Учебник жизни для дураков

Глава восьмая НАЕЗД

Миша должен был привезти диаграммы и графики. Так мы условились. А я, в свою очередь, должен был переправить их ректору.

Но и Миша не приезжал, и у ректора, которому я звонил, никто трубки не снимал. Я сорвался с места и поехал в институт.

В лаборатории кипел чайник, Миша разливал чай в пиалки. В гостях у него были двое остолопов и одна остолопица из соседнего отдела. На столе стояла коробка печенья.

— Ты почему не приехал? — спросил я. Миша подпер щеку кулаком.

— Как раз об этом мы сейчас и говорим. О том, что наука — больное, в сущности, искажение ума. Человечество с самого начала избрало неверную дорогу, все дальше уводящую его от природы.

— Ты почему не приехал? — повторил я.

— Какой замечательный у вас начальник, — вступила в разговор девчонка-остолопица. — Душа института. В любое время зайди — напоит чаем, побеседует душевно. А какой умный….

Я не сдержался:

— Если б не я, не стать бы ему начальником. Теперь за Мишу вступился его друг-остолоп мужского рода:

— А вот завидовать не надо. Зависть — плохое чувство.

Миша являл собой спокойствие и терпеливость. Он был хотя и моложе, но гораздо умнее меня. Никогда не лез в бутылку, пребывал со всеми в доброй дружбе.

— Такие все это пустяки… Эти графики, диаграммы, — изрек он. — Из-за таких глупостей ты себя изводишь. Тебе бы совсем другим, а не этими вшивыми порошками заниматься…

Я начал закипать.

— Миша, — сказал я, — ты тоже заинтересован в моей защите. Поскольку собираешься превратить мой банкет в свою свадьбу. Не будешь чертить диаграммы — я сам их начерчу.

Миша остался невозмутим.

— Будет свадьба… Не будет свадьбы… Какая разница? Если ей суждено быть, она случится при любых обстоятельствах. Все наши хлопоты и мысли — мусор. Животные умнее и интереснее нас. Потому что не живут разумом. Интуицией, сердцем, биолокаторами — чем угодно, только не разумом. Все наши теории — неверны. Мы плутаем в мире ложных представлений… Разум — наш бич…

Слушать его можно было бесконечно. О, это был уже не тот зеленый мальчик, который проигрывал на ипподроме чужие деньги. Теперь он превратился в матерого и убежденного наглеца, взял на вооружение могучую теорию о неправильном пути развития, который выбрало человечество…

— Миша… — теряя терпение, сказал я. — Конечно, лучше быть душой института и философом, чем скучной занудой… Учти, если я не защищусь, банкет устраивать не стану…

Его гости ерзали на стульях. Всеми своими биолокаторами я чувствовал их нелюбовь. Хотя и мне тоже они налили жидкого чая.

Миша смотрел затуманенным взором.

— Значит, банкет еще не оплачен? — спросил он. Из института я помчался к ректору. И довольно долго

прождал его на улице. Он появился розовенький и распаренный, из спортивной сумки торчала теннисная ракетка.

— Совсем забыл, что вы должны появиться, — сказал он. — Заигрался, ух, как мы сегодня рубились на корте…

— Я не привез таблиц. Не успел начертить, — стал объяснять я. — Но к завтрому сделаю.

— А я все равно не мог бы их сейчас смотреть, — перебил меня ректор. — Мне срочно нужно в яхт-клуб. Вы на машине? Не подбросите?

Проверка на быстроту реакции. Вспомните, о чем говорилось в предыдущих главах. Нужно ли ехать туда, куда вам лично ехать не нужно? Только глупцы считают: если они окажут услугу — и им в ответ посодействуют.

Дорогой я завел разговор о предстоящей защите.

— Сотрудники делают ставки… Защищусь я или не защищусь?

Ректор опечалился:

— Ох, не ко времени вы затеяли канитель с диссером. Вспомните, как в прошлый раз все провалилось. А ведь начиналось точно так же…

На яхте мы застали Мишу и ту самую остолопицу, что угощала меня чаем. Они загорали на палубе, на расстеленных парусах. Миша отлепил от носа зеленый листок и сказал:

— Так что я не знаю, будет свадьба или не будет… Сам видишь… Не до твоих мне сейчас диаграмм. — И обнял девчонку.

ЛИРИЧЕСКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ. Хорошо в детстве и молодости, когда кажется: столько времени впереди. Даже если что-то не получается, всегда можно успеть исправить. Гораздо тревожней и беспокойней в зрелом возрасте: времени остается не так много, а почти ничего из задуманного не воплощено, из заявленного — не подтверждено, а сколъкое не оправдалось, не сбылось! И волей-неволей начинаешь смотреть на себя другими глазами, оценивать себя заново, вернее, уценивать — в соответствии с реально достигнутыми результатами.

Все, даже ОШИБКИ, НАДО СОВЕРШАТЬ ВОВРЕМЯ — вот что я вам скажу. Запоздалым их совершением упущенного не наверстаешь. СЕЙЧАС важнее, чем ПОТОМ. Это ПОТОМ когда еще наступит, а СЕЙЧАС — вот оно, у вас в руках!

Увы, слишком часто мы тратим зрелые годы на то, чтобы воплотить неудовлетворенные мечты юности. Непременно хотим получить то, чего нам недоставало.

Но это же глупо! Всему — свое время!

ЗАПОМНИТЕ:

* МОЛОДОСТЬ ДЛЯ ТОГО И ДАНА, ЧТОБЫ ГУЛЯТЬ И ВЕСЕЛИТЬСЯ. А ДАЛЬШЕ — БУДЬ ЧТО БУДЕТ. ПОСЛЕ СОРОКА ГЛУПО ГОНЯТЬСЯ ЗА СМАЗЛИВЕНЬКИМИ ДЕВЧОНКАМИ — ЗАДЫХАЕШЬСЯ, ДА И ОНИ НА ТЕБЯ НЕ СМОТРЯТ. ПОСЛЕ СОРОКА УЖЕ НЕ ВЫПЬЕШЬ СТОЛЬКО ВОДКИ, СКОЛЬКО В ТРИДЦАТЬ. ПОСЛЕ СОРОКА — НЕ ТЕ СИЛЫ. И КАК-ТО САМО СОБОЙ ПОЛУЧАЕТСЯ, ЧТО УЖ НЕЧЕГО ДЕЛАТЬ — КРОМЕ КАРЬЕРЫ. ВОТ ТУТ И НАЧИНАЙТЕ ЕЕ ДЕЛАТЬ. А ДО ТОГО — ЗАНИМАЙТЕСЬ ЧЕМ УГОДНО. НО — НЕ УПУСКАЙТЕ ПРЕЛЕСТЕЙ, КОТОРЫЕ ДАРИТ ЮНЫЙ ВОЗРАСТ.

Да-да, не дожидайтесь лучших времен, которые могут не наступить.

Вот почему я говорю: всему — свое время.

* ЖИТЬ НАДО СРАЗУ, НИЧЕГО НЕ ОТКЛАДЫВАЛ НА ПОТОМ!

Если у вас есть научный труд, — защищайте его. И немедленно. Если нет — не ставьте себя в зависимость от этой мифической работы. Может, защита состоится, а, может, нет, стоит ли подчинять этому свою жизнь?

Если есть женщина, которая нравится, забудьте обо всем, кроме нее. В том числе и о науке.

Женщинам безразлично, что вы там обещаете науке. Им надо, чтобы вы обещали лично им.

Хотя Мишина диссертация была признана событием года, и Мишу назначили начальником надо мной, институтские страсти не улеглись. Сослуживцы жаждали полной моей капитуляции. И торжества абсолютной победы надо мной.

Но я-то снова готовился к защите. Собирал данные, проводил опыты. И потому не мог уделить слишком много времени размышлениям об отношениях с сотрудниками.

Кроме того, по совету Маркофьева, я вознамерился обустроить свою семейную жизнь.

— Сам посуди, зачем тебе одному большая квартира? — подначивал меня Маркофьев. — Надо тебе жениться.

С того и началось, что мой друг снова повел меня осматривать будущее мое жилье.

— Ты сейчас рехнешься. Увидишь — и обомлеешь. Она — чудо, — говорил мне Маркофьев. — А если б увидел ее голой, вообще сошел бы с ума.

Хозяйка встретила нас в шелковом черном кимоно, расшитом золотистыми пагодами. Подставила Марко-фьеву щеку для поцелуя. Он присосался к ней, как жаждущий — к целительному источнику. Продолжая целоваться, они ушли в комнату. Удаляясь, он знаком показал мне, что бы я подождал в прихожей.

Я стоял и не мог пошевельнуться.

Эта женщина, отворившая нам дверь и слившаяся с Маркофьевым в поцелуе, была той самой — с глубоким печальным взглядом, перед которой я ходил гоголем, выкаблучивался, желая ей понравиться. Моя (и его) сотрудница.

Потом мы с Маркофьевым сидели в комнате и выпивали, а Женщина с глубоким страдающим взглядом приносила из кухни закуску.

— Женись на ней, — говорил Маркофьев. — А чего? Она хозяйственная… Ну а в постели — вообще мечта, сказка.

Сам не знаю, с чего мне втемяшилось — еще в детские годы — что нельзя, недопустимо и некрасиво об-:уждать достоинства и недостатки женщин, которые вам доверились. Чушь и устарелые правила! Времен княжны Мэри и Татьяны Лариной. А как же иначе все узнают о ваших мужских победах? И действительных плюсах и минусах той, с кем вы провели ночь (или день)?

Маркофьев не стеснялся делиться:

— Ух, какая попалась… Такого задала мне жару… Или сообщал еще большие подробности:

— Приклеился тут к одной, а в самый неподходящий момент явился муж. Оказалось, она замужем. И он, этот муж, подозрительно так на нас смотрит. Я ему говорю:

Мы с твоей женой — одноклассники. Случайно встретились на улице. Сидели за одной партой. А он не верит: «Что-то старо для ее одноклассника выглядишь…» А ей и точно лет девятнадцать… Хорошо, я вывернулся: «Да я второгодник, по нескольку лет в каждом классе оставался…»

Примечание. Впрочем, вышеприведенный отрывок вполне может быть прочитан и теми, кому нет двенадцати. Сами знаете, какие развитые сейчас акселераты.

В целях расширения читательской аудитории моего Учебника — позволяю читать выше- и нижеприведенные откровения даже десятилетним!

Прогуливаясь с собаками возле дома, Маркофьев познакомился с молоденькой мамой, которая катала в коляске своего ребеночка. Не прошло и пары дней, Маркофьев напросился к этой юной особе в гости. Вскоре он переехал от Маргариты в соседний подъезд. Но уже через несколько дней вернулся: детский плач по ночам его утомлял.

И я — вслед за своим учителем и по его совету — взялся названивать женщинам и девушкам. Сначала тем, что уже встречались мне на жизненном пути. Листал старую записную книжку — не то, чтобы с сожалением, но — с оттенком горечи и собственной недотепистости. Столько всего я в жизни упустил!

Однако не все было потеряно. Маркофьев не уставал меня в этом убеждать.

— Погоди, — говорил он. — Ты ведь еще не исчерпал все свои возможности.

И еще:

— Ты ведь хочешь, чтоб я пришел к тебе на новоселье? В новую твою квартиру? Тогда надо поступать, как я тебе говорю. Как того требует элементарная логика. Здравый смысл. Действуй!

— Валяй, наверстывай, — торопил он меня. — Ты еще можешь съесть тысячу порций осетрины, выпить цистерну водки и осчастливить сотню-другую матерей-одиночек… Одним словом, еще можешь успеть взять с меня пример.

Большей частью мне отвечали, что телефон давно изменился, что я не туда попал. Такие здесь больше не живут.

Но вот именно ту замечательную, славную девушку, что была в меня влюблена — помните? — и сама названивала мне, пока я не женился на Маргарите, я разыскал. И она мне обрадовалась. И мое предложение приехать приняла. И действительно приехала. (Жил я по-прежнему у Маркофьева на даче.) Мы болтали с ней до позднего вечера. И когда мне уже показалось, что между нами установилось молчаливое согласие и понимание, по крайней мере, касательно самого близкого будущего и завершения встречи, — попросила разрешения позвонить мужу, чтобы он приехал за ней, потому что уже поздно и она боится возвращаться одна.

Приехал муж, и втроем, вспоминая молодые годы, мы просидели до утра.

Маркофьев смеялся до слез, когда я все ему рассказал.

— Ну, ты даешь! Выпили все вино? И весь чай? Ты в следующий раз с самого начала предупреждай, чтоб никаких мужей даже близко не возникало!

Еще одна из обнаруженных мною в ходе поиска приятельниц настолько быстро меня узнала и затрещала, что давно собиралась меня разыскать, что я невольно смутился. Я стал задавать наводящие вопросы и выяснил: это не моя знакомая и меня она тоже приняла за другого, хотя в целом подробности ее и моих сердечных приключений совпадали. Ничего удивительного: все, мужчины и женщины, проживают одинаковую, похожую жизнь.

По цепочке изменившихся телефонов я разыскал и Людмилу — ту самую, с которой оплошал в студенческую пору на колючем покрывале. И она тоже откликнулась на мой зов, пришла. И тоже не одна, а с сынишкой, ей не с кем было его оставить.

— Ты разве не любишь детей? — спрашивала она, пока мальчик мазал вареньем кресло. — Ты же добрый, мягкий, ты должен их любить…

* ЕСЛИ ВЫ ДУРАК, ТО ВСЕ ВОКРУГ ОЧЕНЬ СКОРО БУДУТ ОБ ЭТОМ ЗНАТЬ.

* ВОВСЕ ВЫ НЕ ДОЛЖНЫ ЛЮБИТЬ НИКОГО — В ТОМ ЧИСЛЕ И ДЕТЕЙ.

Кто сказал и где написано, что следует их любить?

Мальчику за день до этого сделали прививку от «свинки», а сам я этой болезнью ни разу не болел. И теперь опасался от него, залезшего ко мне на колени, заразиться.

(И ничего в этом страшного нет, если вам кто-то не нравится, будь то взрослый или ребенок. Это нормально. Естественно. Не надо этому ужасаться. Надо раз и навсегда выкинуть из своей бестолковой головы схему, стереотип: добрые дяди любят кошек и крошек…

А вот и нет! И вовсе вы не обязаны быть добрым. В ущерб себе. Сюсюкать, гладить, ублажать и развлекать, ползать на коленях по полу…)

Насколько раньше, в юные годы, все было проще! Проводил, улыбнулся, обнял в подъезде — и она твоя.

Все хотели и искали любви. Все было впервые и интересно. Наивное время доверчивости!

А теперь прежние сверстницы превратились в серьезных женщин. Как и я, устали от жизни. Знали всему цену и догадывались, что почем. Да ничего рискованного им уже и не хотелось. И для того, чтобы подбить их, бывших своих знакомых, на приключение, надо было долго их уговаривать, убеждать, раззадоривать и ловить момент, когда что-то юное вдруг проснется в их душе и им захочется тряхнуть стариной…

С третьей промелькнувшей в моей зрелой жизни женщиной мы пили кофе. И тоже до утра. Когда за окнами забрезжил рассвет, она почувствовала себя полностью раскованно и стала ставить горячий чайник — прямо на паркетный пол. Ей лень было, налив кипяток в чашки, возвращаться к плите или искать подставку, вот она и опускала раскаленное дно на покрытый лаком паркет. Лак вздувался, подгорал, отслаивался…

(Хорошо, что пол был маркофьевский…)

Теперь я вас спрошу: в своем доме, даже если бы устала в тысячу раз больше, она бы так себя вела? Рискну также предположить: если бы кто-то в ее квартире вытворил подобное, она бы оскорбилась и указала нахалу на дверь.

ЕСЛИ ВЫ — ЛОПУХ, И ВСЕ ВИДЯТ, ЧТО ВЫ ЛОПУХ, ТО К ВАМ МОЖНО ПРИЕХАТЬ С МУЖЕМ. С ребенком. С другом или подругой. Можно не стесняться и гасить сигареты о мебельную полировку. С вами можно держаться запросто, естественно, так, как если бы вас вовсе не было. Как если бы вы были пустым местом. Да вы, собственно, им и являетесь.

ЖЕНЩИНЫ ВИДЯТ И ПОНИМАЮТ НЕ ТАК, КАК МУЖЧИНЫ. ЖЕНСКАЯ ГЛУПОСТЬ ПОЧТИ НЕИСПРАВИМА. Только если женщине встретится такой учитель, как Маркофьев, она способна преодолеть свой идиотизм. И очень быстро!

Для сравнения рассмотрим два типа поведения — мой и Маркофьева.

Женщина пригласила меня вечером на чашку чая. Когда я с тортом и цветами пришел к ней, у нее сидел мужчина. Который, увидев меня, недобро осклабился. И пока я из вежливости пил чай и поддерживал беседу, он шумно и со свистом втягивал воздух через просвет в передних зубах и смотрел на меня выпученными глазами.

Не то Маркофьев.

— Аспиранточка позвала меня в дом отдыха на субботу-воскресенье, — беззлобно смеясь, рассказывал он. — Я собрался, хотя и не очень хотелось, но выпил, меня и повело. Приезжаю, она бросилась мне на шею. Повисла. «Как я рада тебя видеть»… И знакомит меня со своими подругами. И друзьями. На которых я сперва никакого внимания не обращаю. Покупаю на всех шампанского. Сидим, выпиваем. Она меня всем представляет: «Это — тот самый Маркофьев, знаменитый ученый, спортсмен, востоковед…» Я развесил уши, сижу, млею, травлю байки, заказываю еще вина…

* ЕСЛИ НАХОДИТЕСЬ В ЦЕНТРЕ ВНИМАНИЯ, БУДЬТЕ ВНИМАТЕЛЬНЫ И ОСТОРОЖНЫ!

Потом, среди ночи, эта моя подружка мне говорит, что пойдет приготовить чай. Я, помнится, еще удивился: какой чай, если столько шампанского? И совершенно упустил из вида, ЧТО У КАЖДОГО И ВСЕГДА ЕСТЬ ЗАПАСНЫЕ ВАРИАНТЫ. Но в данном-то случае запасным оказался я! Час проходит, ее нет. Два проходит… Я уже понимаю: что-то не то. И тогда я выбираю самую симпатичную из ее подружек…

Утром к нам буквально врывается моя чаевница. И начинает кричать с порога: «Как же так! Я ждала тебя до утра!» Я ей ответил: «А я тебя жду до сих пор».

ВЫВОД: И всегда, всегда любое поражение он умел превратить в победу.

Не бежать надо с поля боя (вся жизнь — это самое поле), а сражаться до конца, используя не один вариант, так другой, не другой, так третий. Тем более, если уже потратился на шампанское и торт. ПОТРАЧЕННОЕ НАДО ВЕРНУТЬ, ДА ЕЩЕ И НАВАРИТЬ ПРОЦЕНТЫ.

Я был не прав, потому что требовал, настаивал, находился в постоянной претензии.

И ошибался.

Чего я требовал от этих созданий? Невозможного (если вдуматься). Верности. Какой-то мифической преданности. А зачем она (если вдуматься) нужна? Вам же нужно совсем другое. А именно: чтобы эта женщина в какой-то определенный момент уделила вам определенное внимание. Вот и все, что вам нужно. И если она не может уделить его в то время, когда вам этого захотелось, перенесите встречу. Измените сроки. Она уделит вам то же самое внимание, но в другой день. Потому что у нее тоже могут быть свои планы.

Вот и весь вопрос. И вся загвоздка. И нечего городить сложности там, где все элементарно просто.

— Ну, как тебе с Маркофьевым? — спросил я свою сослуживицу со страдающим взглядом. И подмигнул.

Она улыбнулась в ответ. Ей было с ним хорошо. Но и со мной могло быть неплохо.

Мы поняли друг друга. О, как же долго мы шли к такому пониманию! ВСЕ ДЕЛО В ПРАВИЛЬНО ОПРЕДЕЛЕННОЙ ДОЗИРОВКЕ ОБЩЕНИЯ. КОМУ СКОЛЬКО ВРЕМЕНИ И ВНИМАНИЯ УДЕЛИТЬ. ВСЕМ ХВАТИТ ВРЕМЕНИ — НА ВСЕХ. ВСЕ ПОЛУЧАТ ЖЕЛАЕМОЕ — В СВОЙ СРОК. ТОЛЬКО НЕ ТРЕБУЙТЕ БОЛЬШЕГО. И ПРИ ЭТОМ — НЕМЕДЛЕННО. УМЕЙТЕ ОСОЗНАТЬ УРОВЕНЬ СВОИХ ПРИТЯЗАНИЙ.

Я понял, что Женщина со страдающим взглядом (и не только она, а любая) будет рада и мне, и Маркофьеву, и многим другим — только бы не трепали нервы, не требовали большего, чем она может дать. А я-то, когда прежде к ней подкатывал, своим выкаблучиванием и желанием показаться умным, глубоким, заботливым — ее просто пугал.

* ДОЗИРОВАНИЕ ПРЕТЕНЗИЙ В ПОСЯГАТЕЛЬСТВЕ НА ЧУЖУЮ ЖИЗНЬ НАДО ВЫВЕРЯТЬ ТАК ЖЕ ТОЧНО, КАК ДОЛЖНЫ БЫЛИ БЫ ВРАЧИ ВЫВЕРЯТЬ ДОЗИРОВКУ ЛЕКАРСТВ, ЕСЛИ БЫ ОНИ ЭТО ДЕЛАЛИ. Из-за излишних претензий — вся путаница и неразбериха.

Вы позвали к себе домой чужую жену. Как себя повести? Стесняться того, что у вашей гостьи муж (а у вас — жена)? Деликатно не вспоминать?

Чушь и анахронизм!

Это естественно, что у вас жена, а у нее муж, все всё понимают. Почему надо скрывать очевидность? Вы же встретились совсем для другого — не для обсуждения семейных дел, не для уверток и смущенных пауз, а чтобы получить взаимное удовольствие. Которое просто невозможно при возникновении надрывной, драматической ноты измены.

Надо быть открытым и откровенным! Как Маркофьев.

Он мудро и правильно вел себя в подобных ситуациях!

Сперва на даче раздавался звонок, и когда я снимал трубку, женский голос говорил:

— Это вас беспокоят с телефонной станции. У вас тут не оплачен счет за междугородние переговоры. Через минуту выключаем ваш телефон. Если не успеете добежать до ближайшей сберкассы и оплатить.

Пока я бекал и мекал и пытался объяснить, что все оплачено, в трубке раздавался оглушительный хохот Маркофьева, и он говорил:

— Это мы тебя разыграли. Тут у меня Ирка (Машка, Зойка, Анька). Я хочу с тобой посоветоваться: можно давать собакам прокисший творог? А то твоя Маргарита уехала, ничего для них не оставила… (Собаки лаяли, заливались от счастья, что о них заботятся.)

Я начинал высказывать соображения, что прокисший давать не стоит, но Маркофьев, не дослушав, кричал:

— Ты прав, моя ненаглядная возьмет этот творог своему мужу. — И, отсмеявшись, продолжал: — Улыбается, весело ей. А вот вернется сейчас моя и твоя Маргарита, застанет ее, такое устроит, что ей уж не до веселья будет…

* С ЧУЖИМИ ЖЕНАМИ НАДО ВЕСТИ СЕБЯ ТОЧНО ТАК ЖЕ, КАК СО СВОЕЙ СОБСТВЕННОЙ!

(Если она у вас, конечно, появится).

Вы повстречали красивую (или некрасивую) женщину. Ваши действия:

позовете в пустую квартиру — 20 очков;

пригласите в ресторан — 5 очков;,

возьмете телефончик — 1 очко;

расскажете, какие у вас замечательные дети, как вы любите свою жену и работу: если рассказ происходит до того, как привезли в пустую квартиру — 0 очков, если после того, как увозите из пустой квартиры, — 15 очков.

Это только я мялся и жался, не зная, как подступиться к этим созданиям с красивыми прическами и ясными, никогда не лгущими глазами. Мучился, не зная, чем их привлечь и завлечь. Ну, куда может пригласить женщину не слишком юный мужчина? В театр? В кино? В ресторан?

Я вам отвечу — как и куда может и должен пригласить мужчина женщину. НЕ МОРОЧЬТЕ СЕБЕ ГОЛОВУ. НЕ УСЛОЖНЯЙТЕ ЖИЗНЬ. ПРЯМО — К СЕБЕ, В СВОЮ КВАРТИРУ ИЛИ К ДРУГУ НА ДАЧУ. И НЕ НАДО НИЧЕГО БОЛЬШЕ.

Другое дело, если вам самому хочется в ресторан. Тогда, разумеется, не отказывайте себе в удовольствии. Вообще ни в чем себе не отказывайте.

ПРОВЕРЬТЕ СЕБЯ!

КОНТРОЛЬНЫЕ ВОПРОСЫ. Какие черты общения Маркофъева с женщинами вы хотели бы перенять:

а) открытость,

б) смелость,

в) ораторский дар,

г) юмор,

д) находчивость,

е) дерзость поиска,

ж) неуемный аппетит?

Какие еще, не отмеченные здесь качества, следует назвать?

Вот в чем была моя ошибка: я приближался к женщинам не с легким флером безразличия и необязательности нашей встречи, а с тяжким грузом претензий и плохо скрытым желанием создать семью. Если вы в чем-то заинтересованы, это мгновенно чувствуется. Ощущается даже на расстоянии. И секрет даже не в том, чтобы притвориться, а в том, что вам действительно все должно быть безразлично — что было, есть, будет. Только в этом случае появляется прелесть незамутненных, не обремененных ничем отношений. Почти любовь.

— Это ошибка — думать, что женщина ждет от тебя чего-то, кроме любви, — говорил мне Маркофьев. — Это все равно, что считать: мужчина ждет от женщины чего-то, кроме ее благосклонности. Каких-то дополнительных благ ждут только очень слабые люди. А те, кто нормален, те хотят лишь радости, счастья и удовольствия. Ты ее не забудешь после проведенной вместе ночи, и она будет тебе благодарна за то, что ты выбрал именно ее. Вот и все, других отношений нет. Тот, кто ждет от любви подвоха или ищет корысти, — просто дурак. Другое дело, что связавшие вас отношения не забудутся, как не забывается ничто хорошее, и она, твоя избранница, всегда будет тебе симпатизировать — просто потому, что ей приятны воспоминания, но и ты на всю жизнь останешься ей верен в высоком смысле слова… Ты можешь покорить еще сотню женских сердец, но каждое из них останется для тебя неповторимым, занимающим в твоей жизни свое особое место — ведь так? Вот поэтому у меня пруд-пруди знакомых и преданных женщин. А ты — все портишь, разрушаешь, опошляешь…

— Разумеется, — говорил он. — Разумеется, личные отношения влияют на деловые. И еще как! А ты хотел, чтобы не влияли? Интересно, как ты это представляешь? В жизни взаимосвязано все, и одно оказывает воздействие на другое. С чего ты решил, что можно общий поток жизни разделить на отдельные, никак между собой не соприкасающиеся потоки? Здесь рыба, здесь вода, здесь водоросли… Но это уже будет не река! Выкинь из своей головы схемы — и просто живи! Ты слишком много думаешь, и это тебя портит! Да, женщины оказывали влияние на мою научную деятельность, — признавался он. — Впрочем, такую же, как и мужчины.

Рядом с ним, таким не от мира сего благим, святым, просветленным, сам я невольно начинал себя чувствовать холодным, циничным, расчетливым. Мне недоставало его широты, любвиобилия, бескорыстия.

* ЕСЛИ КТО-ТО СВЯТ, ОСТАЛЬНЫЕ, ОКРУЖАЮЩИЕ ЕГО, ПОНЕВОЛЕ ВЫНУЖДЕНЫ СТАНОВИТЬСЯ ГРЕХОВНЫМИ И СУЕТНЫМИ, ЧТОБЫ ОГРАДИТЬ КУМИРА ОТ СКВЕРНЫ ОКРУЖАЮЩЕЙ ЖИЗНИ И СОХРАНИТЬ ЕГО ОБЛИК НЕЗАПЯТНАННЫМ.

— Ты пытаешься представить жизнь умозрительно, — корил меня Маркофьев. — Пытаешься предугадать все варианты и случайности… А это невозможно… Немыслимо предвидеть все. Поэтому ты и ошибаешься так часто. Тебе кажется: предусмотрено все… Ан, нет! Это и есть твое главное заблуждение… А ты просто живи… Делай то, что хочется… Тогда по крайней мере хоть останется привкус счастья и удовольствия на губах… И за ошибки не будешь себя казнить — потому что хоть что-то ты получил взамен. Получил не так мало — это самое счастье делать то, что хочешь, что взбрело в голову. И за это заплатил ошибкой. Эквивалентный обмен! А так — и промучил себя расчетами зря и все равно ошибся…

— В чем ты меня подозреваешь? — спрашивал он. — Что я создал футбольную команду, чтобы добиться каких-то поблажек в учебе и работе? Что я бабничал с дальним прицелом — женщины де помогут? Что в гольф-клубах и казино я заводил деловые связи? Но это же глупость, поверь! Я просто жил! Получал удовольствие от всего, чему отдавался: будь то женщины, застолье или работа. Работа, когда она не в тягость, тоже приносит удовольствие. И я никогда ничего не рассчитывал. Сам подумай: что можно в этой жизни предугадать? Ты пытался. И сильно ли преуспел? А пока ты вычислял каждый шаг, я жил. Нравилось гонять мяч по зеленой поляне — и я гонял! Нравилось тратить деньги — и я швырялся ими. Нравились женщины, и я был им небезразличен, — и я не пропускал ни одной. Я достиг полной, абсолютной свободы, о чем можно только мечтать…

Конечно, я вел себя неправильно. Моя боязнь обидеть доходила до абсурда. В соседней лаборатории работали две девушки. Одна мне нравилась. Но если бы я пригласил ее в кино, то другая ведь поняла бы, что ее достоинства и внешность оставляют желать лучшего.

Не мог же я ее огорчить, обидеть…

* ЕСЛИ НЕ СОВЕРШИШЬ РЕШИТЕЛЬНЫЙ ШАГ САМ, ЭТО СДЕЛАЮТ ЗА ТЕБЯ ДРУГИЕ.

Была еще женщина, которая, мне кажется, всерьез мной увлеклась. Даже пару раз отвозила меня на своей машине после работы домой. С ней я тоже все испортил. Стал ей рассказывать историю своей жизни, перечислять, сколько всего испытал, перенес. Объяснял, что такие испытания даром не проходят, старят душу и тело.

Кому нужны подобные жалобы? Она отнеслась ко мне гуманно. Стала ободрять и — в доказательство того, что человек в любом возрасте может сохранить молодость духа, привела пример своего отца: пожилой мужчина, а держится молодцом.

В чем моя ошибка? Я даже точно знаю, где, в какой точке направил беседу не по тому руслу. Не по выигрышному для себя, а по проигрышному. Надо было перевести стрелку на ее папу, расспросить о нем: и ей было бы приятно, и мне поучительно. Но я опять начал, вернее, продолжил печальное повествование о себе. И — таки уморил ее своим занудством. КОМУ ИНТЕРЕСНЫ ПОДРОБНОСТИ ЧУЖОЙ ЖИЗНИ?

Чего она ждет от вас?

Рассказов о том, что у вас болит голова?

Выяснения, где она была предыдущей ночью?

Как по-вашему, зачем она пришла: чтобы слушать рассказы и устраивать выяснения — или за чем-то другим?

По-вашему, что ей будет приятнее: сидеть и слушать о вашей головной боли или если вы схватите ее покрепче и поволочете на диван, на кровать, повалите на пол или на ковер, опрокинете на стол? Как по-вашему, что из вышеперечисленного предпочтительнее?

ДЕЙСТВОВАТЬ НАДО, А НЕ РАССУЖДАТЬ. Это очевидно.

И с еще одной женщиной все складывалось более чем благополучно. Я даже иногда оставался у нее ночевать. Но утром поднимался и ехал — проводить научные изыскания или обобщать уже полученные результаты.

— Полежи немного, отдохни, — говорила мне женщина. — Сегодня же выходной.

Но у меня не было ни суббот, ни воскресений.

И вот однажды наступил день, когда мне самому не захотелось вставать, уходить, а захотелось понежиться в постели. То и дело звонил телефон, моя подруга вскакивала, набрасывала на плечи халат, брала трубку.

— Полежи, сегодня же выходной, — говорил я. Она не слушала. И то беседовала с какой-то родственницей, то с каким-то знакомым.

Мы позавтракали. Это был поздний, чудесный завтрак. И после завтрака я снова пытался увлечь мою любимую в спальню, но она холодно сказала: ей нужно в магазин.

— Мы пойдем вместе, — прошептал я.

Она объявила, что пойдет в магазин с соседкой, а я должен отправиться в институт и поработать. В словах ее мне почудилась излишняя холодность. Но я пошел в институт и написал целую главу для методического пособия. С трудом дождавшись вечера, я позвонил моей распрекрасной и крикнул в трубку:

— Это ты? Я уже еду!

— Нет, это не я. То есть не она, — сухо ответил женский голос. — Это ее соседка. Она уехала к тете. На дачу. Ей непременно надо было увидеться с тетей. Она сама вам позвонит, когда сможет.

Она не позвонила. Никогда.

Спрашивается: что еще я мог и должен был получить в ответ — на свое поведение? Именно такое отношение я и заслужил!

— Да ты просто чудовище, — говорил мне Маркофьев. — Настоящее, форменное чудовище. Себе ты, наверное, кажешься верхом совершенства. Но на самом деле — всем приносишь только несчастья. Жизнь, мой милый, требует иных качеств, чем те, которыми ты кичишься. Твои-то качества как раз никчемны. Не нужны никому. Но меняться ты не желаешь. Продолжаешь торговать негодным товаром. Навязываешь его всем буквально силой. Это же настоящий классический обман. Очнись! Остановись! Осознай ошибки! Я желаю тебе добра, и всегда желал. Поэтому так откровенен с тобой. А мог бы молчать. Ничего не говорить. Но тогда ты пойдешь ко дну. Только я удерживаю тебя на поверхности.

И еще он сказал:

— Ты видишь себя своими глазами. А это необъективный взгляд. Поверь, даже я отношусь к себе критичнее. Считаешь себя идеалом. Безгрешным и незамаранным. Но ведь это не так. Задумайся. Чего стоит хотя бы твое общение со мною. Ведь ты не отринул меня, не ушел с гордо поднятой головой. Но побоялся сделать шаг — и в том направлении, куда следую я. А ты не бойся!

И он в качестве спасительной меры советовал мне жениться на его сестре. Той самой, которой в детстве подсыпал снотворное в торты, чтобы она, уснув, не видела, как ее брат развлекается с девчонками, забросив учебники.

— Женись на моей сеструхе, — убеждал меня Мар-кофьев. — Да, после тех снотворных она дурковата. Но тебе такая и нужна. Женись! Я для тебя создам все условия. Даже обидно, что делаю все для постороннего. А так бы и моя сеструха попользовалась. И для тебя неплохо будет. Если ты на ней женишься, значит, можно надеяться, что я ради нее и дальше буду тебе помогать.

В итоге на его сестре женился Моржуев. Я же в этот момент увлекся юным существом, дочкой сотрудника нашего института. Иногда она приходила к папе. Однажды ее увидел Маркофьев. И замер, широко разинув рот и ворочая нижней челюстью, — что должно было показать, какое нокаутирующее впечатление на него произвела красота гостьи. Не спуская с нее глаз, Маркофьев объявил ее папаше:

— Моя страшная ошибка, что я редко заходил к вам в лабораторию. Теперь будем видеться чаще. Я, конечно, на вашей дочери женюсь. Работник вы отличный. Посмотрим, какой вы тесть.

Девушка слушала его, боясь пошелохнуться.

* ЧЕМ БОЛЬШУЮ ПОШЛОСТЬ ВЫ ГОРОДИТЕ, ТЕМ БОЛЬШЕГО ЭФФЕКТА В ЗАВОЕВАНИИ ЖЕНСКОГО СЕРДЦА ДОСТИГАЕТЕ!

После его ухода она не могла прийти в себя. Глаза сияли, личико порозовело.

— Кто это был? Неужели сам Маркофьев, — спрашивала она.

Через несколько дней я застал ее в его кабинете. Когда она ушла, Маркофьев схватился за голову:

— Зачем мне это нужно? Что я с ней буду делать? Ты же видишь — она в меня втюрилась. Ее теперь от меня за уши не оттащишь. Как они мне все надоели!

— НЕТ, КРАСОТА НЕ СПАСЕТ МИР, — говорил Маркофьев, вздыхая. — КРАСОТА МИР ПОГУБИТ. Чего они все от меня хотят, эти красотки? Они же меня сведут в могилу! У меня сил нет исполнять их капризы и прихоти. Они из меня выпили всю кровь! Но нет сил и от их прелестей отказаться!

Как он справлялся со всеми ними, где находил время и энергию? Он ведь по-прежнему волочил на себе немыслимый груз ответственности и всяческих обязательств. Пароход по-прежнему курсировал по рекам и озерам, и по-прежнему Маркофьев оставался гостеприимным и хлебосольным хозяином на его борту. По-прежнему он возглавлял футбольную команду института. По-прежнему вел огромную научную работу. И оставался верным рыцарем, служившим всем женщинам без разбора. Как ему удавалось все это совместить и одновременно всюду успеть — можно было лишь гадать.

Многие бы посчитали такую нагрузку нечеловеческой. Но только не он. Не Маркофьев. Ибо он был убежден, и своим примером доказывал: человеку по силам очень многое. Нет ничего такого, что было бы ему не по силам.

А я? На что расходовал силы я?

В том-то и заключалась моя ошибка, что я искал и добивался любви, красоты, верности, чего-то несуществующего, а надо было стремиться совсем, совсем к другому. К чему-то реальному, осязаемому, конкретному.

И в конце концов я отказался от мысли свое личное счастье устроить.

— Женские чары — не для таких, как я, — признался я Маркофьеву. — Да, ты стараешься мне помочь. Но у меня ничего не получается.

Под его чутким и пристальным контролем я начал осуществлять новую программу моей жизни в институте.

— Нет, вовсе не любовь правит миром. Голод — может быть… Но только не любовь. — Так говорил Маркофьев.

Он размышлял:

— Если бы можно было человека, который неприятен или внушает опасения, — затоптать или утопить — будь уверен, его бы затоптали и утопили. Но умные люди знают, какими странными путями порой развивается жизнь. Вдруг этот человек окажется тебе полезен? Вдруг, находясь на самом дне, он неожиданно всплывет и возвысится? Возникнет на одном с тобой уровне? А то и повыше. Поэтому — хотя бы из элементарной осторожности — всегда надо на всякий случай держать этого человека в поле зрения, ладить с ним, при случае — улыбаться.

И еще он говорил:

— Желать ближнему зла — в природе человека. Если ты не желаешь ближнему зла, ты не человек. Именно благодаря сцеплению шестеренок злобы и движется, развивается мировая цивилизация. Но кто так уж прямо покажет свою злобу? Только болван. Человек очень сложен, сплетен из противоречий. В нем уживаются злость и самая что ни на есть бескорыстная сердечность. Если случается беда, если начинаешь погружаться в небытие — и уж ясно, что не составишь конкуренцию никому из живущих, тут тебя и пожалеют, и приголубят, проявят сочувствие, помогут отдышаться… Но если у тебя все в порядке или, того хуже, ты преуспеваешь, с этим никто никогда не примирится. СОЗЕРЦАНИЕ ЧУЖОГО БЛАГОПОЛУЧИЯ НЕПЕРЕНОСИМО ДЛЯ ЧЕЛОВЕКА.

И он, как всегда, был прав. Самый лучший период моей жизни начался, когда я, спускаясь по институтской лестнице, оступился и подвернул ногу. Из-за чего сорвалась моя поездка с Маркофьевым в Париж. И произошло чудо! Люди, которые при встрече со мной хмурились и мрачнели, теперь преобразились и расцвели. Встречая меня, ковылявшего по коридору с костылем, сослуживцы считали долгом одарить улыбкой симпатии. Я не мог поверить глазам.

— Не расстраивайтесь, — говорил один. — Подумаешь, нога…

— Не огорчайтесь, — вторил ему другой. — Подумаешь, Париж.

И ведь были правы! Радоваться надо было такому счастливому стечению обстоятельств…

А если бы перелома не произошло?

Сами подумайте: с какой стати кому-то радоваться твоей целой ноге? С какой стати приходить в восторг, что я еду в Париж, а другие не едут?

КОНТРОЛЬНОЕ ЗАДАНИЕ

Вспомните лучший период своей жизни. Он наступил, когда:

а) вы сломали руку или ногу;

б) добились успеха;

г) понесли потерю.

В какой из этих периодов люди окружили вас теплом и заботой и в какой проявили сдержанность и холодность?

ВЫВОД: Нет, вовсе не любовь правит миром. А нелюбовь, тщательно скрытая под маской любви. Заботы. Преданности.

Посмотрите по сторонам — и вы убедитесь в этом.

В одной телепередаче я видел, как высокое собрание, где сидели лучшие из лучших, умнейшие из умнейших (ну и рожи у них, скажу я вам, у этих считающихся самыми мудрыми), на сцену вышел тщедушный, худой человек и стал — всего-то лишь! — излагать свою точку зрения, с которой большинство не было согласно. Как же все эти умные на него зашипели, зашикали, затопали. И освистали.

Да вы и сами, наверно, замечали: любовь в лучшем случае подвигнет вас на один-два добрых поступка, а потом выдохнется, иссякнет, в то время как энергия ненависти не ослабевает и с течением времени даже как будто усиливается. Где тот исток, в котором она черпает ресурсы? Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять причину. Она — в тех, с кем вы рядом находитесь. Их бестолковость, корысть, неуемная жажда власти и стремление всех подмять, одурачить, перехитрить не могут вызвать никаких иных чувств — кроме ответной злобы и ярости.

Когда люди принимают решение, они руководствуются не разумом. Тут речи нет об уме. И не совестью. Но чем же тогда?

Вспомните: был ли хоть раз случай, когда бы они выбрали мир, а не войну? Когда бы восторжествовало благородство, а не подлость? Честность, а не обман? Был ли такой случай в вашей жизни? В мировой истории?

Теперь, когда мы в общих чертах представили, что такое человек и каковы его возможности, ответим на вопрос: надо ли добиваться уважения? Признания? Славы? У кого мы ищем одобрения нашим действиям, чью оценку своих дел и мыслей жаждем услышать? Даже если она будет сверхлестной, — кто выступит в роли судьи? Кто они, — все эти судьи и оценщики, изрекающие свои мнения и суждения так, будто одаривают драгоценными наградами? Что они понимают? Что способны понять? И много ли поняли — на протяжении всей истории су-чествования человечества?

Все чаще, помимо воли, я обнаруживал в своей голове одну единственную мысль — о ружье, подаренном мне бывшим тестем. О смазанном и заряженном ружье, хранившемся в моем бывшем доме.

Читайте, читайте мой Учебник, и я расскажу вам, КАКИЕ ЗАКОНЫ ПРАВЯТ МИРОМ. Вы, будущие абитуриенты школы жизни! Если усвоите изложенный материал, хорошие отметки на экзамене, который всем нам учинила Судьба, — обеспечены! Если же выводы, открытия, формулы и законы не дойдут до вас или будут поняты превратно, — переэкзаменовка — это лучшее, что может вас ожидать.

Какие же законы правят миром?

Попробуем вместе найти ответ.

За мной, мой читатель, и я отведу тебя в страну — вот уж не грез и не фантазий, а суровой реальности, страну, в которой ты давно живешь, возможно, сам не подозревая об этом. Дай руку — и моя рука будет служить тебе опорой. Я не брошу, не покину тебя и, поверь, действительно подсоблю, если в трудную минуту тебе понадобится моя помощь.

Выберите из вашего окружения наиболее неприятную личность. Того, к примеру, кто недавно нанес вам обиду. Одарите ее заботой и вниманием. Старайтесь угадать и исполнить малейшее ее желание. Проводите вместе как можно больше времени. Очаруйте. Держите под контролем свои чувства. Улыбайтесь.

Возможные варианты последствий: вам удалось пересилить себя — поздравляю, вы научились жить и заработали 20 очков;

вас настиг невроз — возьмите отпуск и снова бросайтесь на штурм. У вас 0 очков;

не выдержав, вы закатали мерзкой личности в лоб — совсем плохо, у вас весьма мало шансов на кардинальную переделку себя, минус 20 очков.

Впрочем, не следует отчаиваться и в случае, если вы оказались приверженцем третьего варианта. Мало-помалу, работая над собой, вы сумеете добиться желаемого. Возможно, ваш путь будет негладок, и вы снова сорветесь и залепите по ненавистной роже. Не отчаивайтесь и принимайтесь за самоперевоспитание. Ниже помещена таблица допустимых перепадов настроения.

Закатали в лоб через 10 дней — минус 10 очков;

через 5 дней — минус 20 очков;

через 1 час — минус 50 очков.

Однако, и в случае мгновенной реакции (минус 50 очков) не стоит ставить на себе крест. Путем усиленных тренировок и закаливания воли вы должны добиваться того, чтобы промежутки между вашими срывами (имеется в виду не только нанесение тяжких физических увечий, но и ругань, грубые оскорбления и угрозы физической расправы в адрес обхаживаемого объекта) удлиннялись: от 1 часа — до 1 часа 15 минут, от 1 часа 15 минут — до полутора часов, от недели — до 10 дней, от 10 дней — до месяца. Такая самодисциплина должна способствовать укреплению и воспитанию характера, что, несомненно, благотворно повлияет на вашу дальнейшую судьбу.

— Не останавливайся на полдороге, — говорил мне Маркофьев. — Если мы врем всегда и во всем, то почему должны делать для кого-то исключение? Какая разница? Соври. Убеди всех в твоем хорошем к ним отношении. Хотя бы просто из спортивного интереса.

Испытываете ли вы какие-либо эмоции по отношению к своим коллегам?

Симпатия — минус 20 очков, уважение — минус 50 очков, жалость — минус 30 очков, безразличие — 0 очков, ненависть — плюс 20 очков, злоба, маскируемая под уважение, — плюс 100 очков.

— ХОЧЕШЬ, ЧТОБ ТЕБЯ ВСЕ ЛЮБИЛИ? Очень просто! Нет ничего проще! — говорил Маркофьев. — Ходи во всем рваненьком… Имей одну-две научные публикации… Появляйся с такими женщинами, чтоб самому противно было. И болей…. Болей… Лучше всего неизлечимо. Все будут тебя обожать. Будь Бедным, Бездарным, Больным… Или таким, как я — спивающимся, замученным женщинами, затраханным работой…

Первым, на ком я решил испытать свою выдержку, был Миша. Именно его я выбрал объектом своего внимания и заботы.

Миша, встречаясь со мной в институтских коридорах, широко, от души улыбался. Показывая, что не держит зла.

Мне тоже следовало меняться. ГЛОТАЙТЕ ОБИДЫ! До поры — другого варината у вас нет.

Зазвав Виновника Всех Моих Бед в свой кабинетик, я напоил его чаем и кофе, угостил конфетами и печеньем. Поначалу он держался настороженно, не понимая, чем вызвана такая перемена в моем поведении. Мне хотелось дать ему пинка, но я ласкал его взглядом. Пересилив себя, даже поблагодарил его за то, что он выступил популяризатором моей затворнической научной деятельности. Было тягостно и противно. Но я сдерживался.

Правда, под конец беседы не сдержался и дал ему затрещину, но сделал вид, что это дружеский жест, каким треплют по волосам любимцев. (Минус 50 очков.) Однако первый шаг к самопеределке был совершен.

Самому мне было мерзко.

Окно моего кабинетика выходило на больничный двор, где зеленели деревья, стояли лавочки, и на этих лавочках, подставив животы и спины теплому солнышку, грелись безмятежно спокойные, никуда не спешившие, не обремененные ни служебными, ни семейными заботами больные. Вряд ли их мучили тяжелые, неизлечимые недуги, эти люди, скорее, походили на профессиональных лентяев. Эти здоровенные, ленивые мужики, сдавалось мне, закосили в клинику от надоевшей им работы.

При виде больничных корпусов, врачей в белых халатах и казенных пациентских пижам, мысль моя волей-неволей обращалась к вечному и невеселому вопросу, который каждый рано или поздно себе задает: сколько мне осталось и что я успел?

— Если хочешь много успеть, если наметил выполнить все свои планы — должен ладить с людьми. Во что бы то ни стало — ладить, — внушал мне Маркофьев. — Иначе они тебе не позволят преуспеть. Затолкают. Затопчут…

Именно благодаря Маркофьеву, прослеживая и осмысливая его судьбу (и сравнивая ее со своей), создал я свой УЧЕБНИК ЖИЗНИ. Именно благодаря его опыту и мудрости, которыми он щедро со всеми — и прежде всего со мной — делился, ничего не утаивая и не скрывая, написал я лучшие главы этого пособия. Одну из них, может быть, центральную, основную, я задумал как раз в те дни, когда очередной раз провалилась моя защита. Именно тогда из наблюдений и размышлений над своим собственным поведением родилась КЛАССИФИКАЦИЯ ТИПОВ ВРАНЬЯ, сердцевина моего учения, его альфа и омега, способная, я уверен, послужить еще не одному поколению тех, кто захочет сделаться в жизни победителем.

Читайте, соглашайтесь и спорьте, дополняйте и решительно отказывайтесь от того, что покажется вам неверным, лишним, несправедливым, — вы, будущие последователи и оппоненты!

Но сперва — частное замечание, против которого, я уверен, вы не станете возражать: УБИТЬ МОЖЕТ КАЖДЫЙ. В этом нет ничего такого уж особенного. Скажем, мешал тебе человек, раздражал, ты давно его ненавидел — ну, и нужно его убрать. Естественно — а что с ним еще делать? Главное — не в том, как произошло убийство, а в том, чтобы половчее и поумелее замести следы.

Ну, а случайное убийство — и вовсе не может считаться чем-то предосудительным. Итак:

Вранье бывает:

а) стыдливое,

б) лукавое,

в) самозабвенное,

г) ради интересов дела,

д) из любви к ближнему,

е) любовное,

ж) обезоруживающее,

з) наглое,

и) которое называется правдой,

к) оскорбительное.

Рассмотрим каждый из вариантов:

а) При стыдливом вранье лгущий отводит глаза, краснеет, покусывает губы. Чувствует себя неуютно. Сразу видно: он еще не научился врать и боится, что его могут уличить и разоблачить. Причина — отсутствие опыта, который, как известно, дело наживное. Два, три, четыре, от силы — десять сеансов, — и робкого начинашку не узнать! Теперь это степенный, уверенный в себе лгун с респектабельными манерами и изощренными, до совершенства отточенными приемами обмана. Его вранье перешло в разряд, обозначенный пунктом "з".

б) Есть, однако, индивиды, которые, счастливо преодолев трудности первой ("а") стадии, недоразвили свое умение лгать до совершенства, а как бы застыли на промежуточном этапе. Их болтовне вроде можно поверить, и в то же время, общаясь с ними, мы испытываем легкое чувство настороженности. Эти люди врут, но с оглядкой, и как бы сами наталкивают на мысль, что лукавят. Такое вранье также может носить название "несовершенного".

в) Самозабвенное вранье — это вранье вдохновенное, легкое, бурлящее и искрящееся, вранье в экстазе, по наитию, с выдумкой и фантазией, почти всегда достигающее своей цели и попадающее в точку. Отец такого вранья — случай, мать — счастливая ситуация, в этом жанре могут успешно выступить зеленый новичок и умудренный опытом профессионал. Оно случается, когда человек, что называется, в ударе, оно под стать опьянению шампанским. Речь льется свободно, без запинки, в нее кстати вплетаются не просто подходящие, а разительные в своей убедительности аргументы, которые, словно по волшебному мановению, слетают говорящему на язык, хотя еще за секунду до этого подобные доводы не приходили ему на ум. Слушающий подпадает под то же опьянение, что и говорящий. В этот момент он готов поверить чему угодно, подписать любые бумаги, выполнить все, о чем его просят. Подобное обоюдное опьянение лгуна и обманутого исчезает так же внезапно, как и накатило. И поднявшийся до вершин мастерства и словесной эквилибристики лгун опять превращается в заурядного косноязычного обманщика. Произведенным эффектом такого вранья надо пользоваться немедленно, это вранье — в отличие от основательно подготовленного и спланированного — из разряда скоропортящихся и недолго (так же как и шампанское) действующих.

г) Вранье ради интересов дела как бы даже нельзя считать враньем. С этой разновидностью лжи знакомы все. Надо подправить оценку в школьном дневнике, надо подправить цифры в отчете, надо слегка видоизменить сам отчет, надо втереть клиенту, начальнику, сослуживцу очки… Обычное, рядовое дело! Тут как бы даже не о чем особенно долго рассуждать.

д) Вранье из любви к ближнему. Схожая с предыдущей ситуация. Подправить оценку в школьном дневнике, чтобы не огорчать родителей. Подправить отчет, чтобы не огорчать начальство. Произнести комплимент, чтобы не сказать то, что на самом деле видишь и думаешь. Конечно, можно брякнуть в глаза человеку то, что его огорчит, расстроит, выбьет из колеи. Но зачем? Проще и разумнее сказать приятное. «Какая красивая!». «Какой умный!». «Замечательно выглядишь!». «Я тебя люблю». «Я без тебя жить не могу». И так далее. Недостающее из того, что доводилось слышать и произносить, вы и сами вспомните.

е) Любовное вранье, как мы уже говорили в предыдущих главах, приходит на помощь тем, кто хочет добиться расположения и благосклонности партнера в любовных утехах или соединить свою жизнь в браке с нужной ему половиной. Без лжи не обходится практически ни один любовный союз. Сперва надо уверить в искренности своих чувств, потом — в том, что они не увяли. Любовная ложь, образно говоря, напоминает брачное оперение самца. А самка, хотя и знает цену этой расфуфыренности, делает вид, что ослеплена, потому что ей тоже надо заполучить жениха, опередив своих раззяв-подруг. Любовная ложь всегда обоюдна.

ж) Обезоруживающее вранье — то, когда вы вроде бы понимаете, что вас кидают, но вам нечего возразить. Что бы вы ни сказали — у врущего найдется контрдовод. Мутный поток такого вранья сметает на своем пути преграды, перехлестывает через ваши сомнения, заставляя в конце концов сдаться на милость лгущего. В отличие от вранья самозабвенного ("в"), как бы ниспосланного свыше, обезоруживающий тип вранья требует от исполнителя искусного мастерства, владения словом и жестом, дара убеждать и настаивать. Это — серьезная работа, большой труд, который под силу не каждому. Репетиции лучше начинать с самого раннего детства или, в крайнем случае, в юности.

* ДЕТИ И ПОДРОСТКИ! ОТРОКИ И ОТРОКОВИЦЫ! ИЗУЧАЙТЕ ПРИЕМЫ ОБЕЗОРУЖИВАЮЩЕГО ВРАНЬЯ! НАВЫКАМИ ЛЖИ И ОБМАНА!

з) Вранье наглое — одна из форм обезоруживающего вранья, отдельного рассмотрения заслуживает лишь в связи с крайней грубостью своего проявления. Лгущий настолько беззастенчив, что не удосуживается скрыть своего безразличия и наплевательства на то, поверят ему или нет. И не считает нужным предпринять хоть какие-то попытки к тому, чтобы ложь выглядела правдоподобной. Самомнение лгущего в этих случаях столь велико, а неуважение к окружающим столь очевидно, что последние порой теряются и пасуют перед явной наглостью вруна. Если же и уличить его, схватить за руку, припереть к стенке и указать на обман (а в случае наглого вранья сделать это несложно), то наглый врун никогда не сдаст своих позиций. Прямо глядя в ваши глаза своими очаровательно честными, нагло честными глазами, он заявит: «Я не вру. Я вообще никогда не вру». Ну, и что вы сможете возразить? Что вообще можно возразить в ответ на подобное заявление? Начать что-либо доказывать, припоминать случаи, когда он попадался на лжи, перечислять все эти бесчисленные случаи? Или указать на явно прозвучавшую мгновение назад ложь, несоответствие, подтасовку? Глупо, долго и, главное, никчемно. Поэтому — успокойтесь. Понятное дело, на мгновение у вас отнимется дар речи: только что уличенный — и не врет? Вообще никогда? Тогда кто же врет? Вы? Вам даже может показаться, что вы тронулись умом. Но нет, с вами все в порядке, просто вы столкнулись с одной из форм обезоруживающего вранья — враньем наглым. Возмутительным, неуважительным, парализующим, не считающим нужным замаскироваться и обрядиться в мало-мальски пристойное обличье. Но что поделать, если такова его сущность и оно будет даже кичиться своей наглостью?

и) От вранья наглого — до вранья, которое называется правдой — один шаг. С таким, узаконенным и легализованным враньем, про которое все знают, что оно — вранье, но принято считать, что оно есть истина, вы многажды сталкивались и настолько к нему привыкли, что перестали замечать его несообразность и несоответствие действительности. Когда ваши непосредственные начальники или высокие руководители государства заявляют, что все их помыслы, усилия, устремления, все, ради чего они живут и дышат, направлено к одной цели — счастью человека, благу человека, каждому ясно, что это, мягко говоря, не вся правда, а если называть вещи своими именами — полное вранье и наглый обман. Где, когда и в какой стране что-либо делалось ради человека, а не ради личных интересов — как то: корысть, жажда славы или стремление возвыситься над другими? В каждой клеточке государственного и общественного устройства, в любом учреждении, конторе, институте, газете, футбольной команде — вы можете наблюдать все многобразие форм и проявлений вранья, называемого правдой. Разумеется, присутствует оно и в семейных отношениях, и в вашей личной самооценке. Вспомните, сколько раз вы обманывали себя, выдавая желаемое за действительное!

к) Одна из самых действенных форм вранья — вранье оскорбительное. Когда вы не просто врете, но еще и попираете здравый смысл, показывая, насколько вам безразличен и этот смысл, и ваш собеседник, и вообще все на свете. Такое вранье действует, как правило, безотказно, ибо даже не заботится о результате.

ВЫВОД: Без вранья человек не может. Оно необходимо ему как воздух. Без вранья не обходится ни одна минута его существования.

Вранье носит разные названия и обличья. Иногда его принято называть притворством, иногда — умением держать себя в руках. ЧТО МЫ НАЗЫВАЕМ УМЕНИЕМ ДЕРЖАТЬ СЕБЯ В РУКАХ? ЭТО УМЕНИЕ СДЕРЖИВАТЬ СЕБЯ И НЕ БРОСАТЬСЯ НА ОКРУЖАЮЩИХ С КУЛАКАМИ.

Конкретный пример. Вы встречаете своего заклятого врага. Он, улыбаясь, жмет вашу руку, целует в щеку — словно не замечая, как вы пытаетесь отстраниться. Можно подумать, он счастлив вас видеть. Он умеет держать себя в руках, а вы, похоже, — нет. Тут же, зайдя за угол, он сплевывает, в ближайшей беседе с кем-либо отпускает нелестное замечание в ваш адрес, а при случае не упустит шанса подстроить вам неприятность. Зачем же он тогда притворялся при встрече с вами? Да потому, что так принято. ДУРАК ТОТ, КТО ОБМАНЫВАЕТСЯ И СЧИТАЕТ УЛЫБКУ И ПОЦЕЛУЙ ПРИЗНАКОМ ХОРОШЕГО К СЕБЕ ОТНОШЕНИЯ. Лживость изначально заложена в человеческих отношениях и называется цивилизованным способом поведения. Она вырабатывалась веками. Да это и хорошо, что выработалась: разве лучше было бы, если бы люди при встрече вцеплялись друг другу в глотку? ЧЕЛОВЕЧЕСКУЮ ЦИВИЛИЗАЦИЮ ПОРОДИЛО ДВУЛИЧИЕ. А то и трех- и пятиличие. Но, как мы видим, эта ежедневная, ежечасная, укоренившаяся практика вранья совсем неплоха. Нам без нее просто не прожить. Поэтому ПРИЕМАМИ ОБМАНА НАДО ОВЛАДЕВАТЬ, НАДО УМЕТЬ ИХ РАСПОЗНАВАТЬ, НАДО УЧИТЬСЯ ИМИ ПОЛЬЗОВАТЬСЯ.

Не отчаивайтесь и не паникуйте. Если врут друзья и газеты — так надо. Если врут сослуживцы — это естественно. Если обманывает жена — это в порядке вещей. Если дочь прячет глаза — радуйтесь^ она пошла по верной дорожке!

Если вы не врете — с вами не все благополучно. Вы что-то неверно понимаете. Или — нездоровы. Вам надо провериться. И подлечиться. А если и это не поможет — надо убираться вон из этой жизни. Вы для нее не приспособлены.

А ЕЩЕ ВАС СПОСОБЕН ВЫРУЧИТЬ МОЙ УЧЕБНИК! ОН ПОМОЖЕТ ВАМ ПРОЗРЕТЬ, ОТКРОЕТ ГЛАЗА НА ЧУДЕСНЫЙ МИР ЛЖИ.

Принимаются поправки и дополнения, а также конкретные жизненные истории, могущие послужить совершенствованию Учебника Жизни для Дураков. Данное учебное пособие — не догма и не раз и навсегда застывшая схема, а вечно живое и совершенствующее себя философское произведение, способное включить в свою плоть новые главы, разделы и конкретные советы. Всех желающих принять участие в исправлении и дополнении настоящего издания, просим отправлять предложения по адресу:

ВПИШИТЕ СВОЙ ДОМАШНИЙ ИЛИ СЛУЖЕБНЫЙ АДРЕС

Да и с чего вы возомнили, что имеете права судить? Рядить? И высказывать мнение? Сами-то вы — кто? Сильно умный? Люди без ваших подсказок и советов жили и проживут. Судить людей, раздавать им характеристики и оценки, иногда даже выносить приговор, казнить и миловать имеют право только такие колоссы и подлинные человечищи, как Маркофьев. Только они и подобные им светочи имеют право высказывать мнение и поучать остальных.

Если вас считают дураком — не спорьте, не сопротивляйтесь, смиритесь и согласитесь, тем более, что считающий так почти наверняка прав. Учитесь нести свой крест — свое недомыслие — с достоинством. И покор- | ностью. Это пойдет вам на пользу и многое откроет в людях. С дураками общаются совсем не так, как с умными. Дураков не стесняются. Нечего церемониться с тем, кого держишь за дурака.

— Знаешь, во что обошлось мне строительство дачи? — спрашивал меня Маркофьев. И отвечал: — Смешно сказать, в месячную зарплату.

Я кивал. Я соглашался. Я верил.

— А яхта и вилла в Сан-Франциско достались и того дешевле, — рассказывал он.

Я восхищался его везением.

Да, это важный довод в пользу того, почему надо быть дураком.

С дураком не церемонятся. Его нечего стесняться и бояться. Его незачем опасаться. Это умный способен воспользоваться вашим промахом и обратить его себе на пользу. Дурак до этого просто не додумается. Дураку выбалтывают такие вещи и подробности, которые от умного постараются утаить, будучи дураком, вы узнаете много нового! Не упускайте шанса расширить свои познания!

1. Можно ли купить виллу в Сан-Франциско на месячную зарплату?

2. Можно ли садиться за руль машины в нетрезвом состоянии — без предварительных тренировочных поездок в пьяном виде?

3. Можно ли идти на дело (грабеж:, вымогательство, убийство) в компании малознакомых людей, которые способны лишить тебя твоей доли?

4. Надо ли делить успех поровну между всеми, кто имеет хоть малейшее отношение к выгоревшему делу? Или в пропорциональной зависимости от того, кто какой вклад внес?

Ответы на вопросы вы найдете ниже по тексту.

Маркофьев так привык ездить на машине моих родителей (еще с той поры, как пользовался ею, отправляясь на охоту и по другим надобностям), что частенько брал ее у меня. Ни я, ни мои родители ему не отказывали. Мой папа и мама в нем души не чаяли.

— Надо творить добро, как только такая возможность предоставляется, — говорила мама.

— Друзья даются один раз и на всю жизнь, — вторил ей отец…

Примечание для глупых, верящих в постоянство дружбы и вражды. ДРУЗЬЯ И ВРАГИ НЕ ЕСТЬ НЕЧТО ПОСТОЯННОЕ, РАЗ И НАВСЕГДА ЗАСТЫВШЕЕ В СВОЕМ К ВАМ ОТНОШЕНИИ: ДРУЗЬЯ МОГУТ СТАНОВИТЬСЯ ВРАГАМИ, А ВРАГИ — ДРУЗЬЯМИ.

Кроме того, друзья, оставаясь внешне вашими друзьями, могут одновременно быть вашими врагами.

ВЫВОД: Улыбаясь, надо держать людей на расстоянии.

Ночью Маркофьев примчался на дачу. И буквально вытащил меня из постели.

— Есть разговор, — сказал он. И за рукав пижамы выволок меня на террасу, где было холодно. Я начал просыпаться. — Я на твоем драндулете сбил человека.

У меня подогнулись колени. Маркофьев закурил.

— Ты был пьяный? — спросил я.

— Ну, естественно, — раздраженно откликнулся он. — Но вина все равно не моя. Это он переходил улицу в неположенном месте. Слышу удар… Бум! Но темно. Плохо видно. Ну, я даже не стал вылезать. Газанул…

— Ты не отвез его в больницу? — спросил я. Маркофьев покрутил пальцем у виска.

— Совсем сбрендил? Да я рванул оттуда со страшной скоростью. Счастье — была ночь, шел снег. Правда, за мной бросились вдогонку на двух машинах. Обогнали… И фарами — в лицо. Я притормозил. А потом как дал по газам. Ушел. Но номер-то они наверняка запомнили. Теперь опасно на твоей колымаге ездить…

Рассказывая, он пыхтел и раздувал ноздри.

Я представил, как все произошло. Человеческая фигура среди снежных нитей, отчаянный испуг несчастного, визг тормозов, удар.

— И он остался там лежать?

— Ему уже не требовалась помощь. Столкновение было чудовищной силы… Я даже не успел отвернуть в сторону… Он выбежал на меня, как кабан на загонщика…

Пораженный еще и этим его сравнением, я обессилено опустился на стоявшую возле стены банкетку.

— Что теперь будет? — спросил я.

Маркофьев обнажил в улыбке искрошенные зубы.

— Это у тебя должна болеть голова, а не у меня. Машина твоя, а не моя. И никто не знает, что я у тебя ее брал.

Я схватил его за лацкан и притянул к себе.

— Ты еще мог его спасти!

Он оторвал мои руки от своей одежды. И сказал:

— От машины необходимо избавиться. Там такая вмятина на крыле… Тебя сразу вычислят. Пока что я пригнал ее сюда. Значит, последовательность действий такова: избавляемся от машины и заявляем о пропаже. Даже если ее потом найдут, с вмятиной и следами наезда, это не ты виноват, а угонщики.

Я снова хотел заорать, он меня осадил:

— В конце концов я ради тебя хлопочу, а не ради себя…

Той же ночью мы прикатили машину к реке и утопили. Удача сопутствовала нам: под утро ударил мороз, поверхность воды затянуло льдом. А мы уже бежали в милицию с заявлением о пропаже.

— Это счастье, что все так закончилось, — говорил Маркофьев. — А если бы застигли на месте преступления? Когда мы ее топили? Тогда бы тебе — конец.

Маркофьев был так потрясен случившимся, что не вьщержал и ушел в загул. Недели две никто не мог его разыскать.

А потом, когда утопленную машину обнаружили, и следователь, не поверивший версии угона, стал таскать на допросы меня и моих родителей, мой друг появился.

— Зря не хочешь взять вину на себя, — говорил он. — Будешь потом мучаться…

— Почему? — спрашивал я.

— Характер, как и внешность, не изменишь. Ты ведь мягкий, добрый человек. Не привык отказывать. Не привык подставлять других. Ты потом изведешь себя. Что предал друга. Не заслонил его собой. Послушай меня! Не надо! Не иди против своей природы. Как не иду я.

И еще он говорил:

— Все люди смертны. Все это знают, но никто об этом не задумывается. Вот едет полный вагон пассажиров. И ведь все умрут. Ни один этой участи не избежит. Просто никто не знает, какая именно смерть ему уготована. Легкая или мучительная. И не так уж важно — чуть раньше или чуть позже. На больничной койке или под колесами автомобиля. Может, я даже облегчил его участь. Застиг в тот момент, когда он меньше всего ожидал развязки. О, это счастье — умереть налету, без долгих подготовительных мучений…

А еще он подбивал меня обчистить квартиру моих родителей.

— Ты им чем-то обязан? Ничем, — говорил мне Маркофьев. — Если б они тебя понимали… А то ведь не понимают. Если б сочувствовали… И потом их имущество рано или поздно все равно достанется тебе. Это даже не может считаться ограблением.

* ЕСЛИ ВАШИ РОДИТЕЛИ ВЫЖИЛИ ПОСЛЕ ТОГО, КАК ВЫ ИХ ПОХОРОНИЛИ, ОБКРАДИТЕ ИХ — ЭТО МОЖЕТ ДАТЬ НЕОЖИДАННЫЙ ЭФФЕКТ.

* ВООБЩЕ, ЕСЛИ КОГО И ОБКРАДЫВАТЬ, ТО РОДИТЕЛЕЙ, ВРЯД ЛИ НА ВАС ПОДУМАЮТ, А ЕСЛИ И ПОДУМАЮТ, ТО В СУД НЕ ПОДАДУТ.

План Маркофьева был: взять столовое серебро, две китайские вазочки и мамины серьги, заложить все скопом, с деньгами поехать на ипподром, удвоить сумму, выкупить и вернуть вещи назад.

— На эти деньги приобретешь им новую машину. Лишь бы они молчали, не возникали, не горевали о прежней. Риска нет никакого, — твердил он. — Ты и сам это видишь.

Мы стояли, покачиваясь, в пивном баре и разделывали скумбрию на закуску.

Он мыслил логично. Ему трудно было отказать в разумности. Я был с ним согласен: жить надо легко, просто, не отягощая себя излишними сомнениями.

Но не так-то просто мне было на это решиться.

— Да чего ты боишься-то? Чего? — убеждал меня он. — Если кого и обкрадывать, то родителей. На тебя не подумают. А подумают — не заявят.

Тем временем выяснилось, что пострадавший остался жив и в тяжелом состоянии доставлен в больницу. Свидетели происшествия запомнили номер сбившей несчастного машины и сообщили в милицию. Расследование продвигалось вперед стремительно.

Маркофьеву вторил и мой отец.

— Не вздумай предать друга, — твердил он мне. — Пойди и честно во всем сознайся. Скажи, что за рулем сидел ты. Поверь, тебе сразу станет легче. Сам погибай, а товарища выручай.

* ВСЕ ВЫСКАЗЫВАНИЯ МУДРЕЦОВ, ДАВНО УШЕДШИХ В ИНОЙ МИР, ВСЕ ПРИМЕРЫ ИЗ ЖИЗНИ ГЕРОИЧЕСКИХ ЛИЧНОСТЕЙ — ВАМ НЕ УКАЗ. И НЕ ПРИМЕР.

Во-первых, потому что мы живем в другом времени.

А во-вторых, потому что сами вы — не герой и не мудрец. Ну какой вы герой? Нынешние условия — совсем иные, чем те, что были раньше.

Даже заповеди: «Не убий», «Не укради», «Не прелюбодействуй», обретают в современных условиях новое звучание: «Убий!», «Укради!», «Займись прелюбодеянием!»

Мама ничего не говорила. Только плакала.

* ВЕРИТЬ НЕЛЬЗЯ НИКОМУ. ДАЖЕ ОТЦУ, ТОЛЬКО МАМЕ.

Следователь наведывался то к родителям, то в институт, беседовал с сотрудниками. Можете представить, что они ему говорили?

— А потому что ты сам виноват, — твердил Маркофьев. — Кто тебя видел, где ты был в ту ночь? К родителям не заезжал, с Маргаритой не живешь. Сидел в одиночестве на моей даче? Ну и дурак! А вот меня видели все! Я был в ресторане, гулял, выпивал. — И он хохотал. — Не можешь, что ли, в ресторан сходить? Обеспечить себе алиби?

Со мной проводили беседы Маргарита и Катя.

— Неужели трудно сказать, что за рулем сидел именно ты? — говорили они.

Сотрудники института со мной, как и прежде, не здоровались. Миша прямо мне заявил (весь дрожа от ненависти), что мне несдобровать, что я должен отправиться в тюрьму. Олечка, которая так и не научилась мыть пробирки, с презрением глядя мне в глаза, стыдила:

— Будьте откровенны, вы — равнодушный человек. Всю жизнь выезжали за счет Маркофьева, а теперь предаете благодетеля.

И многие, многие еще упрекали меня в черной неблагодарности. Женщина со страдающим взглядом кричала, сверкая глазами:

— Ничтожество! Хочешь лишить нас такого руководителя! Ты, может, мечтаешь занять его место?

Она не уставала меня стыдить:

— Совесть в тебе хоть на донышке сохранилась? Что же ты присосался к нему, как клещ!

Сам Маркофьев был по-настоящему удручен происходящим.

На очередном празднике — не то юбилее института, не то дне рождения кого-то из академиков, — он, в то время как все вокруг веселились, оставался печален.

— Не успеет закончиться наше застолье, как один из вас предаст меня, — говорил он и поглядывал на меня.

И еще он говорил:

— Пьете сейчас не вино, но мою кровь, вкушаете не торт, но мою плоть. Ибо кто я для вас есть — как не отец родной?

— Именно так следует сказать… — вздыхал Маркофьев. — Вот порхает, легко живет энергичный, веселый, инициативный человек. Приятно за ним наблюдать. Но напяливают траурные мантии судьи, чтобы объявить ему приговор… За что? И нужно ли нам такое торжество справедливости?

И еще он мне говорил:

— Доведешь меня до смерти. Вгонишь в гроб. Но чего этим добьешься? Ко мне на похороны придут тысячи, миллионы благодарных почитателей. Тысячи мужчин принесут цветы, тысячи женщин прольют слезы, тысячи детей побегут за гробом с криком: «Прощай, папа!» А КТО ПРИДЕТ НА ТВОЮ ПАНИХИДУ?

И эта кошмарная фантазия: одинокий гроб, стоящий в пустом зале, тоже подвигала меня к роковому решению.

То, что он излагал, было чистейшей правдой. Все они жили одной семьей, пили вместе чай, ездили друг к другу в гости, спали в одних постелях друг с другом, ссорились и мирились, что так естественно для семьи — большой и дружной. И вот в их семью затесался урод, отщепенец…

— Это ужасно, — говорил Маркофьев. — Быть благодетелем, кормильцем и поильцем, наставником — и получить вместо благодарности удар в спину. Ужасно, когда тебя преследуют мелкие, мстительные люди. Иуды, предатели рода человеческого. Ибо в массе своей род человеческий здоров, бодр и жизнерадостен. Но что поделаешь: таков удел гениев: быть преданными, страдающими, отравленными…

Постоянно за ним с блокнотом ходил Иван Грозный. Изредка Маркофьев обращался к нему, главному своему биографу:

— Успеваешь записывать то, что я говорю? Каждое мое слово бесценно для истории.

Со мной он беседовал все реже и реже.

Надеяться мне, в общем-то, было не на что. И я уже начал готовиться к худшему.

Как вдруг развитие событий неожиданно приняло другой разворот. Сбитый, у которого по словам врачей, не было шансов, начал подавать признаки жизни. Более того, он заговорил! И показания его резко изменили картину, которую нарисовал себе следователь. Потерпевший, оказывается, прежде чем потерять сознание, кое-что успел разглядеть и многое запомнить. Он, например, довольно точно обрисовал внешность мужчины, сидевшего за рулем. Портрет этот сильно смахивал на Маркофьева.

Именно в те дни я, пожалуй, впервые заметил горькую печаль на лице друга. Именно в тот нелегкий момент из груди Маркофьева исторглось полное горечи и переживаний откровение:

— НЕ ОБЯЗАТЕЛЬНО БЫТЬ ХРИСТОМ, ДОСТАТОЧНО БЫТЬ ОБЫЧНЫМ ЧЕЛОВЕКОМ, ЧТОБЫ ПРЕДСКАЗАТЬ: ТЕБЯ ПРЕДАДУТ, БРОСЯТ, ОБОЛГУТ, РАСПНУТ. А как еще могут поступить люди? Только так — и никак иначе.

И еще он говорил:

— Как ни пытался Понтий Пилат спасти Иисуса, народ горой стоял за воришку Варавву. Потому что, конечно, Варавва симпатичнее, ближе. Понятнее. Чем тот, который несет свет истины и новый уклад жизни. Так вот на же тебе, получай: жулика простим, а тебя распнем! Чтоб неповадно было нас поучать! Сами не глупей тебя, знаем, что творим!

— Многое ли с тех пор изменилось? — вопрошал Маркофьев. — Нет, модель поведения все та же. Варавву — простить и возвысить, он — наш, один из наших, а того, который, как Данко, освещает жизнь своим вырванным из груди сердцем, того — освистать, затоптать, обвинить во всех мыслимых грехах, упрятать за решетку. Эх, люди, люди… Ну ладно, этот сбитый помутился умом. Но ты, мой друг… Разве мог я ожидать от тебя подобного?

КОНТРОЛЬНЫЕ ВОПРОСЫ:

а) Почему человечество выбрало не Христа, а Варавву?

б) Далеко ли ушло человечество по пути прогресса с момента распятия Христа?

в) Если бы на пост руководителя страны, учреждения, где вы служите, начальником жилищной конторы, вашего микрорайона баллотировались Христос и Баравва, за кого бы вы проголосовали?

— Почему чаще всего в неприятности попадают люди честные и порядочные? — спрашивал Маркофьев. И отвечал. — Да потому, что каждый судит о другом по себе. Вор ожидает, что его обманут, жулик предвидит, что его обведут вокруг пальца, а порядочный человек верит, что имеет дело с порядочным. Вот его и накалывают — как жука на булавку… Бедный, я, бедный…

Впрочем, достаточно быстро он справился с собой, преодолел хандру и повеселел.

— Плохи твои дела, — заявил он мне однажды. — Боюсь, тебе не выкарабкаться. В темноте и при тусклом освещении легко перепутать внешность водителя.

Моя бестолковость, в общем-то, была очевидна и мне самому. Разумеется, я должен был находиться за решеткой, а Маркофьеву следовало остаться на свободе и продолжить научную и общественную деятельность. Он жил для людей, а для кого жил я? Ну, вы помните цепь моих рассуждений. Он был яркой фигурой, к которой прикованы взгляды человечества: мировых авторитетов и рядовых тружеников. А чьи взгляды были прикованы ко мне?

Маркофьев утверждал, что у несчастного пострадавшего от удара помутилось в голове, вот он и городит невесть что.

Напротив, свидетель демонстрировал все большую ясность ума и вспоминал все более любопытные подробности. Как ни пытались его убедить и внушить, что в темноте и снегопаде, при свете качавшегося фонаря, легко все перепутать и приписать внешность одного — внешности другого, бедолага стоял на своем. Консилиум медицинских светил, которых пригласил, чтобы освидетельствовать пациента, Маркофьев, признал, что этот тронувшийся умом идиот был фактически сумасшедшим еще до того, как его сбила машина. И следователь дал согласие исправить, а, может, даже переписать протокол допроса заново, но в рассказе о той ночи умалишенный оставался удивительно последователен. И ничего с ним поделать было невозможно.

Если «Красная книга» животного мира и растений имеет задачу зафиксировать редкие виды исчезающей флоры и фауны — с целью их сохранения, то «Красная книга дураков, идиотов, кретинов», входящая составной частью в «Учебник жизни», напротив, должна послужить полному искоренению жалких остатков недоумков, рассеянных между сотен, тысяч и миллионов умных людей, представляющих собой безусловное большинство на планете. Просветительская миссия моей «Красной книги» — в том, чтобы дураки, кретины и идиоты, прочитав ее, сами осознали свою глупость и перестали быть теми, кем они являются. То есть поумнели. Задача не такая уж сложная, ибо, повторю: подобных особей, согласно моим данным, остались считанные единицы. Доведем же их до полного исчезновения!

И придем к окончательной и бесповоротной победе умных!

Я навестил смельчака, сбитого Маркофьевым. И был ошеломлен, увидев небольшого роста человечка с впалыми щеками и застывшим ужасом в глазах.

— Приходили два раза ночью, душили подушкой, — рассказывал он мне. — Я понимаю, на подушке не остается отпечатков пальцев… Но я все равно не отступлю…

Я смотрел на него во все глаза. Это был редчайший экземпляр вымирающего племени идиотов. Кретинов. Из числа тех, кто достоин быть занесен в «Красную книгу».

— Он ведь был пьяный. За рулем. И если его сейчас не остановить, он снова сядет за руль нетрезвым. И для кого-то это закончится более плачевно, чем для меня, — объяснял он.

— К ударам-то я привык, — говорил он мне, — случались в моей жизни удары и посильней. Поэтому я и выдержал.

Если Маркофьев повсюду, где ни появлялся, организовывал футбольные команды, пострадавший устремился в юные годы в бокс. (В чем разница между футболом и боксом? В том, что внутри большой команды изъяны каждого отдельного игрока не так бросаются в глаза. А на ринге ты уж точно отвечаешь сам за себя и тебе никуда не скрыться.)

Конечно, он был козел! Никакими особыми навыками не овладел, но других боксеров в его армейском подразделении не было, поэтому его отправляли на все войсковые соревнования, где, как правило, он бывал жестоко бит, подолгу потом лежал в госпиталях и клиниках, имел множество переломов носа.

— Зачем вам это было нужно? — спросил я.

— Зато поездил по городам. Мир посмотрел, — сказал он.

Безусловно, тут было чему позавидовать. Да и коммерческий склад ума бросался в глаза. Разве не выгодная сделка: посетить старинный город в обмен на нокаут?

АВТОРСКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ. Каждый волен потратить отпущенное ему время жизни так, как считает нужным. Одним нравится ездить по старинным городам, другим — играть в футбол и боксировать, третьи гоняются за женщинами… Есть чудаки, которые тратят его на достижение успехов в избранной ими профессиональной сфере. Вы так захотели? Пожалуйста! Это — ваше время, и только вам оно принадлежит. Вы вольны поступать так, как считаете нужным.

* КАЖДЫЙ НЕ ПРОСТО ГЛУП, А ГЛУП ПО-СВОЕМУ, вы не находите?

Но в чем-то наши — его и моя — излупленные судьбы удивительно совпадали, не правда ли?

Он, конечно, был полный идиот. С возмущением рассказывал, как Маркофьев, желая его задобрить, присылал в больницу банки черной икры и деньги, от которых свидетель с негодованием отказался.

* ЕСЛИ ВАС БУДУТ ДУШИТЬ ПОДУШКОЙ, А ВЫ ПОСЛЕ ЭТОГО НЕ ПОУМНЕЕТЕ, БОЮСЬ, ДЕЛО ВАШЕ — ШВАХ.

Нужно это было ему — жертвовать собой ради каких-то мифических высоких понятий долга, чести и справедливости?

Если встречаются два дурака, то один из них все равно окажется умнее другого или, по крайней мере, у кого-то из них обнаружится больший жизненный опыт. И это надо еще посостязаться, чтобы попасть в Красную Книгу Вымирающих Остолопов.

— Люди не спят, когда у них нечиста совесть, — сказал он. — Я не сплю, потому что моя совесть чиста.

* ИЗ-ЗА ЧИСТОЙ СОВЕСТИ И СЛУЧАЮТСЯ В ЖИЗНИ ВСЕ НЕПРИЯТНОСТИ!

Тех, которые жертвуют собой ради других, презирают. Так говорил Маркофьев. Мудрейший из мудрейших. Добрейший из добряков. Матерый человечище.

Рассмотрим для примера подвиг Жанны д'Арк или любого другого героя — будь то Иван Сусанин или Александр Матросов. Про первого часто говорят: его трагедия в том, что он действительно заблудился, а про второго, что последние его слова (перед тем, как упасть на вражеский дот) были: «Проклятый гололед!» Почему к совершенному ими подвигу относятся без всякого пиетета и даже с насмешкой? Очень просто — такое поведение не вписывается в общепринятые рамки. Спросите человека, который находится в здравом уме: есть ли на свете, существует ли в природе нечто такое — возвышенное, отвлеченное, или, напротив, вещественное, плотское — ради чего он способен расстаться с собственной жизнью? Человек со здоровой, не расшатанной психикой скажет: жизнь дороже всего. Да вы и сами, я уверен, согласитесь: даже самое разнесчастное существование, уж не говорю о спокойном, размеренном, полном мелких радостей и утех, — лучше, чем судороги в морозном лесу или конвульсии на раскаленных углях костра.

Маркофьев такие несообразности и вывихи в действиях и сознании людей подмечал и высвечивал как никто другой. Хохотал, если в ресторане приносили бутылку водки, настолько замороженную, что она вся была аж с ледовым наростом.

— Водка «Карбышев»! — кричал он.

Уж он-то, Маркофьев, видел различие ценностей подлинных, которыми стоит дорожить, и мнимых, коими забивают и морочат себе голову заблудшие души, чтящие абстрактные идеалы и ставящие их выше простых и естественных понятий о добре и зле.

Осажденные в крепости не хотели сдаться неприятелю и взорвали себя.

Зачем? Чего они этим добились? Чего им было не пойти на капитуляцию?

Кого-то из них враги, разумеется, убили бы, но кто-то бы выжил. И спасся. А так — погибли все.

Ради чего? Гордость и честь им помешали? Несломленный дух?

Глупо, просто глупо, честное слово…

Резюме: Не хотите, чтобы над вами потешались, не хотите выглядеть Дон Кихотом (который был всеобщим посмешищем) — будьте как все, не будьте дураками, не совершайте никаких выпадающих из разряда общепринятого поступков, не делайте ничего противоречащего элементарному здравому смыслу, вашего самоотверженного поведения все равно никто не оценит, над вами же еще и посмеются.

Ну, а свяжешься с дураком — сам обретешь кучу неприятностей.

Чего я к нему ходил, к этому пострадавшему?

Я просил, чтобы он извинил Маркофьева. Изменил свои показания. Забрал свое заявление и признал его недействительным.

Я представить себе не мог, что Маркофьева упекут.

Мне жаль было моего друга.

— Выручи меня, — просил Маркофьев. — Я же столько раз тебя выручал. Ты скажи, скажи ему, — внушал он мне, — что всегда надо подставить под удар вторую щеку. Левую — если ударили по правой. Правую — если ударили по левой. Так принято. В цивилизованных странах. И не нам эти правила менять.

Он твердил:

— Не будь неблагодарной свиньей. Ты же хочешь, чтобы я пришел к тебе на новоселье?

И, как всегда, не уставал меня поучать:

— Не надо думать, что когда совершаешь добрый поступок, то как бы делаешь банковский вклад, и за свое добро получишь сторицей — не только должок, но и проценты! Человек похож на автомат для торговли газировкой. Опустил монетку — и тут же вытряси положенный стакан. Если придешь за стаканом спустя полгода, этот автомат хрен тебя узнает!

И он меня тряс…

— Это так мудро, — говорила моя мама. — Подставить правую щеку, после того, как тебя ударили по левой… Этим ты обезоруживаешь обидчика. Ответить ударом — значит, спровоцировать новую вспышку злобы. А если опустишь руки, устыдишь нападающего. Гляди: я тебе доверяю. Разве ты сможешь ударить незащищенного?

И в конце концов я несчастного бедолагу уговорил, убедил не держать на Маркофьева зла. Сделал то, чего не смог ни консилиум врачей, ни настырный следователь.

Все свои претензии к Маркофьеву бедняга полностью аннулировал. И признал, что действительно сам был отчасти виноват. Потому что перебегал улицу в неположенном месте.

Да так ведь оно и было на самом-то деле. Нужно было лишь проявить сердечность и внимание, чтобы его злость и ожесточение растопить.

Неужели один думающий и страдающий человек не поймет другого?

Простр я все ему объяснил: про Маргариту и Катю, про то, что обязан в жизни Маркофьеву всем, практически всем…

ВЫВОД: И вот что я вам скажу, друзья мои: ВСЕ МЫ НЕМНОГО МАРКОФЬЕВЫ!

Поднятая со дна машина между тем оказалась в неплохом состоянии. На этой-то машине, слегка ее подремонтировав, я и отвез свидетеля из больницы домой. Мы расстались друзьями.

На радостях Маркофьев велел сзывать гостей.

— Пришло время справлять твое новоселье, — кричал он громогласно на каждом углу. — Закупай яства! И не забудь про напитки. Надо устроить пир горой!

И он освободил обещанную мне квартиру. Чем еще раз продемонстрировал заинтересованное участие в моей судьбе.

— В новоселье подарю тебе все документы на жилье, они, кстати, уже оформлены, — обещал он.

Конечно, та роскошная мебель, что стояла в комнате и на кухне, немного меня сковывала. Я к такой не привык. Мне даже хотелось от этой мебели избавиться. Но не мог же я вышвыривать гарнитур карельской березы? Уж не говорю о том, что это был подарок Маркофьева.

И ковров было слишком много. Я среди них задыхался. Два запихнул в антресоль. Остальные вытащил на балкон. Телевизор имел огромный экран. Я купил другой, размером поменьше. В те дни у меня побывало много народу: маляр, слесарь, электрик…

Они ставили горячие кастрюли с клеем на бархатные обивки кресел, прилаживали новые оконные карнизы с помощью металлических молотков.

— Разве не знаете, что специально для этих целей есть пластмассовые или деревянные киянки, не оставляющие вмятин? — спрашивал я.

Ничего они не знали и не хотели знать.

* НЕ ПРИВОДИТЬ ИДИОТОВ В ДОМ, А ГНАТЬ ИХ ИЗ ДОМА, вот что нужно. ДОМА, В УЕДИНЕНИИ, НАДО ОТ ИДИОТОВ ОТДЫХАТЬ.

Кому это надо — устраивать праздники: тратиться на выпивку и угощение, накрывать на стол и ждать, пока гости перепьются и начнут говорить то, что на самом деле думают? Очень вам это нужно. «Как дырка в голове», — вот что говорил о подобной нужде Маркофьев.

Получил роскошный подарок — жилье — и сиди тихо, ни с кем своей радостью не делясь. А то возьмут да и отберут. Люди ведь такие. ЛЮДЯМ НАДО ВСЕ, ДАЖЕ ТО, ЧЕГО НЕ НАДО.

Но я всех, всех оповестил о своем новоселье.

Существует правило: перед приходом гостей убирать квартиру. Зачем? Зачем, если вдуматься? Ведь они придут — и намусорят, и наследят, и наустраивают кучу безобразий… Уж лучше наводить глянец после их ухода. Если вообще наводить… Меня умиляют люди, которые сходят с ума и затевают в жалких своих жилищах сногсшибательные ремонты… Для чего? Понимаю, если бы обитали в роскошных особняках… А то ютятся в блочных пятиэтажках… И еще хотят, чтобы внутри этих халуп их квартира выглядела конфеткой. Утлость и убогость их претензий и притязаний очевидца…

Перед новосельем я попросил Маргариту помочь мне убраться в квартире. Маргарита порекомендовала женщину, которую сама приглашала — наводить лоск. Та пришла. Я купил торт, заварил чай. Три часа тетка пила чай и ела торт, рассказывая о своей жизни. Слушая ее, я пропылесосил во всех комнатах и на кухне. Кажется, тетка осталась посещением моего дома довольна. Просила приглашать ее еще.

Германия приютила Ленина. И что получила? Подъем рабочего движения, поддержку этого движения от молодой страны Советов, в результате — как итог борьбы с этим движением (а на деле его венцом) — приход Гитлера к власти.

Вот чем закончились выплаты своему агенту и пересылка его в запломбированном вагоне.

Россия обучала немецких асов полетам на новейших моделях самолетов. За что получила бомбежку своих городов.

Если бы Германия послала Ильича куда подальше, а Россия отшила немецких асов — насколько проще и легче было бы этим странам существовать!

Собралась тьма людей: Миша, Оля, Женщина со страдающим взглядом, Моржуев и многие другие.

Ждали только Маркофьева. И он появился — поздно ночью, в сопровождении Лауры.

— Так, — сказал Маркофьев, окидывая беглым взглядом квартиру и произведенный мною ремонт. — Быстро выметайся отсюда.

Я заулыбался. Я ведь вышел их встречать с навернувшимися слезами благодарности.

— Быстро, быстро, — прикрикнул он. И Лаура подтвердила:

— Гости тоже пусть убираются.

— Что случилось? — спросил я.

— Изменились планы, — ответил Маркофьев. — Эта квартира нужна нам самим.

— Быстро, — заорала Лаура. — Ты понимаешь, что значит быстро? Чтобы духу твоего здесь не было!

Я даже не успел забрать тетрадь со своими расчетами — так стремительно меня выпихнули из дома, где я, к счастью, не успел прижиться… Тетрадь и другие черновики диссертации остались у Маркофьева.

На следующий день он мне все объяснил.

— Может, я был излишне жесток. Но ради тебя же старался. Домой, домой тебе надо возвращаться. К жене. Дочери. Собакам. Хватит скитаться по чужим углам. Маргарита ошиблась, выбрав меня, а не тебя. Теперь это ясно. Жизнь доказала ее неправоту.

Он признался, почесывая подбородок:

— Кто его знает, может, я на Маргариту и не позарился бы, если бы она не была твоей женой…

Я спросил:

— Ты не любишь ее больше? А он ответил:

— Я что, всю жизнь обещал возле нее сидеть? — И рассмеялся. — Ей было хорошо? — сказал он. — И мне было хорошо. Нам было хорошо вместе. А теперь нам хорошо порознь.

Была осень. В скверике неподалеку от института жгли листья. Дым, проникавший в открытую форточку, щипал мне глаза.

— А она захочет, чтоб я вернулся? — спросил я. Маркофьев придал лицу значительность.

— Настоящее чувство только крепнет от испытаний…

И еще он сказал:

— Понимаешь, надо все делать по-людски, по-человечески. У нее остались кое-какие мои вещи. Не хочу наносить ей травму своим визитом. К тому же ее не будет дома. Вот тебе ключ, поднимись, забери и отдай мне.

Я все сделал, как он сказал. Поднялся на лифте и отпер дверь. Забрал вещи.

В тот же день ко мне нагрянули с обыском.

— До чего ты дошел, — кричала Маргарита. — Влезть в свою же квартиру! Обобрать свою бывшую жену… И дочь! Видеть тебя не желаю! Чтобы все, до последней мелочи, ты возвратил! Иначе…

Я и всем советую поступать, как мой друг. Обосновывая потом свое решение, он мне так его истолковал:

— Надо было хоть как-то доказать окружающим, что ты — не самый законченный негодяй. Ты ведь живешь среди людей и тебе надо как-то с ними ладить. Обокрасть жену и ребенка — это так естественно. Так для всех близко и понятно.

Только благодаря заступничеству Маркофьева, который все так замечательно обустроил, что про эту кражу узнали сослуживцы, отношение их ко мне немного смягчилось. Им стало ясно, что ничто человеческое мне не чуждо.

Но сам-то я понимал: это с их стороны — аванс, мне еще рано почивать на лаврах и носить высокое звание «венец природы».

Ну, а теперь я вас спрошу: что есть человек и что это значит: поступать по-человечески и не по-человечески, или, иначе говоря — что за существо называется человеком и каковы его характерные, только ему присущие черты и особенности?

Довольно быстро я пришел к выводу: вести себя по-человечески — значит: врать, подличать, хамить, воровать, убивать, ну, и так далее, список может быть продолжен. Вести себя не по-человечески — не делать всего этого. Характерными признаками человека являются перечисленные действия, нехарактерными чертами — честность, смелость, порядочность.

ЧЕЛОВЕК МОЖЕТ ВСЕ — вот к какому выводу я пришел.

И я вам скажу по секрету: я порой стесняюсь быть человеком.

Примечание. Ну, а если вы мните ценностью любовь и дружбу, почитаете родителей, храните верность анахронизмам, от которых Люди с большой буквы избавляются в самом начале жизненного пути, — я вынужден просить вас вновь проштудировать мой Учебник, начиная с первых его страниц, иначе заключительные главы не будут восприняты вами правильно и оценены по достоинству.

* ЕСЛИ ОДНОГО УМНОГО ОКРУЖАЕТ СООБЩЕСТВО И СОДРУЖЕСТВО ГЛУПЦОВ, ПОДЛЕЦОВ И НЕГОДЯЕВ, ТО, КОНЕЧНО, ДЛЯ НИХ ОН БУДЕТ ДУРАКОМ, ИДИОТОМ И ПОДЛЕЦОМ.

Они искренне будут считать его таковым, поскольку он не такой, как они. А ведь не может же быть, чтобы большинство было плохим, а жалкий одиночка, один из всех — хорошим. Нет, такое невозможно.

Ну, а уж если они понимают, кто они такие, то, тем более, никогда не признаются в этом друг другу, а станут шельмовать несчастного отщепенца с утроенной силой, называя его между собой и перед другими — мерзавцем и кретином, так что он и в самом деле поверит, что они-то и есть светочи и кристальные люди, а он — среди них — уродец и замарашка, не достойный их внимания и высокого общества, где вращаются только избранные…

Чем больше я над этим думал, тем ясней понимал, что САМАЯ ВЫИГРЫШНАЯ И САМАЯ ЛУЧШАЯ РОЛЬ ВСЕГДА И ВЕЗДЕ — РОЛЬ ДУРАКА. Большая редкость и удача ее получить, хотя почти всегда она вакантна, ибо в почете другие, более престижные роли: умного, мудрого, впередсмотрящего, удачливого — героя и вождя, интеллектуала и супермена…

* ДОРОГИЕ МОИ ДУРАКИ! НИКОГДА НЕ РАССТАВАЙТЕСЬ С ДОСТАВШЕЙСЯ ВАМ РОЛЬЮ. В НЕЙ — ВАШЕ СЧАСТЬЕ. ДУРАКИ! Я ЛЮБЛЮ ВАС! БУДЬТЕ БДИТЕЛЬНЫ!