Удольфские тайны

Глава 11

Рано утром ко входу в замок подъехал экипаж, чтобы отвезти мадам Шерон и Эмили в Тулузу. Когда племянница вошла в столовую, тетушка уже завтракала. Эмили не скрывала грусти и разочарования, а мадам, чье самолюбие страдало при виде дурного настроения племянницы, осуждала ее, что вовсе не способствовало радости и веселью. С огромной неохотой мадам Шерон позволила Эмили взять с собой Маншона – любимого спаниеля Сен-Обера. Спеша уехать, тетушка приказала подать экипаж и направилась к входной двери, Эмили в последний раз заглянула в библиотеку, окинула взглядом сад и пошла следом за тетушкой.

– Да поможет вам Господь, мадемуазель! – напутствовала любимую госпожу старая Тереза.

В ответ Эмили пожала ей руку и натянуто улыбнулась.

У ворот собрались несколько подопечных отца: каждый хотел попрощаться. Отдав им почти все деньги, Эмили села в карету, откинулась на спинку сиденья и дала волю грусти. Поговорить с крестьянами не удалось, так как мадам Шерон не позволила кучеру остановиться. Через некоторое время на повороте дороги, среди высоких деревьев опять показался замок: Гаронна вилась среди зеленых склонов и густых рощ, то теряясь в виноградниках, то снова появляясь на далеких пастбищах. Громоздящиеся на юге вершины Пиренеев дарили богатые воспоминания о недавнем путешествии, но вместо восхищения рождали в душе лишь грусть и сожаление. Вид замка и его живописных окрестностей переполнил сознание печальными размышлениями. Эмили не могла поддерживать разговор с мадам Шерон на какие-то банальные темы, так что поездка продолжалась в глубоком молчании.

Тем временем Валанкур вернулся в Эстувьер, ни на миг не оставляя мыслей об Эмили: порой он мечтал о будущем счастье, но чаще с ужасом представлял, какой активный отпор получит от родственников возлюбленной. Валанкур был младшим сыном старинной гасконской семьи. Родители умерли, когда он был еще маленьким, так что заботы об обучении мальчика и охране небольшой доли его наследства легли на плечи брата – графа Дюварне, который был старше его почти на двадцать лет. Валанкур получил самое достойное образование, проявив пылкость духа и величие ума – качества, позволившие ему достичь особых успехов в сферах, в те времена почитавшихся героическими. Из-за неизбежных расходов на обучение и без того небольшое состояние сократилась, однако месье Валанкур-старший не сомневался, что таланты и знания брата успешно восполнят скудость наследства. Он лелеял надежду на успешную военную карьеру – в то время едва ли не единственную стезю, на которую джентльмен мог ступить, не опасаясь запятнать доброе имя. Так Валанкур оказался в армии. Брат плохо понимал высокие качества его ума и характер одаренности. Уже в детские годы мальчик проявлял страсть ко всему великому и доброму как в духовной, так и в материальной сфере. Так же пылко он выражал нетерпимость к низким, подлым деяниям, чем порой навлекал гнев учителя, считавшего, что так проявляется несдержанность нрава. Разглагольствуя о добродетелях умеренности и мягкости, наставник забывал о том действенном сострадании, которое ученик проявлял по отношению к страждущим.

Взяв отпуск в полку, Валанкур отправился в путешествие по Пиренеям, где встретил Эмили и ее отца, но после смерти Сен-Обера ему предстояло заново знакомиться с родственниками возлюбленной, от которых трудно было ожидать одобрения: даже с учетом денег Эмили его состояние хоть и могло бы обеспечить достойную жизнь, но все равно не удовлетворило бы ни их тщеславие, ни честолюбие. Валанкур и сам обладал значительной долей честолюбия: видел блестящие перспективы военной карьеры и верил, что, женившись на Эмили, на первых порах сможет довольствоваться скромным достатком. Сейчас мысли молодого человека полностью сосредоточились на знакомстве с ее семьей, о которой ему ничего не было известно; он даже не знал, что возлюбленная поспешно покинула Ла-Валле, оставив его в полной неизвестности.

Между тем путешественницы продолжали путь в Тулузу. Эмили пыталась казаться веселой, однако снова и снова погружалась в грустное молчание. Мадам Шерон относила ее меланхолию исключительно на счет расставания с поклонником, а горе от потери отца считала наигранным и даже позволяла себе насмехаться над тем, что столь глубокое переживание продолжается после общепринятого срока траура.

Наконец прибытие в Тулузу прервало поток ее упреков. Эмили не была здесь много лет и плохо помнила дом тетушки, а потому немало удивилась показной роскоши убранства, – тем более что она резко контрастировала со скромной элегантностью родного гнезда. Вслед за мадам Шерон она прошла по просторному холлу, где хозяйку встретили лакеи в богатых ливреях, и оказалась в гостиной, обставленной скорее роскошно, чем со вкусом. Пожаловавшись на усталость, тетушка приказала немедленно подать ужин и заявила, расположившись на просторной оттоманке:

– Как я рада вернуться домой и увидеть вокруг собственных слуг! Ненавижу путешествия, хотя и надо бы их любить, ведь чем дольше отсутствие, тем приятнее возвращение. Почему ты молчишь, дитя? Что беспокоит тебя сейчас?

Эмили думала о родном доме и болезненно воспринимала высокомерие и тщеславие тетушки, но сдержала слезы и скрыла сердечную боль за улыбкой.

«Неужели это родная сестра отца?» – подумала она в недоумении, но тут же постаралась смягчить неприятное впечатление и по возможности умилостивить тетушку. Старания не прошли даром: Эмили внимательно выслушала рассказ мадам Шерон о ее великолепном замке, о многочисленных гостях и веселых праздниках; также тетушка поведала о том, чего ожидает от племянницы, чья скромность ею воспринималась как гордость и невежество – качества, достойные порицания. Тетушка не понимала людей, которые боятся довериться собственным силам и, обладая здравым умом, верят, что любой другой человек судит еще более критично, поэтому боятся осуждения и ищут убежища во мраке молчания. Эмили часто краснела, когда видела в обществе восхищение наглыми манерами и слышала аплодисменты в адрес блестящего ничтожества: это вовсе не поощряло ее к подражанию, а, напротив, склоняло к сдержанности и осторожности.

Мадам Шерон воспринимала скромность племянницы едва ли не с презрением и пыталась сломать ее многочисленными упреками.

Ужин прервал как самодовольные рассуждения хозяйки, так и болезненные впечатления гостьи. Трапеза состояла из множества блюд и сопровождалась большим количеством слуг. Затем мадам Шерон удалилась в свои покои, а одна из горничных проводила Эмили в отведенную ей комнату. Поднявшись по парадной лестнице и пройдя по нескольким галереям, они оказались на черной лестнице, ведущей в короткий коридор в дальней части замка. Здесь служанка открыла одну из дверей и показала мадемуазель ее спальню. Наконец-то оставшись в одиночестве, Эмили вновь дала волю слезам.

Те, кто по собственному опыту знает, как привязывается сердце даже к неодушевленным предметам, как неохотно с ними расстается, как радостно, словно добрых друзей, встречает их после разлуки, поймут печальное одиночество Эмили, вырванной из родного дома и брошенной в обстановку, чуждую не только своей новизной. Единственным родным существом и другом оказался верный Маншон: пес устроился рядом и принялся лизать ей руку.

– Ах, милый Маншон! – сквозь слезы воскликнула Эмили. – Только ты один меня любишь!

Через некоторое время мысли ее обратились к отцовским напутствиям. Вспомнилось, как часто он осуждал то, что называл бесполезным горем, как часто подчеркивал необходимость выдержки и терпения, убеждая, что сила духа укрепляется стараниями побороть горе до тех пор, пока окончательно не победит скорбь. Эти воспоминания осушили ее слезы, постепенно успокоили и внушили твердое намерение следовать мудрым советам отца.