Убийство по подсказке. 361. Я буду одевать ее в индиго

Глава 1

Телеграмму отцу я послал сразу, как только сошел с самолета на базе Военно-воздушных сил США Магуайр, перед самой посадкой в автобус. А еще через два дня мне зачитали приказ о демобилизации, и я, переодевшись в гражданское и подхватив свои чемоданы, зашагал к воротам.

Наконец-то свобода! Мне было двадцать три, в голове мешанина из английского и немецкого, в чемоданах дешевые тряпки и никаких планов на будущее, но все равно чувствовал я себя отлично.

База находилась на Манхеттен-Бич в юго-восточной части Бруклина неподалеку от Кони-Айленда. До самого Манхеттена оттуда еще ехать и ехать.

Я не оглядываясь прошел через ворота и оказался на Ориентал-авеню. Все, прощай, авиация! Впереди слева виднелась небольшая асфальтированная площадка — конечная остановка, где уже стоял зеленый автобус. Я поднялся в салон и попросил водителя высадить меня где-нибудь у метро. Тот сказал, что нет проблем, и я уселся у окна прямо у него за спиной.

Кроме меня в автобусе, в задней части салона, сидели двое техников с базы и медсестра-негритянка. Потом вошел еще один парень с чемоданами. Почему-то мы избегали смотреть друг на друга. Он, как и я, был очередным свежеиспеченным дембелем, и ему тоже было неловко — вообще мы веди себя так, словно только что прошли обряд обрезания и теперь боимся, что если начнем болтать, то все об этом сразу догадаются.

Был жаркий летний день, 12 июля, вторник. Строго говоря, отпустить меня должны были 23-го, но, наверное, начальство решило, что ничего страшного, лишь бы месяц не перепутать. На дороге от жары плавился асфальт, и колеса проезжающих машин оставляли на нем отпечатки.

Было видно, как вдали над раскаленной полоской шоссе, дрожа, струится горячий воздух. Поле между базой и Атлантическим океаном напоминало потрескавшуюся кожу слона, поросшую редкой бурой шерстью.

Вскоре водитель отложил «Ньюс» и завел мотор. Разворачивая автобус, он резко крутанул руль, и на его серой рубашке между лопаток тут же проступили пятна пота. Когда мы выехали на шоссе, в открытое окно кабины подул легкий ветерок, и стало прохладнее.

На одной из остановок он повернулся ко мне.

— Вон твое метро. Во-он там, видишь? — Он показал на уходившие вниз ступеньки эскалатора.

Поблагодарив его, я взялся за чемоданы.

— Счастливо, солдатик! — крикнул он мне вслед.

Я улыбнулся, но, честно говоря, он мне не особенно понравился. Все-таки я служил не в армии, а в авиации[2]. Уж он-то мог бы разбираться в таких вещах получше, небось каждый день ездит по этому маршруту мимо базы.

Впрочем, черт с ним. Ни в какой я уже не в авиации. Я теперь штатский.

Станция называлась «Брайтон-Бич». Через три остановки налево по той же линии была конечная — «Кони-Айленд», направо — Манхеттен. Когда я дотащил чемоданы до эскалатора, с меня градом лил пот. Купив на всякий случай два жетона, я вышел на платформу.

В вагоне было несколько мальчишек лет четырнадцати хулиганского вида, которые что-то малевали на рекламных плакатах и орали. Не обращая на них внимания, я разглядывал мелькавшие за окном улицы. Сначала довольно долго тянулись жилые кварталы — четырех - и пятиэтажные кирпичные дома, газетные киоски, детские коляски на тротуарах. Потом поезд нырнул в туннель. Мальчишки сошли на остановке «Ньюкирк», а я поехал дальше, от нечего делать рассматривая красочные рекламки.

Поезд прогрохотал над Манхеттенским мостом, и из окна было видно, как далеко внизу ползут машины и грузовики. На секунду мне даже показалось, что это похоже на картинку из школьного учебника географии — вон над головой летит самолет, под мостом буксир, а в самом низу страницы — три строчки о транспорте.

Когда мост кончился, поезд снова вошел в туннель, и я достал бумажку с адресом, который мне продиктовала по телефону Энн, жена Билла. Я думал, что Билл тоже будет встречать меня в Нью-Йорке, но Энн сказала, что ему пришлось срочно уехать в Платтсбург по поводу сделки с какой-то транспортной компанией, поэтому приедет только отец и будет ждать меня в отеле «Уэзертон». Она и дала мне адрес отеля.

Я звонил ей вчера. Мне было даже как-то странно с ней разговаривать. Жена моего брата, которую я никогда не видел. Он познакомился с ней через полгода после того, как меня отправили на — базу в Германию, а еще через восемь месяцев они поженились. Они были женаты уже два года, а я даже не знал, как она выглядит. Все-таки что ни говори, а три года службы — это чертовски долго.

В бумажке было написано, что отель находится на углу Лексингтон-авеню и Восточной 52-й улицы. Я встал и подошел к карте, висевшей в дальнем конце вагона. Похоже, мне надо было выходить на станции «51-я улица», которая была на линии «Лексингтон-авеню». Определив, где я сейчас нахожусь, я понял, что мне надо делать пересадку на станции «Юнион-сквер».

Оказалось, что это вторая остановка после моста. Я выволок свои чемоданы на платформу и, не обращая внимания на толчки прохожих, начал разглядывать указатели. Найдя нужный, поднялся наверх, поймал такси и сказал, куда ехать.

Когда машина остановилась, счетчик показывал 75 центов. Я дал таксисту доллар, и через минуту коридорный вносил мои чемоданы в вестибюль отеля. Над входом торчал зеленый козырек, а швейцар был одет в зеленую с золотом ливрею.

Я сказал портье, что приехал встретиться с отцом, Уиллардом Келли-старшим, и вскоре второй коридорный подвел меня к двери его номера.

— Я сам постучу, — сказал я, протягивая ему четвертак. — У нас семейная встреча.

— Да, сэр, — кивнул тот, сунул монету в карман и ушел.

Я постучал, и дверь распахнулась. На пороге стоял мой отец.

— Рэй, паршивец! — с улыбкой воскликнул он.

Я тоже расплылся в улыбке, даже щеки заболели. Я втащил в номер чемоданы, и отец радостно хлопнул меня по плечу.

— Ты писал, что собираешься стать сержантом. Что случилось? На чем-нибудь прокололся?

Действительно, я довольно быстро сумел получить звание рядового первого класса, и у меня была масса возможностей заработать повышение, но я ясно дал понять, что на сверхсрочную не останусь. Вот начальство и решило, нет смысла продвигать по службе человека, который все равно долго в армии не задержится.

— Решил стать штатским, — усмехнулся я.

— Клянусь богом, Рэй, ты отлично выглядишь. Слушай, да ты, по-моему, подрос, а?

— Вряд ли. Наверное, просто в плечах раздался.

— Господи, ну конечно! А ведь когда уходил, был совсем мальчишкой. Да, кстати, ты ведь еще не видел Бетси. Ей сейчас пять месяцев. — Он рассмеялся. — Ну и каково это — быть дядюшкой?

— Пока не знаю. Я вчера разговаривал с Энн по телефону. По голосу она вроде бы ничего.

— Отличная девушка, просто отличная. Билл теперь остепенился, и это целиком ее заслуга. — Он покачал головой, быстро заморгал и, обняв меня, похлопал ладонью по затылку. — Господи! — тихо сказал он, и его голос задрожал.

Сначала я крепился, но потом тоже не выдержал. Мы плакали, как две женщины, и все хлопали друг друга по плечам, чтобы доказать самим себе, какие мы крутые парни.

Потом я предложил сходить перекусить и выпить пива, но неожиданно отец заупрямился и сказал, что ему неохота выходить из номера. Я решил, что он просто устал от поездки и от жары. Жара и впрямь была адская, хотя в номере работал кондиционер.

Мы поели в ресторанчике по соседству, а потом отец захотел вернуться в отель. Вообще-то я был бы не прочь прогуляться и посмотреть город, но потом решил, что все-таки мы не виделись целых три года, и не стал спорить. Но, пока мы шли в отель, я с любопытством вертел головой по сторонам. Я родился в Нью-Йорке, но мне не было еще и года, когда родители переехали, так что города я совершенно не помнил. Впрочем, и мать свою тоже. Она умерла, когда мне было два года.

Весь день мы просидели в номере в майках, включив кондиционер на полную мощность. Я развалился на кровати, подложив под голову пару подушек, а отец непрерывно расхаживал по комнате, хватая то стакан, то пепельницу, то телефонный справочник и тут же кладя их на место. Раньше я никогда не видел, чтобы он так нервничал.

Но во всем остальном он остался прежним, хотя, честно говоря, мне и в голову не приходило, что он может измениться. Все как всегда — на вид лет пятьдесят, те же рыжие с сединой волосы, маленькое брюшко, старомодные круглые очки в пластмассовой оправе. Я был в армейской безрукавке, а он в майке с узкими бретельками, оставлявшей открытыми его широкие плечи и мясистые предплечья, покрытые веснушками.

Весь день он рассказывал новости. Моему старшему брату Биллу исполнилось двадцать шесть. У него жена и дочка, год назад он снова получил водительские права и устроился на работу в компанию «Кэрмин трэк сейлс». У дяди Генри все по-прежнему, да и у остальных тоже, короче говоря, все как обычно.

Потом мы вышли поужинать, и, когда отец вновь стал настаивать на том, что пора возвращаться в отель, я сказал:

— Слушай, пап, всего полвосьмого. Сегодня у меня единственная возможность посмотреть город. Давай, а? К двенадцати вернемся, обещаю.

Он пожал плечами, но согласился, и мы пошли на Таймс-сквер, а потом еще долго бродили по городу. Я был разочарован, поскольку ожидал чего-то необычного, даже уникального. Как, например, Мюнхен, где необычным было почти все. Когда я впервые там оказался, то обследовал его вдоль и поперек и больше никогда не видел ничего похожего. А Нью-Йорк напомнил мне наш Бингхэмптон, только большего размера — как маленькая фотография под увеличительным стеклом. Все кажется больше, но в то же время становятся заметнее все недостатки.

Незадолго до полуночи мы вернулись к себе, а на следующее утро еще до девяти выписались из отеля. Нашу машину вывели из гаража и подогнали к главному входу. Это был черный «олдсмобиль» прошлогодней модели — отец всегда покупал «олдсмобили», но этого я раньше не видел. Когда меня забирали в армию, у него был синий.

Служащий отеля погрузил наши чемоданы в багажник, отец дал ему на чай, сел за руль, и мы покатили по 53-й улице в западном направлении.

Я начал было опускать оконное стекло, но отец остановил меня.

— Подожди-ка. Смотри, что сейчас будет. — Он щелкнул кнопкой на приборной панели, послышалось тихое урчание, и мне в лицо хлынул легкий прохладный ветерок из вентилятора, установленного над ветровым стеклом.

— Кондиционер, — гордо сказал отец. — Обошелся в триста долларов, но оправдывает все до последнего цента. Каждую минуту воздух в машине полностью меняется.

— Неплохо адвокаты зарабатывают.

— А потом тратят все на лекарства, — хохотнул он, хлопнув меня по колену.

Я рассмеялся. Господи, как же хорошо я себя тогда чувствовал — армия позади, я снова в Штатах и вместе с отцом еду домой.

Мы выехали на Гудзон-парквэй, пересекли мост Джорджа Вашингтона и спустились на автостраду нижнего уровня.

— Новая, — сказал отец.

— Эта часть моста? Выглядит как-то по-дурацки.

С шоссе № 9 мы свернули на шоссе № 17, которое вело прямиком до Бингхэмптона.

В тридцати восьми милях от Нью-Йорка, когда на шоссе было пусто, нас нагнал светло-коричневый «крайслер», и парень на боковом сиденье высунул руку из окна и начал стрелять в нашу сторону.

Отец посмотрел на меня расширенными от ужаса глазами.

— Кэп, — произнес он неестественно высоким голосом, а потом у него изо рта хлынула кровь.

Когда он повалился мне на колени, машина потеряла управление, слетела с дороги и врезалась в опору моста.

Глава 2

Смутно помню, как меня куда-то везли. Потом доктор говорил, что это невозможно и называется «ложная память», но я и вправду помню. И голос:

— Посмотри на его ногу!

Потом на меня навалилась темнота, и, хотя я понимал, что лежу на больничной койке, мне было все равно. Похрустывание накрахмаленного халата медсестры, позвякивание стекла, шорох бумаги — казалось, все это происходит где-то далеко, в каком-то другом мире. То же самое и с движением — белое на белом, люди проходят мимо.

Потом я понял, что не вижу правым глазом. Все белые поверхности казались плоскими — чувство перспективы полностью отсутствовало. Когда я закрывал левый глаз, все исчезало.

Я застонал, и это прозвучало ужасно. Послышалось торопливое шуршание, и надо мной навис расплывчатый шар с двумя мутными точками.

— Мы проснулись? — приветливо спросил женский голос.

Я промолчал — боялся вновь услышать этот звук. Я моргнул левым глазом, потом попробовал моргнуть правым, но ничего не вышло, я вообще ничего не чувствовал в этом месте.

Шар куда-то исчез, а когда возник вновь, мне уже было чуть полегче. Каждый раз, когда я моргал, левый глаз видел все лучше и лучше. Я сумел разглядеть стену, железный таз в ногах кровати и верхний правый угол двери, выходившей в коридор. Когда туман рассеялся, я сообразил, что два шара, склонившихся надо мной, — это медсестра и доктор.

Я медленно потянулся к голове, чтобы выяснить, что с моим правым глазом, но доктор схватил меня за руку и опустил ее на простыню.

— Тихо, тихо, — сказал он. — Не надо напрягаться.

— Глаз, — простонал я и, подумав, что, может быть, он не понял, добавил: — Видеть.

— Мы еще к этому вернемся, — кивнул он. — Как вы себя чувствуете?

— Видеть! — прохрипел я.

— Мы еще точно не знаем. Вам больно?

Да, мне было больно. До этого я ничего не чувствовал, но стоило ему спросить, как я понял, до чего же мне больно. Страшно болели ноги от лодыжек до колен. И правая сторона головы — боль накатывала волнами.

— Сейчас мы вам что-нибудь дадим.

Наверное, они дали, потому что вскоре я заснул.

Каждый раз когда я просыпался, то чувствовал себя все лучше, а открыв глаз в пятый или шестой раз, увидел Билла. Мне еще не разрешали садиться, и я снова почувствовал себя как мальчишка, который попал в больницу, а его пришел навестить старший брат.

— Туго нам пришлось, Рэй, — сказал Билл, улыбаясь.

— Что с отцом?

Он перестал улыбаться и покачал головой.

— Убит.

Но я и так это знал, потому что никак не мог забыть этой жуткой картины — отец заваливается на меня, глаза словно раскрашенные куски гипса, по подбородку течет кровь. Когда машина слетела с дороги, он был уже мертв.

— Давно я здесь?

— Больше месяца. Завтра будет ровно пять недель.

— Значит, уже август?

— Вторник, шестнадцатое. — На этот раз его улыбка получилась куда менее веселой. — Да, дружок, тебе досталось. Было неизвестно, выживешь ли ты.

— Слушай… они мне ничего не говорят. Мой правый глаз… я ничего не вижу, все забинтовано.

Он взял стул, подошел к кровати и сел. Наши лица оказались на одном уровне. Я уже начал привыкать рассчитывать перспективу только левым глазом. Два-три дня назад Билл казался бы мне то меньше, то больше; теперь его лицо то приближалось, то отдалялось.

За три года он здорово изменился — рыжие волосы стали гуще, лицо бледнее, веснушки поблекли, щеки пополнели — в общем, надежный и здравомыслящий парень. Даже не верилось, что когда-то это был шалопай и пьяница.

— Они разрешили мне сказать, но только если ты сам спросишь. И если я решу, что ты это выдержишь.

— Глаза нет?

Он кивнул.

— Ты вылетел сквозь ветровое стекло и осколок…

— Боже мой. — Я обессиленно откинулся на подушку и задумался. Я лишился глаза. Навсегда. У меня больше никогда не будет глаза. И до конца жизни я буду видеть окружающий мир совсем не так, как его видят другие.

С другой стороны, могли ведь пропасть и оба. Черт, да что там, я вообще мог погибнуть, а тем не менее жив и сохранил зрение.

Интересно, на кого я сейчас похож. Я спросил у Билла.

— На ощипанную индюшачью задницу, — расхохотался он. — Но с каждым днем ты все больше идешь на поправку. Доктор сказал, что заметных шрамов у тебя не останется, а я уже договорился с одним парнем насчет стеклянного протеза. Он тебе его примерит, как только доктор даст добро.

— Господи боже!.. А ноги? Болят, как черт знает что. — Впрочем, я знал, что они по-прежнему при мне. Однажды я подсунул правую руку под подушку — левая еще не слушалась — приподнял голову и посмотрел на ноги. Они были на месте, под простыней похожие на толстые бревна, обмотанные гипсовыми повязками. Больше всего я боялся ампутации, потому что в армии наслушался жутких историй о людях, страдавших от боли в ногах, которых уже не было.

— Перелом обеих лодыжек, — коротко пояснил Билл. — Тебя зажало между машиной и опорой моста. Пришлось делать пересадку костей.

— Я поправлюсь?

— Спрашиваешь! — Он искоса посмотрел на меня и улыбнулся. — Еще будешь бацать ногами рок-н-роллы на пианино.

Я попросил у него сигаретку, но он не дал. Тогда я выпросил одну у детектива, который пришел ко мне вечером. Его фамилия была Кирк, и он работал в отделе по расследованию убийств. Он заставил меня подробно рассказать, как все было, хотя особо рассказывать было нечего. Я не узнал никого из сидевших в «крайслере», не знал, что означает «Кэп» и зачем двоим незнакомцам понадобилось убивать моего отца.

Едва Кирк ушел, как мисс Бенсон, тощая как доска сиделка, отобрала у меня сигарету.

Примерно неделю Билл навещал меня каждый день, а потом вдруг не пришел. Я спросил у мисс Бенсон, что случилось.

— Ему пришлось уехать в Бингхэмптон.

— Зачем?

Она попыталась отделаться отговорками, но я не отставал.

— Мне очень жаль, мистер Келли, — наконец сказала она, не глядя на меня, — но жену вашего брата сбила машина. Она погибла.

— Да? — тупо переспросил я. — А я так хотел с ней познакомиться.

Глава 3

Когда через три дня после Дня труда[3] я вышел из больницы, у меня было два глаза, но только один был зрячим. Этим самым глазом я увидел, как из «плимута», припаркованного на противоположной стороне улицы, вышел какой-то человек и быстро направился ко мне. Я замедлил шаг, чувствуя себя голым и беззащитным, не в силах забыть того типа, который высунул из окна машины руку с пистолетом.

Но это оказался вовсе не он, а другой — среднего роста и худощавый. Судя по всему, похудел он совсем недавно, но не мог позволить себе новую одежду — пиджак висел на нем, как на вешалке. У него были светлые волосы, острый нос, выступающий вперед подбородок и колючие настороженные глаза, но за всей этой «крутой» внешностью проглядывали слабость характера и нерешительность.

Остановившись прямо передо мной, он уставился на галстук, купленный мне мисс Бенсон. Ей пришлось купить мне новую одежду на деньги, которые прислал Билл, потому что оба моих чемодана сгорели в машине.

И вообще этот тип вел себя так, словно хотел со мной поговорить, но боялся, что это кто-нибудь заметит.

— О’кей, — кивнул я и, обойдя его, зашагал к «плимуту». Я запросто мог его испугаться, но было видно, что он сам меня боится. Постояв немного, он припустил за мной, я слышал за спиной его дыхание.

Подойдя к машине, я сел на переднее сиденье справа, он — рядом со мной за руль. Достав из кармана пачку «Филипа Морриса», он тремя пальцами вытащил оттуда сигарету. Похоже, он сильно нервничал, потому что его руки дрожали. Я взял у него пачку и вытащил сигарету для себя. Мы закурили в ледяном молчании. Некоторое время он настороженно озирался по сторонам, а потом выпалил:

— У меня должок перед твоим стариком. Вот и пришла пора отдавать.

— Что за должок?

— Это было давно, какая теперь разница? Ты его сын. Вот что я хочу тебе сказать — мотай-ка ты отсюда подобру-поздорову. Смени фамилию и уезжай, чем дальше, тем лучше. Может, даже куда-нибудь на Западное побережье. Только не смей соваться в Нью-Йорк.

— Почему?

Он облизнул сигарету, которая тут же размокла, и огляделся.

— Будут неприятности, — быстро сказал он. — Большие неприятности. Если они узнают, что я с тобой разговаривал, меня пристрелят. Я сделал уже достаточно, а может быть, даже слишком много.

— Кто узнает? Люди, которые убили моего отца?

— Выходи из машины. — С каждой секундой он все больше терял самообладание. — Интервью окончено, долг уплачен. Убирайся. Вылезай.

Левой рукой я сгреб его за лацканы пиджака и прижал к сиденью, а правой быстро ощупал его карманы. Ничего похожего на оружие. Он тяжело дышал, молча обшаривая глазами улицу, словно ждал, что с минуты на минуту там появятся танки.

Продолжая удерживать его левой рукой, я повернул защелку отделения для перчаток. Дверца упала, и я увидел короткоствольный револьвер из вороненой стали с обыкновенной деревянной рукояткой. Я не очень-то разбираюсь в оружии, но похоже, этот был 32-го калибра. В шестизарядном барабане было четыре патрона и две гильзы. Интересно, по какой цели выпустили две пули?

Я снял револьвер с предохранителя, отпустил своего собеседника и, повернувшись к нему так, чтобы не выпускать его из виду, положил револьвер на колени. Он мельком посмотрел на меня и, еще раз быстро окинув взглядом улицу, сказал:

— Я пришел, чтобы заплатить старый долг, только и всего. Что я и сделал. Больше я не скажу ни слова, так что можешь вылезать из машины.

— Заводи мотор, — приказал я.

Он недоверчиво посмотрел на меня.

— И куда тебя отвезти?

— Домой. Отсюда до Бингхэмптона около ста тридцати миль по шоссе номер семнадцать. Поехали.

— Никуда я не поеду!

— Самооборона, — пожал я плечами. — Мне удалось вырвать у тебя револьвер. Ты был одним из тех, кто застрелил моего отца.

Он потрясенно уставился на меня, но, когда увидел мой стеклянный глаз, его передернуло, и он нехотя завел мотор.

Поездка была долгой. Мы почти не разговаривали. Шоссе казалось слишком хорошо знакомым. И прежняя ситуация повторялась вновь — я сидел на том же месте, что и тогда с отцом. Я то и дело оглядывался, и каждый раз, когда нас обгоняла машина, мне становилось не по себе. Но все обошлось без происшествий.

Мы доехали за три с лишним часа, но когда пересекли мост и оказались в центре, пришлось сбавить скорость — начался час пик, и улицы были забиты машинами. До Вестал — нашего района — мы добрались только около пяти.

За последние три года город сильно разросся. По первоначальному замыслу Пенн-Кен-хайвей должна была принести цивилизацию в мой город, но теперь она была застроена двухэтажными коттеджами и одноэтажными домиками, похожими на ранчо.

В одном из таких домиков на 26-й улице и жил Билл. Когда мы приехали, в доме никого не было, машины в гараже тоже. Дверь гаража была открыта, и я сразу заставил своего пленника загнать туда «плимут».

Мы вышли во двор и, пока он опускал дверь гаража, я переложил револьвер в левую руку; я делал это каждые полчаса, чтобы не немели пальцы.

Дверь между гаражом и кухней тоже была распахнута настежь, и в доме хозяйничали комары. В раковине громоздилась гора грязной посуды, пол гостиной был усыпан бутылками из-под пива и газетами. В гараже стояло два ящика пива, а в холодильнике, абсолютно пустом, за исключением пива, была еще дюжина бутылок.

В доме было две спальни. В одной из них, которая, судя по розовым обоям, служила детской, были только детская кроватка и комод с пустыми ящиками, но во второй по полу была разбросана одежда Билла, а кое-что висело и в шкафу. Стало быть, он не переехал, а только отвез куда-то ребенка. Наверное, к тете Агате.

Мы сели на кухне и, открыв по бутылке пива, начали играть в «джин» картами Билла. Вороненый револьвер выглядел как-то странно на пластиковой поверхности стола, разрисованной маленькими розочками. Парень постоянно проигрывал, поскольку не мог сосредоточиться на игре. Время от времени он начинал уговаривать меня отпустить его, хотя вряд ли надеялся, что из этого что-нибудь выйдет.

Когда стемнело, мы зажгли на кухне свет. Со своего места я мог наблюдать за окнами гостиной, тускло освещенной янтарным светом уличных фонарей.

Билл вернулся домой в начале одиннадцатого. Судя по тому, как он ехал, было ясно, что он пьян в стельку. Когда он учился в школе, у него был старый «понтиак» без задних сидений, с мотором от «меркюри», и он постоянно участвовал в местных автогонках. Как правило, перед стартом он напивался и частенько корежил машину, но в трезвом виде это был расчетливый и опытный водитель.

Он вошел на кухню и застыл, изумленно вытаращившись на нас. На нем была синяя баскетбольная куртка, одетая поверх майки. Узнав меня, он покачал годовой и привалился к стене.

— Больше так не делай, — сказал он дрожащим голосом. — Слышишь, никогда. Потому что я подумал — а вдруг это Энн? — Он застонал и схватился за грудь.

Я чертыхнулся про себя, потому что раньше мне это не пришло в голову. Действительно, кто кроме жены мог дожидаться его вечером дома, включив свет на кухне? Я встал, вовремя вспомнив про револьвер.

— Извини, Билл, я не подумал.

— Господи, — повторил он, качая головой и облизнув губы. Оттолкнувшись от — стены, он открыл холодильник и попытался достать бутылку пива, но уронил ее на пол. Захлопнув дверцу, он неуклюже потянулся за бутылкой, и мне показалось, что он сейчас упадет. Я махнул револьвером своему партнеру по картам.

— Открой ему бутылку.

Тот повиновался. Билл, набычившись, наблюдал за ним. Взяв пиво и отпив из горлышка, он взмахнул бутылкой — точно так же, как я до этого револьвером — и спросил:

— А это еще кто такой?

— Он поджидал меня у выхода из больницы. — Я пересказал ему всю историю и закончил: — И больше он не хочет говорить ни слова.

— Ага, не хочет. — Переложив бутылку в левую руку, Билл с размаху ударил его по зубам.

До этого мне никогда не доводилось видеть, как человека укладывают на пол одним ударом. Парень рухнул, как марионетка, у которой разом перерезали все нити.

— Тоже мне, умник, — проворчал я. — Ты решил, что в таком состоянии он будет поразговорчивей?

— Я не хотел бить его так сильно. Не рассчитал. — Билл допил бутылку, поставил ее на буфет и налил стакан воды.

— Нет, подожди, — остановил я его. Положив револьвер на холодильник, я присел рядом с парнем и начал хлопать его по щекам, приводя в чувство. — Свари себе кофе, — бросил я через плечо Биллу. — Вроде бы ты старше меня на три года. Нельзя же так расклеиваться.

— Извини, — пробормотал Билл. — Прости, Рэй. Просто мне себя очень жаль.

— И давно?

— Да знаю я. Просто сегодня две недели, как Энн… — Он был готов расплакаться.

— Давай-давай, сделай кофе. Три чашки.

Тут лежавший на поду человек отдернул голову, уворачиваясь от очередной пощечины.

— Прекрати, — проскулил он. — Не надо.

— Вставай. Он тебя больше не тронет.

Хотя он мне и не поверил, но поднялся, с опаской глядя на Билла, который следил за начинавшей закипать водой в турке.

— Извини, Рэй, — промычал Билл. — Ей-богу, прости меня.

— Если ты не прекратишь ныть, то я уйду отсюда, и черт с тобой. — Я подтолкнул нашего пленника в сторону гостиной. Мы включили свет и расположились в креслах. Сквозь широкое окно дома на противоположной стороне улицы было видно, как семья собралась у телевизора, совсем как на картине в «Сэтэдей ивнинг пост». Это выглядело столь нормальным и одновременно недосягаемым, что я сам чуть не расплакался. Чертова армия, верни мои три года! Даже четыре, если считать год службы перед отправкой в Германию. Я хочу снова оказаться дома рядом с родными людьми! С отцом, который отлично играл в кетч, с Биллом, от которого всегда пахло пивом и бензином. К черту мои двадцать три года, если у меня нет дома и отца. Мне не нужен был брат, убивающийся по своей жене, которую я и в глаза не видел. Это делало нас чужими.

— Как тебя зовут? — спросил я парня.

— Смитти.

— Чушь собачья.

— Клянусь богом! Вот, пожалуйста, у меня даже читательский билет с собой. Можешь сам убедиться.

Я попросил у него бумажник — не для того, чтобы проверить имя, а потому что хотел взглянуть на его читательский билет.

Билет был выдан библиотекой, которая находилась в Бруклине, на имя Честера П. Смита, проживавшего по адресу: Восточная 99-я улица, 653, кв. 2. Еще там была подпись, которая с одинаковой легкостью могла принадлежать и Честеру П. Смиту, и Наполеону Бонапарту.

Кроме читательского билета, в бумажнике было сорок три доллара, но вот водительских прав я не нашел. А ведь только что мы с ним проехали сто тридцать миль.

— Хорошо, я буду называть тебя Смитти, — согласился я, бросая ему бумажник. — Но готов поспорить, что старина Честер был зол как черт, когда ему пришлось тащиться в библиотеку заводить новый билет.

Смитти молча спрятал бумажник. Через пару минут пошел Билл, неся поднос с тремя чашками кофе, и Смитти испуганно отпрянул, когда он поставил перед ним чашку. Билл ощерился в неприятной усмешке.

Мы уселись на диван, а Смитти остался в кресле напротив окна.

— Со мной все в порядке, — сказал Билл.

— Отлично, — кивнул я.

Наступила тишина. Билл откашлялся.

— Ну, и чего мы ждем?

— Когда Смитти начнет говорить.

Тот ткнул большим пальцем в сторону окна.

— А нельзя задернуть шторы?

— Сделай одолжение.

Он с жалким видом задернул занавески, снова сел и, облокотившись на колени, начал пить кофе. Как обычно, Билл сделал все три чашки просто черного. Смитти кофе явно не понравился, но тем не менее он выпил все до капли.

— Итак, Смитти, — начал я, — пришло время выложить все начистоту.

— Не могу. — Он умоляюще посмотрел на нас поверх края чашки. — Я всего лишь хотел отплатить добром вашему старику. А вы меня сразу в оборот берете. Мне с самого начала надо было держаться от вас подальше.

Я повернулся к Биллу.

— Ты не мог бы на этот раз ударить его послабее? А то ведь замучаешься все время приводить его в чувство.

Билл усмехнулся и с готовностью поднялся. Наверное, ему не терпелось вернуть свою репутацию.

— Смотри, что у меня есть, — ласково сказал он Смитти, показывая ему костистый кулак, поросший рыжими волосами.

— Не надо, — тонким голосом пропищал тот, вжимаясь в спинку кресла. — Ребята, прошу вас, перестаньте.

— Начни с того, что полегче, — предложил я. — Что хорошего тебе сделал мой отец?

— Вас тогда еще на свете не было, — сказал он, не сводя глаз с кулака Билла. — Еще до отмены Сухого закона. Я вел грузовик с товаром из Нью-Хэмпшира, а меня замели фараоны.

— С каким еще товаром? — спросил Билл.

— С виски, конечно. — Смитти явно хотелось подчеркнуть невежество Билла, хотя он все еще побаивался его кулака. — Люди, на которых я работал, заявили, что знать меня не знают, а ваш отец взялся защищать меня на суде. Бесплатно.

— Как ты с ним познакомился?

— Мы работали на одних и тех же людей.

— Вранье. — Билл шагнул к нему.

— Подожди! — воскликнул я. — О’кей, Смитти, а теперь я хочу послушать последние новости.

— Я вам уже все рассказал. Говорят вам, в Нью-Йорке у вас будут одни неприятности. А вам это совсем ни к чему.

— Мне лучше знать. Выкладывай все. Имена и адреса. Они убили моего отца. — Я указал на Билла. — Они убили его жену.

На секунду лицо Смитти застыло, а потом он удивленно спросил:

— О’кей, и вы хотите сказать, что ничего не поняли?

— Чего не поняли?

— Почему вам надо мотать отсюда.

— Ну и почему? Потому что жену Билла убили?

— Не стоит вам ввязываться в это дело.

— Черт возьми, да я и так в этом деле по уши, хочу я того или нет! А ну давай выкладывай, что будет, если мы приедем в Нью-Йорк!

Он нерешительно замолчал, что-то прикидывая и переводя взгляд с меня на Билла и обратно.

— Это связано с организацией, — наконец выдавил он. — Это все, что я могу сказать. Я уже и так сказал слишком много.

— С какой организацией?

— С бандой. С гангстерами. Точнее, с синдикатом.

— Какое ко мне отношение может иметь синдикат?

— Через твоего отца.

— А как он с ними связан?

— Он на них работал.

Не успел я и пальцем шевельнуть, как Билл подлетел к нему и дважды двинул по физиономии. Я бросился к нему и оттолкнул в сторону.

— Черт тебя подери, держи себя в руках или я увезу его, а ты катись подальше! — крикнул я. — Ты будешь мне помогать или скулить и напиваться пивом?

— Ну ладно, ладно! — Билл вырвался и сел на диван.

Смитти, закрывшийся руками, когда Билл налетел на него, теперь опустил их и в ужасе смотрел на нас круглыми как пуговицы глазами.

— Я ничего ему не сделал! Что с ним такое? Я просто пришел вернуть старый долг. Что он на меня взъелся?

— У него погибла жена.

— А я-то тут при чем? Я только хотел предупредить вас. Не надо было.

— Кто это сделал, Смитти? — продолжал допытываться я. — Кто убил моего отца? И его жену?

— Нет. — Он покачал головой. — Вы оба спятили. Вы начнете их искать, и через вас они выйдут на меня. А я просто хотел вам добра. Из-за вашего старика. Я вовсе не хочу, чтобы меня убили.

— Кто они, Смитти?

— Они узнают, что я их заложил. Я больше ничего не скажу.

Это была долгая ночь. Мы так и не стали поднимать занавески. Когда Билл вырубил Смитти, я помог ему очухаться. А потом еще раз. Но существовал некто, кого Смитти боялся на расстоянии куда больше, чем нас воочию. В последний раз мы не стали приводить его в чувство, а просто затолкали в шкаф, заперли дверь и отправились спать.

Глава 4

Утром, перед тем как уехать, Билл стал выдвигать всякие дурацкие идеи насчет Смитти — либо закопать его в подвале, либо пустить ему пулю в висок из его же собственного револьвера и оставить в машине на какой-нибудь заброшенной дороге.

— Если мы оставим его в живых, — горячо доказывал он, — он вернется и все им расскажет!

— Нет, не расскажет. — Я пристально посмотрел на Смитти и вновь повернулся к Биллу. — И не скажет, что говорил с нами. Все равно они не поверят, что он не назвал нам их имена. Он вообще не вернется в Нью-Йорк.

— Не вернусь, — невнятно пробормотал Смитти распухшими как оладьи губами.

— Он уедет куда-нибудь на Западное побережье и сменит фамилию.

Он потупился, вспомнив собственные слова.

— Вы обо мне больше не услышите.

Подумав, Билл согласился с моими доводами и отогнал свой «меркюри» с подъездной дорожки, освобождая проезд для Смитти. Тот не стал задавать лишних вопросов, а просто вскочил в свой «плимут» и был таков.

Биллу пришлось съездить в город, чтобы попрощаться с дочкой и со своим шефом и взять деньги из банка. Я остался дома — упаковывал чемоданы, закрывал окна и так далее, а когда Билл вернулся, мы закинули чемоданы в багажник и поехали в Нью-Йорк.

Мне по-прежнему было неприятно сидеть на переднем сиденье справа. Я немного попробовал вести, но это оказалось слишком тяжело — не только потому, что мне было трудно рассчитывать расстояние одним глазом, но и потому, что у меня плохо сгибалась правая нога. Ее так и не смогли восстановить полностью, и теперь я ходил прихрамывая. На акселератор приходилось нажимать каблуком, а это было очень неудобно. Поэтому вскоре мы снова поменялись местами, и остаток пути машину вел Билл.

Револьвер Смитти остался у меня. Билл захватил с собой старый «люгер», но патронов к нему у нас не было. Он пытался найти что-нибудь в Бингхэмптоне, но ни он, ни продавец магазина точно не знали, какого калибра патроны к нему подходят. Билл сказал, что попробует поискать в Нью-Йорке. Кроме этого, у нас в багажнике лежало два охотничьих ружья.

На углу Бродвея и 72-й улицы мы нашли относительно дешевый отель с гаражом. У Билла было с собой почти четыре тысячи долларов, но у меня не набралось бы и сотни. Один чек на сто долларов из моего солдатского жалованья мне прислали в больницу, но невозможно было сказать, куда отправят второй, который должен был вот-вот прийти. Мне даже было трудно поверить, что в следующий понедельник исполнится ровно два месяца, как я демобилизовался.

Часы показывали только начало третьего, и в паре кварталов от отеля мы быстро нашли открытый банк. Билл положил на наш совместный счет три тысячи, и мы, расписавшись в карточках, получили чековую книжку на предъявителя. В банке остались очень недовольны, потому что они предпочитают иметь дело с именными чековыми книжками.

Перекусив в кафетерии, мы вернулись в номер и уселись на кроватях друг напротив друга.

— С чего начнем? — спросил Билл.

— Пойдем в двух направлениях. Во-первых, номер машины Смитти, хотя, скорее всего, она краденая. Во-вторых, прошлое отца. Еще до войны он работал адвокатом в Нью-Йорке и каким-то образом был связан с мафией.

— Да вранье все это! Этот подонок тебе наплел, а ты…

— Нет. Отца убили за то, что он был замешан в какой-то давней истории. Может, они его все это время разыскивали, а он решил, что теперь, после стольких-то лет, ехать в Нью-Йорк безопасно. Кстати, он очень нервничал, когда нам приходилось выходить из отеля.

— Но Энн-то за что?

— Расскажи поподробнее.

— Она играла в театре, ну, любительском, понимаешь? И два-три раза в неделю ходила на репетиции — туда добиралась на автобусе, а обратно ее кто-нибудь подвозил. Я-то не мог, потому что сидел с Бетси. Да и автобусы так поздно не ходят. В тот день она, как обычно, поехала на автобусе. Зал, где они репетировали, всего в трех кварталах от нашего дома. Она пе… переходила улицу. Еще даже не стемнело, было всего семь тридцать. Короче говоря, ранний вечер. И тут из переулка вылетела машина и… и сбила ее. И ее вы… выбросило на тротуар.

— Ладно, успокойся, — сказал я. — Можешь дальше не продолжать.

— Сейчас пройдет. — Билл махнул рукой и закурил. — Прямо на тротуар. Ма… машина, понимаешь?

— Я все понял.

— Господи, — он опустил голову и громко засопел, с силой надавив на матрас растопыренной пятерней. — Это видели три свидетеля, и никто толком ничего не разглядел. Машина даже не остановилась.

— Интересно. Может, это была та же самая машина?

Он вскинул голову.

— Ты имеешь в виду, из которой в вас стреляли?

— Угу.

— Не знаю. Наверное. Ее никто не успел как следует разглядеть.

Билл докурил сигарету и ткнул ее в пепельницу, а я подошел к телефону и открыл телефонную книгу. В отеле были телефонные книги трех районов — Манхеттена, Бруклина и Бронкса. Имя Честера П. Смита я нашел в телефонной книге Бруклина, там же был указан и адрес: Восточная 99-я улица, 653. Найтингейл 9–9970.

Трубку сняла женщина, и я попросил Смитти.

— Кого? — удивленно переспросила она.

— Чета. Честера.

— Он на работе. Кто это?

— По-моему, мы вместе служили в армии. Если, конечно, это тот Честер Смит. Среднего роста, худое лицо…

Она засмеялась.

— У этого Честера нет ничего худого.

— Значит, не тот, — сказал g и положил трубку.

Просмотрев телефонную книгу Манхеттена, я выяснил, что отдел периодики публичной библиотеки находится по адресу «Западная 43-я улица. 521», и встал.

— Пойду прогуляюсь.

— Куда? — сразу же спросил Билл.

— В библиотеку. А ты прикинь, как проверить номер машины.

— За каким чертом тебе понадобилась библиотека?

— Хочу проверить, может быть, об отце что-нибудь писали в газетах.

— Ты имеешь в виду — в связи с гангстерами? С бутлегерами? — сердито нахмурился он и вскочил с кровати. — Кому ты поверил. Рэй?! Этому лживому ублюдку? Что же ты за сын после этого?!

— Сын, у которого остался один глаз.

Он смутился и с виноватым видом отвернулся.

— Черт, что-то я не выспался.

— Я скоро вернусь.

Он бросился лицом вниз на кровать, а я ушел.

Глава 5

Нужный мне дом находился между Десятой и Одиннадцатой авеню в квартале, битком набитом конторами маленьких фирм, занимавшихся оптовой торговлей. Отдел периодики занимал весь второй этаж. Некоторые газеты были уже переведены в микрофильмы, другие переплетены в большие альбомы с картонными обложками.

Я начал просматривать именной указатель «Нью-Йорк таймс» и вскоре наткнулся на имя отца в одном из номеров за 1931 год. Тогда ему было двадцать семь лет, и он уже два года занимался адвокатской практикой. Он был женат, но детей у него еще не было.

В статье рассказывалось об одном типе, владевшем множеством домов в самом центре нью-йоркских трущоб, в которых жили в основном иммигранты. Этот тип позволял гангстерскому синдикату хранить и торговать контрабандным виски на своей территории. В один прекрасный день им очень заинтересовалась полиция, и он не попал в тюрьму лишь благодаря хитрости и изворотливости своего адвоката, работавшего в юридической фирме «Макэрдл, Ламарк и Кришман». Адвоката звали Уиллард Келли, и он так успешно проявил себя во время процесса, что «Нью-Йорк таймс» даже напечатала очерк о нем и его фирме.

В статье также говорилось, что «по непроверенным сведениям» Макэрдл. Ламарк и Кришман прямо или косвенно ведут дела гангстерского синдиката, занимающегося контрабандой виски. Уиллард Келли работал в фирме меньше года, и это был его первый судебный процесс в качестве постоянного сотрудника. В заключение автор статьи высказывал сожаление по поводу того, что Келли посвятил свой блестящий талант служению преступному миру.

И это твой отец, сказал я себе. Ты думал, что знаешь его как облупленного, забывая, что он прожил на свете немало лет, прежде чем зачал тебя. И вдруг выясняется, что ты и не подозревал, кто он такой на самом деле.

Я выписал все имена, упоминавшиеся в статье. Моррис Зильбер, домовладелец. Эндрю Макэрдл, Филип Ламарк и Сэмюэль Кришман — совладельцы юридической фирмы. Джордж Эллинбридж, представитель обвинения. Эндрю Шаффлман, судья.

Больше имя Уилларда Келли нигде не упоминалось. Я просмотрел указатель за 20-е и 30-е годы, проверяя имена из своего списка. В 1937 году Моррис Зильбер получил год тюрьмы за несоблюдение санитарных норм в принадлежавших ему домах, в основном из-за крыс. Имя его адвоката не было указано. Филип Ламарк умер в своей постели в 1935 году в возрасте шестидесяти семи лет. В том же году в возрасте семидесяти одного года скончался и Эндрю Шаффлман. Джордж Эллинбридж в 1938 году был избран в законодательное собрание штата, но повторно не переизбирался.

Глава фирмы Эндрю Макэрдл лично защищал гангстерского главаря Энтони Эдварда «Эдди» Кэппа на процессе по обвинению последнего в уклонении от уплаты налогов в 1940 году, но неудачно. Кэпп получил два приговора по десять и один в пять лет и угодил в тюрьму на весь срок. Двадцать пять лет. Они еще не истекли, но я знал, что существует такая вещь, как освобождение на поруки.

Эдди Кэпп. После 1940 года в газетах о нем не было ни строчки, зато в конце 20-х и начале 30-х о нем писали много интересного. Друг Голландца Шульца и Билла Бейли. Важная шишка в тот сумасшедший период, когда Шульца убили в Джерси и на две недели главой организации стал Бейли. Но однажды Бейли приехал в нью-йоркскую городскую больницу и сказал, что неважно себя чувствует. Его положили в постель, а в два часа ночи он умер. В свидетельстве о смерти было написано «пневмония».

Эдди Кэпп. Уиллард Келли. Связанные через человека по имени Эндрю Макэрдл.

Я потратил немало времени, перелистывая указатель текущего года. Каталог был разбит по месяцам, самым последним был июль. Там упоминалось и мое имя — в «Нью-Йорк таймс» от 14 июля. Заполнив требование, я получил микрофильм и вставил его в проектор. Нам была посвящена небольшая заметка в один абзац на восьмой странице, озаглавленная «Водитель застрелен за рулем». Нападение было названо «таинственным».

Тут ко мне подошла женщина и сказала, что уже пять часов, библиотека закрывается. Я положил микрофильм в коробку, спрятал в карман блокнот и карандаш и вышел на улицу.

Глава 6

Когда я вернулся в отель, в нашем номере вместе с Биллом сидел какой-то тощий тип в коричневом костюме и старом плаще нараспашку. Из-под пиджака торчала плохо заправленная рубашка. Еще у него был галстук в коричнево-оранжево-зеленую полоску и коричневая шляпа, лихо сдвинутая на затылок.

— Это Эд Джонсон, — представил его Билл. — Он частный детектив.

— Точно, — усмехнулся мне Джонсон.

— На кой черт он нам сдался? — грубо спросил я.

— Сами мы ничего не добьемся. Ты вбил себе в голову, что отец спутался с гангстерами, но это все чушь. Нам нужен человек, который знает, с какого конца взяться за дело.

— Убирайтесь, — сказал я Джонсону.

Его улыбку сразу как ветром сдуло.

— Ну, не знаю, — промямлил он, переводя взгляд то на меня, то на Билла. — Мне уже дали аванс, чтобы я проверил номер машины…

— Он нам нужен, — подхватил Билл.

Я сел и закурил сигарету.

— Ты слишком много треплешься о нашем деле, — медленно сказал я, разглядывая горящую спичку. — Нам совсем ни к чему высовываться раньше времени.

— Мне можно доверять, — горячо заверил меня Джонсон. — На все сто процентов.

— Да ладно тебе, Рэй, — смущенно сказал Билл. — Пусть только номер проверит.

— Сами вы этого не сделаете, — заявил Джонсон. — А я смогу.

Я пожал плечами.

— Черт с вами. Хорошо, займитесь номерами. Они стояли на «плимуте».

Джонсон неуверенно оглядел нас, пообещал позвонить и ушел.

— Что-то ты с ним круто, — покачал головой Билл. — Он отличный парень.

— Он чужой.

— Все равно нам нужен человек беспристрастный, со стороны. Если ты веришь во всякую чушь, то это еще ничего не значит.

Я достал из кармана блокнот, прочитал ему свои записи и швырнул его на комод.

— Пора бы тебе за ум взяться, братец Билл.

— Это не наш отец! — свирепо отчеканил Билл. — Уиллард Келли не такое уж редкое имя. Черт возьми, да меня самого так зовут.

— Значит, по-твоему, это просто совпадение?

— Конечно!

— Два Уилларда Келли. Оба ровесника. Оба адвокаты из Нью-Йорка. Оба закончили один и тот же колледж.

— Может быть. Почему бы и нет?

— Ехал бы ты обратно в Бингхэмптон. Ты слеп на оба глаза. От тебя будут одни неприятности.

Он долго смотрел на меня, а потом подошел к кровати и сел, скрестив ноги по-турецки. Выглядел он растерянным; сидел, опустив голову, и водил по покрывалу своим толстым пальцем.

Немного погодя он сказал:

— И это мой отец?.. Он не был таким.

— Конечно. Он изменился, стал другим человеком. Ушел из синдиката и уехал в другой город.

В его глазах заблестели слезы.

— Это правда?

— Похоже на то.

— Значит, в газетах и в самом деле писали о нем?

— Ты и сам это знаешь.

Он яростно ударил кулаком по кровати.

— Ну и как, черт возьми, я могу его после этого уважать?

Я вытащил свой стеклянный глаз, положил его на комод и подошел к Биллу.

— Будь добр, встань.

— Зачем? — удивился он.

— Что-то ты слишком легко теряешь уважение к своему отцу.

— Рэй, я не хочу с тобой драться.

Он поднялся с кровати, широко раскинув руки, и я ударил его в челюсть. После второго удара он отдернул голову, и я промахнулся, потому что еще не наловчился рассчитывать расстояние. По инерции меня бросило вперед, я пролетел мимо него и упал, но тут же вскочил. Билл покраснел и заплакал, но продолжал сбивать меня с ног. Потом он опустил руки и, покачав головой, прошептал: «Хватит!» Я снова поднялся и ударил его левой. Он не сопротивлялся. Я ударил правой, потом опять левой.

— Перестань, — простонал он.

Я нанес еще один удар, потом еще, и он рухнул на колени так, что в комнате задрожал пол, а с журнального столика свалилась Библия. На этот раз я угостил его хуком справа. Он упал на спину и застыл.

Я взял глаз с комода, зашел в ванную, умылся и с отвращением глядя в зеркало, вставил его в пустую глазницу. Больше меня не тошнило от этого зрелища. Костяшки пальцев были разбиты в кровь, а на щеке красовался рваный порез.

Потом я вернулся в комнату и сел на свое место. Немного погодя Билл зашевелился и шатаясь поднялся на ноги.

— Все в порядке, — с трудом ворочая языком, сказал он.

— Ты возвращаешься в Бингхэмптон?

— Нет. Ты был прав.

Но мне надо было убедиться, что он понял все до конца.

— Как по-твоему, зачем я сюда приехал? Чтобы принять участие в Летнем фестивале?

— Нет. Я все понял.

— Значит, ты знаешь, что мы здесь делаем?

— Да.

— Что?

— Мы ищем людей, которые убили отца.

— Зачем? Чтобы сдать их в полицию?

Билл изумленно уставился на меня, покачал головой и отвернулся.

— Нет. Не в полицию.

— Правильно. Мы сами ими займемся. А почему?

На этот раз в его глазах появилось осмысленное выражение.

— Потому что он был нашим отцом.

— Вот именно.

Глава 7

Вечер мы провели в номере с двумя бутылками «Старого мистера Бостона». В девять утра зазвонил телефон и я снял трубку. Это оказался Джонсон.

— Этот номер зарегистрирован за «бьюиком» выпуска пятьдесят четвертого года, — сказал он. — Украден три месяца назад. В смысле, не машина, а номерные таблички. Сейчас угоняют много «плимутов». Популярная тачка.

— Спасибо. Аванс покрывает ваши расходы?

— Если это все, что вы хотите.

— Спасибо.

— Послушайте, мистер Келли, зря вы меня так невзлюбили.

— Ничуть не бывало. — Я повесил трубку и тут же забыл о его существовании. Затем, полистав телефонную книгу и выписав нужный адрес, мы отправились завтракать.

Начать наши поиски мы решили с юридической фирмы «Макэрдл, Кришман, Меллон и Макэрдл». Она располагалась на восточной стороне Пятой авеню неподалеку от кафедрального собора, и, выйдя из такси, нам пришлось проталкиваться сквозь поток туристов, которые спешили с утра пораньше поглазеть на собор и Плазу. Многие туристки были в зеленых хлопковых платьях. Почти все мальчишки носили точно такие же шляпы, как их папаши. Я бросил эту привычку лет в двенадцать, потому что в таких шляпах обычно ходят только в церковь по воскресеньям.

Двери лифта на первом этаже были хромированными, а на двадцать седьмом выкрашены в скудный светло-коричневый цвет. На матовом стекле двери было написано название фирмы. Мы вошли, и Билл спросил секретаршу, как найти мистера Макэрдла.

— Старшего, — добавил я.

Она скорчила презрительную гримасу и привела нас к младшему.

На вид ему было лет сорок. Пухлый живот, бледная круглая физиономия. За толстыми линзами очков в черной металлической оправе его глаза казались влажными.

— Привет, ребята, — осклабился он. — Чем я могу вам помочь?

— Ничем, — отрезал я. — Нам нужен Макэрдл номер один.

— В настоящее время мой отец не принимает активного участия в делах фирмы. — Улыбался он совсем как коммивояжер, торгующий слабительным. — Уверяю вас, как юрист я почти ничем не хуже его. — Судя по всему, он принял нас за двух недоумков, не соображающих, что к чему.

— Понятно, — кивнул я. — Мы согласны на Кришмана. Сэмюэля Кришмана. А не на папочкиного протеже.

Он нахмурился.

— Боюсь, что мне придется попросить вас…

— Скажите ему — «Уиллард Келли».

— Но вы сказали, что вас зовут Рэймонд.

— Это мой отец.

— Кто? Рэймонд?

— Мистер, вы осел. — Я указал на телефон. — Позвоните Сэмюэлю Кришману и скажите, что здесь сын Уилларда Келли.

— И не подумаю.

Я подошел к столу и поднял телефонную трубку. Он попытался вырвать ее у меня.

— Билл, — сказал я.

Глянув на Билла, который обходил вокруг стола, молодой Макэрдл побледнел и откинулся на спинку кресла.

— Вы так просто отсюда не уйдете, — пообещал он, но особой уверенности в его голосе не чувствовалось. Обычно такую фразу говорят, когда вас заставляют что-то делать и вы не можете этому помешать.

На телефонном аппарате под наборным диском был расположен ряд кнопок. Я нажал на ту, где было написано «Местный». В трубке была полная тишина. Я набрал ноль. По-прежнему ничего. Тогда я крутанул первый попавшийся номер.

— Алло? — послышался мужской голос.

— Черт побери, никак не могу вспомнить, какой номер у Сэмюэля.

— Восемь.

Я дал отбой и тут же набрал восьмерку. Трубку снял старик.

— Я сын Уилларда Келли. И хотя я не такой тупой, как сын Эндрю Макэрдла, но до сих пор торчу в его кабинете.

— Еще раз повторите имя.

— Вы прекрасно все слышали. Уиллард Келли.

— Лестер там?

— Макэрдл номер два? Да.

— Скажите ему, чтобы проводил вас до моего кабинета.

— Скажите ему сами. Мне он не поверит.

Я протянул трубку Лестеру, и он взял ее с таким видом, будто боялся, что она его укусит. Он покивал, слушая Кришмана, потом положил трубку и повернулся ко мне.

— Могли бы вести себя и повежливей.

— Только не с тобой.

Он повел нас по коридору, одна стена которого была выкрашена в зеленый, а другая в ржаво-коричневый цвет. Белый потолок, на полу черный линолеум, двери пастельных тонов. В самом конце коридора была светло-коричневая дверь без надписи. Мы вошли, и Макэрдл, передав нас затянутой в узкое платье брюнетке с лакированной прической, поспешно удалился. Та, нажав на клавишу селектора, пропустила нас в кабинет Кришмана.

Когда я был маленьким, то верил в существование Главного Бизнесмена. Мне казалось, что в мире бизнеса царит строжайшая иерархия: на нижней ступеньке — бакалейные лавки и кинотеатры, в середине — склады и фабрики, а почти на самой вершине пирамиды — Уолл-стрит. А всем этим управляет Главный Бизнесмен. Он представлялся мне в виде похожего на Плуто[4] морщинистого седовласого старца в черном кожаном кресле. Слева от него — шофер в черной фуражке, справа — сиделка в белом халате, и каждая его морщина олицетворяет очередное десятилетие, проведенное в созерцании беспощадной конкурентной борьбы, полной жестокости и коварства.

Приблизительно таким и оказался Сэмюэль Кришман, правда, без шофера и сиделки, но во вращающемся черном кожаном кресле. Он сидел за огромным полированным столом из красного дерева в окружении двух черных телефонов, толстого гроссбуха в коричневой обложке и груды документов, напечатанных на желтоватой бумаге. Ее цвет, казалось, намекал на то, что в свое время за закрытыми дверями этого кабинета было проделано немало темных делишек.

— Извините, что не встаю, — проскрипел он. Четыре слова, которые он мог произнесли не думая, пока внимательно разглядывал нас. Он небрежно махнул похожей на высохший корень рукой в сторону двух кожаных кресел, и на его манжете сверкнула золотая запонка в виде монеты с профилем какого-то римлянина. — Вы сказали, что вы сын Уилларда Келли, — продолжал он, глядя на меня.

— Мы оба его сыновья. Это Уиллард-младший, а я — Рэймонд.

Его бледные глазки внимательно ощупали Билла и снова перескочили на меня.

— Но главный оратор — вы. Ведь это вы говорили со мной по телефону.

Пока что все было просто. Я смотрел на него, Билл — на меня.

— Мой отец когда-то здесь работал.

Кришман снова улыбнулся, продемонстрировав отличный набор ослепительно белых вставных зубов, выглядевших совершенно не к месту на его утиной физиономии.

— Не здесь, если уж быть совсем точным. В то время наша фирма находилась ближе к центру.

— Он поступил к вам на работу в августе тридцатого.

— Наверное. Точно не помню.

— Однажды, когда рассматривалось дело Морриса Зильбера, его имя попало в «Таймс». О нем напечатали биографический очерк.

На этот раз Кришман улыбнулся, не разжимая губ, и это выглядело куда симпатичнее.

— Да, я хорошо это помню. Уиллард был очень смущен. Это был тихий молодой человек. В отличие от сына. — Говорил он так, словно Билла здесь не было.

— Два месяца назад он попал в «Таймс» еще раз, — сказал я. — Не доводилось читать?

Он нахмурился, отчего кожа у него на лбу сморщилась.

— Насколько я помню, нет. Должно быть, пропустил. — Он снова оскалил зубы в усмешке. — В моем возрасте редко читают что-либо кроме некрологов.

Теперь я его раскусил. Когда он улыбался, показывая зубы, улыбка была фальшивой.

— Да, — кивнул я, — это не было на странице некрологов, но с ним случилось то же самое. Его убили.

— Убили?

— Застрелили. Из машины, когда он сидел за рулем. А вместе с ним был я.

— Ага, понятно… Вы узнали кого-нибудь из нападавших?

— Еще узнаю.

— Понятно. — Он сложил руки на обложке гроссбуха. — Потому-то вы сюда и пришли. Вы хотите отомстить.

— Это только во вторую очередь. А сначала я хочу знать все. Меня три года не было в стране, служил в ВВС Германии, недавно вернулся. Нет ни девушки, ни планов на будущее. — Я ткнул большим пальцем в сторону Билла. — Он здесь ни при чем. Женат, есть ребенок. А все, что у меня было, — это мой родной дом и отец. Он не был в Нью-Йорке двадцать три года и думал, что его оставили в покое. А они пришли вновь, и это тогда, когда я нуждался в нем больше всего. Пришли нагло, с ухмылкой. — Я замолчал, и в комнате наступила тишина. Сняв руки с деревянных подлокотников кресла, я увидел, что на ладонях остались красные полосы. — И я хочу знать — почему?

— Они убили мою жену, — сказал Билл. Это прозвучало как своеобразное, хотя и резкое, извинение за наше вторжение.

Кришман вздохнул и провел по лицу своей высохшей ладонью. Теперь он уже не был похож на Главного Бизнесмена, а превратился в обыкновенного старика, который боится выйти в отставку, потому что многие его друзья умерли, стоило им решиться на это.

— Все это было так давно, — наконец сказал он. — В наше время такое уже невозможно. Ничего подобного больше никогда не случится.

— А Анастасия? — напомнил я. — А ослепление Виктора Рейзеля? Арнольд Шустер, двадцатидвухлетний свидетель, убит в пятьдесят первом году.

— Наша фирма уже почти двадцать лет не имеет ничего общего с этими людьми. Тогда были другие обстоятельства…

— Макэрдл номер один?

Он покачал головой, и его губы растянулись в улыбке.

— Филип Ламарк. Его имя в названии фирмы стояло вторым, но старшим партнером был он.

— Он умер в тридцать пятом.

— Чтобы освободиться от подобных связей, требуется время.

— И когда вы от них освободились?

— Незадолго до войны. Кажется, в сороковом году.

— Отец тогда работал у вас?

— Как раз примерно в то время он уволился. И, насколько мне известно, уехал из города.

— Это было в том же году, когда осудили Эдди Кэппа?

— Эдди Кэппа?.. Ах да, за уклонение от уплаты налогов. Вы должны понять, с тех пор прошло очень много времени…

— Он уже вышел?

— Кэпп? Понятия не имею. Вы считаете, что между ним и смертью вашего отца существует какая-то связь?

— Когда отец умирал, он успел сказать «Кэп», вот и все.

— А вы уверены, что он имел в виду именно его?

— Нет, но похоже на то. Как по-вашему, Макэрдлу об этом было бы известно?

— О чем?

— Что Кэпп на свободе.

— Сомневаюсь. Полагаю, вы хотите с ним поговорить?

— Да.

Он кивнул.

— Я ему позвоню. Уверен, что он согласится. Мы все очень любили Уилларда. Для своего возраста он был блестящим юристом. — Он кивнул в сторону Билла. — Вы очень на него похожи. А вы, — он вновь повернулся ко мне, — больше похожи на Эдит. Те же волосы, форма лица…

— Да уж наверное.

— Насколько я понял из ваших слов, ваша мать умерла?

— Да, в Бингхэмптоне, когда мне было два года.

— Так вот куда он уехал! Ему бы следовало остаться в Нью-Йорке. В другом месте его талант пропал бы впустую. Хотя он специализировался на корпоративном праве, но в суде выступал прекрасно.

— В Бингхэмптоне он занимался тем же самым. Время от времени. Так вы говорите, что теперь у вас клиенты совсем другого рода?

— Да. Еще с довоенных времен. Торговые пароходные компании, производители тары и так далее. В основном промышленные корпорации.

— Дело Кэппа о неуплате налогов вел Макэрдл?

— Насколько я помню, да.

— Мой отец имел какое-то отношение к этому делу?

— Я бы сказал, что да. Он вел дела Кэппа.

— Что?!

— Как правило, он вел все легальные финансовые дела Кэппа. Видите ли, каждый наш постоянный клиент имеет своего куратора из числа наших сотрудников, который занимается всеми или почти всеми юридическими вопросами. Разумеется, процесс об уклонении от уплаты налогов — совсем другое дело. Не хочу сказать, что Уиллард Келли справился бы с ним хуже другого, но в то время Кэпп был очень важным клиентом. — И было необходимо, чтобы процесс вел один из компаньонов фирмы.

— А кто еще был постоянным клиентом отца?

— Понятия не имею.

— А что, если поднять архивы?

Он покачал головой.

— Некоторые дела мы храним по семь лет, другие — по пятнадцать, и уж совсем немногие по двадцать. В архиве просто не осталось документов того периода. А ваш отец ушел от нас более двадцати лет назад.

— Если бы сейчас у вас был клиент такого уровня, вы бы сохранили его дело?

— Скорее всего, да.

— А как насчет Морриса Зильбера?

— Это то самое дело, когда «Таймс» напечатала очерк о вашем отце?

— Да.

— Простите, но даже тогда Зильбер был мелкой сошкой. Не имею ни малейшего представления, где он сейчас и жив ли вообще.

— Да, конечно.

— Вы не можете вспомнить кого-нибудь еще? — Он широко улыбнулся, раскинув руки со слегка дрожащими ладонями. — Поймите, это было так давно.

— Понимаю. Вы сказали, что можете позвонить Макэрдлу номер один.

— Разумеется.

Несколько минут он говорил по телефону. В разговоре он называл Макэрдла «Эндрю», а не «Энди» или еще как-нибудь. Наконец он положил трубку.

— У вас есть машина?

— Да, — во второй раз за время разговора подал голос Билл.

— Он живет на Лонг-Айленде, — начал объяснять ему Кришман. — На северном берегу, сразу же за Кингс-парком. Там у него поместье.

Билл молча кивал, пока тот рассказывал ему, по какому шоссе ехать, где свернуть и так далее. Затем мы встали, я поблагодарил Кришмана за потраченное время, а он похвалил отца за то, что тот вырастил таких отличных ребят.

У двери я обернулся.

— Скажите, мистер Кришман, до сорокового года, еще до того, как вы перешли на законопослушную клиентуру, скольким профессиональным преступникам вы помогли избежать наказания?

— Понятия не имею.

— Но больше сотни наберется?

— О да, — скупо улыбнулся он. — Гораздо больше.

— И вы не боитесь возмездия со стороны правосудия?

— Это после стольких-то лет? Ничуть.

— Вас никогда не привлекут к ответственности.

— Никогда. Я в этом убежден.

— И, само собой, вы не лишитесь ваших денег и положения в обществе. У вас есть язва желудка или еще что-нибудь в этом роде?

— Нет, я абсолютно здоров. Мой доктор говорит, что я вполне могу дотянуть до ста. А что? Вы что-то хотите этим сказать?

— Да, но не вам, а своему брату. Его нужно воспитывать. Он все еще верит в Хороших Ребят и Плохих Парней. Что они такими рождаются и такими же живут всю жизнь. Ну и, конечно, в то, что всегда побеждают только Хорошие Ребята, а Плохие Парни проигрывают.

Кришман снова скупо улыбнулся.

— В эти сказки верит огромное большинство людей. Им так удобнее.

— Пока в ход не идут пистолеты.

Глава 8

До поместья Макэрдла было около сорока миль. Мы перебрались через Триборо-бридж и выехали на Экспрес-суэй. Первые десять-пятнадцать миль окрестности представляли собой тот же Нью-Йорк, разделенный автострадой, но после Флорал-парка и Минеолы местность стала больше напоминать пригород. Время от времени слева от нас между домами и рощицами мелькал Лонг-Айленд-Саунд, но он напоминал остров не больше, чем Манхеттен.

Последние полторы мили мы проехали по частной асфальтированной дороге, которую Макэрдл делил с двумя другими миллионерами. Его дом был третьим и последним в ряду — там, где дорога кончалась поворотным кругом. Внутри круга зеленела маленькая лужайка, по которой расхаживал негр с газонокосилкой. Первый этаж дома был построен из кирпича, второй — из длинных гладких досок.

Когда мы вышли из машины, негр остановился и, стянув с головы серую войлочную шляпу, принялся вытирать лицо платком, украдкой нас разглядывая. Косилку он выключать не стал, и она продолжала громко тарахтеть. Наконец, насмотревшись вдоволь, он нахлобучил шляпу на голову и вернулся к своей работе.

Мы поднялись на крыльцо и постучали в дверь, затянутую мелкой сеткой. Она была заперта, а звонка не было видно. Тогда я замолотил по двери кулаком и крикнул. Вскоре дверь распахнулась, и человек в белом пиджаке и с полотенцем вопросительно посмотрел на нас сквозь сетку.

— Келли, — сказал я. — Нас ждут.

— Он в купальне, — буркнул он, указал направо, и тут же закрыл дверь.

Позади дома сразу же начинался лес. Среди деревьев петляла тропинка, идущая под уклон, и мы зашагали по ней.

Впереди послышались чьи-то голоса. Спуск стал круче. Сквозь просветы между деревьями показалась синяя поверхность воды.

Неожиданно деревья расступились, и мы оказались на узкой тенистой полянке, кончавшейся уходившей в воду полоской окатанной гальки. На мелководье стояла светловолосая девушка в купальном костюме и наполняла водой маленькое зеленое ведерко.

Поляна была окружена деревьями и кустами, ветви которых нависали над водой. Справа были некрашеные деревянные мостки для прыжков в воду, рядом на волнах покачивалась белая моторка, в которой сидели парень и девушка лет двадцати. На берегу в легких проволочных шезлонгах расположились четыре человека и, переговариваясь, наблюдали за девчушкой.

Женщина лет двадцати семи в белом купальнике со светло-пепельными волосами и морщинками между бровями, скорее всего, была матерью девочки и сестрой одного из сидевших в лодке. Неприметного вида полная парочка средних лет, судя по всему, была ее родителями: он — брат Макэрдла, которого я видел в конторе, только постарше, строже и вряд ли адвокат. Толстый лысый старик в молодежном спортивном костюме, надо полагать, и был Эндрю Макэрдлом-старшим.

Из коротких рукавов его белой рубашки торчали тонкие бледные руки со вздувшимися синими венами. Мышцы были такими слабыми, что верхняя сторона рук походила на кости, обтянутые дряблой кожей, а снизу свисали длинные складки жира. Расстегнутая на горле рубашка открывала бледно-серую морщинистую кожу, нависавшую над конвульсивно подрагивающим кадыком. Груди практически не было — тонкая ткань рубашки туго обтягивала огромный живот. Светло-коричневые брюки болтались на тонких ногах с босыми подошвами, похожими на застывшие гипсовые отливки.

Он дремал, откинув назад голову, полуоткрыв рот и плотно сомкнув глаза с дряблыми веками, испещренными тонкой сеточкой вен. Дышал он очень громко.

Человек средних лет что-то говорил своей соседке, но, увидев нас, сразу замолчал. Женщины тоже повернулись к нам, но блондинка тут же вновь принялась наблюдать за девочкой. Парень и девушка прекратили раскачивать лодку и неприязненно уставились на нас. Девчушка с ведерком, не обращая ни малейшего внимания на окружающих, неожиданно засмеялась и шлепнулась в воду.

Старик громко сглотнул, мотнув головой, открыл глаза и увидел Билла.

— Уиллард, — невнятно произнес он.

Судя по голосу, когда-то у него был раскатистый бас.

Мы подошли к нему поближе.

— Вам звонил мистер Кришман.

Постепенно его взгляд стал осмысленным.

— Да, — прохрипел он. — Артур, иди в дом. Вы все, идите в дом.

Женщина средних лет улыбнулась совсем как косметичка из салона красоты.

— Вам не стоит утомляться, папа, — пропела она, а потом встала и обняла его, надеясь, что все увидят, какая она заботливая. И обнимала она его еле-еле, словно боялась задушить.

— Пойдем, — позвал ее Артур.

— Линда, — окликнула девочку блондинка. — Иди сюда.

Выбежав из воды со своим ведерком, та остановилась передо мной и с серьезным видом принялась внимательно разглядывать, хотя солнце било ей прямо в глаза.

— Почему ты хромаешь? — спросила она.

— Я попал в аварию.

— Когда?

— Линда, ну иди же ко мне! — позвала ее мать.

— Два месяца назад, — ответил я.

— Где?

— Тебя мама зовет.

Пройдя мимо нас, Макэрдлы гуськом зашагали по тропинке к лесу. Блондинка заставила девочку вылить воду из ведра, и они скрылись за деревьями.

Макэрдл предложил нам сесть и начал нас разглядывать, откинувшись на спинку шезлонга и под странным углом положив голову на выцветшую подушку.

— Ваш отец мертв, — сказал он голосом, прозвучавшим чуть громче шепота.

— Я хочу знать все про Эдди Кэппа, — сказал я.

— Он попал в тюрьму. Это было давно, — произнес он, медленно раскачивая головой. — У федерального правительства, Эдди, на твой счет совсем другие планы.

— И он до сих пор в тюрьме?.. Эдди Кэпп все еще в тюрьме?

— Да, наверное. Не знаю. Сейчас я нахожусь в бессрочном отпуске, молодой человек. Я больше не прикован цепями к этой фирме, я… — Он опять уставился на Билла и нахмурился. — Уиллард? Ты ведь знаешь, что тебе нельзя сюда приезжать. Ты…

Биллу стало страшно.

— Нет, вы говорите про моего отца, — поспешно перебил он, сбив Макэрдла с толку еще до того, как тот успел сказать что-нибудь полезное.

Глаза Макэрдла вновь прояснились. Он снова был в настоящем и, вспомнив, что он только что сказал, настороженно посмотрел на меня.

— Почему он не должен был сюда приезжать? — спросил я.

— Кто? О чем вы говорите? Я в отставке, я старый человек, у меня больное сердце…

— Мой отец не должен был приезжать в Нью-Йорк, так? Почему?

— Не знаю. Иногда меня подводит память, я не всегда отдаю себе отчет в том, что говорю.

Парень и девушка вышли на берег. Макэрдл гневно нахмурился.

— Вон отсюда! Не лезьте не в свое депо!

— Мы идем в дом, — с вызовом сказала девушка. Всю жизнь у нее были деньги и, наверное, ей было все равно, получит она от него что-нибудь в наследство или нет. — Пошли, Ларри.

Они остановились и начали лениво собирать полотенца, сигареты и солнечные очки.

— Наверное, вам лучше поторопиться, — сказал я.

Девушка сверкнула на меня глазами, собираясь сказать что-то язвительное, но не решилась. Схватив свои вещи и недовольно хмыкнув, она с обиженным видом пошла по тропинке, покачивая бедрами. Парень, сердито глядя на меня, поиграл мышцами, возмущенный, что его бросили одного, и побежал за ней.

Когда они скрылись из виду, я повернулся к Макэрдлу.

— Кто мог знать, выпустили Эдди Кэппа или нет?

— Не знаю, это было давно. — Его глаза затуманились, затем снова прояснились. — Может быть, его сестра Доротея. Она вышла замуж за одного менеджера.

— Как его фамилия?

— Стараюсь вспомнить. Картер или что-то в этом роде. Кэстл, Кимболл… Кемпбелл! Да-да, именно так. Роберт Кемпбелл.

Я записал имя в блокнот.

— Это было в Нью-Йорке?

— Да, он был управляющим целой сети универмагов в Бруклине. Кажется, «Бохэк»… Нет, точно не помню. Такой шустрый молодой человек. Она тоже была молодой, куда моложе своего брата. Симпатичная штучка… с такими блестящими черными волосами… — Он снова уставился в пространство, поглощенный воспоминаниями.

— Кто велел Уилларду Келли держаться подальше от Нью-Йорка?

— Что-что? — Он слегка приподнял голову, но тут же снова уронил ее на подушку. — Я старик, меня подводит память, у меня больное сердце. Вы не должны полагаться на мои слова. Надо было отказать Сэмюэлю. Надо было сказать «нет».

— Сэмюэлю Кришману! Он ведь не знает ответа на этот вопрос, правда?

— Этот дурак никогда ничего не знал.

Он расхохотался, при этом его брюхо затряслось.

— По вы-то знаете.

Он снова затянул свою песню про то, какой он старый и больной.

— Скажите, кто приказал Уилларду Келли держаться подальше от города? — не отставал я.

— Не знаю.

— Кто приказал Уилларду Келли держаться подальше от города?

— Я не знаю. Убирайтесь!

— Последний раз спрашиваю, кто приказал Уилларду Келли держаться подальше от города?

— Нет. Нет!

— Вы мне скажете, — прошипел я. — Или я вас убью.

— Я старый больной человек…

— Вы умрете. Здесь и сейчас.

— Отпустите меня. Оставьте прошлое в покое!

Я опустил голову и, прикрывая лицо руками, вытащил стеклянный глаз. Потом закрыл левый глаз, и для меня наступила темнота. Правый глаз оставался открытым, но без стекляшки это, должно быть, выглядело ужасно. Теплый протез катался у меня в ладони.

Я опустил руки, склонился над Макэрдлом и, зловеще улыбнувшись, завыл:

— Теперь я вижу твою душу! Она черна!

Услышав, как он ахнул и сдавленно захрипел, я открыл глаз. Макэрдл корчился в шезлонге, с ужасом глядя на меня. Лицо его было темно-лиловым.

Я вздохнул и вставил протез обратно. Билл уже мчался по тропинке, зовя на помощь.

Глава 9

Я собирался только напугать его. Он боялся смерти и, скорее всего, рассказал бы мне все. Но я не представлял, что он испугается до такой степени, что умрет на месте.

Нам пришлось остаться и дождаться врача. Семье Макэрдла я сказал, что наш отец когда-то работал на «Макэрдл, Ламарк и Кришман» и что он недавно умер, но не стал рассказывать — при каких обстоятельствах. Еще я сказал, что как-то раз отец велел найти его старых хозяев, потому что они помогут нам с работой.

Они мне поверили, поскольку все это звучало вполне правдоподобно. Билл слышал, что я им наплел, и теперь знал, что говорить, если нас будут допрашивать. Тем не менее он избегал смотреть мне в глаза, наверное, думал, что я специально хотел убить Макэрдла. Я решил, что, как только мы отсюда выберемся, надо будет убедить его, что он ошибается.

Пока мы ждали врача, я поболтал с Карен Торндайк, с той самой пепельной блондинкой, которая, как я и предполагал, оказалась дочерью Артура и женщины с улыбкой косметички. Выяснилось, что недавно она развелась с Джерри Торндайком.

— Не надо вам возвращаться в Нью-Йорк, — сказала она.

— Почему?

— Потому что там нет ничего, кроме толпы озверевших людей, которые царапают друг друга когтями, каждый хочет взобраться на вершину пирамиды, а пирамида-то из человеческих существ. Огромная гора лягающихся и кусающихся людей, пытающихся вскарабкаться по головам друг друга на самую макушку.

— Наверное, вы вспомнили о Джерри Торндайке, — пожал я плечами. — Вы обожглись. Но ведь там не все же такие.

— Все равно они в Нью-Йорке, — упрямо сказала она.

Тут подошла ее дочь Линда и начала задавать всякие дурацкие вопросы. В этом она оказалась точной копией своей матери — казалась интересной, пока не открывала рот. Я даже в шутку подумал, не вынуть ли мне перед ней свой стеклянный глаз.

Доктор оказался большим и добродушным толстяком, пышущим здоровьем. Ему и платили, чтобы он делал своих клиентов похожими на себя. Звали его Эзертон. Он спросил, о чем мы говорили, когда у старика случился удар. Я ответил, что о погоде в Нью-Йорке.

Но, надо сказать, никто и не был по-настоящему расстроен. Макэрдлу было уже восемьдесят два. Тем не менее все вертелись вокруг нас, надеясь услышать что-нибудь интересное. Немного погодя я спросил у Эзертона, есть ли у него еще к нам вопросы. Вопросов не было.

Когда мы выезжали с частной дороги, нам навстречу пронесся серый «кадиллак».

Не было еще и трех, но в пятницу дороги на подступах к городу были забиты транспортом, в основном машинами последних моделей.

Некоторое время мы ехали молча, потом я закурил сигарету и протянул ее Биллу.

— Спасибо, не хочу, — буркнул он, не сводя глаз с дороги.

Я сделал затяжку и сказал:

— Не будь идиотом. У меня и в мыслях не было его убивать.

— Но ты сказал, что сделаешь это. — Он сердито смотрел на дорогу. — Ты сказал, что сделаешь это, и сделал.

Ты стал совсем другим, армия на тебя как-то повлияла. Или Германия.

— Или то, что я оказался в одной машине с отцом.

— Ну ладно, может, и так. Но что бы это ни было, мне это не нравится. Ты можешь взять те деньги, что лежат в банке. А машина мне понадобится. Я возвращаюсь в Бингхэмптон.

— Тебе уже все равно?

— По дороге я заеду поговорить с тем фараоном, с Кирком.

— И что же ты ему скажешь?

— Не волнуйся, ничего не скажу. На тебя стучать не собираюсь.

— А я и не волнуюсь.

— Просто хочу узнать, как продвигается расследование.

— Да никак. Во вторник исполнится ровно два месяца, как они начали его, и у них по-прежнему ни черта нет. Если бы они что-то нашли, то не стали бы копаться столько времени. Это безнадежно. Либо мы, либо никто.

— Я не могу остаться с тобой, когда ты вытворяешь такие вещи.

— Говорят тебе, это вышло случайно. Я не хотел, чтобы он умер.

— Ну да, конечно.

— Билл, ты болван. Ты старше меня на три года, но ты тупой болван. Он знал, кто выпроводил отца из города. Разве ты не слышал, что он сказал?

— Слышал.

— Он знал. И после этого ты думаешь, что я хотел его смерти!

Он нахмурился, обдумывая мои слова, а потом искоса посмотрел на меня. Я сидел с невинным видом. Он снова сердито уставился на дорогу.

— Тогда за каким чертом ты это сделал?

— Просто хотел его напугать. Я же не знал, что все так кончится. Должно быть, видок у меня был тот еще.

Он неуверенно улыбнулся.

— Рэй, ты даже не представляешь, как это было ужасно. — Он снова посмотрел на меня и поспешно перевел взгляд на дорогу. — Только на этот раз чуть хуже, чем обычно.

— Закурить хочешь?

— Давай.

Мы вернулись в отель и пообедали. Потом купили пару бутылок «Старого мистера Бостона», заперлись в номере и устроили партию в «джин» по центу за очко. Он выиграл.

Когда мы все допили, то погасили свет и легли спать. Но я никак не мог забыть посиневшее лицо Макэрдла с перепуганными глазами, вылезающими из орбит. Я встал, оделся и сказал Биллу, что пойду прогуляться. Он уже засыпал и лишь что-то неразборчиво промычал.

Я вышел на улицу. В час ночи все винные магазины были закрыты. Мне удалось найти бар, но там подавали только пиво. Я быстро проглотил пять двойных «Флейшманов» со льдом, а уходя, прихватил с собой две кварты «Рейнголда» и, вернувшись в номер, выпил их там. Я знал, что меня от этого стошнит — так оно и вышло, но после этого я хотя бы смог заснуть.

Глава 10

С утра пораньше к нам заявился Джонсон и сказал, что хочет поговорить. У меня с похмелья раскалывалась голова, и я попросил его подождать. Пока мы с Биллом брились и одевались, он курил, сидя в кресле, а потом мы втроем отправились пить кофе.

Выйдя на Бродвей, мы зашли в «Бикфорд». Джонсон взял только кофе, а мы еще и яйца с ветчиной.

Сев за стол, Джонсон опустил ложечку в чашку и, помешивая кофе, начал говорить.

— Хочу немного рассказать о себе. Работаю я один, имею один-два заказа в месяц — как раз хватает, чтобы оплачивать счета. В прошлом году я заработал три тысячи семьсот долларов. Работу эту ненавижу, сам не знаю, почему еще этим занимаюсь. Совсем как мелкий бакалейщик в квартале от «Эй энд Пи»[5], который не закрывает лавочку и не идет работать на склад. Целый день сидишь и ждешь, что что-нибудь произойдет, прямо как в детективных романах.

Придерживая ложку большим пальцем у края чашки, Джонсон сделал глоток, при этом рукоятка ложки впилась ему в щеку. Прихлебывая кофе, он неотрывно смотрел на меня.

— Большую часть времени сидишь и ждешь, пока на тебя не свалятся эти один-два заказа. Чертовски скучно. Но порой случается так, что кто-нибудь вызывает у меня интерес. Например, вы двое. Провинциальный акцент с раскатистым «а», живете в отеле средней руки, одежда недорогая, и вообще на вид вы типичные представители среднего класса. Вы не похожи на богатых бездельников. И не настолько любезные, чтобы быть мошенниками. Кроме того, вы мне заплатили. Но за номер в отеле вы платите за неделю вперед, чтобы сэкономить. Вы₍ не собираетесь останавливаться здесь на короткий срок, но в то же время не рассчитываете прожить здесь достаточно долго, чтобы снять квартиру, устроиться на работу и так далее в том же духе.

Он снова отхлебнул кофе. Когда ложка впивалась ему в щеку, он становился похожим на гангстера из фильма, но без этого производил впечатление мягкотелого и нерешительного человека.

— На коммивояжеров вы не похожи, — продолжал он. — Я уже дважды был в вашем номере и не заметил ничего, указывающего на то, что вы на кого-то работаете. А должен был бы. Образцы товаров, конверты с эмблемой фирмы, хоть что-нибудь. Вы уходите поздно и целый день вас нет дома. А потом преспокойно пьете всю ночь у себя в номере. Один из вас нанимает меня проверить номер машины, а второй тут же выходит из себя и заявляет, что не хочет, чтобы о ваших делах знал посторонний. А тут еще выясняется, что таблички с номерами — краденые. И мне говорят, чтобы я убирался.

— Ну и почему вы не послушались? — спросил я.

— Я уже сказал. — Он пожал плечами. — Знаете, меня достала эта поганая контора в поганом районе. А вы меня заинтриговали. Ну, я и покопал немножко. — Он улыбнулся, снова став похожим на гангстера. — Вы — Уиллард и Рэймонд Келли. Сыновья адвоката, который работал на синдикат и которого еще до войны попросили из города. Вы работаете на своего отца?

— Не совсем. Он умер.

— О, примите мои соболезнования.

— Ничего-ничего. — Я прожевал тост и допил кофе.

Джонсон сунул в рот ноготь и выжидательно уставился на меня. С ним все было ясно — глупый, но пронырливый. Можно было уходить, но я решил задержаться, чтобы послушать, что он предложит. Тем более что Билл уже раскуривал нам сигареты.

— Итак? — Джонсон прекратил грызть ноготь и улыбнулся. — Вы мне сами расскажете или мне покопать еще?

— Ну ладно, — кивнул я. — Его застрелили.

— Ага! Я так и знал, что вы что-то ищете, только не мог понять, что именно. — Он подался вперед. — Хорошо, я дешевый сыщик пятого класса. Мне каждый год с великим трудом удается наскрести денег на лицензию. Но я занимаюсь этим делом уже двенадцать лет. У меня есть связи, я знаю, как и где искать. Я могу помочь сберечь вам время.

— У меня к вам только один вопрос, — перебил его я. — Почему мы должны вам верить?

— Да потому что я пятого класса, бедный, но честный. Мне нравится работать, когда мне интересно.

Я задумчиво оглядел его, прикусив губу.

— Я не могу придумать вам никакого задания.

Он сердито хмыкнул.

— Обсудите с братом все как следует. В конторе вы меня скорее всего не застанете, но можете оставить для меня информацию. Если я вам понадоблюсь, звоните.

Он встал, взял свой счет за кофе и, кивнув нам, вышел.

— Рэй, я ему верю, — немедленно сказал Билл. — По-моему, с ним все в порядке.

— Я бы тоже хотел ему верить, но не собираюсь.

— Может, нам пригодится его помощь?

— Когда придет время, подумаем. — Я закурил вторую сигарету, расплатился, и мы вышли на улицу. — Вот что я тебе скажу. Поезжай в библиотеку и отыщи его имя в именном указателе «Нью-Йорк таймс». Он сказал, что работает детективом двенадцать лет. За это время он хоть раз мог попасть в газету. Хорошо бы иметь возможность его проверить.

Я объяснил Биллу, как добраться до библиотеки, и вернулся в отель.

Через полчаса позвонил Кришман. Он кипел от ярости, но держал себя в руках.

— Я прочитал в утренней газете, что Эндрю Макэрдл мертв! — прорычал он.

— Да. Сердечный приступ.

— Вы имеете к этому отношение? Вы там были? Я хочу знать правду.

— Да, были.

— Эндрю не имел никакого отношения к смерти вашего отца.

— Как и я к его смерти. Я не хотел, чтобы он умер. Он что-то знал. Если бы он остался жив, то рассказал бы это мне.

— Что знал? О чем? Не разыгрывайте из себя идиота!

— Кто-то приказал моему отцу выметаться из Нью-Йорка. Еще в сороковом году. И Макэрдл знал — кто.

— Чушь!

— А еще он обозвал вас дураком. И сказал, что вы никогда ничего не знали.

— Что?! Это ложь! Эндрю никогда, бы не сказал такого!

— До свиданья, — сказал я и положил трубку.

Вскоре позвонил Билл.

— Дважды! — выпалил он. — Один раз его наняли собрать улики для процесса о разводе. Когда они с мужем взломали дверь гостиничного номера, то обнаружили жену мертвой. Джонсон был назван свидетелем. Об этом убийстве была еще пара статей, но его имя больше не упоминалось.

— О’кей. Там были какие-нибудь фамилии полицейских?

— Детектив Уинклер из отдела убийств западного сектора. Если хочешь знать, в Нью-Йорке два таких отдела — в западной и восточной частях города.

— Уинклер, — повторил я, записывая. — А как он попал в газету во второй раз?

— Года три назад ему в машину подложили бомбу, но, когда она взорвалась, за рулем сидел полицейский по фамилии Линкович. Никаких объяснений, просто маленькая заметка, а более поздних упоминаний об этом я и вовсе не нашел.

— О’кей, я позвоню Уинклеру, а ты возвращайся. Когда это было?

— Свидетельство по делу о разводе? Четыре года назад. Не то в апреле, не то в мае, точно не помню.

Чтобы дозвониться до Уинклера, мне потребовалось изрядное время.

— Джонсон? — переспросил он. — Частный детектив? Что-то не припомню.

— Четыре года назад в отеле нашли мертвую женщину. Ее обнаружили муж и Джонсон. Они хотели собрать улики для бракоразводного процесса.

— Постойте, — перебил он, — я вспомнил. Эдвард Джонсон. Смутно, правда. А что вас интересует?

— Я хочу решить, стоит ли его нанимать. Вот и подумал, что хорошо бы заручиться рекомендацией, на которую можно положиться.

— Это он вам посоветовал мне позвонить?

— Нет, я нашел вашу фамилию в «Нью-Йорк таймс». Статья была как раз об этом убийстве в отеле.

— Ага, ясно. Вообще-то я плохо помню этого парня. Подождите минутку.

Через некоторое время трубку взял человек, представившийся Кларком.

— Вам нужна характеристика на Эдварда Джонсона?

— Да.

— О’кей. Он честный. А еще он упрямец и трус. Обычно он добивается результатов, но не просите его выполнить какое-нибудь опасное поручение, потому что он откажется.

— Но он честный, так?

— Да, я думаю, вы можете на него положиться.

Попрощавшись с ним, я начал искать имя Роберта Кемпбелла в телефонной книге Бруклина. Людей с таким именем было только двое. Набрав первый номер, я попросил к телефону Доротею.

— Это я, — ответил женский голос.

— Извините, ошибся, — сказал я, вешая трубку. Затем списал адрес: «Восточная 21-я улица, 652» — и достал карту Бруклина и путеводитель по городу. Найдя нужный дом, вычертил карандашом маршрут, а когда пришел Билл, мы сели в машину и отправились туда.

Глава 11

Это был когда-то элегантный, но ныне запущенный многоквартирный дом без лифта с фигурной железной решеткой на входной двери. Мы поднялись на четвертый этаж и позвонили в квартиру 4-А.

Доротея Кемпбелл оказалась высокой плотной женщиной лет пятидесяти с седыми волосами; когда-то элегантная, а теперь опустившаяся — совсем как ее дом. На ней был выцветший домашний халат, фартук и стоптанные шлепанцы. Она холодно посмотрела на нас, и мне пришло в голову, что она имеет полное право захлопнуть перед нами дверь. Но, скорее всего, она не привыкла так поступать.

— Здравствуйте, — приветливо сказал я. — Я Рэй Келли, а это мой брат Билл. Наш отец когда-то был адвокатом вашего брата.

— Моего брата? — ледяным тоном переспросила она. — Какого брата?

— Эдди Кэппа.

— У меня больше нет никакого брата, — покачала она головой и начала закрывать дверь.

— А у нас — отца.

Она застыла.

— Что вы имеете в виду?

— Он умер. В молодости он наделал кое-каких ошибок, но мы никогда от него не откажемся.

— Эдди Кэпп заставил меня пройти через ад! — сердито выпалила она, но это прозвучало как оправдание. Я молча ждал. Наконец, она распахнула дверь и перестала сверлить меня взглядом. — Что ж, ладно, заходите. И говорите, что вам от меня нужно.

— Спасибо. — Мы вошли, и я закрыл за собой дверь.

Полутемная гостиная была заставлена старомодной мебелью, которой явно было слишком много для такой маленькой комнаты. Телевизор в металлическом корпусе в углу выглядел так, словно его оставили здесь по ошибке.

Мы сели на мягкий зеленый диван, а она — в кресло напротив нас.

— Миссис Кемпбелл, вы знали Уилларда Келли, адвоката вашего брата? — начал я. — Говорят, что Билл очень похож на него.

— Я на восемь лет моложе моего брата, — сказала она. — Впрочем, даже если бы мы и были ровесниками, то общались бы с совершенно разными людьми. Я никогда не имела никаких дел с его дружками.

— Видите ли, он вовсе не был его дружком. Он был его адвокатом.

Она упрямо покачала головой, видимо, вовсе не собираясь вспоминать 1940 год. Я пожал плечами. На мой взгляд, если уж ей и надо было скрывать какие-то факты из своей жизни, то, во всяком случае, не те, которые могли нас заинтересовать.

— Вы не в курсе, Эдди уже вышел?

— Его выпускают пятнадцатого сентября.

— Откуда вы знаете?

— Он прислал мне письмо, но я его выбросила. Мне все равно, что с ним будет. Пусть хоть сгниет в своей тюрьме, мне до него нет дела. Мне не нужны его грязные деньги.

— Он предложил вам деньги?

— Мне не нужна его жалость. Человек просидел двадцать два года в тюрьме, и у него хватает наглости меня жалеть! — Внезапно она вспомнила, что разоткровенничалась в присутствии незнакомых людей, и тут же замолчала.

— Он все еще в Даннеморе?

— Откуда мне знать, кто вы такие? — вызывающе спросила она.

Я вытащил свой бумажник и швырнул ей на колени. Неожиданно ей стало стыдно.

— Даже не знаю, — медленно произнесла она. — Иногда мне кажется, что в мире не осталось справедливости. Я в полной растерянности, не знаю, что думать, как себя вести.

— Так он в Даннеморе?

— Хорошо бы он там и остался. И не писал мне после двадцати двух лет молчания.

— И в следующий четверг он выходит на свободу, так? Пятнадцатого?

— Так скоро? — В ее глазах мелькнуло отчаяние. — Что же мне делать?

— Он собирается остановиться у вас?

— Нет, он… он хочет, чтобы я бросила мужа. Он писал, что я — это вся семья, которая ему нужна. Что я его любимая сестра. Что у него много денег, и мы могли бы уехать жить во Флориду. — Она с недоумением окинула взглядом все то, чем ее одарил Роберт Кемпбелл. — Моя дочь работает в телефонной компании… Я… я не отдавала себе отчета в том, что это произойдет так скоро. В следующий четверг. Я ему не ответила. Выбросила его письмо. — Она отвернулась к окну, выходившему в вентиляционную шахту, проходившую сквозь здание.

Я встал, подошел к ней и взял свой бумажник.

— Спасибо вам большое.

— Да, — рассеянно сказала миссис Кемпбелл, не поворачивая головы.

Мы с Биллом подошли ко входной двери, и я щелкнул замком. Она повернулась и посмотрела на нас так, словно видела впервые.

— Что же мне делать?

— Могу сказать только одно — на Эдди не рассчитывайте.

Она заплакала. Мы вышли на улицу и сели в машину.

— Куда теперь? — спросил Билл.

— Нам нужен Моррис Зильбер, — ответил я. — Я не нашел его некролога в газетах, но и в телефонной книге его имени тоже нет.

— А кто это?

— Домовладелец, которого когда-то защищал отец. Именно тогда о нем напечатала заметку «Таймс».

— Черт возьми, парень, да это же было тридцать лет назад. Небось, он давным-давно помер где-нибудь во Флориде.

Я вытащил из пачки сигарету, но она сломалась у меня в руке. Я выбросил ее в окно и закурил другую.

— Мне не за что ухватиться, ведь это было чертовски давно. Люди умирают, меняются, забывают, переезжают в другие города. А всем на все наплевать. У отца была куча постоянных клиентов, и большая их часть вышли из преступного мира. Мы знаем только двоих — Эдди Кэппа и Морриса Зильбера. Кэпп сидит в тюрьме, а где Зильбер, не известно. И никто не знает, кто были остальные его клиенты, да и не хочет знать. Мы даже точно не уверены, что отец имел в виду именно Эдди Кэппа. И что он вообще хотел этим сказать? Что это сделал Эдди Кэпп? Или что Кэпп знает, кто это сделал? А может, он хотел сказать, что Эдди Кэпп будет на нашей стороне? Короче говоря, ни черта мы не знаем. И никто другой.

— Кто-то должен. Иначе отец остался бы жив.

— Моррис Зильбер, — сказал я. — Он может знать пару других клиентов, а те, в свою очередь, еще кого-нибудь. Если начать с него, то со временем мы сумеем раздобыть весь список.

— Рэй, это может занять много времени.

— Все, что у меня есть, это время. — Я в упор посмотрел на него, но он промолчал. — Конечно, я понимаю, для тебя все это выглядит по-другому. У тебя есть работа, ребенок, дом, машина и так далее. А у меня ничего этого нет.

— Все равно мне скоро пора возвращаться. Извини. Рэй.

— Если бы мы только знали, с чего начать.

Он почесал нос.

— А что, если с того парня, который писал статью в «Таймс»?

Иногда Биллу приходят в голову замечательные идеи.

— Возвращаемся в Манхеттен, — сказал я.

Глава 12

Звали его Арнольд Биуорти. Я нашел его телефон в справочнике Куинса: Ньютаун 9–9970. Он оказался единственным Арнольдом Биуорти во всем Нью-Йорке. Я позвонил из аптеки, и мне ответил густой баритон.

— Вы раньше никогда не работали в «Нью-Йорк таймс»?

— Я и сейчас там работаю. — Он зевнул. — А который час, черт возьми?

— Начало второго.

— Да? Ну ладно, все равно мне пора вставать. Подождите минутку. — Я услышал, как он щелкнул зажигалкой. — Все в порядке. Так что вас интересует?

— Вы писали очерк о моем отце, Уилларде Келли.

— Разве? Когда это было?

— В тридцать первом году.

— Черт побери, парень, только не надо так со мной разговаривать.

— Это были не вы? — Судя по голосу, он был еще не старый.

— Это был я, только совсем не обязательно напоминать мне о таких вещах.

— Не могли бы мы встретиться и поговорить?

— Почему бы и нет? Только если можно, давайте сегодня днем. Мне к восьми на работу.

— Договорились.

Мы с Биллом перекусили, но в отель возвращаться не стали, а поехали прямо в Куинс. Сначала ехали по той же дороге, что и вчера, когда навещали Макэрдла, но затем свернули на Вудхэвен-бульвар.

Все улицы в Куинсе делятся на «авеню» и «роуд», а на каждом перекрестке стоят столбики с указателями. Биуорти жил в квартале, состоявшем из двухэтажных кирпичных домов, стоявших вплотную друг к другу. Мы быстро нашли его дом, расположенный в середине квартала — на узком газоне торчала табличка с зазубренными краями, на которой светящейся краской было выведено: «БИУОРТИ».

Дверь открыла улыбающаяся женщина, про которую с первого взгляда можно было сказать, что у нее не может быть такого брата, как Эдди Кэпп, или такого мужа, как Роберт Кемпбелл.

— Вы, наверное, Келли? Оба?

— Совершенно верно. Я — Рэй, а это Билл.

— Заходите. Эрни засел у себя в каморке.

Дом выглядел так, как, наверное, должен выглядеть дом капитана дальнего плавания, вышедшего на пенсию. Маленькие светлые комнаты, повсюду полно диковинных безделушек.

По крутой лестнице мы спустились в прекрасно оборудованный подвал. Слева была игровая комната со стенами, обшитыми сучковатыми сосновыми досками, справа — дверь из таких же досок, на которой от руки было написано: «ОСТОРОЖНО, РЫЧАТ!»

Женщина постучала и внутри в самом деле зарычали.

— К тебе братья Келли.

— Тогда еще кофе! — рявкнул Биуорти.

— Знаю, — улыбнулась она и повернулась к нам. — Вам какой?

— Черный. Обоим.

— Отлично.

Она стала подниматься наверх, а мы вошли в кабинет. Арнольд Биуорти оказался массивным широкоплечим здоровяком с кустистыми седыми усами. Возможно, он всегда выглядел на сорок, но если он публиковал свои очерки в «Таймс» еще в 1931 году, то сейчас ему должно было быть около шестидесяти.

Маленький квадратный кабинет был обставлен так, что вопрос о профессии его хозяина отпадал сам собой. Справа от двери стоял обшарпанный письменный стол с пишущей машинкой, заваленный грудой бумаг и газетных вырезок. На половине ящиков не было ручек. Стена над столом была залеплена календарями, фотографиями, карикатурами и просто какими-то записками, прикрепленными прямо к некрашеным доскам обыкновенными канцелярскими кнопками. Слева от стола стоял картотечный шкафчик с выдвинутым ящиком. На столе поверх бумаг лежал раскрытый скоросшиватель из плотного картона.

Не поднимаясь со скрипучего вращающегося кресла, Биуорти протянул нам мускулистую руку.

— Мне еще рано вставать из-за стола. Привет!

Представившись, мы сели — Билл на колченогую кухонную табуретку, а я на складной стул, который по подсказке Биуорти извлек из-за занавески.

— После тридцать первого года много воды утекло, — сказал он, постучав пальцем по раскрытому скоросшивателю. — Я уж и забыл ту статью, о которой вы говорили, пришлось лезть в архив и перечитывать. — Повернувшись вместе с креслом, он хлопнул ладонью по боку картотечного шкафчика. — Здесь у меня собрано все, что я написал. Когда-нибудь это может пригодиться, хотя нельзя сказать заранее — как. — Он усмехнулся. — Может быть, напишу книгу для Джорджа Бразилье. Порой просто удивляешься, как вещи, такие интересные в жизни, скучно выглядят на бумаге. Впрочем, буду сильно удивлен, если окажется наоборот. Все-таки в дурацком мире мы живем… Так чем я могу вам помочь? — Он ткнул толстым пальцем в сторону Билла. — Вы очень похожи на своего отца!

— Наверное, — пожал плечами тот. — Во всяком случае, так говорят.

— Одно тянет за собой другое. Когда вы мне позвонили, я и знать не знал никаких Келли. Но потом перечитал эту чертову статью, вспомнил, как выглядел в суде тот сукин сын Зильбер, и тогда вспомнил и его адвоката. Он был в темно-синем костюме, а вот какой у него был галстук, забыл. В любом случае, сейчас мне стыдно за эту статью. В те времена я был молодым идеалистом и встречался с девушкой из Бронкса. Она была еврейкой, коммунисткой и вегетарианкой и даже в постели ухитрялась произносить речи. Шел тридцать первый год, и коммунистом мог считать себя любой, кто не менял трусы каждый день… Да, должен вас предупредить, что я никогда не был силен в интервью, обычно я сам говорю и за ту, и за другую сторону. — Тут он замолчал и на этот раз ткнул пальцем в меня. — Слушайте, по какому поводу вы так злитесь?

Едва он это сказал, я осознал, что слушаю его с напряженной физиономией. Я попытался расслабиться, но получилось неуклюже, словно я нахально на него уставился.

— О’кей, — усмехнулся он. — Стало быть, у вас какая-то проблема. Мне кажется, сейчас уже не имеет смысла сходить с ума по поводу того, что я написал о вашем отце тридцать лет назад. Насколько я понимаю, дело касается более свежих событий.

— Два месяца назад кто-то застрелил моего отца. Полиция ничего не смогла сделать. Все это каким-то образом связано с событиями, которые начались в сороковом году. Нам нужны имена.

Несколько секунд он неподвижно сидел, глядя на меня, потом встал и шагнул к несгораемому шкафу в углу кабинета.

— Я хочу записать это на пленку. Не возражаете?

— Возражаю.

Он застыл, положив руку на кнопку магнитофона.

— Почему?

— Мы не хотим, чтобы об этом начали вопить все газеты. За нами тоже охотятся. За всей семьей. Три недели назад убили его жену.

— Две недели и три дня, — поправил Билл.

— Ладно, записывать ничего не будем. В газете тоже ни слова без вашего разрешения. Если только вы сами не согласитесь. — Отступив назад, он открыл дверцу зеленого металлического шкафа и указал на полку, заставленную красными и зелеными коробками с магнитной лентой. — Я ведь это барахло тоже собираю. Все интервью за последние десять лет. Бесполезно. Хоть бы один интересный человек в толпе пустозвонов.

В дверь постучали, и Биуорти зарычал.

— Откройте, у меня руки заняты, — послышался голос его жены.

Билл вскочил и распахнув дверь.

На пороге стояла жена Биуорти с круглым жестяным подносом с надписью «Пиво „Будвайзер“». Мы расчистили место на столе, и она, не говоря ни слова, поставила чашки и вышла, прикрыв за собой дверь.

— Ну так что, поверите мне на слово? — спросил Биуорти.

— Хорошо, — кивнул я. В конце концов, мне была нужна его помощь, а ради этого стоило пойти на уступку.

— Отлично. — Он щелкнул кнопкой, и катушки магнитофона начали медленно вращаться. Потом он сел за стол, откинулся на спинку кресла и сгреб со стола бумаги, под которыми оказался микрофон.

Он заставил меня рассказать всю историю, не упуская ни одной детали. Не люблю тратить время попусту, но ничего нельзя было поделать, ведь об услуге просил я.

С самого начала мне стало ясно, что он слукавил, сказав, что не умеет брать интервью. Репортер он был отличный. Три-четыре раза он задавал вопросы, когда в моем рассказе появлялись пробелы.

— Вы садитесь на лошадь задом наперед, — сказал Биуорти, выслушав все до конца. — Вам надо выйти на тех, кто заправляет подпольным бизнесом сейчас, а потом постараться выяснить, кто и когда был знаком с вашим отцом. Не исключено, что мне это будет легче сделать, чем вам. Возможно, это устроил кто-то из старых приятелей Эдди Кэппа. Мне надо как следует порыться в картотеке — не здесь, а в газетном архиве, — а в понедельник я вам позвоню. Где вы остановились?

— Не думаю, что об этом когда-нибудь можно будет состряпать статью. Во всяком случае, такую, которую я хотел бы увидеть в газете, — предупредил я.

Он рассмеялся, дергая себя за усы.

— Не верьте тому, что показывают про репортеров в кино. Золотой век журналистики безвозвратно канул в прошлое. В наше время тему для статьи определяет редактор. А ваш рассказ нужен лично мне, исключительно для развлечения и жизненного опыта. — Он встал и выключил магнитофон. — Чем мне надо было бы заняться, — сказал он, окидывая взглядом полки с катушками пленки, — так это редактировать газету в маленьком городке где-нибудь в Новой Англии. — Он повернулся к нам. — Я пороюсь в архиве. Как мне с вами связаться?

— Мы остановились в отеле «Эймингтон».

— Я позвоню вам в понедельник.

Биуорти поднялся наверх вместе с нами. Его жена тоже вышла попрощаться и с улыбкой сказала:

— Надеюсь, вы не продали ему карту, на которой указано, где спрятаны сокровища? Еще одного раза я просто не переживу.

— Ну что вы! — засмеялся Билл. — Какие карты!

— Кофе! — с притворной строгостью рявкнул Биуорти, протягивая ей чашку.

Когда мы шли к машине, я обернулся. Биуорти стоял на пороге и казалось, что этот домик слишком тесен для него.

— До понедельника! — крикнул он нам вслед.

Глава 13

Через боковые улицы мы выбрались на Вудхэвен-бульвар, и Билл спросил:

— Куда теперь?

— В Манхеттен.

— О’кей. — Он резко повернул направо. — А куда именно?

— В контору Джонсона на Лафайетт-стрит.

— Теперь ты ему веришь?

— Отчасти. Не думаю, чтобы он стал врать. Похоже, он считает, что может нам помочь. Я хочу знать — как?

— На какую, говоришь, нам улицу? Ты лучше проверь поточнее.

Я открыл отделение для перчаток и достал карту и путеводитель по городу. Найти улицу оказалось просто, но ближайшая стоянка находилась в четырех кварталах от нее. Мы вернулись пешком и поднялись на лифте на пятый этаж. Коридор с зелеными стенами пронизывал все здание насквозь. Контора Джонсона была в 508-м номере.

Она представляла собой тесную комнатушку с точно такими же зелеными стенами, что и в коридоре. Стол, картотечный шкаф, два кресла и мусорная корзина были явно куплены на дешевой распродаже. В комнате было всего одно окно, выходившее на бугристую, залитую гудроном крышу, за которой виднелась кирпичная стена соседнего дома. Краска на потолке вздулась пузырями и шелушилась.

Джонсон стоял в углу у картотечного шкафа, опираясь рукой на выдвинутый ящик. Его лицо было в крови. Мне показалось, что он стоит в этой позе уже давно.

Когда мы вошли, он медленно повернул голову и прохрипел:

— Привет.

Голос его был тихим и невнятным из-за распухших губ.

— Я собирался вам позвонить, — медленно добавил он.

Подхватив его под руки, мы подвели его к столу и усадили в кресло.

— Где туалет? — спросил я.

— Налево по коридору.

Я сбегал в туалет и притащил охапку бумажных полотенец, часть которых смочил водой.

Билл успел отыскать в столе бутылку виски и уже наливал Джонсону.

— Сначала дай мне его умыть.

Джонсон застонал, когда я дотронулся влажным полотенцем до его лица. Вытерев воду сухим полотенцем, я осмотрел его. Тот, кто его отделал, наверняка носил перстень — на обеих щеках и около рта у Джонсона вздулись длинные царапины. Билл протянул ему стакан.

— Спасибо, — пробормотал тот.

Я взял бутылку и смочил виски пару полотенец. Когда Джонсон допил, я подошел к нему вплотную.

— Сидите, не дергайтесь.

Когда я прижал полотенца к царапинам, он взвыл и попытался оттолкнуть меня, но я крепко ухватил его за шею.

— Боже мой, боже мой… — причитал он.

Закончив, я отступил назад.

— А теперь можете выпить еще.

Он схватил стакан дрожащими руками. Билл протянул ему зажженную сигарету.

— Давно это случилось? — спросил я.

— Полчаса назад! Пятнадцать минут! Точно не помню. Все это время я простоял в том углу.

— Зачем вы собирались нам звонить?

Джонсон поднес руку к лицу.

— Из-за этого. Они хотели знать, где вы живете.

— И вы им сказали.

Он опустил глаза.

— Не сразу.

— Не волнуйтесь, все в порядке. Мы ведь тоже их ищем. Так что вы поступили правильно.

Он поставил пустой стакан, схватил бутылку и присосался к горлышку.

— Каким образом они узнали, что вы с нами связаны! Они что, видели нас вместе или еще как-то это разнюхали? Вы называли кому-нибудь наши имена?

Он закашлялся и затянулся сигаретой.

— Да, таких людей с полдюжины наберется. Пара знакомых полицейских, репортер, один парень, который работает в крупном агентстве…

— Это кто-то из них. Вы должны выяснить — кто. Вам нужны деньги?

— Не сейчас. Может быть, позже. Разве что… не дадите двадцатку авансом?

Я кивнул Биллу, и он, вытащив бумажник, вручил Джонсону две десятки.

— Постарайтесь сделать это как можно быстрее. И не бойтесь говорить. Если они навестят вас снова, выложите им все, что они захотят знать. Мы останемся в том же отеле.

Он покачал головой.

— Это жуткие подонки.

— Вы в порядке? Полегчало?

— Кажется, да.

Выйдя из дома, мы сели в машину и после непродолжительных поисков сняли номер в отеле в сорока кварталах от «Эймингтона». Ближе к вечеру я позвонил в «Эймингтон», но там сказали, что никаких сообщений для нас не поступало.

Билл достал колоду, раздал карты, и мы начали играть в «джин». Все, что нам оставалось, это ждать.

Глава 14

В девять утра меня разбудил Билл и с совершенно серьезным видом заявил, что нам пора на воскресную мессу.

— Отстань, — буркнул я.

— Рэй, тебе нужна помощь Господа.

— Отстань.

— Ты уверен, что не нужна?

— Тем типам в «крайслере» она не понадобилась.

— Кому?

— Тем гадам, которые убили отца. И твою жену.

— Рэй, но ведь ты же верующий.

— Что, разве похоже?

— Как? Ты не веришь в бога? Ты утратил веру?

— Они ее расстреляли.

— Значит, ты один из безбожников? Стоит трагедии впервые прийти в твою жизнь, и ты начинаешь винить в этом Господа?

Я отвернулся к стенке.

— Иди, а то опоздаешь.

Он начал меня уговаривать, но я упорно молчал. Тогда он оделся и ушел, а я заснул. Но к его приходу я уже сидел у окна и разглядывал улицу, вспоминая, как в первый раз очнулся в больнице.

— Я принес тебе кофе и бутерброды, — сказал Билл, ставя на комод бумажный пакет.

— Спасибо.

Мы сели завтракать и некоторое время ели молча, а потом одновременно начали извиняться друг перед другом. Замолчав, мы рассмеялись.

— Ладно, — махнул я рукой. — Просто я устал, только и всего.

— Не надо мне было к тебе приставать.

— Черта с два. Я весь извелся, пока тебя ждал.

Он улыбнулся и пожал плечами.

— Придется нам подождать. Мы уже довольно далеко продвинулись, а теперь будем ждать. — Он допил кофе и бросил картонный стаканчик в мусорную корзину. — Остается только не принимать это близко к сердцу.

Я сходил позвонить в наш отель и спросил, нет ли для меня информации. Ничего. Вернувшись в номер, я увидел, что Билл удобно расположился на кровати и раздает карты. Я взял свои и играл, расхаживая по комнате и останавливаясь только чтобы взять очередную карту из колоды. На седьмой сдаче я выиграл, бросил карты на кровать и закурил. Билл посоветовал мне успокоиться. Походив по комнате, я вернулся и сам раздал карты. К тому времени, когда я выиграл во второй раз, я уже слегка остыл и заканчивал игру, сидя на кровати.

Без четверти три я спустился в вестибюль и заплатил портье за следующий день. Когда я вернулся и увидел, что Билл снова раздает карты, то схватил их и порвал в клочья, а потом мы пошли перекусить гамбургерами с пивом.

— Наверное, стоит съездить за нашими чемоданами, — предложил Билл. — Как ты думаешь?

— Давай, — пожал я плечами. — Я сейчас согласен на что угодно.

Мы сели в машину. Билл вел, а я сидел рядом и непрерывно курил, разглядывая в окно прохожих. Два месяца назад я точно так же ехал с отцом. Один из них его узнал и тут же кому-то позвонил. А может быть, сначала проследил за нами до отеля. Один из прохожих на тротуаре. Если бы я знал, кто именно, то, не выходя из машины, схватил бы его за горло и так бы и тащил за собой по асфальту.

Оставив машину на стоянке, мы немного попетляли по улицам и вошли в отель с заднего хода, через химчистку, открытую в воскресенье для туристов. За прилавком сидела симпатичная молодая негритянка в зеленом платье.

— Мы из ремонтной службы отеля, — сказал я, — Проверка технических помещений. Нам надо попасть в подвал.

— Да ради бога, — пожала она плечами.

Я огляделся и сделал вид, что чертовски разозлен.

— Послушайте, леди, я пришел сюда не для того, чтобы играть в «попробуй угадай». По-вашему, я могу запомнить весь отель до мелочей? Где дверь в подвал!

— Вон там, сзади, — показала она. — Только вам придется отодвинуть ту вешалку.

Мы прошли за прилавок и между вешалками с чистой одеждой увидели очертания люка в покрытом линолеумом полу. Я небрежно отпихнул в сторону вешалку, которая нам мешала.

— Поаккуратней с одеждой! — предупредила девушка.

Я, не отвечая, поднял крышку люка и заглянул в темный подвал. Фонарика у нас не было, но теперь отступать было бы подозрительно. Оставалось надеяться, что там есть выключатель.

Я чуть было не прозевал его, спускаясь по лестнице, и не останавливаясь включил свет. Билл топал следом за мной.

Справа находилась широкая пожарная дверь на роликах, покрытая толстым слоем грязи. Вместо замка она была заперта на щеколду, примотанную к скобе куском толстой проволоки. К тому моменту, когда я открутил ее, мои руки были перепачканы в масле, лоб вспотел, и я с отвращением чувствовал, как на него садится пыль.

Отодвинув дверь в сторону, я нащупал на стене выключатель, и тусклая лампочка осветила комнату размером побольше, но такую же грязную. Впереди слышалось гудение какого-то механизма.

Я вернулся к лестнице и окликнул девушку. Она появилась в проеме люка и заглянула внутрь. Стояла она, плотно сдвинув ноги и прижимая руками подол платья, чтобы я не мог под него заглянуть.

— Ну что вам еще? У меня клиент.

— Мы пойдем дальше. Можете закрыть люк.

Она принялась ворчать, что, мол, закрывать за всеми люки — это не ее дело, но я не слушая направился к ожидавшему меня Биллу. Когда я захлопнул за собой дверь, наступила тишина.

Из комнаты в глубь подвала вел низкий коридор с цементными стенами грязно-серого цвета, на которых кое-где белели свежие заплаты штукатурки. В конце коридора была еще одна дверь, слава богу, незапертая. Откатив ее в сторону, мы оказались в относительно чистом освещенном помещении с покрытым старым линолеумом полом и обшарпанным письменным столом, над которым висел календарь с обнаженной красоткой. Гудение стало громче. В комнате никого не было, за исключением кошки, спавшей на полу у стола. Едва мы вошли, кошка тотчас проснулась и быстро юркнула за дверь, из-за которой доносилось гудение. Там ярко горел свет, поблескивая на отполированных перилах металлической лестницы, уходившей наверх. Неподалеку от лестницы в окружении грязных черных механизмов на табуретке сидел человек в белой малярной кепке.

В противоположной стене находилась дверь грузового лифта. Я нажал на кнопку вызова и услышал, как на дне шахты заскрипели старые изношенные машины. Подошел лифт, совсем не похожий на пассажирский — дощатый пол, ограждение по грудь, потолок и дверь из металлической сетки. Мы вошли и, опустив дверь, я нажал на кнопку нашего этажа. Лифт медленно пополз вверх и остановился. Мы вышли, и, перед тем как захлопнуть дверь, я отослал лифт на верхний этаж.

Лифт уехал, и мы по пустому коридору направились к нашему номеру. Где-то звонил телефон. Подойдя поближе, я понял, что это у нас. Прозвонив шесть раз, он умолк.

Мы постояли перед дверью, прислушиваясь. Затем я резко распахнул ее и, пригнувшись, бросился направо, а Билл — налево. Но, как мы и предполагали, в номере никого не было.

Собрав нужные вещи в один чемодан, мы оставили второй на стуле и застелили постели. Внимательно приглядевшись, я понял, что номер обыскивали. Те, кто это делал, были очень осторожны и клали вещи на прежние места, но все же это было заметно. Ничего не взяли, даже ружья.

Закончив сборы, мы вышли в коридор, и я уже вставлял ключ в замочную скважину, когда телефон зазвонил снова. Билл только отмахнулся.

— Нет-нет, — покачал я головой. — Они-то считают, что мы по-прежнему здесь живем. Нам ведь совсем ни к чему, чтобы нас искали где-то в другом месте.

Я вошел в комнату и снял трубку после пятого звонка.

— Келли? — спросил мужской голос.

— Да, — буркнул я, наблюдая, как Билл вносит в комнату чемодан.

— Уилл Келли? Уилл Келли-младший?

— Нет, это Рэй.

— Дай мне поговорить с Уиллом.

— Что мне ему сказать? Кто его спрашивает?

— Тебя это не касается, малыш. Просто позови Уилла, о’кей?

— Нет проблем. Подожди, сейчас дам тебе моего старшего братца.

Я положил трубку на стол и повернулся к Биллу.

— Тут какой-то тип, хочет говорить только с тобой. Но он называет тебя Уиллом.

— О’кей. — Билл подошел к столу и взял трубку. По его виду я понял, что он волнуется, и сказал:

— Какого черта? Все, что от тебя требуется, это выслушать его.

— Ну да, — кивнул он. — Билл Келли… Почему?.. Слушай, приятель, а кто ты такой?.. Ну, и катись к черту. — Билл посмотрел на меня и скорчил гримасу. — Нет, я еще слушаю. — Свободной рукой он сделал жест, показывая, что хочет что-то записать.

Я схватил с журнального столика ручку и лист бумаги и положил перед ним.

— По-моему, это какая-то шутка, — продолжал Билл. — Как, ты сказал, его зовут! Эдди Кэпп? Нет, впервые слышу. — Он усмехнулся мне и сказал в трубку: — Да кто это такой, черт возьми?

Я тоже усмехнулся, раскурил две сигареты и принялся расхаживать по комнате.

— Может, тебе и охота шутки шутить, — тем временем говорил Билл, — а у меня есть дела поважнее. Хочешь оставить свой номер, пожалуйста.

Я подошел к столу и встал рядом с Биллом.

— Да, у меня есть карандаш и бумага. — Все его волнение прошло, и теперь он наслаждался собой и говорил таким тоном, словно разговор ему уже порядком наскучил. — Давай, выкладывай, — сказал он и подмигнул мне.

Я кивнул и рассмеялся.

— Ноль, — повторил Билл, записывая, — пять, девять, девять, семь, ноль. Да, записал. — Он медленно повторил номер. — Может, перезвоню, а может, и нет. Сам пошел… — Билл усмехнулся и повернулся ко мне. — Он бросил трубку.

— И ты клади. Вот тебе сигарета.

— Он не назвался, — начал рассказывать Билл, затягиваясь. — Сказал, что ему надо только дать мне номер телефона. А мы должны сидеть здесь до пятницы, а потом позвонить по этому номеру. Когда я спросил, почему, он ответил, что, может быть, имя «Эдди Кэпп» поможет догадаться.

— А в четверг он выходит из тюрьмы.

— Я знаю.

— Ну-ка, подожди. — Я набрал номер, и после двух звонков записанный на пленку женский голос сказал, что этот телефон временно отключен. Я положил трубку.

— О’кей, надо выметаться отсюда. Наверное, этот тип уже звонит своим дружкам в вестибюле, что Келли вернулись.

Мы заперли дверь, вызвали грузовой лифт и спустились в подвал. Теперь кошка разлеглась на столе и, подняв голову, сонно посмотрела на нас. Справа вдоль стены стояли ящики виски. Мы подошли поближе и огляделись. В небольшом углублении в бетонном полу стояли четыре десятигаллонных пивных бочонка с кранами, от которых вдоль стены тянулись медные трубки. Значит, это было служебное помещение бара, а не винного магазина. Подойдя к лестнице, мы поднялись наверх. Лестница заканчивалась обыкновенной дверью, а не люком, как в химчистке, и, распахнув ее, мы оказались в коридоре между баром и кухней. Вокруг никого не было. Миновав коридор, мы заскочили в туалет, умылись и, пройдя через длинный зал бара, вышли на улицу. Затем повернули за угол и, минут десять покрутившись по узким переулкам, вышли на Западную 44-ю улицу, где на стоянке была припаркована наша машина. Сторож — угрюмый старик в потрепанной кепке — подошел вместе с нами к машине и остановился рядом, глядя сквозь ветровое стекло в кабину.

— Я сильно рискую, ну и черт с ним, — неожиданно сказал он. — Не собираюсь за других делать грязную работу.

Он быстро окинул нас взглядом и снова уставился на ветровое стекло.

— Они нагрели меня на двести пятьдесят монет. И что мне теперь делать, легавым звонить, что ли? Эти легавые сами у них в кармане. Да вы, наверное, и так знаете.

— А в чем дело? — спросил я.

Он продолжал смотреть на машину, его щека подергивалась, словно от нервного тика.

— Просто хочу, чтобы вы были в курсе, только и всего. Почему так вышло. Я отплачу этим подонкам, как раз на двести пятьдесят зеленых. — Он натянул козырек на лоб, огляделся по сторонам и вновь повернулся к нам. — Вчера днем ко мне подошел один парень и показал бумажку с номером вашей машины. Сунул ее мне и сказал, чтобы я позвонил в «Алекс», если эта машина появится. Он подробно ее описал — красно-кремовый «меркюри», точь-в-точь как ваш. Только я не из тех, кто у них на побегушках. Номера у вас не нью-йоркские, вот я и подумал, что вы, наверное, или туристы, или что-то вроде этого, а они хотят задать вам жару. Так что черт с ними, не стал я никуда звонить. Да еще замазал ваши номера грязью.

— Серьезно? — Я обошел вокруг машины. Действительно, и передний, и задний номера были заляпаны грязью, но не целиком, а так, чтобы их было невозможно прочесть полностью. Постарался он на славу. — Спасибо. У вас здорово получилось.

— Лучше бы вам, ребята, возвращаться к себе домой.

Покопавшись в бумажнике, я вытащил десятку и положил ее на капот.

— Возьмите. Надеюсь, это отчасти возместит ваши убытки.

— Хоть вы мне ничего и не должны, но спасибо. — Он быстро скомкал банкноту в кулаке.

— А как зовут этого парня?

— Точно не знаю. Вроде бы слышал, как его назвали Сэлом. Или Солом, сейчас уже не помню. Иногда он крутится поблизости, может, работает где-то неподалеку. Время от времени оставляет на стоянке шикарную колымагу. Мой босс его хорошо знает. Здоровый такой, челюсть прямо как у Муссолини.

— А что такое «Алекс»?

— Агентство по прокату автомобилей рядом с Вашингтон-Хейтс. — Он снова быстро покосился на меня. — Не стоит вам с ними связываться, мистер. Лучше вам линять отсюда подальше.

— Спасибо за помощь.

Он пожал плечами.

— Подождите у тротуара. Я подгоню машину.

— О’кей.

Вскоре он подогнал машину к воротам и, ни слова не говоря, ушел.

Проехав квартал, мы свернули на 39-ю улицу и нырнули в Линкольн-туннель. Машину мы оставили в Джерси-Сити неподалеку от Хадсон-бульвар, а в свой манхеттенский отель вернулись на метро и, распаковав чемодан, приняли душ.

— Теперь ты, наверное, захочешь заняться этим прокатным агентством? — спросил Билл.

— Нет, — подумав, ответил я. — Это было бы похоже на Тихоокеанскую кампанию во время Второй мировой. Брать с боем каждый бесполезный островок на площади в пять тысяч квадратных миль, пока, наконец, не наткнешься на большой остров, который и был тебе нужен? Глупо. Наоборот, мы будем держаться от них подальше. Потому-то мы и сменили отель, а в четверг захватим большой остров.

— Я — за.

Чтобы скоротать время, мы пошли в кино, но мне не сиделось в душном зале, и мы отправились на метро в Бруклин и немного выпили в баре. В четыре бар закрылся, и пришлось возвращаться в отель. Выпить у нас было нечего, и мы легли спать. Я долго лежал в темноте, глядя в потолок.

— Билл, — тихо позвал я, — кажется, я знаю, почему они так суетятся на маленьких островах.

Но он уже спал.

Глава 15

В понедельник днем я позвонил в «Эймингтон». Оказалось, что нас разыскивали и Биуорти, и Джонсон: оба просили перезвонить. Но, поскольку теперь мы знали, что начинать надо с Эдди Кэппа, я решил, что связываться с ними не имеет смысла.

Билл пошел покупать карты и вернулся только через час. Когда я накинулся на него с расспросами, он сказал, что зашел в парикмахерскую и что ему и в голову не пришло, что я буду так волноваться.

Мы сыграли несколько партий в «джин». Я расхаживал по номеру и нервничал: казалось, комната становится все меньше. Когда играть надоело, мы прогулялись по городу, посмотрели фильм в каком-то кинотеатре в Бронксе и на обратном пути заглянули в бар.

Во вторник, исключительно от нечего делать, я позвонил Джонсону. Он был вне себя от ярости.

— Где вы шляетесь, черт бы вас побрал! — с ходу завопил он. — Я тут чуть с ума не сошел. Вы что, переехали?

— Да нет, мы все еще здесь. Просто редко бываем дома.

— Не морочьте мне голову. Я заходил к вам раз десять, чуть было не решил, что до вас добрались те ребята.

— Как видите, нет.

— Они что, вообще не появлялись?

— Нет.

— Вы переехали в другой отель, сукин вы сын!

Я улыбнулся. Было приятно хоть с кем-нибудь поболтать.

— Мы по-прежнему зарегистрированы в «Эймингтоне». Наши чемоданы все еще там. То есть, я хотел сказать — здесь.

— Слушайте, вы можете не говорить мне ваш адрес, но только врать не надо!

— Джонсон, мы по-прежнему в «Эймингтоне».

— Ну ладно, ладно, — раздраженно проворчал он. — Так мне рассказывать, что мне удалось разузнать!

— Как хотите.

— Да, как же! Просто вам охота нервы мне помотать. Так вот, я сократил число подозреваемых до двух человек. Первый — это полицейский по имени Фред Мейн, второй — Дэн Кристи, частный детектив, работает в «Северо-восточном агентстве». Наверняка это был один из них. Я уверен, что в получку Мейн получает два чека, и только один из них легально. А Кристи частенько играет в покер с Сэлом Метаско. Этот Сэл держит в руках всех букмекеров в западной части города.

— Хорошо сработано. Продолжайте в том же духе. — Я не стал рассказывать Джонсону о стороже с автостоянки, потому что он мог выдать его любому, кто пригрозил бы сломать ему руку.

Мы еще немного поболтали, и я обещал ему перезвонить, но не сказал — когда. Попрощавшись с Джонсоном, я начал искать в телефонной книге номер Биуорти, но неожиданно передумал — он бы полез ко мне с расспросами, а я был не в том настроении.

Билл предложил сходить в кино, но я отказался, и мы засели за пиво и карты. Но все же в первом часу ночи я вышвырнул их в окно, и мы пошли в кинотеатр на 42-й улице. В афише было написано, что фильм сделан по популярной бродвейской пьесе «Бой далеких барабанов». Он оказался про гомосексуалистов и о том, какая это тяжкая ноша, но главный герой мужественно нес свой крест, несмотря на все препятствия. Не скажу, что я проникся к нему сочувствием.

В среду мы выписались из обоих отелей, так как решили, что если нас и ищут, то уж во всяком случае не в Нью-Йорке, так что особенно бояться нечего. Добравшись на метро до Джерси-Сити, мы забрали нашу машину и поехали в Платтсбург. Всю дорогу я просидел на заднем сиденье, потому что все еще не мог заставить себя смотреть на шоссе с переднего. Пока мы ехали, я успел просмотреть купленные перед отъездом газеты. «Пост» напечатала заметку о том, что завтра Эдди Кэпп выходит на свободу, и очень сокрушалась по этому поводу, задавая вопрос — а действительно ли Эдди Кэпп полностью заплатил свой долг обществу? Там же была помещена его нечеткая фотография, снятая четверть века назад. В других газетах о Кэппе не было ни слова.

В Платтсбурге мы сняли номер в отеле на Маргарет-стрит, и Билл, просидевший за рулем восемь часов и целых триста тридцать миль, сразу лег спать. Я погулял по городу и остаток вечера просидел в баре — травил армейские байки с парнем, который служил в Японии. Если он не врал, то выходило, что ему в Японии было куда лучше, чем мне в Германии. Если верить мне, то все получалось как раз наоборот.

Утром мы выписались из отеля и проехали оставшиеся пятнадцать миль до Даннеморы.

Даннемора — совсем маленький город. В большинстве подобных чистеньких и аккуратных городков вам и в голову не придет, что здесь может находиться тюрьма. Но тюрьма была тут как тут — длинная высокая стена, тянувшаяся вдоль улицы. Тротуар на той стороне был грязный и весь в трещинах, а на противоположной, где находилось несколько баров с неоновыми рекламами пива «Будвайзер» и «Гинесс», было куда чище.

Мы вошли в один из баров и расположились за стойкой. Билл взял «Будвайзер», я — «Гинесс». Пиво как пиво, ничего особенного.

Внутри царил полумрак, но комната была обшита покрытыми лаком светлыми деревянными панелями, поэтому возникало ощущение, что на самом деле бар не такой уж темный, а просто ты медленно слепнешь. За стойкой стоял широкоплечий коротышка с черными усами. Кроме нас в баре было всего двое посетителей — оба в красно-черных охотничьих куртках и высоких кожаных ботинках. Они были местными и потягивали шотландское виски, запивая его имбирным элем.

«Пост» писала, что Эдди Кэпп станет свободным человеком ровно в полдень, но мы решили подстраховаться и уже с десяти сидели на высоких табуретах у окна, откуда в стене на противоположной стороне улицы была видна металлическая дверь. Я совсем не был уверен, что узнаю Эдди Кэппа — фотография в «Пост» была нечеткой и сделана двадцать пять лет назад, значит, сейчас ему исполнился шестьдесят один год. К тому же он мог оказаться не единственным, кого в тот день выпускали из тюрьмы.

Мы ждали, прихлебывая пиво. Я сидел, выпустив из брюк полы рубашки, и каждый раз, когда я облокачивался на стойку, рукоятка револьвера Смитти больно упиралась мне в ребра. У Билла была точно такая же проблема с «люгером».

В 11.30 напротив бара остановился светло-коричневый «крайслер». Билл повернулся ко мне.

— Это они? Те, кто убил отца?

Я не ответил, пристально глядя на человека рядом с водителем. Я узнал его и начал подниматься с табурета, нашаривая рукоятку револьвера, но Билл схватил меня за локоть и прошептал:

— Не будь дураком. Подожди, пока появится Кэпп.

Я застыл, по-прежнему сжимая револьвер. Та его сторона, что была прижата к животу, нагрелась и покрылась испариной, другая оставалась холодной и сухой.

— Ладно, ты прав, — сказал я, и Билл сразу отпустил меня. — Я сейчас вернусь. — Я расправил полы рубашки и, пройдя мимо посетителей, которые разговаривали с барменом о ловле форели, заперся в туалете. Едва я успел вытащить револьвер из-за пояса, чтобы было легче наклоняться, как меня вырвало. Я прополоскал рот у раковины, но почти сразу же снова бросился к унитазу. Затем, подождав еще пару минут, начал умываться. Над раковиной висело мутное грязное зеркало, и я увидел в нем свое отражение. Я выглядел бледным, очень молодым и растерянным. Дуло револьвера неприятно холодило живот. Я почувствовал себя размазней и плохим сыном.

Вернувшись в бар, я сел на табурет и взял свой бокал, но пить не стал.

— Ничего нового? — спросил Билл.

Я покачал головой и неожиданно почувствовал жуткий голод. Некоторое время я терпел, но потом не выдержал и спросил у бармена, какие сэндвичи у них здесь подают. Он ответил, что у него есть машина, которая может сделать гамбургер за полминуты, и мы с Биллом заказали по парочке. Машина стояла в дальнем конце стойки — это была хромированная инфракрасная духовка.

Я уже доедал свой второй гамбургер, когда дверь в тюремной стене открылась и оттуда вышел пожилой человек без шляпы.

Даже на таком расстоянии было видно, что его серый костюм не из тех, которыми правительство одаривает заключенных, выходящих на свободу, — он выглядел дорогим и сшитым по последней моде. Его черные ботинки были отлично вычищены и блестели на солнце. У него были седые волосы, но лицо издалека было трудно разглядеть — только квадратный подбородок и густые брови.

Как только он появился, я бросил недоеденный гамбургер на тарелку и вскочил.

— Подожди, пока он подойдет к машине, — предупредил Билл.

— Да, конечно, — ответил я и подбежал к двери. Однако Кэпп не пошел к машине, а повернул в другую сторону. Странно, подумал я, ведь это наверняка Эдди Кэпп — подходящий возраст, время освобождения из тюрьмы, дорогой костюм…

«Крайслер» скользнул вдоль бордюра и покатил по улице с той же скоростью, с какой шел Кэпп. Тот даже не оглянулся, скорее всего просто ничего не заметив.

— Что за чертовщина тут творится! — удивленно пробормотал Билл.

— Садись в машину и давай за мной, — быстро сказал я. — Не отставай больше чем на квартал.

Он озадаченно покачал головой и бросился к машине. Бармен и двое посетителей застыли, изумленно глядя на меня. Я вышел из бара и зашагал за «крайслером».

Так мы прошли три квартала, словно участвовали в каком-то дурацком спектакле. Впереди по левой стороне улицы шел Кэпп. За ним на расстоянии в полквартала следовал «крайслер», затем — я, а в квартале от меня — Билл в нашем «меркюри». Судя по выбранному направлению, Кэпп держал курс на автобусную остановку.

Когда мы оказались в тихом квартале, «крайслер» круто свернул на левую сторону дороги и рванулся вперед — было ясно, что водитель задумал сбить Кэппа.

— Берегись! — завопил я и метнулся к «крайслеру». Больная лодыжка не давала бежать быстро.

Услышав мой крик, Кэпп оглянулся; увидев в паре шагов от себя радиатор «крайслера», проворно отскочил назад и, перевалившись через живую изгородь, упал на газон перед чьим-то домом. Залаяла собака. «Крайслер» по параболе вырулил обратно на дорогу. Человек, сидевший рядом с водителем, высунулся из окна и начал палить в меня — совсем так же, как когда-то стрелял в отца. Я заметил, что у него маленькие усики.

Выхватив из-за пояса револьвер Смитти, я прицелился в машину и шесть раз нажал на курок. Голова усатого безвольно поникла, а рука с револьвером повисла вдоль дверцы машины. Водитель резко повернул вправо, и, судя по тому, как расслабленно болталось тело стрелка, он был мертв.

Стоя посреди дороги, я рассмеялся. Когда я служил в Германии всего четвертый день, двое ребят из моей роты затащили меня в публичный дом «Кайзерлаутерн» в Амилянде. Мне было стыдно признаться, что я девственник, и я страшно боялся, что у меня ничего не получится. Проститутка, которую мы «сняли», вела себя настолько равнодушно, что я взбесился и буквально набросился на нее, пытаясь хоть как-то расшевелить. Мои старания оказались не напрасными, и она кончила, чего у нее не было с двумя другими парнями. Возвращаясь на базу в автобусе, я на радостях разбил окно. Вот и сейчас я чувствовал себя точно так же, наблюдая, как «крайслер» сворачивает за угол и исчезает из виду.

Рядом взвизгнул тормозами «меркюри», и в этот момент через пролом в изгороди на тротуар вывалился Кэпп, с трудом держась на ногах и шатаясь. Левая брючина была разорвана на колене. Спасая жизнь, он сделал великолепный для своих лет рывок, но все же возраст давал о себе знать.

Согнав с лица улыбку, я открыл заднюю дверцу «меркюри», бросил на сиденье револьвер, схватил Кэппа за руку и, втолкнув его в машину, залез следом за ним. Черноволосая женщина в цветастом фартуке — видимо, хозяйка дома — подбежала к пролому в изгороди и застыла, глядя на нас. Собака продолжала надрываться. Билл вдавил в пол педаль акселератора, и мы умчались из Даннеморы.

Глава 16

Кэпп оправился от потрясения довольно быстро. Вытащив из-под себя револьвер и повертев его перед глазами, он повернулся ко мне.

— Погано ты стреляешь, парень. Ты снял его только с четвертого выстрела, а следующие две пули потратил впустую.

— У меня только один глаз. Трудно правильно рассчитывать расстояние.

— A-а. Тогда все в порядке. — Он быстро глянул на толстый затылок Билла и заявил: — Если это налет, то вы оба рехнулись. Я никому ничего не должен, ни цента.

— Мы всего лишь хотим задать вам пару вопросов, — сказал я.

Он внимательно посмотрел на меня и усмехнулся. У него были белые вставные зубы, но это шло ему гораздо больше, чем Кришману.

— Интересно, сынок, был ли ты на свете, когда меня посадили?

— Был.

— Тогда тебе очень повезло, что ты так долго прожил. — Он помахал револьвером, держа его за ствол. — Что, если бы я проломил тебе башку этой штукой? Что бы тогда делал твой напарник?

Я спокойно выдержал его насмешливый взгляд.

— Послушайте, нам не до шуток.

Некоторое время он продолжал разглядывать меня, а потом с грустным видом бросил револьвер на пол.

— Я старый человек и собираюсь уйти на покой. — Он откинулся на спинку сиденья, глядя прямо перед собой. Потом перевел взгляд на потолок кабины, притворяясь, что ему плохо. — Жестокий безжалостный мир. Как хорошо, что теперь все это позади.

— Не все.

Он перестал валять дурака и, повернувшись ко мне, сказал ровным голосом, почти не разжимая губ:

— Тогда задавайте свои вопросы и катитесь к черту.

— Почему убили Уилларда Келли? — немедленно спросил я.

На его лице одно за другим промелькнуло несколько выражений — удивление, беспокойство, напряжение, выдававшее лихорадочную работу мысли, и, наконец, полное бесстрастие.

— Черт возьми, что еще за Уиллард Келли такой?

Подняв с пола револьвер, я слегка постучал рукояткой по его колену.

— Говорят, у стариков хрупкие кости.

— Вот еще. Я обзавелся всеми нужными рецептами. Дважды в день принимал по столовой ложке гноя сифилитика. Это новое лекарство для пожилых людей.

— Вам давали читать журналы. Это, конечно, здорово, только повторяю — мне не до шуток. Как ваше колено? — Я вновь стукнул его револьвером, и на этот раз он болезненно поморщился. — Ну так за что убили Уилларда Келли?

— Наверное, кому-то не приглянулся.

Я снова стукнул его, и он схватился за колено. Его руки выглядели старше, чем лицо, — на коже вздувались синие вены, я шмякнут его по руке — и он, со вскриком отдернув ее, прижал к груди. Тогда я опять приложил его рукояткой по колену.

— Ну ладно, сволочь, — прошипел он, — давай, ломай мне кости. Будет даже лучше, если я потеряю сознание.

— Не потеряете. — На этот раз я ударил сильнее. Его лицо побледнело, а вокруг глаз и губ четче обозначились морщины. — Почему убили Уилларда Келли?

Он отвернулся к окну, и я нанес еще один удар, но он оставался в сознании.

Мы выехали из Платтсбурга и через несколько миль наткнулись на поворот с рекламным щитом, расхваливающим дачные коттеджи на берегу озера Чемплейн. Ниже на маленькой табличке было написано: «Закрыто после Дня труда». Значит, сейчас там ни души.

Это были аккуратные белые домики со слегка поблекшей красной окантовкой, стоявшие в ряд вдоль берега озера. Между ними и озером тянулась узкая асфальтовая дорожка. Вокруг никого не было, но на дорожке остались следы шин автомобиля каких-то рыболовов-браконьеров.

Кэпп не хотел выходить на машины, и Биллу пришлось выволакивать его из кабины за волосы. Вытащив его в узкий проход между двумя коттеджами, мы прислонили его к белой дощатой стенке, и он застыл, поглаживая ушибленную левую ногу. Со стороны озера нас закрывали деревья. Билл оценивающе посмотрел на Кэппа и перевел взгляд на меня.

— Помни про Макэрдла, — предупредил он.

— Ладно. Я буду осторожен.

— Про Макэрдла? — переспросил Кэпп.

Я кивнул.

— Да-да, Эндрю Макэрдл. Я начал было задавать ему вопросы, но оказалось, что у него слабое сердце, и он умер, прежде чем сумел ответить. Вот Билл и советует мне обращаться с вами поосторожней.

— Ничего не понимаю, — покачал он головой.

Мы молча ждали, пока он все обдумает. Он стоял, привалившись к стене и баюкая ушибленную руку. Его дорогой серый костюм был порван и измят. Судя по всему, у него сильно болела левая нога, а тыльная сторона левой руки распухла и посинела. Лицо съежилось и покрылось сеткой морщин. Было видно, что он устал, напуган и тщетно пытается придумать, как выпутаться из этой ситуации. Он прекрасно знал, когда можно позволить себе быть смелым, но в то же время понимал, когда надо остановиться.

Он попытался что-то сказать, но закашлялся и, отвернувшись, аккуратно сплюнул мокроту.

— Не могу я вас просчитать, — наконец, признался он. — Думаю, я знаю, кто были те ребята в «крайслере». Вернее, догадываюсь. Но вы двое… вы самые настоящие любители, задаете неверные вопросы… — Он покачал головой. — Кто вас только научил таким подлостям?

— А какие вопросы верные? — спросил я.

Он задумчиво посмотрел на озеро сквозь просветы между ветвями.

— Что ж, хоть и недолго, но я все же побыл свободным человеком.

— Билл, — сказал я, — если сейчас он не заговорит, я убью его на месте, и черт с ним! Вернемся в город и займемся маленькими островами.

— Не нравится мне это, Рэй, — нахмурился Билл. — Мне не хочется никого убивать.

— Будь добр, возьми в машине револьвер и перезаряди его. А пока тебя не будет, дай-ка мне «люгер».

Неожиданно Кэпп расхохотался. Он смеялся как человек, который только что услышал забавный анекдот на пикнике. Мы удивленно уставились на него, а он, указав на Билла, выдавил, задыхаясь от смеха:

— Идиот ты этакий, да ведь ты же Уилл Келли! Ты его сын!

Мы продолжали смотреть на него. Кэпп оттолкнулся от стены и, ухмыляясь, шагнул к нам.

— Какого черта ты не сказал, что ты сын Уилла? А я-то все никак не мог вас раскусить.

— Стоп! — резко прервал его я. — С объятиями придется повременить. У нас по-прежнему к вам вопросы.

Его улыбка несколько померкла.

— Ну ладно, — хмыкнул он.

Теперь он вел себя так, словно и вправду находился на пикнике и сейчас была его очередь рассказывать заранее припасенный анекдот, от которого все животы надорвут.

— Я не знал, что Уилла убили, — сказал он. — Но знаю почему. Он должен был кое-что хранить для меня и дожидаться, пока я не выйду из тюрьмы. Сидеть тихо и держаться подальше от Нью-Йорка. Его убили, потому что он хранил это и потому что меня должны были скоро выпустить.

— Что он для вас хранил?

— Тебя, — усмехнулся Кэпп.

— При чем здесь я?

— Ты больше похож на мать, чем на отца.

Тут я понял, к чему он клонит.

— Ах ты лживый сукин сын!

— Ей-богу, ты больше похож на нее, уж я-то знаю. Видишь ли, дело в том, что твоего отца я лицезрею каждый день в зеркале.

— Вы сошли с ума или держите нас за психов, — засмеялся я. — Или опять решили шуточками заняться?

— Говорю тебе, это чистая правда.

— Да что тут происходит, черт возьми?! — не выдержал Билл.

— Он еще ничего не понял, — сказал я Кэппу. — Но когда до него дойдет, что за чушь вы несете, он разорвет вас на куски. Лучше побыстрее скажите, что солгали.

— Я не лгу.

— Это был неудачный ход, — продолжал настаивать я. — У Билла свои представления о чести.

— Самое время сесть с бутылочкой виски и потолковать, — сказал Кэпп. — Думаю, нам есть о чем рассказать друг другу.

— Черт бы подрал вас обоих! — взорвался Билл. — В последний раз спрашиваю, что тут происходит?

— Кэпп утверждает, что мы с тобой всего лишь сводные братья. Что у нас одна мать, а Уиллард Келли был только твоим отцом.

— И кто же, по его мнению, твой отец? — зло прищурился Билл.

— Если он не дурак, то откажется от своих слов.

— А я скажу, что его отец — я, и это чистая правда, — заявил Кэпп, тоже начиная злиться.

Билл угрожающе нахмурился и шагнул к нему, но я проворно схватил его за рукав.

— Клянусь богом, он вас убьет, — быстро сказал я, — и я нипочем не смогу его остановить.

В этот момент Билл вырвался, и Кэпп поспешно отпрянул к стене.

— Слушайте, — затараторил он, — ваша мать была дешевой шлюхой со Стейтен-Айленда, трахалась со всеми подряд как крольчиха. Она заставила Уилла Келли жениться на ней из-за первого ребенка. Но второй был моим. Я это точно знаю, потому что она прожила со мной полгода в доме на берегу озера Джордж и вернулась к Келли только потому, что я ей приказал.

Билл рванулся к нему, и я повис у него на плечах. А Кэпп продолжал говорить, выплевывая в нас слова, как ошметки грязи:

— Эдит вместе с Уиллом Келли вышибли из Нью-Йорка и приказали не возвращаться. Она не смогла этого вынести и через год перерезала себе вены бритвой.

Билл отшвырнул меня, и я, отлетев в сторону, ударился о ствол дерева.

— Скажи, что ты лжешь, или ты труп! — успел крикнуть я Кэппу.

Кэпп бросил на меня горящий взгляд.

— Тогда тебе придется мстить еще за одного отца, щенок! — рявкнул он Биллу.

Тот взмахнул своим огромным кулаком, похожим на сучковатую деревяшку. Кэпп попытался пригнуться, но не успел и, получив удар в висок, рухнул лицом вниз на траву. Билл склонился над ним, собираясь добить.

Я подскочил к нему и ударил по затылку рукояткой «люгера». Билл упал на колени, застыл, а потом повалился на землю, придавив ноги Кэппа, который медленно отползал в сторону. Я перевернул его на спину, и Кэпп, цепляясь за ствол, с трудом поднялся и замер, обхватив дерево.

Я подошел к нему, сжимая «люгер».

— Что же вы замолчали?

— Сейчас, мой мальчик, дай отдышаться. Я же совсем старик.

— Хватит валять дурака!

Он вздрогнул и, прислонившись лбом к дереву, закрыл глаза.

— Хорошо, хорошо. Всего несколько секунд. Пожалуйста.

Я молча ждал. Наконец он поднял голову и слабо улыбнулся. На лбу остались отпечатки коры.

— Ты очень похож на свою мать, мой мальчик, но характером ты весь в меня. Я рад этому.

Я по-прежнему молчал. Он вздохнул и пожал плечами.

— Ну ладно. Ее звали Эдит Стэнтон. В тридцать четвертом году она уволилась из «Розовой клумбы», что на Стейтен-Айленде. Помнится, тогда она погуливала с Томом Джилли и даже разок залетела от него, но он помог ей сделать аборт. Потом она кочевала из компании в компанию, которые, в общем-то, все друг друга знали. Это было сразу после отмены Сухого закона, и мы снова пытались сколотить организацию. Тогда-то она и познакомилась с Уиллом Келли, и он втрескался в нее по уши. Еще во времена Стейтен-Айленда он был единственным, кто обращался с ней как с леди, и ей это нравилось. Потом она снова забеременела, на этот раз от него, и заставила его на себе жениться. Но ей не хотелось все время сидеть с ребенком, и она снова закрутила со старой компанией. А Келли торчал дома и менял пеленки… Так, по-моему, твой братец приходит в себя.

Я посмотрел на Билла.

— У нас есть еще несколько минут.

— Отлично. Так вот, некоторые женщины расцветают по-настоящему только став матерью, раньше я никогда не обращал на нее особого внимания, но, когда она вновь пошла в разгул, она изменилась… стала выглядеть по-другому, более твердой, уверенной в себе… Не знаю, что это было, с некоторыми порой такое случается. Я взял ее к себе в дом. В принципе, она так и осталась крольчихой, но тем не менее в ней появилось что-то такое, что вызывало интерес… даже не знаю, как это объяснить. — Кэпп замолчал, погрузившись в воспоминания.

— Мне на все это наплевать, — грубо сказал я. — Ближе к делу.

Он вздрогнул, словно его окатили холодной водой.

— Да… в тридцать восьмом у нас возникли кое-какие проблемы. Героин поступал в Штаты через Балтимор, и мы с ребятами собрали в Чикаго совещание — кто будет контролировать Балтимор. Ну… короче, мне пришлось срочно уехать в одно укромное местечко на озере Джордж. С собой я взял только двоих парней, которым можно было доверять, и Эдит. Я сказал, чтобы она приезжала, и она приехала. Мы прожили там полгода, и за это время никто, кроме меня, пальцем до нее не дотронулся. Назад она уехала беременной. Ребенка она назвала Рэймонд Питер Келли. Это было что-то вроде нашей тайной шутки — я снимал дом под именем Рэймонд Питерсон.

Билл застонал.

— Договорим в машине. Пошли.

— Хорошо.

Кэпп отпустил дерево и тут же упал.

— Были времена, когда такая оплеуха ничего для меня не значила, — смущенно сказал он. — Ничего. Абсолютно ничего.

— Охотно верю.

Переложив «люгер» в левую руку, я помог ему подняться, и, опираясь на мое плечо, он сумел доковылять до машины. Внимательно оглядев его, я решил, что он никуда не убежит.

— Я сейчас вернусь. И учтите, при Билле эту историю лучше не повторяйте. Ни к чему вам второй раз нарываться.

Он кивнул. Я открыл заднюю дверцу, и он обессиленно шлепнулся на сиденье, свесив ноги из машины.

Я вернулся к Биллу. Он стоял, согнувшись и опираясь рукой о стену коттеджа. Его лицо было пепельно-серым.

Я похлопал его по плечу.

— Билл, я хочу, чтобы ты кое-что уяснил.

— Отстань от меня, — прохрипел он.

— В нашей машине сидит старик. Если ты убьешь его за то, что он говорит правду, я пристрелю тебя как бешеную собаку. Интересно, что ты сделал, когда тебе сказали, что Энн умерла? Избил человека, который тебе об этом сообщил?

— Иди к черту.

Я отступил в сторону.

— С фактами кулаками не поборешься. Твой отец был гангстерским адвокатом. А мой сидит в машине. А наша мать была не из тех женщин, о которых пишут в журналах для домохозяек.

Билл оттолкнулся от стены и, упав на колени, зарыдал. Я вернулся к машине и сказал Кэппу:

— Он сейчас придет. И ничего вам не сделает.

— Хорошо, — кивнул он, закрыв глаза и положив руки на колени. Тыльная сторона левой ладони распухла еще больше. — Я устал. — Он открыл глаза и посмотрел на меня. — Знаешь, а ведь ты мой единственный ребенок. Во всяком случае, единственный, которого я признал своим. Я рад, что мы наконец встретились.

Я угостил его сигаретой, и мы закурили.

Глава 17

Сентябрь — один из самых красивых месяцев в штате Нью-Йорк. Стоя у машины, я курил и разглядывал окрестности. Сигаретный дым казался ярко-синим в чистом прохладном воздухе. Склон горной гряды, возвышавшейся на западе, был еще по-летнему зеленым, но кое-где уже виднелись красно-коричневые пятна увядающей листвы кленов. Озеро, сверкавшее на солнце между коттеджами и стволами деревьев, выглядело глубоким и холодным. Даже на таком расстоянии я чувствовал запах воды. Далеко впереди за горами, поросшими темно-зелеными соснами, начинался штат Вермонт.

Я избегал смотреть на Кэппа, потому что толком не знал, как к нему относиться. В конце концов, я не был сиротой и всю жизнь прожил с человеком, которого считал своим отцом, а Кэпп, несмотря на то, что был моим близким родственником, по-прежнему оставался чужим.

Немного погодя из-за коттеджа показался Билл, остановился и, не глядя в нашу сторону, вытащил из пачки сигарету. Он долго не мог закурить, словно его не слушались пальцы. Потом, тяжело ступая, он медленно подошел к нам, молча сел за руль и завел мотор.

Я не знал, с кем рядом сесть. На переднем сиденье мне было плохо, но я не хотел, чтобы Билл подумал, что теперь он отрезанный ломоть. Кэпп это сразу почувствовал и улыбнулся.

— Садись рядом с братом. А я устал и хочу размяться.

Я сел в машину и захлопнул дверь. Билл, не поворачиваясь ко мне, спросил:

— Назад в отель?

— Можно и туда.

Когда мы вернулись в Платтсбург, Кэпп сказал, что хочет выпить. Билл отказался и, опустив голову, начал подниматься на второй этаж, а мы с Кэппом, миновав вестибюль, направились в бар. Он назывался «Флейта и барабан». Напитки подавали в красно-сине-белых стаканах, похожих на барабаны времен Войны за независимость.

— Пятнадцать лет капли во рту не было, — проворчал Кэпп. — Что хоть сейчас считается хорошим виски!

— Я не пью хорошее виски, — пожал я плечами.

— Может быть, «Палату лордов»? — спросил проходивший мимо официант.

— Хорошее название, — похвалил Кэпп. — Надо попробовать. Два двойных со льдом.

Когда официант отошел, я сказал:

— Вы просидели в тюрьме больше двадцати лет. Выходит, первые пять вам давали выпивку?

— Меня хотели посадить в Синг-Синг, но у меня были связи. — Он подмигнул. — А в то время в Даннеморе режим был помягче, не такой, как в федеральной тюрьме. — Он скорчил гримасу. — Хотя теперь там точно так же.

Официант принес наш заказ. Кэпп схватил бокал, слегка отхлебнул и закашлялся.

— Совсем забыл вкус. Последний раз я пил так давно, что сейчас как будто пробуешь впервые. Наверное, сам помнишь, что такое первое похмелье?

— Хотите коктейль?

— Что? А, «ерша»? Нет, только не я. Только не Эдди Кэпп. — Пользуясь одной рукой, он вытащил сигарету из пачки. Его левая рука выглядела ужасно. Я чиркнул зажигалкой.

— Мне очень жаль, что я с вами так поступил.

— Ладно, не дергайся. Лучше расскажи мне о Келли. О своем брате. Что-то не похож он на человека, которому здесь место.

— Его жену тоже убили.

— Да? — Кэпп откинулся на спинку стула и довольно кивнул. — Это значит, что они боятся. Испугались старого Эдди Кэппа. Это хорошо.

— Мы нашли парня, который говорит, что сейчас в синдикате начались какие-до раздоры. Потому-то моего отца и убили. То есть Келли.

— Успокойся. Ты думаешь о нем как об отце, ну и называй его так. Ведь отцом для тебя был он, разве нет?

— Вы сидели в тюрьме.

— Что верно, то верно. — Он отхлебнул виски. — Начинаю привыкать, — усмехнулся он и стряхнул пепел с сигареты. — Что касается твоей матери, то не верь тому, что я говорил раньше. Эдит никогда не работала в публичном доме, ничего подобного. Она даже не была профессионалкой.

— Забудем об этом.

— Она была хорошей девушкой, — сверкнул глазами Кэпп. — Подарила мне такого сына.

— О’кей, — криво ухмыльнулся я.

— Так-то вот, — кивнул он в ответ. — И вот что я тебе еще скажу — они потеряли голову от страха. Запаниковали. Мне было достаточно только раз взглянуть на вас с Биллом, чтобы сразу понять, кто из вас сын Уилла Келли. Сразу же. Но они решили не рисковать. Раз они запаниковали, значит, решили свести риск до минимума. Подожди, они еще займутся его ребенком.

— Вы уверены?

— Говорю тебе, подожди и сам увидишь! Ха! — Он развалился на стуле с видом финансиста, попыхивая сигаретой, и его глаза блеснули в полумраке бара. — Но мы им устроим, мой мальчик! Кому нужна эта Флорида!

— Разве что семинолам.

— Да ради бога, пусть забирают. — Он подался вперед. — Знаешь, что я собирался сделать? Я уже было смирился с мыслью, что я никому не нужный старик, которому пора на покой. Я написал сестре, этой фригидной сучке, кроме которой у меня не было никого на свете… написал, чтобы она бросила своего придурка-муженька и уехала со мной во Флориду. У меня ведь было кое-что отложено на черный день да еще проценты за двадцать лет набежали, а? Видишь? Старый Эдди Кэпп едет во Флориду греться на солнышке в ожидании дешевых похорон. И с кем? С моей сестрой, черт бы ее побрал! — Он сердито затушил в пепельнице сигарету. — Семья, семья, семья, всегда одна и та же чертовщина — в организации, у тебя, у меня… Всегда то же самое, черт возьми. Я был готов прожить остаток жизни с сестрой. Ты только подумай, с сестрой! Да я, если хочешь знать, ненавижу ее, она всегда была лицемеркой.

— Я ее видел. По-моему, она несчастлива.

— Осторожный парень! — засмеялся он. — Все-таки говоришь о своей тетке.

— Это правда!

— Так вот, я сдался. Тони, Француз и все остальные писали мне — Эдди, возвращайся скорее, закрутим все по-новой. Как только тебя дождемся, старина, так сразу и начнем. Да, как же, начнем. Я тогда как думал? Я уже старик, пора на покой, ну и черт с ним. На всем белом свете только один родной человек. — Он болезненно скривился. — Какая-никакая, а семья… Где этот чертов официант? Я снова вошел во вкус!

Когда нам принесли по второй порции, Кэпп продолжал:

— Я расскажу тебе о семье. Слушай, когда я впервые увидел тебя, я же не знал, кто ты такой и чего тебе от меня надо. Двадцать два года назад все это казалось очень легким — я выхожу на волю, и мой парень, который уже разменял третий десяток, будет на моей стороне, понимаешь? Но потом я подумал — кто его знает? Ты же был сыном Келли, а не моим. — Он замолчал и поднялся. — Где здесь сортир?

Он спросил дорогу у официанта и ушел, а я сидел и думал: «Этот человек спал с замужней женщиной по имени Эдит Келли, она от него забеременела и родила меня». Я мог понять и поверить в это. Но все равно, то, что он мой отец, как-то не укладывалось в голове.

Тут Кэпп вернулся, залпом допил второй бокал, и мы заказали по третьему. Кэпп глотнул виски и продолжал говорить так, будто и не останавливался.

— Так вот, что касается семьи. Для многих людей, причем самых разных, это имеет огромное значение. И скажу тебе, что если это очень важно для группы людей, то именно она и превращает их в единомышленников. Особенно в Нью-Йорке. Тебе не кажется? Возьмем гангстеров. Ты думаешь, что это жестокие, холодные люди. Нет. Ты не найдешь ни одного, даже самого мелкого рэкетира, который бы не потратил первые заработанные несколько тысяч, чтобы купить дом матери. И обязательно кирпичный. Обязательно кирпичный, только не спрашивай — почему. Это национальная черта, традиция, понимаешь? На национальном уровне всем заправляют уопы, на местном — майки и кайки. Другими словами, итальянцы, ирландцы и евреи. И у них у всех на первом месте — семья, семья, семья…

— Но ведь постепенно все становятся американцами.

— Да, конечно. Поверь, последние несколько лет я только тем и занимался, что читал журналы. Знаю я эти штучки — дескать, если ты стал американцем, то не имеешь корней, ни к чему не привязан и все такое. У тебя нет ни дома, ни традиций, и так далее. И кому какое дело до всяких там кузенов, братьев, родителей? Если только они не богатые, верно?

Мы оба засмеялись.

— О’кей, — сказал я. — Ну и в чем тут разница?

— А разница, мой мальчик, в том, что на свете нет человека, который бы не хотел стать респектабельным. — Кэпп ткнул в меня пальцем с таким серьезным видом, словно ночи напролет размышлял об этих вещах в своей камере. — Ты слышал, что я сказал? Ни один человек на свете не откажется стать респектабельным. Как только человек получает такую возможность, он ее использует. Теперь возьмем иммигрантов — они приезжают в эту страну, и сколько, по-твоему, проходит времени, прежде чем они становятся настоящими американцами! У которых ни корней, ни традиций, которым наплевать на семейные узы и все такое прочее. Так сколько?

Я только пожал плечами, тем более что он сам хотел ответить.

— Три поколения. Первое поколение еще просто не понимает, что с ним происходит. У них странный акцент, они плохо знают язык, они все делают по-другому — одеваются, едят и так далее. Понимаешь? Они не респектабельные. Я не говорю о том, чесаные они или нет, речь идет о том, как к ним относятся окружающие. Их считают чужими, понимаешь? С их детьми то же самое — они, так сказать, серединка-наполовинку — домашнее воспитание, обычаи старой страны. Но в то же время на них здорово влияют школа и улица. Понимаешь? Пятьдесят на пятьдесят. А вот третье поколение вырастает настоящими американцами. Третье поколение может стать респектабельным. Понимаешь, к чему я веду!

— Мне кажется, респектабельность — это не совсем подходящее слово.

— Да черт с ним, — нетерпеливо отмахнулся он. — Главное, ты понял, что я имею в виду. Для этого нужно три поколения. И в третьем практически не бывает преступников. Я говорю об организованной преступности. Но в первом и втором они есть почти всегда. Потому что хоть каждому и хочется быть респектабельным, но многие рассуждают так: «О’кей, раз я не могу стать респектабельным, значит, не могу. Но мне все равно хочется зашибить побольше бабок. У разных типов, про которых пишут в „Сэтэдей ивнинг пост“, денег куры не клюют, и они никого не подпустят к кормушке. А мой свояк перегоняет грузовики с контрабандной выпивкой из Канады и неплохо зарабатывает, а иногда и премиальные бывают, ну и какого черта! Все равно мне не стать респектабельным». Понимаешь?

— Да, — кивнул я. — Я понимаю, к чему вы клоните. Первое и второе поколения — еще не американцы. И у них сильно развито чувство семьи.

— Точно! И тут, мой мальчик, на сцене появляешься ты. — Он склонился над столом. — Говорю тебе, семья для этих людей — все. Если ты убил человека, то его брат убьет тебя. Или его сын — совсем как ты охотишься за теми, кто убил Уилла Келли. А бывает и по-другому — дело улаживают мирным путем, если один из членов банды убил другого. Тогда убийца или тот, кто заказал убийство, выплачивает вдове что-то вроде пенсии. Ну, ты, наверное, знаешь — посылает ей несколько долларов в неделю, помогает платить за продукты или ботинки детям. Понимаешь, да? В Чикаго в конце тридцатых такое пособие получали около сорока вдов.

— Вы сказали, что я имею к этому какое-то отношение.

— Верно, черт возьми, — рассмеялся Кэпп. — Знаешь, не привык я так долго болтать. Это вызывает жажду. И уж совсем не привык к «Королям и лордам», или как его там?

— «Палата лордов».

— Да-да. Я уже чувствую, как мне дало по мозгам, а ведь это всего лишь третья порция?

— Да.

— А давай-ка по четвертой, а?

Мы снова заказали, и он сказал:

— Да, двадцатые годы… славное было времечко. Мы организовались быстрее, чем легавые, — вот что главное.

Мы постоянно опережали их на один шаг. Пока нас не начали шерстить насчет подоходного налога, и, скажу тебе, это было самое настоящее свинство. Жульничество чистой воды. Вот уж кого я не уважаю, так это федеральное правительство — если уж нельзя прихватить человека законным путем, то нельзя, и нечего тут хитрить. К тому же, кто в этой поганой стране когда-нибудь по-честному заполнял декларацию о доходах. По крайней мере до той поры. — Он покачал головой. — Нет, у меня к этим гадам ни капли уважения, потому что они сами же и нарушают законы. Так или иначе, но мы сколотили организацию, и целых тринадцать лет дела шли отлично. А потом Сухой закон отменили и нам пришлось круто, надо было перестраиваться. Когда Солк[6] создал свою вакцину, все эти калеки-попрошайки жутко переполошились — как же, ведь теперь никто не поверит в их байки про перенесенный в детстве полиомиелит — и принялись быстренько придумывать себе другие болезни. То же самое было и у нас. Представь, выпивка снова разрешена и больше никаких прибылей не приносит. Тогда мы переключились на другие вещи — ведь есть еще и наркотики, и игорный бизнес, и шлюхи… Но лучше всего заниматься азартными играми, это самое безопасное. Два других направления — наркотики и проституция — куда хуже, потому что люди, с которыми приходится иметь дело, ненадежны по своей природе. Понимаешь?

Я кивнул, и он, приложившись к бокалу, продолжал:

— Конечно, есть еще и профсоюзы. Тогда там всем заправлял Лепке — всем, начиная от штрейкбрехеров и кончая торговыми ассоциациями и профсоюзными боссами. Но в сорок четвертом его прихлопнул Дэйви. Через четыре года после того, как меня посадили. Честно говоря, я всегда думал, что Лепке его переиграет. Он ведь задал Анастасии больше работы, чем ты себе можешь представить. Списки из пятнадцати, а то и двадцати имен за один раз. Но вскоре события приняли такой оборот, что он только и занимался тем, что подсовывал Анастасии списки людей, которых должна была убрать его группа. Видишь ли, профсоюзы — дело тонкое. Странно, но это единственная область нелегального бизнеса, где все опирается на закон: в них нет ничего незаконного, в отличие от азартных игр и проституции. Здесь нельзя действовать нахрапом. Единственная область, где надо выглядеть законопослушным гражданином и решать все проблемы без стрельбы и кулаков хотя бы потому, что ты там работаешь.

— Но какое отношение все это имеет ко мне?

Кэпп засмеялся, мотая головой.

— Будь я проклят, парень, эта твоя «Палата лордов» здорово бьет по мозгам, прямо чувствую, как она в кровь впитывается… Просто я хотел ввести тебя в курс дела. Как в тридцать третьем Сухой закон отменили, так все и начало разваливаться. Все бросились искать новые способы заработать и пошла грызня… борьба за территорию — кому что достанется. Этот Дэйви здорово осложнил всем жизнь. Да еще федеральное правительство с этим поганым налогом на прибыли. Тогда многие из нас сошли с круга — кто-то умер, кто-то загремел за решетку, а кое-кто вообще отошел от дел. И тут появились люди нового типа. Бизнесмены, понимаешь? Респектабельные. Никакой тебе пальбы, кровавых бань, разборок, вот чего они хотели. Просто обыкновенный бизнес — платишь деньги, никто тебя не трогает, все спокойно занимаются своими делами и никаких проблем. И все притихли. Об этом много писали в сороковых годах. И тут — раз! — несколько лет назад в Аппалачине собирается сходка. Я читал в газетах — все были потрясены. Как будто никто не догадывался, что Организация еще существует. Правда, теперь она называется Синдикатом, и публика решила, что все несерьезно, понимаешь? А тут какой-до тип, который владеет заводом по производству прохладительных напитков, вдруг собирает у себя дома шестьдесят пять человек, и все словно с ума посходили.

— Этот Аппалачин совсем рядом с Бингхэмптоном, — сказал я. — Мне тогда было лет восемнадцать, и мы с ребятами ездили на машине посмотреть на дом Барбары. Кажется, там все и было?

Кэпп снова рассмеялся.

— Теперь ты меня понял? Господи боже мой, зеваки! Люди больше не верят в это. Было время — да хотя бы в тех же тридцатых — когда народ держался от таких мест подальше, потому что боялся, что дело может кончиться стрельбой. А теперь столько лет все тихо и пристойно, что уже даже дети ездят поглазеть на этот дом. — Он грустно покачал головой. — Просто не верится. Да, а ведь было время, когда стоило кому-нибудь только шепнуть, что в городе появились, скажем, ребята Дженны, как мирные граждане запирались на все замки и заползали под кровати. А когда в пятьдесят седьмом шлепнули Анастасию, тоже никто не поверил. В «Дэйли ньюс» была фотография, где он лежит на полу парикмахерской с пятью дырками в груди, но стоило произнести слово «гангстер», и все вспоминали только тридцатые.

— Ко мне это не относится. Они убили моего… отца.

— Да это обыкновенный наемный убийца. Ты никогда его не найдешь.

— Ошибаетесь, уже нашел. Он был одним из тех двоих в «крайслере».

— Тот, в кого ты попал, или водитель?

— Тот, в которого я попал.

Он захохотал, откинувшись на спинку стула.

— Молодчина. Клянусь богом, в тебе много от Эдди Кэппа.

— Да. Мы остановились на пятьдесят седьмом году.

— Подожди. — Кэпп заказал еще виски и, сделав солидный глоток, сказал: — За последние несколько лет вернулся кое-кто из старой гвардии. Одних выпустили, другие приехали из-за границы и так далее. А эти скользкие типы из новых им и говорят: «Знаешь, папаша, мы ведь теперь обходимся без пистолетов. Нам хватает телефонов. Почему бы тебе не заняться чем-нибудь более подходящим, например, написанием мемуаров для комиксов?» И они ничего не могут поделать. В свое время они сами создали эту организацию, а теперь их посылают куда подальше. Они пытаются что-то предпринять, и тут же появляются адвокаты и продажные фараоны. Сейчас уже никто не бросает гранат в окно гостиной, есть куча законных способов приструнить кого надо. Типичные бизнесмены, понимаешь? Иногда, конечно, появляются люди типа Альберта Анастасии, но он не захотел перестраиваться, и его тут же пришили. Или как вышло с твоим отцом. Но сейчас такое редко случается. «Хорошая пресса» — кажется, сейчас это так называется? Хорошая пресса, хорошие связи с общественностью — короче говоря, все тихо и пристойно.

— Мы все еще не добрались до меня.

— А ты, парень, мой самый настоящий туз в рукаве. Я ведь уже говорил — семья. Мы соберем вокруг себя всех стариков, которые сейчас болтаются не у дел и которых такое положение не устраивает. Но они ничего не могут. Среди них нет никого, кто бы мог стать боссом, вот что их останавливает. Они встречались, переписывались, обсуждали и в конце концов выбрали человека, который способен принять на себя всю ответственность. Меня.

Кэпп залпом допил виски и криво усмехнулся.

— Да, я вошел во вкус… Так вот, я не хотел этим заниматься, а собирался уехать во Флориду вместе с Дот. Или без нее, черт бы ее побрал. Но ты — символ. В сороковом году я был готов сделать свой ход. Речь шла не просто о Нью-Йорке, я хотел заграбастать половину Восточного побережья от Бостона до Балтимора. Надо было заняться этим лет на, девять раньше, но я опоздал. Зато теперь у меня есть все. У меня есть поддержка. Черт, да в то время я сам был представителем нового поколения. И в этот момент меня сцапало это проклятое федеральное правительство! Уклонение от уплаты налогов, видите ли! И я сказал кое-кому из ребят: «Когда я выйду, весь пирог — мой». А они мне говорят: «Эдди, двадцать пять лет — это чертовски долго. Когда ты выйдешь, тебе будет шестьдесят четыре». А я ответил: «Они еще вспомнят Эдди Кэппа. И вы тоже вспомните». Они мне: «Конечно, Эдди, кто спорит, но ведь ты будешь стариком. Кто за тобой пойдет?». А я сказал: «Эдит Келли родила мне сына. Когда я выйду, он уже подрастет и встанет на мою сторону». Так и сказал. — Он небрежно кивнул, глядя на дно бокала.

Я махнул официанту, и тот забрал пустой бокал.

Кэпп посмотрел ему вслед и тихо произнес:

— Как, по-твоему, на них это подействует? Семья. Символ, черт возьми, вот кто ты для них, мой мальчик. Символ. Эдди Кэпп внес струю свежей крови. Эдди Кэпп и его сын. Вот почему я им нужен. У них будет символ, который свяжет их вместе.

— Когда отец приехал в Нью-Йорк, чтобы встретить меня, его, наверное, кто-то узнал.

— Конечно. Прошло двадцать два года, ну и что с того? Перед тем, как меня упекли в Даннемору, я посоветовал Уиллу уехать из Нью-Йорка и не возвращаться. Он понял, что я говорю серьезно, и послушался. Он не знал — почему, да и не надо было ему этого знать.

— Он не знал, что я ваш сын?

Кэпп с усмешкой покачал головой.

— Он знал только то, что ты не его ребенок.

Я поспешно глотнул виски, вспомнив, какие были глаза у отца за секунду до того, как он рухнул мне на колени.

— Он даже не знал, за что его убили. Господи, какой кошмар. — Я махнул официанту и почувствовал, что руки меня плохо слушаются. — Он никогда мне ничего не говорил. Я был его сыном. Когда мать умерла, он меня вырастил. Меня и Билла, не делая между нами никаких различий.

Я замолчал, потому что чувствовал — еще чуть-чуть, и расплачусь. Когда официант принес виски, я одним глотком осушил свой бокал и попросил еще.

— Они знали, что я скоро выхожу, — насмешливо прищурился Кэпп. — А увидев Уилла Келли в городе, запаниковали по-настоящему. И решили, что пора избавиться от Келли и его сыновей. Они не могли рисковать и оставлять в живых символ, который столько значит. — Он кивнул. — А это до сих пор значит многое.

Я передал ему зажженную сигарету и закурил сам. Подошел официант с нашим заказом. Держа сигарету в правой руке, Кэпп левой взял бокал и вдруг, вскрикнув, уронил его на стол. Лицо его резко осунулось и побледнело.

— Господи, — простонал он, — я совсем забыл про руку.

— Дайте взглянуть.

Рука посинела и распухла, а опухоль стала совсем лиловой.

— Черт с ним, потом доскажете. Вам надо к врачу.

— Я же ничего не чувствовал, — удивленно сказал он. — Пока не взял бокал.

Официант с раздраженным видом вытирал салфеткой залитую виски клетчатую скатерть. Мы расплатились, вышли в вестибюль и узнали у портье адрес ближайшего врача и как туда добраться. Оказалось, что это совсем рядом, на этой же улице.

Осмотрев руку Кэппа, врач сразу вскрыл опухоль, чтобы остановить внутреннее кровоизлияние, и забинтовал ее, предупредив, что он сможет владеть ей полностью только через пару недель. Все это время каждый день надо менять повязку и первые три-четыре дня ежедневно показываться врачу. Поскольку Кэпп все еще хромал, доктор осмотрел и его колено и сказал, что ничего серьезного, обыкновенный синяк. Кэпп объяснил, что налетел на кресло, а поскольку от нас обоих разило спиртным, доктор прекратил дальнейшие расспросы.

Мы вернулись в отель и поднялись в номер. Билл лежал на кровати, сжимая «люгер» в правой руке. Его лицо было залито кровью, вытекшей из пулевого отверстия в центре лба.

Глава 18

Расследование проводили трое полицейских. Один был местный детектив в штатском, этакий полусонный клоун, непрерывно жевавший табак, второй, похожий на хорька, страдающего манией величия, оказался представителем окружной прокуратуры. Третий был из полиции штата — седой человек с восточным разрезом глаз.

Я сказал, что два месяца назад жена Билла погибла в автомобильной катастрофе, а еще месяц спустя убили нашего отца, и с тех пор он постоянно находился в депрессии. «Люгер» хранился у него уже несколько лет, но я и не подозревал, что он захватил его с собой в поездку. Мы решили совершить путешествие по штату, чтобы попытаться отвлечься от переживаний, но состояние Билла становилось все более подавленным, и вот… он покончил с собой.

Местный фараон принял мою версию целиком, не задавая вопросов. Типу из прокуратуры пришлась бы по вкусу история покруче, но ему было лень копаться в этом деле. Детектив из полиции штата не поверил ни единому слову, но скорее всего он приехал лишь затем, чтобы занести описание моей внешности в картотеку.

В конце концов следствие пришло к выводу, что это самоубийство. С моей точки зрения, это была жалкая пародия на следствие, не говоря уже о том, что Билл никогда бы не застрелился. До этого он бы просто не додумался.

Местный блюститель закона вызвал местного гробовщика, который вполне мог быть его братом или свояком. Увидев меня, тот потер руки — мы оба знали, что он обдерет меня как липку и я ничего не смогу с этим поделать.

В четверг вечером я вышел из отеля и надрался. Сначала я допоздна шатался по барам, а потом непонятно как оказался у авиабазы и затеял драку со штабным сержантом. Тут откуда ни возьмись появился тот самый детектив из полиции штата, затолкал меня в свой серый «форд» и отвез назад в отель. Перед тем, как я вышел из машины, он сказал:

— Не вздумай делать того же, что твой брат.

— И что же он, по-твоему, сделал, умник ты этакий?

— Точно не знаю, но, что бы это ни было, считай, что тебя предупредили.

— Пошел ты к черту! — Я с силой хлопнул дверцей и ушел. Больше я его не видел — если у него и были какие-то подозрения на мой счет, то либо они не оправдались, либо он сдался.

Запершись в номере, я лег в постель и долгое время не мог сообразить, что здесь не так, а потом догадался: я не слышу, как на соседней кровати дышит Билл. Я прислушался. Точно, не дышит. Бедный старина Билл.

Однажды мне попался сборник рассказов писателя-фантаста Фредрика Брауна. В одном из них он цитирует сказку о крестьянине, который идет домой через страшный лес и говорит себе: «Я хороший человек и никому не сделал ничего плохого. Если дьяволы могут причинить мне вред, то в мире нет никакой справедливости». И тут хриплый голос у него за спиной произносит: «А ее никогда и не было».

Писатель не указал, как звали того крестьянина, но я уверен, что его звали Билл.

Жаль, что я не мог поговорить с Кэппом, но мы с ним решили что, пока от меня не отвяжется полиция, нам следует держаться друг от друга подальше. Его присутствие только осложнило бы обстановку, поэтому я сказал, что был один, когда нашел Билла.

Я встал, включил свет и вышел на улицу, но все бары в Платтсбурге были уже закрыты. Тогда я вернулся в номер и, погасив свет, закурил и сел на кровать. Каждый раз, когда я затягивался, комната озарялась тусклым красноватым светом, и казалось, что покрывала на соседней кровати тихонько шевелятся. Докурив сигарету, я снова включил свет и лег спать.

В пятницу днем из Бингхэмптона приехал дядя Генри, и мы крупно повздорили. Он настаивал на том, что тело Билла надо отправить домой, а я хотел похоронить его здесь и как можно скорее. Билла больше не было, от него остался только безжизненный кусок мяса.

В конце концов последнее слово осталось за мной, поскольку я взялся оплатить все расходы на похороны. Потом у меня вышла стычка с пастором по фамилии Уоррен, который утверждал, что раз Билл покончил жизнь самоубийством, то не может быть похоронен на освященной земле.

— Святой отец, полицейские в вашем городе полные идиоты. Билл не убивал себя.

— Простите, но официальная версия…

— Вы когда-нибудь слышали о конституции? — перебил я. — Церковь отделена от государства. — Потом я добавил еще кое-что, и он на меня страшно разозлился. Дядя Генри был поражен и, когда пастор ушел, сказал:

— Пойми, у церкви свое отношение к самоубийству и это…

— Если вы еще хоть слово скажете о самоубийстве, я запихну вам в глотку распятие.

— Если бы только был жив твой отец… — И так далее.

В субботу шестеро могильщиков вынесли гроб с телом Билла из похоронного бюро, не останавливаясь у церкви, перевезли его на зеленый холм с видом на озеро Чемплейн и положили в могилу, которую священник не окропил святой водой. Придется моему брату обойтись дождем, посланным Господом.

Мы с дядей Генри были единственными на похоронах, кто знал Билла при жизни. К нам подошел хозяин похоронного бюро и поинтересовался, не желаем ли мы, чтобы он произнес небольшую прощальную речь? До этого момента я и не подозревал, что у человека может быть столь вопиющее отсутствие такта. Я холодно посмотрел на этого наглеца и сказал:

— Нет, ни за что.

После похорон я поставил машину Билла в платный гараж и договорился об обслуживании. Теперь она была моей, но я не имел права ее водить, пока она не была перерегистрирована на мое имя, что, впрочем, не должно было занять много времени. Никто не имеет права разъезжать на машине, зарегистрированной на имя умершего.

Дядя Генри вернулся в отель вместе со мной.

— Когда собираешься домой?

— В Бингхэмптон? У меня там больше нет дома.

— Если хочешь, живи у нас. Твоя тетушка Агата будет очень рада.

— Я сейчас вернусь, — сказал я, заперся в ванной, сел на пол и заплакал как ребенок. Мне и хотелось вновь стать маленьким. Пол ванной был выложен мелкими шестиугольными кафельными плитками. Я посчитал плитки, чтобы успокоиться, немного погодя встал, умылся и вышел. Дядя Генри, стоя у окна, дымил сигарой.

— Простите, — сказал я. — Я был не в духе. Спасибо вам, что приехали.

— Тебе пришлось нелегко.

— Наверное, пока что мне не стоит возвращаться в Бингхэмптон.

— Ты сам себе хозяин, Рэй. Но знай, что мы всегда будем рады тебя видеть.

— Спасибо.

Мы замолчали. Он явно хотел что-то сказать, но не знал, с чего начать. Я ничем не мог ему помочь, поскольку не представлял, чего он хочет. Наконец, он откашлялся и спросил:

— Как быть с Бетси?

— С кем?

— С дочкой Билла. Она живет у нас.

— Господи, я совсем про нее забыл.

— Мы хотим ее удочерить. — Он помолчал, но я не знал, что сказать на это. — Ты не возражаешь?

— Конечно, нет. А почему вы спрашиваете?

— Но ведь ты же ее дядя. Ее ближайший родственник.

— Я никогда ее не видел. К тому же у меня ничего нет — ни дома, ни денег.

— Тогда я начну оформлять документы. Возможно, тебе придется кое-что подписать, точно не знаю. Как мне тебя найти?

— Я напишу, когда устроюсь.

— Хорошо. — Он снова откашлялся. — Наверное, мне пора. Не хотелось бы ехать поздно ночью.

Я проводил его до машины.

— Да, и вот что еще, — сказал он. — Дом Билла…

— О, Господи боже мой, только не сейчас! Давайте как-нибудь в другой раз. Оставьте меня в покое!

— Да, конечно, ты прав. Обязательно пришли мне свой адрес, а я пока обо всем позабочусь.

Он уехал, а я отправился в ближайший винный магазин и попросил две бутылки «Старого мистера Бостона», лишь потом вспомнив, что вторую покупаю по привычке для Билла. Все же я взял обе, вернулся в отель, сел по-турецки на кровать, закурил сигарету и задумался. Мало-помалу я почувствовал себя легче. Как раз настолько, чтобы снова обращать внимание на свои мысли.

За окном постепенно темнело, а я с трудом пытался нащупать какое-то окончательное решение. В начале десятого в дверь постучал Кэпп.

— Твой дядя уехал?

— Да, сегодня днем.

— Я наблюдал за отелем. За тобой никто не следит. Наверное, их устроила версия о самоубийстве.

— А вас?

— Чушь собачья! Конечно, нет. Как и тебя. Если это сделал профессионал, то нынче они стали работать куда более небрежно, чем в мое время.

— Я знаю.

Он ткнул пальцем себе в лоб.

— Не тот входной угол пули. Понимаешь, что я имею в виду? Я сразу это просек. Слишком высоко.

— Вы правы.

— Что ты пьешь! Я принес «Палату лордов». — Под мышкой Кэпп сжимал коричневый пакет и теперь, вытащив оттуда бутылку, протянул ее мне. — Будешь?

— Нет, я уж лучше продолжу свою.

Я снова сел на кровать, а он в кресло в углу комнаты.

— Ну что, Рэй, не хочешь поговорить?

— Да, наверное.

— Прежде чем мы нашли Билла мертвым, я собирался задать тебе вопрос. Ты сам знаешь — какой.

— Думаю, да.

— Рэй, я хочу сделать свой ход. Как только я подыщу себе базу, я собираюсь кое-кому позвонить и сказать, что они могут на меня рассчитывать. И первое, о чем меня спросят, будет: «Твой сын с тобой?» Что мне им ответить?

Я промолчал, рассматривая этикетку на бутылке. То, что я пил, было семидесятиградусной крепости.

Кэпп немного подождал, а потом быстро заговорил, словно пытался опередить меня, если я все-таки решу отказаться.

— Слушай, Рэй, я тебе объясню сложившуюся ситуацию. Это все равно случится, либо так, либо этак. Сейчас люди возвращаются и выбирают, на чью сторону встать. Что бы ты ни сказал, твое «да» или «нет» не будет иметь решающего значения, понимаешь? Это все равно произойдет. — Он наставил на меня палец. — Есть только одно отличие, если ты скажешь «нет». Только одно. Эдди Кэпп не будет заправлять делами в Организации. Не знаю, кто это будет, но только не Эдди Кэпп. А я, как и планировал раньше, заберу свою сестру и уеду во Флориду.

— Я слышал, что там неплохо.

— Это и есть твой ответ? — нахмурился он.

— Пока еще не знаю. Продолжайте говорить.

— Хорошо. Ты мне нужен. То есть, я хочу сказать, не только для этого, понимаешь? Черт возьми, ведь ты же мой сын. Раньше я никогда не думал о тебе с этой точки зрения, но потом меня как будто осенило. Когда меня посадили, ты был… ну, понимаешь, маленьким комочком в колыбели. Да я и видел-то тебя всего три-четыре раза. Ты тогда был никем, понимаешь?

— Но теперь ваше сердце наполнилось отцовскими чувствами.

— Да. А стакан мой, наоборот, опустел. — Он подлил себе виски из своей бутылки. — Я и не надеюсь, что ты почувствуешь то же самое по отношению ко мне. Черт возьми, сам знаю, что отец из меня никакой. Но, клянусь богом, эта мысль меня потрясла. То, что ты мой сын, понимаешь?

— Да, понимаю. Забудьте, что я вам тогда говорил, я и не собирался перед вами выпендриваться.

— Ну конечно, черт возьми. Но, видишь ли, существуют две причины, по которым я хочу, чтобы ты был рядом со мной. Во-первых, потому что ты мой сын, тут все ясно. И, во-вторых, если ты будешь со мной, я смогу сделать свой ход. Поверь мне, Рэй, из этой нью-йоркской операции можно извлечь огромную прибыль. Особенно в наше время.

Я жестом остановил его.

— Секунду, вот что я вам скажу: для меня это не имеет значения, мне на это абсолютно наплевать. Плевать я хотел на какую-то там нью-йоркскую мафию. Если вы встанете во главе организации, я не собираюсь становиться вашим наследником.

— Если ты так считаешь…

— Да, считаю. Еще какие-нибудь доводы у вас есть?

— Все зависит от того, что ты собираешься делать дальше.

— В каком смысле?

— Ты все еще хочешь отомстить за Уилла? Если да, то ты должен держаться меня. Потому что мы выступим против одних и тех же людей. — Он одним глотком отпил полстакана. — Все зависит от того, хочешь ты этого или нет.

— Хочу. — Потянувшись к столику, я взял свою бутылку. Стакан был мне не нужен, и я бросил его на кровать Билла. Прихлебывая из горлышка, я начал говорить, не сводя взгляда с Кэппа. — Я уже об этом думал. Прямо здесь, когда уехал дядя. Пытался решить, что мне с собой делать. Хотите знать, до чего я додумался?

— Конечно, хочу, ясное дело. В смысле, именно этого я и хочу, понимаешь?

— А придумал я вот что. Начнем с того, что у каждого человека должен быть либо свой дом, либо цель в жизни. Вы понимаете? Либо место, где жить, либо занятие по душе. Если у него нет ни того, ни другого, он просто начинает медленно сходить с ума. Или теряет уважение к себе, как какой-нибудь бродяга. Или спивается, или кончает жизнь самоубийством, или еще что-то вроде этого, неважно. Главное то, что он должен иметь хотя бы одно из того, что я перечислил.

— О’кей, я все понял, — перебил меня Кэпп. — У меня было то же самое, когда я решил жить с сестрой. Если у меня не было цели в жизни, то должен был быть хотя бы свой дом. Я тебя отлично понимаю.

— Это хорошо. Теперь возьмем меня — я был просто пацаном, только и всего. У меня всегда был родной дом. Даже когда я служил в Германии, то всегда знал, что у меня есть дом в Бингхэмптоне на Бербанк-авеню, где живет мой отец. А потом его убили, и теперь у меня больше нет дома. Но вместо этого у меня появилась цель. Отомстить. Разделаться с убийцей моего отца. Вполне достойная цель, верно?

— Еще бы.

— Я тоже так думал, и тут появляетесь вы и говорите, что мой отец — это не мой отец. Что же получается, отомстить за приемного отца — это то же самое, что и за родного? Нет, не то же самое.

— А как же твой брат?

— Мой единоутробный брат. Подождите, я хочу показать вам ход моих рассуждений. В настоящее время я плыву по течению. У меня нет ни дома, ни семьи, только жалкое подобие цели. Чтобы продолжать мстить за отца, который мне не отец. Отомстить за невестку, которую ни разу в жизни не видел. Защитить племянницу, до которой мне нет дела. Помочь вам совершить этот дворцовый переворот, от которого я ничего не выиграю. Даже за глаз мне не рассчитаться, потому что его уже не вернуть. Спасти свою жизнь, которая ничего не стоит, поскольку лишена всякого смысла. Отомстить за своего сводного брата, единственного человека на свете, с которым у нас была общая кровь?

— Ну ладно, и что же в этом плохого?

— В том, чтобы отомстить за Билла? Мне этого недостаточно. Это не может быть целью жизни. — Я приложился к бутылке и достал сигарету. — Во всем этом есть только одна цель, ради которой стоит постараться. Да и то она ведет в тупик.

Кэпп заерзал в кресле.

— И что это?

— Где-то в Нью-Йорке живет человек, который указал на меня пальцем и сказал: «Отберите дом у Рэя Келли». Разумеется, это сделали другие, но они всего лишь как бы продолжение этого пальца. А я хочу оттяпать его напрочь! Не потому, что его хозяин приказал убить моего приемного отца, сводного брата и его жену. И не потому, что он лишил меня дома. Просто он не оставил мне другого выбора, кроме как убить его.

Кэпп нервно засмеялся.

— Согласись, Рэй, ведь мы вернулись к тому, с чего начали, верно?

— Убить человека, который уничтожил того Рэя Келли, каким бы я мог стать? Нет, Кэпп, это не то же самое.

Он допил виски и сразу налил себе еще.

— Какого черта, Рэй?! Что бы ты там ни говорил, но ты против тех же людей, что и я. Против тех, кто руководит нью-йоркской организацией. Правда, по разным причинам. Ну и подумай сам, стоит ли бороться с ними в одиночку?

— У меня на это личные причины.

— Но мы можем объединиться. Я помогаю тебе, ты — мне.

— Что ж, прекрасно. Как зовут человека, который отдал приказ?

— Что?

— Как зовут человека, который приказал убить Уилла Келли?

— Откуда я знаю, черт возьми?!

— Кэпп, вы хотите получить корону. В таком случае вы должны знать, у кого она сейчас.

— Ну да, как же! Ты хоть представляешь, что это за организация? Это может быть любой из полудюжины шишек. Я же не знаю, кто именно.

— Тогда, Кэпп, я предлагаю вам честный обмен. Я даю вам две недели, а вы называете мне имя. Думаю, этого времени вам хватит с лихвой. Люди, которых вы хотите склонить на свою сторону, сначала пожелают посмотреть на меня, но не более того. Как только вы организуетесь, они будут слишком заняты, чтобы задумываться о том, куда я делся.

— Ты серьезно? Значит, ты останешься, пока мы не уладим наши дела?

— Я останусь только на две недели. До… какое сегодня число. Так, в четверг было пятнадцатое, стало быть, сегодня семнадцатое. В сентябре тридцать дней… О’кей. Я ухожу в субботу, первого октября.

— Но до этого будешь делать вид, что ты со мной, так?

— Да.

— Что ты мой сын и наследник, так? Чтобы эти парни не сомневались, что, когда я сыграю в ящик, на трон сядешь ты, так?

— Да, буду делать вид. А от вас требуется только назвать мне имя.

— Назову. К первому октября я узнаю, кто из шишек приказал убить Уилла.

— Мы так не договаривались, Кэпп.

Он вскочил, со стуком поставив пустой стакан на комод.

— Черт побери, я же не знаю, кто из них это сделал! Да пойми ты, Рэй, я знаю только, что это был один из шести или семи человек. Я мог бы назвать тебе любое имя, и ты бы купился на это как маленький, сам ведь знаешь. Но сейчас я даже не представляю, кто это был, и стараюсь играть по-честному. Я сам хочу, чтобы ты его пристрелил! Это же мне только на польз у, понимаешь?

— Ну хорошо, я вам верю.

— К тому времени, когда ты захочешь уйти, я точно буду знать его имя. Даю слово.

— Хорошо.

— Тогда пожмем друг другу руки.

Я выполнил его просьбу, а когда он ушел, допил вторую бутылку.

Глава 19

В понедельник днем мы уехали из Платтсбурга, но еще в пятницу Кэпп перевел в местный банк кучу денег из Нью-Йорка и Джерси и тут же снял их со счета. Утром в понедельник мы зашли в местное отделение магазина «Кадиллак» — «Олдсмобиль» — «Бьюик», и Кэпп купил «кадиллак» прямо из демонстрационного зала, заплатив наличными. Вести пришлось мне, потому что у него не было водительских прав. Я все больше начинал привыкать управлять машиной с одним глазом и постепенно приспособился нажимать на акселератор правой ногой.

Из Платтсбурга мы направились на юг к Лейк-Джорджу, где Кэпп арендовал дом на восточном берегу озера. Он сказал, что дома с южной и западной сторон ему не нравятся, поскольку распланированы совсем не так, как он привык.

Дом, большой белый особняк, стоял на крутом берегу озера в окружении зарослей вечнозеленого кустарника. По верху склона мимо летних коттеджей тянулась грунтовая подъездная дорожка, которая заканчивалась у дома площадкой, рассчитанной на две машины. Выйдя из «кадиллака», мы перешли дорожку и остановились у живой изгороди, отмечавшей границу участка. В изгороди была калитка, а рядом на столбике торчал почтовый ящик с надписью «М-р Рид». Мы сняли дом через агентство, которое сдавало дом Ридов после окончания сезона летних отпусков. Остальные коттеджи между дорогой и озером в это время года пустовали.

Пройдя через калитку, мы поднялись по деревянным ступенькам к двери, затянутой мелкой проволочной сеткой. С этой стороны дом казался совсем небольшим — всего один этаж и маленькое крыльцо с пустыми ящиками из-под пива и прохладительных напитков, составленных в штабель у стены. Но на самом деле это был всего лишь верхний этаж из трех: остальные два располагались ниже по склону.

Внутри было три просторных, заставленных плетеной мебелью комнаты, пол которых был покрыт соломенными и бамбуковыми циновками. Окна были завешены длинными темно-красными гардинами. Там, где комнаты соединялись проходами в виде арок, циновок не было, и тщательно натертые воском полы блестели. На этом же этаже находилась и ослепительно белая кухня, похожая на операционную для лилипутов, окно которой выходило на подъездную дорожку. В самом центре кухни в полу был прорезан широкий люк, обнесенный перилами, через который по широкой лестнице на черных резиновых роликах можно было спуститься на средний этаж.

Он состоял из четырех спален со стенами, обшитыми панелями из орехового дерева, и маленькими зелеными занавесками на узких окнах, из которых открывался вид на озеро и косогор. Боковая дверь выходила на тропинку, сбегавшую вниз по склону от дороги к озеру.

Рядом с ней начинался обшитый сучковатыми сосновыми досками коридор, ведущий на нижний этаж, где располагались кладовые, лодочный сарай и второе крыльцо. Возле лодочного сарая была устроена квадратная деревянная пристань. Весь дом с трех сторон окружали деревья, а задняя стена была обращена к озеру.

Телефон не работал, но в тот день было уже слишком поздно заниматься этой проблемой. На следующее утро мы съездили в город и попросили телефонную компанию включить наш номер. Ночью заметно потеплело, и, перед тем как вернуться, я купил себе плавки.

Все это время мы почти не разговаривали. Кэппа переполняли радужные планы, а я уже начинал терять терпение. Примерно то же самое я испытывал, когда надиктовывал свой рассказ на магнитофон у Биуорти; только вот тогда потерпеть пришлось не больше получаса, а сейчас — две недели. Я сильно сомневался, что столько здесь выдержу. Меня удерживала лишь твердая уверенность в том, что если бы я, рыскал по Нью-Йорку, пытаясь самостоятельно узнать нужное имя, то это заняло бы гораздо больше времени. Вспоминая, как я говорил Биллу о своем нежелании ввязываться в «тихоокеанскую кампанию», я чувствовал, что у меня по-прежнему не остается другого выхода.

В спальне, которую я для себя выбрал, был шкаф с большим зеркалом на двери. Переодеваясь для купания, я случайно заглянул на свое отражение и впервые за два с половиной месяца, прошедших после аварии, увидел себя в полный рост.

Обе ноги от голеней до лодыжек были иссечены шрамами, а правая лодыжка была слишком тонкой и больше походила на отрезок водопроводной трубы, чем на часть человеческого тела. В ней не хватало пары костей, и врачам пришлось буквально «конструировать» ее заново. Также полно шрамов было на правом плече, на животе и над правым коленом.

Я распахнул дверцу шкафа так, чтобы зеркало было повернуто к стене, и пошел купаться.

Теплая погода продержалась до конца первой недели. Я много плавал, всегда один. Большую часть времени Кэпп просиживал на телефоне, сделав множество междугородных звонков — в Нью-Йорк, Майами, Сент-Луис и другие города. Через пару дней лавиной посыпались ответные звонки, и каждый раз, встречая меня, он ухмылялся и подмигивал. Но разговаривали мы мало. Я толком не знал, чем он занимается, да и все равно меня это не интересовало. Он был слишком занят своими планами, и болтать со мной ему было просто некогда.

Мы основательно запаслись «Палатой лордов», и обычно я видел его с бокалом в руке. Он непрерывно дымил сигарами, и его голос стал сиплым, но выглядел он очень довольным.

Воздух по-прежнему был теплым, но вода в озере уже остыла. Меня это не особенно беспокоило. Хотя я не мог плавать так, как раньше, поскольку искалеченная нога затрудняла координацию движений, получалось все равно неплохо.

Постепенно я приучил себя купаться каждый день. Обычно я заплывал как можно дальше, а потом переворачивался на спину и отдыхал, набираясь сил для возвращения. Иногда у меня появлялась шальная мысль нырнуть и пойти ко дну, но всерьез об этом я никогда не задумывался.

Говорят, что армейская служба состоит из беготни и ожидания. То же самое и в авиации. Помню, во время службы мы часто из-за этого злились. Вскакиваешь по тревоге, запрыгиваешь в грузовик, а потом два часа сидишь и ждешь, когда дадут команду выступать. Сейчас я чувствовал себя точно так же, за исключением того, что на сей раз проделывал это по своей воле.

Мне не терпелось начать действовать, но в то же время не хотелось, чтобы все закончилось слишком быстро. Едва это произойдет и я выполню задуманное, мне будет больше нечем заняться. Разве что отправиться ко дну.

Засыпал я с трудом и на этот случай всегда держал под кроватью бутылку виски. Никогда не гасил в спальне на ночь свет. Порой лежал часами, бесцельно глядя в потолок. Меня все раздражало. То, что я проделывал с самим собой, было ничуть не лучше того, что сотворили со мной гангстеры. Но я уже никак не мог вернуться назад в 12 июля, последний нормальный день в жизни Рэя Келли. Оставалось надеяться, что если я не буду сидеть сложа руки, то рано или поздно мне удастся найти выход из сложившейся ситуации.

В конце недели ко мне явился Кэпп и сказал:

— Нам надо съездить в город и сделать кое-какие покупки. Я составил список. В понедельник, а может, и во вторник, к нам нагрянут гости.

Мы накупили кучу продуктов, море пива и «Палаты лордов», а вдобавок четыре армейские походные койки, дешевых одеял и подушек. Когда мы вернулись, телефон надрывался вовсю. Он продолжал трезвонить и весь уик-энд. Кэпп изжевывал сигары в клочья. Теперь с его лица не сходила победная улыбка. Я ему даже завидовал.

В воскресенье резко похолодало. С севера неожиданно подул ветер, и вода в озере стала свинцово-серой. Солнечные лучи больше не падали на соломенные циновки. Резкие порывы ветра гнали облака на юг. Мы закрыли окна и включили во всех комнатах электрические обогреватели.

Я натянул свитер и отправился прогуляться по раскисшей дорожке. Было тихо. Земля под кустами пропиталась водой и стала темно-коричневой. Я подумал, что хорошо бы было до конца жизни вот так беззаботно бродить среди деревьев. Мне захотелось стать индейцем и жить здесь в те времена, когда сюда еще не пришел белый человек.

Когда я уходил из дома, телефон звонил; когда я вернулся, он продолжал надрываться. Тогда я вынес на пристань шезлонг и просидел там до самых сумерек. К вечеру телефон умолк.

В понедельник начали прибывать первые гости. Это случилось днем. Мы сидели на кухне и пили виски и вдруг услышали, как снаружи коротко прогудел автомобильный клаксон. Я посмотрел в окно на подъездную дорожку и между кустами увидел боковые окна машины и профиль человека в шоферской фуражке.

— Кто-то приехал, — сказал я Кэппу.

Он обошел вокруг стола и встал рядом со мной.

— Пойди узнай кто.

Спустившись по ступенькам, я подошел к воротам и остановился у машины — жемчужно-серого «кадиллака». На заднем сиденье развалились трое. Шофер с крупным мясистым носом неподвижно застыл, положив руки на руль и не глядя на меня. Я остановился у заднего окна и наклонился. Тот, кто сидел в середине, сказал:

— Мы к Эдди Кэппу.

— Он хочет знать, кто вы такие.

— Ник Ровито.

Я вернулся в дом и слово в слово передал Кэппу наш разговор.

— О’кей, — кивнул он и, выскочив на крыльцо, радостно крикнул: — Эй, Ник!

Из машины заорали в ответ:

— Это ты, старый сукин сын?! — Захлопали дверцы, и шофер съехал с подъездной дорожки на площадку.

Из машины вышли трое. Все они выглядели похожими друг на друга — плотные, коренастые, с бычьими шеями и тяжелыми головами, каждому изрядно за пятьдесят. Все трое держали руки в карманах тесных пальто. Ровито и Кэпп с улыбками обменялись рукопожатиями, двое других кивнули Кэппу, тот — им, а затем все вошли в дом.

Ровито окинул меня пристальным взглядом.

— А ты кто такой?

— Рэй Келли.

Он осмотрел меня, выпятив толстые губы, сунул руки в карманы пальто и, повернувшись к Кэппу, промычал что-то, по-видимому, означавшее «Я дам тебе знать».

— Устраивайтесь поудобнее и давайте выпьем, — предложил Кэпп. — Как насчет «Палаты лордов»?

— Я — пас, — смущенно Сказал один из прибывших. — Доктор запретил.

Ровито хмуро посмотрел на него.

— Но наливать-то еще не разучился?

— Что ты, Ник.

— Ну так давай.

Они расположились в гостиной. Я немного посидел с ними, но разговор шел о старых временах и об общих знакомых. На меня никто не обращал внимания и вскоре я спустился вниз и устроился на пристани. Окно гостиной над моей головой было открыто, но, хотя до меня доносились звуки их голосов, слов разобрать было невозможно.

Минут через пятнадцать-двадцать на пристань вышел тот, кому врач запретил пить, и встал, прислонившись к стене лодочного сарая. Закурив сигарету и бросив спичку в воду, он пару минут пялился на озеро, а затем повернулся ко мне.

— Ты хромой, да?

— Да, — сухо ответил я.

— Что, упал в детстве с самоката?

Я в упор посмотрел на него — он улыбался.

— Нет.

— А, все понятно, — продолжал он. — Не любишь трепаться по пустякам, да? Неразговорчивый и крутой, да?

Тут я обратил внимание на то, что последние пару минут не слышу голосов из окна, но не стал выяснять, в чем дело. Вместо этого я встал, аккуратно сложил шезлонг и изо всех сил ударил им своего оппонента в живот. Он согнулся пополам, и второй удар я нанес по жирному затылку. Он упал, а я ногой спихнул его в воду и, подняв голову, посмотрел на лица зрителей.

— Ну что, довольны?

Кэпп и компания заулыбались.

— Ничего, — кивнул Ровито.

Пожав плечами, я направился к дому.

— Эй, а как же Джо? — окликнул меня Ровито.

— Что — Джо? — я прищурившись посмотрел на него.

— Ты не собираешься помочь ему выбраться из воды?

— Нет. Я не шутил. Я никогда не шучу.

Я вернулся в свою комнату и, доставая бутылку из-под кровати, слышал, как они выбегают из дома, чтобы выловить из воды беднягу Джо.

Глава 20

В понедельник вечером приехали еще двое, а несколько гостей позвонили по телефону и сообщили, что остановились в мотелях на другой стороне озера. Во вторник днем в дом нагрянули сразу десять человек. Большую часть времени я просидел в своей комнате, иногда кто-нибудь как бы по ошибке открывал мою дверь, но тут же с извинениями уходил. Никто не спрашивал, кто я такой, и, хотя меня больше никому не представляли, все знали, что я сын Кэппа.

Хотя никто из этих людей не принимал участия во встрече в Аппалачине, было видно, что она их многому научила. Все подъезжали к дому с разных сторон и по разным дорогам. Две машины никогда не останавливались вместе у одного и того же мотеля или ресторана. Все приехали без охраны.

Встреча состоялась в 11 вечера в среду. Подъездная дорожка и стоянка были забиты «кадиллаками». Только два из них были с нью-йоркскими номерами, один — из Флориды, еще один — из Калифорнии. Некоторые шоферы остались в машинах, другие вошли в дом вместе со своими хозяевами.

Для встречи были приготовлены две большие комнаты на верхнем этаже, окна которых выходили на озеро, куда снесли все стулья и столы, что были в доме, а также пепельницы и мусорные корзины. Холодильник ломился от пива и льда. Бутылки «Палаты лордов» рядами выстроились на буфетах. Те, кто приехали первыми, играли в покер, дожидаясь остальных.

В 10.30 в мою комнату вошел Кэпп. Он был одет в один из темных костюмов, купленных им в Платтсбурге. Воротничок его белой рубашки и черный галстук были слишком широкими и остроконечными, то же самое можно было сказать и о его черных ботинках, на его левом мизинце сверкало золотое кольцо, а из нагрудного кармана торчал уголок белого носового платка. Он курил большую черную сигару. Его седые волосы были зачесаны назад и блестели. Складывалось впечатление, что он как-то потяжелел и приобрел более солидный вид, хотя и не выглядел толще.

— Ну что, мой мальчик, час пробил? — усмехнулся он и сразу стал похож на актера, готового выйти на сцену.

Присев на край кровати, он с сомнением посмотрел на пустую бутылку, стоявшую на полу рядом с пепельницей.

— Ты, часом, не надрался?

— Нет.

— Очень хорошо. Потому что я хочу вкратце рассказать тебе об этих людях.

Я закурил и приготовился слушать. Если он был в настроении поболтать, я не возражал.

— Не считая нас с тобой, здесь собрались тридцать восемь человек. Ник Ровито, Ирвинг Баумхайлер и Маленький Ирвинг Стайн здесь потому, что я здесь. Семеро других приехали потому, что здесь они. И еще двенадцать приехали из-за этих семерых. И еще шестнадцать потому, что здесь те двенадцать. Понимаешь?

Я молча кивнул.

— Но все дело в том, — продолжал Кэпп, — что ты должен обращать внимание только на Ника, Ирвинга и Маленького Ирвинга, только на этих троих. Считай, что остальных для тебя просто не существует. Только Ник Ровито, Ирвинг Баумхайлер и Маленький Ирвинг Стайн. Ты ведь их знаешь, да?

— Кроме последнего. Маленького Ирвинга.

— О, это такой лысый коротышка. Ты его сразу узнаешь.

— Понятно.

— Очень хорошо. Все, что от тебя требуется, это быть на моей стороне, во всем меня поддерживать. Ты ничего не обязан говорить, если только сам не захочешь. Впрочем, наверное, чем меньше ты будешь говорить, тем лучше. Но не отходи от меня ни на шаг, по крайней мере пока не закончится обсуждение. Если тебе надо в туалет, сходи сейчас.

Я покачал головой.

— Точно?

— Точно, черт побери.

— О’кей, просто я хотел убедиться. Ты должен оставаться рядом со мной. Справа, понимаешь? По правую руку.

— Хорошо.

— У тебя остался «люгер» твоего брата?

— Да, и есть еще одна пушка поменьше. Револьвер.

— Где он?

Я кивнул на комод.

— В верхнем ящике.

— Возьми его с собой. И надо сделать так, чтобы всем было видно, что ты в любой момент можешь его выхватить. Чтобы он сразу бросался в глаза, понимаешь?

— Заткну его сбоку за пояс.

— Отлично. — Он встал и разгладил складки на пиджаке и брюках. По-прежнему лежа на кровати, я поднял с пола пепельницу и поставил ее себе на грудь.

— Пойми меня правильно, — помолчав, заговорил Кэпп. — Никто не собирается начинать стрельбу. Но не исключено, что кому-нибудь захочется знать — вооружен ли ты, понимаешь? А ты вооружен.

— О’кей.

Он прошелся по комнате, дымя сигарой словно какой-нибудь техасский магнат-скотопромышленник.

— В этом мире, Рэй, есть только два типа людей. Лидеры и их последователи. И если последователи, как правило, все одинаковые, то лидеры бывают самые разные, Есть лидеры крутые, которые способны вытянуть свою страну из любых передряг, и есть такие, что и дня не протянут, если с них не сдувать каждую пылинку. А между ними существует куча разновидностей, понимаешь?

— Понимаю.

Судя по тому, как часто он повторял это слово, он сильно нервничал. Мне даже не требовалось делать вид, что я слушаю.

— Большинство из тех, кто сегодня здесь собрались, — продолжал он, — можно назвать лидерами среднего звена. Они с успехом могут вести за собой группу последователей, пока кто-нибудь им говорит, как это делать. Это люди типа Ника, Ирвинга и Маленького Ирвинга, понимаешь?

Я зевнул и выпустил струю дыма в потолок. Пепельница задрожала у меня на груди. Кэпп расхаживал по комнате, пытаясь с помощью разговора снять напряжение.

— Так вот, многие из них сидят без дела начиная с тридцатых годов. Только самые лучшие, такие, как Ник и Ирвинги, сумели сколотить свой бизнес. А остальные ребята просто плыли по течению. Кое-кто из них в настоящее время входит в состав разных группировок, которые в преступном мире занимают весьма невысокое положение. Они здесь потому, что хотят хоть чуть-чуть выкарабкаться наверх. Да и в любом случае своими настоящими боссами они считают Ника и Ирвингов, а не кого-то из этих нынешних тощих скользких сопляков. Раз они здесь, значит, у них существуют зачатки организации. Иногда они объединяются, чтобы помочь друг другу решить проблемы в том или ином районе. Понимаешь?

— Да. — Я снял пепельницу с груди и сел.

— Еще здесь есть парни другого типа — независимые. Ведь Нью-Йорк — это большое яблоко, и там немало ребят, которые работают самостоятельно и даже не платят налогов Синдикату. Подпольная лотерея, заигрывания с профсоюзами и так далее в том же духе. Короче говоря, мышиная возня где-нибудь в Бруклине или Куинсе. Мелочь, конечно, но они хотят стать частью большой команды, если мы с Ником и Ирвингами возьмем дело в свои руки.

— Все ясно.

— Половина организации у нас уже есть. Осталось только заграбастать вторую. Сорвать это яблоко. — Он рассмеялся. — Понимаешь? Совсем как сорвать яблоко.

Было слышно, как этажом выше над нашими головами ходят люди. Кэпп посмотрел на потолок.

— Ну ладно, мне пора. Ты тоже тут не засиживайся.

— Хорошо.

Он подошел к двери, открыл ее и, оглянувшись, снова закрыл.

— Ты на что-то злишься, мой мальчик?

— Так, ничего особенного.

Он покачал головой и усмехнулся.

— Ты злопамятный сукин сын.

— Нет, я крутой и неразговорчивый тип.

Он вскинул брови.

— Ты злишься из-за того маленького спектакля на пристани?

— Нет. — Я спустил ноги с кровати. — Черт с ним. Ни на что я не злюсь. — Поставив пепельницу на комод, я открыл ящик и достал револьвер Смитти. Он был вычищен и перезаряжен.

— Одевайся побыстрее, — сказал Кэпп.

— Да, сейчас.

— Они уже собрались. — Он вышел из комнаты, ухмыляясь и качая головой.

Я надел белую рубашку с прямым воротничком, темно-серый костюм, светло-серый галстук и черные ботинки. Револьвер я сунул за пояс слева, рукояткой вперед, чтобы его можно было легко выхватить правой рукой, и поднялся наверх.

Большинство приглашенных уже собрались. Арка между комнатами была почти такой же широкой, как сами комнаты, и образовавшийся длинный зал был заставлен стульями — на первый взгляд беспорядочно, но в то же время так, чтобы каждый мог видеть всех и не сидеть ни у кого за спиной. Игроки в покер закончили игру. Люди в тесных костюмах с зубастыми улыбками обменивались рукопожатиями. Трое шоферов выполняли роль барменов, то и дело подтаскивая с кухни подносы, заставленные пивом и виски. Все тридцать восемь гостей громко разговаривали. Большинство из них курили сигары, остальные — сигареты. Я тоже закурил и подошел к Кэппу. Он сидел вместе с Ровито и маленьким лысым человечком с огромным носом.

Кэпп обнял меня за плечи и сказал:

— Ника ты, конечно, помнишь.

— Конечно.

Мы кивнули друг другу, причем Ровито улыбнулся первым.

Кэпп указал сигарой на второго.

— Маленький Ирвинг Стайн — подхватил я, дружелюбно кивая коротышке. — Рад с вами познакомиться.

— Ты меня знаешь? — удивился тот. — А впрочем, почему бы и нет? — Он схватил Кэппа за локоть. — Не помню, рассказывал я тебе или нет, но у меня работает одна девка, которая занимается только тем, что читает книги и ищет те, в которых упоминается Маленький Ирвинг. Если такая попадается, я вешаю обложку на стену в гостиной. В основном это детективы в бумажных обложках. У меня уже полстены заклеено. Ты думаешь, они забыли? Хрен-то, никто нас не забыл, можешь не сомневаться. Эд, они до сих пор благодарны всем сердцем тем самоотверженным бродягам, которые все эти годы поставляли им виски и не давали сдохнуть от жажды в пустыне. Разве не так, Ник?

Ровито оскалился в улыбке, не глядя на Маленького Ирвинга.

— Ну ладно, — буркнул Кэпп, — что мы тут расселись! Пора начинать. — Положив сигару на край пепельницы, он встал и хлопнул в ладоши. — Камера и блок! Камера и блок! Внимание! Смирно!

Многие засмеялись, и шум стал постепенно стихать.

— Ну что, ребята, начнем?

Со стороны казалось, что это самое обыкновенное собрание. Заскрипели стулья, разговоры смолкли, наконец, кто-то откашлялся и наступила тишина.

Пятеро, включая меня, остались стоять, остальные присутствующие сидели. Кэпп, сложив руки на груди и дымя зажатой в зубах сигарой, привалился спиной к косяку арки между комнатами; я стоял чуть позади справа. Ник Ровито точно в такой же позе, что и Кэпп, занял позицию у стены справа по диагонали от нас. Толстяк Ирвинг Баумхайлер, сунув большие пальцы в жилетные карманы, стоял между Ником и противоположной стороной арки лицом ко мне. Маленький Ирвинг Стайн расположился в соседней комнате у дальней стены.

Кроме меня в обеих комнатах не было ни одного человека моложе пятидесяти пяти, не говоря уже о том, что большинству шел седьмой десяток. Седые или крашеные волосы, парики, лысины. Половина из них были в новых, но уже давно вышедших из моды костюмах. Все они курили и выжидательно смотрели на нас.

Кэпп жестом подозвал одного из шоферов, выглядывавших из кухни, и тот быстро подошел к нему с подносом. Кэпп взял стакан, я тоже. В комнате по-прежнему было тихо.

Некоторое время Кэпп подчеркнуто внимательно рассматривал свой стакан, а потом заговорил:

— Многое можно рассказать о том, что плещется в этой стекляшке. Этот замечательный напиток помог многим парням загрести кучу денег. Но люди, которые его не любили, сказали, что его никто не должен пить, и тогда это помогло многим другим заработать еще больше. — Он усмехнулся, глядя в стакан. — А может, это были те же самые люди, кто знает? Когда его объявили незаконным, я сколотил неплохой капиталец. А потом эти мерзавцы сцапали меня за то, что я не хотел делиться с ними деньгами, которые они же и мешали мне зарабатывать. В конце концов они передумали и снова разрешили выпивку, а мне пришлось отправиться в такое место, где ее вообще не подают — ни законно, ни незаконно. Пятнадцать лет ни капли. Это, я вам скажу, ребята, чертовски долго — столько времени просидеть на одной воде.

Осушив стакан в три глотка, Кэпп бросил его через всю комнату шоферу, стоявшему у двери в кухню.

— Кончай, Эдди, — тихо сказал Ник Ровито.

— Это была необходимая церемония, Ник. Крещение. Ребята, я хочу вам представить моего мальчика. Мой сын, носит имя Рэй Келли.

Затем он, указывая сигарой на каждого против часовой стрелки, представил мне всех собравшихся.

Я с каменным лицом посмотрел в лицо первым семерым, но потом мне надоело. С восьмого по двадцать первого я выпил свое виски, с двадцать второго по двадцать четвертого повернулся и поставил стакан на стол, с двадцать пятого по тридцатого закурил сигарету и кивнул оставшимся пятерым.

— А это, Ник, — закончив, сказал Кэпп, — было официальное представление.

Ник Ровито промолчал, даже не шелохнулся.

Кэпп глубоко затянулся и выпустил струю дыма.

— Итак, сначала они сказали, что выпивка — это незаконно, — продолжал он, разглядывая плавающие в воздухе кольца, — а потом сами же отменили свое решение. Но за это время кто-то наварил кучу денег. А теперь попробуй угадай, что еще могут объявить легальным? Как насчет Мэри-Джейн? Рэй, как в наше время называют марихуану?

— Трава.

— Фу, как пошло. Ну так вот, и что же дальше? Она не вызывает никаких тяжелых последствий, а привыкнуть к ней труднее, чем к табаку или выпивке, так может быть, в одно прекрасное утро мы проснемся, а она будет разрешена?

— Не приведи Господь! — пробормотал толстяк, сидевший слева от меня. Несколько человек приглушенно рассмеялись.

— Не говори, Сэл, — кивнул Кэпп, — я отлично тебя понимаю. И то же самое может случиться со ставками на скачках. Или с казино, как это уже случилось в Неваде. А будет по всей стране. Может быть, вскоре это и произойдет. Или, помните, как шлюхам разрешили работать в открытую в гетто в Гальвестоне и кое-где еще?

— К чему ты клонишь, Эдди? — перебил его Маленький Ирвинг.

— К чему я клоню? А к тому, что почему бы нам не решить, что это законно уже сейчас? И имеет обратную силу, как эти их поганые подоходные налоги? Понимаете?

Все заулыбались, закивали, заскрипели стульями, посмеиваясь и пыхтя сигарами. Ник тоже улыбнулся.

— Это была шутка, так ведь, Эдди?

— Ты прав, Ник, — кивнул Кэпп. — Ребята, давайте-ка четко определим размеры нашего пирога. Это не вся страна. И даже не Восточное побережье. Это будет только Нью-Йорк, ну и, конечно, окрестности — Джерси, Лонг-Айленд и так далее.

— Большой Нью-Йорк, — сказал кто-то.

— Точно.

— Эдди, а что так скромно?

— Скажи им, Ирвинг, — ответил Кэпп.

Баумхайлер откашлялся и вытащил пальцы из жилетных карманов.

— Джентльмены, я назову вам пять имен. Арнольд Грингласс. Сальваторе Аббадаринди. Эдвард Уайли. Шон Ауминачи. Вито Петроне. Эти джентльмены — наши старые друзья или по крайней мере приходятся таковыми большинству из нас. Они начинали в одно время с нами и в конце тридцатых — начале сороковых им повезло с карьерой куда больше, чем многим из нас, но они по-прежнему остаются нашими старыми друзьями. Они и еще ряд наших друзей занимаются бизнесом как на региональном, так и на национальном уровне. И они согласны с тем, что мы заслуживаем Нью-Йорк в большей степени, чем группа, владеющая им в настоящее время, — разумеется, при условии, что мы сумеем доказать наши способности отнять его у нынешних владельцев. Национальные, региональные и местные организации из других центров не будут вмешиваться в эту борьбу. На этот счет мы имеем их недвусмысленные гарантии, которые, в свою очередь, основали на наших собственных заверениях, что наши амбиции не будут распространяться за пределы Большого Нью-Йорка.

— Временно, — ухмыльнулся один из говоривших ранее.

Баумхайлер строго посмотрел на него.

— Навсегда. Мы — не конкуренты по отношению к нашим друзьям и никогда не будем таковыми. Мы — часть существующей организации и будем ей оставаться и впредь.

Маленький Ирвинг Стайн, обращаясь к своему амбициозному коллеге, сказал:

— Соображай, что несешь, Кенни.

Кенни, который был уж никак не моложе самого Стайна, а по размерам и вовсе вдвое больше, неловко заерзал на стуле.

— Я просто хотел уточнить.

— Если мы разинем рот на большой пирог, — пояснил Кэпп, — то нас к нему вообще не подпустят, и это может случиться в любой момент. Верно, Ник?

— Верно, — тяжело кивнул Ровито. — Мои люди это уже поняли.

— Мои теперь тоже, — добавил Маленький Ирвинг, свирепо сверкнув глазами на Кенни.

— Мы-то с вами отлично знаем, — продолжал Кэпп, — что это за шайка, которую Ирвинг назвал нынешними владельцами, что это за шпана. Мы-то знаем их с давних пор, верно? В те времена они чистили нам ботинки — что, разве не так?

— Конторские клерки! — выкрикнул кто-то.

— В самую точку! — похвалил Кэпп. — Клерки. Жалкие дешевки, изнеженные, легкой жизнью. Они, видите ли, не занимаются рэкетом, они — бизнесмены. Нет, вы только подумайте, они преспокойненько себе живут, таская туда-сюда папки с паршивыми бумажками. Да они не что иное, как кучка бухгалтеров. Разве я не прав?

— Прав! — завопило сразу несколько голосов, и все закивали.

— Бухгалтеры, — повторил Кэпп, — клерки. Они боятся силы и сами не умеют ударить как следует. Осторожненько да с оглядкой — вот как они работают, совсем как старухи. Подсыпать мышьяка в чай — вот их предел, понимаете?

Все засмеялись.

— Именно, — кивнул Кэпп, засмеявшийся вместе со всеми. — Мы эти приемчики знаем. Они просто шайка старух. Они размякли. Если они слышат громкий хлопок, то думают, что это выхлопная труба автомобиля. У них на жаловании нет даже ни одного стоящего «исполнителя». А? Я прав?

— Если кто и бросает гранаты в Нью-Йорке, — выкрикнул кто-то, — так это любители.

— Вот их-то нам и нужно нанять! — выкрикнул Кэпп и захохотал, все подхватили. Короче говоря, старые друзья встретились вновь.

Кэпп махнул рукой шоферу, стоявшему в дверях кухни.

— Пора освежиться.

Появились стаканы с виски, и на минуту в комнате стало шумно.

— Как я уже сказал… — негромко произнес Кэпп, и все тут же умолкли. Он довольно улыбнулся. — Как я уже сказал, эти парни стали мягче воска. Знают ли они, что мы идем? Еще бы! Им страшно? Клянусь богом, им так страшно, что они даже решились на стрельбу. Они уже пытались прикончить Рэя, вот он стоит, мой мальчик. Они убили его приемного отца, Уилла Келли. Ребята, вы, конечно, помните Уилла Келли.

Все загалдели, что, дескать, да, все помнят Уилла Келли.

— Они пытались и меня прикончить, едва я ушел из Д., — добавил Кэпп. — Вы когда-нибудь слышали, чтобы кто-то пытался кого-то прикончить? Они промазали! Они даже толком не знают, как это Делается!

— Мы все уже поняли, Эдди, — сказал Ник Ровито.

— Я должен быть в этом уверен, — буркнул Капп. — Мы выступаем не против людей типа Дженны, Лепке или ребят из команды Альберта А. Ни черта подобного! Мы против шайки молокососов, которые ни хрена не умеют. — Тут он перешел на деловой тон. — О’кей. Они в деле, а мы нет. Но мы не будем действовать их методами; либо по-своему, либо вообще никак.

— Эд, не забывай про Дэйви, — напомнил Баумхайлер. — По-моему, тебе не стоит особо привлекать к себе внимание.

— И сколько тогда это займет у нас времени, а, Ирвинг? Мы хотим выжить их оттуда и сами занять их место. Насколько осторожными нам придется быть, чтобы быстро добиться своего? Обещаю тебе, что я не буду рисковать больше, чем надо.

Баумхайлер задумчиво пожевал сигару.

— Знаешь, Эдди, — медленно сказал он, — мне что-то не хочется поднимать много шума. Гранаты, стрельба, мины и так далее… Мне это не нравится, а ведь я не старуха.

— Ирвинг, что конкретно тебя беспокоит? — спросил Ник Ровито.

— Шум, мистер Ровито. Я не…

— Ирвинг, ты можешь называть меня по имени.

— Спасибо, мистер Ровито. Мне не нравится…

— Ирвинг, мы договоримся или нет? — перебил его Кэпп.

— Конечно, Эдди, мы можем обсудить ситуацию.

— Но как друзья, Ирвинг, как друзья. Когда мы разъедемся, вы с Ником можете ненавидеть друг друга еще сильнее, но не надо забывать, что с этого момента мы работаем вместе.

— Раньше мы всегда могли работать вместе, — сказал Баумхайлер, искоса взглянув на Ника, — несмотря на наши разногласия.

— Ирвинг, мы старые друзья и будем называть друг друга по именам.

Баумхайлер пожал тяжелыми плечами.

— Эдди, раз ты считаешь, что так будет лучше, то тогда конечно. А отвечая на… твой вопрос, Ник… я скажу, что очень не люблю поднимать лишний шум. Мне как-то не хочется, чтобы мне прислали повестку из Государственной комиссии по правонарушениям. И совсем не хочется, чтобы меня, как в свое время Фрэнка Костелло, допрашивала комиссия Конгресса перед телекамерами. И уж вовсе не улыбается, если после этого моими делами серьезно заинтересуется федеральное налоговое управление. Сейчас другое время, мир изменился. Согласен, наши давние компаньоны не привыкли к шуму, однако и мирные граждане тоже. И если мы начнем стрельбу, то может оказаться, что сейчас они не такие терпеливые, как раньше. Так что я бы рекомендовал вести себя поосторожнее.

— Мирные граждане здесь ни при чем, Ирвинг, — вмешался Кэпп. — Никаких налетов со стрельбой, только бомбы, и ты это знаешь. У нас просто нет другого выбора.

— Удары, но тихие, — согласился Ник. — Но уж, конечно, не яд в чае. Что-нибудь вроде свинцовой трубой по башке, а? Тихо, но не слишком, а, Ирвинг? Нам нужно, чтобы они знали, что мы идем.

— Просто я хотел, чтобы все были в курсе, что лично я не восхищаюсь сверхэнтузиазмом того типа, из-за которого наш друг Лепке угодил на электрический стул.

Неожиданно входная дверь приоткрылась, и один из шоферов, просунув внутрь голову, сказал:

— Там какая-то машина подъехала. На заднем сиденье хмырь, говорит, что у него есть разговор.

В комнате наступила тишина. Я оттолкнулся от стены и сказал:

— Пойду узнаю, что ему нужно.

Все смотрели мне вслед, но никто не произнес ни слова.

Глава 21

Это был шикарный черный «крайслер-империал», выглядевший так, словно бросал вызов окружавшим его «кадиллакам». Шофер был белый, пассажир — негр. Он был одет в дорогой костюм от «Братьев Брукс», на запястье — тяжелые золотые часы, на среднем пальце левой руки — золотое обручальное кольцо. На вид ему было не больше тридцати. Маленькие усики, самодовольная улыбка и настороженный взгляд.

На окнах машины были плотные черные жалюзи, и только с той стороны, где он сидел, они были подняты. Когда я подошел к машине, он нажал на кнопку, и оконное стекло плавно опустилось. Оглядев меня с головы до ног, он сказал:

— Я от Эда Дженолезе с предложением к Энтони Кэппу.

— Ну что ж, посыльный, заходи в дом и выкладывай, с чем пожаловал.

Грациозно выскользнув из машины, он пошел за мной.

— Разве ты не будешь меня обыскивать? — спросил он. — А вдруг я вооружен?

— Даже если и так, то что с того?

Мы поднялись на крыльцо, и у двери я обернулся.

— Как тебя зовут? Я должен тебя представить.

— Уильям Чивер.

— Принстон кончал?

— Извини, — улыбнулся он, — всего лишь Таскеги[7].

Я не ответил на его улыбку. Мы вошли в прихожую и, пройдя мимо кухни по коридору, вдоль которого с пистолетами наизготовку выстроились шоферы, оказались в зале, где ждали претенденты на «пирог». Остановившись у арки, я объявил:

— Мистер Уильям Чивер, выпускник Таскеги. С предложением от Эда Дженолезе.

Затем я сделал шаг в сторону и встал рядом с Кэппом.

Улыбка Чивера выглядела откровенно фальшивой и натянутой. Кивнув присутствующим и отметив про себя всех пятерых стоявших, он посмотрел на Кэппа.

— Энтони Кэпп?

— Обычно меня называют «Эдди», только ты не вздумай.

— Тогда мистер Кэпп. Как вы догадываетесь, меня послали, чтобы обсудить условия. Мои шефы…

— Ты имеешь в виду эту дешевку, Эда Дженолезе?

— Да, Эда Дженолезе. Он послал меня с предложением относительно…

— Нет! — сразу же заявил Кэпп.

— Одну секунду, Эдди, — вмешался Ник Ровито. — Давай послушаем, что он скажет.

— А мне плевать, что он скажет, — окрысился Кэпп. — Дженолезе и его шпана сидят на моей территории. Это все, что мне нужно знать.

— Что, нельзя его выслушать?

— Нет, нельзя. Слушай, Ник, пирог у них, верно? Есть только один пирог, и он у них. А теперь представь: был бы он у нас, и вдруг заявился бы этот бродяга и сказал бы, что его шефы тоже хотят кусочек, — что бы мы тогда сделали?

— Но он не у нас, — пожал плечами Ник. — В том-то все и дело.

— И они не дадут нам больше, чем мы бы дали им.

— Но поговорить-то мы можем, разве нет? — развел руками Ник.

— Конечно, Ник, можем, не спорю. А еще мы можем сходить в кино. Или почесать себе задницу. Есть уйма способов убить время.

— Не стоит на меня так наседать, Эдди.

Маленький Ирвинг Стайн вскочил на ноги.

— Дженолезе лучшего и придумать не мог! — возмущенно заявил он. — Бросить на стол эту шестерку, — он указал на Чивера, — и посмотреть, какие карты будут выкладывать другие.

— Ладно, черт с ним, — кивнул Ник. — Эдди, ты прав.

— Отлично, — осклабился Кэпп и повернулся к Чиверу. — Ну, и какого черта ты все еще здесь торчишь? Ты получил ответ. Никаких соглашений.

— А почему бы нам не отправить его назад с медяками на глазах? — предложил Маленький Ирвинг. — Тогда они поймут, что мы настроены серьезно.

— Не стоит, — скривился Баумхайлер. — Они уже и так это знают.

— Да брось ты! — не унимался тот. — У нас здесь свои порядки.

— Именно такой шум я и имел в виду, — буркнул Баумхайлер. — Я считаю, что это слишком опасно.

— Ты все понял, мозгляк? — прорычал Ровито Чиверу. — Тебе лучше двигать отсюда пошустрее!

Чивер открыл было рот, но Кэпп рявкнул: «Вон!», — и он, пожав плечами, кивнул и вышел, с трудом сдерживаясь, чтобы не побежать. Когда за ним закрылась дверь, кто-то с отвращением произнес:

— Дерьмо.

— А разве я вам не говорил, что они все такие? — подхватил Кэпп. — Сдается мне, мы поделим этот пирог еще до того, как они успеют сообразить, что к чему. — Зажав в зубах сигару и раскурив ее, он с напором заговорил: — Ребята, я считаю, что все это надо сделать на демократической основе. Что нам понадобится для начала, так это надежные исполнители. Причем много. И такие, которым можно доверять. Не такие дешевки, как этот черномазый, которые сразу побегут к Дженолезе, а ребята, которые умеют управляться с оружием. Понимаете?

— Ты задумал перераспределение территорий? — спросил Ник.

— Но не между нами, Ник, — заверил его Кэпп. — Мы будем работать, как всегда. У тебя будет Лонг-Айленд, Бруклин и Куинс, у Ирвинга — Джерси и Стейтен-Айленд, а у Маленького Ирвинга — Бронкс и Уэстчестер. И, разумеется, мы вчетвером управляем Манхеттеном. Все точно так, как мы решили, верно?

— Тогда к чему все эти разговоры насчет перераспределения?

— А ты забыл про разную мелочь внутри районов, Ник? Без этого не обойтись. Там полно ненадежных типов, которых мы должны заменить на своих людей, понимаешь?

— Ты прав, — кивнул Ник. — А вы, ребята, что на это скажете?

Все поддержали предложение Кэппа, и он продолжал:

— О’кей, в таком случае давайте обсудим, с кого начать. И сколько нам понадобится денег, чтобы нанять первоклассных специалистов.

Несколько человек одновременно заговорили — об атлетических клубах, ветеранских организациях и так далее. Кэпп спокойно курил, пока трое его заместителей спорили со своими людьми.

Но мне было уже все равно, каким образом они будут отбивать свой пирог. Я взял на кухне бутылку «Палаты лордов», спустился вниз, вытащил из своей комнаты складное кресло и отволок все это на пристань.

Холодный ветер гнал рябь по поверхности озера и заглушал возбужденные выкрики собравшихся, но меня от него защищала стена лодочного сарая. Небо было темное, а вода озера казалась еще темнее. Развалившись в кресле, я курил и сжимал бутылку, пока она не согрелась и не запотела у меня в руках. Открыв ее, я сделал несколько глотков и поставил рядом с креслом на потрескавшиеся белые доски.

Из окна по-прежнему доносились голоса. Немного погодя я услышал, как хлопнула дверь, и ко мне подошел Кэпп и остановился рядом, попыхивая сигарой.

— Ну что, Рэй, все прошло как надо?

— Да, наверное.

— И это только благодаря тебе. Теперь мы вместе и все обговорено, понимаешь?

— Стало быть, вся проблема в Дженолезе?

— Ага, значит, ты догадался? Я так и думал. Да, если он сделал нам предложение, то это означает, что именно он заплатил убийцам.

— Я так и подумал.

Кэпп подошел к краю настила, постоял, всматриваясь в темноту, а потом повернулся и подмигнул. Окинув взглядом освещенные окна, за которыми его штаб разрабатывал план предстоящего сражения, он подошел ко мне и сказал:

— Рэй, ты принес мне удачу. Я и не предполагал, что все пройдет так гладко. Только легкие трения между Ником и Ирвингом, а все остальное было просто отлично. Теперь мы не можем проиграть, мой мальчик.

— Ник и Ирвинг недолюбливают друг друга?

— Не то слово, ненавидят. И так было всегда, но они работают вместе. Таков этот мир, понимаешь?

— Понимаю.

Он прошелся по пристани.

— Надо полагать, теперь ты решил заняться Дженолезе?

— Угу.

— Советую не торопиться. Лучше тебе немного обождать, понимаешь?

— Нет, не понимаю.

— В скором времени у Дженолезе будет хлопот полон рот. Мы так набросимся на его шайку, так начнем их долбить, что он забудет, в какой стороне находится Акведук[8]. И вот тогда-то и наступит удобный для тебя момент. Когда он будет слишком занят, чтобы просечь, что ты вышел на него.

— Наверное.

— Ты уж мне поверь. Уж я-то в таких вещах толк знаю.

— Может быть, вы и правы.

— Еще бы. Да, кстати, — что ты думаешь об этом черномазом?

— О Чивере? Ничего. А что я должен думать?

— Мне было интересно, догадаешься ли ты? Впрочем, наверное, и не должен был. Ведь у тебя нет опыта в подобных делах.

— О чем догадаюсь?

Кэпп остановился передо мной, срывая обертку с новой сигары.

— Видишь ли, так принято. Подобные организации во многом похожи на обычные компании, понимаешь? Та же самая система — управляющие, вице-президенты — короче говоря, сотрудники, отвечающие за разные вопросы, понимаешь? Нет такого, чтобы всем руководил один человек.

— Это ясно, — кивнул я.

— Дженолезе, — продолжал он, — именно тот, кто указал на тебя, на Уилла Келли, на твоего брата и его жену. Но ведь не сам же он до этого додумался. Кто-то должен был шепнуть ему, что, мол, Эдди Кэпп планирует то-то и то-то, обрисовать ситуацию и сделать предложение. Дескать, босс, если мы поступим так-то, то все будет в порядке.

— Чивер?

Кэпп помолчал, закуривая сигару, и, не глядя на меня, сказал:

— А когда операция провалилась, то именно на того, кто первым все это затеял, свалили всю грязную работу. Например, съездить к противнику на переговоры с предложением. Или что-нибудь вроде этого.

— Понятно.

— Я подумал, что тебе, возможно, захочется это знать. А то ведь ты мог бы и не догадаться.

— Так оно и вышло.

Он пожевал сигару, искоса глядя на меня.

— Ты помнишь, о чем мы говорили в Платтсбурге? Семья, уважение…

— Помню.

— Это опять же касается Чивера. Негр. Он, точно так же как и любой другой, хочет стать респектабельным. Но не может, и не имеет значения, сколько поколений здесь живет его семья, понимаешь? Поэтому ему так важно примкнуть к организации. Если он умен и упорен, имеет хорошее образование, то у него есть шанс занять в ней хорошее положение. Лучшее, чем он мог бы добиться в обычной фирме.

— Ну да, мол, мы, национальные меньшинства, должны держаться вместе.

— Именно, — засмеялся Кэпп. — Все точно так, как ты сказал, мой мальчик. Но я говорил насчет семьи. Видишь ли, негру тоже очень хочется стать респектабельным, точно так же, как итальянцу, еврею, ирландцу или греку, но у него нет такого трепетного отношения к семье, понимаешь? Эту часть его сознания продали. Их же привезли сюда рабами — отца продали тут, мать — там, а братьев и сестер разбросало вдоль Миссисипи. Да к тому же и рабство отменили не так давно.

— Сто лет назад.

— Не такой уж это и большой срок. Так что негр не зарыдает от умиления семейной идиллией. У него своих проблем хватает.

— Да, я понимаю.

— А хорошо здесь, — неожиданней сказал он, шумно вдохнул и выдохнул в сторону озера. — Пожалуй, поживу-ка я здесь с недельку, пока дела не наладятся. Да и тебе все равно придется дождаться того же. Почему бы тебе не остаться здесь?

— Я еще об этом не думал, — признался я.

— Мы должны узнать друг друга получше, все-таки мы отец и сын. Что ты на это скажешь?

— Не знаю, — пожал я плечами. — Надо подумать.

— Давай, давай, — он похлопал меня по плечу. — Поговорим об этом завтра. Ты идешь?

— А я вам нужен?

— Разве только если сам захочешь прийти. Теперь это чисто деловое совещание.

— Тогда я посижу здесь.

— О’кей. Увидимся утром.

— Конечно.

Он ушел в дом, и я слышал, как он поднимается по ступенькам. Я посидел еще немного, глядя на озеро, допил бутылку и, швырнув ее в воду, проскользнул к себе в комнату. Потом собрал чемодан, тихо вышел через боковую дверь и начал спускаться вниз по склону.

Я подошел к первому попавшемуся «кадиллаку» и сказал шоферу:

— Ты должен отвезти меня в город.

Выйдя из машины, я нашел автобусную станцию компании «Грэйхаунд», в кафетерии через дорогу дождался нью-йоркского автобуса и, устроившись поудобнее, мгновенно заснул.

Глава 22

Я проснулся, когда автобус остановился в Хадсоне. За окном стояла серая предрассветная мгла. Моросил дождь, и длинные «дворники» равномерно скользили по ветровому стеклу. Я сидел в правом ряду в середине салона, а кроме меня в автобусе было всего четыре пассажира. Перед тем как заснуть, я опустил спинки обоих кресел, снял ботинки и лег, вытянув ноги в проход между рядами. От долгого лежания в одной позе ноги затекли, было жарко и душно, и я чувствовал себя словно свалявшийся комок мокрой шерсти.

От остановки к автобусу по блестящему от воды тротуару перебежал человек, накинув на голову дождевик. Водитель открыл дверь, и тот, стоя на тротуаре, принялся о чем-то его расспрашивать, пытаясь перекричать шум дождя. Не знаю, о чем они говорили, но вскоре человек повернулся и побежал назад, а водитель завел мотор и мы выехали из Хадсона.

Я снова попробовал заснуть, но не смог и, привалившись к окну, сидел, глядя в темноту и жалея, что автобус идет не в Бингхэмптон.

Становилось все светлее и было видно, как один за другим мимо проплывают маленькие городки: Рэд-Хук, Райнленд, Кингстон. Потом Уэст-Парк, Хайленд и Поу-кипси. Потом Уэппинджерс-Фоллз, Фишкилл и Бикон, Пикскилл и Оссининг, Территаун и Уайт-Плейнс, Йонкерс и, наконец, Нью-Йорк.

Я сошел на 50-й улице и, поразмыслив, решил снять номер в отеле «Каттингтон» на 52-й.

Я знал, что теперь люди Кэппа будут меня искать и мне следует зарегистрироваться под чужой фамилией. Шагая от автобусной остановки к отелю, я придумал себе имя — Мэтью Аллен. Оно звучало достаточно правдоподобно, в то же время не было особенно запоминающимся, а кроме того, в нем не было моих инициалов.

Но порой случаются глупые вещи. Когда регистрационную книгу повернули ко мне, я испугался, потому что до этого никогда не пользовался вымышленным именем. Когда я выводил фамилию, моя рука так дрожала, что даже почерк был совсем не похож на мой. И я никак не мог заставить себя смотреть в глаза женщине за стойкой. Она подробно объяснила, что, поскольку я въезжаю в отель в необычное время, она вынуждена взять с меня деньги за прошедшую ночь, потому что расчетный день заканчивается только в три часа дня. Я сказал, что не возражаю, и поскорее отошел от нее, следуя за коридорным.

Когда я остался в номере один, мне стало смешно — надо же, после всего, что мне довелось пережить, я чуть не хлопнулся в обморок от того, что пришлось подписаться чужой фамилией. Рухнув на кровать, я захохотал и вдруг почувствовал, что не могу держать себя в руках. Совершенно неожиданно для себя я обнаружил, что плачу, а через минуту засмеялся оттого, что мне было смешно плакать, а потом снова заплакал, потому что было грустно смеяться. Наконец, я полностью выдохся и тут же уснул.

Проснулся я в час пополудни. Ноги гудели, поскольку я забыл снять ботинки. Я разделся, принял душ и некоторое время ходил голым по комнате, чтобы размяться. Затем оделся, сел за стол и написал письмо дяде Генри, что он может писать мне в отель «Каттингтон» на имя Мэтью Аллена, но ни в коем случае не Мэтью Аллену для Рэя Келли.

До перерыва я успел в банк, где на нашем с Биллом совместном счету лежало чуть больше полутора тысяч долларов. Я снял со счета две сотни, пообедал в кафетерии и понял, что мне абсолютно нечем заняться. Тогда я купил четыре книги, колоду карт и вернулся в отель.

Кэпп был прав насчет того, что мне надо какое-то время выждать, прежде чем начать охоту на Дженолезе. Если я хотел убить его и при этом остаться в живых, то лучше было дождаться момента, когда его внимание будет сосредоточено совсем на другом. Кэпп со своей хунтой отлично справятся с этой задачей. А когда начнут они, в дело вступлю и я.

Тем не менее меня совершенно не устраивало погибнуть, совершая акт мести. Я не собирался приносить себя в жертву и хотел выйти из этой переделки живым. Значит, все, что мне оставалось, это ждать.

Но тут-то и выяснилось, что ждать я совершенно не умею. В первый день я немного почитал, а потом порвал все четыре книжки. Это были детективы, и, покупая их, я рассчитывал, что они помогут мне отвлечься и не думать о себе. А вместо этого они только еще сильнее разбередили незажившую рану, о которой я старался поскорее забыть. Единственное, о чем они мне напомнили, так это о том, что, если все кончится хорошо, я останусь в живых. О том, что я буду делать, когда все кончится, мне хотелось думать меньше всего на свете.

Жизнь меняет людей. Когда я закончу то, что задумал, то вряд ли останусь тем же человеком, каким был после демобилизации. Кем я стану, чем займусь дальше, я не знал и не хотел задаваться этим вопросом. Но я был обязан выжить, иначе победа будет за ними — даже в том случае, если я убью их всех, а потом умру сам — неважно, погибну ли в перестрелке или покончу с собой.

Главным героям детективов было куда проще. Они рисковали жизнью, то и дело сталкиваясь с безжалостными убийцами, и воспринимали внезапную смерть как нечто обыденное. Но, когда все опасности оставались позади, они ни капельки не менялись. Они выпутывались из самых невероятных передряг, но для них все это проходило бесследно.

Было приятно верить, что такое случается. Но на самом деле писатели выдумывали небылицы. Они жалели своего героя, берегли его, потому что он был нужен им для следующей книги.

Я сходил в магазин и купил бутылку «Старого мистера Бостона», а в пятницу отправился в библиотеку и потратил целый день на поиски материалов об Эде Дженолезе. Выяснилось, что его не раз вызывали в суд, где он давал показания перед различными комиссиями. Как правило, расследование касалось кого-то другого и Дженолезе расспрашивали о его отношениях с обвиняемым. Судя по всему, его показания не содержали какой-либо ценной информации, но он каждый раз ухитрялся изобразить полную готовность к сотрудничеству и тем самым избежать гнева властей.

В одной из газет я наткнулся на его фотографию — на вид старше пятидесяти, упитанный, но все еще крепкий. В его внешности привлекала внимание некая грубая красота, хотя это впечатление слегка портили возраст и комплекция, а также высокомерное выражение лица, характерное для многих нуворишей. На снимке он сидел перед микрофоном, похожим на кобру, и с мрачным видом смотрел на своих мучителей.

В другой статье говорилось, что на самом деле его настоящая фамилия произносится как «Дженольезе», но когда его семья переехала в Штаты, то решила слегка «американизироваться».

Более подробных сведений о нем, не говоря уже о биографическом очерке, я не обнаружил.

В пятницу вечером я сходил в кинотеатр на 42-й улице и посмотрел два фантастических боевика подряд. Суббота была настоящей пыткой. В воскресенье я проснулся в восемь утра с жуткой головной болью, проспав всего четыре часа. Пытаясь заснуть, я целый час проворочался в постели, пока сообразил, в чем дело. И тогда, чувствуя себя последним идиотом, я встал, оделся, отправился в католическую церковь и помолился за Билла. Точнее, не за него, а вместо него. Когда месса закончилась, я решил, что выполнил свой долг, и сразу же ушел, потеряв всякий интерес к Храму Божьему. Вернулся в отель, лег и мгновенно заснул.

В понедельник утром я начал просматривать все нью-йоркские газеты. После встречи в Лейк-Джордже прошло целых пять дней, и мне казалось, что Кэппу уже пора нанести первый удар.

Все началось в среду вечером, хотя я чуть было не пропустил это. Утром в четверг я в очередной раз съездил к зданию «Дэйли ньюс» на Восточной 42-й улице за всеми ее изданиями — для Бруклина, Куинса и Бронкса — и, набрав в вестибюле отеля других утренних газет, поднялся в номер и удобно устроился на постели, левой рукой переворачивая страницы, а в правой зажав бутылку «Старого мистера Бостона».

Пролистав все, я почувствовал, что меня что-то обеспокоило. Что-то в одном из номеров «Ньюс». Я снова взял выпуск для Куинса, внимательно его просмотрел и, наконец, понял, что это было. Взрыв в кондитерском магазине.

Вчера вечером в задней комнате маленького магазинчика, расположенного в одном из трущобных кварталов Куинса, взорвался газовый обогреватель. Владелец магазина погиб, и о том, что это был обогреватель, полиция узнала со слов его брата по имени Гас Порофорус.

В газете была помещена фотография обгоревшей и усыпанной обломками комнаты. На стене висела грифельная доска.

Я встал с кровами, закурил сигарету и рассмеялся. Мне уже доводилось видеть рекламные плакаты «Дэйли ньюс», расклеенные в метро. Обычно на нем была какая-нибудь необычная фотография и броская надпись: «Так не умеет никто кроме „Ньюс“!».

Грифельная доска в задней комнате кондитерской! Так не умеет никто кроме «Ньюс»! Теперь любителям скачек несколько дней подряд будет негде делать свои ставки.

А я-то думал, что это будет происходить как в кино — огромная газетная шапка, объявляющая: «ГАНГСТЕРСКАЯ ВОЙНА». Я и забыл, как Кэпп говорил Ирвингу Баумхайлеру: «Никакого шума. Удары, но тихие».

Я снова принялся листать газеты, так как теперь знал, что искать. Пожар в канцелярском магазине в Бронксе, владелец сгорел заживо. Тридцатишестилетний безработный по имени Энтони Манизетски погиб, когда его машина врезалась в стальную опору моста на Уэст-Сайд-драйв в районе 22-й улицы. В газете красовалось фото искореженной машины — «бьюика» последней модели. И сгорел склад торговой фирмы на Третьей авеню в Бруклине.

Я тут же полез в шкаф за вчёрашними газетами, уверенный, что пропустил начало «войны», но оказалось, что нет. Все началось как раз вчера вечером.

Я почувствовал себя на двадцать фунтов легче, хотя уже успел возненавидеть свой номер в отеле. Завинтив крышечку на бутылке, я позвонил Эду Джонсону.

— А я-то все гадал, что же с вами случилось, — приветствовал он меня. — Наверное, уже месяц прошел, как мы в последний раз разговаривали.

— Вас больше никто обо мне не спрашивал?

— Слава богу, нет. Только в тот раз. Потом за мной еще три дня следили. «Хвост» оказался настоящим растяпой, но я решил, что лучше будет не отрываться. Но после того, как он отстал, больше никого не было.

— Рад за вас. Если хотите, у меня для вас найдется работа. Вам можно доверять?

— Не то слово! Впрочем, решайте сами.

— Хорошо. Мне нужен адрес одного человека. Я хочу знать, где его можно найти наверняка.

— Это Номер Один или вы по-прежнему ходите вокруг да около?

— Если я не скажу вам, то и вы никому не скажете.

— Ну да, я в герои не рвусь. Мне для этого слишком мало платят. Что это за человек?

— Эд Дженолезе. — Я повторил фамилию по буквам. — Полного имени не знаю.

— Понял. Он точно в Нью-Йорке?

— Где-то поблизости. Не исключено, что у него два дома.

— Минутку, кажется, это имя мне где-то встречалось.

— Он один из тех, кто заправляет местным синдикатом.

— О… Я… я не уверен. Не могу ничего обещать.

— Понимаю.

— Тут надо хорошенько прикинуть, кому задавать вопросы.

— Да уж, прикиньте, только получше, чем в прошлый раз.

— Я знаю, кто это был. Жаль, что у меня не хватает духу им заняться. Куда вам позвонить?

— Я сам позвоню в воскресенье вам в контору. В три часа.

— Я вас не виню, — тихо ответил он. — Просто это не моя весовая категория.

— Тогда сами не напрашивайтесь на неприятности. Позвоню в воскресенье.

Положив трубку, я вышел из отеля и в ближайшем канцелярском магазине купил ножницы. Потом вернулся и начал вырезать статьи с «фронтовыми сводками».

Глава 23

Дневные газеты добавили очередную порцию новостей. Взрыв в котельной на Пятой авеню, в самой середине Аллеи Шлюх. Застрелен владелец винного магазина; как писали газеты — во время попытки ограбления, хотя «бандит» ничего не взял. Высказывалось предположение, что грабитель испугался после того, как всадил в него четыре пули. И еще одна автомобильная катастрофа со смертельным исходом — на этот раз в Джексон-Хейтс, при этом водитель «понтиака» был назван в статье «человеком без определенных занятий».

«Военная кампания» Кэппа началась меньше суток назад, а у меня было уже семь вырезок. Для каждого несчастного случая газетчики находили довольно правдоподобные объяснения, но ни одно из них не соответствовало действительности. Посторонний, прочитавший эти отдельные мелкие заметки, ни за что бы не догадался, что «революция» идет полным ходом.

А большая часть этих «инцидентов» вряд ли вообще попадет в газеты. Наверняка за последние двадцать четыре часа кто-то бесследно исчез, но ни одна живая душа не посмеет обратиться в полицию. Другие тихо лягут в больницу, утверждая, что сломали руку или ногу, случайно поскользнувшись на лестнице. Владельцы магазинов будут мрачно взирать на разбитые витрины и испорченные товары, но им и в голову не придет позвонить в страховую компанию.

В четверг вечером я целых пять часов гулял по Манхеттену — в основном болтался между 50-й и 100-й улицами неподалеку от Бродвея, избегая центральной части района и Сентрал-парка. У меня не было никакой определенной цели, просто я чувствовал, что необходимо растратить лишнюю энергию. Никаких признаков вооруженного противостояния я не заметил.

В пятницу утром я прибавил к своей коллекции три вырезки, днем — еще пять. Среди жертв оказался житель квартала Ривердэйл в Бронксе, который сломал шею, упав с лестницы в собственном доме. Я узнал фамилию — это был один из тех, кто присутствовал на встрече в Лейк-Джордже. Стало быть, нынешние хозяева «пирога» давали сдачи.

Скорее всего, полиция догадывалась, что происходит, но не очень-то стремилась поднимать шум по этому поводу. Точно так же, как Ирвинг Баумхайлер, она хотела, чтобы обстановка в городе была тихой и спокойной. И уж совсем ни к чему было волновать мирных граждан.

В субботу утром газеты, сами того не подозревая, сообщили о результатах главного сражения минувшей ночи. «Ньюс», «Миррор» и «Геральд трибюн» писали о грандиозном пожаре в бруклинском «Атлетик-клабе». «Геральд трибюн» и «Таймс» поведали читателям о мощном взрыве котельной ночного клуба в Ист-Сайде через полчаса после его закрытия. Еще двое сторонников Кэппа погибли в результате несчастного случая — один у себя дома, второй — в машине. Всего у меня набралось одиннадцать вырезок о жертвах «боевых действий», но ни одна из них не была признана достаточно важной, чтобы о ней напечатали все четыре утренние газеты.

Когда я в воскресенье позвонил Джонсону, он нервничал.

— Слушайте, Келли, черт бы вас побрал, во что вы меня втравили?

— А в чем дело? Что случилось?

— Ничего. Я высунул нос из своей норки и тут же снова спрятался. Что-то происходит.

— Знаю.

— Могли бы предупредить.

— Я и предупредил — сказал, чтобы вы были поосторожнее.

— Слушайте, окажите мне еще одну любезность. Не звоните мне больше, о’кей?

— Ладно.

— Что бы за чертовщина ни творилась в этом городе, я не хочу иметь к этому никакого отношения. Ничего знать об этом не желаю.

— Ладно, Джонсон, я все понимаю. Больше не буду вас беспокоить.

— Я бы хотел вам помочь, — сказал он извиняющимся тоном, — но это просто не моя весовая категория.

— Это я уже слышал.

— И это по-прежнему так. Вот в разводах я дока.

— Другими словами, вы не узнали, где Дженолезе.

— У меня есть два его адреса. Городская квартира и дом на Айленде. Но его нет ни там, ни там. И что бы ни происходило, сдается мне, что сейчас не самое подходящее время выяснять, где еще он может быть.

— Понятно.

— Извините, я сделал все что мог.

— Я знаю. Не переживайте. По правде говоря, хорошо бы, если бы такой весовой категории вообще не было.

Мы попрощались. Я закурил и, обдумав ситуацию, решил подойти к проблеме с другой стороны. Полистав телефонную книгу, я нашел адрес конторы Уильяма Чивера, но в субботу его там и не должно было быть. Домашнего телефона в книге не оказалось.

Это был один из самых тоскливых уик-эндов в моей жизни.

Глава 24

Контора Чивера находилась на Западной 111-й улице у самой границы с Гарлемом. В понедельник утром я отправился туда на метро.

Я сошел на 110-й улице у северо-западной окраины Сентрал-парка и вскоре оказался в негритянском гетто. Поверх костюма я надел дождевик, чтобы рукоятка револьвера Смитти не торчала из-за пояса, но никто не обращал на меня внимания.

Весь первый этаж занимал магазин грампластинок со сверкающей витриной. Остальные семь этажей старого кирпича и грязных окон рядом с ним выглядели столь же неуместными, как огромная волосатая бородавка на щеке хорошенькой девушки.

Слева от магазина находилась дверь подъезда для жильцов дома. Я вошел и по узкой замусоренной лестнице, освещенной тусклыми двадцативаттными лампочками без абажуров, поднялся на третий этаж.

Имя Уильяма Чивера стояло последним в списке, приклеенном к двери из матового стекла. На самом деле это была не юридическая фирма, а всего-навсего одна из тех захудалых контор, которую сообща снимают несколько профессионалов-неудачников, чтобы было легче платить за аренду помещения и жалованье секретарше.

Секретаршей оказалась молоденькая негритянка с очень светлой кожей. У нее были искусственно выпрямленные волосы, завитые затем в «греческом» стиле. Ее внушительный бюст буквально рвался наружу из тесной кружевной блузки, судя по всему, придуманной модельерами для субтильных городских девушек с полным отсутствием такового.

Увидев меня, она улыбнулась и закрыла тоненькую книжку Лэнгстона Хьюза[9], заложив пальцем страницу.

— Чем я могу вам помочь? — У нее был легкий британский акцент, характерный для уроженцев Ямайки.

— Мне нужен Уильям Чивер, — ответил я, надеясь, что у адвокатов в этой конторе есть хотя бы отдельные кабинеты.

— Его нет.

— Вот как? — Я озабоченно нахмурился. — Мне необходимо как можно скорее с ним связаться. Вы не знаете, когда он должен вернуться?

— Мистер Чивер? О, нет. Он бывает в конторе очень редко. — Она вытащила палец из книги. — Честно говоря, порой я удивляюсь, зачем ему вообще нужен кабинет.

— Разве он не встречается здесь с клиентами?

— Что-то я этого не замечала. — Она явно была готова болтать о мистере Чивере хоть целую неделю. — Единственные его клиенты, которых я здесь видела, — ядовито добавила она, — это всякие картежники и букмекеры, которых он присылает на консультации к мистеру Партриджу. — Девушка доверительно подалась ко мне, навалившись грудью на книгу. — Лично мне кажется, что мистер Чивер просто использует мистера Партриджа, подсовывая ему подобные дела. Я думаю, если широкая публика будет связывать имя мистера Партриджа со всяким хулиганьем и шулерами, это может повредить его репутации.

Я улыбнулся, услышав такое искреннее и четко сформулированное мнение, несомненно, сложившееся в бесчисленных воображаемых разговорах.

— Если вы выйдете замуж за мистера Партриджа, — сказал я, — то уверен, что сумеете противостоять этому дурному влиянию.

Она покраснела, что было хорошо заметно при такой светлой коже, и опустила голову, перебирая бумаги на столе.

Мне вовсе не хотелось ее смущать, она была приятной девушкой, но в таком состоянии она бы скорее ответила на мой вопрос.

— А вы не могли бы дать мне адрес мистера Чивера? Мне совершенно необходимо сегодня с ним поговорить.

— Да, конечно! — По-видимому, она была только рада сменить тему разговора, поскольку тут же схватила маленькую записную книжку и принялась ее листать. Я попросил у нее карандаш и лист бумаги и записал адрес. Чивер жил всего в нескольких кварталах отсюда, на 110-й улице в доме, фасад которого выходил прямо на северную окраину парка.

Это был старый кирпичный дом, построенный еще в те времена, когда в этом районе жили только богатые белые. С тех пор многое изменилось. В большом вестибюле штукатурка на стенах и потолке потрескалась и осыпалась. На двери лифта одно и то же тупое ругательство было нацарапано семь раз подряд. Стены коридора восьмого этажа были покрыты серой облупившейся краской. Открыв дверь с надписью «Служебная лестница», я оказался в маленькой пятиугольной комнатке с цементным полом, вдоль стен которой стояли мешки с мусором. На каждой из четырех дверей черного хода, ведущих в квартиры, белой краской были грубо намалеваны буквы.

Дверь, помеченная буквой «G», была заперта, и я застыл на месте, поняв, как это меня обрадовало.

Одного человека я убил случайно, другого — в перестрелке, когда у меня даже не было возможности задуматься об этом. Но теперь я не представлял, смогу ли я расчетливо и хладнокровно убить Чивера.

А что, если нет? Одно дело — говорить о мести, и совсем другое — решиться на это.

Тогда я заставил себя вспомнить отца, смертельно напуганного и истекающего кровью. Подумал о Билле и его жене, которую никогда не видел. Вспомнил, каким увидел себя в зеркале в доме на озере Джордж. Ощутил в себе чужеродный предмет — маленький стеклянный шарик, который никогда не сможет заменить мне глаз. Я заглянул в черную дыру, рваную рану, исковеркавшую всю мою жизнь.

Но ничего не вышло. Я так и не смог почувствовать ненависти ни к Чиверу, ни вообще к кому бы то ни было. Мне было одиноко и жаль себя.

Да, все напрасно, все впустую. Видно, все, через что мне пришлось пройти, так ничему меня и не научило, и я остался таким же нерешительным и неуверенным в себе.

Я прислонился спиной к двери и сполз на пол, упершись коленями в подбородок и обхватив голову руками. Слабовольная и ни на что не годная тряпка, жалкое ничтожество.

И тут я неожиданно дико на себя разозлился. Вскинув голову и сверля взглядом дверь Чивера, я в бешеной ярости осыпал себя отборными ругательствами, но вскоре выдохся и, вытянув ноги, замер, бессмысленно уставившись на мешки с мусором.

Так я просидел часа два. Ноги затекли, спину ломило, но за это время я все тщательно обдумал и в конце концов нашел объяснение — точнее, оправдание — своему существованию. Да, я слабый и нерешительный, но все равно должен отнять жизнь у Уильяма Чивера и остальных. Будь я сильным и ловким — кипя от ненависти, перестрелял бы их всех, не испытывая ни малейшей жалости. А вместо этого я прикончу их совершенно хладнокровно, словно они — неодушевленные предметы, прикончу только потому, что я так решил.

На дверях черного хода замки, как правило, слабые. Пилка для ногтей, просунутая между дверью и косяком, открывает их с такой же легкостью, что и ключ. Я тихо открыл дверь и вошел на кухню. В другом конце квартиры слышалось приглушенное бормотание.

Повернув налево, я оказался в просторной спальне. Дверь была прикрыта, но не до конца, и сквозь оставшуюся щель я увидел Чивера, говорившего по телефону. Из спальни была видна только часть гостиной и нельзя было определить, один он или нет.

Насколько я понял, он как раз делал разнос секретарше за то, что она дала мне его адрес. Лицо его посерело и выглядело испуганным и беззащитным. Мне было приятно, что он меня боится.

Судя по всему, он очень жалел, что не может простыми и весьма откровенными словами объяснить девушке, насколько он разозлен. Было видно, каких усилий ему стоило держать себя в руках и не повышать голос. Все, что он мог себе позволить, это едкий сарказм.

— Нет, он сюда не приходил. Когда он у тебя был?.. Значит, больше двух часов назад. Милочка, ты должна была немедленно позвонить мне, а не дожидаться, пока я сам позвоню… дорогая моя, мои клиенты — не школьники, сбегающие с уроков, и ты это прекрасно знаешь… Когда ты в последний раз видела у нас в конторе белого? О, черт возьми, говорить с тобой без толку! А, еще и на ленч пора отправляться, да? Прямиком на диван к Бенни Партриджу?.. А как по-твоему, что я хочу, этим сказать?

Выслушав ответ, он бросил трубку и затравленно огляделся. По выражению его глаз я понял, что он один. Сунув руку под плащ, я достал револьвер.

Тут Чивер снова схватил трубку и дрожащей рукой начал набирать номер. Я насчитал десять цифр — значит, он звонил кому-то за город. Он продиктовал телефонистке свой номер и, ожидая, пока его соединят, выудил из кармана пиджака пачку «Вайсроя», но тут же бросил ее на стол и торопливо заговорил:

— Дай мне поговорить с Эдом. Это Уилли Чивер… да-да, я жду. — Он быстро вытащил из пачки сигарету и нервно закурил. — Эд? Уилли Чивер. Сегодня утром кто-то приходил ко мне в контору и спрашивал, где меня можно найти… Дело в том, что эта тупая девка-секретарша дала ему мой адрес… Сейчас? Дома. Эд, я хочу приехать. Если бы я мог пересидеть пару дней у тебя на ферме… всего пару дней. Эд, пока… Эд, ради бога, она же сказала ему, где я живу!.. Больше некуда… Эд, раньше я никогда не просил у тебя каких-то особых одолжений. Я… Эд! Эд! — Он забарабанил по рычажкам телефона.

Я шагнул в гостиную и сказал:

— Уилли, он повесил трубку.

Чивер резко повернул голову и застыл, глядя на револьвер. Я подошел к нему, взял у него трубку и, положив ее, отступил назад.

— Уилли, ты бы лучше поднял сигарету, а то дырку в ковре прожжешь.

Двигаясь как робот, он поднял сигарету, ткнул ее в пепельницу рядом с телефоном и вновь выпрямился, не сводя глаз с оружия.

— Дженолезе вышвырнул тебя вон, — спокойно продолжал я. — У него сейчас своих забот хватает, а ты для него всего лишь дешевый адвокатишка из Гарлема. Стоит ему только пальцем шевельнуть, и на твое место запросто найдется дюжина таких же.

— Нет! — замотал головой Чивер, и его руки, лежавшие на коленях, начали судорожно подергиваться. — Эд меня слушает. Он уважает мой советы!

— Он только что тебя вышвырнул.

— О Господи! — Сжав кулаки, он закрыл лицо руками.

Я подошел поближе и, дожидаясь, пока он придет в себя, уселся в кресло напротив него. Когда он наконец опустил руки, глаза его покраснели и припухли, щеки блестели от слез. Сейчас его усики выглядели так же нелепо, как мамины туфли на маленькой девочке.

— Он обозвал меня сопляком, — простонал Чивер. — Как мальчишку, который чистит ему ботинки.

— Эдди Кэпп берет верх, — сказал я. — У Дженолезе нет времени на мальчишек, которые чистят ему ботинки. Даже если они окончили колледж.

— Сукин сын! Черт бы его побрал, ведь я служил ему верой и правдой!

— Отвези меня к нему, и я замолвлю за тебя словечко перед Эдди Кэппом.

Секунду он смотрел на меня, потом медленно покачал головой.

— Это невозможно. Ничего не выйдет.

— Дженолезе проигрывает. Если бы он побеждал, у него бы нашлось время поговорить с тобой, как обычно.

— О черт! — Чивер зажмурился и с силой стукнул кулаками по подлокотникам кресла. — Я никогда никому не прислуживал. Никогда не шестерил! Он обращался со мной как с равным, как с белым, ни разу не намекнул, что я чем-то хуже его.

— Тогда ты ему был нужен. — Я встал. — Поехали.

Он слегка успокоился и мрачно нахмурился.

— Зря он бросил трубку, — прошипел он. — И обозвал меня сопляком тоже зря. Сам-то он кто? Поганый итальяшка и ничего больше.

— Поехали.

Он быстро глянул на меня.

— Так ты обещаешь замолвить за меня слово перед Кэппом?

— Конечно, — с легкостью солгал я. — Можешь не сомневаться.

— Договорились, — кивнул он, не догадываясь, что этим самым покупает себе пару лишних часов жизни.

Глава 25

Машина Чивера — сине-белый «бьюик» последней модели — стояла на полквартала в глубине зоны, где парковка была запрещена. Однако на ее ветровом стекле было наклеено специальное разрешение.

Чивер завел мотор и поехал на запад по 110-й улице, а затем повернул на север на Генри Хадсон-паркуэй. Я молча сидел рядом с ним, положив револьвер на колени.

Переехав мост Джорджа Вашингтона и оказавшись в Джерси, мы покатили по шоссе № 17. Все машины фирмы «Дженерал моторе» очень похожи. В последний раз я ехал этой дорогой вместе с отцом в его «олдсмобиле», который был всего на год старше этого «бьюика». Тогда я сидел на том же месте и теперь нервничал и чувствовал неприятный холодок в животе.

Чивер свернул с шоссе и, по-прежнему держа курс на север, вновь пересек границу Джерси, вернувшись таким образом в Нью-Йорк.

— Далеко еще? — впервые за всю поездку заговорил я.

Он мельком посмотрел на меня и снова уставился на дорогу.

— Сразу после Монси. У самой границы округа Рокленд.

— Что из себя представляет этот самый Монси? Город?

— Да, совсем небольшой, построен всего несколько лет назад.

— Значит, там должен быть торговый центр. Остановишься у спортивного магазина.

— Хорошо.

Минут через пять Чивер резко повернул направо, и, промчавшись сквозь туннель, мы вынырнули на шоссе № 59, вдоль которого вскоре потянулась цепочка новых магазинов с автостоянками перед ними. Чивер затормозил у спортивного магазина, на витрине которого были выставлены охотничьи ружья и сапоги для рыболовов.

Я вытащил ключ из замка зажигания. До этого я уже успел проверить отделение для перчаток — там было пусто.

— Жди здесь, — приказал я Чиверу.

— Не беспокойся, — заверил он. Было заметно, что к нему мало-помалу начинает возвращаться самообладание. — Теперь я могу рассчитывать только на тебя и Эдди Кэппа. Даже и пытаться не собираюсь сбежать.

— Рад слышать. — Не исключено, что в других обстоятельствах мне бы даже мог понравиться этот вежливый и спокойный выпускник колледжа, но сейчас он меня только раздражал.

Зайдя в магазин, я купил ружье 30-го калибра с оптическим прицелом и коробку патронов. Это обошлось мне в сто девяносто долларов — пришлось выложить почти все наличные, что были у меня с собой.

Я вернулся в машину и, пока Чивер вел, быстро просмотрел инструкцию и попрактиковался заряжать ружье.

— Еще примерно милю по этой дороге, — сказал Чивер.

В этот момент мы проезжали перекресток. Вокруг простиралась незастроенная территория, и только на месте пересечения дорог одиноко торчал магазин под названием «Три ивы».

— Дом по правой стороне дороги? — спросил я.

— Нет, участок находится в полумиле от шоссе, вверх по склону горы. Туда ведет грунтовка.

— Там… ну-ка, сбавь немного… там есть охрана?

— Конечно. Потому-то я и должен был сначала получить разрешение приехать. Не хотел бы я там появляться без приглашения.

— Понятно. Когда будем проезжать мимо, покажешь мне этот поворот.

— Хорошо.

— Теперь можешь прибавить газу.

Через пару минут он мотнул головой:

— Вот она, справа.

Я увидел покрытую рытвинами узкую грунтовую дорогу, исчезавшую за деревьями. Вокруг поднимались густые заросли, покрывавшие весь пологий склон от дороги до самой вершины горы Рамапо. Я успел заметить, как на солнце блеснуло стекло машины, припаркованной у обочины дороги под деревьями.

— Что теперь? — спросил Чивер.

— При первой возможности сверни направо.

Проехав около мили, мы свернули на узкую асфальтированную дорогу, полого поднимавшуюся в гору. Ярдов через сто на противоположной стороне дороги показалась посыпанная щебенкой автостоянка, рядом с которой располагались деревянный стол для пикника, очаг, сложенный из булыжников, и сетчатая корзина для мусора.

— Развернись здесь и остановись, — скомандовал я.

«Бьюик» Чивера был слишком велик для этой дороги, и тому пришлось изрядно повозиться. Других машин не было видно. Середина октября, понедельник — совсем неподходящее время для загородных прогулок.

Наконец, Чивер вырулил на щебенку, затянул ручной тормоз и выключил мотор. Сунув в карман ключ зажигания, я вышел из машины и положил на стол ружье и револьвер Смитти.

Чивер тоже подошел к столу.

— Садись, — приказал я.

Наверное, что-то в моем голосе его насторожило, потому что он резко остановился и испуганно посмотрел мне и лицо, вытянув перед собой руки с растопыренными пальцами.

— В чем дело? Что случилось? — встревоженно спросил он.

— Ты знаешь, кто я такой? — в свою очередь поинтересовался я.

— Ну… ты был вместе с Кэппом на озере Джордж… встречал мою машину…

— Но ты знаешь, как меня зовут?

Он покачал головой.

— Рэй Келли. Сын Уилла Келли.

Чивер продолжал качать головой.

— Мне это ни о чем не говорит. Не знаю, о чем ты думаешь, но ты ошибаешься.

— Убить всех Келли, — мрачно улыбаясь, сказал я. — Вот о чем я думаю. Кто-то шепнул это Эду Дженолезе. Убить всех Келли — старика, обоих сыновей и невестку. Всю семью, потому что Эдди Кэпп скоро выходит из Даннеморы, а откуда мы знаем, кто…

— Нет! — закричал он. — Ты все не так понял! Это был не я!

— Откуда мы знаем, — продолжал я, — кто из двоих ребят — сын Эдди Кэппа, и даже если мы уберем того, кого нужно, вместо него может встать другой член семьи, а ты сам знаешь, Эд, насколько сентиментальными и упрямыми могут быть итальянцы старшего поколения. Верно, Чивер? Кто-то нашептал все это на ушко Эду Дженолезе, и ему оставалось только отдать приказ.

Он затряс головой и попятился.

— Это был не я! Келли, поверь мне, ты все перепутал! Все было не так, совсем не так!

Я поднял револьвер.

— Признайся, Чивер, ведь это ты все затеял.

Он резко повернулся и рванул к лесу. Через секунду он скрылся из виду, и некоторое время я слышал, как он продирается сквозь заросли.

Я должен был убить его и запросто мог это сделать. Он еще только делал первый шаг, а я уже держал его на прицеле. В ту секунду, когда я поймал на мушку его левую лопатку, мой мозг приказал пальцу нажать на курок. Но тот отказался повиноваться.

Опустив руку, я слушал, как он в панике ломится через кустарник, разрывая брюки об острые сучья, цепляясь шнурками за корни деревьев, падая и снова вскакивая…

Я не смог его убить и сказал себе — это только потому, что я не до конца уверен в его вине, а вдруг эту идею Дженолезе подкинул кто-то другой? Ведь его могли послать на переговоры к Кэппу и по какой-нибудь иной причине.

Я прекрасно отдавал себе отчет в том, что все это могло быть правдой. Но настоящая причина заключалась совсем в другом. Я не убил его потому, что просто не мог себя заставить.

Шаги Чивера давно уже стихли вдали и в лесу наступила тишина, а я все стоял, размышляя над этой проблемой. То, что я был прав, еще не означало, что любое убийство будет оправданным.

Я бросил ключи на переднее сиденье машины, заткнул за пояс револьвер, взял ружье и, перейдя через дорогу, углубился в лес, направляясь к ферме.

Одно я знал точно — несмотря ни на что, я должен был убить Эда Дженолезе.

Глава 26

Приближался вечер, и заходящее солнце приобрело красновато-оранжевый оттенок, но под деревьями было уже по-вечернему темно. Я шел, ориентируясь по косым солнечным лучам, проникавшим сквозь густое переплетение ветвей.

Сначала я вышел к грунтовке, но, сообразив, где нахожусь, тут же отступил под прикрытие зарослей и замер, прислушиваясь. Откуда-то справа доносились приглушенные расстоянием голоса. Наверное, это охрана, расположившаяся вдоль дороги. Я повернул налево и двинулся вверх по склону, стараясь держаться поближе к грунтовке.

Дом Дженолезе — длинное двухэтажное строение, выкрашенное в желтый цвет, — стоял недалеко от дороги. На пятачке перед крыльцом были припаркованы три машины — черный «кадиллак», светло-коричневый «крайслер» и зеленый «бьюик». На крыльце сидели четверо телохранителей, тихо переговариваясь между собой.

Укрывшись за деревом, я внимательно осмотрел окружающую обстановку; дом, лучшие времена которого, судя по всему, давным-давно миновали, был построен вдоль склона горы. К нему вплотную примыкала заросшая сорняками полоска земли, по-видимому, когда-то бывшая садовым участком. Позади и справа от дома стоял покосившийся сарай.

Прячась в кустах, я обошел дом слева и, поднявшись по крутому склону, оказался в относительно безопасном месте. Я расположился под деревом и принялся наблюдать за окнами, дожидаясь подходящего момента.

Темнота наступила внезапно, как будто кто-то повернул выключатель. Сразу стало холоднее. Пиджак и дождевик оказались слабой защитой от холода, поэтому вскоре мне волей-неволей пришлось встать и начать расхаживать туда-сюда, размахивая руками, чтобы согреться.

Время от времени то в одном, то в другом окне зажигался свет, и тогда я останавливался, чтобы рассмотреть людей, находившихся в комнате, вскоре я уже знал, где расположены кухня и несколько спален. В доме было полно народа — и мужчины, и женщины, — но Эда Дженолезе я впервые увидел только около десяти вечера.

Он вошел на кухню и, взяв с полки стакан, достал лед из холодильника. Сушильная доска у раковины была заставлена бутылками, и Дженолезе, стоя спиной ко мне, начал делать себе коктейль.

К тому времени я просидел в засаде почти пять часов и мои руки замерзли, не говоря уже о том, что у меня не было возможности покурить. И теперь я боялся, что промахнусь, не смогу тщательно прицелиться. В армии я неплохо стрелял из карабина, но сейчас у меня было другое оружие, к тому же я дрожал от холода и невыносимого желания сделать хотя бы пару затяжек.

Поэтому в первый раз я дал ему спокойно уйти. Повернувшись спиной к дому, я присел на корточки и выкурил сигарету, пытаясь отогреть руки под пиджаком, а затушив окурок, вновь посмотрел на кухню сквозь оптический прицеп. Никого.

Плохо. Я так и не смог убить Чивера. Теперь я воочию увидел Дженолезе, виновника всех моих бед, и все равно нашел достаточно доводов, чтобы не нажать на курок. Хуже некуда.

Я не имел права еще раз позволить себе поддаться слабости, как это вышло с Чивером. Я должен был наконец решиться и покончить с Дженолезе раз и навсегда.

Постепенно небо затянуло облаками и луна скрылась. Я спустился поближе к дому, пока не оказался напротив кухни, буквально в паре футов от желтых прямоугольников света, падавшего на траву из окон. Хотя я находился на открытом пространстве, разглядеть меня из дома в такую темень было просто невозможно.

Я встал на колени, обхватив ружье и сунув руки под пиджак. И когда Дженолезе вошел на кухню с пустым стаканом, я отбросил прочь все отговорки.

Теперь я был так близко к нему, что его спина, обтянутая белой рубашкой, заполняла собой весь прицел. Я принял стойку для стрельбы, как меня учили в армии — правое колено упирается в землю, левое согнуто, а на нем покоится локоть левой руки, — и, прицелившись в левую лопатку Дженолезе, плавно нажал на курок. Ружье резко подпрыгнуло у меня в руках, и на секунду я выпустил цель из виду. Звука выстрела я не слышал.

Когда я вновь поймал Дженолезе в перекрестье прицела, он медленно сползал на сушильную доску, сбивая бутылки в раковину. На его спине, чуть правее того места, куда я целился, расплывалось красное пятно.

Я выстрелил снова, на этот раз взяв левее и выше. Теперь я был готов к сильной отдаче и сразу увидел, как от удара пули его швырнуло к стене. На рубашке появилось второе кровавое пятно, и он упал. Я вскочил, крепко сжимая ружье.

Казалось, только сейчас мир вновь наполняется звуками. За секунду до этого я не слышал собственных выстрелов; теперь же из дома отчетливо доносились встревоженные крики охранников и тяжелый топот башмаков по деревянному полу.

Я повернулся и медленно вошел в темные заросли, постепенно забирая вправо. Пологий подъем позволял мне ориентироваться, и я знал, что иду по прямой. Примерно через полчаса я остановился и прислушался. Все тихо, никакой погони.

Я привалился к дереву и стал дожидаться рассвета. Было ужасно холодно. Время от времени мне удавалось задремать, и тогда мне снились жуткие великаны-людоеды и другие персонажи из страшных сказок. Каждый раз просыпаясь, я выкуривал сигарету, держа руки поближе к огоньку, чтобы хоть как-то согреться.

Незадолго до рассвета я встал и начал ходить, чтобы восстановить кровообращение, но, пока не взошло солнце, оставался у дерева. Когда стало достаточно светло, я прислонил к дереву ружье, положил рядом револьвер Смитти и сквозь заросли прокрался к дому.

Там никого не было, все машины исчезли. Добравшись по грунтовке до шоссе, я принялся «голосовать», и вскоре мне удалось остановить пикап. За рулем сидела женщина, а на заднем сиденье — двое детей с доберманом-пинчером. Они довезли меня до Сафферна, а там я сел на автобус до Нью-Йорка. Оказавшись в своем номере, я долго стоял под горячим душем, а потом лег и проспал четырнадцать часов как убитый. И только когда я проснулся и, еще полусонный, расхаживал по комнате, то обнаружил, что мне пришло письмо от дяди Генри — толстый конверт, набитый бумагами.

Он писал, чтобы я вел себя осмотрительно и поскорее возвращался в Бингхэмптон. Еще там были документы, которые я должен был подписать, — речь шла о доме Билла, его машине и ребенке, — и вырезка из «Бингхэмптон пресс».

«Это должно снять груз с твоей души», — писал дядя Генри о вырезке. На ней была фотография лысеющего человека в летнем костюме, которого держали под руки двое полицейских в форме и темных очках. В заметке под фотографией рассказывалось, что в результате кропотливой работы полицейской лаборатории удалось найти виновника произошедшего 29 августа наезда, вследствие которого погибла миссис Энн Келли. Водителем оказался коммивояжер из Скрэнтона по фамилии Дрюгей, работавший на фирму, производящую бытовые электроприборы.

К Организации он не имел ни малейшего отношения.

Глава 27

Значит, Эдди Кэпп солгал мне! Солгал.

Организация не убивала мою свояченицу.

Он солгал мне, хотя я не знал точно, в чем и как.

Зачем ему это было нужно? Чтобы я остался с ним.

Но если он хотел, чтобы я остался, то тогда хотя бы отчасти должен был сказать мне правду. Ведь он явно что-то задумал, иначе зачем я ему мог понадобиться?

Он сказал, что я — символ, вокруг которого соберутся его старые соратники. Это была ложь? Если даже и так, то в этом не было никакого смысла. Его дружки и вправду собрались. Ник Ровито меня проверил. Никто не спрашивал, что я там делаю. Тогда как же это могло быть ложью?

Он сказал, что Эд Дженолезе знал о символе и пытался его уничтожить. Разве это не правда? Ведь люди в светло-коричневом «крайслере» убили моего отца и хотели убить меня. И в Даннеморе они же пытались разделаться с Эдди Кэппом. И тот же самый «крайслер» был припаркован у крыльца фермы, где скрывался Эд Дженолезе. Разве это не правда?

Или это была только полуправда?

Ведь я остался жив. Именно я.

Когда в тридцати пяти милях от Нью-Йорка нас нагнал светло-коричневый «крайслер», человек, сидевший справа от водителя, выстрелил в отца. И все.

Они должны были знать, что отец убит. Они убедились, что их пули попали в цепь, а потом уехали. И не остановились, чтобы проверить, жив я или мертв. В меня они даже не стреляли.

Им был нужен вовсе не я, а человек, на которого указал Эд Дженолезе. Уилл Келли.

Именно он и был символом. Доверенным лицом, юристом, правой рукой главаря еще с незапамятных времен. Ведь другие могли возразить, что Эдди Кэпп слишком стар и не способен один возглавить организацию, или что он может умереть вскоре после того, как они нанесут удар по конкурентам, и тогда снова начнется война за власть, а две войны подряд им совсем ни к чему. Но в запасе был человек помоложе, который до тонкостей знал все их дела и мог взять на себя руководство; человек, который, по их общему мнению, мог заменить Эдди Кэппа. Уилл Келли.

Без Уилла Келли Кэпп не смог бы сплотить вокруг себя остальных. Именно поэтому Дженолезе и приказал устранить Уилла Келли.

И тогда Эдди Кэпп сдался и написал сестре, что решил уйти на покой. Но тут появился я.

Разумеемся, он не был уверен, что его план сработает. Ему пришлось целую неделю спорить и уговаривать своих по телефону, прежде чем они согласились его поддержать.

Я почти дословно мог представить, что он им наплел: «Вот мой сын, Рэй Келли. Уилл Келли заботился о нем, пока я был не у дел. Уилл его отлично вымуштровал, рассказал всю подноготную, короче говоря, ввел в курс дела. Хоть парень и молод, но отлично знает, что к чему, и схватывает все буквально на лету. Да к тому же на чужое разевать рот и не подумает. Когда я откину копыта, он возьмет дело в свои руки и будет довольствоваться одним Нью-Йорком. А к тому времени ему будет всего лет сорок, максимум — пятьдесят».

Это заняло у него неделю, а возможно, и больше, но в конце концов он их уговорил. И ухитрился запудрить мне мозги этой мутью про то, что я — символ, поскольку знал, что я не захочу иметь ничего общего с его бандой. А когда он встанет во главе, то ему будет уже все равно, сколько из его дружков знали правду.

К тому же я рассказал ему, что жену Билла убили. Это навело его на мысль сочинить историю о преследовании всей нашей семьи, и я как последний дурак на нее купился. Ему оставалось только подталкивать меня в нужном направлении. Я был заряженным пистолетом, но стрелял из него Эдди Кэпп.

Билл. Мой брат Билл.

Когда я уезжал из Лейк-Джорджа, то думал, что избавился от Кэппа навсегда. Не вышло. Я должен был снова найти его. И как можно скорее.

Глава 28

В тот же день я отправился в Ривердэйл. С начала «революции» прошла ровно неделя, а пять дней назад в газетах появилось первое сообщение об ответном ударе, когда Патрос Канзанткос упал с лестницы в своем доме в Ривердэйле и сломал шею. В заметке был указан его адрес.

Как можно больший отрезок пути я проехал на метро, разглядывая уродливые кирпичные дома, когда поезд в районе Бронкса шел по поверхности, а выйдя на конечной остановке, взял такси. У меня в кармане было триста долларов, снятых с нашего с Биллом совместного счета, а его «люгер», засунутый за пояс, неудобно выпирал под пиджаком. Я надеялся, что под плащом его не заметно.

Дом Канзанткоса — двухэтажный белый особняк, построенный в колониальном стиле, — находился в очень хорошем районе, где к домам ведут бетонированные подъездные дорожки, обсаженные деревьями, а на заднем дворе обязательно есть плавательный бассейн. На двери все еще висел черный траурный венок.

В некрологе говорилось, что семья Канзанткоса состояла из его жены Эмили и сына Роберта. Он-то и открыл мне дверь, когда я позвонил, — хмурый черноволосый парень примерно моего возраста. Его лицо портила раздраженная гримаса, черный костюм висел на нем мешком.

— Будьте любезны, я бы хотел поговорить с вашей матерью, — вежливо сказал я.

— О чем? — неприветливо буркнул он.

— Передайте ей, что ее хочет видеть сын Эдди Кэппа.

— А с чего вы взяли, что она вас примет?

— Если она захочет, то сама вам расскажет.

Наверное, это каким-то образом его задело, потому что он побледнел, сдавленным голосом прошипел: «Подождите», — и захлопнул дверь. Я закурил и начал рассматривать аккуратный садик перед фасадом дома на противоположной стороне улицы. Вскоре Роберт вернулся и недовольно проворчал:

— Ну ладно, входите.

Следом за ним я поднялся на второй этаж в маленькую комнату, где стояло два дивана и стереопроигрыватель последней модели. Вдоль стен тянулись полки с пластинками. Миссис Канзанткос, невысокая хрупкая женщина с узким носом, кивнула мне и, обращаясь к сыну, сказала:

— Спасибо, Бобби. Я поговорю с мистером Кэппом наедине.

Он вышел, сердито оглядываясь, и неохотно прикрыл за собой дверь.

— Он не знает, как его отец зарабатывал на жизнь? — спросил я.

— Нет, и никогда не узнает.

— Сын всегда должен знать, кем был его отец.

— Мистер Кэпп, — холодно сказала она, — позвольте мне самой судить об этом.

— Келли, — поправил я. — Рэй Келли.

Она резко поднялась с дивана.

— Вы сказали, что вы сын Эдди Кэппа.

— Так оно и есть. Но вырастил меня человек по фамилии Келли.

— Что вам от меня нужно? — спросила она, по-прежнему недоверчиво глядя на меня.

— Я встретился с отцом, когда он вышел из Даннеморы. И был на собрании на озере Джордж. Там я и познакомился с вашим мужем. Разве он обо мне не рассказывал?

— Мистер Канзанткос редко обсуждал со мной свои дела.

— Понятно. Видите ли, дело в том, что после Лейк-Джорджа мы с отцом расстались, мне было необходимо выполнить его поручение. Я сделал все, как он просил, и сейчас хочу снова с ним встретиться.

— Я не представляю, где его можно найти.

— Да, конечно, но вы наверняка должны знать хотя бы одного-двух человек из тех, кто был в Лейк-Джордже. Буду вам очень признателен, если вы позвоните одному из них и скажете, что я здесь.

— Зачем это вам?

— Я снова хочу соединиться с отцом. Разве это не нормально?

— И он не сказал, как с ним можно связаться?

— Мы расстались очень неожиданно. Мне надо было выполнить важное задание.

— Какое задание?

— Я должен был убить человека по имени Эд Дженолезе.

Она удивленно заморгала. В комнате наступила тишина. Затем она встала.

— Подождите здесь. Мне надо… кое-кому позвонить.

— Спасибо.

Мне показалось, что она покинула комнату с облегчением.

Минут через десять дверь открылась и вошел ее сын. Закрыв за собой дверь и прислонившись к ней спиной, он негромко сказал:

— Я хочу знать, что происходит.

— Ничего.

— Она что-то от меня скрывает, — продолжал настаивать он. — Вы знаете, в чем дело. Скажите мне.

Я покачал головой.

— Зачем вы сюда пришли? — не унимался Роберт.

— К вам это не имеет никакого отношения.

— Это касается моего отца?

— Нет.

— Вы лжете. Кому пошла звонить моя мать?

— Понятия не имею.

Он быстро шагнул ко мне, угрожающе вскинув кулаки.

— Сейчас ты мне все расскажешь!

Прежде чем я успел что-то предпринять, дверь распахнулась, в комнату вошла его мать и резким тоном приказала ему выйти. Он отказался и заявил, что никуда не пойдет, пока не узнает, что за тайны мы от него скрываем. Минут пять они кричали друг на друга, а я тихо сидел, разглядывая коллекцию пластинок. В основном это была классика и эстрадные оркестры, только одна небольшая секция была посвящена диксиленду.

Наконец Роберт, кипя от злости, выскочил из комнаты и миссис Канзанткос повернулась ко мне.

— Извините. Он не должен был этого делать.

— Как вы сказали, это ваше личное дело.

— Совершенно верно… Так вот, я позвонила другу моего мужа. Он обещал перезвонить, как только сможет. Может быть, пройдем на кухню и выпьем кофе?

— Спасибо.

Кухня была маленькой и опрятной. Из окна был виден отлично подстриженный газон и патио, вымощенный плиткой, вдоль низкой ограды, отмечавшей границу участка, были посажены пышные розовые кусты. Из подвала доносились удары по боксерской груше — наверное, это Роберт репетировал, как он будет меня раскалывать.

Мы молча пили кофе. Миссис Канзанткос не задавала никаких вопросов. Так мы просидели минут двадцать, пока в соседней комнате не зазвонил телефон. Извинившись, она вышла, а через минуту вернулась.

— Он хочет с вами поговорить.

Это был Кэпп.

— Рэй, это ты?

— Да, Кэпп, я.

— Ты узнал мой голос?

— Ну а почему бы и нет?

— Это ты был в понедельник вечером у Дженолезе?

— Да.

— Будь я проклят! — весело рассмеялся он. Судя по голосу, он изрядно выпил. — Везучий ты засранец! Надо же, ты сумел прикончить этого старого болвана! Ну что, небось доволен, а?

— Да, все позади. Мне теперь больше нечего делать, хочу заняться бизнесом вместе с вами.

— Черт возьми, Рэй, ты даже не представляешь, как я рад! Мальчик мой, да это же просто великолепно! Я молил бога, чтобы ты решился на это!

— Вот и отлично. Я начал искать вас сразу, как только покончил с этим делом.

— Хочешь, я пришлю за тобой машину?

— Вы в городе? Если да, то я быстрее доберусь на метро.

— Ну конечно! Мы сняли люкс в «Уэзертоне». Это на углу Лексингтон и 52-й улицы.

— Я знаю, где это.

— Номер снят на имя Питерсона, Рэймонда Питерсона. Запомнишь?

— Запомню. Скоро приеду.

Как только я положил трубку, миссис Канзанткос сказала:

— Если хотите, я подвезу вас до метро.

— Да, спасибо, — кивнул я.

Мы спустились в гараж. Было слышно, как Роберт в подвале продолжает молотить боксерскую грушу.

Глава 29

От станции метро до отеля «Уэзертон» надо было пройти всего один квартал, уж я-то отлично это помнил. Именно в этом отеле останавливался отец, когда приехал встречать меня из армии. Но Кэпп, естественно, этого знать не мог.

Я спросил у портье, в каком номере проживает мистер Питерсон, и он, найдя мое имя в каком-то списке, направил меня на пятнадцатый этаж. Я поднялся на лифте. Номер 1512 находился слева по коридору. Подходя к двери, я еще издали услышал громкую музыку, пьяный смех и выкрики — судя по всему, Кэпп праздновал победу.

Я постучал, и мне открыл улыбающийся здоровяк с перебитым носом.

— Ты парень Кэппа?

— Да.

— Давай лапу! Как же он тебя нахваливает!

Рука у него была большая, но мягкая. Обменявшись рукопожатием, мы вошли внутрь.

Номер был огромным, одна комната сменяла другую. Нервный маленький человечек, сменивший здоровяка, показал мне мою спальню. Положив «люгер» на кровать, я прикрыл его плащом и вслед за своим провожатым направился через анфиладу комнат на вечеринку.

Это был огромный зал с широкими французскими окнами, выходившими на террасу. В углу ревело радио, соревнуясь в громкости с телевизором у противоположной стены. Вокруг в беспорядке были расставлены раздвижные секционные диваны и кофейные столики. Два столика на колесах выполняли роль передвижных баров.

Гостей было человек тридцать, примерно третью часть составляли женщины — все как на подбор с высокой грудью и белозубыми улыбками профессионалок. Мужчины смеялись и перекрикивались через весь зал.

Кэпп сидел в углу с одной из женщин, что-то ей рассказывая и правой рукой поглаживая ее грудь. Она не переставая улыбалась.

Кто-то заметил меня и закричал:

— Эй, Кэпп, а вот и твой парнишка!

Тот оглянулся и бросился ко мне, женщина, автоматически продолжая улыбаться, легким движением разгладила складки платья.

Кэпп схватил меня за руку, что есть силы хлопнул по плечу и закричал, что гордится таким сыном. Он не стал представлять меня женщинам, но я заметил, что многие не сводят с меня глаз.

Минут пятнадцать все галдели, наперебой рассказывая, по какому случаю устроено торжество. Оказывается, национальный комитет дал добро, и теперь они были «в деле», поскольку их удар получился успешным. И все благодарили меня, поскольку именно смерть Дженолезе оказала решающее значение. Оставалось только завершить реорганизацию, а после этого все пойдет как по маслу.

Наконец, Кэпп слегка успокоился и все перестали кричать мне в ухо. Я взял его под руку.

— Кэпп, я хочу с тобой поговорить. Рассказать, как было дело.

— Черт побери, ну конечно, — ухмыльнулся он. — Только давай найдем местечко потише.

Я повел его в спальню, в которой оставил свой плащ. По дороге нам попался тот самый нервный человечек, и я схватил его за локоть.

— Ты нам нужен на минутку.

— На кой черт? — удивился Кэпп.

— Сейчас увидишь.

Мы вошли в спальню.

— Ну, и для чего тебе понадобился Мышонок? — поинтересовался Кэпп.

— Он будет моим посыльным. — Сунув руку под плащ, я вытащил «люгер» и, держа их на прицеле, запер дверь.

Кэпп, трезвея на глазах, уставился на пистолет.

— Черт побери, что ты затеял?

— Мышонок, слушай внимательно, — сказал я. — Меня зовут Рэй Келли. Эдди Кэпп — мой родной отец, по крови. Верно, Кэпп?

— Еще бы! И какого…

— Подожди. Мышонок, ты все понял?

Тот судорожно кивнул, не сводя глаз с пистолета.

— Молодец. А еще у меня была мать, приемный отец, сводный брат и свояченица. Моя мать покончила с собой из-за Эдди Кэппа. Верно, Кэпп?

Тот с явным облегчением тяжело плюхнулся на край постели.

— Господи, Рэй, это же было двадцать один год назад! Да и кто мог знать, что она решится на такое! И теперь ты наставляешь на меня пистолет только из-за того, что случилось двадцать…

— Потерпи минутку, мы поговорим и о твоих последних делах. Так вот, насчет моей матери и Уилла Келли. Он был твоим ближайшим помощником. Вы уже были готовы попытаться взять в свои руки контроль над нью-йоркской организацией, и Уилл Келли активно участвовал в разработке плана. И тут кто-то настучал властям, что ты…

— Дженолезе, — перебил Кэпп. — Этот вонючий подонок Дженолезе…

— …не платишь налогов. Тебя убрали с дороги, и все дело прибрал к рукам Дженолезе. А Уиллу Келли пришлось уехать из города. Его жена не смогла вынести скучной жизни в провинции, но возвращаться в Нью-Йорк боялась. И тогда она покончила с собой.

— Двадцать один год назад, Рэй! Ради бога…

— Заткнись. Я же сказал, что сейчас мы вернемся к недавним событиям. Итак, ты знал, что выходишь из тюрьмы пятнадцатого сентября. Каким-то образом ты передал Уиллу Келли, что собираешься предпринять новую попытку. И начал готовить своих людей, утверждая, что Келли будет на твоей стороне. Это стало известно Дженолезе, и он приказал убить Уилла Келли.

— Однако, Рэй, ты умный парень, — покачал головой Кэпп, почти успокоившись. — Надо же, сам до всего додумался.

— И не только до этого. Твои старые дружки не поставили бы на тебя без Уилла Келли. Или без кого-то другого, достаточно молодого, чтобы подходить на роль наследника. Они решили, что ты слишком стар.

— Только не Эдди Кэпп. Я доживу до ста.

— Нет, ошибаешься. Я еще не закончил. Мою свояченицу сбила машина. Водителя поймали.

— Что ж, молодцы, — пожал плечами Кэпп, — Пока я не появился, ты считал, что с тобой все кончено. Ты написал сестре, хотел отойти от дел, но, встретившись со мной, решил, что стоит попробовать и посмотреть, удастся ли заставить твоих ребят принять меня вместо моего отца.

— Я твой отец, Рэй.

— Ты меня зачал, а это не одно и то же. Ты знал, что мне плевать на твою империю, и поэтому наплел мне всю эту чушь про семью и символы, чтобы уговорить связаться с тобой. Когда я сказал, что моя свояченица погибла, это натолкнуло тебя на идею. Если бы она не умерла, тебе бы это и в голову не пришло.

— Тогда я бы придумал еще что-нибудь, — самодовольно ухмыльнулся Кэпп. — Разве ты не гордишься своим стариком? Который на ходу подметки рвет.

— Недолго осталось. Ты забыл про моего брата Билла. Ведь его тоже убили. Вообще-то по крови он был мне братом только наполовину, но тем не менее. А за пролитую кровь надо платить. — Я повернулся к Мышонку. — Ты не согласен?

Тот громко сглотнул и поспешно закивал.

— Видишь ли, Мышонок, все дело в том, что моего брата Билла убил Эдди Кэпп.

Кэпп вскочил с кровати.

— Да что ты такое несешь, черт бы тебя побрал! — завопил он. — Господи боже мой, сам подумай — мне-то это зачем?

— Я был тебе нужен, иначе ты бы не смог возглавить этот ваш переворот. Ты боялся, что если я узнаю, что Уилл Келли не был моим настоящим отцом, то на все плюну и брошу это дело. То же самое было бы, если бы я узнал, что все это время он состоял в вашей шайке. Тогда бы я не остался с тобой ни на секунду. Потому-то ты и убил Билла — я должен был поверить, что и его убрали по приказу Дженолезе, и принять твое предложение. Ты еще тогда мне сказан: «Мы оба охотимся за одними и теми же людьми, но только по разным причинам».

Кэпп отчаянно замотал головой.

— Рэй, ты все не так понял. Вспомни, я неотлучно был с тобой после того, как Билл поднялся наверх, и до того, как мы нашли его мертвым.

— Нет. Ты выходил на десять минут, якобы в туалет. И никто бы не сумел отнять у Билла пистолет. Он бы ни за что не положил его на комод. Если бы вошел кто-то чужой, пистолет был бы у него в руке. А ты мог войти, поговорить с ним, сказать, что хочешь быть его другом, походить по комнате, пока не подойдешь поближе к комоду — и пожалуйста!

В этот момент Кэпп попытался спастись с помощью грязного трюка — схватил Мышонка и, выставив его перед собой как щит, толкнул прямо на меня. Я отскочил в сторону, перепрыгнул через кровать и повернулся к двери. Кэпп уже поворачивал ключ в замке, когда я тщательно прицелился и нажал на курок. Пока он падал, я успел всадить в него всю обойму.

Мышонок лежал ничком, дрожа от страха и закрыв голову руками. Стерев свои отпечатки с «люгера», я бросил его на пол и ногой легонько толкнул Мышонка в бок.

— Вставай. Я с тобой еще не закончил.

Чтобы встать, ему потребовалось некоторое время, поскольку ноги его не слушались. Подождав, пока он, наконец, поднимется, я сказал:

— Сейчас я уйду, а ты просидишь здесь пять минут, не меньше. Потом пойдешь к своим и расскажешь, что случилось. И почему так случилось. Ты все понял?

Он только молча кивнул, выпучив белые от ужаса глаза.

— Это была кровная месть, — продолжал я, — а не разборка. Кровь за кровь. Им совершенно ни к чему меня искать, чтобы отомстить за Эдди Кэппа. Я его сын, и я говорю, что это не имеет смысла. Я не помню ни одного имени, ни одного лица тех, кого я видел здесь сегодня или в Лейк-Джордже две недели назад. Ты все усек?

Он снова кивнул.

— Пять минут, — напомнил я и вышел в коридор. Вечеринка была в полном разгаре — шум стоял такой, что при всем желании никто бы не услышал выстрелов в заставленной мебелью спальне с закрытой дверью. Я спокойно повернул налево. В прихожей во вращающемся кресле сидел громила с перебитым носом.

— Что они там вытворяют? — спросил он. — Неужто затеяли стрельбу с террасы? Надо поосторожнее, только легавых нам здесь и не хватало.

— Будем надеяться, все скоро закончится, — ответил я. — А мне надо поспать.

— Так ты остаешься?

— Да, только схожу за чемоданом.

— Ну, здесь ты особо не поспишь, — засмеялся он. — Ребята завелись как следует, так что это еще на пару дней, не меньше.

Я молча закрыл за собой дверь и, спустившись на лифте в вестибюль, вышел на улицу.

Глава 30

В нескольких кварталах от отеля я заскочил в первый попавшийся бар, но, поскольку было время ленча, он оказался битком набит клерками из соседних контор. Я решил задержаться там ровно настолько, чтобы выпить у стойки порцию виски со льдом, но неожиданно ощутил подступившую к горлу дурноту, и меня еще целых полчаса рвало в туалете. Выйдя из бара, я потащился по Лексингтон-авеню в западном направлении.

В животе было пусто, и, хотя время от времени мне приходилось останавливаться и, прислонившись к фонарному столбу, пережидать очередной приступ судорог, вначале я чувствовал себя более-менее сносно. А потом на Шестой авеню я наткнулся на «Белую розу», где обнаружил широкий выбор крепких и дешевых напитков.

Несмотря на это, я был не в состоянии долго оставаться на одном месте. В первом баре я просидел около часа, а затем двинулся к центру, заглядывая по пути во все встречные заведения. Приблизительно в четыре часа ночи меня вместе с каким-то парнем вышвырнули из очередной забегаловки где-то в центре, и он сказал, что знает отличное местечко за кинотеатром, где можно замечательно выспаться на свежем воздухе. Когда мы туда добрались, там уже спал какой-то бродяга. Рядом с ним стояла полупустая бутылка вина. Мы, разумеется, прихватили ее с собой и, перебравшись в другое место, заснули. Перед тем как мы вырубились, мне захотелось поведать моему новому другу о своих горестях, но, поскольку язык у меня заплетался, а ему никак не удавалось сосредоточиться, он так и не понял, что я пытаюсь во всех подробностях рассказать ему, как прикончил собственного отца.

Утром я проснулся первым, дрожа от холода и с диким похмельем, но, допив вино, почувствовал себя немного лучше — стало теплее, головная боль малость поутихла.

С этого момента в голове у меня все смешалось. Помню только, что пару раз я с кем-то подрался, а потом поздно вечером вошел в какой-то бар — уже почему-то в Нью-Джерси — и облевал им там всю стойку.

Однажды утром я проснулся в огромном сером металлическом ящике, стены которого находились так далеко, что до них невозможно было дотянуться. Крышка ящика опускалась все ниже, пока, наконец, не застыла. Рядом со мной вповалку лежали совершенно незнакомые люди, время от времени издававшие тихие протяжные стоны.

Не помню, сколько я провалялся на полу, пока до меня дошло, что я вовсе не в ящике, а в самой обыкновенной кутузке, в камере для пьяных.

Казалось, сначала время еле-еле ползло, а потом рванулось вперед и полетело на широких черных крыльях. Я попробовал досчитать до шестидесяти, чтобы получше представить — сколько же это, минута? — но едва начал, голова как будто взорвалась от боли, и я закричал, потому что был уверен, что умираю. Тут же со всех сторон на меня заорали, чтобы я заткнулся. Я перекатился на живот и, прижавшись лбом к холодному полу, неподвижно застыл.

Когда боль наконец ослабла, я смог сесть и осмотреть себя.

Ботинок не было, бумажника тоже. Так же бесследно исчезли плащ, пиджак, галстук, часы, ремень, школьное кольцо. И даже стеклянный глаз.

Я нашел свободное место у стены, сел и задремал. Иногда я плакал, но к тому времени, когда в камеру вошел надзиратель и выкрикнул мое имя, самое худшее было уже позади. Я был полностью опустошен — и морально, и физически.

Надзиратель отвел меня в маленькую узкую комнатушку с обшарпанным деревянным столом и четырьмя стульями и вышел. В углу сидел Джонсон. Увидев меня, он встал.

— Ну что, протрезвились?

— Да.

— Я вас искал, вот и решил сюда заглянуть на всякий случай. Здесь у меня работает приятель, так что вас сейчас отпустят.

— Какой сегодня день?

— Двадцать пятое октября.

Значит, я был в полном «ауте» без одного дня две недели!

— М-да, наверное, я слегка переборщил?

— Мне кажется, вам многое хотелось забыть.

— Это точно.

— Идти-то сил хватит?

— Куда?

— Сначала ко мне. Помоетесь.

— Джонсон, у меня глаз украли.

— Ничего, купим новый.

Ему пришлось нянчиться со мной, как с заблудившимся ребенком. Жил он в тесной квартирке на Западной 46-й улице неподалеку от Девятой авеню. Я назвал ему свой отель и имя, под которым я там зарегистрировался, и он поехал за моим чемоданом. Пока его не было, я принял душ и побрился. Когда я впервые подошел к зеркалу, то испытал настоящий шок. Исхудавшее лицо, заросшее густой щетиной, всклоченные волосы, пустая глазница воспалилась и покраснела.

Когда Джонсон вернулся, я сидел на диване, завернувшись в его халат. Помимо моего чемодана он привез повязку для глаза, пока не было нового протеза. Я переоделся в свои вещи, а потом он достал почти полную бутылку джина «Гордон».

— Хотите?

— Только не сейчас, — поспешно покачал я головой. — Недельки через две, может, и не откажусь от стопочки, а пока…

— Значит, все кончено?

— Да, на все сто.

— Это хорошо. У меня для вас кое-что есть. — Он сунул бутылку в ящик комода под рубашки, вышел из комнаты и тут же вернулся с маленьким белым конвертом. — В прошлую пятницу ко мне в контору заявились два здоровенных бугая и сказали, что это вам. И если я вдруг вас увижу, то должен это передать. И у меня сразу возникло такое чувство, что мне же будет лучше, если это произойдет как можно скорее.

Я надорвал конверт. Внутри было пять стодолларовых банкнот и записка: «Все забыто. Л. Дж.».

— Ну что? — Джонсон пристально смотрел мне в лицо.

— Ничего не понял. — Я протянул ему записку.

— Вы знаете кого-нибудь с инициалами «Л. Дж.»?

Тут до меня дошло. Лейк-Джордж.

— Теперь понял. Но это неважно.

— Они хотят сказать, что не собираются вас трогать, да?

— Знаете, давайте-ка спустим ее в сортир.

— Может, лучше ее сжечь? Секретный агент Х-7 в одном фильме…

— Да, вы правы.

Он чиркнул спичкой и, наблюдая, как записка горит в пепельнице, небрежно спросил:

— Кстати, вы помните, что наплели Уинклеру?

— Кому?

— Детективу Уинклеру, между прочим, одному из лучших в Нью-Йорке.

— А разве я с ним говорил?

— Господи, да вы хотели признать себя виновным в половине убийств, совершенных в Соединенных Штатах! Пара рэкетиров по фамилии Дженолезе и Кэпп, какой-то старикашка-адвокат на Лонг-Айленде и уж не помню, кто еще.

— Да вы что!

— Уинклер говорит, что это бред чистой воды, тем более, что вы отказались назвать чьи-либо еще имена, кроме тех, кого вы прикончили.

Я с удивлением огляделся вокруг.

— Тогда почему я здесь? Почему меня не посадили?

— Официально Дженолезе и Кэпп даже не признаны пропавшими. Нет ни трупов, ни орудия убийства, ни свидетелей. По официальной версии, адвокат умер от сердечного приступа, во всяком случае так написано в свидетельстве о смерти. — Джонсон подмигнул. — Уинклер сказал, чтобы вы больше не вздумали являться к нему с подобными дикими бреднями.

— Ага, значит, полиции на это наплевать.

— Совершенно верно. Особенно когда речь идет о таких типах, как Дженолезе и Кэпп.

Я встал с дивана, прошелся по комнате и потянулся. Все, наконец-то я прошел через все передряги и оказался на другой стороне туннеля.

— И еще, — добавил Джонсон, вытряхивая пепельницу. — Я ведь все равно начал вас искать еще до того, как ко мне приперлись эти громилы. Через два дня после того, как мы разговаривали в последний раз, меня нанял для ваших розысков один малый. Некий Арнольд Биуорти. Вы называли ему мое имя. Он сказал, что вы должны были ему позвонить еще шесть недель назад.

— Господи, я совсем про него забыл.

— Почему бы вам завтра не съездить к нему?

— О’кей.

Я переночевал у Джонсона на диване, а утром сходил к врачу и целых два часа подбирал новый глаз. Я заплатил за него из присланных в письме пяти сотен, а остальное отдал Джонсону. Сначала он отказывался, но я сказал, что это компенсация за то, что его избили.

Потом я отправился на метро в Куинс. Биуорти вцепился в меня мертвой хваткой, потащил к себе в подвал и посадил перед магнитофоном. Я долго рассказывал, потом мы сделали перерыв на обед и продолжали до полуночи. Он предложил мне переночевать в комнате для гостей, а наутро отвез меня в Манхеттен забрать чемодан у Джонсона. Когда мы вернулись, Сара сидела у магнитофона и, обливаясь слезами, слушала запись, но Эрни приказал ей прекратить ныть и пойти заварить нам кофе.