Украденное воскресенье

***

Я проснулась оттого, что мне было жутко неудобно лежать. Спина затекла, и к тому же в нее что‑то впивалось. Я открыла глаза и не увидела над собой привычного потолка с желтым пятном в углу — соседи сверху два месяца назад забыли закрыть кран и уехали на дачу. Я прислушалась машинально, стараясь уловить дыхание спящей Аськи, но вместо него услышала, как кто‑то ровно дышит рядом со мной. Осторожно скосив глаза, я увидела, что рядом спит незнакомый мужчина и, судя по тому, что я чувствовала под одеялом, он был абсолютно голый. Я прислушалась к себе, ощутила, так сказать, себя всю и поняла, что я тоже лежу обнаженная и… ну в общем, тут все ясно. Меня охватил такой ужас, что только сильнейшим усилием воли я сдержалась, чтобы не вскочить, не заорать и не бежать отсюда в чем есть.

Кто этот тип, и как я оказалась в его постели? Так, надо взять себя в руки. Для того чтобы отсюда уйти, я должна вспомнить, где нахожусь. В голове у меня промелькнула Валентина, ее шикарная квартира, чертов костюм, странный Валентинин любовник, которого она почему‑то усиленно подсовывала мне, потом бабуся с фарфором XpIII века… стоп! Этого типа зовут Кирилл! Мне стало так худо, что волосы на голове зашевелились.

Оказаться в постели с первым встречным, да еще каким‑то полубомжом! И это я, приличная женщина из интеллигентной семьи, с ребенком, как последняя… Меня сковал ужас. Нет, надо выбираться отсюда, пока он не проснулся, смотреть ему в глаза выше моих сил, я умру от стыда. Хорошо, что я лежу с краю. Я тихонько пошевелилась, Кирил л не проснулся, только заулыбался во сне. Я сползла с дивана, стараясь не смотреть ему в лицо, — некоторые люди реагируют на пристальный взгляд, но напрасно я беспокоилась — этот спал как ребенок. Я нашла на стуле свою одежду, было ужасно противно надевать несвежее белье. Костюм был мятый, как будто в нем валялись. Когда я успела его так изгваздать? Кирилл опять пошевелился во сне. Господи, сделай так, чтобы он не проснулся!

Я нашла в прихожей свой плащ и сумочку, открыла дверь и вылетела на лестницу. Два проходных двора я пролетела, как сверхзвуковой самолет, только тихо. На Зверинской улице не было ни души, на моих часах было без пятнадцати семь, раннее утро. Вдали от этого типа мне немного полегчало, и я вспомнила, что вовсе не хотела с ним спать, то есть совершенно не собиралась! И пришла к нему только позвонить по телефону, и была совсем не пьяная, и последнее, что я помню, — это как мы пили кофе на кухне. От внезапной мысли я даже остановилась. Он подсыпал мне какую‑то гадость в кофе! Специально, чтобы я вырубилась, а он потом мог делать со мной все что хотел. В моей душе ужас уступил место неистовой ярости. Нет, ну какая скотина! Подсыпать что‑то в кофе, а потом раздеть, запихнуть в постель бесчувственную женщину… Извращенец! А с виду такой приличный, скромного вида. Старушку в кресле катает, с собачкой гуляет. А я‑то хороша, развесила уши. Вадим хоть не скрывал, прямо звал домой, а этот… Господи, какая я идиотка! Правильно Галка говорит, что я рохля и мямля, что сейчас так нельзя, что в наше время надо вырывать свой кусок зубами и так далее.

И ведь ничего не поделаешь, не в милицию же жаловаться, пришла к нему сама, как дура. Да там на смех поднимут! Взрослую тетю двадцати восьми лет обманом заманили в квартиру — слушать противно!

В ярости я не заметила, как добежала до метро.

— Девушка, — обратилась ко мне пожилая женщина в вагоне, — вы знаете, что у вас плащ обгорел?

— Где? — Я изогнулась и обомлела — вся левая пола плаща была обожжена, а я и не заметила, когда одевалась. Да что же это такое? Совершенно новый плащ, первый сезон всего ношу. И когда я это устроила, совершенно не помню.

Когда я вышла из метро на своей станции, ярость уступила место депрессии. Дрожащими руками я вставила ключ в замок. Дверь была закрыта на цепочку, но мне не пришлось звонить — Галка подскочила тотчас же.

— Танька, так ты жива? — обрадовалась Галка.

— Что мне сделается! — бодрилась я из последних сил.

— Да что с тобой стряслось? Ты что, позвонить не могла, я вся испсиховалась!

— Я звонила, у тебя занято было, — вяло оправдывалась я, снимая плащ.

Галка воззрилась на жеваный и грязный костюм.

— Ты что, с хахалем в луже валялась в моем костюме?

— Извини, Галя. Я отдам деньги, с первой получки отдам.

— Да черт с ним, с костюмом, — окончательно озверела Галка, — ты на себя‑то посмотри! А еще говорила, что спать с ним в первый вечер ни за что не будешь.

Видя, что от ее слов мне стало совсем плохо, Галка смягчилась и потянула меня на кухню.

— Пойдем, покурим, все равно уже не заснуть.

— А Ксения?

Дело в том, что Ксения не разрешает нам курить на кухне, и я считаю, правильно делает.

— Нет ее, к дочке уехала.

Галка закурила, а я налила себе стакан воды.

— Ну, Татьяна, видок у тебя — краше в гроб кладут!

— Ничего, — бормотала я, отводя глаза, — сейчас приду в себя, потом позавтракаем, с детьми подольше погуляю, на воздухе все пройдет.

Галка как‑то странно посмотрела на меня и спросила:

— Тебе что, на работу не надо?

— Надо, но ведь сегодня воскресенье, — удивилась я.

Галка вылупила глаза:

— Ты что, с дуба рухнула? Танька, сегодня понедельник!

— По‑понед… — Я поперхнулась водой. — Да ты в уме?

— А чего бы ты думаешь, я так психовала? Пропала с концами, ни слуху ни духу, я уже хотела в милицию звонить и в «скорую».

Видя, что я смотрю на нее с недоверием, Галка разозлилась:

— Ты на часы‑то свои, на календарь посмотри!

Я взглянула и похолодела: девятнадцатое сентября, понедельник.

— Это же надо так нажраться! — задумчиво констатировала Галка. — Тань, ты чего?

Она успела подхватить меня, пока я не грохнулась на пол, отвесила щедрой рукой две пощечины и плеснула водой.

— Ну, пришла в себя? Можешь ты мне объяснить, что произошло?

— Не могу, — честно ответила я, — ничего не помню.

— Говорила, не напивайся!

— Я мало пила, что‑то он мне подсыпал, гадость какую‑то.

— Во дает! — Галка развеселилась. — Сутки с мужиком трахалась и ничего не помнишь? Так неинтересно!

Я подавленно молчала.

— Свекровь твоя вчера четыре раза звонила. — Галка сменила тему. — Аську ты ей обещала, но я не дала, говорю, от матери распоряжения не было, значит, не дам.

Хоть мы и развелись с мужем почти год назад, свекровь меня не забывала, позванивала раза два в неделю. У нее обнаружилась любовь к внучке, а по‑моему, она уже так привыкла меня воспитывать, что теперь ей в жизни чего‑то не хватало. Галка удивлялась моему долготерпению.

«Почему ты не пошлешь ее подальше?» — «Успеется!» — отмахивалась я.

— Ну, Татьяна, что сейчас будешь делать?

— На работу надо идти.

— Ладно, собирайся, а мы уж поспим. Сил нет одеваться и в садик девчонок вести.

Из‑за двери послышалось бурное ликование, оказывается, эти две любопытные личности в пижамах подслушивали в коридоре. Галка шикнула на них, и они испарились.

Я приняла душ, высушила волосы, подкрасилась, приободрилась немного и отправилась на работу. Обо всем, что со мной случилось, я поразмыслю потом, а сейчас надо выбросить из головы посторонние мысли и сконцентрироваться на работе. Иначе можно наделать ошибок, а в бухгалтерии ошибки дорого обходятся.

На полпути к автобусной остановке я столкнулась с семейной парой средних лет.

Женщина — полная крашеная блондинка подняла на меня глаза и вдруг жутко перепугалась. В ее взгляде была самая настоящая паника. Я оглянулась — может, за моей спиной движется Годзилла или Кинг‑Конг? Но нет, позади было совершенно безлюдно, то есть люди‑то были, но все нормальные, никаких монстров. Значит, это я ее так перепугала? Женщина наклонилась к уху своего малорослого супруга и что‑то горячо ему зашептала. Он недоверчиво посмотрел на меня, тоже изменился в лице, и эта странная парочка прибавила шаг. Я с удивлением на них оглянулась и увидела, что они просто убегают, оглядываясь исподтишка. Я пожала плечами и продолжала свой путь. Мало ли на свете разных чудаков? За кого они меня приняли? А может, у меня что‑то с лицом? Я достала пудреницу и на ходу заглянула в зеркало. Вид не очень, но не настолько, чтобы люди шарахались от меня на улице.

Я завернула за угол и увидела, что к остановке подъезжает автобус, это удачно, потому что тащиться пешком до метро не было сил. Пришлось прибавить ходу, почти побежать, чего я очень не люблю, мне кажется, что бегущий человек глупо выглядит. И уже возле самого автобуса я вспомнила, что сегодня понедельник, а в понедельник обязательно надо идти в банк, а паспорт с собой не взяла. Я резко развернулась и припустила обратно к дому, мысленно ругая себя на чем свет за бестолковость — верно говорят, дурная голова ногам покоя не дает! Сворачивая за угол, я наткнулась на бегущего навстречу мужчину. Мы столкнулись, он на меня уставился дикими глазами и остановился. Я тоже встала как вкопанная. Столкнувшись с этим человеком, я почувствовала что‑то неясное, но пугающее и страшно знакомое. Я стояла и пыталась понять, и наконец поняла — это был исходящий от него запах. Нельзя сказать, чтобы запах был сильный. В нос не бросался, но я‑то ведь стояла с мужчиной совсем рядом. Это явно было что‑то косметическое — не одеколон, нет, слабее. Скорее лосьон после бритья или дезодорант. Я очень хорошо различаю и запоминаю запахи. Могу по запаху восстановить воспоминания, как индеец племени сиу. Индейцы завязывают в пояс сухие травки, а потом нюхают их и вспоминают все хорошее, что с ними связано, а я, когда вдыхаю запах гвоздичного дерева, сразу представляю себе бабушку, свежие пироги и уютную лампу над столом на кухне.

Так и сейчас. Этот запах был мне знаком, с ним было связано что‑то важное, пугающее, но я совершенно не могла вспомнить, что именно. Все это пронеслось у меня в голове за несколько секунд, потому что мужчина обошел меня и вроде бы побежал к автобусу, но когда я зачем‑то посмотрела на него из‑за угла, то видно было, что в автобус он не сел, хотя мог бы успеть.

Понедельник у меня день всегда беспокойный, потому что магазин работает без выходных и за субботу‑воскресенье накапливаются проблемы, которые нужно в понедельник непременно и быстро решить. Я бегала в банк, писала отчеты, сидела за компьютером, даже выскочить поесть было некогда — мы с Ниной‑товароведом наскоро попили чайку — на кофе я смотреть не могла. Часов в шесть вечера меня позвали к телефону.

— Танюша, девочка моя, что же ты так убежала, надо было разбудить меня!

В первый момент я не поверила своим ушам. Этот Кирилл звонит мне как ни в чем не бывало, как будто мы с ним тысячу лет знакомы. После всего что было, набраться наглости и позвонить! Совести у человека ни на грош!

— Как ты? — звучал в трубке веселый голос.

— Нормально, — сдавленно ответила я.

В комнате находились Нина, директор магазина Миша, да еще шофер зашел за накладными, послать этого мерзавца подальше не было никакой возможности.

— А я, ты знаешь, проспал до десяти часов. Встаю, тебя нет, даже записки не оставила, я к Женьке скорей, он у Валентины в записной книжке только твой рабочий телефон нашел.

Представив, как они с Женькой обсуждали все мои достоинства и недостатки, ноги мои подкосились, я даже села. Что еще надо от меня этому извращенцу?

— Таня, я тебя встречу после работы, прямо в магазин зайду?

— Нет‑нет, — опомнилась я, — на «Фрунзенской» в восемь вечера, а сейчас у меня Много работы.

Некогда было раздумывать, перед закрытием и после у меня масса дел, но уж при встрече я выскажу этому негодяю все.

В пять минут девятого я вошла в вестибюль станции метро «Фрунзенская». Он стоял там, глупо улыбаясь, с цветами — тремя чахлыми гвоздиками мерзкого поросячье‑розового цвета. Если и есть на свете цветы, которые я ненавижу, так это гвоздики. Я считаю, что их можно приносить только на похороны своих врагов. По мне, уж лучше букет репейников!

Он бросился ко мне бегом и все протягивал это дурацкий букет. Пришлось взять, чтобы он отвязался. Я рассмотрела его вблизи — все в той же курточке, весь какой‑то серый, потертый, там, внизу, гнусный свитерок и поношенные джинсы. Но не в одежде, в конце концов, дело! Он держался так уверенно и самодовольно, как будто мы с ним были давнишними любовниками, как будто не он напоил меня какой‑то мерзостью, может, даже наркотиком, и сутки держал взаперти! Вот этими руками он прикасался ко мне, раздевал, этим ртом целовал… Меня затрясло крупной дрожью и я забыла всю свою обличительную речь. Я посмотрела ему прямо в глаза и даже не проговорила, а прошипела сквозь зубы:

— Значит, так. Чтобы я. Тебя, козел. Больше. Никогда. Возле себя. Не видела. Чтобы близко ко мне не подходил и номер телефона выбросил! Кретин недоделанный!

Я успела заметить, как в глазах у него появилось удивление, а потом самая настоящая боль. Скажите, какие мы нежные! А может, он ненормальный? Но мне было уже все равно. Я повернулась и пошла к эскалатору, опустив с размаху букет в первую попавшуюся урну. Краем глаза я успела заметить восхищенное лицо контролерши — нечасто на спокойной «фрунзенской» удается посмотреть такое представление!

Сидя в вагоне, увидев заново перед глазами всю эту сцену, я не ощутила удовлетворения, а только усталость. Господи, как они все мне надоели! Но, как оказалось, это было только начало моих неприятностей.