Убийство в лунном свете

Глава 1

Был уже почти конец рабочего дня, когда мой дядя, дядюшка Эм, зашёл в служебное помещение агентства Старлока — нашу с ним рабочую комнату. Сел он и вытянул ноги, после чего, хмыкнув по моему адресу, спросил:

— Ну, малыш?

— Угу, — ответил я, и вопрос был закрыт.

Я уже два дня работал сыщиком. Утром в первый день я прочёл отпечатанный на машинке экземпляр «Инструкций оперативным сотрудникам». После обеда я отправился на Вест-Мэдисон-стрит поговорить с одним буфетчиком, чей двоюродный брат дёрнул из города на машине, за которую внёс всего лишь два платежа. Буфетчик либо не знал, куда смылся его двоюродный братец, либо не пожелал мне сказать. На второй день — значит, этим самым утром — Бен Старлок услал меня с оперативником, занимавшимся слежкой; я всего лишь должен был сопровождать его и научиться «повисать на хвосте». Мы проторчали возле конторского здания, где работал наш объект, до половины третьего, и когда тот человек не вышел на обед, мы позвонили под вымышленным предлогом; оказалось, что он убыл на весь день, ещё в одиннадцать. Либо мы его проворонили, либо он выскочил через чёрный вход. Мы вернулись в агентство; тому оперативнику поручили что-то ещё, а я так остался сидеть в помещении.

И теперь бок о бок восседал дядюшка Эм, улыбаясь мне точно этакий коротконогий, располневший чеширский кот.

— Что ж, Эд, — произнёс он. — Ты сам этого хотел.

— Угу, — ответствовал я. Это было правдой. Он уже месяцев восемь работал в этом агентстве — с тех пор как мы распростились с последней ярмаркой, и всё это время я на нём самом висел, чтобы он добился от Старлока работёнки и для меня.

Бен Старлок возник в дверях, ведущих в контору и к посетителям; он прислонился к дверному косяку, почти полностью заполнив дверной проём. Был он полицейским в отставке, и по виду ни за кого другого его нельзя было и принять.

— Эм, не желаешь ли прошвырнуться на два-три дня в Тремонт? — спросил он. — Заработать денежек для агентства.

— Разумеется, — отвечал Эм. — А накладные расходы позволят двоих? Я бы взял с собой Эда да показал ему пару вещиц.

Бен покачал головой.

— Один человек, три дня — вот и всё, что разрешает нам наша клиентка. Потолок установила в сто баксов, и чтобы точный подсчёт расходов. Только, Эм, смыслишь ли ты что-нибудь в радио?

— На нужную станцию настроюсь. А вот — малыш кумекает. Ты, кажется, говорил мне, Эд, будто как-то собрал один аппаратец?

— Угу, — ответил я. Упоминать ли было, что то был всего лишь детекторный приёмник, имеющий такое же отношение к современному радио, как воздушный шарик к бомбардировщику Б-29?

Бен взглянул на меня с интересом.

— Ух ты, — сказал он, однако вновь покачал головой. — Нет, он же весь такой городской. Слишком хорош на вид. Отправь я его на встречу с нашей клиенткой, она его мигом присвоит.

— А у него есть бейсбольная бита, чтобы от женщин отбиваться, — заверил Эд. — Он её с собой захватит. Но причём тут радио, Бен?

— Один там в Тремонте с помощью какого-то нового устройства поймал загадочный сигнал. Типа того, что чуть ли не с Марса.

— И что с того? — спросил дядюшка Эм. — Причём тут мы?

— Тот человек в Тремонте — он изобретатель; немного чокнутый, но всё путём. Получает небольшой доход со своих изобретений — тех, что запатентует и продаст. Теперь он полагает, будто бы набрёл на нечто новенькое, и хочет от нашей клиентки определённую сумму в качестве финансирования некоторой дальнейшей работы, перед тем как выложить результат. Наша клиентка — успешная предпринимательница, её закрома полны. Она состоит в отдалённом родстве с тем дедком, изобретателем, — даже гостила у него в малолетстве. Ныне он хочет от неё пять тысяч долларов, взамен предлагает долю дохода от этого изобретения. А мы уже вели с ней дела раньше, и потому она желает, чтобы мы послали туда сотрудника — поговорить с ним, порасспросить о нём, выяснить, вправду ли он такой умник и действительно ли что-то получил. О мошенничестве речи нет; дело у них семейное. Даже если у него не все дома, она всё равно снабдит его некоторой суммой — долларами пятьюстами, а может и до тысячи — спишет уж ради старых добрых деньков. С другой стороны, если он реально что-то получил, она без труда раздобудет требующиеся ему пять тысяч ради доли в доходе.

— Если речь не идёт о мошенничестве, — вмешался я, — то, на мой взгляд, задачка тут, скорее, для радиоинженера, для специалиста, а не для частного детектива.

— Ага, так мы и зарабатываем наши денежки — отказываемся от дела, потому что кто-то, видите ли, сделает его лучше, — срезал меня Бен Старлок. — При том, что, по моему мнению, уже само упоминание слова «Марс» есть решительное доказательство того, что малый помешан, и дальше выяснять нечего. Но это ещё один способ профукать деньги — давать клиенту ответы за так.

— Что ж, я возьмусь, коли тебе угодно, — сказал дядюшка Эм. — Но почему тогда не дать малышу попробовать дела? За эти два дня он, знаешь ли, заскучал, да и в радио разбирается получше меня.

Старлок пожал плечами.

— В самом деле, почему нет… — И он обратился ко мне. — Вот что, Эд. Важнейшая вещь в такого рода делах — это написать хороший отчёт, чтобы стало ясно: работа проделана большая. Пусть клиент знает: его деньги потрачены не зря. И не надо навязывать клиенту собственного мнения; просто доложи, что ты выяснил, а клиент пусть сам из того выводит. Усёк?

— Усёк, — ответил я.

— Тогда — вводная. Наша клиентка — Жюстина Хаберман, адрес — Линкольн-Парк-Вест, сто девяносто семь. Мы для неё уже кое-что делали раньше, так что она — наш человек. Только что она мне звонила; хочет, чтобы мы снарядили к ней сотрудника за получением указаний и разъяснений. Завтра первым же поездом отправляйся в Тремонт; это чуть больше ста миль. Дельце обделай за два дня, если удастся, в любом случае — не более трёх дней тебе. Приходить сюда утром и докладывать завтра не надо. Теперь прикинем расходы.

— Угу, — отозвался я.

— Поездка по железной дороге — примерно семь долларов. В маленьком городишке, как тот, ты можешь получить комнату не дороже трёх долларов за ночь, и всего две ночи, если на всё у тебя уйдёт три дня. Кладём четыре бакса в день на питание, и, значит, всего двадцать пять баксов. Поскольку она давний клиент, я возьму с неё по двадцать пять за день, и если ты не превысишь этой сметы, за эти три дня она как раз уложится в сотню, которую и собралась на то потратить. Есть у тебя деньги или выдать аванс?

— У меня достаточно, — сказал я ему.

— О’кэй, можешь быть свободен. Ты тоже, Эм. Сегодня я больше в тебе не нуждаюсь. — Что, надо сказать, было с его стороны чертовски великодушно, поскольку было уже пять без четырёх минут, а в пять у нас конец рабочего дня.

Я сказал об этом дядюшке Эму, пока мы спускались в лифте. Он рассмеялся.

— Всё уравнивается, малыш. Иногда ты перерабатываешь пять или шесть часов, а иногда тебя отпускают на пять или шесть минут раньше. Давай-ка поужинаем за углом у Рэндольфа.

Пока мы ужинали, дядюшка Эм решил ещё немного меня просветить.

— Ты должен смотреть на это и с точки зрения агентства, Эд. Оно не подряжалось платить за всё то время, что ты протираешь штаны в задней комнатушке, хотя порой тебе и приходится там просиживать. И единственное, чем Старлок может это компенсировать, так это сделать деньги на тебе, пока ты работаешь. Разумеется, это звучит как крохоборство — когда тебе говорят тратить в день на питание не более четырёх баксов, но признайся сам: если бы ты питался за свой счёт, неужели бы тратил больше?

— Нет, конечно.

— Так-то. Взгляни с этой точки зрения. Агентству разрешено потратить сто долларов. Значит, если всё сделано за два дня и расход составляет пятьдесят долларов, то агентство зарабатывает долларов двадцать — учитывая, что твоя зарплата да расходы по содержанию конторы составят пятнадцать долларов в день. Если ты потратишь три дня и лишь двадцать долларов, агентство заработает тридцать баксов. Захотелось бы тебе, будь это агентство твоим, получить тридцать баксов за одно дело, вместо двадцати?

— Сдаюсь, дядюшка Эм.

— Прекрасно, оставим же вульгарную математику. Ты просил меня, малыш, устроить тебя на работу в наше агентство, и теперь, помоги тебе Господи, ты уже детектив. Сделай же из этой профессии для себя образ жизни. Пусть тебе не понравится и ты уйдёшь — ничего страшного, если только ты потрудился на славу.

— Понимаю, что ты имеешь в виду, — сказал я. — О’кэй, я действительно собираюсь сделать из этого образ жизни; просто у меня была парочка неудачных дней, только и всего.

— Тогда идём домой, а потом ты повидаешься с этой женщиной, с Хаберман. Затем возвращайся и…

— Ты её знаешь?

— Встречал. А что?

— Кто она?

— Она женщина, — ответил дядюшка Эм. — Так что вы поладите. Не бери в голову. Но как получишь от неё инструкции, возвращайся домой, мы их обсудим и я дам тебе несколько советов, как держаться в Тремонте и всё такое прочее.

Мы поднялись в нашу комнату, сыграли пару партий в криббидж, пока не пришло время надевать свежую рубашку и отправляться в Линкольн-Парк-Вест. Я прикинул, что явиться туда к восьми будет в самый раз.

Я, собственно, не ждал, что жилище по адресу, данному мне Беном Старлоком, окажется меблированной квартирой над пивной; мне казалось, то должен быть многоквартирный жилой дом со швейцаром и коммутатором, а потому переменил рубашку и побрился, чтобы им не взбрело в голову указать мне на вход для поставщиков. И мне стало немного не по себе, когда я увидел, что приближаюсь к частному особняку. Хорошо хоть не дворец, всего лишь дом на семь или восемь покоев, из красного кирпича и в глубине обширного участка; вокруг — масса травы и цветов да подъездная дорога, ведущая к двухместному гаражу на заднем плане. Расположение участка, однако, выгодное по меркам пригорода; да и то, что от Внутренней чикагской автодорожной петли рукой подать, увеличивало его стоимость.

Я позвонил, дверь открыла горничная. Она опередила меня, произнеся:

— Вы тот джен…льмен из сыскного бюро?

Я подтвердил, и она ввела меня в приёмную справа от вестибюля, проговорив:

— Миз Хаберман будет вниз быстро.

Я сел и, сцепив руки, некоторое время вращал большими пальцами; ничего не происходило, а потому я встал, чтобы осмотреть патефон и полки с грампластинками у дальней стены. Проигрыватель оказался роскошным «Кейпхартом» (а иных «Кейпхартов» и не бывает), записи же включали всё, что только можно — от Банни Берригана до И Эс Баха, хоть открывай магазин грампластинок не сходя с места.

Я всё ещё просматривал названия, когда кто-то прокашлялся у меня за спиной. Развернувшись, я увидал высокого и худого господина, стоящего в дверном проёме со стаканом в руке, словно бы он позировал для рекламы виски. Возрастом худой господин был где-то между тридцатью и пятьюдесятью, а готовностью — от одной до десяти порций виски; но так казалось, только пока он не отделился от дверей, после чего стало ясно, что будет и за десять.

— Музыку хотите послушать? — спросил он.

— Верно, — ответил я.

Он поставил стакан прямо на «Кейпхарт» и едва не повалился, ступив шаг в направлении полок с записями.

— Гайдн или Хачатурян? — спросил он. Пьяный-то пьяный, а слово «Хачатурян» произнёс с такой же лёгкостью, как я бы произнёс имя Джерома Керна.

— Простите мне моё дурновкусие, — ответил я, — но была, знаете, такая пластинка — Магси Спэниера, записана фирмой «Эш рекордингз»…

— Наивный человек! — ответствовал господин. — У нас имеется «Эш».

Не утруждаясь как следует схватить пальцами, он потянут пластинку с полки, она выпала у него из руки, ударилась об угол «Кейпхарта» и плашмя шлёпнулась на пол. Треснула, уж я слышал.

Худой господин вновь взял свой стакан и отпил из него.

— Может быть, вместо музыки выпьете? — спросил он.

— Нет, благодарю вас. Да и музыки тоже достаточно.

— Но поставьте же эту пластинку.

— «Кейпхарт» для меня — слишком сложная техника. Ещё ни разу не доводилось включать.

— Так выпить, всё же, не хотите? А, знаю. Долг службы не велит. Англия ждёт, что каждый исполнит свой долг. Жюстина — та тоже… Вы виделись с Жюстиной?

— Нет ещё.

— Увидитесь. Жюстина ждёт, что каждый исполнит её долг. Который час?

Я сказал ему, что восемь с четвертью.

— Нельзя заставлять герцогиню ждать, — сказал господин. — Был рад познакомиться. — Он вышел; я услыхал, как закрылась передняя дверь. Больше я не видел этого человека.

Альбом Магси Спэниера я сунул назад на полку, так и не открыв, чтобы оценить ущерб, а затем переставил стакан высокого и худого господина, всё ещё остававшийся на «Кейпхарте», на кофейный столик со стеклянной столешницей — там не беда, если стакан и оставит после себя след колечком; затем я сел и вновь принялся вращать большими пальцами.

Спустя некоторое время я вновь от скуки поднял взгляд в направлении двери; на сей раз в дверном проёме стояла женщина. Уж и не знаю, как долго она там пробыла, разглядывая меня. Я вскочил и выпалил:

— Мисс Хаберман? Я Эд Хантер из агентства Старлока.

Эта Хаберман оказалась высокой блондинкой, по всему видать — утончённой сверх всякой меры. Возраста… да любого после двадцати одного года. Глаза у неё были огромные, широко посаженные, как у газели. Не спрашивайте меня про их цвет; у меня нет привычки подмечать, какого цвета глаза у окружающих. А вот волосы были что солома, только, разумеется, солома не бывает уложена так тщательно. Фигурка — на загляденье, и какое-то платье, которое отнюдь её не скрывало.

— В радио разбираетесь? — спросила она.

— Не много. Самую капельку.

— Что такое частотная модуляция?

На этот вопрос я ответил так:

— Это система вещания, при которой частота несущих волн модулируется в соответствие с амплитудой и периодом вещательного сигнала. Для избавления от атмосферных помех.

— Вы пьёте виски с лимоном и содовой или мартини?

— Это напоминает вопрос: всё ли вы бьёте свою жену? Инструкции для оперативных сотрудников не велят пить на работе, но как человек должен отвечать на вопрос, произнесённый таким вот образом и остаться незапятнанным? Ответ: пью и то, и другое.

Слегка изогнув стан, она произнесла куда-то по ту сторону дверного проёма: «Виски с лимоном и содовой, Элси», после чего прошла, наконец, в комнату. На это определённо стоило посмотреть.

— Давно работаете на Старлока?

— Не очень, — признался я. А поскольку мне не хотелось уточнять, сколько это «не очень», я спросил: — При себе ли у вас письмо от того человека в Тремонте, где он объяснил, чего добился?

— Оно у меня в кабинете, но не важно; я смогу рассказать вам всё, что вам следует знать. Готовы? Карандаш имеется?

— Я сумею запомнить, — ответил я, — если только не слишком много технических подробностей.

— Не слишком. Его зовут Стивен Эмори — мо-ри. Живёт милях в двух от Тремонта, что в Иллинойсе, у дороги, называемой Дартаунской.

— Ферма?

— В былом. Он забросил сельские занятия — ради того, чтобы убивать время на свои изобретения — уже несколько лет тому назад, и распродал все угодья соседям. Осталось лишь парочка акров, на которых стоит дом. Ныне он вдовец… его жена была ещё жива, когда я некоторое время гостила у них ребёнком; так он и живёт там совсем один, не считая одного человека, который у него работает, Рэндольфа Барнетта.

Я записал имя — правда, мысленно — и спросил:

— В каких же делах этот Рэндольф Барнетт ему помогает? По технической части или следит за домом и этой парочкой акров?

— Понемногу и того, и другого. Технически он подкован.

— Какова же точная природа изобретения, о котором объявил Стивен Эмори?

Моя собеседница сверкнула на меня глазами.

— Послушайте… Как вас зовут?

— Хантер. Эд Хантер.

— Послушайте, Хантер, вам не следует задавать мне вопросов. Дайте мне рассказать; и если, когда я закончу, у вас будут какие-то вопросы, вот тогда и зададите.

— О’кей, — ответил я.

— Стивен Эмори — мой неполнородный дядя; он — неполнородный брат моей матери. Мои родители умерли один за другим, когда мне было девять. Меня отправили жить в семью Эмори, и я пробыла у них пять лет, до четырнадцати. Так что в то время они заменяли мне отца и мать. Потом миссис Эмори умерла, и я переехала жить к другой родне в Чикаго, до того как… Впрочем, моя дальнейшая биография к делу отношения не имеет, я лишь хочу только, чтобы вы поняли: здесь речь не идёт о надувательстве. Он не собирается…

Она замолкла, поскольку вошла горничная, неся поднос с четырьмя наполненными стаканами. Один из стаканов она предложила Жюстине Хаберман, другой мне, затем поставила поднос на кофейный столик и удалилась.

Я уставился на два других стакана, стоящих на подносе, Жюстина же сказала:

— Не будьте занудой. Или вам молока подать? Так на чём мы остановились?

— О надувательстве речи не идёт. Чего же ваш дядя добился?

— Он принял некий низкочастотный сигнал. — Моя собеседница поднесла стакан к губам и отпила. — О подробностях дядя умалчивает. Честно говоря, он утверждает, что это может обернуться чем-то грандиозным, а может оказаться и вовсе ничем. Это как-то связано с механизмом приёма, не с посылкой сигнала, и он упомянул частотную модуляцию. Утверждает, что будто бы принял какой-то странный сигнал, нечто такое, чего не смог идентифицировать. Он признаёт, что это его озадачило, говорит, что использовал направленную антенну — пеленгаторную рамку — и что сигнал, как ему кажется, приходит откуда-то сверху.

— Словно бы с Луны либо с Марса?

Она вновь сверкнула глазами.

— Это Бен Старлок подал вам такую мысль?

— Ну… — промямлил я. — Мне подумалось… то есть… разве это не вы ему…

— Бен Старлок — осёл. Я рассказала ему по телефону как можно меньше, специально чтобы не вводить человека в заблуждение разными неверными предположениями. Стивен Эмори не сумасшедший. У него есть постоянный, хоть и небольшой, доход в виде гонораров от вещей, которые он изобрёл и запатентовал.

— Прошу меня извинить, — сказал я. — Возможно, я слишком много читаю научную фантастику. Жаль, если в моих словах вам почудилась насмешка. Почему бы где-нибудь на планетах и не существовать разумной жизни? Почему бы каким-то странным сигналам и не дойти до нас откуда-то извне?

— А потому, что всякий раз, как Эмори их принимал, они приходили под одним и тем же углом — приблизительно семьдесят пять градусов. А ведь Земля-то крутится, да и относительно планет или чего там ещё не стоит в одном и том же положении. Но сигналы постоянно поступают из одной и той же точки.

— Я сглупил, это верно, — ответил я. — Но тогда каков ответ? Признаю, впрочем, что это не может быть ни Марс, ни Луна.

— Вот и не глупите. Сами дайте мне ответ.

Это на такой-то вопрос? Тем не менее у меня, сказать по правде, было подозрение, что стоит мне как следует подумать, и ответ найдётся. Я прикрыл глаза, чтобы её вид не затмевал мне разум, и с минуту упорно думал.

Потом я раскрыл глаза и сказал:

— Радиоволны отражаются от слоя Хевисайда. Наш сигнал послан вверх узким направленным пучком кем-то на расстоянии от тридцати до сорока миль, при этом он отражается от слоя Хевисайда и плюхается прямо на колени к мистеру Эмори под углом в семьдесят пять градусов. Это — ответ?

— А ты, Эд, молодчина. Чего ради ты работаешь на Бена Старлока?

— Ради денег, — ответил я. — Кстати о деньгах: ваш неполнородный дядя раньше уже просил у вас денег?

— Никогда. Ни цента… И… уж не знаю, насколько прямолинейно изложил вам Старлок эту часть дела, но я полагаю, что всё-таки кое-чем обязана дяде. Что бы вы ни написали в вашем отчёте, а я дам-таки ему денег — может быть, даже тысячу долларов. Но он предлагает мне процент — четверть, если говорить точно, если я вложу пять тысяч долларов. Только это крупная сумма, мне так просто её не собрать.

— Мне и то не просто её собрать, — вставил я.

— Только не надо острить, Эд. Когда не остришь, ты гораздо смешнее.

— Спасибо, — ответил я.

— Сейчас не об этом. Закругляйся со своей порцией, переходи к следующей, а заодно и мне подай стакан.

Я так и поступил.

— Что ж, мы покончили с этим дело, или же осталось что-то ещё, что ты хотел бы знать?

— Только одну вещь, — сказал я. — Мне-то чем заняться?

Перед тем как ответить, она трижды глубоко вздохнула; мне легко было сосчитать по движению её груди.

— Ну, а на моём месте, Эд, что бы тебе захотелось выяснить?

Я отпил из второго стакана виски с лимоном и содовой; прошло гораздо лучше, чем в первый раз. С минуту я это обдумывал — её вопрос, разумеется, а не этот природный феномен, — а затем сказал:

— Наверно, мне захотелось бы выяснить, в чём там выгода.

Она рассмеялась, и смех её прозвенел весьма мило. Она сказала:

— Я уж забеспокоилась, что спросила. Но поскольку ты всё же смог мне ответить…

— На один вопрос я всё же ответить не могу, — перебил я её. — Это — почему вы посылаете частного детектива вместо радиоинженера. Я ведь не радиоинженер, как вам известно.

— Я знаю. У меня тоже есть словарь Вебстера. Я узнала это твоё определение частотной модуляции: сегодня утром я нашла его в словаре, сразу как прочла письмо. Сколько слов ты вызубрил?

— Слов пятнадцать-двадцать, — усмехнулся я. — Прямо перед тем как идти на встречу с вами. Сверх этого мне известно не так уж много; я отличу детектор от усилителя и плату от каркаса. Да, мой словарь пополнился несколькими терминами. Но вы всё ещё не ответили на мой вопрос.

Собираясь ответить, она сделала два глотка.

— Во-первых, Эд, изобретатели не любят обсуждать сокровенные характеристики детищ своего разума, до того как те запатентованы. Если бы я послала туда инженера, Стивен Эмори поговорил бы с ним на их милом техническом жаргоне, но не дал бы ему ни клочка миллиметровки, ни одной диаграммы. А когда он увидит, что разговаривает с любителем — а уж он разберёт, не сомневайся, — то будет разговаривать более свободно. Это одно. Теперь другое… Но тут сложно объяснить. Назови это женской интуицией, смутной мыслью либо предчувствием. Я пользуюсь этим в делах, и дела мои в полном порядке. Я говорила тебе, что не верю в его мошенничество, и в то же время не знаю сама, что именно я тут подозреваю. Если бы я даже и знала, то не сказала бы тебе — не хочу, чтобы ты был предубеждён. Это ответ на твой вопрос?

— Нет, — сказал я, — но понуждать вас к другому ответу, видимо, не стоит. Как давно вы виделись с вашим… полудядей?

— В течение нескольких дней два года назад, когда он по делам приезжал в Чикаго. Он останавливался здесь. А туда я последний раз наведывалась пять лет назад. Время от времени мы переписываемся. То письмо, которое пришло от него этим утром, было первым за несколько месяцев. Есть ещё вопросы?

— Один, — сказал я, — но важный. Что мне сказать при встрече со Стивеном Эмори? Что я частный детектив, производящий для вас расследование? Или мне придумать что-нибудь этакое, чтобы не отбить у него желания разговаривать со мной?

— Можете сказать ему правду — полную правду. Сегодня днём я ему написала — после того как позвонила Бену Старлоку — и сообщила ему, что к нему приедет один человек, и я решу, дать денег или нет, на основании его отчёта. Ты только не говори, что денег я дам ему в любом случае.

— Отлично, — сказал я. Дело упрощалось.

— Музыку любишь?

На неё не было похоже, будто она предпочитает бить пластинки о проигрыватель, а не прокручивать их на нём, поэтом я кивнул.

— Бетховена или попсу?

— Скорее, последнее, — признал я. — Что-нибудь кроме Магси Спэниера. А пластинка Диззи Жильспи имеется?

Таковая имелась, и мы прослушали пластинку, пока допивали вторую порцию виски с лимоном и содовой. Затем мы поставили кое-что из менее закрученных ритмов и потанцевали под это. Я нарушил Правило № 1 Инструкции — никогда не флиртовать с клиентом — и во время танца поцеловал её. Сделано это было весьма деликатно; бывает, что поцелуй так и хочется сорвать с уст соседки, этот же к таковым не относился. Не потому, что Жюстина была лет на десять меня старше; такие вещи меня не беспокоили. Но потому, что у неё имелась чёртова туча денег. Быть игрушкой богатой женщины — это, возможно, и приятное занятие, если вы можете это снести, но я не думаю, что мне пришлось бы это по вкусу.

Когда пробило десять, Жюстина произнесла:

— Извини, Эд, но мне пора отправляться на вечеринку. А то пойдём вместе?

— Лучше не надо, — ответил я. — Мне следует уложить вещи и приготовиться: я хочу отбыть самым ранним поездом.

— Ну, хорошо, как скажешь. Знаешь уже, где остановиться в Тремонте?

— Понятия не имею. Не знаю даже, что там за гостиницы.

— Их всего три. Лучшая, как ни крути — Тремонт-Хаус. Будь добр, остановись там, поскольку мне может прийти в голову повидать тебя.

Брови у меня, вероятно, поползли вверх, поскольку она добавила:

— На этой неделе я собираюсь по делам в Сент-Луис, и, скорее всего, сама буду за рулём. И тогда я, вероятно, заверну в Тремонт посмотреть, как у вас идут дела. Тогда я смогу решить, достаточно ли ты выяснил, или, наоборот, потребуется дальнейшее расследование.

— О’кэй, — сказал я. — Остановлюсь в Тремонт-Хаусе.

— Ты славный, Эд, — сказала мисс Хаберман.

Я рассмеялся.

— «Спасибо, сказал он, застенчиво теребя шляпу».

— И, чёрт тебя возьми, перестань разыгрывать из себя циничного остряка. Я уже говорила тебе, что ты и без того смешон.

— Да, мэм, — отозвался я.