Удар бумеранга

Глава 11

В международном вагоне Резунов разместился с каким-то пожилым человеком лет семидесяти, который почти все время спал. А Гуртуев и Дронго оказались в одном купе. Вечером, когда проводник принес чай, Резунов заглянул к ним.

– По-моему, вы произвели впечатление на Салимова, – сказал он. – Полковник так и не понял, почему мы так смеялись над его словами.

– И хорошо, что не понял, – ответил Дронго. – Когда о сыщике знают больше, чем нужно, он уже не может нормально работать, превращаясь в шоумена, а не эксперта по расследованиям.

– Надеюсь, это не скромность? – улыбаясь, уточнил Гуртуев.

– Нет, скорее рационализм чистой воды.

– Давайте поговорим о наших делах. – Казбек Измайлович сразу стал серьезным. – Вы очень верно определили его возможный психотип. Судя по всему, он тщательно готовит свои операции. И будет так же готовить их впредь. Он должен производить благоприятное впечатление на женщин, внушать доверие, быть хорошо одетым, обладать приятными манерами. У него наверняка мягкий баритон, который так нравится женщинам. Нужно было уточнить, какой голос у звонившего в приемную, жаль, что не подумали.

– Да, жаль, – признался Дронго, – но дело в том, что она, забыв о том разговоре, навряд ли вспомнила бы его голос, и я просто побоялся уточнять детали.

– Правильно, – согласился Гуртуев. – И насчет чердака я абсолютно уверен, что вы правы. Не знаю пока, каким образом он ее заманил, но насилие произошло явно не на чердаке. Он перенес ее туда уже позже и разбросал там одежду. Местные следователи ничего не нашли, так как прошло достаточно много времени.

– Вы говорили только о двух областях, – напомнил Резунов, – а сейчас выясняется, что он совершает убийства и в соседних областях. Если преступник путешествует почти по всей стране, как его вычислить?

– Путешествовать он может, – мрачно произнес Казбек Измайлович, – но жить должен в определенном месте. После осмотра места происшествия в Челябинске мы вернемся в Москву и начнем работу по составлению более точного психотипа этого убийцы.

– За двадцать минут до телефонного звонка прибыл поезд из Москвы, – напомнил Резунов. – Может, он как раз на нем и приехал?

– Безусловно, – согласился Гуртуев, – только расспрашивать проводников уже поздно. Они наверняка не вспомнят своего пассажира, слишком много времени прошло. Нужно было проводить опрос сразу, буквально на следующий день.

– Ее нашли не на следующий день, – заметил Резунов.

– Понимаю. Поэтому и упустили время. А он мог сесть в московский поезд, проходивший через другие, соседние области. Полагаю, он так и сделал.

– И вы уверены, что подобных преступлений больше не произойдет? – недоверчиво спросил Резунов.

– Отнюдь, – ответил Гуртуев. – Более того… Если хотите честный ответ, он наверняка будет продолжать. Это неизбежно…

– Я бы расстреливал таких типов! – зло проговорил полковник. – Их нельзя оставлять в живых!

– Вот поэтому у нас ничего не получается, – вздохнул профессор. – Общество не готово рассматривать эти проблемы с точки зрения психологии, криминалистики и медицины, вместе взятых. Мы всегда требуем обязательного возмездия. «Око за око, зуб за зуб», как в древности. Нужно наконец понять, какой сбой происходит в механизме воспитания подростка, чтобы лечить таких людей, а не убивать.

– Об этом расскажите матери убитой, – посоветовал Резунов, – или детям женщины, которую задушил и изнасиловал маньяк. Можете себе представить чувства этих матерей и детей? Хорошо, что у Татьяны их не было. А вот у погибшей в Челябинске осталась дочь.

– Конечно, это ужасно. Я много работал с родственниками подобных жертв. Очень тяжело. Дело даже не в том, что они теряют своих близких и родных. В конце концов, даже к такой трагедии человек со временем привыкает. Но мысль о возможных мучениях перед смертью и тех страданиях, которые были причинены родственникам, вызывает у большинства людей чувство гнева, бессилия, ненависти, мести, опустошенности, злобы, даже депрессии.

– Вот видите, – вздохнул Резунов. – А вы говорите – изучать и лечить. Предположим, что вы вылечили такого. Что потом с ним делать? Отпустить? Давайте на минуту представим, что действительно нашелся «сбой в его механизме», как вы выразились. И даже смогли его вылечить. Что дальше? Он выйдет на свободу, где его ждут озверевшие родственники убитых им людей? Представляете, какую охоту они на него объявят?

– Значит, лучше казнить их по судебному приговору и даже не пытаться понять, что именно происходит?

– Сейчас не казнят, – напомнил полковник, – в крайнем случае дают пожизненное, поэтому можете изучать этих типов сколько угодно, пока они не умрут в своих камерах.

– Начнем с того, что к приговоренным на пожизненное заключение практически никого не пускают, – заметил Гуртуев. – Считается, что подобные исследования отвлекают их от осознания тяжести своих преступлений и каким-то образом скрашивают их существование. И руководство подобных заведений крайне негативно относится к тому, чтобы к ним кто-то приходил, особенно ученые. Об этом всем известно. Будем откровенны. Наши тюрьмы и колонии для приговоренных к пожизненному сроку – это места, где заняты планомерным умерщвлением своих подопечных. Именно так обстоят дела. К сожалению, статистику по таким заключенным нам просто не разрешают публиковать. А средняя продолжительность их жизни не превышает десяти лет. И это предельный максимум.

– А вы считаете, что государство должно кормить этих сволочей еще лет по двадцать пять? – поинтересовался Резунов. – Знаете, какая мразь там сидит? Только не говорите о судебных или следственных ошибках! Типичный довод в любом споре. Ошибки, безусловно, бывают, но на одного ошибочно обвиненного приходятся тысячи действительно виноватых. Тех, кто просто должен умирать в этих заведениях или никогда оттуда не выходить.

– Легко рассуждать, когда речь идет о чужом человеке. А если бы вы сами оказались на месте этой «ошибки»? Или ваш близкий человек? Мы как раз едем в Челябинск, где ваши коллеги довольно быстро «нашли» убийцу и его напарника, даже заставили сознаться. Представляете, каким образом выбивались показания, что они согласились на подобные признания?

– Знаю, – угрюмо согласился Резунов. – Но как иначе получить признание? В конце концов все же выяснилось и их отпустили.

– А если бы случайно их группы крови совпали? Их приговорили бы к пожизненному?

– Я вас не совсем понимаю, Казбек Измайлович, – не выдержал полковник. – Вы действительно считаете, что нужно жалеть этих садистов, маньяков, убийц, а не их жертвы?

– Нет, конечно. Я очень сочувствую жертвам и их родственникам, но считаю, что в интересах общества необходимо более детальное изучение всех этих преступлений и прежде всего самих преступников. Вы знаете, я поспорил с одним своим коллегой, когда арестовали небезызвестного Салмана Радуева. Я был убежден, что он не протянет долго, а мой коллега считал, что как раз наоборот, будет сделано все, чтобы он продержался как можно дольше, в назидание другим. Но я оказался прав. Радуев довольно быстро умер в заключении.

– А вы почему молчите? – обратился Резунов к Дронго.

– Я понимаю мотивы Казбека Измайловича, которому важно выяснить более глубоко и тщательно детали и сбои человеческой психики. Но, учитывая мой опыт в расследованиях опасных преступлений, когда не всегда сталкиваешься с лучшими образцами человеческой породы, я понимаю и ваши аргументы.

Я был в Беслане во время трагедии и видел своими глазами кладбище, где похоронены погибшие дети. Говорят, что всех нападавших уничтожили, за исключением одного, которого удалось арестовать. Возможно, и так. Это были не маньяки, не садисты, не психопаты, имеющие какие-то отклонения. Не знаю, смогли бы они выжить в тюрьме, если бы их удалось взять живыми. Боюсь, что родители штурмом взяли бы тюрьму и разорвали бы всех на куски. Ведь погибло столько детей. Я до сих пор считаю, что виноваты обе стороны. Безусловно, те, кто планировал захват школы и минировал зал. Но виноваты и те, кто принимал решение о бездарном штурме, в ходе которого оказалось столько жертв.

– Вы не ответили на мой вопрос, – упрямо настаивал Резунов. – Что делать с теми, кого некоторые врачи считают психопатами, а общество – патологическими убийцами?

– Легче всего ответить, что их нужно уничтожать, – задумчиво произнес Дронго. – Но, может, прав и Казбек Измайлович. Их нужно изучать, чтобы постараться хотя бы понять логику и мотивацию их поступков. Иначе мы всегда будем опаздывать. Находить трупы женщин и детей, искать возможных преступников, ловить их, отправлять в тюрьму на пожизненное заключение и считать свою миссию успешно завершенной, до того момента, пока не появится новый преступник.

Резунов пожал плечами, видимо, ответ его все-таки не устроил.

Уже ночью, когда они легли спать и выключили свет, Казбек Измайлович неожиданно спросил Дронго:

– Вы не спите?

– Нет, – открыл тот глаза.

– Можно задать вам один вопрос?

– Конечно.

– Что движет вами во время ваших расследований? Только откровенно. Что это – гимнастика для ума, азарт охотника, пытающегося загнать жертву, чувство профессионала, хорошо исполняющего свою работу? Или вы верите в некую миссию?

– Не верю, – ответил Дронго. – И сам часто задаю себе этот вопрос. Чувство справедливости, возможно, но только не охотничий азарт. Был один английский король, который сказал, что он «в ответе за всю красоту этого мира». Может, это называется как-то иначе, не знаю. Но я верю, что своими расследованиями помогаю многим людям – кроме, конечно, самих преступников.

– Чувство справедливости, – удовлетворенно проговорил Гуртуев, – хорошее чувство. А вам спасибо, что откровенно ответили на мой вопрос.

– Изучаете мой психотип? – улыбнулся Дронго. – Собираете мозаику моего характера по имени, фамилии, отчеству, дате рождения и чертам характера.

– Немного. Но это только возможный исходный материал. Конечно, больше всего на вас повлияла ваша профессия. Нельзя столько лет заниматься расследованиями тяжких преступлений и остаться прежним человеком. Вы, очевидно, изменились за последние годы. И изменились достаточно кардинально.

– В лучшую или худшую сторону? – заинтересованно спросил Дронго.

– Просто изменились. Стали мудрее, опытнее. Но наверняка жестче…

– Скорее стал мизантропом, – заметил Дронго, – чувствую, что перестаю любить людей. Когда знаешь слишком много об их недостатках, трудно любить все человечество, а иногда даже его отдельных представителей.

– Неправда, – возразил Гуртуев. – Конечно, вы не романтик и не мечтатель, иначе просто нельзя. Вы – прагматик, достаточно эгоцентричный, рациональный, где-то циничный, я бы даже сказал, жесткий скептик. Я слышал, что у вас есть семья, но вы живете один, а они где-то за границей. Извините, что задаю такие личные вопросы. Это тоже правда?

– Да, боюсь подставлять их под свои расследования. Если они будут рядом, я стану слишком зависим от различного рода внешних обстоятельств.

– Не только поэтому. Вам просто удобнее одному. Одиночество – ваш путь. Не потому, что у вас нет напарников и друзей. И не потому, что вы не любите свою семью. Одиночество – это путь самых мудрых, понимающих все несовершенство нашего мира и несовершенство человеческой породы. Вы, как никто другой в этом мире, умеете замечать недостатки, ошибки и промахи обычных людей. Но не прощаете и не принимаете их, уже даже не осуждаете. За годы расследований вы выработали свой особый взгляд. Хорошо чувствуете людей и понимаете мотивы их поступков. А это почти взгляд дьявола. Простите, что так говорю.

– Странно. Много лет назад мне сказали, что я сражаюсь на стороне Бога, – тихо проговорил Дронго.

– Так и есть, – ответил Гуртуев так эмоционально, что даже приподнялся. – Конечно, вы сражаетесь на стороне Бога, ведь вы выступаете в защиту обычных людей против преступников. Но я сказал не про ваши расследования, а про ваш взгляд. Не забывайте, что Дьявол – это всего лишь падший Ангел. А значит, тоже творение Создателя. Я объясню свои слова. Взгляд Бога – это всепрощающий взгляд. Для этого нужно иметь невероятный запас доброты, терпения и сочувствия к людям. А взгляд Дьявола – всепонимающий, но не прощающий. Для того чтобы понимать, необходимо четко осознавать несовершенства человеческой натуры как таковой. Мы в основном оперируем терминами «материнский» и «отцовский» взгляд, хотя название не суть важно. Например, у нашего друга полковника Резунова явно «отцовский взгляд» на проблему, а не «материнский», что естественно для людей вашей профессии.

– Никогда об этом не думал, – признался Дронго. – Чем они отличаются?

– Могу привести типичный пример. Ребенок залез в шкаф и съел варенье без разрешения матери. Мудрая мать понимает, что ребенок поступил неправильно. Она отчитает его, но мягко, беззлобно и объяснит, что так нельзя поступать. Ведь, по большому счету, это варенье она сварила для него. А у матери, имеющей «отцовский взгляд» или воспитывающей ребенка без мужа, несколько иной подход. Она не просто отчитает, но и накажет ребенка, чтобы он точно знал, что так поступать нельзя. Но его уже поругали, это и есть наказание. А конкретно наказывая ребенка, вы как бы наказываете его авансом, на будущее. Чтобы он помнил о страхе подобного наказания и не нарушал больше ваших установок. Это может озлобить ребенка, особенно если наказание превышает разумные пределы. Он ведь подсознательно чувствует, что его проступок не тянет на подобную «кару». Но мать считает, что именно так правильнее воспитывать ребенка. Вот и выходит, что более мудрая мать смотрит на проблему глазами Бога, все понимая и прощая, а другая, с «отцовским взглядом», полагает, что за каждый проступок должно следовать наказание. По человеческой логике все правильно. Но это логика Дьявола. «Возлюби ближнего своего, – сказано почти во всех религиях. – Умей прощать…»

– Или «подставь другую щеку», – закончил Дронго. – В таком случае, вы абсолютно правы. У меня тоже «отцовский взгляд» на эти проблемы, как и у полковника Резунова. Я тоже считаю кару неизбежной платой за любое преступление.

– И еще, – добавил Гуртуев, – не забывайте, что каждое новое расследование делает вас более жестким и циничным, чем раньше. Это ведь тоже своеобразный «эффект бумеранга». Чем больше вы одерживаете побед, тем сложнее вам существовать в этом обществе. Победы оборачиваются проблемами, и это может сказаться на ваших отношениях с людьми в будущем.

– Вам не понравилось, как я разговаривал с Салимовым, – догадался Дронго.

– Мне не понравилось, что вы не сказали ему, кто вы такой.

– Поэтому вы уточнили, не проявил ли я скромность?

– Да. И вы обратили внимание на мой вопрос. Но это не потому, что вы считаете себя лучшим профессионалом, чем он, вам просто вообще не хотелось говорить на эту тему. Такое иногда случается с настоящими профессионалами.

Они надолго замолчали. Наконец Гуртуев не выдержал и спросил:

– Надеюсь, вы на меня не обиделись? Хотя, судя по вашему психотипу, вы не тот человек, который может обидеться на подобный анализ своего характера. Вы слишком независимый и достаточно умный человек.

– Конечно, не обиделся, – отозвался Дронго. – Я просто подумал, что вы правы. Нужно принять ваши слова к сведению и постараться немного измениться. В лучшую сторону, разумеется.

– Никто не знает, что для вас лучшая или худшая сторона, – убежденно проговорил Гуртуев, поворачиваясь лицом к стене. – Вы ведь сыщик, а не балетный критик. Каждому свое, как говорили древние.

Через некоторое время он захрапел, а Дронго еще долго лежал, даже не пытаясь заснуть.