Глава 10

Вечером, когда убили Дарси Уэллс, трое мужчин оставляли машины в угловом гараже неподалеку от ресторана «Марино» между восемью и десятью. Лейтенант Бернс решил, что лучше всего наведаться ко всем трем сегодня. Если один из них убийца, до завтра ждать нельзя. Но даже если все трое чисты, сегодня застать их легче, чем завтра утром. Завтра пятница, рабочий день, и если все трое работают, то утром можно проездить зря, разговаривать придется с теми, кто откроет дверь, а дальше — разъезжаться по рабочим адресам. Нет, лучше сегодня вечером. Ранняя пташка червяка ловит, и к тому же нерешительный всегда проигрывает. Так рассуждал лейтенант Бернс.

Пятеро детективов, составляющих три группы, предпочли бы спокойно почивать дома, а не рыскать по всему городу в поисках человека, который всего лишь может оказаться виновным.

«Виновный» — так обычно выражался Олли Уикс.

Он был шестым для ровного счета, по двое в каждой группе; и, в отличие от других, предпочитал охоту в городских джунглях вечеру в своей квартире, которая, даже по его меркам, была грязноватой. У лейтенанта Бернса были сомнения насчет формальностей, но Олли нажимал на то, что третий труп обнаружен на территории его участка и это дает ему право на участие в операции. «К тому же, — ненавязчиво заметил он, — я отыскал эти квитанции в гараже, а без них никакая автоинспекция не нашла бы имен и адресов, так что давайте покончим с этой бодягой, а, лейтенант?»

Полицейские разъехались в разные стороны около половины одиннадцатого. Карелле повезло: в напарники ему достался Олли Уикс. Сегодня Олли был одет слишком опрятно. На нем была толстая драповая куртка и охотничья шапка. Погода с заходом солнца испортилась; похоже, октябрьскому медовому месяцу пришел конец. Карелла, одетый, как и утром, озяб. Под откосом дороги они обнаружили брошенную машину без номеров. «Хорошо бы в машине была исправная печка», — подумал он. Но печка не работала.

Владелец «Мерседес-Бенц» номер 604J29 жил в двух шагах от участка. Его звали Генри Лайтел.

— Что-то знакомое, — сказал Олли. Он сидел за рулем. Карелла устроился рядом и упорно пытался привести в действие обогреватель. — А тебе как, не приходилось слышать это имя? Генри Лайтел.

— Нет. Да ладно, черт с ним, давай побыстрее.

— Вам, парни, новые машины не помешали бы, — заметил Олли.

Карелла проворчал что-то невразумительное, поднял воротник спортивной куртки и попытался натянуть его на голову.

— У меня всегда в багажнике что-нибудь теплое, — не умолкал Олли. — Вдруг похолодает или дождь пойдет. В этом городе никогда не знаешь, чего ждать.

— М-да, — процедил Карелла.

— Знаешь, что надо было сделать? Надо было взять мою машину вместо этой развалюхи. У нас в Восемьдесят третьем новенькие «меркурии» и «форды». Лейтенант всегда проверяет, когда мы возвращаемся с задания, смотри, чтобы ни царапинки. Да, у себя в Восемьдесят третьем мы жить умеем. Знакомое имя, Генри Лайтел. Может, актер?

— Ничего не могу сказать, — откликнулся Карелла.

— Лайтел, Лайтел. Точно, так кого-то зовут. Карелла воздержался от комментариев в том смысле, что уж один-то человек на самом деле носить это имя.

— Правда, «Генри» меня смущает, — продолжал Олли. — Ну-ка, напомни, куда едем.

— Холмс, 843.

— Холм — как Шерлок Холмс?

— Да.

— Если возьмем медведя, то шкура пополам, идет? — спросил Олли. — Он будет общий, то есть ваш и наш.

— Ты что, нацелился стать начальником полиции? — спросил Карелла.

— Нет, меня вполне устраивает моя работа. Но справедливость есть справедливость.

— Не замерз? — сменил тему Карелла.

— Кто, я? Ничуть. А ты?

— Я да.

— Обещали дождь.

— А что, от этого станет теплее?

— Да нет, я просто так.

Они немного помолчали.

— Мейер не говорил тебе про «Блюзы Хилл-стрит»?

— Нет.

— Ну что, надо подать на них в суд?

— Нет. А кто судиться-то будет?

— Да, я думал, мы с тобой.

— Это еще почему?

— Тебе не кажется, что «Чарли Уикс» звучит почти как «Олли Уикс»?

— Нет. «Чарли Уикс» звучит похоже на «Чарли Уикс».

— А по-моему, почти одно и то же.

— Ну, тогда «Ховард Хантер» это почти то же, что «Ивен Хантер».

— Совсем другое дело.

— Или «Артур Гитлер» почти то же, что «Адольф Гитлер».

— Тебе бы только шутки шутить. К тому же на что хочешь спорить готов, что сейчас во всем мире нет человека с таким именем. Даже в Германии. Может, когда и звали так, но они давно переменили фамилию.

— А тебе кто мешает? Если «Чарли Уикс» беспокоит тебя, сделайся Олли Джонсон или кем-нибудь еще.

— А почему бы Чарли Уиксу не сменить фамилию? И почему бы Фурилло не сменить фамилию?

— Не вижу ничего общего между Фурилло и Кареллой.

— Чего это ты такой сердитый сегодня?

— Я не сердитый, а замерз.

— Мы собираемся взять медведя в берлоге, а он злится.

— Я не уверен, что медведь в берлоге.

— Ну, а я это нюхом чую. Приехали.

Уикс пристроился рядом с грузовичком, стоявшим у тротуара напротив дома, где жил Генри Лайтел. Это было шестиэтажное кирпичное здание без привратника. Они вошли в подъезд и принялись изучать список жильцов на дверной панели.

— Так, Лайтел Г., — прочел Олли. — Квартира шесть "в". Последний этаж. Надеюсь, тут есть лифт. Так как насчет фамилии? Неужели не можешь вспомнить?

— Нет, — ответил Карелла. В подъезде было ничуть не теплее, чем на улице; тот же холодный, влажный, до костей пронизывающий воздух, который и впрямь обещает осенний дождь.

Олли нажал на кнопку звонка рядом с почтовым ящиком. Тишина. Он снова надавил на кнопку. Никакого ответа.

— Похоже, в этом притоне привратника не держат? — заметил Олли, снова присматриваясь к панели. — Точно, нет, — и наугад нажал другую кнопку. Внутренняя дверь автоматически открылась. Олли схватился за ручку и широко распахнул ее.

— Ну вот, хоть в чем-то повезло, — сказал он, направляясь к маленькому лифту в глубине холла. Он нажал кнопку вызова.

— В этих старых развалюхах лифты ползают как черномазые в августе.

— Хочешь, дам совет? — спросил Карелла.

— Да, а что такое?

— Никогда не ходи на задания с Артуром Брауном.

— Почему? А-а, ты про черномазых. Так это просто фигура речи.

— Браун, пожалуй, не согласился бы.

— Еще чего. У него хорошее чувство юмора. И к тому же, что я такого сказал? Это просто фигура речи.

— Мне не нравятся твои фигуры речи.

— Да ладно тебе, — Олли потрепал Кареллу по плечу. — И чего это ты такой сердитый сегодня, Стиви-малыш? Ведь мы на медведя идем.

— И пожалуйста, не называй меня Стиви-малыш.

— А как тебя называть? Фурилло? Ты хочешь, чтобы я называл тебя Фурилло?

— Меня зовут Стив.

— А Фурилло зовут Фрэнк. Но сержант называет его только Фрэнсисом. Может быть, тебя звать Стивеном? Эй, Стивен, хочешь я буду звать тебя Стивеном?

— Я хочу, чтобы ты звал меня Стивом.

— Ладно, Стив, пусть будет так. Тебе нравятся «Блюзы Хилл-стрит», Стив?

— Я не люблю фильмы про полицейских.

— Ну ладно, где этот чертов лифт?

— Хочешь, пойдем пешком?

— На шестой этаж? Ни за что.

Наконец лифт подошел. Детективы вошли внутрь, и Олли нажал на кнопку шестого этажа. Двери закрылись.

— С такой скоростью мы доберемся до места только во вторник, — заметил Олли.

На шестом этаже они отыскали нужную квартиру. Она была прямо напротив лифта.

— Давай-ка, подойдем с обеих сторон, — предложил Олли. — Может, наш Лайтел — костолом?

В правой руке у него уже был пистолет.

Они подошли к двери. Карелла слева, Олли справа. Олли нажал на кнопку. Внутри послышался мелодичный звук. И все. Олли нажал снова. И снова мелодия. Он прижал ухо к двери. Тишина.

— Тихо, как на кладбище, — сказал Олли. — А ну-ка, отойди.

— Зачем это?

— Сейчас высажу дверь.

— Ты не сделаешь этого, Олли.

— Кто сказал? — и Олли приготовился.

— Олли...

Удар пришелся точно в замок. Пружина соскочила и дверь отворилась внутрь. В квартире было темно.

— Есть кто? — Олли двинулся внутрь пружинистой походкой полицейского, как бы прокладывая себе путь пистолетом. — А ну-ка, зажги свет.

Карелла пошарил по стене в поисках выключателя. Раздался щелчок, и комната осветилась.

— Полиция! — заорал Олли явно в пустоту. — Прикрой меня, — бросил он Карелле и двинулся в глубь квартиры. Карелла поднял пистолет, целясь куда-то перед Олли. Олли включил свет в гостиной. Тут никого не было. На стене висела большая картина, изображавшая бегуна с номером десять на майке. Он как бы летел над дорожкой, работая руками, как крыльями. Похоже на серию фотографий, которые этот малый, Карелла забыл его имя, опубликовал в «Плейбое». В гостиную вели две двери! Обе они были закрыты. Не говоря ни слова, детективы подошли к ним. Олли — к той, что справа, Карелла — слева. И там и там были спальни, и ни там, ни там никого не было.

— Ну-ка, давай осмотримся здесь, — предложил Олли.

— Нет.

— Почему это?

— Мы даже в квартиру не имели права заходить, — пояснил Карелла.

— Но мы уже здесь, — парировал Олли. — Разве не так?

— Незаконно.

— Стив, Стив, — отечески покачал головой Олли. — Хочешь, я расскажу тебе маленькую сказку? Ты любишь сказки, Стив?

— Олли, а ведь ты играешь с Дре...

— Послушай сначала сказку, идет? Двое честных добросовестных легавых отправились как-то вечером потолковать с одним подозреваемым. Они пришли к нему в квартиру, а квартира была та самая, где мы с тобой сейчас, и знаешь, что они там обнаружили? Что какой-то воришка уже взломал замок и превратил квартиру черт знает во что. Как и полагается честным, добросовестным трудолюбивым легавым, они доложили о налете в ближайший участок и за тем отправились на боковую. Ну, как тебе сказка, Стив? Или ты не любишь сказок?

— Я люблю сказки. Хочешь, расскажу тебе одну? Она называется «Древо познания» и...

— Да-да, малыш, — перебил его Олли, явно подражая комику, — точно, точно, что-то слышал.

— Сказка эта про полицейского, который без всяких формальностей решил поискать ледоруб в коллекторе. Он довольно долго рылся в дерьме и наконец нашел этот чертов ледоруб, а на нем полно тех самых отпечатков, которые ему были нужны. Но доказательства свои он добыл незаконным путем, Олли, и окружной прокурор сказал ему, что он отведал от древа познания добра и зла и дело не приняли к слушанию, а убийца, может быть, по сей день, и даже в эту самую минуту, орудует этим ледорубом. Есть такое правило, Олли. Правило Древа Познания. Ты давно в полиции?

— Да-да-да, правило Древа Познания, — проворковал Олли.

— У нас нет ордера на обыск, — не отступал Карелла, — мы взломали дверь в квартиру американского гражданина, мы находимся здесь незаконно. Из этого следует, что любое свидетельство, нами добытое...

— Ясно, все ясно, малыш, — не унимался Олли. — Но ты все же не будешь возражать, если я немного осмотрюсь здесь? Трогать ничего не буду.

— Олли...

— Надеюсь, что не будешь, потому что я в любом случае, — перешел на свой обычный тон Олли, — собираюсь этим заняться, и прекрати читать мне мораль. Мы здесь для того, чтобы узнать, имеет ли отношение этот малый к убийствам. Если имеет...

— Мы здесь для того, чтобы выяснить, ставил ли этот парень машину...

— Это мы уже знаем! И не за тем сюда пришли.

— Мы пришли, чтобы поговорить...

— Ты же видишь, что здесь никого нет! Так с кем говорить? С четырьмя стенами?

— Надо обратиться к прокурору, пусть даст ордер на обыск. Это нормальный путь...

— Нет уж, мы обратимся к ежедневнику хозяина, посмотрим, где он может быть сегодня, разыщем его и уж тогда потолкуем с глазу на глаз.

— Ну да, а когда судья...

— А откуда ему знать, что мы заглядывали в ежедневник? Стив, ведь я уже сказал, что до нас здесь побывал воришка, и, уходя, мы спокойно наберем 10-21 и все доложим. А пока я пороюсь немного в столе, где ему еще держать ежедневник?

Под взглядом Кареллы Олли прошагал к письменному столу и выдвинул верхний ящик.

— Ну вот, видишь? Этот тип явно облегчает нам жизнь. — Олли обернулся и показал Карелле ежедневник. — Ну вот, видишь? Этот тип явно облегчает нам жизнь. — Олли обернулся и показал Карелле ежедневник. — Так, продолжал он, — посмотрим, что у него тут в октябре... — Он принялся листать ежедневник. — А теперь найдем двенадцатое октября, то есть сегодня. Так, так, так, а ну-ка, взгляни сюда, Стив. Очень интересный календарь.

На листке за шестое октября, когда была убита Марсия Шаффер, значилось ее имя, а под именем — название университета «Рэмсей». Тринадцатое октября — «Нэнси Аннунциато», а затем «Марино». И последняя, вчерашняя запись — «Дарси Уэллс» и снова «Марино».

— Ну как, видишь?

— Вижу.

— А что у него на сегодня записано, видишь?

А на сегодня значилось «Лоуэлла Скотт» и чуть пониже «Фолджер», что явно относилось к университету в районе Риверхеда.

Олли захлопнул ежедневник.

— Так минут за тридцать доберемся, а если врубим сирену, то и за двадцать. Сейчас позвоню насчет этой кражи, которую мы с тобой засекли, и вперед, пока он ей шею не сломал.

Как обычно, Брауну достался Даймондбек. Похоже, начальство делает это сознательно. Стоит выйти за пределы территории Восемьдесят седьмого, как чернокожих полицейских посылают в черные районы, вот как в Даймонд.

Нелегко здесь. Публика в этом районе не была на стороне закона и порядка, и черного полицейского здесь считают предателем общего дела. Правда, какого такого общего дела, Браун никогда не мог понять. Да и честные таксисты, священники, продавцы, почтальоны, стенографистки, секретарши и иной трудовой люд тоже, полагал Браун, могли бы поинтересоваться, какое такое общее дело у всех них может быть с сутенерами, торговцами наркотиками, проститутками, разного рода грабителями — от карманных воришек до вооруженных налетчиков. Единственное дело, которое он уважал, диктовало ему следующее: оставайся человеком в этом ублюдочном мире. А уж Даймондбек представлял собой выдающийся образец такого мира. Браун ни за что бы не стал здесь жить, даже если бы надо было зарабатывать на хлеб уборкой туалетов, чем он, по собственному ощущению, и занимался.

Из многолетнего опыта он знал, мало кто из чернокожих юристов, врачей, инженеров или архитекторов селился в Даймондбеке, или, во всяком случае, в этой части Даймондбека. Если уж они и забираются сюда, то лишь на самую границу района, ласково прозванную Булочкой. Если бы Артуру Брауну пришлось жить в Даймондбеке, он тоже постарался бы обосноваться в этом месте. Плохо, правда, что жили здесь исключительно черные. А Браун считал, что в однородном населении, о каких бы краях ни шла речь, есть что-то глубоко неправильное. За исключением, может быть, Китая. Впрочем, даже Китай несколько беспокоил Брауна. Как можно целыми днями ходить по улицам и не встретить ни одного человека со светлыми волосами и голубыми глазами? Неужели не надоедает видеть вокруг только черноволосых да косоглазых? Браун был доволен, что живет не в Китае и не в Даймондбеке. Но сейчас, двенадцатого октября, без десяти одиннадцать вечера, он здесь, в самом центре Даймондбека, и беседует с владельцем «Кадиллака» с номерным знаком WU3200.

Едва из автоинспекции поступили сведения насчет этого «Кадиллака», как они с Хейзом поняли, что интереса он не представляет. Официант в «Марино» сказал, что Дарси Уэллс была с белым. Может, в Даймондбеке и живут белые, но даже в этом случае — раз-два и обчелся. Можно было ставить сто против одного, что малый, который откроет им дверь, окажется черным, и тысячу против одного, что черный, разъезжающий в новом «Кадиллаке», делает деньги либо на наркотиках, либо на девочках.

Уилли Бартлет торговал девочками.

Им и пяти минут не понадобилось, чтобы выяснить, что вчера вечером он был в центре, подбрасывал приятельницу, но и эти пять минут были потрачены впустую, потому что у этого человека не тот цвет кожи.

«Но, может, — размышлял Браун, в этом городе у каждого черного не тот цвет кожи?»

* * *

Эйлин Берк не могла заснуть.

Сейчас было одиннадцать, и она поставила будильник на девять утра, что означало десять часов сна, если удастся отвязаться от всяких мыслей и спокойно заснуть. Этого было бы более чем достаточно. Когда они с Бертом спали у нее в постели или у него, больше шести часов, да и то в лучшем случае, не выходило. А сегодня она была в постели у Мэри, но заснуть не получалось, потому что всякие мысли лезли в голову. Сегодня Берт звонит в дверь, а за дверью, может, убийца... А завтра ей, а точнее Мэри, стучат в дверь, а за дверью насильник... Ни то, ни другое не помогало уснуть.

Плохо, что Берта сегодня отправили на задание. Чтобы он там ни придумал по телефону, Эйлин была уверена, поспалось бы ей после этого разговора хорошо. А если завтра все пойдет так, как рассчитала Энни, хороший сон ей ой как не помешает. Но мысли о завтрашнем дне как раз и не давали уснуть. И еще ей не давали покоя догадки Энни. Есть в них что-то. Или все эти четыре-три-две недели просто фантазия? Что толку гадать, надо самой еще раз пройтись по календарю. Все лучше, чем просто лежать и переживать, что будет завтра вечером, да и наступит ли этот вечер вообще.

Она зажгла ночник, отбросила одеяло и спустила ноги на пол. В квартире было холодно, октябрь как никак. Эйлин накинула халат и, лавируя между завалами грязного белья, прошла в гостиную.

Здесь она зажгла настольную лампу и выдвинула верхний ящик в надежде найти календарь побольше и поудобнее, чем календарик на первой странице чековой книжки Мэри. Но нашла она только пластиковый календарик, на котором были написаны имя и номер телефона прачечной, такие носят обычно в бумажнике. К тому же он за прошлый год. Эйлин выдвинула нижний ящик правой тумбы стола и достала все ту же большую чековую книжку.

Заметки, которые она делала, разговаривая с Энни, были тут же, на столе. Эйлин принялась считать недели. Похоже, Энни все же права. Даже учитывая летний мертвый сезон, схема просматривается четко. Завтра пятница, двадцать первое, и если их клиент действует по расписанию, Мэри Холдингс предстоит очередная встреча. Из чистого любопытства Эйлин начала листать чековую книжку, отмечая корешки счетов, которые Мэри оплатила в дни, когда стала жертвой насилия.

Десятое июня. Напряженная деятельность, куча счетов к оплате, ну и ежедневные рутинные покупки. Денежные переводы в разные магазины, оплата счетов телефонной компании, счета за свет. Эйлин насчитала десять чеков. Так, теперь посмотрим, что там было шестнадцатого сентября. Тоже немало. У этой дамочки, право, счетов хватает. На алименты, видно, живется неплохо. Арендная плата, театральный абонемент, далее чек, выписанный на организацию ГЦО, корешки чеков, оплаченных по счетам «Альберт Клинерз», «Ситизенс Сэйвинг Банк», «Америкэн экспресс», «Виза». Вот, вроде, и все.

Что это за ГЦО, хотелось бы мне знать. Похоже на общество в защиту прав граждан на ношение оружия? Ничего себе. Поддерживаешь местную организацию и в то же время облегчаешь жизнь воришкам всего мира. А может, Городской Центральный Отдел? Или Горькая Целлюлозная Отрава?

Эйлин пожала плечами.

Седьмого октября Мэри выписала шесть чеков: два, вполне естественно, в магазины, один в картинную галерею, еще один за ремонт телевизора, далее в пиццерию, и наконец 1650 долларов некоему Ховарду Московицу, судя по всему, терапевту.

Так что же это все-таки за ГЦО? Она вернулась к началу чековой книжки. Может, Мэри и раньше переводила деньги в эту самую ГЦО? И может, на каком-нибудь корешке она расшифровала название этой, безусловно, весьма достойной организации? Например, «Гордость Целой Округи»? Или «Готовая Целебная Пища»?

В течение нынешнего года Мэри отправила туда три перевода: сто долларов в январе, пятьдесят в марте и еще пятьдесят шестнадцатого сентября, в тот самый день, когда она стала жертвой насилия. Явно квартальные взносы. К сожалению, на всех корешках значилась только аббревиатура.

Эллин зевнула.

Все лучше, чем считать до ста.

Рядом с аппаратом лежала телефонная книга Айсолы Она открыла ее на букву Г и скользнула глазами по перечню:

Ага, вот:

«ГЦО Холл авеню, 832 388-7400».

Это где-то в центре. Надо попросить Энни проверить, что это за ГЦО. Три взноса в одну и ту же организацию! Может, это имеет значение.

Эйлин снова зевнула и, выключив свет в гостиной, побрела назад в спальню. Она повесила халат в изножье кровати, забралась под одеяло и на минуту задумалась. ГЦО? Ладно, спи. Эй, Морфей, куда же ты пропал? Она выключила ночник. На часах было десять минут двенадцатого.

Владелец «Шевроле» с номерным знаком 38L4371 жил в Маджесте. Мейер и Клинг добирались туда сорок минут. Остановившись у жилого массива, где был дом Фредерика Загела, Клинг бросил взгляд на часы. Двенадцать минут двенадцатого. Через пять минут они уже звонили в квартиру на третьем этаже.

— Кто там? — раздался женский голос. В нем явно звучала тревога. В этом городе любой стук в дверь после десяти вечера, особенно, когда знаешь, или считается, что знаешь, где дети, таил в себе угрозу.

— Полиция, — сказал Мейер. Выглядел он усталым; рабочий день выдался долгий и тяжелый. И ему совсем не хотелось стучатся кому-то в дверь, особенно, если за ней окажется убийца.

— Кто? — недоверчиво переспросила женщина.

— Полиция.

— Ага... Одну минуту.

Клинг прижался ухом к двери. Было слышно, как женщина несколько театральным шепотом говорит:

— Фредди, это легавые.

А тот, к кому она обращается, скорее всего, Фредди, он же, опять-таки, скорее всего — Фредерик Загел — спрашивает:

— Кто?

— Легавые, легавые, — нетерпеливо повторила женщина.

— О Господи, дай хоть одеться.

— Он одевается, — сообщил Клинг Мейеру.

— Угу.

Поверх пижамы Загел, если это был он, надел халат. На вид ему было лет двадцать пять, маленький такой толстячок, не больше ста пятидесяти восьми сантиметров ростом, лысый, с темно-карими глазами. Увидев лысину, Мейер посочувствовал: на нем-то был парик. Одного взгляда на него было достаточно, чтобы понять, что это не их клиент. По словам официанта из «Марино», мужчине, который был с Дарси Уэллс, за сорок, ростом он не меньше метра восьмидесяти пяти, шатен с карими глазами. А там, кто его знает?! Официант мог и ошибиться. Поэтому детективы приступили к обычной процедуре.

— Фредерик Загел? — спросил Мейер.

— Да, я, чем могу?...

— Войти на минуту можно?

— Зачем?

Из-за спины выглядывала женщина, наверное, та самая, что ответила на стук, и, наверное, жена Загела. В волосах у нее были бигуди. Именно это и заставило Мейера предположить, что это жена, а не просто приятельница.

— Нам хотелось бы задать вам несколько вопросов, — сказал Клинг. — Если, конечно, не возражаете.

— Вопросов о чем? — Загел стоял на пороге, напоминая то ли пожарный кран, то ли рассерженного англичанина, защищающего свой дом-крепость.

— О том, где вы были вчера вечером?

— Что-что?

— Вообще-то в квартире поговорить было бы удобнее, — заметил Клинг.

— Ну что ж, заходите, — и Загел, пропуская их, отступил в сторону.

Стоило детективам войти в квартиру, как жена Загела повернулась на каблуках, проследовала в соседнюю комнату и закрыла за собой дверь. «Что ж, скромность украшает», — подумал Мейер.

— Э-э... может, присядете?

Детективы уселись на диван прямо напротив телевизора. На экране двое торговались из-за наркотиков. «Один из них, — подумал Клинг, — тайный наркоман. Когда по телевизору показывают двоих, торгующихся из-за кокаина, один всегда, как пить дать, оказывается тайным наркоманом. Интересно, Эйлин всерьез подумывает перейти в отдел по борьбе с наркотиками, — неожиданно подумал Клинг. — И что она сейчас делает?» Он-то сегодня вечером задумал вот что, он вот чего хотел от нее по телефону...

— ...машину в гараже в районе Саус Коламбиа? — говорил Мейер. — Между Гарден и Джефферсон, ближе к Джефферсон?

— Ну да, — с некоторым удивлением ответил Загел.

— Значит, там оставляли машину? А машина у вас «Шевроле» номер... какой там номер, Берт?

Клинг заглянул в записную книжку.

— 38L4721.

— Да, вроде так, — сказал Загел. — Впрочем, поди, запомни. Но, похоже, тот самый.

— И поставили вы машину в гараж в восемь вечера, так? — продолжал Мейер.

— Да, около восьми.

— А потом куда пошли, мистер Загел?

— К себе на работу.

— На работу? В восемь часов вечера?

— Да, сэр.

— А что там делать в такое время?

— Я забыл там кое-какие бумаги.

— Бумаги?

— Я бухгалтер. И в этот день по рассеянности оставил нужные бумаги в кабинете. А ими следовало заняться срочно. Вообще-то я много работаю дома. У нас на работе есть компьютер, но, честно говоря, я ему не верю. Вот я и беру распечатки домой и сверяю их с собственными расчетами, с теми, что я от руки делаю, понимаете? Так, чтобы не сомневаться.

— Итак, насколько я понимаю, — сказал Мейер, — вы поставили машину в гараж около восьми...

— Да.

— И пошли на работу за забытыми бумагами...

— Да.

— Мистер Загел, а в гараж за машиной вы вернулись в десять?

— Да, сэр.

— И что же, у вас ушло целых два часа на то, чтобы взять бумаги?

— Нет. Я остановился пропустить рюмочку. Там, неподалеку от работы, есть ресторан, а в нем очень симпатичный бар. Ну, вот я и зашел туда.

— А что это за ресторан?

— "Марино".

— Так вы вчера вечером были в «Марино»?

— Да.

— И долго просидели там?

— Пришел туда, наверное, в четверть девятого, и часов просидел. Немного выпил. Поболтал с барменом. Обычное дело.

— А когда вы ушли из «Марино», мистер Загел?

— Я же сказал вам, четверть десятого. Может, в половину.

— А в гараже были в десять?

— Да, около того.

— Так долго шли?

— Не знаю, право. Шел, не торопясь, останавливался у витрин. Вышел на Джефферсон, тоже поглазел на витрины. Вечер был такой славный, знаете ли.

— А когда забирали машину из гаража...

— Да?

— ...не заметили девушку в бордовом платье?

— Нет, никакой девушки в бордовом платье я не видел.

— Высокая девушка в бордовом платье. Метр семьдесят пять ростом...

— Это мой рост, и, по-моему, высоким его назвать трудно.

— Черные волосы, голубые глаза?

— Да нет же, я вообще никого в гараже не видел.

— А может, в ресторане? В ресторане вы ее не видели?

— В ресторан я и не заходил. Говорю же, я сидел в баре.

— Мистер Загел, — сказал Мейер, — имя Дарси Уэллс вам ничего не говорит?

— А-а, теперь все понятно.

— Что вам понятно, мистер Загел?

— Понятно, что вас сюда привело. Ясно, ясно. Это ведь девушка, которую прошлой ночью повесили на фонарном столбе. Ясно.

— А откуда вам это известно?

— Вы что, смеетесь надо мной? Об этом же во всех газетах написано. Не говоря уже о телевидении. Между прочим, только что передавали в последней программе новостей. Я как раз смотрел телевизор, уже пижаму надел, а тут, ребята, вы появляетесь. Так вот, о Дарси Уэллс, которую, как и двух других, провесили на фонарном столбе, много говорили. Надо быть глухим и слепым, чтобы не знать и не слышать об этом. Элен! — внезапно крикнул он. — Зайди сюда, пожалуйста, на минуту. Стало быть, вы думаете, это моих рук дело. Очень интересно.

На самом деле они вовсе не думали, что это его рук дело.

Правда всегда себя покажет, и голос ее прозвучит так же громко, как удар гонга. Тем не менее они внимательно выслушали Элен Загел, которая рассказала, что муж вчера ушел из дома примерно в двадцать минут восьмого, после ужина: он забыл на работе кое-какие бумаги, а они нужны ему были, чтобы сверить компьютерную распечатку с собственными подсчетами; вернулся он в половине одиннадцатого, может, без четверти, и от него немного попахивало спиртным. Он работал примерно до полуночи, а потом лег; она уже спала, но включенный им свет разбудил ее.

— Этого достаточно? — спросила Элен. — Можно вернуться в спальню?

— Да, мэм, конечно, большое спасибо, — ответил Мейер.

— Надо ж, колотятся в дверь, когда добрые люди уже давно спят, — проворчала Элен, закрывая за собой дверь.

— Весьма сожалеем, — сказал Мейер, обращаясь к Загелу, — но это наша работа.

— Да, да, не стоит извинений. Надеюсь, вы поймаете его.

— Постараемся, сэр, спасибо.

— А вопрос можно задать?

— Разумеется.

— На вас это что — парик?

— Гм... да, — неохотно ответил Мейер.

— Я тоже подумываю, что надо бы обзавестись. Только не таким. Я хочу настоящий купить. Когда не угадаешь, что на тебе парик, понимаете, что я имею в виду?

— Н-да.

— Что ж, спокойной ночи, — проговорил Клинг. — Спасибо, что уделили нам столько времени, мистер Загел.

— Спокойной ночи, — пробормотал Мейер.

По дороге к машине он не произнес ни слова. Пока они беседовали с Загелом, разыгрался настоящий ветер. Похоже, вот-вот начнется дождь.

— Я так по-дурацки выгляжу, Берт? — проговорил Мейер.

Клинг промолчал.

— Берт?

— Ну, как тебе сказать... Вообще-то, честно говоря, да.

— Так я и думал.

Мейер стянул парик, подошел к мусорным ящикам, поднял крышку одного из них и швырнул парик внутрь.

— Легко достался, легко расстанемся, — вздохнул он.

Но голове стало холоднее. Мейер надеялся, что дождь все же не пойдет.

Фолгер-роуд заимствовала свое название у университета Фолгер, расположенного у нижней оконечности широкого бульвара, который, постепенно поднимаясь вверх, упирался другим своим концом в самый крупный деловой квартал города. Карелла как-то пытался объяснить одному приезжему, что если выделить центральную часть Сан-Диего, то она просто растворится в любом из отдельно взятых районов, которые в совокупности своей и составляют этот город — единственный, разумеется, настоящий город в целом мире. Ну, это, пожалуй, было слишком сильно сказано. Карелла не бывал в Лондоне, Париже, Риме и Токио или в других людских муравейниках, которые, с его точки зрения, можно было бы назвать настоящими городами. Впрочем, этому малому из Мадли Бутс, штат Айова, не объяснить было, что такие части города, как Квартал или Эшли Хайтс, просто проглотят его городишко и даже не поперхнутся. Это можно понять, если только понимаешь, что такое город, если понимаешь, что квартал, который называется, допустим, Фолджер Роуд, с яркими огнями, магазинами, оживленным движением и людским потоком равен не менее чем восемнадцати городам вроде Милдью, штат Флорида, или Брокен Бэк, штат Аризона.

Да и сам университет был, пожалуй, размером с город, не меньше, скажем, чем Лост Соулз, штат Монтана. Основанный католической церковью в 1892 году, он состоял тогда из нескольких больших каменных зданий, окруженных незастроенными участками земли. Они, впрочем, и сейчас пустовали. «Риверхед» это вульгарная перелицовка названия «Рихерт», которое, в свою очередь, представляло собой усеченный вариант оригинала «Рихерт Фарма». В давние времена, когда мир был еще молод, когда в городе привольно поживали голландцы, земля, примыкающая к Айсоле, принадлежала некоему Питеру Рихарту. Рихарт был фермером, который к шестидесяти восьми годам устал вставать с петухами и ложиться, едва стемнеет. По мере того как город рос и раздвигал свои границы и нужда в участках за пределами Айсолы становилась все острее, Рихарт либо продавал, либо отдавал в дар свои владения. В конце концов он освободился от них вовсе, а сам переехал в Айсолу, где зажил беспечной жизнью толстого богатого бюргера. Рихарт Фариз сделалась просто Рихарт: впрочем, эта простота была кажущейся. Когда разразилась первая мировая война, название это, между прочим, голландское, а вовсе не немецкое, стало оскорблять чувства людей, и посыпались петиции с требованиями изменить его из-за слишком тевтонского звучания, что, возможно, привлекает сюда всяких Гансов, которые подло отрезают руки бельгийским детишкам. В 1919 году возник Риверхед, который сохранился и доныне — только другой, не тот, что был в 1892 году, когда католическая церковь решила забросить в эти окраинные земли зерна просвещения.

Ныне университет занимал площадь в двенадцать гектаров дорогой земли, за которую можно было бы выручить такие деньги, что Папа отслужил бы торжественную мессу, а потом исполнил бы небольшой танец на улицах Варшавы. Весь кампус был окружен высокой каменной стеной, на строительство которой у итало-американских вольных каменщиков ушло не одно десятилетие. Пятнадцать лет назад университет открыл свои двери для девушек; этого Папа со своим окружением явно бы не одобрил. Поговорив в административном здании с клерком, у которого постоянно слезились глаза, Карелла с Олли выяснили, что Луэлла Скотт действительно является студенткой университета и живет в общежитии для первокурсниц, которое называется Ханникэт.

Направляясь в общежитие по дороге, обсаженной с обеих сторон деревьями, Олли заметил:

— Неприлично как-то звучит, а? Это же католический университет. Ханникэт? Да, грязь какая-то.

Общежития в Фолджере были раздельные. Первокурсница, уткнувшаяся носом в учебник, услышала стук в застекленную дверь и подняла голову. Над столом висела табличка «Приемная». Олли кивнул, чтобы она открыла. Девушка покачала головой. Олли достал бумажник и прижал к стеклу полицейское удостоверение. Но девушка снова покачала головой.

— Здесь у них меры безопасности покруче, чем у нас в главном управлении, — сказал Олли, обращаясь к Карелле. И заорал во все горло:

— Полиция! Немедленно открыть дверь!

Девушка вышла из-за стола и направилась к двери.

— В чем дело?

— Полиция! — снова крикнул Олли. — Удостоверение видели? Ну так открывайте эту чертову дверь!

— Не имею права, — ответила девушка. — И перестаньте ругаться.

Их разделяло довольно толстое стекло, так что девушку было едва слышно.

— Это вы видели? — не снижая тона, проговорил Олли и снова вытащил удостоверение. — Мы полицейские. Открывайте дверь! Полицейские! Полиция!

Девушка прижалась носом к двери и принялась изучать документ.

— Я сейчас ее пристрелю, — сказал Олли. — Открывай!

Девушка наконец отперла дверь.

— Вход разрешен только учащимся, — строго сказала она. — В десять мы запираем дверь, и, чтобы войти после этого времени, надо иметь собственный ключ.

— Тогда, если вы никого не пускаете, зачем торчать за столом, где написано «Приемная»? — осведомился Олли.

— Приемная кончает работу в десять вечера.

— Ну, и чего вы здесь болтаетесь? — повторил свой вопрос Олли.

— Я сидела на приеме, но только до десяти. А сейчас я просто делаю домашнее задание. Соседки по комнате иногда включают радио.

— Ладно, вообразите на минуту, что вы все еще вахтер, — сказал Олли. — Некая Луэлла Скотт вам известна?

— Да, а что?

— Где она?

— Она живет на третьем этаже, комната шестьдесят два. Но сейчас ее нет дома.

— А где она?

— Пошла в библиотеку.

— Когда?

— Около девяти.

— А где библиотека? На территории университета?

— Ну разумеется, а где же ей еще быть?

— Как пройти туда?

— Так, пройдете два общежития, потом Бакстер, пересечете квадратную такую площадку, увидите небольшую крытую галерею, и сразу за ней библиотека.

— Она одна была? — спросил Олли.

— Что-что?

— Одна, спрашиваю, уходила отсюда?

— Да.

— Пошли, — бросил Олли.

— Это вы мне? — спросила девушка, но детективы уже выбежали наружу.

* * *

Узнать ее было не трудно. В команде всего три черные. Две другие уже кончали университет, он знал, какие они из себя по фотографиям в газетах, которые внимательно просмотрел в городской библиотеке. Луэлла Скотт была новенькой. Тощая девчушка, в чем только душа держится, но бегает быстро, как ветер. И умница. Только семнадцать, а уже студентка. Это хорошо, что ей только семнадцать. Из-за семнадцатилетней все городские газеты шум поднимут.

Да и сегодняшние из-за него на уши встали.

Он почти добрался до финиша.

Сегодня последний шаг.

И этот шаг называется Луэлла Скотт.

С того места, где он стоял, прижавшись к стволу старого клена, желтые листья которого трепетали на холодном ветру, хорошо были видны освещенные окна библиотеки, но Луэллу Скотт разглядеть он не мог. В библиотеку вела только одна дверь, девушка вышла в начале десятого, он следовал за ней от самого общежития, охрана в кампусе была поставлена неважно, разве что высокие каменные стены. А могли бы быть поосторожнее: в университете полно студенток, а по городу свободно расхаживают насильники. Вошла в начале десятого и выйти могла только здесь, больше неоткуда. А он тут как тут.

Он взглянул на часы.

Почти половина двенадцатого.

Чего это она там так долго делает?

Ну да, она же так много занимается. Да и вообще ленивые не поступают в университет в семнадцать лет. Мозги могут быть самые лучшие, да только, если не закопаться, как червь, в эти книги, ничего не поможет. Луэлла Скотт — умница, но все же лучше бы ей слишком долго в библиотеке не засиживаться. И пусть она действительно станет последней. Он надеялся, что сегодня пьеса будет доиграна. Ему не хотелось просто прийти в полицию и сдаться, решат еще, пожалуй, что он просто спятил. «Ладно, мистер, вы убили четырех девушек, это потрясающе, мистер, а теперь отправляйтесь-ка домой и включите телевизор, ладно?»

Если действовать грубо, она переломится как тростинка. Уж больно худая!

Вздернуть ее на фонарь будет совсем не трудно. Весит-то она, наверное, не больше пятидесяти килограммов. Откуда же у нее силы берутся так быстро бегать? А ведь быстра, видит Бог, быстра!

Он поднял голову.

Хоть бы дождь не пошел.

Правда, у дождя свои преимущества. В дождь на улице мало народа, можно спокойно делать свое дело. Этот малый вчера вечером, когда он тащил Дарси из парка, видел его. Вот и конец, решил он, ведь этот старый хрыч его видел. Так почему бы ему, прочитав утренние газеты, не пойти в полицию: «Эй, парни, а я видел этого типа. Он вчера вечером волок мертвую девушку из парка на Бридж-стрит, голову на отсечение даю, что он же ее и повесил на фонарном столбе». Впрочем, легавые, даже если он и впрямь пришел заявить, скорее всего, ему не поверили бы. «Да-да, мистер, конечно, видели, мистер, а теперь отправляйтесь-ка туда же, в парк, да проспитесь хорошенько». А может, и впрямь заявил, и легавые поверили ему, сказали газетчикам, что никаких следов пока нет, а сами принялись искать его. Дай-то Бог. Скорее бы уж они растрясли свои задницы и поймали его. Ему не терпелось увидеть газеты, где сообщат о его поимке. Это будет нечто!

Дорожный Убийца пойман!

Только скоро его не так будут называть, это уж как пить дать.

Молния.

Молния возвращается в газетные заголовки.

Сильный порыв ветра заколебал ветки на верхушке клена, и листья посыпались на землю золотым дождем. Подхваченные ветром, они устлали всю дорожку, ведущую к библиотеке. Где же ты, черт бы тебя подрал? Он начал нервничать. Он собирался прихватить ее совсем неподалеку отсюда, на обратном пути в общежитие, есть там, не доходя до квадратной площадки, темный такой участок дороги. Лучше места не найти. Кори Макинтайр — отыгранная карта, рисковать больше нельзя, а то им слишком просто будет. Подумают, пожалуй, что он умом тронулся. Нельзя, чтобы в газетах называли тебя сумасшедшим. Это одно...

Дверь в библиотеку открылась.

Луэлла, нагруженная книгами, появилась на ступеньках. Как она только тащит такую тяжесть? Ему захотелось подойти к ней и предложить помощь. Она обмотала вокруг шеи длинный шерстяной шарф, подняла воротник пальто горохового цвета, худенькая девчушка в гороховом пальто, которое, наверное, раньше носил ее брат или, может, еще кто из семьи, может, моряк, сейчас много черных идет служить в армию. Он попытался припомнить, может, что попадалось в прочитанных им материалах, был у нее брат-моряк или нет? Вроде нет, не было никаких моряков. Впрочем, легко забыть. Вот так же легко забыли и его.

Девушка спускалась по ступеням.

Она закашлялась. Может, простужена? Для бегуньи это плохо, надо лучше за собой следить, особенно, если ты такая худышка.

Она прошла мимо дерева.

Снова задул ветер.

Она не заметила его.

Он подождал, пока она не отошла метров на пятьдесят, а затем пристроился вслед. Хорошо, что под ногами шелестят листья, они заглушают звук шагов.

* * *

— Как она сказала называется это общежитие? — спросил Олли.

— Бакстер, — ответил Карелла.

— А где названия-то? Как отличить одно от другого?

— Она сказала, второе по ходу.

— А как отличить общежитие от любого другого здания?

— По-моему, вот это и есть Бакстер.

— Хорошо, а где эта чертова площадка? Тут все на одно лицо. Этот поганый университет на монастырь похож.

— Да вот же она, — перебил его Карелла. — Впереди.

* * *

Она прошла через колонны галереи, не догадываясь о его присутствии. На землю падали и вновь поднимались подхваченные порывом ветра жухлые листья. Впереди была часть дорожки, которую с одного, восточного, конца освещал единственный фонарь, а другой стоял только у площадки. Между ними была сплошная тьма. Он знал, как она проворна, так что надо хватать, пока не рванет с места, нельзя упускать ее. Да, она быстра, но он быстрее. Он подождал, пока она не пройдет под фонарем, а потом метнулся вперед с высокого старта. Шаги его громко отдавались в тишине, листья, словно напуганные, разлетелись по сторонам. Она услышала, но было слишком поздно. Она только еще оборачивалась, а он уже обрушился на нее.

Это было совершенно внезапно, глаза ее расширились от страха, челюсть отвисла, где-то в горле застрял крик — она зажал ей рот рукой.

Она укусила его.

Он отдернул руку.

Ночную тишину разорвал отчаянный крик.

* * *

Они уже пересекли площадку и, миновав фонарь, вступили на затемненную дорожку с западного конца, когда крик долетел до их ушей. Карелла потянулся к кобуре, а у Олли пистолет был уже в руках. Оба рванулись вперёд. Вдали, хоть и было темно, они разглядели сплетенные фигуры, мужчина навис над девушкой, она отбивалась, колотила его кулачками, а он пытался развернуть ее к себе спиной. Ветер подул сильнее, раскачивая ветви деревьев по обе стороны дорожки и швыряя в воздух огненные листья.

— Полиция! — заорал Олли и выстрелил в воздух.

Мужчина обернулся.

Лица его в темноте не разглядеть, они только видели, что он обернулся. На мгновенье Карелле показалось, что он собирается использовать девушку как щит, прижимая ее к себе спиной: одна рука, левая, у нее под мышками, правая обхватывает шею. Но тут он выпустил ее и бросился бежать.

— Девушка! — крикнул Карелла и устремился вслед за мужчиной.

Он хотел сказать: «Посмотри, как там девушка», или «Помоги девушке», но времени не было. Мужчина несся как ветер, срывающий листья с деревьев, и, пробегая мимо лежащей девушки, Карелла даже не обернулся посмотреть, понял его Олли или нет.

С такой скоростью он не бегал со школьных лет. Да и вообще бегом он не увлекался. Карелла играл за бейсбольную команду школы, и всерьез бегал только, когда надо было первым схватить мяч или добежать до третьей базы. Да и это было давно; а сейчас... только по телевидению и в кино полицейские гоняются по городу, как угорелые, за преступниками.

Мужчина бежал слишком быстро.

Карелла выстрелил в темноту, и вспышка вместе с последовавшим за нею грохотом подобно молнии и ночному грому совпали с началом дождя, словно, спустив курок, он освободил пружину, сдерживавшую наверху крышку какого-то резервуара. Дождь полил как из ведра. Он колотил по дорожке и по верхушкам деревьев и, вступив в союз с ветром, пробивая насквозь листья, водопадом обрушивался на землю. Карелла рвался сквозь дождь и падающие листья. Задыхался, сердце рвалось из груди, но знал, что Лайтела — если это Лайтел — ему не догнать, слишком уж он быстр.

Но вдруг, далеко впереди, он увидел, что тот поскользнулся на мокрой листве, закачался, пытаясь удержать равновесие, и упал. Он упал на дорожку, но левым плечом ударился об асфальт, покрытый мокрыми листьями, так что сила удара немного смягчилась. Он попытался подняться, но тут подбежал Карелла.

— Полиция! — сказал он, задыхаясь. — Не двигаться!

Лайтел улыбнулся.

— Что же вы так долго, ребята?

Загрузка...