У пределов мрака

1 Дом напротив

В самом начале прошлого века в Глазго продолжал существовать прибрежный квартал, расположенный между верфями «Халетт & Халетт» и рекой Клайд. Это был грязный пятачок с древними домишками, доведенными до полуразрушенного состояния водами, как небесными, так и земными. Он был известен как поселок Сен-Брилл. Вы напрасно попытаетесь найти в справочниках имя этого святого, впрочем, существовавшего в качестве покровителя всех бедняков, обитающих на морских берегах. В поселке имелись подозрительные таверны, отпускавшие напитки в долг, и столь же подозрительные мелкие торговцы. На прилавках под открытым небом, перед фасадами, словно изъеденными проказой, они раскладывали свежую добычу, собранную во время морского отлива, а также птицу сомнительного качества и козье мясо. Местный портовый сброд охотно посещал поселок, где обычно находил надежное укрытие от речной полиции и королевских судебных исполнителей.

Забавно, но в самом сердце этого лабиринта уродства и нищеты находилось красивое богатое здание, которое обитатели Сен-Брилла с гордостью называли замком Масгрейва.

Все окна этого капитального строения из серого камня были закрыты дубовыми ставнями, а из его монументальных труб дым не поднимался уже много лет. Несмотря на это сенбриллийцы, как называли жителей поселка, утверждали, что последний хозяин Масгрейва продолжал жить в нем, одинокий и загадочный.

Действительно, дважды в месяц маленький тщедушный человечек с хитрой физиономией, в сопровождении сержанта королевской полиции, открывал тяжелую резную дверь и входил в дом, старательно закрывая дверь за собой. Оставался он в величественном и мрачном здании обычно не дольше часа.

Вокруг замка Масгрейва располагались скособоченные домишки с выбитыми стеклами и с выгоревшими при неоднократно повторявшихся пожарах деревянными частями строений, после чего они, как правило, оказывались окончательно заброшенными.

Уцелевший от огня подвал одной из хижин был арендован местным оригиналом Соломоном Беллом, он же просто Сол Белл, использовавшим подвал в качестве мастерской, лавочки и одновременно жилья, в котором он обитал вместе с внуком Дерриком, которого местная ребятня прозвала Черным Рикки, несмотря на то, что шевелюра у него была светлая, как пшеничные колосья.

Чтобы ознакомиться со странными сокровищами Сола Белла, в его святилище нужно было спуститься по лестнице в семь ступеней.

Вообще нужно сказать, что обитатели Сен-Брилла даже гордились заведением Сола, носившем звучное название «Кабинет естественной истории». Это престижное определение было написано на доске красными буквами; оно дополнялось коротким рекламным текстом:

«Соломон Белл, таксидермист. Изготовляет чучела собак, кошек и птиц, придавая им естественный облик. Продает и покупает редкие экземпляры. Специализируется на морских птицах».

Дождливым сентябрьским вечером 1802 года старый Сол зажег снабженную водяной линзой лампу, бросавшую холодный зеленоватый свет на верстак со странными инструментами, необходимыми для его не менее странной профессии.

Старый таксидермист выглядел озабоченным; он то и дело посматривал на большие часы из желтой меди, висевшие на стене.

— Что-то Рикки опаздывает, — пробормотал он, — наверное, парень снова отправился за добычей и шляется по берегам реки вместо того, чтобы сидеть на занятиях в школе. Подумать только, что я хотел, чтобы он стал ученым, профессором естественной истории, тогда как он отдает все время ловле рыбы, устройству ловушек на водоплавающих птиц и дракам с юнгами курсирующих по Клайду парусников.

Чья-то тень упала на ведущую в подвал лестницу, и Сол, решивший, что к нему наведался случайный клиент, обратился к вошедшему с приветствием.

— Вы действительно рады моему появлению, Соломон Белл? — пропищал тонкий голосок. — Следует ли из этого заключить, что вы просто не узнали меня, или что у вас появились деньги, чтобы рассчитаться за трехмесячную задержку с оплатой аренды?

— Боже мой, это же вы, мсье Лампрей, — воскликнул старик, разглядев костлявую физиономию посетителя особняка Масгрейв.

Зашеус Лампрей, адвокат, поверенный и вообще деловая личность, занимающаяся всем, что так или иначе имеет отношение к закону, обладал в Глазго и его окрестностях репутацией опасного человека. Он спустился мягкими шагами по ступенькам лестницы, выбрал наименее кривоногую табуретку, сел и уставился своими красными глазками на верстак.

— Увы, — бросил он, — если я попытаюсь продать весь этот хлам на рынке в Сен-Дунстане, то я не выручу и двух крон, тогда как вы, Соломон Белл, задолжали мне шесть. Шесть крон, и это не учитывая набежавшие проценты и судебные издержки. Мой дорогой, я уверен, что вы неизбежно окажетесь в долговой тюрьме, если наши отношения будут продолжаться таким образом.

Таксидермист печально понурил голову.

— Времена успешной торговли давно прошли, сэр, — промолвил он. — Когда я обосновался в этом квартале, а это было сорок лет назад, вскоре после пожара, уничтожившего соседние домишки, у меня быстро образовалась хорошая клиентура. Обитатели замка Масгрейв почтили меня своим доверием, и именно мне довелось сделать чучело орла с Грампианских гор, украшающее камин в голубом салоне замка. Ах! Почему это замечательное поколение настоящих джентльменов так печально оборвалось?

— Пустая болтовня! — буркнул законник. — Речь идет об оплате вами аренды помещения. Я являюсь сборщиком выплат за все имущество Масгрейва, и этот подвал принадлежит ему, как и все, что осталось от окружающих его строений. Белл, я не могу и не хочу учитывать сантименты!

— Это ваше право, мсье Лампрей, — сказал таксидермист, — и, возможно, даже ваша обязанность, но если бы сэр Дуглас Масгрейв еще был жив, я уверен, что он дал бы мне время, необходимое для погашения моей задолженности.

— Оставьте мертвых в покое, — проворчал Зашеус Лампрей.

Соломон Белл покачал красивой седой головой.

— Я никогда не слышал, что сэр Дуглас умер, — медленно произнес он. — Об этом молчат даже слухи, которые распространяют местные сплетницы…

— Слухи о том, что владелец особняка скрывается в здании, а я регулярно снабжаю его продовольствием, — ухмыльнулся адвокат. — Прекрасно, друг мой, вам остается только позвонить в его дверь или взять молоток и постучаться к нему, чтобы испросить аудиенцию. Ха-ха-ха!

Сол открыл небольшой застекленный шкаф и достал из него чучело великолепной птицы, оперение которой отливало серебром в свете лампы.

— Это поганка с белым хохолком, — сказал он. — Любой кабинет естественной истории в Лондоне обязательно купил бы это чучело за хорошие деньги. Но мне не хочется совершать такое длинное путешествие, и я не знаю никого, кто проделал бы его вместо меня.

Лампрей с отвращением посмотрел на чучело.

— Разумеется, я не собираюсь ехать в Лондон, но я готов взять чучело у вас в счет частичного погашения долга. Это даст вам передышку на месяц, а, может, и на полтора.

— Забирайте его, сэр, — пробормотал старик, — хотя мне и не нравится, что я отдаю его человеку, ничего не понимающему в естественной истории. Кстати, не забывайте, что это птица, приносящая несчастье, птица-призрак, как ее часто называют. И она изображена на гербе Масгрейвов, — добавил он почти шепотом.

Лампрей разразился сардоническим смехом.

— Я знаю, приятель, что эта птица присутствует там вместе с каким-то неизвестным животным весьма злобного вида. Я знаю также, что она играет важную роль в том, что называют «проклятьем Масгрейвов». Говорят также, что только после того, как приносящие несчастье птицы, изображенные на гербах этой семьи, будут собраны вместе, невезенье Масгрейвов закончится. Это предрассудки! Глупости! Старушечьи сказки, вот что это. Так считаю я, Зашеус Лампрей!

К несчастью для тех, кто верит в глупые сплетни, эта странная птица представлена несколькими разновидностями, и все они очень редко встречаются. Кроме того, на гербе изображено не существующее в природе животное!

— Это вюлк! — негромко пробормотал Сол Белл.

— Мне приходилось слышать название фантастической птицы, — ухмыльнулся мистер Лампрей. — Неужели вы, Белл, будете настаивать, что этот вюлк, как вы его называете, когда-либо существовал в действительности?

— Полагаю, что рассказы о нем правдивы. Но разве можно быть в чем-то полностью уверенным? — пожал плечами старик.

Адвокат тщательно завернул чучело поганки в кусок черной ткани.

— До свидания, Соломон Белл, — сказал он. — Полтора месяца вы можете ни о чем не волноваться. Но по истечении этого срока я больше не соглашусь взять у вас ни одно из ваших набитых паклей животных в счет оплаты вашего долга, пусть это будет даже сам вюлк!

Он удалился, громко смеясь, и даже на улице он некоторое время продолжал смеяться над своей не слишком уместной шуткой.

Через несколько минут в лавочке у Сола появился гораздо более симпатичный персонаж. Это был парень с такой светлой шевелюрой, что она, казалось, светилась в темноте. Все его существо излучало здоровье, силу и радость жизни.

— Дедушка! — воскликнул он. — Если бы я проследил этого мошенника до берега Клайда, мне представилась бы прекрасная возможность научить его плавать!

— Оставайся дома, Деррик, и не говори глупости. Мне почему-то кажется, что ты сегодня не был в школе.

— От вас, дедушка, ничего нельзя скрыть, — жизнерадостно отозвался юноша. — Впрочем, школа больше не может ничему научить меня, и мне просто стыдно протирать штаны на уроках господина Мэттьюза. Ведь мне уже больше пятнадцати лет, и я могу зарабатывать на жизнь, и не только себе, но и вам.

— Помолчи, внучек, я совсем не хочу, чтобы ты стал простым матросом. Достаточно того, что море забрало такого отважного человека, каким был твой отец. Нельзя допустить, чтобы море украло у меня еще и тебя, Рикки!

— Ну, а пока вот что я украл у него! — воскликнул юноша, разворачивая кусок ткани, в который было что-то завернуто.

На пол упали три серебристых мойвы и прекрасная камбала, круглая и жирная.

— Ты обеспечил нам отличный обед, — сказал старик, смягчившись, потому что он был большим любителем хорошо поесть.

— Это еще не все, — сказал Деррик. — Посмотрите, дедушка, это создание летело низко над водой, и я удачно попал в него камнем из моей пращи. Потом, правда, мне пришлось раздеться, чтобы подобрать добычу вплавь, пока ее не унесло течением.

И он протянул старику небольшой комок окровавленных перьев.

— Вот это да! — воскликнул Сол, у которого заблестели глаза. — Где только ты ухитрился добыть эту птицу?

— Я дошел до песчаных отмелей Друма, — ответил Деррик, — чтобы половить там камбалу. Не успел я выловить одну, как увидел, что ко мне летит эта птица, почти волочившая вытянутые лапы по воде. Сначала я подумал, что это лысуха, и ее можно будет съесть за неимением ничего лучшего. Ну, я и попал в нее из пращи. Только это не лысуха.

— Это веретенник[34], — с гордостью заявил старик. — Если я сделаю из него чучело, установленное на подставке, господин Мэттьюз обязательно даст мне за него целую крону.

— Вам стоит потребовать за эту птицу по крайней мере две кроны, — сказал Деррик.

— В старые добрые времена я так бы и поступил, малыш!

Кто-то постучал в слуховое окошко и тягучий голос спросил:

— Принес ли Черный Рикки какую-нибудь рыбешку?

— Это мамаша Скелмер, — засмеялся Рикки. — Она чувствует рыбу на большом расстоянии, словно тюлень. Заходите же, мамаша Скелмер!

Старуха Скелмер тоже жила в одном из подвалов сгоревших домов, чем вызывала гнев господина Лампрея, постоянно прогонявшего ее, но не имевшего возможности проследить, чтобы она не возвращалась, едва он уезжал из Сен-Брилла. Жена рыбака из Северного Минха, она все потеряла за одну бурную ночь: мужа, двух сыновей и лодку. С тех пор нищая, лишившаяся рассудка, она жила на редкие подачки жителей Сен-Брилла.

— Я поджарю ее так, как это делают рыбаки с острова Арран, — заявила она. — Это самый красивый остров архипелага Клайд-Ферт, где мне довелось прожить лет десять.

Сол и его внук всегда приглашали тетушку Скелмер, когда могли чем-нибудь угостить ее, потому что она была прекрасной поварихой, если у нее появлялся интерес к кухне. Она быстро разрезала рыбу на куски, потушила ее в кипящем масле, почистила лук и картошку, добавила немного сушеного майорана, тмин, лавровый лист и перец.

Удивительно аппетитный запах от ее стряпни вскоре распространился по подвалу; старина Сол решил, что этот день можно счесть праздничным, и добавил к столу пинту черного эля и небольшую бутылочку водки.

Когда рыба была уничтожена, кувшин опорожнен, а прекрасный напиток зазолотился в стаканах, Сол достал свою трубку и заслушался рассказом мамаши Скелмер, игравшей роль живого журнала поселка Сен-Брилл.

— Вернулась старая судейская сорока, — сказала она. — Скажите, Сол, когда, наконец, вы сделаете из этого приносящего несчастье Лампрея чучело, словно из обычной чайки с красными лапками?

— Никто не стал бы водружать его чучело на камин, — заявил со смехом Деррик.

— Ах, — пробормотал Сол Белл, дымя своей трубкой, — если бы сэр Дуглас Масгрейв был жив, у Лампрея не было бы оснований беспокоить бедняков поселка Сен-Брилл.

— А кто вам сказал, что он умер? — с возмущением возразила старуха.

Сол Белл вспомнил, о чем разговаривал этим вечером с адвокатом, и медленно покачал головой.

— Подождите, когда я смогу открыть дверь… — неожиданно сказала мамаша Скелмер.

— О какой двери вы говорите, Сарра, — спросил Деррик. — О большой дубовой двери, ключи от которой есть только у Лампрея?

Старуха засмеялась визгливым смехом.

— Нет, мой голубчик, нет! Старая Сарра совсем не такая безумная, как все считают, и она не боится проникнуть в глубокие черные подвалы, мрачные, словно сам ад.

— Ладно, Сарра, вы опять говорите загадками! — сказал Сол, пожав плечами.

— Эта дверь, — ядовитым тоном сообщила старуха, — находится в подвале последнего дома, она завалена камнями и обгоревшими балками. Но если ты не слишком большой и не слишком толстый, как все мы в этом поселке, ты можешь пробраться через эти завалы. Если я смогу открыть эту дверь, я окажусь в доме напротив, где повстречаюсь с сэром Дугласом Масгрейвом, которого Лампрей держит там в заключении. Я верну ему свободу, и тогда смогу жить в своем подвале, не думая о том, что за это жилье нужно платить!

— Покажите мне эту дверь, Сарра! Прямо сейчас! — воскликнул Деррик с загоревшимися глазами.

— Деррик, мой мальчик, не связывайся с этими глупостями! — взмолился его дед. — Эта история может закончиться тюрьмой, если узнает Лампрей.

— Он ничего не узнает, — возразил Черный Рикки. — Кроме того, меня давно интересует тайна большого дома.

Он принялся копаться в инструментах, разбросанных на рабочем столе деда, перебирая скальпели, приспособления для чистки черепов и деревянные молоточки, после чего отложил в сторону несколько самых серьезных инструментов из инвентаря таксидермиста.

— Возьмите потайную лампу, дедушка, — сказал он. — А Сарра покажет нам дорогу.

Старуха Скелмер не стала дожидаться повторного приглашения. Через несколько минут она привела Рикки и Сола к жуткому подвалу, находившемуся в последнем из сгоревших домов, где она обитала.

Этот подвал был глубже не только того, в котором жил Сол, но и глубже всех остальных, и он оказался настоящим лабиринтом узких туннелей.

— Когда-то он был частью замка Масгрейвов, — пояснила Сарра рассудительным тоном, несколько неожиданным для нее.

Пробравшись через путаницу коридоров, заваленных всяким мусором, они увидели в свете фонаря низкую дверь на ржавых железных петлях, на которую со всей энергией юности набросился Деррик.

Замки оказались совсем не такими надежными, как они выглядели вначале, потому что довольно скоро послышались сухие металлические щелчки, и дверь со скрипом повернулась на ржавых петлях. На авантюристов пахнул влажный, насыщенный плесенью воздух, и стая крыс с писком бросилась во все стороны.

— Это замок Масгрейвов… Мы уже под его крышей… — взволнованно пробормотал Сол Белл.

Одолеваемый любопытством, он решительно возглавил группу исследователей, старательно прикрывая рукой слишком яркий свет потайного фонаря.

В большом здании царило полнейшее запустение. Стенные панели обвалились, обои, превратившиеся в лохмотья, отстали от стен. Портреты предков владельцев замка в своих обесцветившихся рамах превратились в туманные пятна на мрачном фоне покрытых грязными потеками стен.

— Вот мы и добрались до голубого салона! — негромко сообщил Сол Белл.

Это был просторный, когда-то красивый зал, служивший для устройства пышных приемов.

На большом треугольном щите, висевшим над камином, помещался герб Масгрейвов. Сол немного приоткрыл шторку фонаря, и луч света осветил герб с поблекшими рисунками.

— Птицы! — пробормотал таксидермист. — Странные птицы, которым посвящена в высшей степени необычная легенда. Говорят, что Масгрейвы должны собрать все их разновидности, если они хотят вернуть древнее великолепие их рода.

— Вот поганка с белым хохолком, — взволнованным тоном продолжал таксидермист, указав на изображение птицы на краю щита. — Вот бурый крохаль с галунами, а за ним — голубой веретенник с оранжевым клювом. Действительно, это очень редкая птица, устраивающая гнезда на скалах, на которые обрушиваются сильнейшие бури.

— О, какое отвратительное существо, — воскликнул Деррик, указав на животное, изображенное в центре герба.

— Это вюлк… — пробормотал таксидермист, задрожав всем телом. — Будет невероятной удачей, если найдется охотник, который когда-нибудь сможет добыть его!

Это было изображение большой темной птицы с мощными крыльями. Она немного походила на орла с Грампианских гор, но у нее были сильные лапы и широкая грудь с широкими параллельными полосами. Самой необычной была голова этого существа — большая, круглая и совершенно лысая, с клювом, сплющенным у основания и странно изогнутым. Огромные круглые глаза казались жестокими и необычно разумными.

Их выражение было одновременно таким отталкивающим и таким человеческим, что три человека невольно отшатнулись от изображения.

— К счастью, такие животные в действительности не существуют, — сказал Деррик.

— Ну, в действительности… пожалуй… — пробормотал Сол. — Тем не менее, рыбаки с Фарерских островов утверждают, что… Нет, конечно, это невозможно.

Сарра Скелмер обернулась, осматриваясь, так как не утратила надежду обнаружить сэра Дугласа. Внезапно она удивленно вскрикнула:

— Смотрите, сколько птиц!

В углу зала помещалось странное устройство. Это было нечто вроде полки, украшенной гербом Масгрейвов. Но на ней вместо изображений птиц были помещены их чучела.

— Вот поганка с белым хохолком — воскликнул таксидермист, — да, я помню, что когда-то принес сэру Дугласу этот великолепный образец… В то время эти птицы еще не исчезли… А вот крохаль с галунами… Нет только голубого веретенника…

— И, конечно, вюлка, — добавил Деррик.

— Да, разумеется, — задумчиво произнес таксидермист.

— Можно подумать, — продолжил юноша, — что сэр Дуглас попытался собрать коллекцию птиц, изображенных на гербе.

— Как этого и требует легенда, — с дрожью в голосе произнес Сол Белл.

— Но сэра Дугласа нет в замке! — простонала Сарра. — Какое несчастье!

Деррик прошелся, осматриваясь, по голубому салону, сохранившемуся гораздо лучше по сравнению с другими помещениями замка.

— Похоже, что кто-то постоянно приходит сюда, — сказал он наконец. — И он приходит, чтобы читать книги из библиотеки. Вот этот том, судя по всему, открывали чуть ли не сегодня, если судить по совершенно свежим каплям воска на его страницах.

К нему подошел Сол.

— Это книга по естественной истории, — сказал он. — И открыть его мог только Лампрей. Хотел бы я понять, что искал этот законник в научном труде?

В это время Деррик, перелистывавший книгу, наткнулся на листок, служивший закладкой.

— Это же письмо! Дедушка, прочтите его!

Таксидермист вскрикнул и едва не уронил фонарь. На клочке грязной бумаги крупными буквами были написаны две короткие фразы:

«Прошу отправить необходимое через Арран. Вюлк находится на острове Братт».

Очевидно, письмо было написано совсем недавно, так как чернила еще не полностью высохли.

2 Синяя лодка

Эта ночь надолго запомнилась Деррику.

Когда наши исследователи вернулись, тщательно забаррикадировав потайную дверь в подвале, Сарра Скелмер неожиданно обратилась к своим спутникам.

— Остров Братт! — воскликнула она. — Остров смерти, на котором никто не живет, и рифы у берегов которого безжалостно разбивают неосторожно приблизившуюся к нему рыбацкую лодку! Я десять лет провела на острове Арран, расположенном поблизости от Братта. Конечно, если это дьявольское создание существует и где-то живет, то оно должно жить именно на острове Братт! Эту жуткую груду камней не иначе, как исторгнул из своих недр сам ад на беду всех бедных рыбаков. Рикки, ты должен отправиться туда за этой птицей и добыть ее для своего любимого деда!

А сейчас немного потерпите, — продолжала она, проделав какие-то загадочные пассы, — вы еще не все знаете о мамаше Скелмер!

Она принялась копаться в груде разного хлама и вскоре извлекла из нее небольшую сумочку из черной кожи.

— Я берегла много лет кое-какие деньги для своих торжественных похорон с лошадьми, цветами, священниками, поющими псалмы, и колокольным звоном. Я хочу одолжить их тебе, Рикки, и ты вернешь их мне вместе с добавкой из денег, полученных твоим дедом за проданную им дьявольскую птицу, о которой мы говорили. Возьми это!

В сумочке находились прекрасные золотые дублоны вместе с не менее прекрасными серебряными монетами.

— Когда ты окажешься на острове Арран, — продолжала она, — найди Майка Скелмера, это брат моего бедного мужа, он наверняка сможет доставить тебя на остров Братт и никому ничего не скажет, потому что это самый хороший человек на свете.

Таким образом, этой ночью было принято решение о великом путешествии.

Майк Скелмер оказался молчаливым стариком со светлыми внимательными глазами. Он выслушал рассказ Деррика Белла, ни разу не прервав его и не прекращая дымить своей короткой вересковой трубкой; при этом он поглаживал по голове великолепного огненно-рыжего с белым шотландского сеттера.

Когда Черный Рикки закончил свой рассказ, рыбак встал. Он внимательно ощупал мускулы рук юноши, несколько раз основательно похлопал его по груди и в итоге проворчал с удовлетворенным видом:

— У тебя здоровое крепкое тело, — заявил он, — чтобы выдержать неожиданные капризы острова Братт. Кстати, мой юный друг, достойная дама Сарра сделала какие-нибудь уточнения, рассказывая вам об этой земле несчастья?

— Она назвала этот остров скалой смерти, — ответил Деррик.

— Смерть — это не самое страшное из того, с чем можно встретиться на Братте, — проворчал Майк. — Самые отважные рыбаки Клайд-Ферта не стали бы высаживаться на него ради всех сокровищ мира; они стараются даже не забрасывать сети поблизости от острова. Я никогда ничего не слышал об этой дьявольской птичке, но от этого острова можно ожидать любой неожиданности, поэтому не стоит удивляться, что она находится там в компании с несколькими не очень обычными и довольно загадочными существами. Такими, к примеру, как человек Братта.

— Человек Братта? — переспросил Деррик. — А я думал, что остров необитаемый!

— Продолжайте считать его необитаемым, друг мой, потому что, по моему мнению, человек Братта — это в высшей степени зловредное создание, не столько человек, сколько призрак или сам дьявол. Разве существует человек, способный забраться на самые недоступные скалы этого острова и развлекаться танцами вокруг костра, который он разжигает в бурные ночи большого прилива?

Деррик пожал плечами, не очень озабоченный этими ужасами.

— Я обещал, что осмотрю остров, и я выполню свое обещание, — спокойно сказал он. — Конечно, при условии, что вы поможете мне попасть на этот остров.

— Любому другому человеку я отказал бы, не задумываясь, — ответил ему моряк. — Но вас прислала ко мне Сарра Скелмер, когда-то считавшаяся потрясающей женщиной. Нет, — продолжал он, заметив попытку юноши залезть в карман. — Приберегите свои денежки, вам нужно будет приобрести многое, что пригодится вам во время пребывания на Братте, хотя я дам вам две самых необходимых вещи!

Открыв большой дубовый шкаф, он достал великолепное охотничье ружье. Ласково погладив его, он передал ружье молодому человеку.

— Его можно заряжать как дробью, так и круглыми пулями, — пояснил он. — Когда-то я использовал его для охоты на тюленей и морских львов. Но это еще не все… Вам нужен надежный спутник. Харри!

Сеттер поднял голову и бросил умный взгляд на хозяина.

— Харри стоит даже не человека, а гораздо больше, — сказал Майк с гордостью. — Он окажется очень полезным для вас, и с ним не будет особых хлопот с кормежкой. Он ловит рыбу так же ловко, как это делает морской орел, а когда ему захочется поменять меню, он одним движением поймает утку, можете не сомневаться! Итак, мы выходим в море завтра на заре, молодой человек!

Майк принял гостя в соответствии с шотландскими законами гостеприимства. Он накормил его отварным лососем и жареной камбалой, маринованным в уксусе угрем и бараниной с пряностями. На десерт были поданы пироги из овсяной муки. Все лакомства сопровождались великолепным элем и отличным виски.

Во время ужина он дал юному путешественнику несколько полезных советов о жизни Робинзона на необитаемом острове в случае дождливой погоды и шторма на море.

— Остров Братт по праву следует считать самым неуютным из всех островов шотландского архипелага, — завил он. — Когда ты смотришь на него с моря, он напоминает природную крепость; оказавшись на острове, ты понимаешь, что стены этой крепости хорошо защищают находящуюся в центре острова впадину, нечто вроде глубокой долины. Там вы найдете ручей с пресной водой и весьма пышную растительность, хотя и невысокую. В стенах имеется много пещер; в одной из них вы сможете удобно устроиться. Впрочем, при выборе укрытия полностью полагайтесь на Харри — он выберет самое безопасное и самое сухое место. Сухого хвороста и плавника у вас будет достаточно; единственный на острове западный пляж завален принесенной волнами древесиной. Там держится множество морских птиц, и среди них немало съедобных. Что касается рыбы, то вы всегда добудете все необходимое, стоит только забросить сеть в любую бухту.

Опасайтесь морских дракончиков, укол их плавника бывает не только очень болезненным, но и опасным; сразу выбрасывайте в море мерлузу — рыбу несъедобную и вызывающую цингу. Опасайтесь небольших серых скатов, шип которых легко пробивает сапог и может вызвать гангрену. Смело используйте каменных крабов, внешне уродливых, но обладающих нежным мясом, не вызывающим жажду…

На следующий день погода оказалась неважной, и из туч временами сыпался дождь, но Майк и двое его сыновей, таких же крепких парней, молчаливых и спокойных, как их отец, вывели лодку из бухточки, где она дремала в безопасности, и направились к острову Братт, темная масса которого виднелась на горизонте.

Деррик, сидевший на носу, смотрел на медленно приближавшуюся незнакомую землю, унылую и враждебную, обрамленную белым барьером прибоя.

Лежавший у его ног сеттер время от времени поднимал на него умный взгляд, словно догадывался о том, что ему придется играть роль защитника.

Около полудня лодка обогнула северную оконечность острова и направилась к небольшому пляжу, о котором говорил Майк накануне. Благодаря ловкому маневру, лодка подошла так близко к берегу, что Деррику пришлось совсем немного пройти вброд по воде глубиной не больше фута, чтобы добраться до суши, перетащив заодно небольшой сверток с имуществом и ружье.

По команде хозяина, Харри выпрыгнул из лодки и присоединился к юноше.

Старый рыбак попрощался с Рикки и добавил, что если все пойдет не так, как планировалось, то ему нужно будет разжечь большой огонь на гребне северного мыса. Его будет хорошо видно с Аррана, и тогда он приплывет на помощь.

— Удачи, малыш, и да хранит вас Бог!

Деррик с волнением увидел, как западный ветер надул большой парус, и лодка легко устремилась к югу, воспользовавшись попутным ветром. Вскоре она скрылась за скалистым полуостровом.

Он остался один… Однако Харри дружелюбно завилял хвостом и показал, что Деррик должен следовать за ним.

Вскоре юный Белл смог убедиться в великолепном инстинкте собаки. Побегав по небольшому пляжу, пес бросился к выступу скалы и ловко, словно горная коза, вскарабкался наверх.

Деррик, не колеблясь, последовал за ним; после короткой борьбы с головокружением и сыпавшимися из-под ног камнями, он приспособился к передвижению по гористой местности и вскоре оказался на скальном гребне.

Как говорил Майк, перед ним простирался остров Братт. Шириной не больше мили, но вытянутый в длину, он походил на громадного ящера, уснувшего в водах Ферта. Под ногами юноши простиралась небольшая долина, заросшая зеленью. Он заметил матовый блеск центрального водоема, над которым кружились многочисленные утки.

Харри, которого не интересовали прелести пейзажа, внимательно присматривался к долине. Через пару минут он начал спускаться вниз; Деррик последовал за ним. Спустившись ниже, он разглядел, что долина резко сужается к югу, и над узким ущельем, куда убегал ручей, поднимается облако водяной пыли. Это место почему-то показалось ему враждебным, и он решил обязательно проверить его позднее.

Майк Скелмер не напрасно хвалил своего сеттера; оказавшись на дне долины, пес сначала удостоверился, что его новый хозяин последовал за ним, а потом принялся с деловым видом исследовать местность.

— Ищи нам укрытие на ночь, Харри! — скомандовал псу Деррик.

Пес коротко гавкнул в ответ, и не прошло и четверти часа, как он обнаружил небольшую пещеру с сухим песком и гравием на дне, хорошо защищенную от ветра, врывавшегося в долину через понижения в скальном барьере.

Быстро спустились сумерки; в долине сгустилась темнота, тогда как вершины скал все еще оставались освещенными лучами заходящего солнца.

Рикки проделал короткую вылазку к протекавшему поблизости ручью, по берегам которого протянулись душистые заросли вереска. Он с радостью обнаружил в ручье чистую питьевую воду.

Вечер был достаточно теплый, и Рикки не стал разводить костер; кроме того, еда, захваченная им с собой, не требовала приготовления.

Харри, снисходительно принявший угощение в виде бисквита, отправился к центральному водоему, откуда вскоре донеслось испуганное хлопанье крыльев.

Вернувшись к хозяину, он притащил большую утку-мандаринку, которую и принялся аккуратно очищать от перьев. Вскоре от птицы осталась лишь небольшая кучка костей.

Деррик улегся на сухой теплый песок, завернувшись в одеяло, пес уснул, прижавшись к нему. Рикки еще некоторое время слушал, как высоко в темнеющем небе с печальными криками проносились стаи журавлей, летящих на юг; потом послышался звонкий голос черного лебедя, путешествующего в одиночку. Вероятно, его интересовало убежище на ночь в уютной долинке.

Потом Рикки уснул, и ночь прошла так же спокойно, как если бы он спал дома, в поселке Сен-Брилл, в подвале Соломона Белла.

Перед самым рассветом на остров Братт набросилась северная буря, и, когда Деррик проснулся, то услышал завывание ветра и шум дождя.

Он принялся терпеливо ждать прекращения бури, обычно затихающей к середине дня, чтобы приступить к разведке земель, оказавшихся подвластными ему. Когда буря стихла, он выбрался из пещеры. На вершинах скал он заметил множество морских птиц, воспользовавшихся затишьем для поисков пропитания и выяснения отношений.

Исследуя долину, он узнал почти все разновидности птиц, за исключением небольших тупиков с клювом, как у попугая, забавно ковылявших по нависшим над пропастью карнизам, построившись в длинные процессии.

Он разглядел фламандскую чайку с синими лапами, существо драчливое и мстительное, большую черную крачку, трусливого и коварного поморника с мрачным взглядом, изящную крачку с красным хохолком, известную любительницу устриц, и даже зловещего баклана, дожидающегося подхода к берегу стаи сардин.

Но он нигде не увидел редких представителей птичьего племени, которыми он надеялся обогатить коллекцию Сола Белла.

Вскоре после полудня, во время кратковременного появления на небе солнца, он оказался возле узкой расселины в скальном барьере, по которой выбрался к небольшой бухточке, мелкие спокойные воды которой играли солнечными блестками. Забросив в воду сеть, он протащил ее по дну и вытянул на пляж, заполненную трепещущей серебряной массой.

Таким образом подтвердились слова Майка Скелмера, сказавшего, что на острове Братт умереть от голода невозможно. Его сеть была забита треской, мерлузой и триглой.

Он немедленно занялся пойманной рыбой, очистив ее от чешуи и выпотрошив, после чего отложил намеченные для сковородки куски.

Пройдя до южной оконечности долины, он вернулся назад немного другим путем. При этом он оказался поблизости от замеченного им раньше ущелья, в котором росли редкие корявые деревья, образовавшие небольшую рощу. Он хотел внимательнее исследовать это место, но Харри отчетливо показал ему, что предпочитает вернуться к месту ночлега.

Деррик послушался собаки и, как оказалось, поступил правильно, так как едва он вышел к центральному водоему, как возобновился сильный дождь. В итоге, когда он вернулся к пещере, с его куртки с капюшоном струилась вода.

Он разжег предусмотрительно затащенные им в пещеру сухие дрова и зажарил почищенную им рыбу.

Вскоре наступила ночь, заполненная шумом дождя и стенаниями бури, но эти звуки только убаюкивали нашего юного островитянина.

Так прошли без каких-либо происшествий три дня.

Ежедневно с утра погода портилась, и дождь прекращался только на короткие промежутки времени. Деррик, как местный житель, знал, что такое ненастье обычно продолжается дней девять, и поэтому спокойно ждал окончания дождливого периода.

Пользуясь короткими прояснениями, он несколько раз посетил небольшую бухту, откуда всегда возвращался с хорошим уловом трески, мелкой камбалы и другой рыбы. Хотя он всегда брал с собой ружье, ему еще ни разу не приходилось стрелять. Гораздо более удачливым охотником оказался Харри, добывший красноголового нырка для себя и жирную утку, потянувшую более трех фунтов, для хозяина.

Вечером третьего дня Деррик впервые столкнулся с тем, что можно было назвать тайной острова.

Он заметил, что тупики перебрались на более доступный скальный карниз и решил подстрелить парочку птиц. Потом он собирался засолить их тушки, чтобы сохранить для деда.

Перерыв в ненастье заканчивался, тучи опускались все ниже, и над морем сгущались сумерки. Волны захлестывали прибрежные камни, и Деррик с трудом пробирался по скользким глыбам. Харри трусил рядом с ним, не думая об охоте, и время от времени с тревогой посматривал на хозяина. Внезапно он заворчал и шарахнулся назад.

— Харри, ко мне! — скомандовал Деррик.

Сеттер лег на землю, но не сдвинулся с места. Он пристально всматривался в туман, поднимавшийся над морем.

Деррик почувствовал, как напряглись его нервы; с открытого моря над волнами летело крылатое существо; оно то и дело почти касалось пенных гребней и тут же взмывало выше. Птица постепенно приближалась к берегу.

Юноша следил за птицей с сильно бьющимся сердцем; меркнущий дневной свет позволил ему разглядеть темно-синие крылья, длинную вытянутую вперед, словно корабельный бушприт, шею, заканчивавшуюся треугольной головой. Две тонких ноги висели под телом, время от времени касаясь поверхности воды. Животное издавало пронзительные крики.

Это был голубой веретенник!

Да, это был представитель очень редко встречающихся северных птиц, вероятно, принесенный к острову Братт бурей.

Внезапно птица выполнила нечто вроде мертвой петли и оказалась над побережьем.

Деррик вскинул ружье и выстрелил.

Птица резко спикировала к земле, и большой валун скрыл ее от охотника.

— Харри! Принеси ее! — крикнул Деррик.

Вместо того чтобы выполнить приказ хозяина, пес заскулил и прижался к земле.

Деррик был вынужден скатиться с камня и броситься к глыбе, за которой скрылась подстреленная птица. Обогнув глыбу, он увидел лежавшего на песке примерно в тридцати шагах от него веретенника. Радостно закричав, юноша бросился к добыче.

На крик Деррика ответил другой крик, крик бешенства и в то же время триумфа.

— Это моя добыча!

Потрясенный, Деррик остановился и увидел, как странная фигура, на плечах которой развевался черный плащ, похожий на крылья, бросилась к подбитой птице, схватила ее и быстро исчезла в тумане.

В этот момент буря, словно получившая приказ, с яростью накинулась на остров. Деррику пришлось поспешно возвращаться в пещеру; растерянный и встревоженный, он не спал почти всю ночь, сидя возле огня с заряженным ружьем в руках.

3 Вюлк

Как долго Деррик находился без сознания этой ночью, погруженный в непробудный сон?

За входом в пещеру вставал серый день. Костер давно угас, и ветер разбросал угли. Огромная лужа расползалась перед юношей, и вода уже лизала ему ноги.

Голова казалась тяжелой, в ней словно пылал огонь, в то время как зубы у него стучали, а руки казались ледяными, что свидетельствовало о начале болезни.

— Лихорадка, — пробормотал он. — У меня начинается злокачественная лихорадка…

Теряя сознание, он не увидел, как гибкая фигура скользнула в пещеру, и Харри, завизжав от радости, принялся облизывать гостю лицо и руки.

В голове Деррика проносилась нескончаемая вереница ночных кошмаров. Он снова увидел стаи зловещих птиц над мрачным морем; потом ему почудилось, что он видит странный силуэт, пристально наблюдающий за ним горящим взором.

Он с трудом поднялся на ноги и глаза у него расширились от удивления, когда он увидел стоявший рядом с ним сосуд из красной глины. Когда он откупорил его, по пещере распространился приятный горьковатый запах целебного питья.

Этот запах показался ему знакомым; он вспомнил, что уже ощущал его ночью, когда с легким отвращением заставлял себя пить горький эликсир.

Дрожащей рукой он поднес сосуд к губам и сделал глоток. Сразу же приятное тепло распространилось по всему телу, и он почувствовал себя значительно лучше.

Харри с одобрением наблюдал за его действиями.

— Хороший ты пес, — пробормотал Деррик. — Вот, если бы ты еще мог говорить…

Казалось, пес понимает его. Он дружески ткнулся в руку хозяина своей изящной мордой, потом выбежал наружу и вскоре вернулся с птицей в зубах.

Но Деррик ограничился еще одним глотком целебного эликсира, загадочным образом оказавшегося в пещере, и вышел, пошатываясь, наружу.

Воздух, насыщенный йодом и солью, благотворно подействовал на него, и он почувствовал в себе достаточно сил, чтобы двинуться следом за Харри, неторопливо поднимавшимся по крутой тропе на ближайший склон.

«Харри хочет показать мне что-то», — подумал наш авантюрист.

Пес двигался необычным образом, словно стараясь соблюдать непонятные предосторожности. Время от времени он останавливался, настораживал уши и испускал угрожающее ворчание.

Наконец, Деррик добрался до уступа, с которого мог видеть панораму всего острова. Зрелище оказалось таким неожиданным, что он сразу же отступил и спрятался за грудой камней.

Большая лодка с палубой стояла на якоре не дальше, чем в кабельтове от пляжа, на который он высадился, когда Майк доставил его на остров.

На борту лодки он не заметил никакого движения; парус был убран. Харри, вытянувший морду в сторону лодки, продолжал ворчать с подозрительным и недовольным видом. Потом он спустился по уступам к тому месту, с которого Деррик подстрелил голубого веретенника. Подойдя к нему, он остановился, повернулся к хозяину и заскулил. Подойдя ближе, Деррик увидел что-то темное, частично скрывавшееся за глыбой, покрытой зелеными водорослями — это оказалась часть большого черного плаща.

— Это обрывок плаща человека, похитившего подстреленного мной голубого веретенника! — прошептал Деррик, схватив кусок ткани.

В тот же миг он с отвращением отбросил ее, почувствовав под рукой что-то неприятно липкое.

— Это кровь! — воскликнул юноша. — Очевидно, бедняга был ранен!

Он снова поднял кусок материи и внимательно осмотрел его.

Не нужно было владеть мастерством следователя, чтобы понять все, что мог рассказать ему кусок ткани. Три небольших круглых отверстия в запачканной кровью материи, три отверстия, соответствующие по размеру картечи. И он подумал о лодке без команды.

— Кто-то выстрелил из ружья, заряженного картечью, в человека в черном плаще!

На этот раз снова поведение Харри позволило прояснить ситуацию. Пес осторожно взял в зубы кусок ткани, оттащил его в сторону и опустил на землю, после чего принялся обнюхивать его, виляя хвостом и негромко повизгивая.

Деррик внимательно следил за собакой.

— Если Бог не наградил тебя даром речи, мой добрый пес, он научил тебя разговору сердца. Если бы раненый человек был врагом, ты бы в бешенстве разорвал на клочки эту ткань, ты же показываешь, что она чем-то дорога тебе. Значит, человек, носивший эту одежду, был твоим другом, несмотря на то, что он так неожиданно завладел подстреленным мной голубым веретенником.

Еще одна догадка осенила его.

— И кто еще мог напоить меня целебным питьем, когда я лежал без сознания, кто мог оставить возле меня кувшин из красной глины? А теперь, Харри, мой благодетель ранен и, возможно может сам умереть, если не оказать ему помощь.

Он не решился предположить возможный трагический финал этой истории.

— Ищи, Харри! — приказал он сеттеру.

Пес понял его и сразу же устремился в ущелье. Едва пробежав по нему небольшое расстояние, он вернулся назад, явно проявляя неудовольствие.

— Ищи! — повторил Деррик, указав собаке на ущелье, куда он еще ни разу так и не собрался заглянуть.

Тем не менее, Харри не послушался его. Он скользнул под низко расположенные ветки бересклета, словно хотел показать хозяину, что тот должен спрятаться.

Деррик решил, что ему стоит послушаться умного пса и проявить осторожность. Когда Харри отошел от незнакомого ущелья, он, оглядевшись, направился к центру долины.

«Он направляется к нашей пещере!» — подумал Деррик, несколько растерянный поведением собаки.

Но Харри передвигался все быстрее и быстрее, иногда коротко и негромко взлаивая. Вечерело, так как Деррик пришел в себя после полудня. Наконец показался вход в пещеру.

Харри остановился, принюхался и вдруг бросился вперед, громко тявкая.

— Послушай, Харри, что означает твое поведение? — спросил Деррик.

Услышав повизгивание пса в пещере, он тоже заторопился.

На полу пещеры лежал мужчина, и Харри, жалобно повизгивая, лизал его бледное лицо.

Деррик торопился. Он с радостью обнаружил, что сердце незнакомца продолжает биться, хотя и довольно слабо. С невероятной осторожностью он снял разорванный хорошо ему знакомый черный плащ и расстегнул рубашку из грубой шерстяной ткани.

Открыв широкую рану на груди, он осторожно очистил ее.

К счастью, он прошел хорошую школу у своего деда, не только научившего его работать с пинцетами и скальпелями, но и преподавшего внуку элементарные приемы хирургии. Очистив рану, он аккуратно перевязал ее. Затем, вооружившись красным кувшином, он использовал целебный эликсир, налив несколько капель в приоткрытый рот лежавшего без сознания человека.

Эффект не заставил себя ждать; на бледные щеки неизвестного вернулся слабый румянец, он задышал глубже, а через несколько минут открыл глаза.

Сначала Деррику показалось, что во взгляде раненого не было ничего, кроме гнева и страха, но едва незнакомец увидел юношу и собаку, как его измученное страданием лицо осветила улыбка.

— Спасибо, друзья, — сказал он, дав понять таким образом, что считает своим другом не только Деррика, но и Харри.

Внезапно в его глазах вспыхнула тревога.

— Где они? — спросил он. — Они не нашли вас?

— О ком вы говорите, сэр? — удивился Деррик.

Незнакомец приподнялся на локте и махнул рукой в сторону моря.

— Я имею в виду людей с лодки… Это настоящие бандиты! Я сначала подумал, что они хотят помочь мне, но они собирались меня убить! Они стреляли, и им удалось ранить меня.

Харри неожиданно зарычал, и шерсть у него на загривке ощетинилась, что свидетельствовало о его ярости.

Раненый с трудом встал на ноги и подошел к выходу из пещеры.

— Сложите стенку из камней перед выходом из пещеры; у вас есть ружье, и вы сможете отстреливаться, находясь в безопасности. Мое ружье пропало. Некоторое время мы сможем защищаться, и если Бог решил, что мы должны пасть в этой неравной схватке с преступниками, то это еще не означает, что мы погибнем трусами, не попытавшись защитить себя!

Он говорил с такой страстью, и в его голосе прозвучала такая сила, что Деррик немедленно принялся исполнять его приказания.

Очень быстро перед входом в пещеру была возведена стенка из каменных глыб и небольших валунов — настоящее укрепление, способное защитить от пуль противника.

Незнакомец, несмотря на свою слабость, внимательно исследовал пещеру и обнаружил расселину, восходящую к вершине скалы и способную играть роль естественного дымохода. После того как расселина были очищена от обвалившихся камней, в пещере стало возможно разводить костер, не боясь задохнуться от дыма.

С наступлением темноты Деррик и раненый устроились возле огня. Странно, но незнакомец не задал юноше ни одного вопроса, и Деррик, в свою очередь, также не решился расспрашивать раненого, человека явно благородного происхождения.

Внезапно Харри вскочил с рычанием и бросился к каменной стенке. Послышался грохот осыпавшихся камней и раздались голоса.

— Похоже, они совсем близко, — прозвучал хриплый голос.

Через несколько минут группа из нескольких человек остановилась перед входом в пещеру.

— Вот его следы! Он наверняка спрятался в какой-нибудь норе… Эй, дьявольское отродье, сдавайтесь, или мы прикончим вас в два счета!

Человек в плаще схватил ружье Деррика и просунул его ствол в щель между двумя глыбами.

— Он наверняка прячется за этими камнями! — продолжали переговариваться пришельцы. — Кто возьмет на себя труд по извлечению кролика из норы?

Раненый внимательно всмотрелся через щель, игравшую роль бойницы, прицелился и выстрелил.

Послышался крик боли, за которым последовали ругательства и угрозы.

— Черт возьми! А нам сказали, что у сумасшедшего нет оружия!

Последовал немедленный ответ на выстрел раненого; над долиной прогремел грохот залпа из нескольких стволов. Пули рикошетировали от камней, и защищавшимся угрожали только отбитые пулями осколки, залетавшие в пещеру.

— Вам лучше лечь на землю, друг мой, — посоветовал Деррику незнакомец. — Осколок камня может нанести не менее серьезную рану, чем свинцовая пуля.

Он просунул ствол ружья в другую бойницу и выстрелил еще раз.

Послышавшийся после выстрела вопль и жалобные стоны свидетельствовали, что вторая пуля тоже была выпущена не напрасно.

— Нас перестреляют здесь, как зайцев! — яростно закричал кто-то из нападавших. Затем наступила тишина. Очевидно, противник отступил, чтобы в безопасности обсудить ситуацию.

Осажденным не пришлось долго ждать результатов. Не прошло и нескольких минут, как через щели в стене пробился красный свет — длинные языки пламени заставили отступить темноту; в нескольких метрах от входа в пещеру разгорелся огромный костер.

Лицо незнакомца выглядело озабоченным.

— Я понимаю их маневр, — пробормотал он. — Они придвинут огонь к нашей защитной стенке и дым пожара вторгнется в пещеру. Конечно, естественный дымоход позволит нам получить немного чистого воздуха, но вряд ли его будет достаточно. А вот еще один сюрприз! — воскликнул он.

Послышался глухой взрыв, и часть защитной стенки обвалилась.

— Они применяют кустарные пороховые гранаты, а это очень плохо для нас…

Снаружи послышались радостные крики.

— Мы получим копченую ветчину из этого безумца, когда проникнем в пещеру! — крикнул кто-то из бандитов.

Взорвалась вторая граната; на этот раз стенка уцелела, но в пещеру стало поступать большое количество дыма, и обороняющимся пришлось отступить в дальний конец грота, где через дымоход снаружи продолжал поступать свежий воздух.

Снова прогремели выстрелы, и на этот раз одна из пуль со свистом влетела в пещеру и расплющилась о выступ скалы. Очевидно, защитная стенка утратила часть своей эффективности.

Харри принялся бегать по пещере с сердитым лаем, вопросительно поглядывая на людей.

— Сэр! — воскликнул Деррик. — Если я хорошо запомнил местность, я могу сказать, что этот естественный дымоход заканчивается на вершине скалы, на площадке, заросшей дроком и папоротником. Как давно здесь прошел последний дождь?

— Он был в тот день, когда вы заболели, то есть пять дней назад, друг мой, — ответил незнакомец.

— Прекрасно! — воскликнул юноша. — Наверняка за это время сильный ветер высушил всю растительность на площадке!

— Очевидно, это так, — ответил незнакомец, не понимая причины радости Деррика.

Деррик подозвал Харри и показал ему на крутую поднимавшуюся кверху расселину. Пес понял хозяина и весело замахал хвостом.

— Но тебе придется взять с собой вот это! — сказал юноша. Он быстро сделал небольшой факел из тряпки и горящих палок, извлеченных из костра.

Сначала Харри проявил неудовольствие, но, когда Деррик строго приказал ему, он схватил зубами горящий факел и стал удивительно быстро карабкаться по дымоходу.

Деррик видел, как пламя быстро ослабело, поднимаясь вверх, потом превратилось в далекий отблеск и исчезло. Харри поднялся на площадку.

— Как жаль, что мы гораздо крупнее, чем это животное, и не такие ловкие, чтобы воспользоваться этим выходом! — сказал незнакомец.

И Деррик с сожалением согласился с ним.

В это время град горящих обломков продолжал сыпаться через защитную стенку. Внутри пещеры становилось все более жарко, и ее заполнил густой дым, делавший атмосферу в ней совершенно непригодной для дыхания.

Глаза у Деррика слезились, и он начал надрывно кашлять.

— Мой дорогой, — обратился к нему незнакомец, — вы можете рискнуть, выйти из пещеры и сдаться нападающим. Возможно, что они оставят вас в живых, так как стремятся расправиться только со мной.

— Нет, — коротко ответил юноша. — Я останусь с вами. Кстати, я еще не поблагодарил вас за заботу обо мне, когда я был болен и лежал без сознания.

Незнакомец засмеялся.

— Если мне придется умереть, — сказал он, — я буду счастлив, что в свой последний час впервые встретил благородного человека. Да благословит вас Господь, юноша!

— Осторожно! — негромко произнес Деррик.

Быстрая тень скользнула между костром снаружи и стенкой; задержавшись на мгновение, человек вытащил из стены большой блок. Этот поступок оказался фатальным для него.

Деррик прицелился и выстрелил в образовавшийся проем.

Отчаянный крик разорвал тишину, сменившись звуком падения тяжелого тела на землю.

— Еще одним бандитом стало меньше, — проворчал незнакомец.

Деррик вздрогнул и перекрестился.

— Я этого не хотел, — пробормотал он. — Пусть Господь сжалится над душой этого несчастного и простит мне то, что я сделал!

— Бог не только прощает, но и наказывает злых людей, — задумчиво произнес незнакомец.

Из-за стены послышались сердитые голоса.

— Похоже, что мы все до одного оставим здесь свою шкуру!

— Этот сумасшедший живуч, как кошка!

— Подождем, пока рассветет, тогда мы сможем рассчитаться с ним… По крайней мере, мы будем видеть, с кем имеем дело!

«Не дай Бог, если они смогут реализовать свои надежды!» — подумал Деррик.

Он только что заметил, что верхний конец естественного дымохода окрасился в красный цвет.

Банда снаружи тоже заметила огонь; послышались крики, сначала удивленные, потом испуганные.

— Остров загорелся!

— Не стоит рисковать напрасно, подождем рассвета!

Деррик радостно рассмеялся, а незнакомец достал из кармана своей куртки трубку и закурил.

— Полагаю, друг мой, что скоро у нас будет больше оснований для радости.

Очевидно, Деррик задремал, и его разбудила легкая, но твердая рука, которая потрясла его за плечо.

— Смотрите! — сказал незнакомец.

Сквозь щели в защитной стенке пробился молочный свет; сразу же послышались крики.

Раздался выстрел, потом еще один, а потом завязалась интенсивная перестрелка.

— Но они стреляют не в нас! — закричал Деррик.

Незнакомец приобнял Деррика за плечи.

— Вы отважный и находчивый юноша, я сразу понял, что Харри, отправленный вами наверх с горящим факелом, должен был подать сигнал, но я боялся надеяться. Так вот, ваши друзья, кем бы они ни были, явились по вашему зову!

— Сдавайтесь, канальи! — прогремел снаружи знакомый Деррику голос.

— Майк Скелмер! — закричал он.

— Мы сдаемся, Майк! — раздалось несколько умоляющих голосов. — Нас обманули! Не стреляйте в нас!

— Деррик Белл, где вы? — крикнул Майк.

— Я здесь!

Камни защитной стенки были энергично разбросаны и поток свежего воздуха ворвался в задымленный грот. Стоявшие в десятке шагов от входа в пещеру Майк Скелмер, двое его сыновей и три местных моряка с грозным видом держали под прицелом группу жалких перепуганных бандитов.

Незнакомец подошел к ним, раздвинул группу сильной рукой и схватил за шею маленького человечка, пытавшегося спрятаться за более высокими спинами.

Он поднял его над землей, словно подстреленного кролика, и тут же с отвращением отшвырнул в сторону.

— Каков мерзавец! — проворчал он, отвернувшись.

— Силы небесные! — воскликнул Деррик. — Ведь это Зашеус Лампрей!

— И я добавлю, что это человек, которому я полностью доверял всего несколько дней назад! Я сэр Дуглас Масгрейв!

4 Заключение

Когда Деррик рассказал о своих приключениях, сэр Масгрейв одобрительно кивнул, выслушав его.

— Все верно, традиция требовала, чтобы на род Масгрейвов было наложено тайное проклятие на время, которое потребуется, чтобы геральдические птицы, изображенные на их гербе, были заменены настоящими птицами.

Лампрей, наше доверенное лицо, всегда поддерживал эту идею, и поэтому однажды я отправился на этот остров, чтобы попытаться найти голубого веретенника и вюлка. С помощью группы контрабандистов он доставлял мне на остров пищу и снаряжение.

В последнее появление на острове бандиты передали мне приказ Лампрея подписать обязательство выплатить огромную сумму. Я так и поступил, но попросил оставить мне необходимое снаряжение, так как был уверен, что напал на след вюлка. Они пообещали мне всего лишь передать письмо Лампрею; это именно то письмо, которое вы нашли, когда посетили замок.

Лампрей, хорошо понимавший, что за поимкой вюлка неизбежно последует мое возвращение в Глазго, постарался помешать мне любым способом. В итоге, он пришел к выводу, что единственным надежным вариантом будет убийство, что позволило бы ему завладеть моими деньгами и всем моим имуществом.

Я действительно нашел голубого веретенника, хотя он на самом деле принадлежит вам, Деррик. И теперь, в соответствии с данным мной обетом, я должен оставаться здесь, на острове Братт, пока не добуду вюлка.

Внимательно выслушавший сэра Масгрейва Майк Селмер сказал:

— Я полагаю, сэр Дуглас, что для этого вам нужно находиться не на Братте, а на Арране.

— Вюлк на острове Арран? — удивленно воскликнул сэр Дуглас.

— Существо, которое вы называете вюлком, если учесть все, что вы уже сказали по этому поводу, является редкой полярной птицей, которую называют «безумицей Бассана». Среди них встречаются очень странные разновидности, отличающиеся обликом от обычных особей; в особенности это относится к тем, которые живут на самых близких к полюсу островах. Иногда сильные северные бури приносят эту странную птицу к берегам Шотландии.

— Ах, если бы так было на самом деле! — пробормотал сэр Дуглас.

— Так оно и есть, — заявил Майк Скелмер, — потому что один экземпляр вюлка вы найдете в виде чучела на моем камине.

В этот момент появилось еще одно существо, бросившееся без предупреждения на мистера Лампрея и принявшееся рвать его зубами.

— Прекрати, Харри! — закричал Майк Скелмер. — Ты не можешь конкурировать с палачом из Глазго, мечтающим повесить эту команду пиратов, включая господина Лампрея!

Сэр Дуглас ненадолго посетил свой замок в квартале Сен-Брилл. Он построил прекрасный дом на острове Братт, в котором поселились Соломон Белл, Сарра Скелмер и Деррик.

Старина Сол занимается там добычей самых редких птиц, из которых он делает замечательные чучела.

Сарра занимается кухней, широко используя великолепную рыбу, добываемую Майком, и разную водоплавающую дичь, на которую с большим искусством охотится Деррик.

Тем не менее, Черный Рикки вскоре собирается покинуть Братт, так как ему нужно вернуться в школу.

Сэр Дуглас Масгрейв решил реализовать самую большую мечту старого Сола и сделать его внука если не большим ученым, то, по крайней мере, образованным человеком.

И на этот раз Деррик не стал возражать.

1 Темпест одинокий

Замок Грейвтона опустел. В начале прошлого века в Англии мало кто проявлял снисхождение к должникам.

Юный владелец замка Роберт Хевли Грейвтон печально смотрел на большие повозки, удаляющиеся под конвоем судебных исполнителей и солдат Ее Величества. Они скрылись за поворотом старой римской дороги, ведущей от побережья Ирландского моря через вековые леса к далеким крупным городам.

Повозки были нагружены мебелью и прочим имуществом, арестованным ростовщиками. За повозками вели чистокровных лошадей, потом коров и овец, а также серых коз, злобно кидавшихся на своих случайных пастухов. Завершала колонну свора замечательных охотничьих псов.

— Вперед! Быстрее! — орали солдаты.

Жестоко избиваемые, перепуганные животные почти не сопротивлялись.

Рыцарский зал превратился в пустое и холодное помещение. Из него исчезли роскошные ковры, с окон были сорваны шторы, не горел огонь в камине, из которого на мраморные плиты высыпалась сажа.

Роберт Грейвтон слышал, как в соседней комнате скрипит перо; он знал, что его судьба сейчас зависит от нескольких слов, появившихся на листе гербовой бумаги. Через несколько минут королевский офицер войдет в его комнату и произнесет строгим голосом: «Роберт Грейвтон, именем королевы я арестую вас как неплатежеспособное лицо».

Он уже видел, как его доставляют на убогой телеге в тюрьму Дарема, где он будет некоторое время находиться под стражей, обвиненный в бродяжничестве. Потом его переведут в Йорк, после чего начнется бесконечная голгофа его перевода в Лондон. Перед ним откроются и тут же закроются за ним железные двери тюрьмы Маршал-Си, куда помещают неплательщиков долгов. И кто знает, если не вся жизнь, то по крайней мере его юность может пройти без глотка свободы.

— Господь дал мне все… — пробормотал юноша.

Он вспомнил годы беззаботной мирной жизни, прошедшей в великолепном замке, охоты в бескрайних лесах, плавание на лодках по таким же бесконечным болотам среди что-то невнятно бормочущих камышей.

— И Господь забрал у меня все!

Его родители умерли, оставив сына в неведении о висящем над его головой дамокловом мече.

Потому что его отец попал в лапы хищных ростовщиков, не ведающих ни веры, ни жалости, ни закона; и теперь они забрали все — все, до последней мелочи.

— Да святится имя господне!

Он гордо выпрямился и бросил на небо взгляд, полный надежды. Западный ветер продолжал торопливо гнать по небу облака, очевидно, стремившиеся как можно скорее покинуть этот бренный мир, мир земной юдоли.

Внезапно он услышал, как кто-то царапается в небольшую дверь, выходящую на служебную лестницу, и громко скулит за ней. Роберт открыл дверь, и в зал с радостным лаем ворвалась большая рыжая овчарка.

— Успокойся, Темпест! — приказал хозяин.

Понятливое животное перестало лаять, улеглось на пол и застыло, словно каменная статуя.

— Тебе удалось убежать, мой храбрый пес?

— Гав! — негромко ответила собака.

Это была большая беарнская овчарка с мощными лапами, с короткой рыжей шерстью, удлиненной головой и блестящими глазами. Она была верным стражем замка и отогнала от него множество бродяг и подозрительных типов; хотя эта порода и не считалась сторожевой, Темпест мог вцепиться в горло даже большому хищнику.

Роберт погладил собаку по голове, и когда его рука коснулась серебряного ошейника, на его глаза навернулись слезы.

Эти слова были выгравированы на металле ошейника в тот день, когда хозяин замка подарил Темпеста сыну.

— Я ничем не владею, — сказал Роберт, печально улыбнувшись. — Твой ошейник делает тебя собственностью английского государства…

В соседней комнате, где закончили писать, послышались шаги. Через несколько мгновений Роберт перестанет быть свободным гражданином, а Темпесту придется присоединиться к своре.

— Ты будешь плохим рабом, Темпест, — пробормотал Роберт, всматриваясь в горящие глаза животного. — Твои предки наверняка были волками, и в прежние времена они наводили ужас на всю страну.

Помолчав, он продолжил:

— Я никогда не считал тебя рабом, мой добрый Тем, скорее, ты был верным слугой. Я не стану упоминать серебряный ошейник… Ты был вожаком стаи, и ты нередко сурово наказывал своих подчиненных, потому что в твоих жилах все еще течет дикая кровь. А теперь…

— Где сейчас Грейвтон? Он в рыцарском зале? — прозвучал тонкий голосок судебного исполнителя.

Ему ответил громкий бас:

— Неужели слова «его благородство Грейвтон» или «лорд Грейвтон» способны ранить ваши губы? Я не отношусь к имуществу, на которое наложен арест, господин судебный исполнитель, и я не обязан отвечать на ваши вопросы!

Роберт улыбнулся. Это был Моррисон, лесничий. С сегодняшнего дня он остался без работы, и ему придется перебираться на юг в поисках занятия.

Эта стычка дала «сэру Грейвтону» пару лишних минут. Он обратился к Темпесту и сказал:

— По крайней мере, ты будешь свободен! Беги! Беги в лес! Стань снова диким животным, как твои предки, и да хранит тебя Господь, мой верный друг!

Смогло ли умное животное понять его?

Во всяком случае, пес сразу же бросился к служебной двери, предусмотрительно открытой для него Робертом. На пороге он остановился и оглянулся на хозяина.

— Беги, Тем, беги!

Темпест ответил коротким рычаньем и исчез, бесшумно спустившись вниз по лестнице.

Дверь в зал распахнулась.

— Лорд Грейвтон! Именем Ее Величества…

— Прекрасно! Я ждал вас. И я готов следовать за вами!

Через несколько минут черная почтовая карета уже катилась по плитам широкого шоссе к унылому горизонту.

В это же время большое рыжее животное скользнуло между грядками огорода, промелькнуло мимо потерявших листву деревьев парка, принюхалось к диким запахам соседнего леса и помчалось дальше.

Ветки кустарника сомкнулись за ним, словно тяжелый зеленый занавес.

Когда начало темнеть, Темпест оказался возле группы поваленных бурей деревьев. Пробившись через груду ветвей, он нашел убежище, показавшееся ему достаточно теплым и безопасным; здесь он улегся, положив голову на лапы и заснул. Его сон был заполнен грабителями, браконьерами, солдатами, хватавшими все, на что падал их взгляд; видел он во сне и своего хозяина, и серебряный ошейник. Вы скажете, что это всего лишь антропоморфные фантазии, но животное на самом деле ворчало и скулило во сне, реагируя на происходящее. В его собачьем сердце все еще оставались люди, и он вольно или невольно продолжал разделять с ними их жизнь.

Рано утром Темпеста разбудил солнечный луч, упавший псу на морду.

«Вот снова эта замечательная яркая вещь, — подумал пес, имея в виду солнце. — Злые люди не смогли схватить его, и оно сбежало вместе со мной. Здравствуй, солнце!»

Негромким лаем он приветствовал солнце, как это делают ранним утром птицы, издающие веселые трели, как радуются ему кролики, покидающие свои норы, чтобы заняться поисками съедобных трав.

Выбравшись на прогалину, Темпест остановился. В его памяти возникали образы прошлого. Он снова видел кухарку Рут, видел большую глиняную миску, в которой лежали куски хлеба и бараньи косточки, и был налит суп. Он почувствовал сильный голод и поспешно направился к опушке леса.

Как и всегда, огород оказался на прежнем месте возле знакомого большого дома. Но почему-то над трубами не поднимался клубами дым; почему-то его чуткий нос не улавливал запахи жареной рыбы и взбитых яиц, а из окна почему-то не выглядывала Рут…

Он подошел ближе и принялся лаять под окном кухни. Окно было открыто, и из него несло неприятным холодным запахом.

На земле валялись разбитые миски, Темпест обнюхал черепки и печально заскулил.

Какой-то неизвестный пес ответил ему, и тогда Темпест рассердился. Он прыгнул на ступеньки, чтобы призвать нахала к порядку, и громко окликнул его. Пес ответил, но его по-прежнему не было видно, и сколько бы Темпест не звал его, он оставался в своем убежище.

— Подлый трус, — прорычал Темпест, не узнавший эхо своего собственного голоса.

И он прекратил бессмысленную игру.

В холле он наткнулся на растоптанный кем-то табак, понюхал его и принялся чихать. Всюду было пусто и холодно, ничто не напоминало прошлую жизнь людей.

Он долго бегал по рыцарскому залу, где еще сохранился слабый запах хозяина, единственная память о нем. Но этот запах казался ему холодным, далеким и безразличным. Он заскулил, но так тихо, что пес-призрак не услышал его и не ответил.

Он снова выбежал в сад, где уловил запах сапог Моррисона. Но он был таким слабым, что он не смог взять след. Более сильными оказались запахи соседнего леса, и он направился к нему. На опушке он остановился и обернулся. Но замок не подал ему ни одного знака, заставляющего вернуться.

В его голове что-то сместилось и распалось. Это было чувство привязанности к человеческому жилью, к его друзьям и хозяевам. После этого он перестал оборачиваться.

Замок больше не существовал для Темпеста. Зов леса все громче звучал в его крови, в крови его расы, возвращаясь к нему из глубины веков. Он устремился в лес, и лес принял его шумом листвы и привлекательными запахами живых существ.

Вечером к лесному пруду прилетела стайка уток-мандаринок. Здесь, на краю чистого водного пространства, стеной стояли камыши, прекрасное убежище для водоплавающих птиц. В прибрежном иле к тому же в изобилии водились жирные красные черви, и возле любой травинки суетилось множество насекомых.

Утки-мандаринки воспользовались этим изобилием пищи, и старая утка по имени Сарса, их вожак, не торопилась с сигналом отлета. Стая могла задержаться здесь на несколько дней, может быть, даже недель, не опасаясь истощения запасов корма.

Фульк, черный селезень, проводивший здесь сезон со своим многочисленным семейством, без особого удовольствия смотрел на вновь прибывших. Но так как он не был ни жадным, ни сварливым, он спокойно перебрался с семьей на другой берег пруда, чтобы избежать возможных конфликтов.

— Смотри Сарса, — крякали утки, — большая золотая птица, согревающая воду и землю, скоро сядет за лесом. Поэтому мы будем кормиться утром, а сейчас нам пора устроить в камышах место для ночлега.

Сарса не заметила, как молодая утка выбралась на травяной газон, окружавший пруд, и направилась сквозь густую траву к близко расположенным кустарникам.

Множество жуков, больших и маленьких, суетилось между комьев земли, и молодая утка склевала одного из них, оказавшегося очень вкусным. Потом она с энтузиазмом принялась охотиться на других жуков.

— Вот меню, которое нам прекрасно подходит! — крякнула молодая утка. — Какая глупая Сарса, которая заставляет нас кормиться у самой воды!

Ковыляя на своих малопригодных для передвижения по земле лапках, она двинулась еще дальше по следу, протоптанному крупным животным.

И тут ее увидел Темпест.

Этот большой пес никогда еще не охотился на лесную дичь. Но от молодой утки-мандаринки исходил приятный запах свежего мяса, да и голод давно уже давал себя знать…

Правда, однажды ему довелось схватить убегавшую от него курицу, но тогда ему порядком влетело от хозяина за это преступление. Он вспомнил этот случай, и не стал нападать на утку.

В то же время, он вспомнил вкус сладкой куриной крови, такой необычный, такой соблазнительный…

Некоторое время пес внимательно следил за уткой, опасаясь, что лесник или сама Рут немедленно накажут его, стоит только прикоснуться к ней.

Но этот голод! И эта память о вкусе крови!

Его предки были великолепными охотниками, в далеком прошлом им приходилось добывать не только лесную дичь, но и домашнюю птицу и даже овец; зов прошлого сейчас сочетался с острым чувством голода.

Утка была совсем рядом; Темпест напряг мышцы и прыгнул.

Раздался отчаянный крик птицы; овчарка почувствовала вкус горячей крови; тонкие косточки захрустели под крепкими зубами; во все стороны полетели перья. И никто не бросился наказывать Темпеста, чего он больше всего опасался. Утка исчезла в несколько секунд.

Этим же вечером он наткнулся на стайку уснувших уток; он наверняка сожрал бы их всех, если бы предводительница не подняла тревогу. В челюстях Темпеста погибли только четыре утки из стаи Сарсы.

Теперь жизнь казалась Темпесту прекрасной.

Он вернулся к жизни дикаря!

2 Темпест-защитник

За несколько недель рыжая овчарка полностью приспособилась к новой жизни. Тем не менее, ее новые привычки все еще заметно отличались от поведения других лесных животных.

У Темпеста не было постоянного убежища, как у лис и барсуков. Его вылазки на охоту происходили в соответствии с его прихотью или по воле случая. От первой его добычи у него сохранился вкус к пернатой дичи, мясо которой отдавало рыбой, и поэтому он чаще всего нападал на водоплавающих птиц.

Для ночлега он обычно выбирал укрытие под упавшими деревьями; иногда он ночевал забившись в кусты, хотя подобный выбор делал лишь при необходимости, так как в этом случае сильно страдал от комаров.

С рассветом он приступал к охоте, устраивая засаду возле пруда или прячась в камышах на ближайшем болоте.

Болотную дичь легче всего добыть или на рассвете, или с наступлением вечерних сумерек; днем все животные крайне пугливы и очень осторожны; как правило, они кормятся под наблюдением вожака стаи.

Темпест быстро усвоил привычки своих жертв.

Едва над прудом поднимались остатки ночного тумана, как Темпест уже караулил добычу, часто забравшись в воду на мелком месте.

Постепенно обитатели камышей просыпались и выбирались на кормежку; чибисы начинали мяукать, словно котята, барахтаясь в воде и совершая утренний туалет; утки громко крякали, приветствуя первые лучи встающего солнца, а бакланы судорожно встряхивали крылья, раскрытые для просушки.

После утренних упражнений на стражу становились зоркие часовые, и Темпест знал, что в эти часы охотиться не имеет смысла.

Его сильно раздражал бдительный селезень Фульк, обладавший пронзительным голосом и выбиравшийся из укрытия со всем своим семейством с первыми лучами солнца. Поэтому он обычно избегал охотиться на прудах, населенных утиным племенем.

Когда он подбирался к просыпающимся и еще не полностью проснувшимся птицам, его бросок почти всегда заканчивался удачно. Птицы галдели, хлопали крыльями, кружились на воде и, как правило, не успевали взлететь. Привыкшие реагировать на сигналы вожака, они не всегда решались взлететь без команды, и Темпест успевал свернуть двум-трем птицам шею или сломать крыло прежде, чем поднималась паника и перепуганная стая разлеталась. Но у Темпеста уже было достаточно еды, чтобы дотянуть, не голодая, до вечера.

Пару раз Темпесту удавалось добыть молодого кролика, но его мясо, безвкусное и дряблое, ложилось тяжелым камнем в желудок, и каждый раз пес испытывал позывы к рвоте.

Главной чертой поведения Темпеста стал охотничий инстинкт, но не стремление к убийству. Если он не голодал, любая утка могла без опаски разгуливать у него под носом. Он вполне мог бы поиграть с маленькими зайчатами, но те, разумеется, вряд ли согласились бы на такую игру.

О том, что можно охотиться на зверей, он и не подумал.

Однажды он столкнулся носом к носу с большим зайцем. Тот только что вырвался из зубов лисицы, отделавшись раненой лапкой.

Темпест не был голоден, так как этим утром он съел большую выпь. Он поворчал на зайца и хлопнул его лапой по носу.

Бедняга отчаянно отпрыгнул в сторону и бросился бежать, но недостаточно быстро, потому что пес тут же догнал его. Затем Темпест перевернул зайца на спину и принялся лаять на него. Заяц закричал от боли и попытался кувыркнуться в траву. Темпест бережно ухватил его за шиворот и немного потряс. Заяц был настолько перепуган, что почти потерял сознание. Пес снова немного потряс его, но, так как бедняга больше не решался пошевелиться, перестал интересоваться игрой и оставил зайца в покое, отправившись к ближайшему водоему.

На следующий день, после солидного завтрака из двух бакланов, Темпест вспомнил о незаконченной накануне игре и бросился на поиски компаньона.

Вернувшись на лужайку, он обнаружил следы зайца.

Вся трава на поляне была пропитана его запахом, и Темпесту показалось странным, что он не обнаружил самого зайца. Продолжая поиски, он внезапно уловил запах крови. По этому запаху он углубился в лес и остановился перед грудой хвороста, заросшей крапивой. Пес принюхался к следам и зарычал с гневом и ненавистью. Здесь пахло не только кровью; он уловил запах смерти, доносившийся из норы между камнями и полусгнившими деревьями.

Он смутно осознал, что здесь совершилась какая-то несправедливость. Как будто у него что-то украли. Нечто похожее случалось с ним в Грейвтоне, когда дворняжки похищали кость, отложенную им на черный день, или опустошали его миску. В таких случаях он без колебаний бросался на виновника. Сейчас он почувствовал, что его зайца похитило какое-то неизвестное существо. Он хрипло зарычал перед входом в нору и принялся яростно раскапывать черную дыру. Вход оказался слишком узким, и его старания ни к чему не привели. Пришлось ему вернуться к пруду.

Охота на зверей даже не приходила ему в голову. Тяжелые мысли угнетали его, и он завыл. Прошедшее время оживило в нем ощущение одиночества. На протяжении нескольких минут он снова был домашним псом, которому нужно было постоянно чувствовать ласку руки хозяина, как и запах обязательной еды. В его памяти промелькнули беглые образы: камин, от которого исходило мягкое тепло, дружелюбный голос кухарки Рут, чувство защищенности, связанное с его хозяином, запах сапог Моррисона, повизгивание играющих щенков…

Эти далекие картины быстро исчезли, уступив место образу вчерашнего зайца. Темпест заволновался; дикий огонь сверкнул в его глазах. Он не обратил внимания на своего постоянного недруга Фулька, внимательно следившего за ним с большой кочки, и даже не подумал, что мог бы добраться до него одним прыжком, как и до беспечно копавшегося в иле зуйка.

Он повернулся к легкой добыче спиной и помчался к норе среди заросшего крапивой хвороста. Приближались сумерки, но долина еще была освещена ярким голубоватым светом. Запах зайца ослабел, но он оставался еще достаточно заметным, чтобы его уловило чутье большого пса, заставив пробежать трепет раздражения по позвоночнику.

Он недоверчиво всмотрелся в темную нору и внезапно уловил запах, подействовавший на него как сильнейший раздражитель. В этом запахе, остром и тревожном, чувствовались кровь и смерть.

Темпест прижался к земле, став совершенно незаметным среди валунов, и уткнулся носом в мягкий и душистый мох.

Жизнь в лесу и качества, полученные им в наследство от предков, еще не развили у него ночное зрение, тем не менее, полная темнота для него не существовала. Наступившая ночь казалась ему сумерками даже при свете одних только звезд. Он не сводил глаз с темной дыры.

Прошло довольно много времени без каких-либо изменений.

Потом в узкой норе что-то шевельнулось. Темпест почувствовал, что какое-то робкое существо старается бесшумно выбраться наружу. Это был лис Глаппи, собиравшийся подышать свежим воздухом.

Этим вечером он не планировал охотиться, потому что его желудок еще не переварил мясо зайца. Глаппи не был таким прирожденным охотником, как Темпест, он скорее был мелким злодеем, трусливым убийцей, наслаждавшимся кровью жертв и их предсмертными судорогами. В этот момент его чутье притупилось из-за обжорства, и он не уловил присутствие Темпеста. Он быстро скользнул мимо пса.

Темпест не стал останавливать его. Он вспомнил, что нередко помогал своему хозяину охотиться на таких рыжих разбойников, и это воспоминание придало ему храбрости. Когда лис оказался рядом с ним, он почувствовал запах убитого зайца и понял, что имеет дело с преступником, убившем его компаньона по играм.

Он рассвирепел.

Достаточно было шороха нескольких травинок под его лапами, как трусливый Глаппи прижался к земле, увидев перед собой тень, показавшуюся ему огромной. И он молнией кинулся к своему убежищу. Но Темпест оказался быстрее. Он схватил лиса за шиворот и сильно встряхнул его.

Лис напрасно щелкал челюстями, кусая пустоту, и пытался вцепиться в противника когтями; тем не менее, ему удалось задеть одно ухо пса и разорвать его. Темпест взвыл от боли, но не ослабил хватку. Его челюсти сжимали, словно тисками, загривок лиса, и постепенно сдвигались к его черепу.

Судьба убийцы была решена: его череп треснул, словно спелый орех, и его лапы, судорожно дергаясь, исполнили погребальный танец.

Темпест некоторое время продолжал терзать неподвижное тело, пока оно не превратилось в окровавленную массу, полностью утратившую запах зайца.

После этого Темпест отправился на поиски убежища, а крысы и насекомые принялись уничтожать останки разбойника, уничтоженного отважным псом.

Все случившееся показало, что Темпеста начало тяготить одиночество; он пытался найти среди обитателей леса участников совместных игр, а, может быть, и друзей. В течение нескольких последующих дней он постоянно посещал лисью нору и некоторое время сидел перед ней, гневно рыча. Потом воспоминания ослабели, и он навсегда ушел от норы.

Его ожидало новое приключение. Добыча становилась более редкой, население прудов заметно уменьшилось, утки-мандаринки и другие водоплавающие птицы постарались найти менее опасные убежища на болотах, на недоступных для собаки островках, поросших камышами.

Темпесту нередко доводилось засыпать с беспокоившим его пустым желудком; именно на такую голодную ночь и пришлось его очередное приключение.

Он лежал на груде сухого камыша, приятно пахнувшего сеном, и во сне пытался поймать жирных уток. Уже на протяжении двух дней ему не удавалось добыть ничего съедобного, и псу казалось, что живот у него набит сухими колючками.

Внезапно хлопанье крыльев раздалось совсем рядом с ним, так что он даже почувствовал движение воздуха. Он вскочил и приготовился прыгнуть в сумрак на невидимую птицу.

Возможно, что это была добыча из сна, которую постоянно пытаешься схватить, и которая все время остается недостижимой? Нет, крылья на самом деле хлопали рядом с ним, в двух шагах от логова Темпеста.

Луна ярко освещала спящий лес серебристым светом, пробивавшимся сквозь ветви деревьев и пятнами ложившимся на заросшую папоротниками землю.

Темпест некоторое время всматривался в пейзаж, залитый светом луны. Внезапно он увидел, как какое-то большое животное появилось на груде сухих камышей и принялось копаться в них, словно пытаясь найти что-то.

Темпест негромко заворчал.

Существо остановилось и посмотрело на собаку. Каким странным было это создание! С лицом, напоминающим человеческое, с коротким кривым клювом на месте носа и с большими темными глазами.

Темпест заворчал немного громче.

Он предлагал неизвестному существу пообщаться, но чувствовал себя неуверенно, толком не представляя, как реагировать на появление незнакомца.

— Оох! Ооооох! — жутко простонало существо.

Вапу, большая лесная сова, неприятно заскрипела клювом, так как видела в собаке потенциального противника и рассчитывала немного припугнуть его. Возможно, она пыталась утвердить свое право на добычу, небольшого серого кота, захваченного в тот момент, когда он охотился на мышей.

Кот неосмотрительно мяукнул, забравшись в груду сухих камышей, и Вапу принялась с остервенением разбрасывать сено, захлопав крыльями, что и решило ее судьбу.

Темпест понял, что это была птица. Конечно, большая и очень необычная, но ему приходилось нападать на разных представителей семейства водоплавающих, и все они были вполне съедобными, начиная с гусей, больших, обладавших мелодичными голосами птиц, и кончая болтливыми утками с плоским клювом, снабженным мелкими зубчиками, как у пилы.

Одним прыжком он набросился на ночного гостя и вцепился в него зубами.

Ощущение оказалось неожиданно отвратительным. Его пасть оказалась забитой перьями, и он захрипел от отвращения.

Вапу по своим размерам был достойным противником; боль от вырванных перьев заставила его громко вскричать; в то же время он принялся долбить своим клювом противника по голове. Темпест не сразу понял, что на этот раз он имеет дело не с безобидными утками, а с настоящим бойцом. Кровь с разбитой клювом головы уже заливала ему глаза; теперь ему приходилось не столько сражаться за еду, сколько спасать свою шкуру. Он нанес противнику такой сильный укус, что его зубы лязгнули. Одна нога совы оказалась перекушенной. Вапу закричал почти человеческим голосом и сорвал клювом кусок кожи с головы пса, после чего они упали и покатились по земле. Темпест яростно сражался вслепую, так как сова, хлеставшая его крыльями по морде, закрывала ему глаза, и он ничего не видел.

Судя по всему, сова сообразила, что не сможет победить врага; она теряла кровь из раны на груди и с трудом держалась на одной ноге. Закричав от боли, она вырвалась из зубов Темпеста и взлетела, чтобы умереть от смертельных ран на ветке соседнего деревца.

Темпест некоторое время с лаем кидался на дерево, но, разумеется, был не в силах добраться до противника.

Вапу, с трудом переводивший дух, смотрел сверху на старания пса большими зеленоватыми глазами, когда в лесу раздались новые звуки.

— Мяу! — пискнул котенок из укрытия.

— Мяу! — ответил более громкий голос.

Темпест увидел, как быстрая серая тень промелькнула мимо него и быстро вскарабкалась на дерево; Вапу, приводивший в порядок оперение, был сброшен на землю, где на него тут же накинулся Темпест.

Но ему тут же пришлось отступить, потому что в игру вступил новый игрок, схвативший сову.

На собаку сверкнули два глаза, в которых он без труда прочитал свирепую ненависть. Это была большая дикая кошка.

Темпест был прекрасным бойцом, справедливо полагавшимся на силу своих мышц и своих челюстей. Но сейчас он должен был вступить в сражение с совершенно новым для него противником, боевые качества которого были ему неизвестны. И схватка показалось ему такой необычной, что он отскочил назад, словно пытаясь избежать столкновения.

Дикая кошка сражается молча, ее когти — это смертельно опасное оружие, а когда ее зубы рвут плоть врага, ни один звук не вырывается из ее горла. Темпест видел в лунном свете перед собой мощное гибкое тело, и ему совсем не хотелось вступать в борьбу с таким серьезным противником.

В это время крылья совы шевелились все тише; большинство крупных перьев из них было уже выдрано; кривой клюв все еще открывался, но из раны на груди продолжила сочиться темная кровь. Наконец, сова замерла. Ее победитель отпустил добычу и замурлыкал.

Темпест в это время вел себя весьма странно. Он кружился вокруг кошки, негромко поскуливая; кошка с удивлением посмотрела на него, и злоба в ее глазах исчезла. Она продолжала громко мурлыкать.

— Митци! Митци!

Разумеется, Темпест не произносил эту кличку, но кошка, похоже, поняла его ворчанье, подошла к собаке и принялась тереться о ее голову.

Это была Митци, большая кошка, обитавшая на кухне Грейвтона. Она тоже сбежала из замка и последние месяцы жила в лесу.

Митци и Темпест давно были друзьями, и даже ели из одной миски, никогда не ссорясь. Темпесту нередко приходилось защищать Митци от нападений других собак.

А теперь? Вернулись ли к ним, в их небольшие головы животных, воспоминания о былой дружбе? Кто знает? Поняла ли Митци, что Темпест первым напал на сову и таким образом спас ее котят от верной смерти?

Большая кошка с благодарностью потерлась о высокий бок своего старого друга, и Темпест почувствовал, что его сердце перестало быть таким одиноким.

Потом он вернулся вместе с Митци к трупу совы, и они разделили ночную трапезу.

Котята тоже выбрались из укрытия и принялись карабкаться на спину овчарки, показывая громким мяуканьем удовольствие от общения.

3 Темпест ужасный

Осень высыпала на лес свое золото. Утки-мандаринки, другие утки и зимородки громко перекликались на разных языках. Над болотами звучал призыв к великому путешествию. Водоплавающие птицы собирались в большие стаи, поворачиваясь клювами к югу, к теплым странам, призывающим их к отлету.

В октябре в небе стали появляться большие косяки птиц, улетающих на юг.

В тумане то и дело раздавалось курлыканье журавлей:

— Куда мы летим? Мы летим туда, где нас ждет солнце!

После полудня все обитатели болот поднялись высоко в небо, сделали несколько кругов над покинутыми гнездами и с громкими криками умчались на юг.

Темпесту показалось, что без птичьих криков и без шума крыльев болото стало пустым и мертвым. Ему, конечно, пришлось бы сесть на диету, не появись у него такой замечательный напарник, как Митци.

Митци не любила водоплавающих птиц, и она дала понять своему товарищу, что лесная столовая полна других вкусных блюд.

Она привела Темпеста на заросшую высокой травой прогалину, где расположились на отдых куропатки. Ночью они дружно напали на уснувших птиц.

Кошка наловчилась выискивать в зарослях тетеревов и фазанов; она вспугивала их, и челюсти Темпеста ловко хватали птиц на лету, а кошка отлавливала растерявшихся и отставших от стаи птиц своими когтистыми лапами.

Они никогда не спорили из-за добычи, помня о том, как ели в замке из одной миски.

Темпест объявил войну племени диких кроликов, которых он добывал для своей напарницы и ее малышей.

Однажды утром Темпест почувствовал в воздухе нечто неприятное: сухое и колючее. Он вспомнил огонь в камине замка и понял, что скоро станет холодно, и что против нового коварного врага невозможно использовать ни зубы, ни когти.

Митци устроила логово под стволом упавшего дерева, в щели, слишком узкой для такого большого животного, как Темпест, и тому приходилось устраиваться на ночлег снаружи.

Скоро холод усилился, и по утрам иней покрывал ветви, а земля становилось твердой, словно камень. Камыш по берегам водоемов высох, побурел и стал таким хрупким, что ломался при самом небольшом порыве ветра. Появлявшийся на лужах слой льда хрустел под ногами. Фульк, не относившийся к числу птиц-мигрантов, перестал подплывать к берегу и не покидал недосягаемый для хищников островок, ставший зимней квартирой для его семейства.

Темпест отощал, в его глазах светился лихорадочный огонь. Митци редко выбиралась из логова, в основном, в середине дня; она ела мало и почти не охотилась, довольствуясь случайной мышью или раненой птичкой. Хотя она не относилась к грызунам, засыпающим на всю зиму, великодушная природа позволила ей воспользоваться преимуществами, созданными для грызунов. Она целыми днями не выбиралась из логова, а когда все же покидала его, то оставалась сонной, не интересующейся ни охотой, ни играми.

Темпест с приходом ночи старался отыскать поваленное дерево, под которым мог найти укрытие от холодного дождя и града. Но ветер проникал к нему через дыры и щели, трепал его за уши и забирался холодными струйками под шерсть.

Ему еще удавалось время от времени поймать крысу, пропахшую мускусом, вызывавшим отвращение. Но голод, не переставая, терзал его, и он съедал мускусную крысу целиком, со шкурой и костями. Куропатки встречались очень редко, постоянная охота на них способствовала выработке у птиц осторожности, и бедной овчарке очень редко удавалось подкрасться к ним на расстояние, необходимое для успешного броска. Во время охоты ему не хватало сотрудничества с ловкой Митци.

Из таинственных глубин леса до него иногда доносился трубный зов оленя, но, когда он увидел это животное вблизи, он постарался исчезнуть как можно незаметнее, чтобы избежать знакомства с великолепными рогами. Однажды, когда он попытался подобраться к олененку, мать-олениха атаковала его с такой яростью, что он решил больше никогда не попадаться на пути этих могучих животных.

В другой раз, когда он, сильно страдая от голода, попал в совершенно незнакомую ему часть леса, он внезапно учуял сильный запах крови. Он осторожно выбрался на прогалину и остановился в удивлении: перед ним лежал громадный убитый олень с разорванным горлом, из которого все еще вытекала кровь.

Рядом с телом убитого оленя находились два сравнительно небольших животных. У них были заостренные морды и налитые кровью глаза; согнутые дугой спины показывали готовность к прыжку, сильные узловатые лапы могли бросить вперед их тела, словно мощные пружины. Они злобно смотрели на пса.

В то же время их силуэты и их поведение странным образом внушали Темпесту доверие, хотя он никогда еще не встречал подобных животных. Он не знал, что в нем пробуждался голос крови его предков.

Неужели это были такие же собаки, как он?

Прежде Темпест не задумываясь принял бы участие в пиршестве над трупом оленя. Он и сейчас полагал, что вполне может присоединиться к хозяевам добычи. Подойдя к трупу, он лизнул кровь и оторвал кусок мяса.

Через мгновение он уже катился по земле, атакованный парой хищников.

Подобные схватки никогда не пугали его. Он даже считал их своего рода забавой. Весело залаяв, он вскочил и кинулся на одного из противников.

Но тот повел себя совсем не так, как любой пес на его месте. Он укусил Темпеста с такой яростью, что бедняге пришлось бы совсем плохо, придись укус в уязвимое место. Темпест был хорошим бойцом, но он понял, что ситуация сложилась слишком серьезная, и он отскочил в сторону. Напавшие на него животные некоторое время бросали злобные взгляды и потом снова стали медленно и угрожающе надвигаться на него.

Темпесту не нравилась такая методика сражений, но он знал, что не оставил своим противникам другого выхода. Он напряг все мышцы и молнией кинулся на врагов. Первый из них, сбитый с ног, покатился на землю, второго Темпест схватил за горло и стиснул изо всех сил челюсти. Противник вывернулся и, в свою очередь, вцепился Темпесту в глотку.

Рана причинила ему сильную боль, и привела его в бешенство. Он снова кинулся на врага, рванул его за шею и вцепился в хребет. Позвоночник хрустнул под его зубами, и противник испустил жалобный вопль, оказавшийся для него последним. Его лапы беспорядочно задергались; из глотки вырвался хрип, и он рухнул на землю.

Второй противник, увидев победу Темпеста, обратился в бегство.

Темпест принюхался к трупу врага, нашел его запах неприятным и с презрением отвернулся. Потом он подошел к оленю и впервые за много дней плотно пообедал.

Этот случай многое изменил в его привычках. Он перестал вспоминать нежную плоть уток, жирное мясо куропаток и тем более крыс с неприятным мускусным запахом. Теперь для него главной целью стало мясо крупных травоядных животных.

В течение двух последующих месяцев он убил двух оленей и одного козла, а после двухчасовой схватки справился с молодым, но очень опасным кабаном. Лесная дичь, независимо от размера, отныне должна была учитывать присутствие в лесу такого угрожающего фактора, как Темпест. Усиленное питание укрепило его мышцы, а выпитая им кровь сделала его жестоким убийцей.

Население леса склонилось перед ним, признав его доминирование. Несмотря на умение развивать большую скорость, олени начинали реветь, едва до них доносился запах собаки, кабаны ворчали от негодования, но старались поскорее как можно дальше перебраться с опасной территории. Тем не менее, Темпест не знал, что он убил волка и обратил второго хищника в бегство. Время от времени он замечал мелькнувшую среди зарослей тень, как правило, быстро исчезавшую.

Его стали опасаться даже волки.

4 Темпест-спаситель

Граф Армитаж Дедлок, племянник английского короля, был замечательным молодым человеком, хотя и несколько упрямым.

В возрасте шестнадцати лет он был отнесен к числу лучших наездников королевства и признан одним из наиболее опытных охотников.

Когда он узнал, что владения лорда Грейвтона выставлены на распродажу, а к ним относились лучшие охотничьи угодья Англии, он не успокоился, пока его отец, герцог Дурхемский, не приобрел их для него.

Едва эта сделка совершилась, как молодой господин отправился в свои новые владения с небольшой группой слуг. В заброшенном замке для него подготовили две комнаты под временное жилье.

На следующий день он приказал принести к нему ружья и охотничий нож и заявил, что отправляется в лес. Парсер, его старый мажордом, в отчаянии воздел руки к небу.

— Ваша милость, это будет большой неосторожностью с вашей стороны, — заявил он. — Вам стоит подождать прибытия из Лондона хотя бы нескольких хороших охотников вместе со сворой охотничьих собак. На это уйдет не больше одной недели.

— Что? Сидеть разинув рот в замке перед таким великолепным лесом? — со смехом ответил молодой граф. — Парсер, вы, наверное, больны! Я же просто умру за эту неделю! Нет, я должен немедленно подстрелить косулю, потому что я ничего не смогу есть, пока окорок этого животного не окажется на моем столе. И я должен сам застрелить косулю!

Парсер укоризненно покачал седой головой. Он знал, что отговорить молодого хозяина невозможно, особенно, если речь идет об охоте.

— Вы не боитесь встретиться с волками? — спросил он задрожавшим голосом.

— О волках не может быть и речи, — ответил граф Армитаж. — Волки живут гораздо севернее, вблизи от Шотландских гор. Обо мне можете не волноваться, я отправляюсь на короткую прогулку и вернусь, самое позднее, с началом темноты. Я не хочу, чтобы меня сопровождали или начали искать. Я давно не ребенок!

Вскоре после полудня юный граф отправился в лес.

Вечерело, когда он впервые заметил следы косули. Цепочка следов проходила через поросшую кустарником долину, окруженную скалами и заканчивавшуюся глубоким оврагом. Граф собирался спуститься в него, когда заметил в тридцати шагах от себя вышедшего из-за кустов оленя.

Охотник прицелился и негромко свистнул. Олень поднял голову и насторожился. Армитаж уже готов был спустить курок, но в этот момент камень под его ногой покачнулся, он зашатался, упал и скатился в овраг.

Олень мгновенно исчез.

Граф хотел встать, но вскрикнул от боли, поняв, что у него на это просто не хватит сил. У него оказалась вывихнутой нога, острая боль отзывалась во всем теле. Из глубокой раны на лбу текла кровь, заливавшая глаза.

Когда он через некоторое время пришел в себя, он все же попытался выбраться из оврага.

Тем не менее, его усилия оказались тщетны. Вышедшая из строя нога отказывалась слушаться хозяина, а серьезные раны и ушибы вызывали при малейшем движении сильнейшую боль.

Ему все же удалось сесть. В голове у него теснились сумбурные мысли, его терзал сильный холод, начавшие воспаляться раны вызвали лихорадку. Армитаж с беспокойством вспомнил, что он сам запретил слугам искать его.

Темнело. На небе появилась луна, и ее бледная издевательская улыбка проглядывала сквозь ветви.

Внезапно граф заметил, что вокруг него начинают мелькать неясные тени. Красные угольки парами светились в темноте. Он заметил, что они постепенно окружают его.

Разбитое при падении ружье валялось в стороне в русле ручья. Его покалеченная рука с трудом стиснула рукоятку кинжала.

А вокруг него постепенно собиралась стая страшных ночных хищников — лесных волков.

При всем мужестве, юному охотнику было всего шестнадцать лет; ужас сжал ему сердце. Он громко заплакал и стал звать на помощь.

По воле Провидения случилось так, что Темпест не смог до наступления темноты добраться до своего логова под поваленными деревьями. Он устроился на ночлег возле ручья с таким быстрым течением, что даже сильный мороз не смог остановить его. Поэтому к нему обычно приходили на водопой олени.

Темпест знал это, и устроил засаду между двумя каменными глыбами.

Внезапно он вскочил. От ручья до него долетел странный призыв. Это не был тревожный крик косули или жалоба молодого оленя. Кричал человек! Темпест не подумал ни о солдатах, на которых он когда-то скалил зубы, ни о судебных исполнителях, на которых он рычал, но сразу вспомнил дружелюбных людей, рядом с которыми он не знал ни голода, ни холода, ни болезненных ран, вспомнил Роберта Грейвтона, своего хозяина, лесника Моррисона в так приятно пахнувших сапогах, и кухарку Рут с полными мисками вкусной еды.

И он помчался на зов вдоль русла ручья.

Вскоре он уловил запах, заставивший ощетиниться шерсть у него на загривке — это был запах зверей, с которыми он когда-то сражался. Он познакомился в лесу с разными животными — трусливым селезнем Фульком, жуликоватым лисом Глаппи, совой Вапу — и, что было важнее всего, с серыми убийцами, с которыми он дрался возле трупа растерзанного ими оленя.

В этот момент кольцо волков вокруг раненого графа шевельнулось — глаза всех волков были направлены на большого волка, вожака стаи.

Это был зверь с красноватой шерстью и длинным хвостом. На его шкуре виднелись многочисленные шрамы, поскольку за прошедшие годы ему частенько приходилось отстаивать свое главенство.

Волки, особенно в стае, нападают на любое животное, даже самое крупное, но перед человеком они всегда испытывают неуверенность.

Сегодня же волки были голодны. Несколько дней им не удавалось добыть пищу, и вожак чувствовал, что его авторитет пошатнулся.

Он приблизился к раненому человеку, чувствуя запах его крови.

Хрипло зарычав, он пригнулся, готовясь кинуться на казавшуюся беззащитной жертву.

В это время ужасное рычание разорвало ночную тишину. Волки встревоженно огляделись. Огромное животное появилось на краю леса. Оно было крупнее вожака волчьей стаи, и его клыки так сверкали в лунном свете, что один их блеск вызывал ужас. Его шею обхватывало металлическое кольцо.

Волки часто сражаются за место предводителя стаи, и окружившие беспомощного человека звери поняли, что именно такая схватка должна сейчас состояться на их глазах. Забыв про голод, они уселись, ожидая начала представления.

Темпест видел скорчившегося человека, возле которого стоял вожак стаи, оскалив клыки. Он громко зарычал и бросился на внезапно появившегося соперника. Но его стальные челюсти лязгнули в пустоте. В то же время, атака Темпеста была атакой скорее тигра, чем собаки; не зная этого, он перенял атакующий прием у Митци, и это давало ему преимущество перед соперником. Вожак получил мощный удар в бок, заставивший его отскочить на склон оврага, и он заскользил вниз, пытаясь сохранить равновесие. При этом он почти опрокинулся на бок, открыв незащищенный живот. Этого мгновения хватило для такого опытного бойца, как Темпест. Он нанес удар в живот непосредственно под грудной клеткой, и распорол его. Внутренности волка вывалились на землю, и его лапы запутались в них.

Волк взвыл и попытался прыгнуть на врага; Темпест схватил его за горло. Извернувшись, вожак вонзил клыки в шею собаки, нанеся глубокую рану.

Темпест вырвался из волчьих зубов; у него в пасти оставался большой кусок волчьей шкуры.

Раненый волк был лишен подвижности; защищаясь от атакующего Темпеста, он был вынужден прижаться к земле. Темпест кружил вокруг него, повернувшись мордой в сторону противника. Он представлял, что атака может ему дорого обойтись. Мощные волчьи челюсти могли мгновенно раздробить ему лапу, а тогда… Кроме того, начали волноваться члены стаи. Возможно, они поняли, что претендент на место вожака был не совсем их крови; дружное нападение всей стаи могло разом решить судьбу поединка.

В этот момент какой-то блестящий предмет, похожий на кусочек лунного луча, промелькнул в воздухе и вонзился в горло вожака.

Это граф Армитаж, собравший оставшиеся у него силы, метнул свой кинжал в раненого вожака и удачно попал ему в сонную артерию.

Вожак захрипел, упал на бок, потом перевернулся лапами кверху, и в этот момент Темпест бросился на него и сломал хищнику хребет.

Члены стаи продолжали держаться на расстоянии. Странное животное, победившее их вожака, в любой момент могло взяться за них… Но они уже были готовы признать его главенство.

Потерявший голову от бешенства Темпест неожиданно бросился на них, и они разлетелись в разные стороны, словно мертвые листья под порывом ветра. Они снова собрались в стаю только через несколько миль; образовав круг и, подняв головы к луне, они принялись дружно оплакивать гибель своего вожака.

Юный граф, дрожавший от напряжения и все еще не до конца поверивший в свое спасение, увидел приближающегося к нему громадного зверя, зверя-победителя. У него не оставалось никакого оружия… Но огромный зверь принялся тереться о него, повизгивая от радости и вылизывая мокрое от пота лицо раненого.

— Боже! — вскричал граф. — Ведь это же собака!

И он обхватил за шею своего спасителя, прижавшись к нему всем телом.

Их нашла на следующее утро спасательная экспедиция, организованная верным Парсером. Граф Армитаж крепко спал, положив голову на теплый бок Темпеста, а тот, чутко шевеля ушами, охранял его сон.

Богатая карета катилась по римскому шоссе, направляясь к замку Грейвтонов. Кучер был наряжен в богато расшитую ливрею слуги графа Дурхема. В карете сидел старый граф, а рядом с ним на вышитых бархатных подушках сидел Роберт Грейвтон, которому никак не удавалось поверить, что все, что происходило с ним на протяжении нескольких последних часов, не было сном.

Следом за каретой катились повозки с мебелью из замка; не исключено, что возвращалось мебели даже несколько больше, чем было вывезено.

Дружным строем возвращались также прежние слуги, которых граф Дурхем приказал разыскать во всем королевстве — Моррисон, Рут и все остальные.

— Я хотел бы сохранить только один предмет, лорд Грейвтон, — обратился граф к своему спутнику. — Это серебряный ошейник отважного пса, спасшего жизнь моему любимому сыну, на котором выгравированы слова: «Я принадлежу Роберту Грейвтону». Конечно, я и без них буду всегда помнить спасителя моего сына.

Роберт с трудом нашел слова, чтобы поблагодарить своего благородного благодетеля.

— Нет, я тут ни при чем, — пробормотал граф. — Благодарите Темпеста, только Темпеста…

— Господь вернул мне все, — задумчиво сказал Роберт Грейвтон.

В замке Грейвтонов Темпест отдыхал перед снова запылавшим в очаге огнем. Он только что опустошил большую миску, поставленную перед ним кухаркой, но до этого старательно облизал сапоги Моррисона — они напомнили ему вкус уток-мандаринок. Рядом с ним сидел хозяин, время от времени ласкавший его грубую шерсть.

Темпест наслаждался почти забытым чувством безопасности; воспоминания о дикой жизни постепенно отступали в прошлое. Иногда во сне к нему возвращались, словно призраки, неприятные знакомцы, но с наступлением утра они исчезали, не причинив ему ничего плохого. Возможно, Глаппи, Вапу, волк-вожак и прочие были всего лишь ночными призраками, которые переставали существовать при дневном свете…

Эту историю рассказал мне монумент из голубого гранита, на котором была высечена голова громадной овчарки. Плита с барельефом находится у стены семейной часовни Грейвтонов, в которой хранятся останки предков Роберта Грейвтона.

Темпест похоронен перед входом в часовню, словно он по-прежнему охраняет покой своих любимых хозяев, которых он и спас от тяжелого испытания.