Убийство полицейского

Глава 5

Толпа зевак, заполнивших коридор перед парикмахерской Голденрода, успела вырасти вдвое. На это были свои причины.

Во-первых, в пять часов заканчивалась работа в большинстве учреждений, и поток служащих двинулся к выходу, а как не задержаться возле двери, которую охранял уже не один, а трое полицейских?

Да и внутри находился такой набор полицейских и детективов разных рангов, который не часто удается видеть разом.

Три стража стойко выдерживали натиск толпы, подгоняя их громкими криками не задерживаться, а поскорее проходить к выходу.

Я сообщил одному из них своё имя и цель моего прихода. Он велел мне подождать. Через минуту появился Пэрли собственной персоной и провел меня внутрь.

Я осмотрелся. Все кресла были пусты. Фиклер и трое мастеров: Джимми, Эд и Филипп сидели рядышком на стульях для ожидающих клиентов. Они были одеты в белые халаты, возле каждого стоял детектив. Тома нигде не было видно. Множество полицейских болтались по помещению.

Пэрли провел меня в уголок у кассы.

— Как давно ты знаком с Жанет Шталь? — грозно спросил он, не сводя с меня глаз…

Я с упреком покачал головой.

— Так не пойдёт. Ты мне сказал, что я нужен. Я бросил все и примчался… Если тебя интересует моя биография, звони в любое время дня к нам в контору. А если будешь называть меня при этом «Арчи», даже в вечернее время.

— Не паясничай! Сколько времени ты с ней знаком?

— Нет, сэр. Я знаком с хорошим адвокатом. Подведи фундамент.

Правое плечо Пэрли непроизвольно дернулось — порыв, вызванный желанием схватить меня за шиворот и хорошенько встряхнуть. Но он с ним справился, так что у меня не было оснований негодовать.

— Как-нибудь в другой раз, — проворчал он, сжимая челюсть и тут же разжимая её. — Её нашли на полу кабинки без сознания — после удара по голове. Мы привели её в чувство. Теперь она может говорить, но не желает. Не желает отвечать на наши вопросы. Говорит, что не знает нас и не верит нам и не станет разговаривать ни с кем, кроме её друга — Арчи Гудвина. Так что… Вы давно знакомы?

— Очень трогательно, — сказал я с чувством. — До сегодняшнего дня я едва смотрел в её сторону. Ни разу не заговаривал и, практически, не был знаком. Даже ни разу не делал у неё маникюра. Единственная беседа, которая у нас состоялась, происходила сегодня на твоих глазах. Но, посмотри, что она при этом говорила, и что творится теперь… Разве удивительно, что я такого высокого мнения о собственной персоне?

— Послушай, Гудвин, мы ищем убийцу!

— Я это знаю. И готов помогать решительно во всем!

— Ты не встречался с ней вне парикмахерской?

— Никогда.

— Возможно, но это надо будет проверить. А сейчас ты нам нужен, чтобы заставить её говорить. Будь она неладна! Затыкает всем нам рты, никакие доводы на неё не действуют. Ну, идем!

Я схватил его за локоть.

— Обожди! Если она стоит на том, что будет говорить только со мной, мне нужно подготовиться. Обдумать вопросы. И я должен, наконец, толком знать, что произошло!

— Да-а-а…

Пэрли хотелось поскорее приступить к допросу, но он видел, что мои требования вполне разумны.

— Нас оставалось всего трое. Я находился тут, в передней части, а Джофф и Салливан сидели на стульях. Все мастера работали, клиентов было порядочно. Фиклер ходил и ныл, всем надоел. Я почти все время висел на телефоне. Мы выжали здесь все, что могли. Почти безрезультатно.

— Где находилась Жанет?

— Я все расскажу… Торакко, это Филипп, закончил со своим клиентом, в его кресло сел другой. Он пожелал сделать маникюр, и Торакко позвал Жанет, но она не откликнулась и не вышла. В это время Фиклер помогал одеваться уходящему клиенту. Торакко пошёл за перегородку за Жанет. Девушка лежала на полу своей кабинки. Туда она прошла минут за пятнадцать до этого, возможно, за двадцать.

Как я считаю, все они за это время побывали за перегородкой — хотя бы по разу.

— Ты так думаешь?

— Уверен.

— Отчаянный поступок, верно?

— Я уже сказал: я в это время много разговаривал по телефону. Джофф и Салливан должны были следить за порядком в зале, так что они не бегали по пятам за каждым мастером. Ты прекрасно знаешь, в каком мы восторге от того, что её стукнули по голове, когда на посту находилось трое полицейских.

— Серьезное увечье?

— К счастью, не очень. Даже нет необходимости отправлять её в больницу. Доктор разрешил оставить её здесь. Жанет ударили по голове с правой стороны бутылкой, взятой с полки у перегородки, находящейся в шести футах от её кабинки. Бутылка большая и весьма тяжёлая: заполнена маслом. Она лежала тут же, на полу.

— Отпечатки?

— Ради бега, избавь меня от азбучных истин… У напавшего на руке было полотенце, салфетка или что-то в этом роде.

— Одну секунду… Что сказал врач? Ты спросил его, можно ли её сейчас допрашивать?

— Врач позволил. Иди же, не теряй напрасно времени!

Решив, что я располагаю достаточной базой для разговора, я пошёл следом за Стеббинсом. Пока мы шли к перегородке, все мастера и полицейские смотрели на меня широко раскрытыми глазами, но ни один из них не ухмылялся и даже не смел улыбнуться. Фиклер являл собой воплощенное уныние.

До этого я ни разу даже не заглядывал за перегородку. Оказывается, она делила зал почти пополам. Напротив находились стерилизаторы, кипятильник, фены и прочее оборудование, а за ними — ряд шкафчиков и полок.

За широким проходом были маникюрные кабинеты. Их было четыре, хотя я ни разу не видел в парикмахерской больше двух маникюрш.

Когда мы проходили мимо первой в ряду кабинки, я машинально заглянул внутрь и увидел Тома, седого мастера, который сидел за столиком напротив инспектора Кремера. Заметив меня, Кремер поднялся. Мы с Пэрли прошли дальше, к третьей кабинке. Сразу же следом за нами туда пошёл и Кремер.

Кабина была большой, примерно восемь на восемь, но сейчас её переполняли люди. Помимо нас троих и мебели, в ней находился детектив в штатском, а на стульях у правой стены лежала на спине Жанет Шталь: под голову ей была подсунута кипа полотенец. Не меняя позы, она повела глазами, чтобы взглянуть на вошедших. Как ни странно, выглядела Жанет просто обворожительно.

— Вот ваш друг Гудвин, — сказал Пэрли, изо всех сил стараясь, чтобы его голос звучал сочувственно.

— Ну, что у нас случилось? — спросил я, будто добренький старичок-доктор.

Длинные, густые ресницы затрепетали.

— Вы? — выдохнула Жанет.

— Да, ваш друг — Арчи Гудвин.

Я придвинул единственный свободный стул и сел, глядя ей в лицо.

— Как вы себя чувствуете? Ужасно?

— Нет. Я вообще ничего не чувствую. Я утратила способность что-либо чувствовать.

Я взял её руку, нащупал пульс и уставился на часы. Через тридцать секунд я заявил, что пульс у неё неплохой. И попросил разрешение осмотреть голову.

— Только очень осторожно.

— Если будет больно, кричите.

Я разобрал пальцами её чудесные каштановые волосы и нежно, ни весьма тщательно ощупал череп. Она закрыла глаза, один раз поморщилась, но даже не застонала.

— Солидная шишка и только, — заявил я под конец. — Некоторое время вам будет трудно причесываться. Хотел бы я самолично вправить ноги тому ублюдку, который это сделал. Кто он?

— Отошлите их всех прочь, тогда расскажу.

Я повернулся к своей свите.

— Идите-ка вы все отсюда… Если бы здесь был я, такого бы не случилось! Оставьте нас!

Полицейские безропотно повиновались. Я прислушался к звукам в коридоре. Вот шаги удаляются, удаляются, совсем затихли, снова слышны. Я подумал, что пора заводить разговор на тот случай, если сотрудники полиции будут недостаточно осторожно занимать свои посты у входа в эту кабинку, или же в соседних. Перегородки всего лишь в шесть футов высотой, так что любой звук прекрасно слышен.

— Какая подлость! — начал я. — Он же мог убить или обезобразить на всю жизнь и тем самым испортить всю вашу будущую карьеру. Благодарение богу, что у вас такой крепкий череп.

— Я начала кричать, — сказала Жанет, — но было уже поздно.

— Что заставило вас закричать? Вы его увидели или услышали?

— И то, и другое. Я сидела не на своём стуле, а на стуле для клиентов, спиной к двери. Просто сидела и старалась обдумать всё, что произошло. Тут позади раздался лёгкий шум, что-то вроде крадущихся шагов. Я подняла голову и увидела его в зеркале, но, прежде чем я среагировала должным образом, он обрушил на меня удар…

— Обождите минуточку!

Я переставил свой стул к маленькому рабочему столику.

— Эти подробности крайне важны. Вы сидели вот так, да?

— Да, сидела и думала.

Я почувствовал, что моё мнение о ней, сложившееся в ходе утреннего разговора, явно преувеличено.

В плохоньком зеркале над маникюрным столиком вообще не мог отразиться никакой предмет, как высоко его ни задирай… Фантазерка и лгунья, совершенно не считающаяся с возможностью проверить её слова. Презрение Жанет к умственным способностям других людей было потрясающим.

Я вновь придвинул свой стул к её ложу. Под таким углом приятно смотрелось не только её смазливое личико, но и вся фигурка начинающей актрисы.

Я спросил:

— Но вы все же увидели его отражение до того, как он вас ударил?

— О да.

— Вы узнали преступника?

— Конечно. Вот почему я и не пожелала с ними разговаривать. Вот почему мне потребовалось увидеть вас… Это был тот верзила с золотым зубом, которого они называют то Стеббинсом, а то сержантом.

Я не удивился. Теперь я уже знал, с кем имею дело.

— Вы хотите сказать, что это он ударил вас по голове бутылкой?

— Я не могу с полной ответственностью заявить, что он ударил… Мне кажется, что люди вообще должны с предельной осторожностью обвинять других. Мне точно известно лишь то, что я видела в зеркале: он стоял за моей спиной с поднятой рукой, а потом… на меня что-то обрушилось. Из этого можно вывести только одно заключение. Сегодня утром он был страшно груб со мной, задавал неделикатные вопросы и потом весь день бросал на меня злобные взгляды. Совсем не так, как принято мужчинам смотреть на молодых и хорошеньких девушек. Ведь я имею полное право ожидать иного к себе отношения, не правда ли? Ну и потом, давайте рассуждать логично. Захотел бы Эд убивать меня? Или Филипп, или мистер Фиклер? Зачем бы им это понадобилось? Остается только он, даже если бы я его не видела. Больше некому.

— Весьма логично, — согласился я. — Но я знаю Стеббинса уже много лет — он не ударит женщину без причины. Что он имел против вас?

— Не знаю.

Она слегка нахмурилась.

— Когда меня станут об этом спрашивать, мне придётся просто говорить, что я не знаю. Вот вы и должны прежде всего научить меня, как мне следует разговаривать с репортерами. Мне кажется глупо повторять все время «не знаю». Такое интервью могут не напечатать. Так что же отвечать, когда спросят, почему он ударил меня?

— Мы ещё вернемся к этому, а сперва…

— Нет, мы должны решить немедленно. — Очевидно, она уже представила свой портрет на обложке журнала «Лайф». — Таким образом вы заработаете десять процентов.

— Десять процентов? От чего?

— От всего, что я получу. Законный гонорар моего литературного агента и импресарио.

Она протянула мне руку и посмотрела в глаза.

— Давайте пожмем друг другу руки.

Чтобы избежать подобного заключения контракта, не обидев её, я взял её миниатюрную ручку, повернул ладонью вверх и нежно погладил кончиками пальцев.

— Потрясающая идея! — воскликнул я. — Но с ней придётся пока повременить. В настоящий момент я на пороге полного банкротства. С моей стороны было бы противозаконно заключать новые контракты

— Я могу сказать репортерам, чтобы о тех вещах, которых я не знаю, они спросили у вас. Это называется «отослать к импресарио».

— Да, понимаю. Но это позднее…

— Позднее вы не будете мне нужны. Вы мне нужны сейчас.

— Вот я и сижу подле вас, но пока это чисто дружеская помощь.

Я выпустил её руку, которую держал, чтобы меня не обвинили в недостаточном внимании к её прелестям, и заговорил многозначительно:

— Если вы заявите репортерам, что я ваш импресарио, я сам устрою вам вторую шишку. Причём такую, по сравнению с которой эта покажется плоской, как блин. Ясно? Далее, если вас спросят, почему он вас ударил, не говорите, что не знаете. Скажите одно слово: «Тайна!» Люди обожают тайны. Теперь…

— Вот это да! — пришла она в восторг. — Как раз то, что требуется.

— Теперь мы должны подумать о полиции. Стеббинс — полицейский, и они не захотят повесить ему на шею такое обвинение. Мне известно, как они действуют в подобных случаях. Даже слишком хорошо известно. Полиция попытается представить дело таким образом, что Воллена прикончил кто-то из здешних, а потом сообразил, что вам что-то известно об этом, и поэтому намеревался убрать вас с дороги. Они даже могут сделать вид, что располагают кое-какими доказательствами. Например, кто-то слышал, как вы о чем-то говорили… Так что мы с вами должны быть готовы ко всему. Вы меня слушаете?

— Разумеется… А что я должна сказать, если репортеры спросят, собираюсь ли я продолжать работать в этой парикмахерской? Можно мне ответить, что я не желаю покинуть мистера Фиклера в трудное для него время?

Мне было нелегко усидеть на стуле. Я бы много дал за то, чтобы иметь право вскочить и уйти из кабинки, громко хлопнув дверью. Пройти к Кремеру и Пэрли, которые деловито подслушивают за стенкой, заявить, что я отдаю в их полное распоряжение эту красивую идиотку, и уехать домой. Но дома, в передней комнате под замком находились наши незваные гости, и во что бы то ни стало нужно от них отделаться.

Я посмотрел на прелестное, но глупое личико этой очаровательницы, с густыми длинными ресницами, прямым носиком, милым подбородком, и терпеливо повторил про себя, что только через неё можно решить эту задачу. Иного пути нет.

— Недурно, — похвалил я её. — Скажите, что вы преданы мистеру Фиклеру. Правильно, сейчас основное для вас — решить, как справиться с репортерами. Вы когда-нибудь уже давали интервью?

— Нет, это будет первое, и я не хочу его запороть.

— Умница. Больше всего они любят возможность посмеяться над полицией. Если вы сообщите что-то такое, чего не знает полиция, вы заработаете их вечную признательность. Например, то, что Стеббинс ударил вас по голове, не означает, что он один причастен к данной истории.

У него в парикмахерской должен быть сообщник, иначе зачем сюда приходил Воллен? Назовем этого сообщника Иксом. Теперь слушайте внимательно. Сегодня, приблизительно в то время, когда было совершено убийство, вы либо слышали, либо видели что-то опасное для Икса, и тому стало об этом известно. Он понимает, что если вы кому-нибудь проговоритесь, — мне, например, то ему и Стеббинсу — крышка. Естественно, они оба стремятся вас ликвидировать. По моему мнению, попытался бы это сделать Икс, но поскольку вы видели в зеркале отражение Стеббинса, не станем сейчас заострять на этом внимание…

Суть дела такова: если вам удастся вспомнить, что могло так напугать Икса, и если вы сообщите об этом репортерам прежде, чем полиции, то все газетчики — ваши рабы отныне и навеки.

Бога ради, не потеряйте, не упустите эту возможность!

Сосредоточьтесь! Восстановите в памяти все, что вы сегодня здесь видели и слышали, а также все, что делали и говорили. Думайте, даже если на это уйдёт весь вечер и вся ночь. Мы должны разобраться.

Она нахмурилась.

— Я не припоминаю ничего такого, что могло бы кого-то напугать.

— Не стоит понимать мои слова буквально. Это мог быть сущий пустяк, в котором вы сначала не нашли ничего особенного… Начнем с самого…

Я замолчал, увидев выражение её лица. Жанет больше не хмурилась, глаза её уставились куда-то вдаль, не замечая меня, и я уже знал, к чему это ведёт.

Я рявкнул:

— Может быть, вы хотите, чтобы репортеры вас возненавидели? Вычеркнули вас навсегда из списка знакомых?

Она вздрогнула.

— Боже упаси? Это было бы ужасно!

— Тогда следите за собой. Все, что вы им сообщите, должно быть чистейшей правдой. Вы обладаете острым умом и живым выражением, вам ничего не стоит домыслить любой факт. Но никакой отсебятины! Эти дотошные газетчики перепроверят все, что вы им скажете, и если они обнаружат хоть слово фальши — вы погибли. Этого они никогда не простят! Так что вам больше не понадобится импресарио.

— Но я не могу припомнить ничего такого!

— Конечно, прямо с ходу и никто не смог бы! Иной раз для этого требуется несколько дней, не говоря уж о часах.

Её рука была совсем рядом, и я отечески похлопал по ней.

— Наверное, нам лучше подумать вместе, начав с самого начала. Именно так поступил бы Ниро Вулф. В котором часу вы пришли сегодня на работу?

— Без четверти девять, как обычно. Я пунктуальна.

— Остальные были уже на месте?

— Ну, кто-то — да, кто-то — нет.

— Точнее! Кто уже пришёл, а кто нет?

— Боже мой, я не знаю… Не заметила.

Она вновь нахмурилась.

— Если вы считаете, что я способна держать в голове подобные глупости, то мы можем сразу же прекратить разговор. И я все больше убеждаюсь, что путного импресарио из вас не получится. Когда я пришла на работу, я думала о чем-то совершенно другом… Я обдумывала фасоны своих будущих туалетов… Да мало ли важных проблем у красивой молодой девушки?! Ну как в таком состоянии я могла заметить, что творится кругом?

Я должен был проявить терпение.

— Хорошо, начнем с другого конца. Вы, наверное, помните, как пришёл Воллен, как он поговорил с Фиклером, прошел в кабинку Тины, поговорил там с ней, а когда Тина оттуда вышла, Фиклер послал к нему Филиппа. Так все было? Это вы помните?

Жанет кивнула.

— Вроде бы да.

— Если только «вроде бы», мы далеко не уйдем. Припомните-ка обстановку, которая сложилась, после того, как Филипп вернулся, поговорив с Волленом. Где вы находились в тот момент?

— Не заметила…

— Я не говорю, что вы что-то заметили. Просто вернитесь мысленно назад… Вот Филипп выходит из-за перегородки после беседы с Волленом. Не слышали ли вы, что он тогда сказал? Может быть, вы сами ему что-то сказали?

— Сомневаюсь я, чтобы Филипп был тем самым Иксом, — заявила она — Он женат, у него дети. Скорее всего, думаю, это Джимми Кирк… Когда я сюда впервые пришла, он стал меня обхаживать. И потом — он пьет. Спросите Эда! Да к тому же задирает нос, считает, что он выше нас всех… Парикмахер — а с таким самомнением!

Она была явно довольна собой!

— Точно! Джимми и есть Икс, потому что, как думается, он на самом деле не хотел меня убивать. Я попытаюсь припомнить, что он мне говорил… Имеет значение, когда именно состоялся наш с ним разговор?

Я был сыт по горло её болтовней. Лежачего, как известно, не бьют, особенно женщину. Только поэтому наше свидание обошлось без насилия.

— Никакого, — ответил я. — Но мне пришла в голову одна мысль. Пойду-ка я проверю: вдруг что-нибудь вытяну из Джимми? А тем временем пришлю к вам репортеров, скорее всего из «Газетт», пусть они положат начало знакомству.

Я встал.

— Еще раз напоминаю: придерживайтесь во всем фактов. Увидимся позднее.

— Но, мистер Гудвин, хотелось бы…

Я поспешил выйти. Мне потребовалось всего три шага, чтобы выскочить из кабинки. По проходу я разве что не бежал, боясь, как бы она меня не вернула, и быстро выскочил за перегородку. Только там я остановился. Почти сразу же ко мне присоединились Кремер и Пэрли. Выражение их физиономий было таково, что не приходилось интересоваться, слышали ли они наш разговор.

— Если вы её расстреляете, — сказал я, — отправьте её мозг в кунсткамеру. Впрочем, я не уверен, что такой у неё имеется!

— Великий боже! — единственное, что сумел выдавить из себя Пэрли.

Кремер буркнул:

— Не сделала ли она это сама?

— Вряд ли. Такая шишка может получиться только в результате сильного удара, да и на бутылке вы не обнаружили её отпечатков… А подумать об опечатках пальцев, по-моему, она просто не в состоянии.

Мне необходимо выйти на воздух, отдышаться. Остальное вы проделаете и без меня. Советую вам понаблюдать за ней — выберите какого-нибудь представительного мужчину на роль репортера из «Газетт»

— Пошлите за Виатти, — распорядился тут же Кремер.

— Правильно. У него получится, — согласился я. — А я поеду домой. Не возражаете?

— Возражаю. Она может снова потребовать к себе своего импресарио.

— Ну нет, я бы на вашем месте положил конец её глупостям. Не исключено, что она и вправду станет болтать, что её ударил сержант Стеббинс. Заткнуть рот такой курице очень трудно… А я хочу успеть домой к ужину. У нас сегодня свиная вырезка.

— Мы бы все хотели попасть домой к ужину, — с кислой миной признался Кремер. Тон его остался прежним, когда он обратился к Пэрли: — Ну, что ты теперь скажешь? Тебе по-прежнему нужна только чета Вардас?

— Их я больше всего хочу схватить, — с непонятным упрямством ответил Стеббинс. — Несмотря на то, что эту Шталь стукнули, когда их тут не было. Но, по всей вероятности, нам нужно несколько расширить круг расследования. Пожалуй, стоит покончить с допросами здесь и отвезти их всех в управление. Я вовсе не готов биться об заклад, что у этой девицы в голове все в порядке. Как раз наоборот — у неё явно не все дома. И потом, вдруг она даст волю рукам? Известно, что три месяца назад она вытолкнула из машины в канаву солидного мужчину, а сама уехала. Правда, он к ней приставал, но все же такая бурная реакция… Я все ещё хочу убедиться, что она сама не могла стукнуть себя этой бутылкой по голове и что это не она всадила ножницы в Воллена… Коли ей в голову пришла бы такая мысль, она её осуществила бы не задумываясь.

Если же она проделала этот фокус с бутылкой исключительно ради того, чтобы привлечь к себе особое внимание репортеров, тогда Вардасы остаются для меня по-прежнему объектом номер один. Но существует ещё и третья возможность: Жанет мог стукнуть один из здешних работников, чтобы она не выболтала что-то его уличающее.

Кремер кисло произнес:

— В этом плане вы вообще ничего не предпринимали.

— Пожалуй, это слишком сильно сказано, инспектор! Действительно, все усилия были сосредоточены на поимке Вардасов, но ведь мы отсюда не ушли. Мы продолжаем расследование!.. Когда обнаружили эту Шталь, казалось, дело наконец сдвинулось с мертвой точки. А она потребовала вызвать Гудвина. Ей, видите ли, нужен импресарио!

Но даже так, я не сказал бы, что мы безынициативны. Многое уже установлено. Эд Грабофф играет на скачках, он задолжал 900 долларов букмекеру, так что теперь вынужден продать свою машину. Филипп Торакко в сорок пятом году свихнулся и целый год провел в психиатрической лечебнице. Джоэла Фиклера видели в общественных местах с молоденькой красоткой. И хотя все это само по себе…

Кремер повернулся ко мне, нетерпеливо махнув рукой:

— Фиклер занимается махинациями?

Я покачал головой.

— К сожалению, ничего не знаю. Я всего лишь клиент…

— Если так, то мы это выясним!

Пэрли был взвинчен, сейчас он был готов горы своротить, лишь бы доказать, что он не сидит, сложа руки.

— У Джимми Кирка слишком дорогие привычки для простого парикмахера, а Том Йеркис несколько лет назад привлекался за нанесение телесных оскорблений: избил парня, который уехал куда-то с его внучкой на уик-энд, да и вообще он странно вспыльчив. Так что нельзя сказать, что мы даже не начали. Мне совершенно ясно, что их придётся забрать в управление и там хорошенько допросить, особенно в отношении вчерашнего вечера. Но я все ещё хочу найти Вардасов!

— Алиби у всех проверили? — спросил Кремер.

— Да.

— Проверьте ещё раз, и построже. Принимайтесь за работу. Займите столько людей, сколько нам потребуется. И проверьте у каждого не только алиби, но и прошлое. Я не меньше вас хочу встретиться с четой Вардас, но если девица Шталь не сама себя хлопнула бутылкой, тогда мне нужен тот, кто это сделал. Вызовите как можно скорее Виатти. Пусть он сначала потолкует с ней, потом уж забирайте её отсюда.

— Виатти сегодня не дежурит, инспектор.

— Ну так пусть его разыщут и привезут!

— Слушаюсь.

Пэрли подошёл к телефону в кассе. Я же предпочёл позвонить из автомата, находящегося в гардеробной. Мне ответил Фриц. Я попросил его дать звонок в оранжерею, потому что до шести оставалось несколько минут.

— Ты где? — недовольным голосом спросил Вулф. Он всегда злился, когда я его отрывал от орхидей.

— В парикмахерской.

Надо сказать, что и в моем голосе не было нежности.

— Жанет сидела в своей кабинке, её ударили бутылкой по голове, но черепа не проломили. Все, что полагается, сделано, однако полиция по-прежнему на нуле. Её состояние — не более критическое, чем до удара. Она настояла на свидании со мной, и у нас состоялась длительная беседа, номинально без свидетелей. Не могу сказать, что я чего-то добился. Зато она попросила стать меня её импресарио, так что я вас предупреждаю: запросто могу уйти… Помимо этого, результатов никаких. Жанет — просто прелесть; хотелось бы мне послушать, как вы с ней будете разговаривать… Я бы предпочёл сидеть дома, но меня просят поболтаться тут ещё. А пока напомните Фрицу, чтобы он увеличил наши заказы булочнику и мяснику.

Наступило молчание. Потом Вулф спросил:

— Кто там есть?

— Все: Кремер, Пэрли, люди из управления. Целый полк. После того, как Жанет стукнули, посетителей впускать прекратили. Всю компанию увезут в управление через час или через полтора. Жанет в том числе. Настроение у всех мрачное, и я не исключение.

— Выходит, никаких успехов?

— Насколько я знаю, никаких. Кроме того, что я теперь импресарио Жа…

— Заткнись! — Вулф помолчал и бросил: — Оставайся там.

И повесил трубку.

Я вышел из будки. Ни Пэрли, ни Кремера не было видно. В дверях снова стоял всего лишь один страж, и толпа снаружи рассосалась до небольшой кучки бездельников, которым, по-моему, просто не хотелось возвращаться домой.

Я прошел в конец зала. Фиклер и три парикмахера по-прежнему сидели на своих местах. Не хватало только Эда.

Мною никто не интересовался, и я даже не попытался изменить их отношение. Стул с левой стороны журнального столика был свободен, и я плюхнулся на него. Очевидно, никого сегодня эти журналы не соблазнили, поскольку лежали в том же порядке.

Я бы с радостью занялся анализом сложившейся ситуации, если бы у меня был материал для анализа. Да и с чего начать?

Просидев так минут пять, я с удивлением осознал, что пытаюсь разобраться в характере Жанет. Конечно, это было ещё безнадежнее, и я упомянул об этом лишь для того, чтобы вы поняли моё состояние.

Но мне по-прежнему казалось, что она является ключом к отгадке. А раз так, то необходимо подыскать к ней подход.

Я всерьез стал придумывать наиболее практичный метод выудить из памяти Жанет тот факт или факты, которые нам нужны.

Может, применить к ней гипноз? А что — это как раз для неё! Я уже прикидывал, не стоит ли поделиться мыслью с Кремером, когда услышал какой-то шум за дверью и поднял глаза.

Детектив загораживал вход, не позволяя войти в парикмахерскую человеку, который был в два раза крупнее его.

Он объяснил посетителю довольно любезно, в чем дело.

Тот позволил ему закончить, потом с досадой бросил:

— Знаю, знаю…

Взглянул поверх плеча обескураженного стража, увидел меня и закричал:

— Арчи? Где мистер Кремер?