IV ЗАМЕШАТЕЛЬСТВО

Что полезного могу я извлечь из трупа, оставленного без погребения?

Цицерон

Пристроившись за маленьким столиком в спальне Ноблекура, Николя налил себе второй стакан кларету и принялся за третий кусок майнцской ветчины. Домой он вернулся поздно, но Катрина быстро собрала полуночнику сытный ужин и накрыла его в спальне хозяина дома, который, предупрежденный Сирюсом, позвонил и сказал, что не ляжет спать до тех пор, пока Николя не зайдет к нему для вечерней беседы. В его возрасте спят мало: то боли мучают, то воспоминания, коих за долгую жизнь накопилось немало, как счастливых, так и горьких. Во время этих поздних бесед, доставлявших бывшему прокурору необычайное удовольствие, Николя, безгранично доверявший своему собеседнику, посвящал его в перипетии расследований и внимательно прислушивался к его прозорливым замечаниям. С недавних пор жизнь почтенного магистрата ограничивалась стенами его дома; исключение составляли редкие парадные визиты и ежедневные короткие прогулки, прописанные женевским доктором Троншеном. Сам он устраивал за год несколько торжественных приемов, и тогда стол его, всегда открытый для друзей, ломился от изысканных яств.

Расправившись с ветчиной, Николя приступил к песочным пирожным с апельсиновой прослойкой и миндальному кексу, облитому блестящей сахарной глазурью. Два вожделеющих взора вперились в исчезающие лакомства: один принадлежал хозяину дома, чей приоткрытый рот свидетельствовал о неизбывном желании приобщиться к трапезе, а другой — кошечке Мушетте, устроившейся на коленях у Николя. Со времен тяжелого детства, наполненного борьбой за пропитание, киска сохранила ненасытный аппетит; ее привлекала любая пища, и она с удовольствием поглощала еду, которую представители кошачьей породы обычно даже в рот не берут. Сирюс, открывший в себе педагогические наклонности, наблюдал за своей юной подругой, готовый в любую минуту ласково, но твердо преподать ей достойные манеры. Старый песик был обязан ей второй молодостью; знаток хозяйских привычек, он с появлением киски взял на себя обязанности старшего в доме. Фыркнув, Ноблекур поправил ночной колпак, словно стряхивая очарование, произведенное на него сладостями и вином, и аккуратно налил себе ароматного отвара из китайского чайничка с двойными фарфоровыми стенками, между которыми находилась горячая вода, поддерживавшая нужную температуру содержимого чайника.

— Увы! — вздохнул он, сделав глоток отвара. — Вот меня и посадили на диету великого короля! Компот из слив и настой шалфея. Сам Фагон[10] не смог бы ничего убавить.

— Уверен, обед и ужин у вас более разнообразны, — заметил Николя.

— Разумеется! И тем не менее прощайте изыски и приятные излишества! Ничего, вам еще предстоит убедиться, каково это — воздерживаться от любимых блюд.

— Ваши жалобы несправедливы! Жизненные бури, отгремевшие над вашей головой, умчались, не оставив следов, так что, если вы не поддадитесь искушению, вы и дальше останетесь таким же молодым, как сейчас.

— Довольно, гнусный льстец, лучше расскажите мне, как прошел день. Но прежде я познакомлю вас с последней новостью. Один из моих друзей, убедивший меня пригласить его на обед…

— Вы вкушали парадный обед?

— Я поклевал, — ответил Ноблекур со смехом, — и он тоже. Так вот, этот друг, будучи в курсе слухов, которыми полнится не только Версаль, но и резиденции иностранных послов, утверждает, — и это должно вас заинтересовать, — что королеве не по вкусу назначение Сартина министром морского флота. Она поддержала его кандидатуру из уважения к Шуазелю, чьим другом он был. Но ей хотелось бы видеть его на месте герцога де Ла Врийера, то есть на должности министра Королевского дома. Ей горько смотреть, как бывшего начальника парижской полиции назначают в департамент, деятельность коего чужда его способностям.

— Я бы не сказал, что герцог де Ла Врийер впал в немилость, — заметил Николя. — Конечно, ходят слухи, что король не слишком доволен его образом жизни, но он породнился с Морепа. Таланты же Сартина позволяют ему занимать любой пост, сколь бы далеким от его излюбленного занятия он ни казался.

— Разумеется! — согласился прокурор. — Кстати, знаете ли вы, что настроение дочерей Людовика XV, и в частности мадам Аделаиды, испортилось окончательно? Утратив прежнее влияние, они никак не могут с этим смириться. Королева время от времени посещает их, но не более того. Им оказывают почтение, но дают понять, что их претензии неуместны, а сплетни, которые они иногда позволяют себе распускать, немедленно пресекаются.

— Похоже, все мадам неудачно состарились, — заметил Николя, с грустью вспомнив ослепительной красоты амазонку в охотничьем костюме.

Со дня его первой встречи с мадам Аделаидой прошло четырнадцать лет; причиной встречи явилось весьма щекотливое дело…

— Многие полагают, — продолжал Ноблекур, — что столь же прохладно королеве следует относиться и к братьям супруга. Сдержанный и осмотрительный, порой скрытный, месье взвешивает каждый свой шаг, но граф д'Артуа ведет себя крайне легкомысленно и постоянно допускает вольности, полагая их позволительными, раз королева их терпит. Что же касается короля, то, несмотря на его строгий образ жизни, все считают его кротким и слабым. Он не сможет положить конец безумствам своего брата. Только королева может поставить его на место. Если, конечно, пожелает. Увы, такое положение дел заставляет опасаться дурных последствий.

— Какие еще новости, господин Меркурий?

— Можете смеяться, но все достаточно серьезно. По рукам ходит памфлет! Спорят, кто может быть его автором. Подозревают Бомарше. Основной мишенью являются Шуазель и королева; окружение королевы обвиняется в продажности и в подтасовках в пользу прежнего министра.

Магистрат говорил таким зловещим шепотом, что кошечка замяукала от страха.

— Успокойся, Мушетта! — проворчал Ноблекур. — Эти писаки требуют, чтобы король ограничил амбиции и кокетство своей жены, иначе государство погибнет. А еще, заметьте, они рассуждают о том, может ли Людовик XVI вообще иметь детей и как в таком случае вести себя его братьям-принцам, обязанным обезопасить трон от гнусных интриг, на которые, по их утверждению, способна юная королева.

— Очередная мерзкая фальшивка, одна из многих, на которые столь плодовит наш век. Вот уже несколько лет мы пытаемся остановить этот поток, возводя на его пути одну плотину за другой, но, увы, безрезультатно! — с возмущением воскликнул Николя.

— Боюсь, что прискорбные заблуждения покойного короля открыли путь разного рода мошенникам, — заметил Ноблекур. — Распутство, скандалы, беззакония расшатали устои государства. Нет больше ни принципов, ни добронравия, все пошло наперекосяк. Нерешительное правительство не в состоянии остановить мерзавцев, рвущихся к кормилу власти. Коварные интриганы повсюду плетут свои сети. Священные обязанности отброшены за ненадобностью, никто не может считать себя огражденным от самой злейшей клеветы.

— Похоже, ваш скептически настроенный друг прекрасно обо всем осведомлен, — произнес Николя и закашлялся, подавившись пирожным.

Когда он откашлялся, воцарилась тишина; наконец Ноблекур сказал:

— Не стану долее скрывать: меня почтил своим визитом маршал Ришелье, пробывший у меня больше двух часов,

Николя подумал, что герцог тоже относится к «прежнему двору» и, хотя, будучи первым дворянином королевской опочивальни, он упорно появляется в Версале, он больше не у дел. Впрочем, ни дурной прием, ни презрительное отношение на него не действовали: он продолжал навязывать новому королю свое присутствие, а король не обращал на него внимания и смотрел мимо. Ничего удивительного, что Ришелье вспомнил о старых друзьях, тем более что Ноблекур, всегда трепетно относившийся к знакам внимания со стороны этого вельможи, позволял ему питать иллюзии о собственной значимости.

— Теперь понятно, — проговорил Николя. — Маршал, как всегда, закусил удила и надеется на возвращение того, что не вернется никогда. Вам известно, что его дело, все еще обсуждаемое в парламенте, вызвало настоящий скандал?

— И не без основания, — произнес Ноблекур, вновь понизив голос. — Противоположная сторона, а именно госпожа де Сен-Жинест, обвиняет его в лжесвидетельстве и подкупе свидетелей. Говорят, процесс еле движется, а длина речей, кои там произносят, поистине не поддается измерению!

Свеча задрожала и, зашипев, погасла, погрузив комнату в полумрак.

— В это легко поверить. А он все еще делает хорошую мину при плохой игре?

— Желчь ударила ему в голову, и он, всегда такой остроумный, стал не в меру сварлив. Он часто повторяется и, избрав себе жертву, с присущим ему злорадством начинает ее подавлять; впрочем, вы это знаете не хуже меня. Ну и словечки срываются у него с уст!

И, назидательно подняв палец, Ноблекур изрек:

— Дурное слово иногда понятнее десятка красивых фраз. Ришелье всю жизнь мечтал стать членом королевского совета. Aut causa aut nihil «или совет, или ничего».

— Разумеется, — ответил Николя. — Однако какой больной ум надобно иметь, чтобы в его годы продолжать биться за карьеру! Почему бы ему, вершителю великой истории, не гордиться этим, не рассказывать о своих победах, овеявших славой его имя?

— Увы, для этого ему не хватает двух качеств, а именно добродетели и предвидения. Ему следует прекратить оплакивать прошлое, осуждать пороки дня сегодняшнего и беспрестанно заботиться о впечатлении, которое он производит. Безмятежность доступна только порядочным людям, а у маршала можно найти любые качества, кроме порядочности. Но вернемся к вам; расскажите, как прошел ваш день.

Удобно устроившись в кресле, старый магистрат прикрыл глаза. Мушетта, не насытившись полученным кусочком, усердно занялась собственным туалетом. Николя излагал события, стараясь не упустить ни единой мелочи. Он не раз замечал загадочную способность Ноблекура впитывать в себя все подробности расследования и, переплавив их в горниле разума, приходить к необычным выводам, или, если угодно, изрекать прозорливые предчувствия. Слушая рассказчика, бывший прокурор то удовлетворенно хмыкал, то изумленно восклицал; потом он умолк и молчал до тех пор, пока Николя, у которого за время рассказа пересохло горло, не опустошил бутылку легкого бодрящего шампанского вина, имевшего рыжеватый цвет, именуемый «глазом рябчика».

— Прежде всего, позвольте сделать вам комплимент, — наконец произнес Ноблекур. — Вы попали в опалу в августе, а в октябре вы уже при деле! Многие могут вам позавидовать! Вы снова на коне, и будьте уверены, господин Ленуар, на чью добросовестность я продолжаю надеяться, непременно изменит свое мнение. И будем уповать на небо, чтобы дело, в которое вас втягивают, не стало ловушкой, способной разрушить любые надежды! Вы сомневаетесь? Давайте поразмыслим. Герцог де Ла Врийер обращается к вам через голову начальника полиции. Этим он отнюдь не оказывает вам услугу. Он поручает вам дело, касающееся его дома и его слуг. Его собственные позиции при дворе не блестящи, и только родство с главным министром защищает его от ссылки, куда его могут отправить в любую минуту. С одной стороны, он ставит вас в положение, явно раздражающее вашего начальника, а с другой стороны, если что-то случится, в своем падении он увлечет вас за собой. Поэтому последуйте моему совету и подготовьте скрупулезный отчет для Ленуара. Он будет вам признателен, и ваши общие интересы выстоят под ударами бурь. Продолжайте появляться при дворе и не премините рассказать обо всем королю. Все, что касается частной жизни вельмож, не может оставить его равнодушным. Таким образом, вы обезопасите свои тылы и приготовитесь отразить любую угрозу.

— Ваш совет мудр, и я ему последую, — согласился Николя.

— Ваше расследование кажется мне весьма щекотливым, как, впрочем, любые дела, связанные с прислугой. Это мирок, где властвует коварство. К примеру, ваши субретки: любой женщине, вынужденной прислуживать другой женщине, требуется гораздо больше сообразительности и гибкости, нежели пребывающему в услужении мужчине. Тут нет середины, горничная находится либо в завидной близости, либо в плачевной зависимости. Слуга, желающий сохранить за собой место, должен всегда и на все иметь готовый ответ, ему приходится предугадывать капризы, развеивать дурное настроение, обманывать самолюбие и притворяться искренним. Эти обязанности делают слугу лжецом и лицемером. Благородный дом является государством в миниатюре, со своими заговорами, союзами, тайнами и даже со скромными и преданными подданными.

Собравшись с мыслями, Ноблекур продолжил:

— Итак, главный вопрос. Почему герцог де Ла Врийер обратился именно к вам? Держу пари, вряд ли вас ввели в заблуждение его комплименты и излитый на вас придворный елей. Ему известно, что сейчас вы не у дел, и все же он призывает вас к себе. Почему? Может, он уверен, что все покупается, и опальный сыщик, начав расследование убийства, совершенного в доме министра, закроет глаза на нежелательные для оного министра вещи?

— Неужели вы считаете, что он и в самом деле мог так подумать?

Встрепенувшись, Ноблекур обеими руками хлопнул по подлокотникам.

— Меня удивляет, сударь, — нарочито небрежно бросил он, — что после стольких лет расследований в высших сферах вы все еще сохранили наивность, делающую честь вашему доброму сердцу, но никак не вашей проницательности. Что ж, придется вашему старому другу выступить в роли адвоката дьявола: худшее всегда возможно, и его нельзя исключить априорно. Вспомните: когда вы сами стали действующим лицом трагедии[11], вы чувствовали себя отвратительно, особенно когда я вас расспрашивал. Я был уверен в вашей невиновности, но, чтобы в нее поверили остальные, потребовалось вывернуть дело наизнанку. Дабы при расследовании отличить правду от лжи, надо отказаться от мысли, что правда тебе известна.

Ноблекур всегда удивлял Николя. Этот приветливый человек обладал исключительной внутренней силой и властным характером, но выказывал их редко, отчего проявления их производили неизгладимое впечатление.

— Вернемся к вашей жертве, — промолвил Ноблекур. — Вам надо покопаться в ее прошлом, слово прокурора. Есть правила, созданные специально для челяди, и нарушение их ни к чему хорошему не приводит. Коротко напомню: ни один слуга не получит места, не назвав своего имени или прозвища, места рождения и места, где он служил прежде. Он обязан предоставить рекомендацию от прежнего хозяина и честно ответить на вопросы хозяина будущего. Слуга не может уйти от хозяина без согласия последнего и без надлежащих бумаг. Слуги обоего пола, не состоящие в браке, не вправе снимать комнаты у частных лиц без письменного разрешения хозяев. Им запрещено принимать у себя бродяг и подозрительных лиц и предоставлять им ночлег. Полиция хороша тогда, когда она умеет исполнять будничную работу, именуемую надзором за соблюдением законов. Там, где прекращается действие правил, где нарушается привычный ход вещей, начинается зыбкая и неустойчивая почва, способствующая произрастанию загадочных явлений. Факт редко заключает в себе скрытый смысл, лакуна более красноречива.

Тишина воцарилась надолго. Ноблекур удовлетворенно вздохнул, и, видимо, перебирая в уме подробности беседы, принялся исследовать взглядом темные углы комнаты.

— Ах, — вздохнул он, — сколь многочисленны достоинства вашего ремесла! Во-первых, оно отвлекает от ненужных размышлений. Мой врач, господин Троншен, доверительно сообщил мне, что, не имея возможности удалить слизь из бронхов, он старается отвести ее в другую часть тела… В моем случае смерть стала бы событием естественным и незначительным. Но, несмотря ни на что, я счастливый человек. Сданный в архив магистрат, я по доверенности веду расследование ваших дел. Умереть несложно, гораздо сложнее расстаться с дорогими для вас людьми и предметами, окружающими вас. Отец часто рассказывал мне о последних днях кардинала Мазарини. Тот нашел в себе силы пойти и попрощаться со своими коллекциями. Ах, мои книги, мои редкости, кто станет смотреть на вас, заботливо стирать с вас пыль, как стирал ее я?

— О-о-о, — протянул Николя, — в таком настроении вы мне не нравитесь. Обычно такие рассуждения сулят скорый приступ подагры.

— Всего лишь осенняя хандра, — улыбнулся магистрат.

Но разве я могу не подчиниться

Судьбе, компас которой

Укажет каждому его удел…

Расстаться с вами означает

Покинуть самого себя.[12]

Моих друзей, мои книги, мой кабинет редкостей…

— Да у вас память лучше, чем у молодого! — зааплодировал Николя.

— Да будет вам известно, господин наглец, — произнес Ноблекур, давясь от смеха, — что ваши насмешки усугубляют ваше преступление, хотя с утверждением я вполне согласен!

Убедившись, что друг пришел в бодрое расположение духа, Николя попрощался и поднялся к себе. Мушетта последовала за ним; ее ложем служила старая подушка, положенная возле кровати комиссара.


Вторник, 4 октября 1774 года


Николя проснулся задолго до того, как первые лучи солнца осветили завешанные гобеленами стены его спальни. Каждое утро повторялась одна и та же история: выспавшись всласть, голодная Мушетта в игривом настроении прыгала на кровать хозяина и принималась по ней расхаживать. Пробудившись от громкого мурлыканья, Николя вставал, открывал дверь, и кошка, подняв хвост, стремглав летела вниз по лестнице за вкусными кусочками, положенными для нее Катриной; эльзаска вставала раньше всех и, грохоча заслонками, разводила в плите огонь.

Комиссар продолжал обливаться холодной водой во дворе. Ледяная струя пробуждала в нем энергию юности и придавала бодрости. После водных процедур он поднимался к себе побриться и причесаться. Обычно он собирал волосы в хвост и завязывал их шелковой лентой; исключение составляли торжества и поездки в Версаль.

Сегодня утром, привлеченный царившим на улице оживлением, он решил пройтись пешком по набережным: во время ходьбы ему всегда думалось гораздо легче. По дороге он прикинул, что предстоит сделать в ближайшее время. Бурдо сообщит, когда назначено вскрытие. Надо сделать отчет Ленуару, исполнив тем самым пожелание начальника и одновременно оградив себя от его упреков: ведь свое задание он получил из рук министра. Следовало придумать ровную и в то же время гибкую форму отчета.

Не по-осеннему теплое солнце окрашивало золотистым цветом все, на что падали его яркие лучи. Николя шел, разглядывая лица прохожих. Вокруг сновали пешеходы, двигавшиеся с той скоростью, что позволяла лавировать в людском потоке, не сталкиваясь друг с другом. Как завороженный, он наблюдал за мимолетными встречами, взирал, как люди, обменявшись взглядами, спешили дальше. Кто-то не станет искать дальнейших встреч, кто-то, напротив, попытается найти случайного знакомого, а кто-то просто отведет взгляд. Пристрастившись к собирательству душ, он выносил суждение о каждом увиденном им лице, дабы потом поместить его в один из закоулков своей памяти, пришпилив, словно бабочку из коллекции Королевского ботанического сада. Впрочем, такой подход не слишком облегчал погоню за преступниками. Его прошлый опыт подсказывал, что за ангельской внешностью нередко скрывались далеко не ангельские страсти. И в природе, и в обществе внешность была обманчива, а надежда призрачна.

На миг он обернулся, желая полюбоваться бронзовым всадником[13] на Новом мосту, чья ставшая привычной фигура с уверенностью кормчего направляла корабль острова в открытое море. Он прошел по набережной Лувра, затем по набережной Тюильри и уже собирался свернуть в сад, чтобы пройти к террасе фельянов, когда внимание его привлекло неожиданное скопление народа. Что-то оживленно обсуждая, люди окружила лежавший на отмели предмет, по форме напоминавший бревно. Он подошел поближе. Какой-то тип, в ком он узнал полицейского осведомителя, из тех, что курсировали в саду, подслушивая чужие разговоры, изложил ему суть дела. Лодочник, переправлявшийся на своей посудине через реку, заметил колыхавшийся на воде предмет, подцепил его багром, а когда вытащил, увидел, что это труп. Кто-то из грузчиков ногой перевернул неподвижное тело. Увидев лицо утопленника, толпа в ужасе отступила: на месте правого глаза зияла устрашающая дыра. Николя покачал головой. Он успел привыкнуть к таким зрелищам: лодочники в большинстве своем не умели плавать, и если кому-то из них случалось упасть в воду, можно было с большой долей уверенности предсказать, что он утонет. Когда же их собратья по ремеслу, пытаясь помочь утопающему, подцепляли его багром, они часто попадали крюком прямо в глаз, отчего спасаемый расставался с жизнью. Получалось, что, даже если жертве удавалось побороть холод, страх и волны и избежать столкновения с быками мостов, багор спасателя добивал ее, проливая море крови.

Стража занялась утопленником, а Николя пересек сад Тюильри, добрался до площади Людовика Великого[14] и пошел дальше, на улицу Нев-де-Капюсин, где находилось управление полиции. Старый слуга встретил его как хорошего знакомого и без промедления провел в кабинет начальника полиции. В том, что его не заставили ждать, Николя усмотрел благоприятный знак и достойный начальника способ проявить свое благоволение. Прием оказался более любезным, нежели обычно. Тем не менее Николя чувствовал, что Ленуар чем-то встревожен. Напомнив в прошлую встречу комиссару о его обязанностях, он, без сомнения, не ожидал, что тот исполнит их так быстро.

— Следуя вашему пожеланию, сударь, — с поклоном произнес Николя, прижимая к груди треуголку, — я прибыл к вам с подробным отчетом о ходе расследования, ибо понимаю, что даже незначительные детали могут привлечь ваше внимание.

— Будьте уверены, дорогой комиссар, я ценю ваше рвение и расторопность. Полагаю, речь идет о деле, порученном вам министром при моем посредничестве?

Подобно актеру театра Бургундского отеля, начальник нарочито сделал ударение на слове «посредничество». «Он переигрывает» — подумал Николя. Впрочем, он понимал, что Ленуару необходимо найти зацепку, чтобы сгладить неуважение, проявленное по отношению к нему герцогом де Ла Врийером. Комиссар приступил к рассказу, выстроив его поистине виртуозно; в свое время талант рассказчика снискал ему особое расположение Людовика XV. Он говорил без устали, не вдавался в излишние подробности, подчеркивал главное и не забывал о разъяснениях. Строго придерживаясь фактов, он не рискнул выдвигать гипотезы, уже сложившиеся и у него, и у Бурдо. Не переставая ритмично поглаживать левую щеку пером, которое он держал в руке еще до прихода Николя, Ленуар пытался изобразить на лице улыбку. Когда комиссар умолк, он не стал задавать вопросов и долго сидел, перебирая бумаги, толстым слоем устилавшие его рабочий стол. Николя с тоской вспомнил, что во времена Сартина на этом столе никогда не лежало более одного документа, в крайнем случае, королевский альманах за текущий год; чаще всего здесь выстраивалась парадная шеренга париков.

Казалось, генерал-лейтенант полностью погрузился в чтение. Наконец он поднял голову.

— Господин Ле Флок, помимо расследования убийства на улице Сен-Флорантен, мне бы хотелось, чтобы вы, с присущей вам проницательностью, ознакомились с несколькими текущими делами, повергшими меня в изрядное замешательство. Принимая во внимание важность этих дел, я не могу доверить их первому встречному.

— Жду ваших распоряжений, сударь, — скромно ответил Николя.

Ленуар закашлялся, прочищая горло.

— Господин де Вержен, — начат он, — только что передал мне депешу от нашего министра в Брюсселе. Он пишет об исчезновении двух девушек из хорошей семьи. Несколько дней назад они бежали из родительского дома. Одной из них двадцать лет, другой семнадцать; на лице старшей заметны следы от оспы…

Он вновь погрузился в чтение, в то время как Николя достал черную записную книжечку и начал писать.

— Прекрасно, вы совершенно правы, детали необходимо записывать… Так, что у нас дальше? Да, следы от оспы, стройная фигура, глаза голубые, брови черные. У младшей также голубые глаза и черные брови, она хороша собой и ростом выше старшей. Обе прекрасно говорят по-французски и плохо по-фламандски. Старшая знает английский, младшая едва ли выучила несколько слов на этом языке. У обеих добротная и красивая одежда. Вот опись их гардероба: два полотняных дезабилье, две муслиновые кофты с кружевами, два желтых шелковых дезабилье, шелковое дезабилье в голубую и серую полоску, белое платье из выбойчатого ситца, платье гродетуровое в коричневую и желтую клетку, платье из желтого дамаста, платье из тафты с ажурной отделкой, два белых хлопчатых домашних платья в голубую полоску, две английские шляпки белые с черным и две пары шелковых чулок, розовых и голубых. Не исключено, что для путешествия они надели мужской костюм. Последний раз их видели, когда они садились в почтовую карету, направлявшуюся во Францию. С тех пор ни единого известия. Скорее всего, они хотели добраться до Парижа. Страшно представить себе, какие опасности подстерегают двух невинных созданий в нашей столице… Подумайте, что можно сделать, и сообщите мне ваши соображения.

— Если их найдут, — отозвался Николя, — их придется задержать.

— Разумеется. Поместим их в какой-нибудь монастырь, пока семья не решит, как лучше отправить их на родину. Как только вы их отыщете, мы незамедлительно сообщим нашим людям в Брюссель.

Николя собрался прощаться, но начальник жестом удержал его.

— И еще. Если верить тому, что рассказывал о вас Сартин, вы долгое время обеспечивали безопасность короля и членов королевской семьи.

— Покушение Дамьена на покойного короля выявило кричащие недостатки, — уклончиво ответил Николя.

— Королева пожаловалась его величеству, что в ее садах в Трианоне бродят какие-то непонятные личности…

Он бросил взгляд в бумагу.

— 10 августа сего года Клод Ришар, главный садовник, и его сын Антуан встретили двух женщин, одетых и причесанных крайне странно. Женщины с удивлением воззрились на садовников. Один из приближенных королевы также столкнулся с таинственными незнакомками. Король рассказал мне об этом вчера, после мессы.

На лице Николя отразилось явное неудовольствие.

— Почему нас так поздно ставят в известность? В таких делах своевременность является гарантией успеха.

— Откуда мне знать! — воскликнул Ленуар, продолжая помахивать пером. — Когда королева впервые рассказала об этом королю, он только плечами пожал. Когда выражать беспокойство стало ее окружение, она вновь обратилась к королю. Посмотрите, что можно сделать, и успокойте королеву. Наконец…

Николя ушам своим не верил. Неужели на полицейских напал мор? А может, началась эпидемия, и теперь ему придется тащить все дела? Все же он отметил, что последнее задание предусматривало его непосредственное обращение к королеве.

— И, наконец, — с торжественным видом провозгласил Ленуар, — задание государственной важности. Вы незамедлительно отправитесь к скотоводам предместья Сент-Антуан, встретитесь с главным лицом в корпорации и дадите ему надлежащие инструкции, обязав его довести эти инструкции до сведения каждого члена корпорации. В интересах общества вам надлежит отправиться как можно скорее. И держите цель поездки в секрете. Если слух о бедствии распространится, наши старания пойдут прахом, и паника неизбежна. Поэтому повторяю еще раз, сделайте все возможное и как можно скорее. Помните, королю известно о положении дел, и он намерен внимательно следить за ходом событий.

Желая усилить впечатление от своей речи, он с силой ударил ладонью по столу, в то время как Николя, не понимая, в чем суть последнего поручения, подумал, что его лодка может пойти ко дну от перегрузки. Хотелось бы понять, что за миссию доверил ему начальник!

— Сударь, я обязан подчиняться вам и исполнять приказы короля. Однако нельзя ли уточнить…

— Ох, совсем забыл! — неожиданно воскликнул Ленуар, взмахнув рукой, словно снимая невидимую шляпу, и изобразив шутливый поклон. — Я говорил с вами как с самим собой. Так вот, наши южные провинции охвачены заразной карбункулезной болезнью, поражающей скот. Начиная с 1714 года эпидемия то затухает, то вспыхивает снова.

— Вы говорите о заболевании, которое обычно называют антракс?

Ленуар с нескрываемым удивлением уставился на него.

— Да, похоже, о ней. Подобно чуме, она поражает скот, а недавно наш медицинский факультет сообщил, что зараза может передаваться людям. Откуда она взялась? — спросите вы. Каким образом попала в наши южные провинции? Сейчас очаг находится в десяти лье от Байонны, в деревне Виллафранка, где, как нам известно, жители существуют исключительно за счет выделки кож.

— Следовательно, всему виной кожи?

Ленуар снова с интересом взглянул на Николя.

— Вы мыслите быстро и правильно. Кожи обычно выгружают в Байоннском порту, куда они поступают с Гваделупы или из Голландии. У батавов зараза свирепствует уже несколько лет, а у нас на острове она уничтожила больше половины рогатого скота. Павшую скотину следует закапывать, но нельзя забывать, что всегда найдется тот, кто ради шкуры готов раскопать могильник. А что говорить о хищниках, о волках, пожирающих падаль… Побывавшие в земле кожи больных животных содержат угрозу жизням тех, кто их обрабатывает. Кюре из Сальса, что в диоцезе Манда, в Жеводане, пишет, что у них недавно двое живодеров умерли от карбункулов на лице и чудовищных опухолей на голове, шее и груди.

— И лекарства против этого заболевания нет?

— Его упорно ищут, экспериментируют, пробуют. Описание симптомов, составленное руководителями Королевской ветеринарной школы, поразительным образом совпало с описаниями древних. Можно подумать, болезнь выскользнула из замшелых трактатов. Такое совпадение побудило ученых мужей сделать заключение, что со времен Лукреция, Вергилия и Овидия мы ненамного продвинулись в понимании природы антракса, и на борьбу с ним необходимо направить лучшие умы современности, и в том числе физиков. Медики утверждают, что в этом году они якобы исцелили одного человека с помощью настойки, в состав которой вошли красное бордо, териак Андромахи, экстракт коры хинного дерева, флаверия контрайерба, виргинский змеевник, янтарное масло, подслащенная азотная кислота, смесь нашатырного спирта с жидким мылом и еще бог знает что. Настоящее варево Альберта Великого.

— Но, сударь, раз болезнь прописалась на юге, значит, нам пока волноваться нечего.

— Увы, нет! Нам сообщили из Бретани, что недавно в Плормеле несколько крестьян скончались от похожих симптомов. Известно, что перед смертью они сняли шкуры со своей скотины, сдохшей от антракса.

— Неужели никак нельзя предотвратить распространение заразы?

Гладкой, как у епископа, рукой генерал-лейтенант расправил тончайшее кружево своего галстука.

— Полагаю, вы понимаете, что мы стараемся надзирать. Единственное оружие, способное воспрепятствовать распространению заразы, — это уничтожение и захоронение. Единственный способ спасти государство от бедствия — уничтожать все, что подверглось заражению. Правительство обещает возмещать ущерб скотовладельцам, которые станут уничтожать свой скот при первых же признаках заболевания. Оно полагает, что если из этой тяжкой и вынужденной жертвы люди смогут извлечь хоть какую-то выгоду, она будет менее болезненной. Мы обязаны внимательно следить за соблюдением этих мер и относиться к нарушителям без всякого снисхождения, дабы не стать пособниками несознательной черни, угрожающей своими действиями как себе самой, так и общественному благу.

— Да, такое бедствие требует решительных и суровых мер, — заметил Николя.

— Вы правы, — ответил Ленуар. — Надобно установить кордоны, препятствующие перегону скота из провинции в провинцию. В деревнях, где свирепствует болезнь, конфисковать и изолировать скот. Опыт соседних государств подтверждает: забой зараженных животных предотвращает распространение эпидемии. В этом приходится убеждать не только крестьян, но и господ. Там, куда известие о возмещении ущерба приходит с опозданием, забой скота вызывает возмущение. Промедление побуждает людей умалчивать о появлении заразы, в надежде — всегда напрасной, — что их скотину она не затронет. Интенданты провинций, заручившись содействием войск и отрядов конной полиции, применяют к нарушителям самые строгие меры. Собственно, все, как всегда, зависит от расторопности местных властей, от бдительности, точности и активности тех, на кого возложена ответственность за исполнение предупредительных мер. Очень важно не допускать продажу и вывоз скота из тех мест, где свирепствует зло. Безжалостно пресекать незаконные сделки и подпольные ночные перегоны. Больной скот, избежавший досмотра, становится самой опасной контрабандной, ибо даже одно заболевшее животное может разорить целую провинцию и стать угрозой благополучия всего королевства!

— Что вы ждете от меня? — спросил Николя.

— Чтобы вы нашли общий язык со старшинами корпорации скотоводов. Я отвечаю за снабжение Парижа продовольствием. Без лишнего шума доведите до их сведения, что не только интересы общества, но и их собственные требуют, чтобы они точно, как евангельские заповеди, соблюдали инструкции, опубликованные по приказу его величества в южных провинциях. Они обязаны ознакомиться с этими инструкциями и проникнуться важностью момента. Если видите, что они не внимают уговорам, без колебаний повышайте тон и напрямую говорите об ответственности, которая на них ложится. Напомните им об угрозе падежа их собственного скота, об опустевших хлевах и крушении надежд на обеспеченную жизнь. Набросайте картину охваченного голодом или, еще хуже, обезлюдевшего Парижа, где умирает каждый десятый житель, и намекните, что, подстрекаемые чернью, возмущенные парижане могут пойти крушить их дома и стойла. А если и это их не испугает, пригрозите Бастилией, куда, в случае неповиновения, я без колебаний брошу всех. Мне известны ваши дипломатические таланты и ваше умение грозить топором, никогда его не опуская.

Понимая, что путей для отступления у него нет, Николя тяжко вздохнул про себя. Где он найдет время для расследования преступления в особняке Сен-Флорантен, если его придется тратить на выполнение заданий начальника, навесившего на него целых три поручения? На минуту ему показалось, что Ленуар намеренно подталкивает его к неповиновению, а может, даже и сопротивлению вышестоящему лицу. Стараясь сохранить спокойствие, он поклонился и молча направился к выходу. Взявшись за ручку двери, он услышал, как Ленуар пропел ему последнюю рекомендацию:

— Забыл сказать вам, сударь. Когда будете в предместье Сент-Антуан, не забудьте расспросить о вашей Маргарите Пендрон: среди скотоводов ее семья хорошо известна. Да, и вот еще. Я даю обед для особы весьма высокого ранга. Мне сказали, что у вас безупречный вкус и вы прекрасно разбираетесь в гастрономии. Из Страсбурга я выписал за большие деньги паштет из гусиной печени, приготовленный по рецепту маршала Контада. Какое вино лучше подать к этому блюду?

— Обычно с ним вместе подают венгерский токай, но чтобы не покидать нашей, французской почвы, я бы посоветовал вам выставить несколько бутылок Кар-де-Шом, которое легко отыскать в Анжу. Этому вину отдавала предпочтение Екатерина Медичи, вдова Генриха II.

— Благодарю вас, господин Ле Флок. Ваш слуга.


Николя сжал зубы, чтобы не выругаться. Похоже, начальник решил над ним посмеяться. А его последняя рекомендация и вовсе напоминала совет любителя. Но зачем ему пускать пыль в глаза подчиненному, сообщая ему массу сведений, собрать которые не составляет труда, особенно когда под рукой имеется армия осведомителей, работающих на полицию, вызывающую восхищение всех европейских дворов? Тем не менее во время разговора генерал-лейтенант не допускал ни враждебных выпадов, ни высокомерия, а его последний вопрос и вовсе напоминал светскую болтовню, а не начальственное ехидство. Возможно, таким образом Ленуар хотел показать, что, в отличие от своего предшественника, он будет придерживаться определенных рамок, зиждущихся на авторитете и проницательности.


Пересекая двор особняка Грамона, Николя почувствовал, как кто-то дернул его за полы фрака. Обернувшись, он с удивлением узнал радостную физиономию мальчишки на побегушках из Гран Шатле, того самого, который на протяжении нескольких лет ловил на лету поводья его коня и относил его записки. Мальчишка вырос, чего никак нельзя было сказать о его темной потертой куртке: ее рукава стали владельцу откровенно коротки.

— Господин Николя, — воскликнул он, — господин генерал-лейтенант желает вас видеть.

— Я только что от него! — усмехнувшись, ответил Николя.

— Я говорю о господине де Сартине, — с важным видом уточнил посыльный.

Мальчишка прыгал словно козленок, и Николя с трудом поспевал за ним. Посланец привел его к калитке, за которой виднелся парк. Сартин недавно снял соседний особняк и после назначения переехал туда. Ему нравился этот новый и хорошо продуваемый квартал, уединенный и одновременно расположенный близко от оживленного центра города. За деревьями Николя разглядел элегантное строение. Едва ступив на лестницу, он очутился в объятиях старого лакея, не скрывавшего своей радости от встречи с ним. Лакей проводил его на второй этаж в роскошный кабинет, отделанный светлым дубом; сводчатый потолок украшала роспись, изображавшая заседание Парижского суда. Сартин стоял за рабочим столом маркетри; проследив восхищенный взор бывшего подчиненного, он спросил:

— Что вы на это скажете, Николя? Разве не находка? Для бывшего судьи по уголовным делам и начальника полиции Парижа — заседание Парижского суда! Мне явно хотели польстить…

Он улыбнулся.

— На самом деле все нарисовано до меня.

Похоже, его бывший начальник всем доволен; значит, он благополучно вошел в состав королевских советов. Расставшись с черными одеждами, Сартин — то ли случайно, то ли в память о покойном короле — стал носить светло-серый фрак.

— Я обязан вам своим последним приобретением, — продолжил министр. — Что вы скажете об этом чуде?

Он приподнял над столом роскошную массу белокурых кудрей, и локоны, словно каскад белых грив, мягко заструились по его рукам.

— Но при чем здесь я? — удивленно спросил Николя.

— Вы, наверное, забыли, что дали мне адрес одной несравненной английской лавки. Нашему посланнику оставалось только отправиться туда и приобрести сей экземпляр. Точно такой парик надевает лорд-мэр Лондона во время торжественных церемоний.

Отложив любимую игрушку в сторону, он стремительно развернулся и, совершив небольшой прыжок, оказался нос к носу с Николя, изумленно взиравшим на его маневры. Обняв гостя за плечи, Сартин подвел его к высокому деревянному сооружению, богато украшенному бронзой и накладками под мрамор. На поверхности сооружения разместились несколько десятков кнопок из черного дерева; на каждой кнопке располагалась цифра, выточенная из слоновой кости. Этот загадочный механизм напомнил Николя органный корпус. С торжествующим по-детски видом, столь его молодившим, Сартин нажал одну из кнопок; раздалось шипение, как при выбросе воздуха. Николя вспомнил, как в детстве, во время равноденствия, когда приливы и отливы набирают наибольшую силу, он стоял перед прибрежной скалой в Круазике и наблюдал, как вода, ударяясь о камень, шумным фонтаном взмывала ввысь. Что-то мерно защелкало, потом зазвенело, и зазвучала веселая музыка, быстро сменившаяся свистящим звуком выпускаемого воздуха. Филенка медленно заскользила вверх, открыв стоявшую на подносе болванку с нахлобученным рыжим париком.

— Точь-в-точь как у принца Евгения, — сияя, сказал Сартин. — Как вам мой новый шкаф для париков? Он больше похож на книжный. Надо бы спросить у наших академиков, нет ли особого названия для такого шкафа. Ах, вы не представляете, какое это чудо! Теперь мои парики, словно полицейские досье, стоят по ранжиру, защищенные от света и пыли. И в любую минуту вы можете извлечь тот, который вам нужен!

— Сударь, кто тот мастер-виртуоз, что сумел придумать и смастерить этот чудесный механизм?

— А музыка?! Не забывайте про музыку! Вы, конечно, узнали мелодию танца китайских пагод из «Паладинов» Рамо. Но и это еще не все. Мастер, сотворивший сей шкаф, имеет в запасе еще кое-какие задумки. Этот искусный ремесленник, состоящий на службе у графа д’Артуа и удостоившийся его особого покровительства, также является изобретателем различных способов шифрованного письма. За способ двойной перестановки, успешно продемонстрированный в 1769 году, герцог Шуазель пожаловал автору шесть сотен ливров. Отец четверых детей, сегодня он нуждается; исполнив мой заказ и изготовив шкаф для моих бесценных париков, он снова надеется применить свои способности.

— Каким образом?

— Весьма для нас интересным. Он хочет приступить к созданию кругового стенографического метода шифрования. Речь идет о конторке, высотой и глубиной шесть футов и шириной три фута, куда помещается цилиндр с десятигранными дисками, приводимыми в движение ременной передачей от десяти педалей. При помощи этих дисков он намерен производить шифрование столь же быстро и просто, как и при помощи одной таблицы. Используя диски, установленные на цилиндре, он намерен довести количество ключей чуть ли не до шестидесяти тысяч! Понимаете, к чему я веду?

Николя не понимал, но омрачать лучезарное настроение своего бывшего начальника не хотел.

— Разумеется, сударь.

— Через секретаря кардинала де Рогана, нашего посланника в Вене, мы узнали, что наш шифр разгадан: доносчик признался аббату Жоржелю, что Мария-Терезия уже много месяцев перлюстрирует нашу переписку и разгадывает наши политические комбинации, словно читает решения в открытой книге. Теперь понятно, почему она не скрывает своего отвращения к нашему посланнику, который, впрочем, из-за своих похождений так и не уладил ни одного дела! Короче, меня интересует новый метод шифрования, и мне требуется ваше содействие. Изобретателя зовут Бурдье — наведите о нем справки. Не исключено, что мы имеем дело с человеком на жалованье у заграницы, и тогда он сделает нам машину, секрет которой немедленно окажется в руках у наших врагов. Прекрасно зная вашу щепетильность, я прошу вас об этой услуге. Но это еще не самая деликатная просьба, коей я хотел бы вас обременить. Вы знаете и двор, и город, знаете, каково положение и там, и тут. Я говорю с вами искренне…

От такого признания Николя вздрогнул.

— Увы, хотя его величество обладает определенными задатками и имеет собственное мнение, ум и тело его пребывают в глубочайшей апатии. Его способности еще не проснулись. Разумеется, ему не откажешь в здравом смысле, однако решения принимаются им с таким опозданием и такой неловкостью, что они парализуют любое начинание. Любой пустяк может его обескуражить, и он начинает упираться, не внимая ни возражениям, ни предложениям. Твердость характера и воля, эти главные добродетели монарха, у него отсутствуют полностью. Каждый, кто находится с ним рядом, легко может в этом убедиться. Разумеется, у него обширные познания в некоторых областях…

— Он глубоко и со знанием дела судит о многих вещах, я сам был тому свидетелем, — произнес Николя.

— Совершенно верно, но при этом в нем живет еще один человек, который не умеет хотеть. Его братец, граф Прованский, как-то в шутку заметил: «Берри напоминает мне намазанные маслом биллиардные шары: стоит их сложить вместе, как они тут же катятся в разные стороны». Ему катастрофически не хватает эгоизма и жесткости. Идеальный принц из назидательной сказки со счастливым концом, но отнюдь не государь, которого ждали французы…

Испуганный речами Сартина, Николя вдруг осознал, что после смерти Людовика XV время ускорило свой бег. Безжалостный вывод, отмеченный печатью присущего Сартину цинизма, не удивил бы Николя, если бы мишенью сарказмов его бывшего начальника был кто-либо иной. Но речь шла о юном монархе! Есть от чего прийти в смятение.

Сартин продолжал вещать так, словно он был один. Теперь он вдоль и поперек мерил шагами комнату.

— Взойдя на престол, — продолжал он, — король признался, что его ничему не научили, но он сам, почитав кое-что из истории, пришел к выводу, что во всех бедах этого государства виноваты женщины, будь то законные жены или любовницы. Дай Бог, чтобы он догадался применить эту максиму к себе! Я люблю королеву, она мне покровительствует. Но я боюсь, как бы и она, и мы все не пали жертвой ее неопытности. На горизонте сгущаются тучи, а я не нахожу в короле ни единого качества, благодаря которому династия смогла бы выжить среди надвигающихся волнений, а уж тем более восстать из пепла после смуты.

— И какой урок вы из этого извлекаете, сударь? — кротко спросил Николя.

Он находил, что вступление слишком затянулось; похоже, Сартин никак не мог заставить себя сделать решающий шаг.

— Мой дорогой Николя, сегодня на небосклоне горят две звезды. Одна из них — это д'Эгийон, чьи грязные происки уже коснулись вас[15]. Другая — Шуазель, мой покровитель, которому я во время его опалы втайне оставался верен. Он обладает выдающимися способностями и умом и в свое время долго и успешно возглавлял правительство.

Николя вздохнул. Он вспомнил о своем друге Наганде, индейце из племени мик-мак; тот, подобно многим жителям Новой Франции, после ухода французов почувствовал себя сиротой. Как можно называть успешной политику, в результате которой Франция потеряла Канаду и владения в Индии?

— К тому же, — продолжал Сартин, — его поддерживают парламенты, за которыми всегда следует присматривать, особенно когда они начинают выдвигать требования. Партия философов беспрестанно курит ему фимиам. Против него настроен только король, и то потому, что ему внушили, что Шуазель отравил после смерти короля его отца. Кормилица короля, госпожа де Марсан, собирает сплетни, а его тетки разносят их по кулуарам! Они больше ни на что не способны. Пустые головы и птичьи мозги!

— А Морепа? — спросил Николя.

— Он ничего не значит в этом споре, который вряд ли окончится мирно. Морепа — это манекен, механическая кукла, выскочившая из прошлого. Лукавый и непостоянный, он всегда готов позабавить вас смешной историей. Пустить пыль в глаза! Он быстро загорается, но еще быстрее гаснет, у него те же недостатки, что и у короля. Придется выбирать. С королевой дела обстоят значительно лучше: она ненавидит Эгийона.

С решительным видом опустившись в кресло, Сартин запустил руки в густую шевелюру разложенного на столе парика и принялся лихорадочно перебирать его локоны.

— Многие министры покойного короля по-прежнему на своих местах, но именно они являются препятствиями, кои требуется устранить, — проговорил он, со стуком опуская ладонь на рабочий стол. — И герцога де Ла Врийера в первую очередь. Меня уверяют, что он поручил вам расследование убийства, случившегося у него в доме. Ваша опала оказалась недолгой, вы вновь выскочили наверх.

— Да, сударь.

— Да — что поручил расследование или да — что выскочил?

Знакомый инквизиторский тон напомнил Николя прежнего Сартина.

— Так вот, — небрежно бросил бывший начальник полиции, — если мои сведения верны, а они верны, и вам это известно лучше, чем кому-либо, эту ночь хозяин дома провел в Париже, в поисках амурных приключений, хотя вас, полагаю, сумели убедить, что он ездил в Версаль.

— Я непременно приму это к сведению, — благоразумно согласился Николя.

— Надо не просто принять к сведению, господин Ле Флок, надо действовать, и если вы все еще верите мне, надо дать мне возможность помочь вам.

— Всегда к вашим услугам, сударь.

— Это дело затрагивает наши общие интересы. Все, что поможет свергнуть Ла Врийера, послужит скорейшему возвращению Шуазеля. Так что я полагаюсь на вас, на вашу преданность, и жду, что вы станете держать меня в курсе вашего расследования, причем в мельчайших его подробностях. Речь идет о спасении государства. А если вас вновь начнут обуревать сомнения, вспомните, как недостойно поступил с нами этот порочный тип после смерти короля.

Николя, всегда имевший собственное суждение, про себя подумал, что сам Людовик XV бессовестным образом избрал его инструментом своей последней интриги; так что Ла Врийер лишь следовал примеру своего господина. Но даже зная грубую подоплеку этой тайны, он не мог согласиться на предложение Сартина. Бывший начальник полиции направился к камину и, схватив кочергу, стал размешивать воображаемые угли. Этот жест выдал его волнение, возможно, столь же сильное, как и его собственное. Министр знал о его честности и неспособности к обману, а потому мог догадаться об отвращении, пробудившемся у Николя после его слов, и, возможно, уже сожалел, что произнес их.

Николя разрывался между противоречивыми чувствами. Разумеется, он мог принять все за чистую монету, расценив откровенность Сартина как знак оказанного ему доверия. Но в памяти немедленно всплыли досадные примеры о пристрастии магистрата к власти и его привычке манипулировать людьми. Подобно дремлющим в норе ночным зверям, под придворным лоском и безупречными манерами дворянина скрывались безжалостность и холодный расчет прокурора темных дел. Николя подозревал, что, распоряжаясь людьми как марионетками, Сартин находил в этом мрачное удовольствие, порожденное презрением к человеческому роду, возникшему от постоянного столкновения с преступными и низменными натурами. Не хочет ли он вновь установить свой придирчивый контроль над Николя и, подобно укротившему зверя дрессировщику, кончиком кнута проверяет, подчинил ли он его или еще нет? Но не исключено, что, облекая его доверием, он хотел убедиться, что не все потеряно и в этом печальном мире можно рассчитывать на человеческую благодарность. Однако каким бы ни был ответ Николя, в любом случае он поставит его в крайне неловкое положение. Согласится он или же откажется исполнять распоряжения Сартина, его доводы воспримут как недостойные, и самые благовидные из них станут наименее убедительными. Дав согласие исполнить просьбу своего бывшего начальника, он потеряет уважение к самому себе. Он честно служил полицейским, но никогда не был доносчиком. И он решил оставаться самим собой и положиться на судьбу, не раз помогавшую ему выпутываться из самых запутанных историй.

— Я задал вам вопрос, — нарушил молчание Сартин.

— Без сомнения, сударь, ваше положение таково, что многие вещи вам очевидно виднее.

— Что вы хотите этим сказать?

— Вы снова обо всем узнаете первым. Поэтому, что бы я ни предпринял, вы все равно об этом узнаете, так что сообщать что-либо вам нет никакой нужды. С другой стороны, я не могу себе представить, чтобы нынешний начальник полиции, обязанный вам буквально всем, не поспешил ответить на вопросы, кои вам будет угодно ему задать. Так зачем же мне, скромному подчиненному, вмешиваться в отношения между двумя великими?

Сартин побледнел, лицо его перекосилось. Николя показалось, что до него донеслись несколько произнесенных быстрым шепотом фраз, где говорилось о «выученике Лойолы» и «достойном выпускнике иезуитов из Ванна». Но продолжения не последовало. Обернувшись, Сартин устремил на комиссара исполненный жалости снисходительный взор.

— Чего еще от вас ожидать! После четырнадцати лет работы в полиции на самом высоком уровне вы все такой же, как прежде, предельно честный, щепетильный… и в границах, поставленных самому себе. Однако, надо признать, не без способностей… О, если бы маркиз видел вас, он бы вами гордился. Ум Ранрея и голова бретонца. Упрямый, но, как всегда, немного наивный… С виду…

— Второй раз за два дня.

— Что второй раз?

— Меня называют наивным. Господин де Ноблекур вчера вечером…

— Мой старый друг, как всегда, стократно прав. Но довольно. По крайней мере, обещайте, что предупредите меня, если грязь, что полетит от этого дела, станет грозить забрызгать трон. Вы не можете отказаться исполнить такую просьбу.

— Я прослежу, чтобы этого не случилось, сударь.

— Что ж, бегите, дрянной мальчишка. Полагаю, сейчас вы вместе с вашими верными сообщниками предадитесь своеобычному живодерству, необходимому для подкрепления вашей хваленой интуиции.

— От вас ничего не скроешь, — рассмеялся Николя. — Даже будущее.

То ли в шутку, то ли всерьез, Сартин со вздохом погрозил ему пальцем.


Николя поспешил к реке; лицо его горело. Хотя прощание прошло на шутливой ноте, встреча оставила после себя горький осадок. Радость от свидания с бывшим начальником быстро уступила место тревоге. Как трудна эта жизнь! Словно при свете молнии, он увидел своего отца, маркиза де Ранрея, мерявшего широкими шагами нижний зал фамильного замка. Забившись под навес над камином, маленький Николя слушал, как маркиз громогласно возмущался веком нынешним, дозволившим править бал посредственностям. Готовый принять любые перемены, он сожалел о героических временах, когда историю творили со шпагой в руках, а наивысшей доблестью почиталось умение достойно умереть. Он клеймил выродившиеся дворянство, превратившееся в «племя паркетных шаркунов», оторвавшееся от своих корней и не способное ни на что, кроме зубоскальства над нарушителями этикета в версальских гостиных. Николя вновь испытал чувство пустоты, часто охватывавшее его после смерти Людовика XV. Каждый действовал так, словно преемник покойного монарха являл собой пустое место. Казалось, даже Сартин порвал священную нить, связующую его с новым монархом. Он сильно изменился, а взор его, равно как и помыслы, устремились к Шуазелю, светилу, которое Николя, более хладнокровный или же менее пристрастный, давно считал сошедшим с орбиты. Он не верил возвращение в большую политику отшельника из Шантелу и в споре не поставил бы на него ни лиара. Все знали, какую неприязнь, чтобы не сказать отвращение, испытывал король к бывшему министру. Так кто же из них более наивен? Конечно, Сартин стремился получить должность министра Королевского дома, один раз уже от него ускользнувшую. Сейчас он надеялся, что с помощью королевы и Шуазеля он ее наконец получит. Боги ослепляют тех, кого хотят погубить. Если он сможет помочь своему бывшему покровителю избежать нового разочарования, он непременно это сделает.

На темных бурлящих волнах осенней реки раскачивались подозрительные отбросы. Увидев попавший в случайный водоворот скелет животного, он вспомнил разговор с Ленуаром. Неужели нельзя остановить чуму, что расползается по всему королевству, поражая животных и людей? Мысль о страшной эпидемии не покидала его до тех пор, пока он, задумавшись, не уперся в старинную решетку Шатле. Вспомнив о том, что ожидает его в подземельях мертвецкой, он тяжко вздохнул, ощутив навалившуюся на него усталость. Двигаясь по коридору, он мимоходом бросил тоскливый взор на каменный пол, где, мокрые и обильно посыпанные солью, лежали только что выловленные из реки трупы; городская стража действовала быстро, и бедняга, которого сегодня вытащили из воды возле набережной Тюильри, уже лежал вместе с собратьями по несчастью. Рядом послышался разговор, он узнал голоса друзей и обрадовался.

— А вот и наш Николя! — воскликнул своим низким голосом доктор Семакгюс.

Он снял камзол, старательно свернул его и положил в сторону. С тех пор, как хирург окончательно покорился нежной диктатуре своей служанки, он стал одеваться с иголочки и, словно юноша, заботился о своей внешности. Рядом с ним сидел на табурете Бурдо и с наслаждением курил свою старую трубку. Николя достал из кармана табакерку, чтобы взять понюшку. Взор его упал на крышку, и сердце его сжалось: подарок госпожи Дюбарри украшал портрет Людовика XV, молодого и улыбающегося. Пожав руку Сансону, он предложил табаку и ему. Настал черед чихания и приличествующего сей процедуре обмена любезностями.

— В сырое и холодное время, — назидательно изрек палач, — табак предохраняет от гиперемии и воспаления слизистых оболочек. Госпожа Сансон просила передать вам, Николя, что двери нашего дома для вас открыты, и она почтет за великую честь, если вы придете к нам на обед или на ужин, как вам будет угодно.

И, покраснев, он робким тоном добавил:

— Дети будут счастливы вновь увидеть друга их отца.

— Мои наилучшие пожелания вашей супруге, — ответил Николя. — Я охотно воспользуюсь ее приглашением, как только завершу теперешнее дело.

— Начнем же, господа, — торжественно провозгласил Семакгюс, — мы пришли сюда не для обмена любезностями. Поднимаем занавес и приступаем.

Широким жестом он откинул джутовую тряпку, прикрывавшую тело жертвы. Встав с табурета, Бурдо подошел поближе. Все склонились над дубовым столом, где покоилось тело Маргариты Пендрон, и в неверном свете факелов на стенах заплясали вытянувшиеся тени. Николя рассказал, при каких обстоятельствах обнаружили тело жертвы, и высказал свои соображения относительно времени ее смерти.

— Однако, красивая девица, — заметил Семакгюс. — Какая температура была на кухне в особняке Сен-Флорантен?

— Холодно, как на улице, — ответил Бурдо. — Накануне, в воскресенье, там ничего не готовили, а огонь в печах, плитах и каминах погасили еще в субботу вечером.

Оба хирурга принялись ворочать тело. Семакгюс взглянул на часы, что-то тихо сказал Сансону и задумался.

— Мы полагаем, — начал палач, откашлявшись, — что вряд ли нам удастся точно определить время смерти. Скорее всего, она случилась между десятью и двенадцатью часами вечера.

Николя не сумел скрыть своего изумления.

— Я рад, что ваша наука совпала с моими предположениями. Но все же, нельзя ли сказать точнее? Полагаю, вы понимаете, что от вашего заключения зависит спокойствие невинных людей.

— Юнец дерзает учить нас нашему ремеслу, — проворчал Семакгюс. — А ведь мы сами когда-то приобщили его к хирургии, поставленной на службу правосудию!

Все расхохотались. От смеха Бурдо выпустил несколько клубов дыма, а Николя так расчихался, что долго не мог успокоиться. Он был прав: соприкосновение с насильственной смертью, жуткой своей осязаемостью, порождало непредсказуемые взрывы хохота, отчасти наигранного и вымученного. Пользуясь передышкой, каждый старался унять свои чувства, а порой и страх.

— Увы, — ответил Сансон, — ваш вопрос содержит в себе ответ. Низкая температура в помещении, без сомнения, замедлила некоторые естественные процессы. Это усложняет нашу задачу и не позволяет вынести более определенного вердикта.

— Относительно времени, — уточнил Семакгюс.

Доставая из деревянного, покрытого лаком чемоданчика сверкающие инструменты, он перехватил любопытный взор Николя.

— Любуетесь моим сундучком? Его вы еще не видели. Я привез его из Голландской Индии. Это единственный экземпляр, вырезанный из цельного куска гнилостойкого железного дерева.

— Полагаю, — промолвил Николя, предвосхищая объяснения друга, — он пересек немало морей и океанов, ведь его стенки не боятся ни соли, ни сырости.

— Совершенно верно, я приобрел его, чтобы предохранить инструменты от ржавчины. В остальном, как я уже сказал, если вы хотите знать причину смерти, то она налицо. Вы согласны, дорогой коллега?

При этом обращении Сансон радостно улыбнулся, и они вновь склонились над телом. При каждом вскрытии Николя невольно сравнивал обоих анатомов с двумя воронами, которых в детстве он однажды увидел на тропинке, бегущей по берету Вилена: птицы трудились над трупом сдохшего животного. Согласно сложившемуся ритуалу, некоторое время хирурги обменивались репликами, не переставая при этом ощупывать рану на шее и производить замеры.

— Николя и вы, Пьер, подойдите поближе, — сказал Семакгюс. — Что мы видим? У основания шеи зияет рана в форме воронки, глубокая и несовместимая с жизнью. Посмотрите, у нее рваные края, а мягкие ткани раздавлены и примяты. Какой вы делаете вывод?

— Можно исключить применение режущего инструмента, — ответил Николя.

— Использованный предмет обладал необычной формой, — добавил Бурдо, — ибо оставленное им отверстие больше всего напоминает грушу!

— Да у вас просто талант анатома!

Придвинувшись к корабельному хирургу, Сансон что-то прошептал ему на ухо.

— Согласен, — произнес тот, — но сомневаюсь, что наши друзья согласятся на такой эксперимент!

— Мы согласимся со всем, что приведет нас к истине, — заявил Николя, — ибо по сравнению с вами мы всего лишь жалкие школяры и подмастерья.

— Табак Бурдо и крупная соль, которая, полагаю, найдется в кармане комиссара, помогут вам перенести испытание.

Семакгюс намекал на один из способов защиты от козней демона, к которому нередко прибегала Фина, кормилица Николя в Геранде. От этих воспоминаний у него посветлело на душе. Совершив необходимые приготовления, он, сжав пальцы в кулак, решительно погрузил руку в рану на шее. Отверстие соответствовало форме мужского кулака. Организаторы эксперимента заинтересованно следили за его действиями. Первым нарушил молчание Бурдо.

— То есть мы хотим сказать, что несчастное создание убили голыми руками?

Сансон покачал головой.

— Мы не станем утверждать столь безапелляционно. Какой бы сильной ни была рука, она не в состоянии размозжить мягкие ткани, разорвать их и вдавить внутрь.

Николя задумался.

— Насколько я понял, убийство совершено предметом в форме руки, достаточно прочным, чтобы пробить мышечные ткани.

— Пробить — не главное, — заметил Семакгюс. — Не будем забывать: рана размозженная. И заметьте, господа, неизвестный предмет вошел в шею справа. Из этого я делаю вывод, что на жертву напали спереди, что не соответствует описанию места преступления, или же сзади, но в таком случае…

Встав позади Сансона, левой рукой он прижал его к себе, а правой попытался воспроизвести удар.

— …следует признать, что нападавший был вооружен неизвестным нам предметом. В таких условиях даже согнутой рукой нельзя нанести удар подобной силы. Если, конечно, рука, как в нашем случае, не вооружена соответствующим орудием.

— Послушайте, — задумчиво проговорил Бурдо, — а не может ли такая рана появиться в результате нескольких ударов ножом, нанесенных один за другим?

— Разрезы выглядят совершенно иначе.

— Неведомое орудие напоминает мне деревянную затычку, какими у нас затыкают бочки.

— Слова истинного уроженца Турени!

Корабельный хирург отпустил Сансона, и тот принялся приводить в порядок фрак сливового цвета, изрядно пострадавший от крепких объятий приятеля.

— Так пусть наши анатомы, наконец, вынесут свой вердикт! — нетерпеливо воскликнул Николя.

— Молодая женщина скончалась от смертельного удара, нанесенного в основание шеи. Роковой удар разорвал подключичные сосуды, ответвляющиеся от дуги аорты. Произошло внутреннее кровотечение, ставшее причиной немедленной смерти.

— Кою мы и установили, — завершил Николя.

— Обратите внимание: кровотечение именно внутреннее, — произнес Сансон, — и именно оно стало причиной смерти жертвы, задохнувшейся из-за сжатия плевральной полости. У жертвы не было ни малейшего шанса выжить, — подвел итог Семакгюс.

— И это все? — спросил Николя.

— О! Девица вела веселый образ жизни, причем накануне гибели, и тому есть веские доказательства.

— То есть в тот вечер, когда было совершено преступление?

— Нет, за день или несколько до гибели. На теле имеются следы, свойственные девицам для утех самого низкого пошиба, обслуживающим клиентов буквально одного за другим.

— Вы хотите сказать, что она предавалась разврату?

— Безудержному. Мы обнаружили эрозию, сопутствующую такого рода занятиям, и остатки вяжущей мази, густого бальзама, позволяющего устранить последствия частого и грубого введения мужского члена.

— Мазь изготовляют из корня растения семейства розоцветных, именуемого «львиной лапкой», — с ученым видом сообщил Сансон. — Она в ходу у девиц, желающих скрыть последствия кое-каких злоупотреблений.

— Наконец, — промолвил Семакгюс, удерживая кончиками пинцета маленький темный комочек и протягивая его обоим сыщикам, — посмотрите, что мы нашли в «форточке»: это губка, которую закладывают в искомую «форточку» с целью предохранения от последствий, что, бесспорно, доказывает, что ваша клиентка готовилась к встрече с любовником!

Собравшиеся умолкли. Наконец тишину нарушил решительный голос Николя:

— Пьер, — произнес он, — как только мы найдем орудие преступления, мы найдем и убийцу.

Загрузка...