Убийство в Верховном суде

Глава 10

Бодрым, широким шагом председатель Верховного суда Поулсон миновал приемные комнаты, на ходу кивая клеркам и секретарям, и скрылся в своем официальном большом кабинете, затворив за собой дверь. Там он швырнул на стол стопку папок с делами и посмотрел на часы-барометр, стоявшие на полке позади кресла. Так он и знал — конференция судей затянулась на полчаса, из-за чего придется теперь хочешь — не хочешь спешно перекраивать планы на сегодняшний день: ужимать, урезать и стискивать остальные мероприятия.

Административную сторону своей работы судья Поулсон ненавидел лютой ненавистью. Она была одним из аргументов против, когда он обдумывал свой ответ на предложение президента Джоргенса занять пост председателя Верховного суда. Что ни говори, рядовые судьи имеют известные преимущества перед председателем. Их единственный долг и обязанность — надзирать за соблюдением закона, в то время как административная сторона руководства Верховным судом целиком ложится на его плечи: все далекие от юриспруденции, но необходимые хозяйственные заботы, суетные каждодневные дела. Взять хотя бы сегодняшнюю конференцию, на которой он по должности обязан председательствовать, — она давно уже выродилась, по сути дела, в лобби, отстаивающее интересы федеральных судей.

С другой стороны, рассуждал Поулсон, открывая дверцу небольшого холодильника, отделанную в тон всему кабинету ореховым деревом, и доставая бутылку ирландского ликера «Бэйлиз», есть и отрадные стороны председательской должности, компенсирующие ее неудобства. В частности, поскольку председатель теперь он, Поулсон, то и сам суд ныне известен как «суд Поулсона», что льстит самолюбию. Далее. По официальному протоколу, он занимает в государственной иерархии третье место вслед за президентом и вице-президентом. Но с учетом того, что в лице последнего страна получила политического импотента, председатель Верховного суда — и многие это уже почувствовали — является фактически вторым лицом после президента. Ради обладания такой властью, говорил себе Поулсон, наливая молочно-белый ликер в бокал и возвращая бутылку в холодильник, приходится кое-чем поступаться. Скажем, остальным судьям нетрудно сохранять анонимность, жить своей частной жизнью, не нарушаемой непрошеными вторжениями соглядатаев-репортеров и любителей автографов. Не всем, правда, ибо Марджори Тиллинг-Мастерс собрала-таки при своем назначении обильную жатву внимания к себе со стороны прессы и телевидения.

Его прервал стук в дверь.

— Войдите, — сказал Поулсон.

Вошла секретарша с желтым раскрытым блокнотом в руках. Обойдя судью сзади, она положила блокнот ему на стол:

— Здесь записаны все, кто звонил в ваше отсутствие.

— Благодарю, — он бегло просмотрел список. — Пиншер? Эта дама звонила еще раз?

— Да, сэр.

— Хорошо, примем к сведению. Что еще?

— В приемной вас ждет мистер Смизерс.

— По какому делу?

— По поводу фильма.

— Ах, да, совсем запамятовал. Ладно, дайте мне пару минут, потом приглашайте.

— Хорошо, сэр.

Дождавшись, пока за ней закроется дверь, судья осушил наконец бокал. Потом взял из ящика стола бумажную салфетку, вытер насухо бокал и поставил его на обычное место, в застекленную секцию позади своего кресла, где его наверняка обнаружит и вымоет уборщица. Привычным жестом он почесал щепотью подушечку большого пальца на правой руке. Этот жест для Поулсона, объясняла знакомым его жена Клара, что четки для мусульманина, — способ успокоить нервы. Судья помассировал то место на переносице, где остался след от дужки очков, позвонил секретарше:

— Просите Смизерса.

В кабинет вошел Уолтер Смизерс, высокий, подтянутый, с кейсом из натуральной кожи. Он представлял Американскую ассоциацию адвокатов.

— Мистер Смизерс, здравствуйте, — Поулсон встал и протянул вошедшему руку.

— Рад видеть вас в добром здравии, судья Поулсон. Спасибо, что выкроили для меня время.

— Вот со временем у меня сегодня, к величайшему сожалению, полный цейтнот. В моем и без того напряженном графике не все и не всегда можно предвидеть заранее.

Смизерс сел, открыл кейс и протянул Поулсону стопку документов.

— Здесь, мне кажется, наше предложение изложено достаточно точно и подробно. Как только мне стало известно о том, что вы проявили интерес к созданию нового фильма для посетителей Верховного суда, я немедленно связался с нашим отделом средств массовой информации. По единодушному мнению, новый фильм должен отразить реальности сегодняшнего дня. Тем более, что Верховный суд больше не «суд Бергера», а «суд Поулсона».

Едва взглянув на предложение, Поулсон обратился к посетителю:

— Мистер Смизерс, надо ли говорить, как мы ценим доброе сотрудничество и поддержку ассоциации. До меня, тем не менее, уже дошли кое-какие остроты, вполне, впрочем, добродушные, в мой адрес, связанные с созданием нового фильма. Среди моих коллег нашлись, видите ли, шутники с извращенным чувством юмора, которые обвиняют меня в попытках самовозвеличения, раздувании собственного «я», так, кажется, это называется? В то же время моя истинная цель состоит в том, чтобы продемонстрировать общественности максимально достоверный сегодняшний облик нашего высшего судебного органа. Ведь Верховный суд разительно изменился в последнее время не только в отношении персонального состава судей, но и — что гораздо важнее — в своих основополагающих принципах, которые теперь, смею надеяться, более полно и точно отражают обращенные к нам чаяния американского народа, как тому и положено быть. Ради реализации этих принципов я как председатель Верховного суда провел в жизнь ряд существенных преобразований в его аппарате и методах работы. Их-то и призван отразить новый фильм. Правда, в отношении его у меня есть одна существенная оговорка.

— Какая именно, сэр?

— Вряд ли целесообразно, чтобы производство фильма субсидировала Американская ассоциация адвокатов. Хотя у нас с вами нет особых конфликтов, определенные разногласия все же имеют место. Исходя из этих соображений, я высказал в телефонном разговоре с вами мысль о том, что ассоциации следует в этом деле объединить усилия с Обществом по изучению истории Верховного суда. Иными словами, хотелось бы, чтобы в титрах одним из спонсоров было указано это общество.

— С нашей стороны никаких проблем в этой связи не возникнет, — с готовностью согласился Смизерс.

— Вот и прекрасно. Очень важно начать работу над фильмом как можно скорее. Со своей стороны мы в Верховном суде гарантируем вам, его непосредственным создателям, всяческое содействие.

Поулсон, сообразил Смизерс, дает понять, что беседа окончена. Он встал, попрощался и вышел, предварительно пообещав представить в кратчайшие сроки более подробный график работ по проекту. После его ухода Поулсон достал из шкафа зубную щетку и пасту и, зайдя в свой личный туалет, усердно, с большим тщанием, почистил зубы. Потом вернулся, придирчиво осмотрел себя в зеркале и позвонил в приемную:

— Попросите, пожалуйста, подать машину Верховного суда к выходу. Я сейчас спущусь.

— Хорошо, сэр.

Через несколько минут Поулсон уже усаживался на заднее сиденье служебного лимузина.

— В Министерство финансов, — велел он водителю.

Встретивший Поулсона у министерского подъезда молодой человек неопределенной наружности проводил его к лифту для спуска в подвальный этаж и оттуда, по тускло освещенному подземному коридору, в цокольный этаж Белого дома. Затем они поднялись на лифте и оказались на площадке у входа в Овальный кабинет президента Соединенных Штатов.

— Подождите, пожалуйста, — молодой человек пересек обширную, покрытую ковром, площадку, тихо переговорил о чем-то с сидевшей за столом дамой и, вернувшись к Поулсону, сообщил:

— Президент сейчас вас примет.

Через несколько минут женщина, выйдя из-за стола, пригласила Поулсона следовать за собой, открыла дверь — и он оказался в Овальном кабинете.

Президент Джоргенс работал за столом, но, увидев входящего Поулсона, с улыбкой поднялся ему навстречу. Они обменялись рукопожатиями.

— Рад вас видеть, господин председатель Верховного суда, и спасибо, что приехали, несмотря на огромную занятость.

— Я всегда в вашем распоряжении, господин президент. Как у вас дела?

— Превосходно. Вокруг, правда, кишат акулы, но я пока еще умею плавать. Присаживайтесь, устраивайтесь поудобнее.

— Благодарю вас.

Возвращаясь на свое место, Джоргенс мельком тронул американский флаг, вольготно уселся во вместительное кожаное кресло, закинул ноги на стол.

— Ну, Джонатан, в каком состоянии дело об абортах?

Вопрос был задан настолько в лоб, что Поулсон оторопел. Чтобы скрыть замешательство, он закинул ногу на ногу, сжал двумя пальцами кончик носа, несколько мгновений медлил, потом решился:

— Оно близко к завершению, господин президент. Собственно, все единодушно против абортов, как в Верховном суде, так и в стране в целом. Есть, однако, юридическая сторона проблемы, определение которой имеется в деле «Найдел против штата Иллинойс». Любые личные предпочтения и взгляды бессильны перед лицом…

— Адвокатский треп, Джонатан, вы меня своей судейской заумью с толку не собьете, лучше и не пытайтесь. Я строил свою предвыборную кампанию на твердом обещании избирателям излечить наше общество от недугов, вернуться к основополагающим ценностям. До меня у нас был президент, который должен был это сделать, но не сделал. Мне казалось, положение вещей вы ясно понимаете и без моих нравоучений.

— Я-то понимаю, прекрасно понимаю, господин президент, но вот отдельные члены Верховного суда имеют собственное представление о законах и Конституции. Зачем далеко ходить? Сегодня утром я говорил с судьей Чайлдсом, считая, что уж кто-кто, а он займет позицию в пользу Иллинойса, — так вот он в ходе нашего разговора признался, что совсем не уверен в конституционности запрещения абортов. Верховный суд — не конгресс, в нем нельзя рассчитывать на индивидуальные пристрастия. Наш судья руководствуется одним — законом, и только закон может заставить его изменить свое мнение.

— Или ее?

— Или ее; кстати, судья Тиллинг-Мастерс поддержит, я уверен, позицию штата. Во всяком случае, я так считаю, будучи знаком с ее точкой зрения.

— Будем надеяться, что вы правы.

Закинув руки за голову, президент потянулся в кресле.

Поулсон заметил, что подошва на президентской туфле начала протираться, и решил было сказать об этом Джоргенсу, но передумал: стоптанные туфли были своеобразным фирменным знаком покойного Эдлая Стивенсона,[3] а подобная ассоциация, рассудил он, вряд ли приведет президента в хорошее расположение духа. Поэтому вместо предупреждения об износе подошвы он сказал:

— Я заказал новый фильм для посетителей.

— Что за фильм? Зачем?

— Для показа посетителям в нашем малом кинозале. Его обновляют по моему указанию.

— Все это прекрасно, Джонатан, но давайте вернемся к вопросу об абортах. Чем я или мой аппарат можем способствовать принятию рационального решения по делу «Найдел против Иллинойса»?

Поулсон ответил не сразу — сначала он обшарил глазами лицо президента, ища и не находя намека на нужный ответ.

Рэндолф Джоргенс слыл человеком самонадеянным. Под сто девяносто сантиметров ростом, он поддерживал отличную физическую форму с помощью тренажеров, установленных в спортивном зале Белого дома. Задубелое, изборожденное морщинами, покрытое несходящим загаром лицо свидетельствовало о его происхождении из засушливой, выжженной солнцем Аризоны. Улыбку, обаятельную и открытую, он всегда держал наготове. В то же время ничто не ускользало от взгляда холодных, серых глаз — ни в тот период, когда Джоргенс создавал огромную индустриальную империю, ни позже, когда он вступил на арену политической борьбы. «Ловок, — гласила бытовавшая в Вашингтоне характеристика Джоргенса, — ловок, проницателен и беспощаден».

— Не могу представить себе никакой исходящей от исполнительной власти инициативы, господин президент, которая могла бы оказать существенную помощь в данном деле. — В действительности Поулсон хотел дать понять, что, ставя вопрос таким образом, президент поступает бестактно, поскольку Верховный суд неприкосновенен, он — оплот свободной мысли и независимых суждений, не подверженный ничьему влиянию, ни законодательной, ни исполнительной власти, включая президента Соединенных Штатов.

Кандидатуру Поулсона на должность председателя Верховного суда, после выдвижения ее президентом Джоргенсом, энергично, подчас бурно обсуждали в процессе утверждения. Его дело подробно, исчерпывающе исследовали в ФБР, потом сенат провел собственную проверку, все время держа его самого и семью в величайшем нервном напряжении. Поулсону стало известно и то, что президент распорядился провести для себя лично секретное изучение его досье силами работников Налогового управления и даже, поговаривали некоторые, ЦРУ. Но еще до обнародования своего выбора Джоргенс приглашал его несколько раз для долгих, основательных бесед, прежде всего с целью сопоставления взаимных точек зрения на различные политические и социальные проблемы. Очевидно, взгляды Поулсона совпали в основном с представлениями президента о том, какими убеждениями должен руководствоваться председатель высшего судебного органа страны и какие принципы должен отстаивать в деятельности судебной системы.

Приглашенный для показаний в Юридический комитет сената в процессе предшествующих утверждению слушаний Поулсон попал под энергичный, жесткий, подчас открыто неприязненный — в зависимости от позиции спрашивающего — перекрестный допрос. Один сенатор-либерал выразил беспокойство по поводу того, сумеет ли руководимый Поулсоном Верховный суд действовать самостоятельно и независимо от новой администрации. На это кандидат в председатели ответил так: «Видите ли, сенатор, я — человек со всеми слабостями и недостатками, присущими людям вообще и уважаемым членам сената в частности. Но в то же время я целиком посвятил свою жизнь работе на юридическом поприще, ибо для меня закон превыше всего. Не имея законов, наше с вами общество не могло бы существовать как цивилизованное общество. Да, на моем жизненном пути неоднократно возникали ситуации, когда личные убеждения вступали в прямое противоречие с куда более важными требованиями закона, и в каждом из этих случаев закон одерживал верх. Так будет и впредь, если меня утвердят на пост председателя Верховного суда Соединенных Штатов Америки».

В тот момент Поулсон искренне верил в правоту каждого произнесенного слова.

— Прошу информировать меня ежедневно о прохождении этого дела, — без обиняков приказал Джоргенс.

— Непременно, господин президент.

— Как насчет Коновера, Джонатан? Он, я больше чем уверен, проголосует в пользу истицы.

— Скорее всего, господин президент.

— Пошлый старый дурак!

На эту реплику президента Поулсон подчеркнуто промолчал. При всей нелюбви лично к Темплу Коноверу, его образу жизни и антипатриотичным, по мнению Поулсона, либеральным заблуждениям, его нельзя было не уважать за твердость и принципиальность.

— У вас есть другие вопросы ко мне, господин президент? — спросил он.

— Есть, Джонатан, — дело Сазерленда. На каком оно этапе?

— Я просто не знаю. Мы в Верховном суде можем лишь содействовать работе органов расследования, которые занимаются данным делом…

— Мне о нем докладывали. И то, что я узнал из доклада, мне, должен сказать прямо, совершенно не понравилось.

— Что конкретно, господин президент?

— До убийства этот подонок, оказывается, изловчился достать компромат на целый ряд людей.

— Этот факт достоин сожаления, которое все мы разделяем. Я лично с самого начала решительно протестовал против его зачисления в штат моим сотрудником.

— Так почему же его все-таки взяли?

Услышав вопрос, Поулсон отшатнулся, как от удара. Это и был удар ниже пояса. Причина, по которой он принял Сазерленда к себе, была президенту прекрасно известна, поэтому своим вопросом он просто-напросто ставил Поулсона на место. Но не ответить президенту страны он не смел.

— Вам, несомненно, известно, как активно добивался этого места его отец. Кроме того, каковы бы ни были личные качества Сазерленда-младшего, нельзя не признать его очевидной одаренности. Во всяком случае в мою бытность в суде ему не было равных по умению квалифицированно составить справку по делу. Разумеется, знай я в ту пору о другой стороне его личности…

— Задним числом все мы умные, поэтому не будем напрасно тратить время, Джонатан. Жаль только, что вы не смогли побыстрее разглядеть, что творится у вас под носом, в вашей собственной канцелярии. А когда наконец разглядели, было поздно — хлев простоял открытым черт-те знает сколько времени…

— С моей точки зрения, сэр…

— Мало того, что разразившийся скандал, будь он неладен, затронет ряд проводимых администрацией секретных программ и даже отдельные аспекты национальной безопасности, — его лицо налилось кровью. — Своими действиями этот сопляк уже, возможно, скомпрометировал, пока, слава Богу, без огласки, не только руководство наших разведывательных учреждений, но и мой собственный аппарат. В сегодняшней сводке ЦРУ написано черным по белому, что добытые им… через отца… материалы — угроза вполне реальная!

Внезапно президент вскочил на ноги, и лицо его расплылось в улыбке. Обойдя стол, он одобряюще похлопал Поулсона по спине. И снова все было при нем, все составляющие незаурядного обаяния: заразительная улыбка, теплота, подкупающее дружелюбие.

— Ну-ну, Джонатан, еще не все потеряно. Главное — владеть ситуацией, направлять ход событий, хотя бы теперь не пуская их на самотек.

— Ни в коем случае. Благодарю вас за аудиенцию, господин президент.

— Нет, это я вас благодарю, Джонатан. И пожалуйста, передайте привет вашей супруге.

— Непременно, господин президент, непременно, и то же самое передайте первой леди.

Поулсон проделал обратно весь путь через подземный тоннель в здание Министерства финансов, у подъезда которого ждал его автомобиль.

— Обратно в суд, сэр? — спросил его водитель.

— Нет-нет, домой, пожалуйста. Я устал за сегодняшний день, я ужасно устал. — Откинувшись на подушку сиденья, он закрыл глаза, ощутив холодное, липкое прикосновение к спине насквозь пропотевшей сорочки.

Вера Джонс постучала в дверь кабинета доктора Сазерленда. Он попросил ее войти. У доктора сидел важный пациент — управляющий одного из ведомств в системе Министерства сельского хозяйства.

— Простите, что пришлось вас побеспокоить, доктор, мистер Л. на проводе. По срочному делу.

Извинившись перед пациентом, Сазерленд прошел в свой личный кабинет и снял трубку на телефоне с тремя лампочками, одна из которых призывно мигала.

— Здравствуйте, мистер Л.

— Приветствую вас, доктор Сазерленд. Встреча назначена на завтра, в десять утра.

— Хорошо, в десять я буду у вас. Спасибо, что позвонили.

Звонивший плавно положил трубку на рычаг, вышел из своей комнаты и зашагал по длинному коридору, покрытому ковровой дорожкой. У дубовой двери Овального кабинета он остановился, постучал, услышав разрешение, вошел и доложил:

— Встреча состоится, сэр.

— Спасибо, Крэйг.

Крэйг вышел, прикрыв за собой дверь. Президент Рэндолф Джоргенс почесал через рубашку живот, погладил по спине кожаную лошадь на своем рабочем столе. — Отдохнуть бы не мешало, — грустно произнес он.