Ужас победы

АД

Однажды гуляли с ней в любимой нашей роще. Осень была, листья спрессовались уже, пачками пружинили под ногами. Перепрыгнув канаву, пошли по улице серых облезлых дач.

– Эх, хорошо бы нам здесь дачку получить! – Она вздохнула. -

Тогда бы мы Настю могли на лето забирать! На воздух бабка отпустит ее, точно! – Для убедительности она кивала маленькой расчесанной на прямой пробор головкой. – Точ-чно!

На самом облезлом домике синела вывеска “Дачный трест”.

– А что? Зайдем, может? – расхрабрился я.

Выпихивая друг друга вперед, прошли через коридор к драной двери: “Директор треста Скубенная Е. Х.”.

Скубенная Е. Х., закутанная в платок, с изумлением смотрела на нас.

– Вам дачу? Зачем?

– А мы дочку хотим на лето от бабки забирать! – сияя, сообщила жена.

Скубенная улыбнулась.

– А вы видели наши дачи? – спросила она. – Это ж не дача!

Сортир! Хуже даже! Ни окон, ни дверей – все выбито!

– Мы согласны! – улыбалась жена.

Скубенная явно подтаяла.

– Симпатичные, вижу, люди. Но – не обещаю: очередь на пять лет!

Радостные, приехали домой, пихаясь, вошли в квартиру, помечтали и легли спать.

Утром нас разбудил звонок. Жена схватила трубку. О, слезки покатились из глазок, выставленная вперед челюсть затряслась.

– …Нам отказали! – всхлипнула она.

Снова звонок! Я с надеждой схватил трубку: может, что-то исправилось?

– Ну, здорово, – сиплый голос.

– Здорово, – неуверенно ответил.

– Не узнал?

– Н-нет.

Знакомый голос, но из какого-то прошлого. Причем неприятного.

– Сейчас узнаешь! Это Герка звонит.

– Герка?

– Да! Гера Гузов, который голову тебе бинтовал в тюряге, “лицо” тебе делал!

– А! – вспомнил, и голова сразу заболела: с той поры регулярно болит. Снова пришло его время?

Жена с надеждой на меня смотрит! Помахал ладошкой: не то! Ну а что же?

– Теперь вспомнил, падла?

– Слушаю тебя.

– А ты не слушай, ты отвечай! Как чувствуешь себя?

– Н-н-н-нормально.

– Сейчас будет ненормально. Я освободился только что, в очередной раз.

– Поздравляю.

– Погоди поздравлять!

Но хотелось бы поздравить. И – все!

– Ну, вышел я и стал думать, а что хорошего я в жизни этой сделал? И знаешь, что вспомнил?

– Меня?

– Угадал, умник! Тогда мне срок обещали скостить, если я тебя изуродую. А я – полотенцем!

Послышались глухие рыдания.

– Ну, спасибо тебе!

– Погоди со спасибо-то! Дело есть!

Полотенце тянется через века.

– Я вообще занят. Не могу тебя принять. Сложные дела дома.

– А кто сказал, что я приеду к тебе? Ты ко мне приедешь!

Абсолютная уверенность: мол, сделал я тебе доброе дело – теперь твой черед.

– Куда?

– Спиртозаводск. Баба тут у меня. Решил попробовать с нею жить.

– А я-то здесь при чем?

– Хочу, чтоб ты на нее глянул!

– Так тебе с нею жить!

– Хочу, чтоб ты глянул на нее. Ты мужик добрый – если уж тебе не понравится!

Последняя, значит, инстанция? Довольно это тяжело!

– Кроме тебя, у меня никого! Эти дружки, сам понимаешь… Хорошего от них не жди!

А мне-то где взять хорошее? Самому хватает с трудом!

– Ну хорошо, я приеду. Говори адрес.

– Спиртозаводск. Улица Пленных Металлистов, дом шесть. Отдельная хата.

– Поздравляю.

– Погоди поздравлять. Дуй на вокзал.

– Слушаюсь, – повесил трубку.

Жена смотрит. Я “сделал лицо”.

– Кто это?

Рассказал.

– И ты поедешь?!

– Ну а как же быть? Человек надеется!

– Да плевать он хотел на тебя. Позвонил спьяну!

– …Нет.

– А я как тут останусь?

– А что ты?

– Вот именно: я – “что”?

– Всю жизнь только с тобой куковать?

– Не кукуй! Не кукуй! Езжай!

Поезд в Спиртозаводск прибыл в пять утра.

Среди каких-то дряхлых бараков нашел улицу Пленных Металлистов – насквозь, кстати, деревянную. Спрашивается – при чем здесь металл? Иначе все представлял. Ноздри от холода слипаются изнутри. Ничего! Сейчас с Герой забракуем бабу – и пойдем вместе по лагерям!

Нашел наконец дом шесть – между двадцатым и тридцать четвертым.

Это нормально для нас!

Стучал в глухую ватную дверь, потом в окна. Зашевелились.

Открыли наконец! В темных сенях стоит Гера и как-то без восторга смотрит. Видимо, более значительным меня представлял.

– А, это ты, – проговорил вяло. – Ну, проходи.

Энтузиазм дружбы, видно, прошел, пока я ехал. Сколько раз я повторял себе: не все, что говорится и обещается, надо делать!

Многое, наоборот, в словах гораздо лучше смотрится, дело все только портит! Говорил себе – но напрасно! “Нет добросовестнее…” дурака!

Зашли в хату. Жена – альбиноска. Маленькая, но, чувствуется, с характером. В горнице очень чистенько, никелированная кровать, пирамида подушечек, салфеточки с кружевами.

Эх, чувствую – не удержит она орла!

На меня злобно зыркнула. Приняла, естественно, за уголовника, который приехал увлекать ее мужа в преступный мир.

Гера несмотря на ранний час в строгом черном костюме, белоснежной крахмальной рубашке, бабочке, волосы прилизаны бриллиантином. Чувствуется – и не ложился. Тем уголовники и отличаются от прочих людей, что расписания не существует для них.

Сели за стол. Жена шваркнула мне на тарелку кусок пирога.

Странное изделие – со всех сторон торчат острые рыбьи хвосты, не подступиться. Сунулся пару раз – и положил обратно.

– Выйдем-ка! – Гера нетерпеливо говорит.

Вышли в холодные сени.

– Ну что… нравится она тебе? – спрашивает, заранее с угрозой.

Чувствуется – не понравятся ему оба ответа.

– М-м-мда! Нравится!

И тут же искры у меня из глаз полетели – страшный удар!

Такой, чувствуется, человек. Не терпит неправды. За правду, видимо, всю жизнь и сидел. Но правда, думаю, его тоже бы не порадовала.

Держась за стеночку, я поднялся. Ну что… экспертизу можно считать законченной?

Оделся, вышел. Гера, осерчав на мою лживость, даже не провожал.

К вокзалу я словно слепой шел, закинув голову, прижимая к переносице снег. Ну что? Долг свой выполнил. До обратного поезда еще сутки. В вокзальном туалете провел их. Смотрел в тусклое, зеленое, облупленное зеркало. Вот она, морда добра! Но по сравнению с той отбивной, что Гера мне сделал в прошлый раз, – это уже здорово, большой сдвиг. То есть ничего не сделал почти, по его меркам. Так, глядишь, и человеком станет!

И вот уже на поезд я шел, а мысль глодала: на хрена я приезжал?

Ну, исполнил свой моральный долг… как понимал его Гера, – а еще?

Что-то должно быть еще – у меня-то? И когда по платформе уже шел, на вокзал оглядываясь, вспыхнуло: Спиртозаводск! В действительности город немного иначе назывался. Не зря съездил.

Спиртозаводск!

Входя в прихожую, загрохотал пустыми бутылками. Та-ак!

Жена лежала, распластанная, поверх одеяла, почти уже прозрачная.

– Я не могу жить без Насти! – зарыдала.

– А без этого? – поднял бутылку с тумбочки. – Можешь?

Упала ничком. Хотел я метнуться в ванную – но там кто-то был.

Булькал солидно. Дверь распахнулась. Кир появился как немой упрек.

– Если так продолжится, – проговорил он сухо, – она скоро исчезнет! Совсем!

Проводил Кира до метро, шел обратно. Какой-то желтый желвак в тучах прорезался. Вскинул голову туда.

– Послушай… Клянусь! Никогда больше ничего не попрошу у Тебя!

Только спаси ее! Помоги!

Огляделся – кругом мусор, грязь, коробки после торговли… увидел старинный люк с чугунной молнией, опустился на одно колено.

– Вот видишь? Стою! И прошу Тебя!! Клянусь, больше не встретимся! Ни по какому поводу! Единственный раз! Честно!..

Буквы? Возвращаю Тебе! Без них обойдусь! Теперь веришь? Спаси ее!

Приближались, галдя, какие-то горцы, я быстро с колена встал, прошел мимо них и еще раз торопливо на колено припал.

Чувствовал – зацепилось, а?! Домой ворвался. Жена, приподнявшись, мутно глядела на меня. Я снова глянул вверх:

– Ну… договорились?

Ворвался в свой подпол – там все гуртом на меня накинулись:

Узеев, Мхбрах, Пужной, Маша Котофеева с ребенком, Канистров,

Умыцкий, граф Поскотини, доктор Ядоха, Вадим Сопло, Соватти,

Блукаев, Аев, Кумстон, Металлиди, Горихвост… Что делать? – у всех вопрос.

Все! Прощайте! Покидал все тяжелые буквы в чемодан, доволок до выхода! Все! Снова на небо глянул – вот!.. Отдаю! Только спаси ее.

Оставляя черную метку по снегу, до помойки доволок. Кинул в уголок. Уходя, пару раз обернулся. И все! Глянул наверх: доволен? Больше у меня ничего нет.

Теперь каждое утро долго лежу. Спешить некуда.

– Ты спишь, что ли, или притворяешься?

Ее голос. Сиплый, грубый стал. Теперь, когда с утра выпивает, уже не веселая, а злая! Что же Он там решил?

– Хотя бы помойку выкинь. На это ты способен, надеюсь?

При слове “помойка” сердце сладко забилось. Как они там – буквочки мои? Да поди уж, наверное, украли красавиц моих!

Вон как дверью жахнула! Ожила? Зато я умер.

Поднялся. Схватил целлофановый мешок, набитый мусором. Хорошо, что хоть мусор пока есть, – скоро и он кончится. До помойки добрел. С размаху мешок в бак зашвырнул. В нем бутылки брякнули, замаскированные шелухой.

Сердце оборвалось… Все напрасно? И чемодан вон с буквами стоит, не нужный никому! Ничего не вышло.

Опустился в помойное кресло в стиле рококо, с торчащей щетиной.

Вот так. Здесь буду теперь. Король помойки. Уютное, в сущности, местечко: такой домик из кирпичиков баки окружает, правда без крыши. Комары вдруг налетели, вражеские парашютисты, – несмотря на снег. Но нас не запугаешь!

Старушка с ведрышком подошла – из моих, значит, подданных?

Постучала ведрышком по баку и – ко мне:

– Ты сочинитель, что ли?

Вот она, слава! Знает народ!

– А что? – гордо спрашиваю.

– Написал бы ты про них, супостатов!

– Про всех?

Мне одного Геры хватило – желвак теперь на всю жизнь.

– Да хотя б про местных! – вдруг засмеялась.

Это не мой масштаб!

– Вон стояк водопроводный голый у нас! Утепление-то сгорело, и как зима – вода замерзает! Говно нечем смывать!

Да, это было. Но это не мой масштаб. И вообще – буквы выкинуты…

Вон стоят. Однако в голове замелькало: “Стояк… Стояк…” Самая первая рифма, которая приходит в голову, явно не годится. Надо подумать.

Мелко кивая, подобострастно, старушка ушла. Я гордо выпрямился на троне своем, озирая окрестности. Но недолго процарствовал.

Вдруг, черные следы по двору оставляя, трое интеллигентов подошли, двое даже в очках, но на вид озверелые.

– Ты чего это расселся тут?

– А что – нельзя?

– В темпе отсюда!

– Пач-чему?

– Это наша помойка!

– У вас… есть какие-то права?

– Права?!!. Сейчас будут!

И вдруг тот, что без очков, зашел сзади и в спину меня пихнул. Я упал вперед на руки, ладонями по слизи проскользил. Поднялся, не оборачиваясь пошел. Колени в грязи, но отряхивать их такими руками навряд ли стоит! Один раз обернулся только: буквами не интересуются ли? Не интересуются! Хотел стать королем помойки.

Совестью ее, заявления людям писать, доносы… Не сложилось!

– Иди, иди!

Трон так и этак мой вертят, отпуская довольно тонкие искусствоведческие замечания.

Ушел. Даже помойка слишком шикарна для тебя! И домой – нет смысла, не вышло там ничего! Куда? Есть, говорят, такое место, куда можно всем сирым и убогим: там ждут всех. Но это уж – на крайний случай! А у тебя какой?.. Пойти, что ли, попробовать?

Хотя не чую Его! Он мои ужасы видит, но не реагирует как-то.

Постоял на ступенях среди нищих. Вверх поглядел. Снежинки светлее неба. Тают на устах. Вошел под своды. С той поры, как крестили меня, не был в церкви ни разу. Стесняюсь чего-то…

Наверное, этого… просить! Пламя колышется от пения. Толпа свечей. Свою, что ли, поставить? За что? За ее спасение!

В притворе, где разным церковным товаром торгуют, купил тоненькую кривоватую свечку – какую уж дали! – подошел к общему пламени, постоял. “Прикурил” своей, кривоватой… Старался прямо держать. Огонь греет лицо. Потом горячий воск каплей на палец стек, прижег, потом кожу стянул, застывая. Воткнул свечку в дырочку. Пошел.

В притворе церковную газету купил. “Нечаянная радость”. Может, дома прочту? Хотя жена будет издеваться.

Вышел с листком на крыльцо. Вроде посветлело маленько? Буквы даже видны! Глянул наискосок, и – обожгло как бы. “Завет старца

Силуяна”. Не ожидал такого. Вот это да! “Держи ум во аде – и не отчаивайся!” Вот это да! Думал, благостно скажут они: “Не держи ум во аде”. А тут… Молодец, Силуянушко! Я и держу. И не отчаиваюсь!

Мимо помойки легко шел. Снег вдруг в дождь превратился. Отличный климат у нас. Да и люди не подкачали! К счастью, феодалов тех не было на помойке… Я и не отчаиваюсь!

А буквы мои стоят! Только резанули ножом по боку чемодана, раскидали несколько – А, Я, Ж. А все – не подняли! Да и кому это по плечу?

Ладно, вверх быстро посмотрел – если Тебе не надо, я заберу!

Поволок, оставляя след. Вот какую работу иметь надо – чтоб никому было не украсть!

Жена ликованием встретила:

– Скубенная звонила! Нам дачу дают!

Ожила!

Подошел к оконостасу. Снег идет.

– Так это мы летом поедем, наверное? А сейчас зима. До лета еще дожить надо.

– Я справлюсь… справлюсь, – кивала маленькой головкой в зеркало, убеждая себя.