Чад, погруженный в свои мысли, ехал в экипаже по оживленным в этот час улицам Сент-Джеймса и Мэйфэйра. Он был полностью поглощен потрясшим его открытием. Господи, как он мог быть таким тупым — таким непростительно слепым? Его мысли поплыли назад сквозь годы, к той минуте, когда он понял, что его жизнь была отравлена, сломана мерзкой, чудовищной ложью. Когда слухи впервые достигли его ушей, он был потрясен и просто не мог поверить. Позже к боли добавились гнев и чувство унижения. Даже когда его худшие опасения подтвердились и Лайза отвернулась от него, он проклял свою судьбу и не пытался бороться. Будучи сильным и умным, он все же был мало знаком с изобретательной человеческой подлостью и надеялся, что все разрешится само собой, хотя и понимал, какую власть могут иметь самые нелепые слухи. Вздорная ложь, щекотавшие нервы праздных бездельников грязные домыслы передавались из уст в уста, зловещий шепот опутывал его невидимыми нитями — пока, в один черный день, они не соткались в липкую паутину, прочную, как сеть. Он ведь видел, как точно так же попадались в нее и другие, как их жизнь была сломана одним-единственным омерзительным, безжалостным слухом, похожим на те, что изуродовали и его жизнь. Он всегда знал, что стал жертвой такой же подлости. Но никогда до сегодняшнего дня он не понимал механизма происходящего, обеспечивающего стопроцентный — успех такой бессовестной травле.
И Лайза тоже… Он закрыл глаза, и эта голая схема предстала перед его взором, как сложившиеся наконец воедино кусочки мозаики. Господи, каким же он был дураком! Конечно, он рассвирепел и был разочарован, что не получил повышения, но почему-то он верил, что для Лайзы это не будет иметь никакого значения. Для его Лайзы, чьи сапфировые глаза и безыскусная красота похитили его сердце, а ум и живость воображения и такая желанная для него любовь взяли в сладкий плен его душу.
Как долго она верила в него, страстно сопротивляясь осаждавшим их слухам! Но он с замиранием сердца и болью видел, как доверие ее пошатнулось, стало слабеть. Ее вера в него умерла, решил он, а значит, умерла и любовь. Иначе почему… как же она могла отвернуться от него тем страшным вечером?
Но только теперь он понял, что Лайза не просто слушала сплетни. Яд насильно вливали ей в уши, искусно, умно, зловеще-прицельно. Может, он был слишком резок, безжалостен с ней? Ведь она была такой наивной, а он покинул ее…
Теперь у Чада не осталось ни малейших сомнений, что его крах был тщательно спланирован, как не было сомнения в том, кто снабдил болтунов пищей для их жалких, праздных мозгов. И теперь, похоже, его враг готовится нанести новый удар.
Когда Чад подходил к двери своего дома, на губах его дрожала улыбка. Какое счастье, что теперь он не неопытный юноша, не умеющий противостоять своим недругам.
Весь оставшийся день Чад был задумчив, и позже, когда ему нужно было переодеться к обеду, Джему пришлось дважды окликнуть его, чтобы привлечь внимание хозяина.
К удивлению Чада, Джем Дженуари легко освоился в его доме. Молодой человек быстро подружился с Рави Чандом, и вскоре Чад уже не раз слышал, как оба они непринужденно болтали на смеси пиджин-инглиш и воровского жаргона.
Но самым приятным открытием было то, думал Чад, что заявление Джема о знакомстве с укладом жизни джентльмена не было праздным хвастовством. Ботинки его хозяина были вычищены просто до блеска, а шейные платки можно было назвать смело произведением искусства — они были тщательно выстираны, накрахмалены и выглажены и имели такой щегольской вид, что Чад их подчас просто не узнавал. Сюртуки и панталоны словно по волшебству были тоже всегда свежевыглажены, и даже самый придирчивый модник не нашел бы, к чему придраться.
Чад взял из рук Джема свой любимый жилет, который тот предложил ему.
— Спасибо, Джем, но сегодня вечеринка будет поскромнее. Не думаю, что она требует расшитого атласа. Что-нибудь попроще, я так полагаю.
Джем покачал головой:
— Может, вам надо сегодня быть построже, хозяин? Пусть они рты поразевают. Знай наших!
Чад удивленно обернулся к Джему:
— О чем это ты? Ты думаешь, я должен… м-м… упрочить свой статус?
— Нет, — ответил тот, — но… — Его новоиспеченный слуга замолк, застыв на месте.
— Что такое, Джем? — взгляд Чада стал зорче. — К чему ты клонишь?
На этот раз Джем сделал неловкое движение, словно чувствуя себя неуютно.
— Ничего. Вовсе ничего. Просто я… э-э… так, ерунда… я сболтнул своим дружкам, что теперь у вас на службе. Они просто обалдели. Они — парни ушлые, и ушки у них на макушке. Сказали — болтают тут всякое… То-се… Кто-то, видимо, с дуба упал, раз такое несет…
— То-се? Ты имеешь в виду сплетни?
— Ну, можно и так назвать… Конечно, я-то не верю, но что есть, то есть…
Чад принужденно улыбнулся:
— А почему ты этому не веришь? В конце концов, ты меня плохо знаешь.
Какое-то время Джем пристально смотрел на него.
— Хозяин, — сказал он наконец. — Я шатался по закоулкам Лондона не один год, и я все еще жив.
Чад вопросительно поднял брови. Джем шмыгнул носом.
— Я, слышь, вот что хочу сказать: малый долго не протянет, если нюхом не чует, что к чему. Я давненько научился отличать стоящего парня от всякой дешевки, даже если и ходят разные слушки.
Чад почувствовал, что странным образом тронут этими словами. Он протянул руку и позвонил в колокольчик, висевший над его туалетным столиком. Почти мгновенно в дверях появился Рави Чанд. Чад предложил ему сесть на канапе у камина, а Джему — присоединиться к нему. Устроившись в ближайшем к ним кресле, он медленно заговорил:
— Рави Чанд, Джем только что рассказал мне одну историю, которая кажется мне очень любопытной. Кажется, он слышал кое-какие не совсем приятные слухи о твоем хозяине.
Рави Чанд бросил долгий косой взгляд на новоиспеченного лакея, прежде чем перенести свое внимание на Чада. После минутного колебания он ответил:
— Должен я понимать, что это опять те же самые вредные слухи, которые выгнали вас в Индию?
Джем обернулся и изумленно посмотрел на индийца.
— А ты, приятель, до сих пор темнил — скрывал, что болтаешь на английском высшего сорта.
Рави Чанд милостиво улыбнулся, и его зубы блеснули белоснежной искрой на фоне кожи цвета бронзы.
— Я обнаружил, что англичане вовсе не ждут, что на их языке будут правильно говорить иностранцы, хотя до сих пор не могу понять, зачем они так упорно насаждают свой язык в стране, где являются пришельцами? Требуют безупречного английского? По-видимому, они сами видят, что это противоречие неразрешимо. С другой стороны, они явно получают почти детское удовольствие от несовершенства произношения, когда не англичане пытаются говорить по-английски, смешно коверкая слова. Будучи по природе великодушным, я просто не хочу обмануть их ожидания и испортить им удовольствие.
Джем ничего не ответил, он просто смотрел ошалело на Рави Чанда, словно у великана выросла еще одна голова или что-то в этом роде, пока Чад не заговорил:
— Уверен, вы согласитесь, мистер Дженуари, что употребление — или неупотребление — определенной формы языка может служить разнообразным целям.
Джем выпрямился на стуле и ответил на усмешку Чада каменно-твердым взглядом.
— Я хочу спросить, — продолжил задумчиво Чад, — могли бы вы — или кто-то из вас двоих — оказать мне некую услугу?
— А как же! Если мы только на что-либо сгодимся. Думаю, это не будет противозаконным. Вы не хотите, чтобы удавили кого-нибудь полотенцем в постели, да, хозяин?
— Нет, ничего похожего — и я хорошо заплачу. Все, что нужно сделать вам или вашим приятелям, — это просто понаблюдать за одним моим знакомым джентльменом. Его зовут Джайлз Дэвентри.
При этом имени что-то странное промелькнуло на лице Джема. Он отвернулся и встал, чтобы повесить отвергнутый жилет в шкаф.
— Этот малый Дэвентри строит вам козни, хозяин? — спросил он, все еще смотря на злополучный жилет.
— Я не совсем уверен, но сильно подозреваю, что он — не из числа моих доброжелателей. А что касается слухов, я буду вынужден принять контрмеры, но пока я хочу выяснить источник сплетен. Уверен, Рави Чанд поможет всем, чем только сможет.
Бронзовокожий великан встал и улыбнулся Джему утвердительной улыбкой. Новый лакей хихикнул:
— Ты слишком «незаметный», чтобы следить, но пригодишься, если придется туго.
Он проводил взглядом Рави Чанда, который уже величаво покидал комнату, а потом отправился к шкафу, чтобы достать другой жилет и представить его на суд Чада. Получив утвердительный кивок, он надел его на плечи хозяина. Покончив с одеванием, он отошел в сторону и взглянул с восхищением на то, что у него получилось.
— Здорово, сэр! Комар носа не подточит.
Чад скромно улыбнулся своему отражению в зеркале и, взяв перчатки и шляпу, вышел из комнаты.
Через несколько дней после разговора с Джемом Дженуари Чад стоял вместе с леди Чарити Рашлейк в центре знаменитого Египетского зала на Пиккадилли, глядя на мерцавший в мягком свете древний саркофаг у стены.
— Как я позволил вам уговорить себя? — сердито спросил он.
— Но мне так хотелось посмотреть выставку, — ответила безмятежно Чарити. — Никто ни о чем другом просто не говорит, вы знаете, — и я подумала… вы ведь так интересуетесь искусством, и, может, вам тоже будет интересно взглянуть. — Она взяла его под руку и повела к ступенькам, которые поднимались из центра первого этажа. — Я знаю, вы будете просто в восторге.
Чад остановился, подозрительно глядя на нее.
— С каких это пор вы так любите искусство древности, миледи?
— Ну как же, с тех самых пор, как это стало модно, — ответила она с вызывающим смехом и дернула его за рукав, потянув наверх. — Пожалуйста, пойдемте.
За ними устало шла Пегги, ее горничная, и, когда они поднялись наверх, Пегги с облегчением опустилась на ближайшую скамейку, неподалеку от своей неугомонной хозяйки.
— Вон там, — воскликнула Чарити, указывая на маленькие глиняные таблички, выставленные на ближайшей полке. — Видите на них картуш? В каталоге написано, что это именные таблички фараонов.
Чад заметил, что, пока Чарити говорила, глаза ее обегали зал, словно она кого-то искала.
Вдруг она перестала озираться по сторонам, и щеки ее залила розовая краска.
— О-о! — вскричала Чарити искренне. — Вон Джон Вэстон. Интересно, что он тут делает?
Отпустив рукав Чада, она быстро ускользнула через зал на противоположную сторону, где стоял молодой человек.
Чад подавил понимающий смешок. Вон оно что! Все задумано как нельзя лучше. Очевидно, на сегодня ему была отведена роль дуэньи — сопровождать для приличия влюбленных. Вздохнув, он пошел вслед за ней, а когда приблизился к молодым людям, Чарити обернулась с сияющей улыбкой.
— Чад, вы знакомы с мистером Вэстоном? Мистер Вэстон экспериментирует с культурными растениями. Он провел со мной уже несколько захватывающих просветительных бесед на эту тему.
Она бросила полный надежды взгляд на Чада, и тот улыбнулся и выразил ей благодарность за то, что с ее помощью имеет возможность познакомиться с мистером Вэстоном.
Джон Вэстон покраснел и пробормотал нечто нечленораздельное, после чего наступило всеобщее неловкое молчание.
— Если вы хотите поподробнее осмотреть выставку, Чад, — сказала Чарити со смущенной улыбкой, — вам нет необходимости ждать нас. Я чувствую, что немного устала, и хотела бы ненадолго присесть. Я уверена, Дж… мистер Вэстон составит мне компанию.
Румянец Джона стал еще гуще.
— О да. Я… с огромным удовольствием, леди Чарити.
— В этом нет необходимости, — ответил любезно Чад. — Я заметил тут неподалеку скамейку, которая вместит нас всех.
Жаркий румянец полностью залил щеки Чарити, и глаза ее сверкнули.
— Полагаю, вы подумали, что я привела вас сюда специально, — выпалила она Чаду. — Вы думаете, что у нас с Джоном здесь свидание.
Джон протестующе поднял руку:
— Послушайте, Чарити. По-моему, не следует так говорить с мистером Локриджем.
— В самом деле, — ответил Чад, не реагируя на его слова. — Как мне кажется, вы назначили здесь встречу, не подумав о чувствах мистера Вэстона на этот счет. — Он обернулся к Джону. — На вашем месте я бы хорошенько подумал — продолжать ли в дальнейшем знакомство с юной мисс Маккиавелли. Она может навлечь на вас немало неприятностей.
— Ну знаете! — почти задохнулась Чарити и уже было открыла — рот, чтобы произнести резкую отповедь, но быстро закрыла его, потому что Чад одарил ее таким взглядом, от которого обычно младшие клерки прилипали к своему месту.
— И если вы думаете, юная леди, что я позволю послушно вовлечь себя в ваши планы, то сильно ошибаетесь. Я дам вам пять минут на ваши любимые сельскохозяйственные разговоры с мистером Вэстоном, а потом отвезу вас домой.
— Чад!
Это вырвалось как крик мольбы, и стоявший рядом с ней Джон сделал неловкое движение, казалось, он не знал, должен ли он ободряюще взять Чарити за руку или обидеться, а может, то и другое вместе.
— Мы вовсе не хотим вести себя нечестным и недостойным образом, — проговорил наконец он, и на Чада произвели впечатление юношеское достоинство и прямота молодого человека. — Но нам так трудно видеться друг с другом. Леди Бернселл и сестра Чарити, леди Элизабет, хотя и не выставили меня впрямую из дома, но…
— Но они так не одобряют и даже смотрят косо. Просто потому, что Джон — не виконт и не богат. Это несправедливо. Это неправильно! — почти закричала Чарити.
Против своей воли Чад улыбнулся.
— Я понимаю, — мягко сказал он. — Я сам был в вашем возрасте — и влюблен, и у меня отличная память. И я, — добавил он, — был бы рад вашей помолвке. Но я тем не менее не могу участвовать в том, что, согласитесь, можно назвать явным обманом вашей сестры и вашей матери.
— Да, но… — воскликнула Чарити.
— О-о, но вы ведь понимаете… — сказал Джон с явной болью и мукой в голосе.
— Обманом, — твердо повторил Чад. Он повернулся к Чарити. — Вы должны понимать, что я не могу участвовать в затее, которая может причинить боль вашей сестре. Я могу быть не согласен с ее точкой зрения в этом вопросе, но именно она и ваша мать официально держат в своих руках ваше будущее.
Чарити крепко сжала губы. Она ничего не ответила, но в сверкавших глазах можно было ясно прочесть ее мысли.
— Только не подумайте, — продолжал Чад с поднятой рукой, — что я противник вашей помолвки. Обещаю вам сделать все, что в моих силах, чтобы уговорить Лайзу смотреть более благосклонно на мистера Вэстона.
Этим Чарити пришлось удовлетвориться. Чад пригласил обоих на чай в ближайшую кондитерскую, и остаток дня прошел в полном согласии. Большинство своих слов Чарити обращала к юному агроному, слушая с лестным вниманием рассказы вышеозначенного джентльмена о его работе.
— Дело в том, — говорил он серьезно, — что численность населения Англии возрастает, а земли, пригодные для выращивания урожая, сокращаются. И поэтому я верю, что крайне важно повышать урожайность путем селекции семян и других усовершенствований.
Чада забавляло то, что Чарити сидела буквально на краешке стула, впитывая в себя слова Джона с напряженным вниманием.
— Вы видите? — воскликнула она, обращаясь на этот раз к Чаду но не отрывая взгляда от своего обожаемого объекта. — Я же вам говорила, что он — умница!
— Я начинаю думать, что вы были правы, — ответил Чад задумчиво. — Расскажите мне, — спросил он теперь уже Джона, — об этой вашей кормовой свекле.
Вернувшись с Чарити назад на Беркли-сквер часом или двумя позже, он опять завел с ней разговор о происшедшем.
— Я имел в виду то, что сказал, моя дорогая.
Он улыбнулся, глядя в ее встревоженные глаза.
— Я не буду участвовать в ваших планах и прошу, чтобы вы обещали, что не будете вовлекать в них никого другого.
Выражение лица Чарити было отчаянным.
— Чад, я люблю Джона, — она сказала это просто, но с трогающей сердце уверенностью.
— Понимаю. Тогда вы думаете выйти за него замуж, да?
Она опустила глаза и стиснула свой ридикюль.
— Он не просил меня об этом. В сущности, — она подняла голову, — он вообще мне ни в чем не признался. Но я знаю — он отвечает мне взаимностью. Лишь благородство души удерживает его от того, чтобы открыть свое сердце.
Чад счел нужным многозначительно кашлянуть.
— Потому что, — продолжила Чарити, — он чувствует, что его происхождение вряд ли респектабельно и что он небогат и на него нельзя возлагать блестящие надежды. Что он не стоит меня. Вы когда-нибудь слышали подобную чепуху?
— Никогда, — ответил Чад уверенно.
Она долго смотрела на него, а потом невольно улыбнулась.
— Да, я поняла, что вы подумали. Наверное, я не могу клясть Лайзу за беспокойство обо мне, но… разве вы сами не видите? Джон, он… он… он — чудесный. И ужасно умный. Некоторые его эксперименты были очень удачными. У его родителей поместье в Йоркшире, и они выращивают там новые сорта льна — вот уже два года.
Чад наморщил лоб:
— Лен не считается основной культурой в этой стране — он быстро зарастает сорняками и не имеет такого значения, как зерно, употребляемое в пищу.
— О-о, но Джон вывел новый сорт, успешно противостоящий сорнякам и исключительно питательный. Особенно он хорош для молодых бычков.
Брови Чада приподнялись.
— Ну хорошо, — ответил он задумчиво. — Это уже кое-что… Мне интересно…
Но они уже подъехали к дому Рашлейков, и Чад не докончил свою фразу. Он вышел из экипажа и помог Чарити спуститься на землю.
— Вы зайдете к нам? — спросила Чарити. — Или, поскольку довольно поздно, вы захотите остаться на обед?
Чад усмехнулся.
— Думаю, ваша сестра может быть иного мнения. И кроме того, — поспешно добавил он, — у меня есть кое-какие планы на вечер. Я прямо-таки и не знаю, как вас благодарить за чудесный день, и должен признаться: вы дали мне пищу для размышлений.
Прежде чем отправиться к себе домой, он проводил Чарити до дверей и откланялся, изящным жестом сняв шляпу.