью!

Чиун отодвинул от себя свиток.

– Сядь у моих ног, Римо. Мне тяжело смотреть на тебя снизу вверх.

Римо присел на корточки и обхватил колени.

– Здесь не мой дом, папочка. И ты это понимаешь.

– Ты стал по-другому одеваться, – заметил Чиун, указывая изогнутым ногтем на водолазку Римо.

– Это чтобы синяк не был виден, – пояснил тот.

– А, синяк. Болит?

– Да нет, уже проходит.

– Нет, не проходит, а наоборот, становится еще черней. Я угадал?

– Не будем обо мне. Почему ты не лежишь?

– Мне надо спешить с записями. Я должен дописать хронику Мастера Чиуна, последнего из рода Синанджу, который войдет в историю как Чиун-растратчик.

– Только пожалуйста, папочка, не надо навешивать на меня все грехи. Я не виноват, что я не кореец.

– Но ты принадлежишь к Синанджу! Я сделал из тебя настоящего Мастера.

Вот этими руками, сердцем и волей. Согласись!

– Да, – искренне ответил Римо. – Я принадлежу к Синанджу. Но я не кореец.

– Я заложил фундамент. Штукатурка появится позже.

Лицо Чиуна внезапно съежилось, морщины словно стали глубже.

– О чем ты задумался? – спросил Римо.

– О твоей шее. Традиционные одежды для посвящения не закрывают шею.

– Посвящения? В студенты?

– Нет же, безмозглая твоя голова! Не в студенты. А в Мастера Синанджу!

Я назначил церемонию на завтрашний полдень. Будет настоящий праздник.

Селяне впустят тебя в свое сердце, а ты выберешь себе жену.

– Мы уже это обсуждали. Я пока не готов.

– Не готов? – изумился Чиун. – Разве у сливы спрашивают, готова ли она, прежде чем ее сорвать? Не тебе решать, готов ты или нет! Мастером Синанджу человек становится не тогда, когда он готов, а когда близок конец его предшественника.

– А что, подождать нельзя? – взмолился Римо. – Мне нужно время, чтобы подумать.

– Как ты жесток, Римо! Мой дух слабеет, а ты капризничаешь, как ребенок, которому не хочется в школу! – Римо промолчал. – Ты всегда был жесток ко мне. Но в последнее время ты стал даже более жесток, чем можно было бы ожидать от неблагодарного белолицего. Тебе наплевать, что я умираю!

– Ты сам знаешь, что это не так!

Чиун предостерегающе поднял палец, волосы у него на голове затрепетали.

– Тебя не волнует, что я умираю. Ты сам мне об этом сказал.

– Когда? – изумился Римо.

– В том доме. На пожаре. Перед тем, как я, не обращая внимания на твою неслыханную жестокость, спас твою белую шкуру, бессовестный ты человек!

– Что-то я не припомню, чтобы я такое говорил. Не мог я тебе этого сказать!

– Процитирую дословно. Я лежал на полу, мои немощные легкие заполнялись дымом, и я взмолился о помощи. «Я умираю! – простонал я жалобно. – Я старый человек, и жизнь оставляет меня». А ты повернул ко мне полное безразличия лицо и сказал: «Тогда умри тихо». Конец цитаты.

– Я этого не говорил! – запротестовал Римо.

– Ты что же, обвиняешь Мастера Синанджу во лжи? – ровным голосом спросил Чиун.

– Я знаю, что этого не говорил, – мрачно повторил Римо.

– Но я ведь слышал твои слова! Голос действительно был не твой, но слова, ядовитые, как змеиное жало, вылетели из твоих губ!

– Ну, не знаю...

– Так ты мне не веришь?

– Ну, если ты так говоришь, папочка...

– Будем считать, что на языке белолицых это означает согласие. – Чиун подобрал широкие полы черного кимоно и продолжал:

– Ты хорошо помнишь предания моих предков, Мастеров Синанджу?

– Некоторые. Не все. Я путаю имена.

– А легенду про Великого Вана помнишь?

– Про Вана много легенд.

– Но одна выделяется среди других. Ведь именно при Ване Мастера Синанджу стали такими, как сейчас!

– Я знаю. До этого они сражались деревянными шестами и кинжалами и даже применяли яд.

– Верно. И никогда не работали в одиночку. За ними шла целая армия, ночные тигры Синанджу. Начиная с Вана ночных тигров уже не было. Ночные тигры были больше не нужны. Почему, Римо?

– Потому что Ван был первым, кто постиг солнечный источник.

– Вот именно. Это были страшные времена для Дома Синанджу. Учитель Вана, известный под именем Хун, умер, не успев обучить Вана всем премудростям. Нашему образу жизни грозил конец. – Голос Чиуна дрогнул и зазвучал ниже – как всегда, когда Чиун вспоминал какое-нибудь из преданий старины. – И подумать только! Не успели тело Мастера Хуна предать земле, как великая печаль спустилась на селение Синанджу! Работы хватало, но не было Мастера, который содержал бы жителей селения! Ночные тигры Синанджу отощали от голода. И стали грабить простых селян. Убивать. Насиловать. И творить всякое зло из-за того только, что маялись от безделья и не умели ничего, только убивать.

И видя это, Ван удалился во мрак и предался медитации. «Горе Дому Синанджу! – сказал он, обращаясь к ночному небу. – Ибо наш род не имеет продолжения».

И, лежа так на сырой земле, обратив лицо ко Вселенной, он увидел, как звезды медленно совершают свой путь. То были холодные далекие звезды, но они сверкали, как крохотные солнца. И они были вечны. Не то что люди! И тогда Ван, потерявший последнюю надежду, стал мечтать о том времени, когда люди станут, как звезды – будут казаться холодными, несмотря на пылающий внутри огонь. И станут бессмертны! «Если бы только это могло случиться, – думал Ван, – нашим несчастьям пришел бы конец».

Ныне кое-кто утверждает, что то, что случилось потом, произошло только в сознании Вана, который много дней оставался без пищи. Другие говорят, что именно пост открыл ему глаза на великую истину. Но все едины в том, что когда Мастер Ван вернулся в Синанджу, это был другой человек, холодный, рассудочный, и глаза его светились вселенским огнем.

Ибо Ван сказал, что с небес снизошло большое огненное кольцо. И этот огонь горел ярче солнца. И он говорил с Ваном. И голос его был таков, что слышал его только Ван, и он говорил, что человек не умеет пользоваться ни разумом своим, ни телом. И этот огонь преподал Вану первые уроки самообладания, и так Ван нашел солнечный источник.

– Скорее уж – солнечный источник нашел его, – поправил Римо.

– Молчи! И – о чудо! – в ту ночь в Синанджу вернулся совсем другой Ван.

Он возвышался надо всеми, и гнев источал его взор. И он узнал, что ночные тигры Синанджу плетут против него заговор, предлагая на место нового Мастера то одного, то другого из своих рядов, ибо Ван, дескать, не стоит и самого жалкого из них.

И тогда шагнул Ван в костер, но не причинило ему вреда пламя, хотя и лизало его босые ноги. И сказал он голосом, подобным грому небес:

«Вот я стою перед вами, ваш новый Мастер Синанджу! Я несу с собой новый свет и новую эру, ибо я нашел солнечный источник! Больше не будет многих Мастеров! Отныне только один Мастер и один ученик будут достойны искусства Синанджу. Не будет ни страдания, ни голода! И не будут мужчины селения ни сражаться, ни умирать!»

И, сказав так, Мастер Ван, которого ныне мы называем Великий Ван, бросился на ночных тигров Синанджу. И несколькими ударами обратил эту нечисть в небытие.

И, стоя меж трупов, объявил он, что отныне да не поднимется самая сильная рука в Синанджу на своего сородича. А потом он произнес пророчество, хотя даже сам Ван не мог бы сказать, откуда взялись те слова. И молвил он:

«Настанет день, когда Мастер Синанджу отыщет среди западных варваров человека, который уже познал смерть. И этот Мастер будет так нуждаться в деньгах, что за большие богатства согласится обучить секретам Синанджу белолицего с мертвыми глазами. И он сделает его ночным тигром, страшнее всех ночных тигров. Он породнит его с божествами Индии, и тот станет Шивой-Разрушителем, Шивой-Дестроером, самой смертью, ниспровергателем миров. И этот мертвый тигр ночи, которого в один прекрасный день воскресит Мастер Синанджу, станет следующим Мастером Синанджу, и наступит новая эра, более великая, чем та, которую я возвещаю вам!»

Чиун откинулся на спинку тикового трона, и глаза его засияли счастливым огнем.

– Вот так, Римо, – тихо сказал он.

– Я знаю твою легенду, – ответил Римо. – Ты мне ее много раз рассказывал. Но что-то я в нее не верю.

– А ты помнишь тот день, когда ты умер?

– Да. Меня привязали к электрическому стулу. Но он не сработал.

Чиун покачал головой.

– Это была притворная смерть. Я не об этом. Я говорю о том времени, когда мы только начали тренировки. В тебя выстрелил какой-то жалкий трус. Ты еще не принадлежал к Синанджу, и он победил.

– Помню. И ты каким-то образом вернул меня к жизни, – сказал Римо.

– Я был готов дать тебе умереть. Я вернул тебя к жизни только потому, что твое мертвое тело слилось со Вселенной. Ты, как никто со времен Вана, принял Синанджу сердцем. Я не мог позволить тебе умереть, пусть даже ты белый и неблагодарный!

– И тогда ты решил, что я и есть живое воплощение этой странной легенды?

– Да, но окончательно уверился в этом значительно позже. Это произошло в Китае. Помнишь Китай? Римо кивнул, не понимая, к чему клонит старик.

– Да. Одно из первых заданий. Мы должны были раскрыть заговор против установления дипломатических отношений между США и Китаем. Как давно это было!

– Ничтожный миг в масштабах истории, – сказал Чиун. – А помнишь, как вероломные китайцы отравили тебя?

– Да, я едва не умер.

– Этого яда хватило бы, чтобы умертвить десять – нет, двадцать человек. Но ты не умер. На краю гибели, окруженный убийцами, ты отрыгнул яд и был спасен. Вот когда я впервые по-настоящему понял, что ты – земное воплощение Шивы-Дестроера.

– Потому что меня вырвало?!

– О Шиве сложено немало сказаний, – невозмутимо продолжал Чиун, не обращая внимания на сарказм Римо. – Еще в доисторические времена индийские боги сражались с демонами. Индийские боги были могущественны, но еще более могущественны были их противники. И тогда боги позвали гигантского змея по прозванию Васуки и приказали ему сбить в масло целое море молока и приготовить амброзию, которая сделала бы богов еще всесильнее. Но подлый змей Васуки, наклонившись головой вниз, стал изрыгать в молочное море яд. И, видя это, боги поняли, что море отравлено и эта амброзия лишит их последних сил и приведет на край гибели.

И тогда – о чудо! – спустился к богам Шива, красноликий бог бури. А Шива был страшный бог. Трехликий. Шестирукий. И был он очень, очень могуч.

И увидев, как из пасти Васуки извергается яд, Шива встал под струю и принял в себя поток отравы. Так Шива пожертвовал собой во имя спасения мира.

Но он не умер, Римо. Его жена Парвати, видя, что супруг ее принес себя в жертву, бросилась к нему и, не давая Шиве проглотить яд, обмотала его шею шарфом и затянула так, что Шива выплюнул отраву.

– Значит, она задушила его, чтобы он не умер от яда, – уточнил Римо. – Ерунда какая-то.

– Шива не умер, – возразил Чиун. – Он исторгнул из себя яд, и Парвати ослабила шарф. Шива остался цел и невредим, если не считать шеи. – Чиун наклонился и двумя руками оттянул водолазку на шее Римо. – Его горло посинело. В точности как твое.

– Совпадение, – сказал Римо и резко встал.

– И ты будешь упорствовать в своем неверии даже перед лицом неопровержимых доказательств?

– У меня не шесть рук, – заметил Римо. – Следовательно, я не Шива.

– Если бы здесь оказались те, кого ты одолел в одиночку, они поклялись бы в один голос, что у тебя было не шесть рук, а шестью шесть.

В глазах Римо мелькнула тень сомнения. Наконец он произнес:

– Но лицо-то у меня все же одно!

– А ты забыл, сколько раз Император Смит менял твою внешность для своих тайных целей?

– Один раз – когда я вступил в организацию, и то для того, чтобы меня никто не мог узнать, – медленно ответил Римо, загибая пальцы. – Второй чтобы замести следы после нашего очередного задания. И в последний раз когда я заставил его вернуть мне мое старое лицо.

Римо с изумлением посмотрел на свои загнутые пальцы.

– Ну что? Три! – воскликнул Чиун, воздевая глаза к потолку. – Теперь ты видишь, что предания – это не просто прекрасные песнопения, призванные замаскировать правду, как краска на лице женщины.

– Если бы я был бог, я не вернулся бы на землю в облике ньюаркского полицейского, – сердито выпалил Римо. – Уж это-то точно.

– Но сейчас ты не ньюаркский полицейский. Ты – нечто большее! Не исключено, что скоро, очень скоро ты сделаешь еще один шаг к реализации своей подлинной судьбы.

– Это ничего не меняет.

– Вспомни, когда ты был ребенком, разве ты мог себя представить в роли полицейского? – не унимался Чиун. – Дети не в состоянии постичь неизбежность своего взросления. Они не могут видеть дальше своих сиюминутных желаний. И ты, Римо, во многом еще подобен ребенку. Но скоро тебе придется повзрослеть. – Мастер Синанджу склонил голову и грустно добавил: Даже скорее, чем я думал.

Римо снова сел у ног Чиуна.

– Порой я слышу внутри себя какой-то голос, – признался он. – Чужой голос.

– И что этот голос говорит? – оживился Чиун.

– Иногда он говорит: «Я Шива! Я сгораю в собственном огне!» Иногда: «Я Шива-Дестроер, Смерть, ниспровергатель миров!»

– А дальше? – с надеждой спросил Чиун.

– Что – дальше?

– Что он говорит дальше?

– «Мертвый ночной тигр, воскрешенный Мастером Синанджу», – добавил Римо.

Чиун вздохнул с облегчением.

– А в тот день ты не мог договорить пророчество до конца.

– В какой – тот день?

– Ну как же, в день пожара, Римо. О чем мы тут с тобой толкуем?

Раньше, когда ты слышал внутренний голос, это только тень Шивы завладевала твоим сознанием, предупреждая тебя, подготавливая и призывая беречь свое тело, ибо оно – оболочка для Дестроера. И еще: у Шивы множество воплощений. Временами он Шива Махедева – Шива Верховный Правитель. В другой раз – Шива Бхаирава – то есть Шива-Дестроер, Шива-Разрушитель. Когда ты слышал голос внутри себя, ты становился Шивой-Римо.

– Похоже на песенку пятидесятых годов. Шива-римо, хали-гали!

– Не паясничай. Это одна из священных тайн Синанджу. И потом, я всегда верил, что настанет день, и ты станешь Шивой-Римо навсегда и займешь мое место Мастера Синанджу. Но в тот день, когда ты предстал передо мною с почерневшим горлом и перемазанным пеплом лицом – точь-в-точь как Шива, каким его изображают на старинных рисунках, ты поднял голос против меня, Римо. Ты не был Римо. И голос твой был чужим. Ты не был Шивой-Римо. Ты был Шивой Махедевой, и ты меня не узнал. И тебе было наплевать на меня, хотя я и спас тебе жизнь!

– Прости меня за те слова, папочка. Но я этого не помню.

– Я прощаю тебя, Римо, потому что это и в самом деле был не ты. Но я не на шутку встревожен. Когда Шива будет готов, он завладеет твоей телесной оболочкой. Но я не хочу, чтобы он завладел и твоим разумом!

– Если это предначертано судьбой, то что я могу сделать?

– Ты должен бороться, Римо! Ты должен отстаивать себя. Ты должен помнить о Синанджу и о своем долге. Главное – ты должен продолжать мое дело!

Римо встал и отвернулся к стене.

– Я не хочу терять тебя, папочка, – наконец сказал он дрогнувшим голосом.

– Стань следующим Мастером Синанджу, и я навсегда останусь с тобой, – печально произнес Чиун. – Это мой завет.

– Но я и себя не хочу потерять! Я не хочу становиться никем кроме Римо Уильямса. Того, кто я есть. Это я твердо знаю.

– На тебя пал выбор судьбы. Не в наших силах противиться воле космоса, но у тебя, Римо Уильямс, сын мой, есть выбор. И ты должен сделать его быстро! Ибо скоро я могу уйти. А грозный бог индуистов может явиться в любую минуту и затребовать тебя к себе. И тогда ты будешь потерян для нас навсегда!