***


Кирилл быстро и грамотно выполнял свою работу у Густава Адольфовича. Они с коллекционером много разговаривали во время этой работы и за чаем, которым поила Кирилла Вера Ивановна по окончании каждого рабочего дня. Старики страшно расстроились по поводу гибели Жени и очень сочувствовали Марии Михайловне. Они старались отвлечь Кирилла разговорами от мрачных мыслей. Коллекционер был человеком интересным, повстречал в своей жизни много замечательных людей, и Кириллу общение с ним доставляло истинное удовольствие. Похоже, и хозяину квартиры нравился спокойный и воспитанный молодой человек. За несколько дней они подружились, и Кириллу иногда казалось, что они знакомы уже многие годы. Он с грустью думал, что после окончания работы дружба прервется. Но вместе с тем он старался побыстрее закончить, потому что времени совсем не хватало.

Вечерами Кирилл сидел за письменным столом и рассматривал с помощью специального приспособления кадры микропленки. Приложение — много‑много английского текста, так, это потом. Вот в начале что‑то научное, а вот пересняты какие‑то листы с параметрами и формулами, и вставки между ними по‑русски. Но это не важно, а важно то, что на одном листе сохранилась печать. Кирилл поставил максимальное увеличение и, напрягая глаза, прочел: «Институт экспериментальной фармакологии». Так, это уже что‑то. Он быстро просмотрел остальные листы с формулами и в конце увидел подпись — весьма неразборчивую — не то Соколов, не то Соловьев, но перед этой подписью стояло «проф.».

Уже легче. Знать бы теперь, как найти этого проф. Соколова‑Соловьева в Институте экспериментальной фармакологии.

Уже погасив свет и лежа на своем продавленном диване, он долго перебирал в памяти всех знакомых по прежним временам. Из‑за болезни матери он растерял все связи — почти год провел в хлопотах, менял белье, кормил ее с ложечки, давал лекарство по часам. Ночами он стирал, так что некогда было ходить в гости и даже разговаривать по телефону. В первое время друзья еще звонили ему, спрашивали, как дела, но потом перестали, потому что порадовать их ему было нечем. А после маминой смерти он чувствовал себя таким опустошенным, что сам не хотел ни с кем встречаться.

Из своего НИИ он уволился давно, года три назад, интересно, не развалилось ли там все? Он вспомнил свой отдел. Хорошие попадались люди, и работа интересная. Жаль, что теперь это никому не нужно. Кто помоложе, давно оттуда ушел — уж больно мало платили. Остались тетки постарше да начальство — ему всегда и везде неплохо. Однако он отвлекся. Что‑то смутно брезжило у него в мозгу. Работала с ним тогда одна женщина, очень, кстати, толковая, Надежда Николаевна Лебедева. И был кто‑то у ее мужа в мире фармакологии. Потому что, когда мама еще только начала болеть несколько лет назад, с помощью Надежды Николаевны ему, Кириллу, удалось достать редкое, такое нужное маме лекарство. Значит, завтра он знает, что делать.

Он позвонил Лебедевым домой с утра. Надежда страшно обрадовалась, но, когда узнала о смерти его матери, по‑бабьи заохала, запричитала. Сказала, что по‑прежнему работает в НИИ, что пока не разогнали, но народа, конечно, в пять раз меньше. И даже зарплату почти не задерживают, если это можно назвать зарплатой.

— Но я, Надежда Николаевна, по делу вообще‑то звоню. — Кирилл не смог сдержать нетерпения в голосе.

— Теперь все только по делу, — загрустила Надежда, — говори уж.

— Помнится, был у вас кто‑то в Институте фармакологии? — осторожно спросил Кирилл.

— Был да сплыл. У Саши там сын раньше работал, они ведь с женой оба медики. Только он давно там не работает, теперь в какой‑то совместной фармакологической фирме, семью‑то надо кормить.

— Жаль, но, может, связи у него там остались?

— Связи‑то, верно, остались, а тебе что нужно?

— Вы спросите его, Надежда Николаевна, знает ли он такого профессора — не то Соколова, не то Соловьева, работал ли этот профессор в Институте экспериментальной фармакологии и жив ли еще?

— Узнаю, конечно. Тебе срочно?

— Очень!

— Тогда вечером сама тебе позвоню.

— Ой, спасибо, Надежда Николаевна!

— Погоди благодарить, рано еще.


Загрузка...