Ученик орла

В чём дело?

Сидит другой раз человек, пилит, строгает, проволочки прилаживает — словом, мудрит. Спросят его:

— Что делаешь?

— Изобретаю, — ответит и назовёт какую-нибудь необыкновенную вещь.

Тут уж непременно его на смех поднимут:

— Тоже изобретатель, Эдисон доморощенный!

А по-моему, зря зубоскалят. Это хорошо, когда человеку неспокойно живётся, когда в голове у него тревожные мысли бродяг. Бывает, из пустяка такая штука получается — и во сне не приснится.

Помню, предстояло мне облетать только что вышедшую из ремонта «Чайку», один из лучших истребителей довоенного времени.

Машину выкатили из ангара, долго осматривали, пробовали на земле. Наконец ведущий инженер сказал: Всё в порядке, можно лететь.

Я надел парашют, поудобнее уселся в кабине и запустил мотор. Ожили стрелки приборов. Винт сверкнул серебристым диском и потерял свои очертания.

Не торопясь менял я режимы мотора, прислушивался к его голосу — всё как будто обстояло нормально. Тогда, сбавив газ, я покачал ручкой управления, передёрнул педалями — рули отклонялись исправно. Больше у меня не оставалось вопросов ни к двигателю, ни к самолёту.

Механики убрали колодки из-под колес, и я порулил к взлётной дорожке.

Разбег. Взлёт.

Быстро увеличилась скорость, и вместе с ней в моторе зазвучала незнакомая, всё нарастающая посторонняя нота. Взгляд метнулся к приборам, руки убрали шасси, на всякий случай подвернули машину поближе к лётному полю. Всё это произошло мгновенно, здесь действовал инстинкт лётчика — автоматические навыки. А сознание было занято другим: что с мотором?

Но всё шло нормально. Самолёт брал высоту, скорость не падала, и двигатель тянул прекрасно. На двух с половиной тысячах метров я стал переводить машину в горизонтальный полёт — «Чайка» заплакала. Да-да, в этом нет никакого преувеличения: она плакала протяжно и жалобно.

Самый смелый, самый опытный человек теряет в себе уверенность, когда не видит, не сознаёт, откуда исходит опасность. Что-либо понять в этом полёте мне было действительно трудно: приборы не показывали никаких особых отклонений, не вызывала подозрений и обшивка, и всё же машина плакала. Стоило убрать газ — странный звук исчезал на время, но, как только «Чайка» переходила в планирование, она снова начинала стонать.

Росла скорость, и стон превращался в свист, делался всё пронзительней, он резал барабанные перепонки, бил по нервам.

Я решил сесть.

Снижаюсь, разглядываю ярко-зелёное лётное поле; оно кажется совсем плоским и очень чистым. На границе аэродрома группками толпится народ, у здания авиамастерских тоже людно. А это ещё что такое? К посадочной полосе мчится пожарная машина, за ней санитарный автобус. Что могло послужить причиной такому волнению на аэродроме? Недоумевая, я сел. Пробежав по травянистому грунту, «Чайка» остановилась.

Первым на своем автобусе подъехал доктор, славный старик, провожавший нас в каждый полёт. Он был великим «болельщиком» авиации и, хотя в жизни не сделал, кажется, ни одного полёта, каждый наш успех или неудачу переживал, как своё личное счастье или горе.

— Ну что? Всё в порядке? — озабоченно спросил он, порываясь тут же прощупать мне пульс.

Не успел я ответить доктору, на меня накинулся инженер:

— Что случилось?

Машину окружили встревоженные люди, все наперебой атаковали меня вопросами: что, как, почему?

Положение становилось просто глупым, тем более что сам я решительно не понимал, что же такое могло случиться.

— Дайте из кабины выбраться, чёрт вас дери! — закричал я. — Да не все сразу на плоскости лезьте — обшивку поцарапаете!

Спрыгнув на землю, я огляделся: среди всех взволнованных, возбуждённых лиц мне сразу бросилась в глаза единственная довольная физиономия. Радовался мой оружейник Иван Павлов, молодой парнишка, прирождённый изобретатель. Он решительно не мог скрыть своего удовольствия.

Я знал об электрических ходиках Ивана Павлова, видел его универсальную мотопомпу, при помощи которой можно было направлять самолёт горючим, поливать огород, устраивать душ и вообще широчайшим образом внедрять гидромеханизацию в технику и быт. Я знал, что у этого парня вечно чешутся руки на всякие выдумки и затеи. Неудивительно поэтому, что радостное лицо оружейника заставило меня насторожиться.

Павлов подошёл к плоскости и, хитро улыбаясь, стал отвязывать от бомбодержателя обыкновенную консервную банку с продырявленным, точно решето, дном.

Не надо глубоко изучать акустику, чтобы понять, почему выла, плакала и свистела в полёте «Чайка».

Признаюсь, прежде всего мне захотелось надрать уши дерзкому мальчишке, но он успел сказать несколько слов, прежде чем я осуществил свое намерение. И эти слова остановили меня.

— Вот, товарищ майор, такие бы втулочки на бомбы поставить! Видали, как на мораль действуют? Весь аэродром переполошился. Пожарники тревогу ударили, из парикмахерской клиенты в мыле повыскакивали… Вы не сердитесь, что я без спросу подвесил. Небось со спросом не разрешили бы — верно?..

Про втулки Ивана Павлова я не раз вспоминал во время войны, да и вы, наверно, с ними знакомы, а ведь поначалу казалось — ерунда, одно баловство.

Да, друзья, думать надо!

И ещё скажу: не спешите никогда заключать — мелочь, чепуха, да и только. Мелочь мелочи — рознь.