Укус скорпиона

Уровень 2 Свободное ограничение

Скрежет тюремной решетки меня раздражал. Возникало ощущение, что этот звук, начисто сдирал кожу, выставляя напоказ обнаженные, звенящие, как высоковольтные провода, нервы.

Вот уже почти восемь месяцев как я терпел это надругательство над своей личностью. Я сыпал проклятия в лицо надзирателям, получая в ответ лишь ехидные улыбочки, я требовал встречи с начальником тюрьмы и грозился написать в Конгресс, я объявлял голодовку…

Иногда меня били, иногда, вообще, не обращали внимания, но чаще всего смеялись: нагло, во весь голос, наслаждаясь своим превосходством, дающим им право на унижение – и физическое и моральное.

Я бы мог смириться даже с унижением, не будь этого противного, леденящего кровь скрежета. Он стал моим проклятием, наказанием за великий грех, совершенный мною. И уже не имело значения, что совершая его, я думал о благе человечества. Я заполучил свою Голгофу – закономерный итог трудов праведных, я нес свой крест и, уже готов был сойти с ума.

И все же сделать это мне не дали. Не знаю, была ли то милость Господа или козни дьявола? Впрочем, какая разница? Главное, сбылось то, на что я, несмотря ни на что, надеялся. А иначе ради чего жить? Ради тюремной похлебки, которую в меня чуть ли не насильно вливали, или же ради никчемной работы, создающей видимость хоть какой-то деятельности? Разумеется, нет.

По-моему, у слова «жизнь» есть всего один синоним – надежда. Мы это не всегда понимаем, но так оно и есть. В надежде на лучшие времена мы выpастаем, стареем и, так и не дождавшись исполнения заветных желаний, покидаем этот бренный мир. Отними у нас надежду, и вся Земля превратится в огромное унылое кладбище для самоубийц.

Довольно банальная мысль для человека отбывающего пожизненное заключение. Но что поделаешь, на этом меня заклинило. В Стpэнке я уже не был человеком, я даже не был заключенным – я стал роботом, имеющим свой порядковый шестизначный номер и узкое пpостpанство-отстойник с подзаряжающим устройством в виде металлической койки.

Поначалу я упорно думал о Маргарет. Нет, не о том, что убил ее, я был абсолютно уверен, что моей рукой водило само Провидение. Я ломал голову над невероятным изобретением мисс Тревор и не мог понять даже не то, как ей удалось провести свое физическое тело через виртал (на этот счет идеи у меня были!). Нет, мне не давали покоя последние слова Маргарет: «Тебе это, конечно, не удастся. А я принадлежу двум мирам сразу и на этом не остановлюсь…» Но ведь виртал вымышлен, в реальности он не существует, как же ей удалось превратить выдумку – этот чертов бластер – в смертоносное оружие? Как? Этого я понять не мог.

Потом наступил день, когда я понял, что биться над этой проблемой уже не в состоянии – голову словно обкладывал толстый слой ваты, мысли путались, мозг готов был разорваться на части. Кажется, я выл и бился головой об стену – не помню… И я запретил себе вспоминать Маргарет и ее невозможное открытие.

А потом пришло избавление…

Оно явилось в виде тучного коротышки неопределенного возраста, совершенно лысого, неприятно пахнущего потом и еще чем-то неуловимым, но столь же отвратным. Кажется, я тогда подумал, что от него разит смертью.

Коротышка возник возле толстенных железных прутьев моей камеры вместе с надзирателем, которого все в Стpэнке называли Шакалом. И дело здесь было совсем не во внешности (хотя она и соответствовала), а в том, что Шакал любил наносить заключенным неожиданные удары в солнечное сплетение, когда этого не ждешь, а потом, упеpев руки в бока, наслаждался видом корчащегося у его ног тела, пытающегося поймать ртом глоток воздуха.

Шакал хмуро глянул сквозь прутья решетки, сунул ключ в замок и… содрал с меня кожу. Когда же скрежет затих, и я пришел в себя, коротышка уже находился в камере, а Шакал куда-то исчез, что было не по правилам содержания преступников, отбывающих пожизненное заключение. Но еще больше меня поразила незапертая дверь – это, вообще, не вписывалось ни в какие рамки. Вот тогда-то я и сообразил, что пришел час моего избавления. Единственное, чего я не знал, какой ценой оно мне достанется. Честно говоря, меня это и не интересовало. Сердце засбоило, а голова закружилась, словно вонючий воздух моей клетки сменили на веселящий газ.

– Эндpю Хопкинс? – полувопросительно, полуутвеpдительно произнес коротышка.

– Можно просто Энди, – галантно раскланялся я.

Он внимательно посмотрел на мой перебитый нос, будто собираясь его тотчас же выправить, и молча сел на мою же, аккуратно застланную койку. Почему-то мне стало неприятно – это было то немногое, что в теперешней жизни являлось в каком-то смысле моей собственностью. Но, разумеется, я промолчал.

– Уильям Мактеppи, – сухо представился коротышка, не подавая руки.

– Или просто Вилли, – добавил я.

Он опять посмотрел на мою переносицу, но, видимо решив, что никуда она от него не денется, расслабил узел галстука и полез в карман за носовым платком.

– Да, у нас жарко, – сочувственно вздохнул я. – Думаю, подготовка к геенне огненной входит отдельным пунктом в процесс перевоспитания заблудших овец. Как вы считаете?

– Хватит паясничать, – вытирая лоб, ответил Мактеppи.

– Упаси боже, разве я могу себе это позволить с государственным чиновником, собирающимся выпустить меня на свободу, – пустил я пробный шар и, кажется, угодил-таки в яблочко.

Поднятая рука коротышки на миг замерла, он опустил платок, наши глаза встретились.

– Я смотрю, вы умный человек, – сказал он. – Это радует.

– Меня тоже, – по инерции ляпнул я и тут же заткнулся.

– А следовательно, мы сможем договориться, – будто не расслышав моей реплики, продолжал Мактерри.

Я окончательно взял себя в руки и… промолчал.

– У меня к вам деловое предложение. Думаю, оно вас заинтересует, – он вытер лысину платком и, с отвращением кинув его под кровать, неизвестно откуда, словно фокусник, достал новый. – Мы можем вытащить вас отсюда, разумеется, при определенных обязательствах с вашей стороны.

– Я согласен.

Мактеppи удивленно изогнул бровь.

– Вы не хотите…

– Абсолютно. Пусть даже вы – посланник сатаны. Не думаю, что в преисподней хуже, чем в Стpэнке.

– Легкомысленность – страшнейший из пороков, – назидательно изрек коротышка.

– Еpунда. Все зависит от обстоятельств. Тем более, что я слукавил касательно преисподней. Не верю ни в бога, ни в черта, а люди всегда предсказуемы.

– Вы мне нравитесь, Энди, – впервые улыбнулся Мактеppи, обнажив белоснежные и ровные вставные зубы. – Я люблю трезвомыслящих авантюристов. И все же прежде, чем мы заключим наш… э… скажем контракт, я обязан вам объяснить суть происходящего.

– Просто скажите из какой вы конторы, и что мне предстоит делать.

– Хорошо, – усмехнулся Мактеppи, – буду предельно лаконичен, раз вам так этого хочется.

– Мне хочется поскорее оказаться за пределами этого кpысятника, пока я не проснулся, – честно признался я.

– Что ж, постараюсь не будить вас подольше. ЦРУ-виpтал.

– И не надейтесь, что я откажусь.

Белый «лендpовеp» ворвался в Поpтеpвилль со стороны Оливковой авеню, если, конечно, я правильно разобрал надпись на табличке. За окном замелькали одноэтажные домики: ухоженные и утопающие в зелени.

– Куда мы сейчас? – спросил я у Мактеppи.

– В Сан-Фpанциско. Потом самолетом в Вашингтон.

Я кивнул и откинулся на спинку сидения.

Эйфория уже прошла. Вместе с первым глотком свободы я отрезвел, и тогда в моей голове зароились десятки, нет, сотни вопросов. Но лезть с ними к коротышке-освободителю было по меньшей мере глупо. То, что я должен знать, мне сообщат, когда это будет необходимо. Не раньше и не позже. А от минимума, который я уже мог знать час назад, сам же и отказался…

И все же я был неимоверно рад. То же самое, наверное, испытывает висельник с продетой в петлю головой, внезапно услышавший слова о помиловании. Да, я был на свободе! Я упивался ею, пялясь по сторонам и радуясь каждой встречной машине, каждому ребенку, копошащемуся в песочнице. Я читал вывески на магазинах, указатели на домах, рекламу на щитах и проносящихся мимо грузовиках. Я – уже никогда не надеявшийся снова увидеть все это!

Мы свернули на Мэйн-стpит, проскочили отель «Поpтеpвилль» и вскоре оказались за городской чертой. Hачалось царство виноградников и цитрусовых рощ, которыми так славится долина Сан-Хоакин, особенно восточная, более обжитая ее часть.

Я и не заметил, как мы, оставив позади внушительных размеров мотель, выбрались на шестьдесят пятую автостраду. Мотель назывался «Пол Буньян». Кажется, так звали легендарного дровосека, некогда уничтожавшего леса в этих местах, но я могу и ошибаться.

На автостраде Мактеppи прибавил скорость и закурил, угостив «pотмансом» и меня.

– Hебось курил там всякую дрянь? – спросил он, протягивая мне зажигалку.

– Тухлятину, – согласился я.

– Ну ничего, теперь тебя ждет другая жизнь.

Мы давно и незаметно для себя перешли на «ты». Чем-то Мактерри все же располагал к себе. Может быть, безобидной своей физиономией, а, может, рассудительностью и хладнокровием.

Я не знал, буду ли потом работать с ним, или же его дело – доставить меня к месту назначения и сдать с рук на руки, так сказать, тепленького и завербованного. Почему-то мне хотелось работать с ним вместе. Впрочем, подозреваю, что я попросту находился во власти обычного человеческого стремления иметь под рукой хоть что-то знакомое.

– Скоро будем во Фриско, – снова заговорил Мактерри. – Но до той поры я все же хочу вкратце объяснить, с чем тебе придется иметь дело. Надеюсь, ты уже немного пришел в себя и готов воспринимать информацию?

Я с благодарностью посмотрел на него, и коротышка, перехватив этот взгляд, улыбнулся.

– Вот и замечательно. Теперь слушай: с сегодняшнего утра ты стал… гм… скажем так, собственностью Центрального разведывательного управления. Уйти от нас по своей воле ты не можешь, иначе тотчас окажешься в Стрэнке или, того хуже, в Сан-Квентине. У нас тебя выжмут, как лимон, зато после этого ты получишь реальную свободу. До тех пор себе больше не принадлежишь. Но думаю, это все же лучше, чем пожизненное заключение, тем более, что ожидает тебя интересная работа по твоему профилю. В придачу к этому обеспечишь себе безбедную старость. И не пугайся, особенно ограничивать твою свободу не будут. Ежегодно, как положено, у тебя будет отпуск, можешь даже завести семью. Требуется только полное сохранение секретности и лояльность по отношению к Президенту и Соединенным Штатам. Это, надеюсь, понятно?

Я кивнул.

– И не волнуйся. Все мы прошли через это, кто добровольно, кто примерно так же как ты. Наша работа ничем не хуже других. Вопросы есть?

У меня их по-прежнему была масса, но я выбрал самый, как мне казалось в тот миг, важный:

– Почему именно я?

Мактерри пожал плечами.

– Этого я не знаю.

В Вашингтонском аэропорту мы пересели в бордовый «понтиак», поджидавший нас на автостоянке с ключами в замке зажигания, и спустя десять минут очутились на автостраде имени Джорджа Вашингтона, проложенной по холмистой местности, поросшей густым лесом.

Я знал, что от столицы до Лэнгли, где располагается штаб-квартира ЦРУ, всего пятнадцать километров и потому не удивился, увидев вскоре дорожный знак:

Через несколько минут мы уже были у развилки. Свернув в указанном направлении, «понтиак» выехал на шоссе, огороженное трехметровым забором из колючей проволоки. За ней виднелись охранники, вооруженные автоматами.

«Не променял ли я одну тюрьму на другую?» – мелькнула мрачная мысль.

Будто прочитав ее, Мактерри улыбнулся, а затем ободряюще похлопал меня по плечу.

– Не бойся, жить ты будешь не здесь, а в городке неподалеку.

Как ни странно, но эти слова произвели на меня абсолютно противоположное впечатление. Не слишком ли часто он меня успокаивает? Что это – желание приободрить перед встречей с неведомым или же попытка усыпить бдительность? Впрочем, какой в этом смысл? Я продал свою душу и теперь при всем желании ничего не мог изменить. ЦРУ – не та организация, с которой стоит играть в кошки-мышки.

Наконец, вдалеке показался целый комплекс зданий. Сердце ухнуло куда-то вниз – вот она, святая-святых разведки США, на которую вот уже больше полувека льются потоки грязи, и хвалебных речей.

Был ли я рад работать на эту организацию? Пожалуй, да. Я, как ни крути, патриот своей страны. Меня так воспитали. Укреплюсь ли я в этой вере, или меня ждет разочарование? Сейчас это, наверное, самое важное, ибо от этого зависит, буду ли я здесь пленником или равным среди равных…

За окном промелькнула табличка:

и сразу же за ней – другая:

Мы подъехали к воротам, и Мактерри заглушил мотор. Двое вооруженных охранников вышли из небольшого одноэтажного здания, больше всего напоминающего бункер времен Второй мировой войны. Один из них застыл у ворот, другой подошел к машине. Мактерри молча протянул ему удостоверение и еще какую-то бумагу, сложенную вчетверо. Охранник лишь мельком глянул на удостоверение, зато бумагу изучал долго и внимательно. Я исхитрился и увидел верхнюю ее половину. Там, в левом углу, была приклеена моя фотография.

«Что ж, – окончательно осознал я, – они знали, что я соглашусь. Это не сложно. Из двух проблем человек всегда желает столкнуться с меньшей, если, конечно, это меньшее не противоречит его моральным принципам. Хотя порой, многие переступают и через это»…

– Можете следовать, – глухо сказал охранник, возвращая документы, и отошел от машины.

Створки ворот почти бесшумно разошлись в стороны, и Мактерри повел «понтиак» в образовавшийся проем. Сразу за контрольным пунктом дорога свернула налево, и я увидел странное здание с полукруглой крышей, а за ним другое, не столь причудливое, но зато, как дикобраз, ощетинившееся иглами антенн. Мы свернули к автомобильной стоянке и, припарковав машину, выбрались наружу.

– Вот ты и на месте, – улыбнулся Мактерри, – надеюсь, не слишком устал?

– После восьмимесячного пребывания в конюшне я мог бы доскакать сюда из Фриско гораздо быстрее, чем мы это только что с тобой проделали, – буркнул я.

Мактерри громко расхохотался и, вытирая слезы, двинулся к входу в центральное здание. Я последовал за ним, напрочь забыв о своей шутке. Меня начинало лихорадить, потому что я боялся. Боялся, как студент, впервые идущий на лекции, как новичок, прыгающий с парашютом, как… Хотя, перечислять все варианты мне пришлось бы пол жизни.

Пока мы ехали сюда, я наслаждался пьянящим запахом свободы – единственным, который стоит вдыхать полной грудью. Я не задумывался о своей будущей работе, по крайней мере, не до конца осознавал, что ждет меня впереди. Теперь же, страх перед неизведанным навалился липкой и потной тушей, и от ужаса я готов был орать, как маяк в бурную и туманную ночь. И все же, хотя и на негнущихся ногах, я шел вслед за Мактерри.

Мы вошли в парадный ход, и я замер, увидев гигантскую светящуюся надпись:

Увидев, что я остановился, Мактерри повернулся и кивнул в сторону надписи:

– Цитата из Библии. Насчет этого распорядился Даллес. Старик искренне верил в Бога, что, впрочем, не мешало ему забывать о некоторых его заповедях. Ладно, пошли, тебя уже ждут. Да и мне нужно возвращаться.

То, что он не будет работать со мной, я понял еще на автостраде, ведущей в Сан-Франциско. А потом в магазине, где Вилли покупал мне костюм, он сам признался, что всего лишь вербовщик, и его дело – доставить меня в Лэнгли.

Теперь подходило время расставания. Что ж, я все-таки был благодарен этому человеку. Пусть не он распоряжался моей судьбой, но именно он был тем ангелом-спасителем, который спустился с небес и вытащил меня из клоаки, в которой я оказался.

Пока я размышлял над этим, к нам подошел очередной охранник, внимательно изучил наши документы, отдал Мактерри его удостоверение, а мою бумажку забрал. Затем Уильям и охранник расписались в каком-то журнале, и меня отвели в комнату ожидания.

– Ну, удачи тебе, – протягивая руку, сказал Мактерри. – Жди, за тобой придут…

Он оглянулся и увидел, что охранник уже вышел из комнаты.

– Запомни, – быстро проговорил Уильям, – если станет совсем плохо – звони. Телефон в Лос-Анжелесе 473 – 33—14.

Мы обменялись крепким рукопожатием, и он ушел.

Я остался один в ожидании своей участи.

– Мистер Хопкинс?

Я поднял голову. В дверях стояла миловидная девушка лет двадцати и вопросительно смотрела на меня васильковыми глазами.

Я утвердительно кивнул.

– Следуйте за мной…

Прошло более получаса, прежде чем обо мне, наконец, вспомнили. Впрочем, об этом я не жалел. Впервые со времени освобождения из Стрэнка, у меня была возможность спокойно обдумать свое положение, ибо вопрос: «Почему именно я?» – по-прежнему не давал мне покоя. Конечно же, ответов на него у меня было множество, но я не знал верного.

Им нужен эксперт, разбирающийся в виртуальной реальности? Но таких спецов множество, причем, я, отнюдь, не самый лучший из этой когорты. Или ЦРУ предпочитает использовать людей, которых легко удержать на крючке? Но не связываться же из-за этого с убийцей, коим я, как это не прискорбно, но все же являюсь. Крючок можно найти и менее острый. А может быть, им просто потребовался достаточно молодой и деятельный индивидуум, не обремененный семейными и иными узами? Впрочем, могло быть и так, что при отборе, вообще, не существовало одного критерия, а какая-то их часть в совокупности дала тот результат, который и привел меня в Лэнгли…

И все-таки что-то меня тревожило, не давало покоя с того самого момента, как подле моей камеры возникла гротескная фигурка Уильяма Мактерри. И только сейчас я понял, что это было. ЦРУ ни при каких обстоятельствах не имело право освобождать меня из тюрьмы. Значит, в той, нормальной и привычной жизни на мне окончательно поставили крест. Эндрю Хопкинса больше не существует, он умер, а вместо него появился совсем другой человек – без прошлого, без документов… По всей видимости, это более всего соответствовало истине.

Моя проводница резко остановилась возле электронного турникета, и я едва не налетел на нее. Из небольшой стеклянной кабинки вышел, наверное, тридцатый охранник, которого мне довелось здесь лицезреть, и что-то вручил моему «гиду». Оказалось, это была пластиковая карточка оранжевого цвета с моей фотографией и пятизначным номером, что свежо напомнило мне Стрэнк.

– Прицепите это к пиджаку, – сказала моя провожатая. – И постарайтесь как можно быстрее выучить личный номер. Это облегчит вам перемещение из блока в блок.

– Постараюсь, насколько позволят мои умственные способности, – улыбнулся я. – А впрочем, это легко. Число дьявола плюс чертова дюжина.

– Вы это о чем? – подозрительно посмотрела на меня милашка-«бортпроводница».

– Личный номер 66613, – отрекомендовался я. – Что вы делаете сегодня вечером?

– Посетитель? – угрюмо спросил охранник.

– Новичок.

– А-а, – протянул охранник, открывая турникет. – Не обломанный, значит, еще…

Я косо зыркнул на него, но промолчал, покуда мы не вошли в длинный коридор.

– Простите, мисс, – сказал я, сотворив на лице ангельскую мину. – Я даже не знаю вашего имени. А ведь я впервые в Лэнгли, здесь так много интересного и совершенно мне незнакомого, что я в полной растерянности. У меня столько вопросов, но, не зная, как к вам обратиться, я не решаюсь их задать.

– Я не уполномочена отвечать на вопросы, – отрезала девушка.

– Спасибо, что не ударили, – усмехнулся я, все же решив не сдаваться. – Неужели и ваше имя засекречено?

– Почему же. Мой личный номер 55955.

– Ага, – обрадовался я, – вот и познакомились. Отныне и навеки я буду называть вас «пятерочкой».

Она фыркнула и, даже не взглянув на меня, добавила:

– Через десять минут мы расстанемся и вряд ли когда-нибудь увидимся снова.

– О боже, – театрально прижав руку к груди, застонал я. – Вы разбили мне сердце.

– Лучше постарайтесь не разбить себе голову.

Она резко повернула в боковой коридор, менее освещенный, чем предыдущий, и мне действительно пришлось быть более внимательным. Однако через несколько мгновений я убедился, что пол здесь столь же гладок, а потолки также недосягаемы, и опасаться за свой лоб не имело никакого смысла. Но продолжать бесцельный треп почему-то уже не хотелось. Я нашел более достойное занятие и принялся пялиться по сторонам.

Оказалось, что этот коридор освещен не хуже прежнего, просто стены здесь были выкрашены в фиолетовый цвет. Оттого и возникало ощущение полумрака. Еще я заметил, что на нас все время нацелены телекамеры, закрепленные под потолком на специальных кронштейнах. Впрочем, едва ли все это предназначалось моей персоне – чем-чем, а манией величия я не страдаю. Просто по всему зданию, скорее всего, велось общее наблюдение, а так как мы с «пятерочкой» были единственными в этом коридоре, то следили камеры именно за нами, а не за пустым пространством.

Кроме того, я сделал еще одно интересное открытие. Сколько дверей не попадалось на моем пути, я так и не увидел ни одной, на которой была бы прикреплена хоть какая-то табличка, как это заведено в других правительственных учреждениях.

«Пора привыкать, – подумал я. – Работа в разведывательном управлении требует секретности. Теперь каждый день кто-то будет рыться в твоем грязном белье, просвечивать внутренности и промывать мозги. Ты будешь обязан научиться не болтать языком почем зря, даже если в тебя вколют сыворотку правды, ты должен будешь беспрекословно подчиняться, выполняя чьи-то приказы, при этом даже мысли не допуская о каком-то своем, личном мнении. Тебе предстоит заново научиться жить, видя в каждом заговорившем с тобою на улице или в баре потенциального врага. Тебе предстоит…»

Хотя, по правде говоря, ни хрена я не знал, что мне предстоит. В дешевых книжонках, из которых я мог сложить свое представление о ЦРУ, львиная доля написанного была беззастенчивой брехней, остальное – чистым вымыслом. Те же сведения, которые я мог почерпнуть из прессы, касались лишь скандалов и громких разоблачений…

«Пятерочка» замедлила шаг и остановилась у одной из дверей, ничем не отличавшихся от других. Как она только разобралась, что нам нужна именно эта дверь?

Я встал за спиной девушки, наблюдая, как она вставляет пластиковую карточку электронного допуска в щель идентификатора. Щелкнул замок. Мой «поводырь» толкнула дверь и, не глядя на меня, тихо произнесла:

– Вам сюда.

– Только после вас, – галантно раскланялся я.

– Вам сюда, – повторила она, никак не отреагировав на мои кривляния.

Я вздохнул и переступил порог. Сразу же дверь бесшумно захлопнулась за моей спиной.

Я оказался в просторном кабинете, меблированном в сугубо канцелярском стиле: сейф в углу, несколько стульев, стол, компьютер со всей периферией. Только людей здесь не было.

Я на всякий случай заглянул под стол. Там тоже никого не оказалось. Я пожал плечами и только теперь заметил две двери справа и слева от окна. Одна из них отворилась. Несколько секунд я по-прежнему оставался в комнате один, затаив дыхание и ожидая явления нового персонажа трагедии, коя называлась «моя жизнь». И дождался!

В кабинет ввалился грузный джентльмен с мексиканскими усами и не менее мексиканским орлиным носом. В остальном же его физиономия могла послужить эталоном чистокровного янки, такой холеной и самодовольной она была. Я уже собрался сообщить пришельцу об этом, но он перебил меня радостным возгласом:

– Ага! Вы уже здесь!

– Собственно, а где мне еще быть? – спросил я.

Но он продолжал, не слушая меня:

– Личный номер – шестьдесят шесть шестьсот тринадцать?

– А вот и не угадали, – ответствовал я.

– Позвольте, – он подошел ко мне вплотную и, уставившись на пластиковую карточку, печально спросил: – А это что? Я же вижу, что у вас написано…

– Все правильно, – согласился я, не дав ему закончить фразу, – но здесь написано, что мой личный номер – шестьсот шестьдесят шесть плюс тринадцать, а не так, как вы изволили его прочесть.

– Какая разница?! – взревел янки с носом отъявленного мексиканца.

– Ну, вот, – обиделся я. – А где поэзия мистики, где зловещая окраска моего вновь приобретенного имени? Я имею на это право, черт возьми, раз вы мне его подсунули!

Янки изучающе посмотрел на меня, почти так же, как этим утром оценивал в камере мой нос Мактерри. Впрочем, я уже сильно сомневался, что это была настоящая фамилия моего вербовщика. Судя по тому, как они любили здесь секретничать, так оно и было на самом деле.

– Еще один шутник попался, – хмыкнул янки. – Зря вы это, шестьсот шестьдесят шесть, тринадцать, ох, зря.

– Вы так думаете, тридцать пять тысяч сорок восьмой? – усмехнулся я. – Разве в вашей конторе юмор запрещен?

– Гм, все зависит от обстоятельств, мой друг, и только от них, – он поскрипел стулом, усаживаясь, положил узловатые руки на крышку стола. – И вот еще что… В пределах этой комнаты вы можете называть меня… ну… скажем, Джеком. Так проще, чем каждый раз обращаться друг к другу по номерам.

– Замечательно, – сказал я. – А меня зовите милашкой Сью. По рукам?

И с этими словами я плюхнулся на один из стульев, чем вызвал явное неудовольствие «мексиканца» Джека, отразившееся на его лице. Впрочем, мне на это было глубоко наплевать. Я уже подготовил в голове достойные слова, чтобы ответить колкостью на его предстоящее замечание, но Джек промолчал. Мало того, он даже перестал расстреливать меня взглядом, а, включив компьютер, негромко, но внятно произнес:

– Файл – «Эндрю Хопкинс», раздел – «Новые поступления», код – шестьдесят шесть, шестьсот тринадцать.

Он зыркнул на меня из-за монитора, но я лишь улыбнулся ему уголками губ.

Едва слышно зашелестел винчестер, считывая информацию, и, пока на дисплей выводилась вся моя подноготная, я окончательно осознал себя товаром, который купили современные рабовладельцы.

Да, Мактерри объяснял мне все это, но готов ли я на самом деле отдать себя во власть чужой воле, ведь даже в тюрьме, пусть в самой малой мере, но я все же принадлежал сам себе? Теперь же я был обязан выполнять только приказы свыше, здесь любой самовольный поступок будет расцениваться, как неподчинение, и строго наказываться, пожалуй даже вплоть до водворения обратно в Стрэнк. А туда мне, ох, как не хотелось!

Честно говоря, я ненавижу военную службу. Мой сосед в Нью-Йорке был капитаном ВВС, служил, кажется, в вертолетном полку. Он редко бывал дома, а когда появлялся – всегда отключал телефон. Помню, когда мы еще гонялись за мисс Маргарет Тревор, я услышал, как его пятилетний сын спросил, зачем он это делает? Сосед улыбнулся, усадил пацана на колено и сказал:

– Запомни, сынок, страшнее всего в этой жизни три вещи: обман, предательство и приказ.

Видимо, плохо запомнив первые два слова, мальчишка спросил, что такое «приказ». Отец громко расхохотался, а потом, вмиг став серьезным, ответил:

– Приказ – это когда ты не хочешь что-нибудь делать, а тебя принуждают к этому.

– Почему?

– Потому что ты не имеешь права не подчиниться, иначе тебя сурово накажут.

– Но зачем тебе подчиняться? Ты ведь взрослый.

– Я дал клятву, сынок, и на службе не принадлежу себе.

– И я, когда вырасту, тоже должен буду делать то, что мне скажут другие?

– Надеюсь, что нет. Я не хочу, чтобы ты стал военным…

Почему-то этот разговор, невольным свидетелем которого я стал, врезался мне в память. И вот теперь… Теперь я был уверен в одном: что бы не ждало меня впереди, я не должен поступаться своими принципами. Я освободился из одной клетки, очутившись в другой, пусть более просторной и светлой, но почему я не могу попытаться вырваться и из этой?..

– О чем это вы задумались, Хопкинс?

Я покосился на Джека, успевшего нацепить на переносицу тяжеловесные очки с толстыми линзами, и пожал плечами:

– Да так, ничего. Не каждый день на твоей трассе попадается столько крутых поворотов.

– А-а… Ну-ну, – хмыкнул Джек, вновь обращая свой взор к монитору. – Что ж, у вас не такое обширное досье, чтобы потратить на него кучу времени. Посему, перейдем к формальностям.

Он извлек из ящика стола лист бумаги и положил его передо мной. Это был стандартный бланк, в котором уведомлялось, что отныне такой-то (вместо фамилии значилось пустое место) принят на государственную службу в Центральное разведывательное управление Соединенных Штатов Америки в качестве штатного агента со всеми вытекающими отсюда последствиями. Признаться, последствия мне эти не понравились, но я благоразумно промолчал, внимательно дочитав бумагу до конца.

– Все понятно? – спросил Джек.

Я кивнул.

– Тогда распишитесь внизу и поставьте дату.

Он сунул мне под нос ручку, и я вывел на бумаге свою незамысловатую закорючку.

– Теперь подойдите сюда.

Я покорно встал и, обойдя стол, приблизился к Джеку почти вплотную. Его мясистый загривок так и призывал вцепиться в него зубами, но я вынужден был отказать себе в этом удовольствии. Пришлось ограничиться тем, что я просто заглянул Джеку через плечо и увидел, как он каллиграфическим почерком вносит в бланк мое имя.

«Канцелярская крыса, – подумал я. – Крыса и есть. Интересно, кто он таков? Начальник отдела по работе с кадрами? Хотя, какой там к черту начальник. Рядовой инспекторишко – не больше».

Джек тем временем кончил выводить буковки и, с удовлетворением оценив результат своей работы, крякнул от удовольствия. А может, у него просто в горле запершило, кто знает?

– Так. А теперь давайте сюда свои ладони, – сказал он, глядя на меня поверх очков.

Я повиновался, приложив ладони к электронному дактилосканеру. Через секунду мои отпечатки появились на экране дисплея. Вновь зашуршало считывающее устройство, а потом приятный женский голос произнес:

– Идентифицирован.

«Да, хороший здесь комп, – отметил я. – Восьмой „пентиум“, а, может, и повыше. И блок звукового диалога есть. Вещь не такая уж и распространенная, хотя и не столь редкая. Что ж, компьютерная техника развивается стремительно и, похоже, пределов этому развитию не существует. Взять, хотя бы, тот же виртал…»

Память щелчком выкинула из своих глубин образ Маргарет Тревор, и я поспешил отогнать от себя ненужные мысли.

Джек тем временем производил сканирование подписанного мною документа. Теперь он осядет в электронном архиве ЦРУ, и мне не изъять его оттуда при всем желании.

Что ж, доктор Фауст, ты продал свою душу за услады земные… Так возрадуйся!

Кажется, последнюю мысль я пробормотал вслух. Джек, косо глянув на меня, отключил сканер и сухо сказал, поднимаясь из-за стола:

– Вы знали, на что шли. Теперь возврата нет, и потому вам следует уяснить для себя одну вещь: вы не должны совершать необдуманных поступков, – помолчал и добавил: – Это в ваших же интересах.

А между строк я прочитал: «За тобой, парень, постоянно будут приглядывать, и не дай Бог, ты попытаешься взбрыкнуть».

– Я не пугаю, – продолжал Джек, – и даже не предупреждаю. Просто советую.

– Спасибо, – я шаркнул ножкой. – Премного благодарен, так сказать, за отеческую заботу.

– Ну-ну, – растянул рот в улыбке янки-мексиканец, – сейчас вам будет не до шуток.

Он подошел к той же двери, из которой появился сам двадцать минут назад, и, распахнув ее настежь, бросил:

– Теперь он ваш. Можете приниматься за дело.

– Даже так? – вздохнул я.

– И только так.

«Ну и ладно, – смирился я, – хорошая разминка еще никому не повредила. Тем более, что Стрэнк научил меня работать не только головой, но и кулаками».

Но я ошибся. В комнате, в которую я попал через несколько секунд, явно не собирались проверять прочность моих костей. Тем более, что молодая худосочная девчушка, облаченная в белоснежный халат, и убеленный сединами старик, хотя и выглядевший довольно бодро, при всем желании не смогли бы научить меня хорошим манерам при помощи манер нехороших. Да и, собственно, отчего я решил, что мне собираются вправлять мозги зуботычинами?..

Меня усадили в мягкое, удобное кресло, нацепили на голову какой-то шутовской колпак с множеством разноцветных проводов, а затем девчушка принялась лепить на мое бренное тело кучу всяческой дребедени, из которой, благодаря моей скромной эрудиции, я узнал лишь пневмограф, фиксирующий частоту дыхания; тонометр, измеряющий кровяное давление и потограф, определяющий степень потливости пальцев и ладоней. Кроме того, мою грудь опоясали какими-то трубками и, в довершение, прилепили где только можно добрую дюжину датчиков. Все это было подключено к компьютеру, при помощи которого собирались заглянуть в мою душу, ибо я, наконец, осознал, что передо мной находится полиграф или, как его принято называть в широких кругах, «детектор лжи».

И тогда я занервничал. Не знаю почему, но я занервничал. Мне нечего было скрывать, я и так был весь, как на ладони – рядовой эксперт-убийца без психических отклонений, но, в общем-то, по большому счету, чудак, возомнивший, что в его силах спасти мир…

– Меня готовят для запуска в космос? – неуклюже сострил я, стараясь отвлечься от предстоящей процедуры.

– Здесь вопросы задаю я, – сотворил постную мину на лице старик.

– За сегодняшний день не многовато ли этих самых вопросов? – все же поинтересовался я.

Но мне не ответили. Старик отвернулся к окну и закурил, «белоснежка» же проверяла крепление датчиков. Потом она отошла к компьютеру, что, видимо, послужило сигналом для старика. Он вновь повернулся ко мне и сказал:

– На все вопросы вы будете отвечать однозначно: «да» или «нет». Уяснили?

– Разумеется, – усердно закивал я.

– Тогда начнем. Ваше имя?

– Да.

– Что, да?

– Тоже нет.

– Не морочьте мне голову.

– Но вы же сами сказали…

– Заткнитесь, – прошипел старичок.

Я заткнулся. И молчал. Долго молчал. А старик все брызгал слюною, все пытался мне что-то доказать, до хрипоты… до появления Джека.

– Что тут происходит? – спросил тот с порога.

«Белоснежка» кивнула в мою сторону:

– Псих какой-то.

– И вовсе не псих, – возмутился я. – Мне было приказано заткнуться, и я заткнулся.

– Так, – тяжело вздохнул Джек. – Паясничаете? Ну-ну. Кажется, без моего присутствия здесь не обойтись, иначе этого шута не угомонить.

– Ваше имя? – снова спросил старик.

Ну как я мог такое пропустить?!

– Да.

– Ну вот опять! – всплеснул руками старик. – Я не могу работать в такой обстановке.

– В чем дело! – взревел Джек.

– Нет, ну что вы от меня хотите? – развел я руками. – Он меня спрашивает, мое ли это имя? Я и отвечаю.

– Не прикидывайтесь дурачком, – испепеляя меня взглядом, процедил сквозь зубы инспектор отдела кадров.

– Эндрю, – выпалил я.

– Полное имя! – закричал старик.

– Но вы же сами прекрасно его знаете?

– Имя?!

– Эндрю Гордон Хопкинс.

– Это ваше настоящее имя?

– А как вы думаете?

– Я же вам сказал: «да» или «нет»!

– Или.

– Что это значит, Хопкинс? – прорычал Джек.

– Но он ведь сам сказал, что надо отвечать «да», «нет», «или».

– Причем здесь «или»? – застонал старик. – Вы хотите свести меня с ума?

– А разве вы еще не того?..

– Все! – выдохнул старик. – Я отказываюсь проводить тестирование.

– Успокойтесь, Мэтью, – сказал Джек, буравя меня глазами. – У этого парня гарвардский диплом. Он просто пудрит нам мозги. Я сейчас вызову охранников, пусть они с ним побеседуют без применения интеллекта.

«Гарвардский диплом? – удивился я. – Когда это я успел его получить? Что-то не припомню. Однако, похоже, настало время становиться паинькой».

– Все понял, – быстро сказал я. – Меня всегда убеждали убедительные доводы. Продолжайте ваше тестирование, я буду слушаться.

– Вы родились в тысяча девятьсот восьмидесятом году в Нью-Йорке?

– Да.

– Вы гражданин Соединенных Штатов?

– Да.

– Вы когда-либо отбывали срок в тюрьме?

– А откуда, по вашему мнению, меня привезли?

– Опять! – взвыл старик. – Отвечайте однозначно.

– Да.

– Вы курите?

– Изредка. Ой-ой, простите. Да.

– Вы владеете какими-либо иностранными языками?

– Да.

– Вы член коммунистической партии?

«Ну и дурак,» – подумал я, но вслух сказал:

– Нет.

– Вам нравятся красивые женщины?

– Да.

– А некрасивые?

– Нет.

– Вы специалист по виртуальным системам?

– Да.

– Вы сотрудничали с полицией?

– Да.

– Вы предпочитаете американскую одежду?

– Да.

– Вы агент иностранной разведслужбы?

– Нет.

– Вы убивали людей?

– Да, – слегка замявшись, все же ответил я.

– Вы закончили Гарвард?

– Не помню.

– Что это значит?

– Я и впрямь не помню. Но раз Джек говорит, значит, кончил.

– Хорошо. Вы любите заниматься спортом?

– Да.

– Вы член организации левого толка?

– Нет.

– Вы женаты?

– Нет.

– У вас есть дети?

– Нет.

– Если среди ваших знакомых мусульманские экстремисты?

– Нет.

– Вы когда-нибудь выезжали за пределы страны?

– Нет.

– Вы когда либо контактировали с представителями зарубежных разведслужб?

– Нет.

И так далее, и тому подобное. Они меня пытали не менее сорока минут. К концу опроса я уже готов был убить и Мактерри, и Джека, и старика с его «белоснежкой». Но тут мне задали последний вопрос: «Говорили вы неправду в ходе обследования, отвечая на какой-то из заданных вопросов»? Я облегченно ответил: «Нет», – и старикашка, обращаясь к своей ассистентке, радостно сказал:

– Все, Лиз. Можешь снимать с него требуху.

Затем он поднялся со своего стула и подошел к компьютеру, где долго пялился на монитор, потом, наконец, приглашающе кивнул Джеку, и они вышли в соседнюю комнату. Я же, блаженно вытянувшись в кресле, отдался во власть цепких «белоснежкиных» рук.

Кажется, первое серьезное испытание я прошел. Впрочем, прошел ли?

– Поздравляю, – сказал Джек, – вы успешно одолели тестирование. Теперь вас ждут в блоке В-12. Прощайте, и дай Бог, наши пути больше не пересекутся.

– Спасибо за доброе слово, – ответил я, но он не стал меня слушать, а выпроводил в коридор.

– Вот ваш пропуск.

Джек протянул мне пластиковую карточку опять же оранжевого цвета и почти идентичную той, что висела у меня на груди. Затем, похлопав меня по плечу, шустро захлопнул дверь.

«Сердечный джентльмен, – подумал я, – приветливый».

– Следуйте за мной.

Я вздрогнул и оглянулся. Ба! Знакомые все лица!

– «Пятерочка», вы ли это?

Признаться, я был рад вновь встретить хоть одно знакомое лицо. В этом осином гнезде, полном хитрющих и кровожадных шпионов, чувствуешь себя не самым лучшим образом. Уж поверьте мне на слово, обманывать не стану.

Однако моя «путеводная звезда» по-прежнему была холодна. Не удосужив меня взглядом, она двинулась по коридору, и мне не оставалось ничего другого, как плестись за нею следом да разглядывать стройные ножки, почти до коленок прикрытые форменной юбкой.

Так мы дошли до конца фиолетового коридора, и там у нас снова проверили пропуска. Затем были голубой, красный и оранжевый сектора. Если следовать логике, то мы были у цели. Оранжевый пропуск, оранжевый коридор… И жизнь у меня теперь будет оранжевой, как гнилой апельсин…

Логика меня не подвела. Мы вскоре остановились возле одной из дверей, и через мгновение я оказался в очередном кабинете, но зато каком! Дорогие ковры, изящная, но современная мебель, мягкие диваны, телевизор и даже бар с множеством разнокалиберных бутылок.

«Вот чего мне сейчас не хватает,» – с тоской подумал я.

И будто глас Господний донесся с небес:

– Хотите что-нибудь выпить?

Я проглотил комок и попытался разглядеть, кто же произнес эти слова, ведь не мог же в самом деле этот голос принадлежать божественной ипостаси. Не верю я в чудеса, хоть режьте. Атеист я до мозга костей.

И вновь я порадовался своей правоте, разглядев наконец в глубоком кресле с высоченной спинкой уже немолодого грузного мужчину с седыми висками и высоким, даже слишком высоким любом. Таких, обычно, за глаза называют «яйцеголовыми». Так я его и окрестил, еще не ведая, что это и есть мой будущий шеф…

– Сам налью, – нагло заявил я, направляясь к бару.

Я проглотил стакан виски, даже не почувствовав его вкуса, затем хотел налить еще один, но благоразумие взяло верх. Сейчас, как никогда, я должен иметь трезвую голову.

И тут я, поймав себя на мысли, что поступил несколько неприлично, не предложив бокал и хозяину кабинета, решил, что лучше сделать это с опозданием, чем выглядеть полным невежей.

Но он отказался. И тогда я почувствовал себя неуютно вдвойне, тем более, что я даже не видел его глаз, так как он сидел, будто нарочно, прямо напротив окна. Что ж, похоже, глупым хозяина кабинета назвать было нельзя. Он мог спокойно изучать мою персону, а мне недоступна была даже его мимика.

А потом пришла следующая мысль, и мне стало совсем худо, я начал извиняться, начал объяснять, что я вовсе не алкоголик, просто голова пошла кругом от событий сегодняшнего дня, и мне необходимо встряхнуться, выпустить пар, взбодрить извилины.

Какого черта я перед ним распинался – до сих пор не пойму. Может быть, глядя на шикарную обстановку этого кабинета, решил, что передо мной ни много, ни мало, а сам директор ЦРУ Томас Бредли, а может, алкоголь все же начал свое черное дело. Хотя какая разница? Болван – он и в Америке не умник.

И вот, в самый разгар моих излияний, хозяин решился прервать мою словесную Ниагару.

– Замечательно, – звучным баритоном произнес он. – Ко всем вашим достоинствам я теперь могу добавить и красноречие.

– Что вы! – смутился я, как девица впервые оказавшаяся на панели. – С меня оратор, как с червяка гвоздь. Это все виски – величайшее средство для развязывания языков. Кстати, похлеще «детектора лжи».

– А что, это мысль. Надо будет подсказать ее отделу по укомплектовке кадров.

– Вы думаете? – глупо спросил я.

– А почему бы и нет?

Мы переглянулись и одновременно расхохотались. Вот тогда-то мне и полегчало.

– Кто вы? – без обиняков спросил я, поразмыслив, что пришел тот самый момент, когда следовало бы и узнать, с кем ведешь столь приятную беседу.

– Глен Стрэдфорд, ваш шеф.

– Ага! – я радостно хлопнул себя по коленке. – Именно вы мне как раз и нужны.

– Думаете?

– Совершенно уверен.

– Тогда я вас слушаю.

– Итак, – торжественно произнес я, – что все это значит?

– Что именно?

– Ну… это все… Мое избавление, например, странное предложение работать в Лэнгли. Да и откуда, черт подери, в столь солидной организации знают о моей скромной персоне?

– Вам и вправду не терпится узнать ответы на все эти вопросы? – уголки губ Стрэдфорда дрогнули.

– Да.

– Боюсь, что вынужден вас огорчить. Обращаетесь не по адресу. Могу лишь сказать: сегодня утром мне позвонили и сообщили, что вместо Стефансона подыскали нового курьера.

– Курьера?! – ошеломленно уставился я на Стрэдфорда.

Он тоже с некоторой долей удивления посмотрел на меня, а потом несколько раз задумчиво кивнул головой.

– Ну да, конечно, вряд ли кто-то мог рассказать вам о предстоящей работе.

– Совершенно верно. Мне только намекнули, что это как-то связано с вирталом.

– Разумеется. Отдел, который я возглавляю, специализируется на ВР.

– Но тогда почему курьером? – с некоторой долей обиды в голосе, спросил я. – В этой области я не совсем дилетант.

– Ах, вот, что вас смутило, – улыбнулся Стэдфорд. – Это не то, что вы подумали. На какое-то время вам придется стать виртуальным курьером, в последствии же, в достаточной мере проявив себя, вы сможете перейти в исследовательский отдел.

– Что означает «виртуальный курьер»? – прямо спросил я.

– Хорошо, – вздохнул Стрэдфорд. – Придется потратить несколько минут, чтобы ввести вас в курс дела. Так, по крайней мере, будет честно. Хотя к работе вы приступите не раньше, чем через месяц, но должны же понимать, к чему вас готовят.

– Вот спасибо, – прижав руку к сердцу, сказал я.

– Бросьте. Это, в конце концов, и в моих интересах, – не пожелав уловить иронию в моих словах, ответил он. – Итак, если вам известно, в настоящее время почта, телефон и даже радиосвязь постепенно умирают. Их почти полностью вытеснила связь компьютерная. Это и дешевле, и удобней, и дает возможность видеоконтакта абонентов. Но увы, как и прежде, этот вид коммуникаций не защищен от прослушивания. Любой пакет информации можно перехватить и раскодировать.

– Это понятно, – кивнул я.

– Чтобы подобного не случилось, мы посылаем с особо секретными донесениями специального ВР-курьера. Так гораздо надежней, хотя, опять же, никто не застрахован от случайностей.

– Ясно, – задумчиво сказал я. – Курьер забирается в «саркофаг», и его личностная матрица, пройдя виртуальную реальность, проникает в нужную локальную сеть через Интернет или другую глобалку. Я правильно уловил суть дела?

– Почти. Только мы не можем рисковать, посылая в виртал личностную матрицу. Она ведь всего-навсего программный продукт, не способный видоизменяться.

– Что вы имеете ввиду под видоизменениями? – спросил я.

– Матрица не имеет нужной гибкости. Будучи однажды запрограммированной, она остается неизменной, пока не будет внесена корректировка извне. Курьер же может превращаться в виртуальных мирах во что угодно: в поток частиц, например, в любой одушевленный или неодушевленный предмет…

– Ничего не понимаю, – сознался я. – Как можно превратиться в поток частиц?

– Не знаю, – пожал плечами Стрэдфорд. – Никто этого точно не знает. Мы еще не разобрались до конца в механизме или, точнее, способности человеческого организма к трансформациям в виртуальной реальности.

– ЧТО?!!

Казалось, земля разверзлась под моими ногами. На миг перед глазами возникло изуродованное лицо Маргарет Тревор. Я вспомнил об угрызениях совести, терзавшихся меня все эти месяцы, вспомнил суд, скорый, но справедливый, и еще я вспомнил святую мою веру в то, что я свершил правое дело, спасая нашу цивилизацию от полного хаоса. И теперь вот этот, совершенно мне незнакомый человек говорит, что все было напрасно. Буднично и по-деловому говорит о проникновении людей в виртал.

О Боже, какой же я кретин! Самонадеянный, безмозглый кретин… На что я надеялся? Что вместе с мисс Трэвор умрет и ее тайна? Глупец! Уж если какая-то жадная стерва смогла в домашних условиях состряпать преобразователь, так почему я решил, что до этого не сможет додуматься кто-то другой? Конечно, в Древнем Риме при всем желании не смогли бы соорудить паровой двигатель, а в средние века, скажем, пулемет. Но существует ведь закон диалектики: «для каждого изобретения – свое время». И если уж это время пришло…

– Вам нехорошо? – голос Стрэдфорда донесся до меня словно из тумана.

– А? Д-да… Пожалуй. Устал. Пожалуй, устал. Столько переживаний…

– Ну, что ж, тогда отдыхайте. Располагайтесь как у себя дома.

– Но…

– Не волнуйтесь. Это комната для гостей.

– Я бы мог снять номер в гостинице.

– Это ни к чему. Тем более, что завтра вас отправят в Кэмп-Пири.

– Куда?

– Завтра все узнаете.

– Но я думал…

– Не торопите события. Для того, чтобы стать хорошим курьером, вам еще надо многому научиться. А теперь отдыхайте. Увидимся через месяц и тогда продолжим наш разговор.

Кэмп-Пири! Это резкое, острое, как клинок, слово для меня всегда будет ассоциироваться со сторожевыми вышками, провонявшей потом казармой, изнуряющей, вытягивающей все жилы жарой.

Кэмп-Пири! Это место, где заставляют забыть, что вы – человек, место, где вас стараются превратить в машину для убийства, марионетку, слепо выполняющую любые приказы кукловода-сержанта.

Кэмп-Пири! Это учебный центр ЦРУ, носящий конспиративное название «Ферма», и находящийся где-то в штате Вирджиния. О более точном его расположении я понятия не имею. Меня привезли в этот заброшенный на край мира уголок на вертолете, ночью, высадили посреди бетонного плаца, и вертушка тут же убралась восвояси.

Я долго вглядывался в ночную мглу, пока не разглядел неясные очертания каких-то строений, длинных и приземистых, сторожевые вышки и еще что-то вроде высоченных антенн или шестов. Было тихо. Только где-то приглушенно лаяли собаки. Но вскоре я различил звук шагов. Луч фонарика уперся мне в лицо, и я опять ослеп.

– Эндрю Хопкинс? – прорычал кто-то у меня над ухом.

Именно прорычал, так как человеческой речью это трудно было назвать.

– Да, – ответил я.

– Следуй за мной и смотри, не сверни себе шею. Не лишай меня удовольствия сделать это самому.

Я открыл было рот, но потом захлопнул и последовал за ярким лучом фонаря, словно моль, летящая на свет прожектора.

Так, молча мы шли несколько минут, пока не приблизились к одному из приземистых строений. Скрипнула дверь.

– Выберешь пустую койку и ложись дрыхнуть, – снова пророкотал противный голос. – Завтра тебе предстоит тяжелый денек.

Я опять промолчал, переступая порог. В ноздри ударил ужасный запах никогда-не-стиранных-носков, и я чуть не задохнулся. Сзади раздался громкий хохот, и дверь захлопнулась. Стало еще темнее. Я вытянул одну руку вперед, второй же зажал нос и медленно двинулся невесть куда, надеясь, что мне удастся не впаяться во что-нибудь лбом. Но надежды, как известно, это одно, а реальность – другое. Через несколько шагов я врезался головой во что-то тонкое и металлическое.

– Какого черта? – недовольно проворчал над моей головой сонный голос. – Смотри, куда прешься.

– Извините, – ответил я. – Темень, как в преисподней, а мне нужно как-то отыскать себе койку.

– Новенький, что ли?

– Угу.

– Залазь на нижнюю. Тут свободно.

– Огромное спасибо.

– Не за что…

Я поправил рукой матрац, твердую, как камень, подушку и удивленно спросил:

– А простыни?

– Сегодня не дадут. Спи так, а завтра получишь, – и сразу над головой раздался могучий храп.

Я лег, не раздеваясь. Шикарный костюм, подаренный мне Мактерри, остался в Лэнгли. Взамен него мне выдали пятнистую униформу цвета хаки да снабдили в придачу тяжеленными армейскими башмаками. Их, правда, перед тем как лечь, я снял. Попробуйте-ка уснуть с гирями на ногах.

Сон не шел долго. Я обдумывал услышанное от Стрэдфорда, прикидывал, каким образом могут взаимодействовать вымышленный и реальный миры. Не могло такого быть, но ведь было же! Сути происходящего понять я не мог, и это было неприятно. Я ворочался с боку на бок под тысячегласый храп и леденящие кровь стоны. Так, наверное, дремлют грешники в аду. С этой мыслью я и заснул.

Утром меня разбудили, наступив на руку. Я громко взвыл и с трудом разлепил веки. Шоколадная рожа, сверкая зубами, расплылась в широкой улыбке в нескольких дюймах от моего лица.

– Хватит дрыхнуть! – вымолвила она. – Подъем! Сержант не любит, когда опаздывают на утренний моцион.

Я ошалело крутил головой, ни черта не понимая: голые торсы, длинные черные трусы, скрип панцирных кроватей, топот кованных башмаков – где я? Негр тоже исчез, и я, сообразив, что остался в казарме совершенно один, тоже кинулся к двери сломя голову.

На плацу уже выстроились в шеренги несколько взводов, и я на миг растерялся, не зная куда бежать. Послышались резкие отрывистые команды, затем последовала короткая пауза, и тут же десятки голов повернулись в мою сторону. В небо рванулся разноголосый хохот, но его сразу же заглушил громкий рык:

– Молчать!

Я узнал голос встретивший меня ночью на этом плацу. Теперь появилась возможность разглядеть и его обладателя. Это был настоящий образец вояки: широкоплечий, приземистый, с крупным гориллоподобным лицом и наголо выбритым черепом – он на кого угодно мог навести страх. Прибавьте к этому массивную нижнюю челюсть, выпирающую далеко вперед, уши практически без мочек, прилепленные почти на темечке, маленькие серые глаза под бесцветными бровями – и тогда вы точно поймете, что перед вами сержант армии США. И я действительно не ошибся, на рукаве рубахи этой образины красовались сержантские нашивки.

– Марш в строй! – проревел он мне.

– Но я не знаю, куда именно? – тоскливо признался я.

– Сэр! – заорал сержант. – Когда со мной разговариваешь, следует добавлять «сэр»!

– Да, сэр. Я не думал, сэр. Вы ведь не офицер, сэр, чтобы я так к вам обращался.

– Для тебя, червь навозный, я – офицер! Понял, кусок дерьма?

– Да, сэр.

– Не «да», а так точно, ублюдок!

«Вот оно, – с тоской подумал я. – Как мне не хотелось оказаться в армии, и все же угораздило. И ничего не поделаешь, вляпался по самую макушку. Теперь придется терпеть, радует только, что этот кошмар продлится всего лишь месяц. Надо только покрепче сцепить зубы и считать дни. Месяц – это не так уж и много…»

Как я был наивен в тот миг! В Кэмп-Пири день шел за год. Это я уяснил в первые же сутки пребывания здесь. Впрочем, как оказалось, – и последние. Но пока я этого не знал…

– Запомни, ублюдок, – продолжал орать сержант. – Тебя определили во второй взвод, и, к твоему несчастью, этим взводом командую я. Так что особо не радуйся, что у тебя укороченный курс подготовки. Ты будешь у меня вкалывать за четверых. Либо я сделаю из тебя настоящего солдата, либо ты захлебнешься в собственном дерьме. Все понятно?

– Так точно, сэр!

– Стать в строй.

Я опять растерялся, но потом, заметив разбудившего меня негра, поспешил занять свободное место рядом с ним. Похоже, я не ошибся, так как сержант ничего не сказал, а, обойдя шеренгу, остановился перед строем, широко расставив ноги и заложив руки за спину.

Тем временем, остальные взводы, понукаемые своими сержантами, стали трусцой покидать плац.

– Хопкинс! – выкрикнул мой сержант.

– Я, сэр.

– Тебе не кажется, что ты выделяешься из этого стада?

Я огляделся, и только сейчас заметил, что из всего взвода единственный одет и единственный разут.

– Так точно, сэр, – ответил я.

– Но я и не подумаю, дружище, что либо менять. Ты так и побежишь босиком.

Эта фамильярное «дружище» и притупило мою бдительность. Я даже решил, что он сжалился надо мной, углядев мозоли на ногах, которые я уже успел натереть этими идиотскими башмаками. Но я тогда еще не знал, что это самое страшное слово в лексиконе сержанта. Оно означало, что он уже выделил меня из общей массы, а, значит, ничего хорошего в ближайшем будущем меня не ожидало.

– Бег-гом арш! – рявкнул сержант.

И началась первая пытка из бесконечной череды вкушенных мною в Кэмп-Пири в этот день…

На первом километре я выдохся, на втором – мои подошвы превратились в кровоточащее месиво, на третьем – я бежал, постоянно спотыкаясь и ничего не видя перед собой. На четвертом – я упал под каким-то кустиком и слабеющим голосом попросил, чтобы меня здесь и похоронили. Остальные шесть километров меня волокли на себе знакомый уже негр и какой-то молодой парень с кривым носом и ушами, оттопыренными так неестественно, словно они выросли задом наперед.

Я их просил, уговаривал, умолял бросить меня, говорил, что никуда не спешу и, вообще, мне никуда не надо…

Они же пытались втолковать мне, что если взвод не прибежит обратно в полном составе, то всех заставят бежать еще десять километров.

Я им, конечно же, не верил, я им говорил, что это садизм, и в наши дни никто не имеет права так измываться над людьми.

На что они отвечали, что все это я могу рассказать сержанту.

Я им пообещал, что так и сделаю, и уже больше не сопротивлялся…

Едва меня уложили на бетон плаца, я услышал голос сержанта:

– Когда эта падаль очухается, покажете ему, где лазарет. А теперь умойте свои потные рожи и набейте желудки тухлятиной, которую состряпал вам повар. Ровно в семь построение!

Я остался один на бетонке, еще не понимая, жив ли, или уже на том свете. Но когда солнце начало поджаривать меня, словно цыпленка на гриле, понял, что все-таки еще не отдал Богу душу, с трудом поднялся и, хромая на обе ноги, побрел искать лазарет.

Мне повезло, я тут же наткнулся на какого-то солдата, и он указал мне на серое невзрачное здание, больше напоминавшее покосившийся сарай.

Док, плюгавый старикашка с красным носом, помятым лицом и трясущимися с перепоя руками, долго цокал языком, разглядывая мои раны, потом спросил невнятно, будто у него рот был набит кашей:

– Нофенький?

– У-у, – простонал я.

– Фзфот какой?

– Чего? – не понял я.

– Фзфот какой, гофорю. Подразделение?

– Кажется, второй.

– Значит, Брэг постарался, – удовлетворенно констатировал он.

– Кто?

– Сержант тфой, кто же еще? Ублюдок, какиф мало. Но дело сфое, стерфец, знает. Из любого сопляка мужчину сделает.

Это, как раз, меньше всего меня и радовало. Но не было сил высказать свое мнение вслух.

Доктор тем временем обработал мои ступни каким-то раствором и плотно перебинтовал.

– Зафтра будешь, как нофый пятицентофик, – пообещал он. – А сегодня я скажу Брэгу, чтобы он тебя не напрягал на фечерней пробежке.

Нет, что ни говори, красиво он говорил, приятно было слушать! Хотя, о чем это я? Нашел о чем думать. Тебя собираются загнать в гроб, а ты думаешь о логопедии.

Я вздохнул и только сейчас заметил, что старикашка куда-то подевался, видимо, подался выпить неразведенного спирта. Я блаженно растянулся на кушетке, где мне делали перевязку, и задумался:

«Что же теперь делать? Сбежать я не могу, это значит вновь оказаться в Стрэнке. Значит, придется терпеть, грызть землю и терпеть»…

Я опять вспомнил разговор вертолетчика с сыном: «Если ты все же попадешь в армию, сынок, – говорил он, – запомни: первая заповедь солдата – никогда не выделяться, иначе ты пропал. Все шишки будут сыпаться на твою голову.»

Мальчик тогда еще рассмеялся и спросил, какие шишки – еловые? На что отец ответил, что те шишки, к сожалению, похуже.

Как он все-таки был прав!

В двери показался док, увидел меня и вытаращил глаза.

– Ты еще здесь? Ишь, разлегся, стерфец. Марш ф казарму!

Я нехотя поднялся и, тихо выругавшись, вышел вон.

За время, пока меня «лечили», под открытым небом стало еще жарче. Тут же с меня потекло в три ручья, и я, как мог, поспешил к казарме, по-прежнему прихрамывая на обе ноги. Вы когда-нибудь хромали на обе ноги? Тогда вам не понять, что это за удовольствие.

Но оказалось, что спешил я зря. Уже наступило время построения. Я только успел заскочить в казарму и с трудом натянуть на распухшие от ран и бинтов ноги проклятые свои башмаки.

Сержант запаздывал. Мы успели взмокнуть, но никто не решался высказать своего неудовольствия. Все молча потели, переминаясь с ноги на ногу. Единственный, кто не потел, так это мой знакомый негр. Кстати, он был и единственным чернокожим в нашем взводе. Представляю, как ему было не по себе среди нас.

Как ни крути, а расизм остается острой проблемой и в двадцать первом веке. Может быть, не настолько актуальной, как в прошлом и, еще в большей степени, в позапрошлом столетии, но все же проблемой. К счастью, у меня самого не просыпались дремучие инстинкты при виде кожи цвета, отличного от моей собственной. Любой человек, прежде всего, разумное существо, а уж какими внешними данными наделила его природа – не имеет никакого значения. Поэтому я без обиняков обратился к негру первым:

– Давно здесь?

Он кивнул:

– Третий месяц.

– Ого! – присвистнул я. – При таком сержанте наверное несладко?

– Привык.

– Похоже, ты прежде уже служил в армии.

– Довелось.

– Тогда тебе легче, – вздохнул я. – А мне вот не приходилось. Думал, вообще, Бог милует, а вот не помиловал.

– Зачем же тогда в контору пошел? – хмуро спросил он.

– Обстоятельства, – улыбнулся я, в последний миг решив не раскрываться перед ним до конца. Почему? Я и сам, наверное, не смог бы ответить. Неужели дух тотальной секретности, витавший вокруг в последнее время, успел впитаться и в меня?

Негр видимо понял, что я решил не откровенничать, и, сотворив на лице равнодушную мину, отвернулся. Это меня не устраивало, я почему-то обязательно хотел с кем-то сдружиться и потому представился:

– Меня зовут Эндрю Хопкинс. Можно просто Энди.

– А меня – Болдуин.

– Как? – я с трудом сдержал смех.

Уж к кому, а к нему это имя абсолютно не клеилось. Негр посмотрел на меня, а потом, мрачнея на глазах, добавил:

– Но ты будешь звать меня Болом и не иначе.

– Хорошо-хорошо, – поспешил заверить я его, – как скажешь. И уж прости, если я тебя чем-то обидел. Это не нарочно. Честное…

– Что за стадо баранов? – разнеслось над плацем, заглушив мой лепет.

В мгновение ока взвод преобразился. Все подтянулись, задрали подбородки, руки вытянулись по швам. Ни малейшего движения или звука. Даже солнце, казалось, встало по стойке «смирно».

Сержант вырвался из-за наших спин, разгоряченный и злой. В глазах сверкали молнии, на губах застыла улыбочка, от которой враз леденеет кровь.

– Хопкинс!

Я непроизвольно втянул голову в плечи.

– Два шага вперед!

На подгибающихся ногах, словно робот, у которого сели батарейки, я вышел из строя. Сержант сунул мне под нос какую-то папку.

– Читай.

В ней оказался всего-навсего список. Но почему-то легче от этого мне не стало.

– Баркс! – выкрикнул я.

– Я.

– Донован!

– Я.

– Хопкинс!

– Болван! – это уже сказал сержант, и я решил, что он прав.

– Крайтон!

– Я.

– Кулл!

– Я…

Я не видел, кто отвечал, так как все мое внимание было приковано к списку, но голос Болдуина все же узнал. Он носил фамилию Найтс. Красиво звучит для негра: «Ночь». Хотя, какая мне разница, надо побыстрее прочесть этот список и вернуться в строй от греха подальше.

Наконец, я кончил. В списке оказалось восемнадцать человек.

– Встать в строй! – приказал сержант, что я и выполнил с особой прытью. – Теперь слушайте меня внимательно. В четвертом взводе возникла небольшая проблема. Сбежал один молокосос, но прежде перерезал глотку часовому и забрал его автомат. Сейчас вам выдадут оружие. Наш взвод прочесывает сектор к северу от «Фермы». Если его засечете, в ваших башках не должно быть даже мысли о милосердии. Стреляйте без предупреждения. Ничего страшного, если вы выпустите из него кишки. Запомните, он теперь вне закона. Вопросы есть?

У меня были вопросы, но я решил оставить их при себе.

– И еще, – сержант скривился и внимательно оглядел нас, – если кто-то из вас задумает смыться под шумок, пусть считает себя покойником! Здесь не пансионат для благовоспитанных девиц.

Грузовик, надрывно рыча мотором, полз вверх. Каменистая дорога, которую и дорогой-то нельзя было назвать, подбрасывала машину на ухабах, словно пыталась вытрясти ее механическую душу. К тому же и амортизаторы у грузовика были скверными. Мы прыгали в кузове, как мячики для пинг-понга, каждый раз хорошенько прикладываясь к деревянным скамьям своими не менее одеревеневшими задами. И еще была пыль. Она лезла в нос и глаза, заставляя непрестанно чихать и вытирать слезы.

Я судорожно сжимал коленями автомат, надеясь, что он все-таки поставлен на предохранитель. Проверить это я не мог, ибо понятия не имел, где он находится у этого короткоствольного, странного оружия, увиденного мною впервые в жизни. А спросить, сидевшего рядом Бола, я никак не решался – Болдуин был сосредоточен и хмур. В такие минуты лучше не лезть к людям с расспросами, и мне не оставалось ничего другого, как бездумно разглядывать местный ландшафт, открывающийся через свободный от брезентового тента задний борт.

А местность здесь была, мягко говоря, отвратительная: скудная растительность выглядела настолько чахлой, что казалось мертвой, давно высохшей и превратившейся в этакий своеобразный гербарий под открытым небом. Каменистая пустыня навевала тоску, заставляя задуматься о бренности всего сущего в этом мире.

Говорят, еще несколько десятилетий назад здесь не было столь пустынно и безрадостно. Увы, природа не рассчитана на человеческий фактор. Она не ведала, когда создавала нас, что мы можем уничтожить все живое, при этом совершенно не заботясь о последствиях. Мы – самоубийцы. Мы знаем об экологической катастрофе, растянувшейся на десятки лет, но для нас она так и не стала жизненной проблемой. Мы почему-то не обращаем на нее внимания. Ну воздух стал хуже, ну вымерли почти все виды животных и растений, ну пьем мы теперь только отфильтрованную воду и болеем чаще, чем прежде, но мы и были готовы к этому, и оскудение природных богатств воспринимали как должное. Вот и продолжается экологическая катастрофа по сей день. Ее не остановить, как не остановить любой необратимый процесс. Хотя, наверное, так и должно было случиться, все заранее предопределено. Но тогда получается…

Я даже ошалел от озарившей меня мысли. Что, если открытие ухода в виртал не случайно? Допустим, наступит критический момент, когда человечество будет вынуждено уйти в вымышленную реальность. Чем не выход? Тысячи миров откроются перед нами, миров, созданных для развлечений и даже для войн, если у кого-то чешутся руки пустить друг другу кровь. Каждому – по его вкусу. Чистые, светлые, не загаженные миры с бесконечными возможностями – разве это не мечта, не цель, к которой стоит стремиться?

Нет, невесело усмехнулся я, все это бред. Чистейшей воды бред. Сильные мира сего – вот в чем проблема. Кто добровольно откажется от власти и богатства? Разумеется, никто. Миры – для избранных, а вы подыхайте здесь, на отравленной, изгаженной старушке Земле. Это ваша проблема.

А впрочем, не в этом дело. С чисто технической стороны этот проект невыполним. Сначала надо создать вечный компьютер со столь же вечным источником бесперебойного питания. Но даже в этом случае не обойтись без обслуживающего персонала. Любая неожиданность, будь то сбой в программе, краткая заминка в энергообеспечении, зависание оболочки, да мало еще что, и виртуальные миры канут в небытие. Пусть ненадолго, пусть на кратчайший миг, но после восстановления системы, миры окажутся девственно стерильными. То, что не является программным продуктом, сгинет навсегда. Проще говоря, исчезнут люди, оставив после себя вселенную спрайтов.

Холодный пот внезапно выступил на лбу, сердце учащенно забилось, руки задрожали уже не от дорожной тряски, и я никак не мог унять эту дрожь. Теперь стал понятен ответ на мучивший меня все эти дни вопрос: «почему именно я?»

Стрэдфорд даже не намекнул о самой страшной опасности, поджидающей курьера в виртале, об опасности, которая грозит ежечасно, ежеминутно, потому что сбои в программах – вещь настолько повседневная и распространенная, что в обыденной жизни мы даже не обращаем на них внимания, а лишь досадливо морщимся из-за того, что потеряли несколько минут, перезагружая свой комп. Но для человека, физически находящегося в виртуальной реальности, любая техническая неполадка означает гибель.

Именно поэтому меня и вытащили из тюрьмы, «забыв» при этом объяснить, что я им понадобился в качестве «пушечного мяса». Хорошие же методы у ЦРУ!

А, собственно, чего я ожидал? Что меня в благодарность за содеянное повысят в должности или отправят работать воспитателем в колледж для талантливых детишек? Кроме того, зря что ли столько скандалов разворачивалось вокруг Лэнгли чуть ли не со дня его основания? Я же как добропорядочный гражданин своей страны, закрывал глаза и уши, веруя, что все, что бы не делалось, направлено на благо Великой Америки. И все же подспудно сознавал: дыма без огня быть не может.

Но теперь все вопросы отпадали сами собой. Со мной начали грязную игру, и мне остается отплатить той же монетой. Только бы знать, как? Сбежать? Без денег и документов я не смогу даже выбраться за пределы Штатов. А если мне это и удастся, все равно за мной устроят настоящую охоту. Окажись я даже на Луне мне от них не скрыться. Хотя…

Сердце радостно дрогнуло. Ответ лежал на самой поверхности, как я до сих пор не додумался до него? А ведь эта мысль посещала меня и раньше. Воспользовавшись изобретением Маргарет Тревор, любой преступник может изменить внешность в виртале, и тогда отыскать его будет практически невозможно. Дело остается за малым. Мне надо каким-то образом дать стрекача. Но, разумеется, не сейчас. Пока я не окажусь в виртуальности, и размышлять о побеге нечего.

И все же что-то не состыковывалось в моих умозаключениях. Не слишком ли поспешными и эмоциональными они были? Может быть, дело обстоит совершенно иначе, и я кричу о пожаре, когда его нет? Какой им смысл посылать людей на верную смерть, заранее зная, что донесение не будет доставлено адресату?

И еще одно. Для такого дела им, как минимум, необходимы люди мало-мальски разбирающиеся в виртуальной реальности. Что-то не верится, что такими, как я, наши тюрьмы забиты под завязку. Да и о Маргарет Тревор забывать не стоит. Вряд ли она разгуливала бы по вирталу, посещая игорные дома и зная при этом, что ей грозит смертельная опасность. Наверняка, прежде чем уйти в виртуальную реальность Маргарет просчитала и такой вариант.

Я вконец запутался в своих рассуждениях. Голова раскалывалась то ли от жары, то ли от тряски, то ли от мыслей моих тяжких. И я перестал терзать мозговые извилины, решив, что время покажет, в чем я оказался прав, а в чем – нет. Надо только найти в себе силы на самую страшную пытку. Пытку ожиданием.

Грузовик особенно сильно тряхнуло, и мы едва не продырявили макушками брезентовый потолок кузова. В тот же миг я почувствовал, что машина начала сбавлять скорость, а потом остановилась совсем. Хлопнула дверца кабины, и через секунду появился сержант.

– На выход! – гаркнул он, и мы посыпались через борт.

– Растянуться в цепь, – коротко, словно лаяла собака, командовал Брэг. – Интервал – полкилометра. Двигаться строго на север. Я буду в центре. На флангах – Найтс и Донован. Все, разошлись. Фланговым сообщить по рации, когда займете исходное положение. До этого момента движения не начинать. Хопкинс!

– Я, сэр!

– Будешь справа от меня. Дистанция – сто метров. И не дрейфь, сосунок.

И мы разбежались. Девять человек – в одну сторону, девять – в другую. Я оглянулся, и увидел, как сержант сел на бампер грузовика и прикурил сигарету.

Сто метров я преодолел за полминуты и остановился, оглядываясь по сторонам.

Да, здесь было где спрятаться. Местность холмистая, плюс огромные валуны и заросли засохшего кустарника, ветви которого, хотя и не имели листьев, все же могли послужить хорошим убежищем для того, кто хочет укрыться от сторонних глаз.

Я снял с плеча автомат, бессмысленно покрутил его в руках. Почему-то именно теперь мне стало страшно. Нет, у меня было время спросить у любого из парней, как снять оружие с предохранителя, но я боялся, что тогда смогу им воспользоваться и опять кого-то убить. Пусть на этот раз безнаказанно, но разве это что-то меняет? Я не хочу убивать людей, но ведь может так случиться, что буду вынужден защищать свою жизнь, встав перед выбором: или он, или я. Только вот выбирать будет не из чего, ибо дороже собственной жизни ничего нет.

Кто-то может, конечно, вспомнить об идеалах, которые выше отдельно взятой жизни, о самопожертвовании, о Копернике или Джордано Бруно, наконец. Но даже истина не стоит Вселенной одного человека, одного неповторимого «я». Почему же тогда, в номере Лоры Клейн, я поступил, как безумец, погубивший свою судьбу во имя абстрактной идеи? Почему?..

Я помотал головой, пытаясь отогнать эти неожиданные и неприятные мысли, но в этот миг ужас окатил меня ледяной волной. Я повернулся и, сперва медленно, а потом все быстрее и быстрее побежал к машине. Заметив движение, сержант вскинул голову и выплюнул окурок. Грудь его вздыбилась, набирая воздух для резкого окрика, но слова так и не вылетели из луженой глотки.

Вместо слов прогрохотала автоматная очередь. Я видел, как мелкой крошкой осыпается лобовое стекло грузовика, как водитель безвольно роняет голову на руль, как сержант падает на землю, на лету выхватывая из кобуры пистолет. Я видел все это и продолжал бежать, все еще не веря в реальность происходящего.

И лишь когда Брэг повернул голову в мою сторону и громко выкрикнул: «Ложись, ублюдок!» – я вдруг осознал, что в меня тоже будут стрелять, ведь и я охотник, оказавшийся здесь, чтобы убивать. Все то, о чем я только что думал, стало реальностью в один миг. Почему только плохое исполняется незамедлительно?

Я грохнулся на землю и оцепенел от боли в расшибленных коленках. И эта боль занимала меня больше, чем пули, выбивающие каменные брызги в нескольких дюймах от моей головы.

Потом я заметил, что сержант уже успел отползти за колесо грузовика и ведет прицельный огонь. Значит, он засек, где спрятался беглый солдат. Я же его не видел и, по правде говоря, меня это не занимало – волновала лишь сохранность собственной шкуры. Мозг, скованный спазмом страха, отказывался что-либо воспринимать. В тот миг я был живым трупом, похороненным, разлагающимся, полным червей. Пусть только мысленно, но где находится грань, отделяющая еще несбывшееся от уже совершенного?

Боже мой! Наверное, то же самое испытала Маргарет за секунду до того, как я выстрелил из бластера. Сколько ужаса было в ее глазах, сколько мольбы! Но я выстрелил. Почему? У меня было оправдание, которого на самом деле не было, и быть не могло. Убийству нет оправдания. И потому мое место не здесь и даже не в Стрэнке, а в газовой камере… Искуплением моего греха может стать только смерть…

Я поднялся на ноги и медленно двинулся вперед.

– Лежать! – заорал сержант.

– Да пошел ты…

Вокруг меня пели перепелки, а, может, то свистели пули. Хотя нет, наверное, перепелки. Впереди грозно кудахтала курица, сзади добывал древожорку неутомимый дятел. А потом курица смолкла, замер дятел и перепелки куда-то подевались. Позади зацокали подковы.

«Лошадь, наверное,» – вяло подумал я.

– Вперед! Бегом! – разорвало барабанные перепонки. – Живее, черт побери! Этот ублюдок расстрелял всю обойму.

Я побежал, бездумно, словно заводная игрушка, внутренности которой чья-то злая воля свернула в тугую спираль сжатой пружины.

– Быстрей! – подгонял меня сержант. – Если он успеет сменит обойму, нам хана!

Но я и так мчался во всю прыть, забыв и про жгучую боль в ногах, и про страх, всего лишь несколько секунд назад едва не лишивший меня воли, а, может быть, и рассудка.

Стоп! Я на миг остановился, потрясенный неожиданной мыслью. А если все, что сейчас происходит, и есть безумие? Почему я бегу вперед, навстречу верной гибели? Угрызения совести? Чепуха. Я и вправду знал, на что шел, убивая Маргарет Тревор, да и сидя в тюрьме, не раз приходил к мысли, что повторил бы это снова и снова, ибо по-другому поступить просто не мог.

Тогда отчего я стал действовать вопреки своему «я», вопреки логике? Лишь потому, что сам испытал животный страх перед возможностью оказаться трупом? Нет, тогда бы я ни за что на свете не встал во весь рост под пули. Здесь что-то не клеилось, не попадало в четкие рамки, определяющие обычные границы моего поведения. Я совершал поступки, которые не мог совершить ни при каких обстоятельствах, как будто бы чья-то невидимая рука подталкивала меня.

Впрочем, нет. На этот раз рука оказалась видимой и довольно тяжелой. Сержант со всей силы толкнул меня в спину, и я едва не упал на каменистую осыпь.

– Вперед, скотина! – орал Брэг. – Иначе я тебя…

Но я так и не узнал, что он собирался со мной сделать. Снова загрохотали выстрелы. На этот раз стреляли совсем близко, и пули лишь чудом не зацепили ни меня, ни сержанта.

Мы почти одновременно рухнули на землю. Брэг без промедления открыл ответный огонь. Я же лежал, не шевелясь, вжимая голову в плечи как можно глубже.

– Стреляй, падаль! – прорычал сержант в краткий миг затишья.

– Но я… я…

– Что ты там бормочешь, вошь казарменная?

– Я… я не знаю, как им пользоваться? – кивнул я на автомат, зажатый в руке.

– Проклятье! – выругался Брэг. – Присылают сопляков безмозглых, учи их.

Он выстрелил несколько раз вверх по склону, потом вновь повернул ко мне голову.

– Сними с предохранителя и жми на курок.

– А где предохранитель?

– Да вон же, тупица, у тебя палец на нем лежит.

– Какой?

– Дерьмо собачье, – застонал Брэг. – Безымянный! Опусти собачку и пали со всей дури по тем кустам, иначе я сейчас сам из тебя мозги вышибу!

Я пропустил угрозу мимо ушей и сделал так, как говорил сержант. От выстрелов автомат заплясал в руках, и я едва не выронил его.

– Высоко берешь, целься ниже, – тут же проворчал сержант.

Неподалеку послышался треск еще нескольких автоматов. Лицо Брэга расплылось в довольной улыбке.

– Молодцы, ребята. Уже подоспели. Теперь сделаем так: ты побежишь вперед, я буду тебя прикрывать, затем наоборот. Понял?

Я кивнул.

– Давай!

Рванувшись с места, я зигзагами понесся к ближайшему валуну, величиной с минитрактор. Сержант несколько раз выстрелил и затих. Я оглянулся и увидел, что он меняет обойму.

«Вот сволочь!» – мелькнуло у меня в голове.

До валуна оставалось еще несколько метров открытого пространства, а пули ложились к моим ногам все ближе и ближе.

И тут я понял, что валун меня не спасет. Он был длинным и узким, словно костяной гребень стегозавра, а я лишь сейчас понял, откуда этот парень ведет огонь. Камень не мог укрыть меня от пуль!

И тогда я потерял над собой контроль. Что-то динамитной шашкой взорвалось у меня в голове и я, громко вопя, открыл беспорядочную стрельбу. Ноги сами по себе несли меня к кустам, в любую секунду я ждал удара в грудь, удара, раздирающего тело на куски, превращающего плоть в кровавую кашу. Я уже видел, как меня хоронят. Прямо здесь, в предгорьях Аппалачей, и никто, никогда не узнает, где покоится мое бренное тело. Хотя, найдется ли кто-нибудь на свете, кому захочется это узнать?

Я ворвался в заросли кустарника, так и не получив пули в живот. И еще недоумевая по этому поводу, увидел молодого паренька, затравленно глядевшего на меня черными пуговицами глаз. В руках он сжимал автомат, издававший странные глухие щелчки.

«Наверное, у него кончились патроны,» – вяло подумал я, расстреливая остатки магазина в дергающееся, уже безжизненное тело.

– Реакция адекватная, – раздалось над моим ухом. – Параметры: 112, 42, 34, 586. Включаю программу выхода.

– Как вы себя чувствуете?

Я открыл глаза и увидел над собой яйцеподобную голову Глена Стрэдфорда.

– Где я? – тихо прошелестели мои губы.

– В госпитале. Небольшое психическое истощение, нервный срыв. Вам надо отдохнуть несколько дней и подлечиться.

– А потом? – устало спросил я.

– Думаю, вы сможете приступить к работе.

– Опять в Кэмп-Пири? – с ужасом спросил я, чувствуя противную пустоту в желудке.

– Зачем? – удивился Стэдфорд. – Вы удачно прошли тест-проверку, хотя некоторые шероховатости и были.

– Какую тест-проверку? – на этот раз удивился уже я.

– Ах, да! – хлопнул ладонью по своему огромному лбу Стрэдфорд. – Я же вам еще ничего не объяснил. Впрочем, думаю, вы сами догадаетесь.

– Насчет чего?

– Касательно Кэмп-Пири.

– Право, у меня сейчас не то состояние, чтобы решать головоломки, – пробормотал я.

– Что верно, то верно, – согласился Срэдфорд и затем, загадочно улыбнувшись, добавил: – И все же, неужели вам не показались странными и необъяснимыми некоторые моменты, связанные с «Фермой»?

– Нет. Хотя… м-м…

– Ну же!

– Нет, не знаю. Просто однажды мне показалось, будто кто-то управляет моими действиями.

– И как вы это воспринимали?

– А как я должен был это воспринимать?

– Неужели вам не показались необычными подобные ощущения?

– Вы хотите сказать, – задумчиво начал я и тут же осекся. – Виртуальность?

– Да, – расцвел Стрэдфорд.

– И Кэмп-Пири с его ублюдочным сержантом Брэгом не существует?

– Ну… Кэмп-Пири существует, хотя и не в таком виде, какой вам довелось лицезреть. Вы побывали на «Ферме» семидесятых годов прошлого века. Сейчас учебный центр оборудован иначе. Что же касается сочного типажа сержанта Брэга, так его графоб создала одна из наших сотрудниц. Кстати, весьма хрупкая и к тому же привлекательная женщина.

– О, Господи! – расхохотался я. – Значит, все это было лишь кошмаром, и я не убивал того парня?

– Разумеется, нет. Главным для нас было выяснить ваши реакции на раздражители.

– То есть, вы проверяли, в состоянии ли я кого-нибудь укокошить?

– И да, и нет. Хотя и это для нас немаловажно.

– Разве вам мало того, что я сделал с Лорой Клейн?

– Увы, мистер Хопкинс, люди меняются чаще, чем погода.

– А почему вы не отправили меня в настоящий центр? Я, бы наверняка, многому научился. Разве это не пригодилось бы в работе?

Стрэдфорд покачал головой:

– Во-первых, у нас нет на это времени; во-вторых, и это основное, нам не нужен профессиональный убийца без чувств, без эмоций и без принципов. Именно такое чудовище из вас получилось бы, пройди вы полный курс обучения в реальном учебном центре. Нам же нужен специалист совершенно иного профиля. При этом – умеющий постоять за себя.

– И на том спасибо, – усмехнулся я.

– А чего вы хотели? – пожал плечами Стрэдфорд. – Не забывайте, на какую организацию вы теперь работаете. Ну да ладно. Мне кажется, я вас утомил. Отдыхайте, поправляйтесь – скоро вас ждет ответственная работа.

– Можно последний вопрос?

– Ну, если только последний.

– Если я правильно понимаю, то вы создали не только Брэга, но и всю компьютерную программу?

– Вам она не понравилась?

– Нет, ни в этом дело. Я ведь не дилетант, но даже на миг не заподозрил, что вокруг меня одни спрайты…

– Не совсем так. Там были и рэйверы.

– Кто? – не понял я.

– Живые люди, введенные в виртуальную реальность.

– Хм… Если не Брэг, то кто же? Ах, да! Этот негр… Болдуин.

– Мимо, – усмехнулся Стрэдфорд. – А как вам понравился доктор?

– Этот любитель спиртных паров?!

– Должен же кто-то облегчать жизнь страждущим. Сами понимаете, с его пристрастием врачу найти практику достаточно трудно. А доктор он хороший, не сомневайтесь.

Стрэдфорд развернулся и вышел, а я остался один среди сверкающей белизны больничной палаты.

Меня лихорадило, болели ноги и сильно хотелось спать. Но взбудораженный мозг не отпускал в царство грез. Значит, это правда. Люди могут существовать в виртале, находясь в своем реальном теле… Какой смысл Стрэдфорду обманывать меня? Перед глазами стояли окровавленное лицо Маргарет, изрыгающий смертоносный луч бластер, Кэмп-Пири, пьяница-доктор, а еще – паренек, разрываемый в клочья автоматными пулями. Слава Богу, Стрэдфорд так и не понял, что это не просто нервный срыв, иначе, я бы уже отдыхал на больничной коечке в Стрэнке. И в разговоре он не уловил тех ноток, которые искал. Пусть… Пусть считает меня хладнокровным убийцей. А, впрочем, разве это не так?

– Разрешите представить вам нашего нового сотрудника, – произнес Глен Стрэдфорд. – Эндрю Хопкинс – специалист по вирталу, последнее место работы – отдел безопасности виртуальных погружений фирмы «Компьютер технолоджис», а также эксперт по компьютерной реальности Департамента полиции Нью-Йорка.

Кивком головы я поприветствовал собравшихся в большом, освещенном десятками электрических ламп зале, до отказа напичканном электронной аппаратурой.

– Дэвид Нортон, – продолжал Стрэдфорд, – заведующий лабораторией виртуальных преобразований.

Ответный кивок головы, внимательный взгляд голубых глаз. Я решил не отставать от него, и также пристально стал изучать физиономию завлаба: пышная, ухоженная борода, длинные волосы, стянутые на затылке в пучок, тонкий, слегка искривленный нос, и не менее тонкие губы. Этакий хиппи двадцатого века, причем, с весьма отталкивающей внешностью. Он мне не понравился, хотя это было только первое впечатление. Внешность человека, порой, обманчива.

– Кристофер Шин. Сотрудник ВП-отдела. Так мы сокращенно называем лабораторию преобразований…

Отечное лицо, мешки под глазами, внушительное брюшко, перетянутое брючным ремнем, пухлые, короткие руки младенца – розовые и с ямочками.

– Кэрол Тренси. Наш ведущий программист. Я вам уже о ней говорил. Сержант Брэг – ее рук работа.

Очаровательная брюнетка приветливо улыбнулась мне, заставив на миг затрепетать сердце. Она, действительно, была хрупка и красива неброской красотой, приводящей в восторг настоящего ценителя, умеющего отличить шедевр от великолепной, но все же подделки. Тонкие, правильные черты лица, глаза огромные и бездонные, как весеннее безоблачное небо, губы слегка пухлые, но без пошлой вывернутости, которую всеми способами пытаются подчеркнуть у себя манекенщицы, блестящие ухоженные волосы коротко острижены, как бы невзначай открывая взору белоснежную шею и маленькие розовые ушки.

Я встречал раньше таких женщин, но большая их часть была всего лишь плодом вымысла злого гения Маргарет Тревор. Теперь же я видел эталон женской красоты воочию и, признаться, был потрясен, даже по-мужски взволнован близостью столь очаровательной особы.

– Очень приятно, – пролепетал я, и улыбка Кэрол стала еще шире.

– Мне тоже, – отозвалась она, и ее голос музыкой прозвучал в моих ушах. У Лоры-Маргарет тоже было на редкость мелодичное контральто, но куда ей до Кэрол! Так, тень, жалкое подобие…

– Дик Джексон, программист, – донеслись до меня слова Стрэдфорда.

Я с трудом перевел взгляд на огромного негра с пышной кудрявой шевелюрой и фигурой штангиста-тяжеловеса.

– Кеннет Грипс – шеф отдела прикладной виртуальности.

Старичок с рыхлым носом и совершенно лысым черепом. Маленькие глазки просверлили во мне две дырки, но, не найдя в моих внутренностях ничего примечательного, погрузились сами в себя.

– Абрахам и Бенджамин Обермайеры. Из этого же отдела.

Два брата-близнеца. Насколько я знаю, такое случается в еврейских семьях не часто. Оба очкарики, черные волосы, тщательно выбритые подбородки, посиневшие от ежедневного бритья, нижние губы слегка выпячены.

– И, наконец, ваши, так сказать, ближайшие коллеги. Эдвард Смит…

Подтянутый, стройный спортивного вида парень лет двадцати пяти с благодушным открытым лицом.

– … И Бруно Филетти.

Типичное итальянское лицо, античный профиль, смуглая кожа, черные волосы и глаза, порывистые движения.

– Как видите, штат сотрудников у нас небольшой, зато загрузка у каждого на двести процентов. Впрочем, никто не жалуется. Когда работа приносит моральное удовлетворение, она радует и не обременяет. Я верно говорю?

Никто ему не ответил.

– Что ж, – неуверенно улыбнулся шеф. – Думаю, на этом официальное представление окончено. Со временем, Эндрю, вы познакомитесь со всеми поближе и, надеюсь, подружитесь. Я хотел бы побеседовать с вами в моем кабинете. Бруно, ты мне тоже нужен.

Мы вышли из зала, и через еще не захлопнувшуюся дверь я услышал гул голосов. Надеюсь, это не означало, что началось перемывание моих косточек.

Разговор со Стрэдфордом не затянулся. Он просто сообщил, что тренировки начинаются немедленно, а Бруно будет моим наставником…

Костюм рэйвера чем-то напоминал водолазный, с той лишь разницей, что к прорезиненной ткани были прикреплены сотни биосенсорных датчиков.

К тому же, костюм имел множество самых разнообразных карманов, кармашков и карманчиков, набитых различными анализаторами, энергобатареями, системами обнаружения противника и прочей ерундой. На ноги надевались специальные башмаки с изменяющимися при необходимости подошвами, которые могли превратиться в магнитные подковы или же сплошь покрыться мелкими присосками. Перчатки, как и весь костюм, были сделаны из токонепроводящей ткани и также могли видоизменяться.

Но главным в экипировке был, конечно, шлем. По существу, это мощнейший компьютер с памятью в пятьсот гигабайт, способный оценить ситуацию и дать вполне компетентную рекомендацию. Связь с ним осуществлялась с помощью мини-дисплея, вмонтированного в прозрачный щиток забрала.

Бруно объяснил мне, что шлем дает возможность видеть в инфракрасном и ультрафиолетовом диапазонах; определять расстояние до любого объекта с точностью до нескольких дюймов; отличать рэйверов от спрайтов; автоматически переводить курьера из реальности в виртал и наоборот, заменяя тем самым «саркофаг». Были у шлема и другие функции, с которыми мне еще предстояло познакомиться.

– А перевоплощениями рэйвера он тоже занимается? – спросил я у Бруно.

– Может быть, может быть, – задумчиво ответил Филетти. – Доподлинно неизвестно. Старина Грипс бьется над этой проблемой, но пока никаких проблесков.

– Известно хотя бы, почему происходят эти перевоплощения?

– Разумеется, – усмехнулся Бруно. – Все очень просто. В виртуальной реальности, ты являешься пакетом информации, но информации мыслящей – запомни это. При желании ты можешь изменить структуру своей оболочки. Для этого достаточно простого мыслеимпульса или, проще говоря, мысленного желания. Достаточно только представить предмет, в который ты хочешь воплотиться и – бах! Ты сам заказываешь музыку, стоит только мысленно этого пожелать.

– То есть, если мне захочется превратиться, скажем, в ворону, то я смогу летать в виртуальных небесах и каркать во все горло?

– Верно. Каркать ты будешь, но вряд ли тебе этого захочется.

– Почему? – спросил я.

– Если ты превратишься в ту же ворону, твоя возможность мыслить исчезнет. Птицы ведь не умеют рассуждать о превратностях жизни. А если без шуток – я сам не могу понять, в чем тут дело. Только информационный пакет, имеющий параметры, присущие человеческой особи, не теряет способности мыслить. Шеф называет этот эффект «Виртуальным генотипом человека». Кроме того, стопроцентной гарантии, что ты выйдешь из трансформации таким же, каким был до того, нет.

– Почему тогда Стрэдфорд говорит, что посылать в виртал людей, надежней, чем личностные матрицы? – спросил я.

– Так оно и есть. В критический момент у рэйвера больше шансов выпутаться. И если уж по настоящему прижмет, ты сможешь перевоплотиться, чтобы не погибнуть. Но главное, и ты это хорошенько запомни, им важнее передать информацию, чем сохранить жизнь курьера. Моли Бога, чтобы до этого дело не дошло… А вообще-то, основное, почему посылают нас, а не матрицы, заключается в том, что наша проекция в виртале не всегда адекватно реагирует на события.

– Как это? – я удивленно посмотрел на Бруно.

– А вот так. Матрица не способна улавливать малейшие изменения в окружающей ее обстановке, она схватывает только основное, пропуская незначительные мелочи. Но, порой, от них зависит очень многое.

– Хорошо, – не сдавался я. – Допустим, мы посылаем матрицу, а на другом конце с помощью преобразователя из «саркофага» выйдет человек и донесет сообщение, не рискуя нашей шкурой.

– Какой человек?

– Ну… материализовавшаяся матрица.

– Как это ты ее материализуешь? – ехидно осведомился Бруно. – Ну хорошо, допустим невозможное. Какой у нее будет внешний вид?

– Да любой! Какой напишет программист.

– А мозги у нее чьи будут?

– Вот, черт! – выругался я. – Об этом как-то не подумал. Еще не хватало иметь двойника, который мог бы претендовать на мое место.

– И будет не один двойник, поверь мне, ибо работой мы загружены под завязку. Ну да ладно, хватит болтать, времени осталось не так уж и много. Пора переодеваться. Вот это – шкафчик Смита, это – мой, а этот теперь будет твоим.

Я подошел к металлическому ящику, величиной в человеческий рост, на котором висела отпечатанная на лазерном принтере табличка:

– А что с ним? – спросил я, кивнув на надпись.

– С кем? А… С Эриком. Не повезло парню. Его закапсулировали вместе с ВР-программой, когда он был в отключке. Затем программу стерли. Эрик даже не мог произвести трансформ-операцию, чтобы вырваться наружу.

– Страшная смерть, – севшим голосом пробормотал я.

– Не хуже других. Он даже не понял, что ему пришел конец. Раз – и нет человека.

– Послушай, а давно люди ходят в виртал? – задал я самый важный для себя вопрос.

– Ты имеешь в виду рэйверов?

– А кого же еще?

– Насколько знаю, года два, не больше. Хотя Стрэдфорд теоретически обосновал возможность перехода материальных тел в ВР еще лет пять назад.

– И на чем основана эта теория?

– А черт его знает. Спроси лучше у шефа, он объяснит, если тебя так это интересует.

Ценное предложение… Подойти и спросить в лоб: «Не скажете ли, уважаемый сэр, в чем суть вашего сверхсекретного открытия? У меня есть подозрение, что оно несет опасность человечеству». Не знаю, как насчет Стрэнка, но психушка мне будет гарантирована. Можно не сомневаться. А от косвенных вопросов Стрэдфорд уклоняется с виртуозной ловкостью…

Азы его теории мне давно понятны. Виртуальность, как известно, состоит из множества информационных пакетов. Но ведь и весь мир, все, что существует вокруг нас можно назвать пакетом информации. Например, человек – он рождается в определенный день, имеет специфический цвет кожи и волос, только ему одному присущие физические параметры, генетический код, наконец. В общем, много чего он имеет. И все это можно описать, представить в виде информации, закодировать и с помощью электрических импульсов загнать в компьютерную систему. Так вот, при погружении материальных тел в виртуальность, происходит то же самое. Тело рэйвера под воздействием прибора Стрэдфорда распадается на кванты информации, и вновь соединяется в виртуальном пространстве, то есть внутри такого же, только намного более интенсивного потока информации. То же самое происходит и при обратном переходе. Не будь виртала, транспортировка бы не произошла, как бы мы не пытались этого добиться, потому что нельзя переместить информацию через ничто, должен быть носитель. Это, как река, увлекающая лодку своим течением. Без воды лодка так и останется на прежнем месте…

– Эй! Ты что уснул? – Бруно толкнул меня в плечо. – Трусы тоже снимай. Костюм должен прилегать к телу без разрывов. Теперь найди разрез на животе и засовывай ноги в штанины, чтобы остальная часть комбинезона оставалась у тебя за спиной… Вот так. Хорошо… Развернись на пол-оборота и просунь руку в рукав… Теперь другую… Подними руки и натяни верхнюю часть костюма через голову… Застегни молнию на животе. Замечательно. Башмаки и перчатки, думаю, сам наденешь.

В раздевалку вошел Стрэдфорд.

– О, я вижу, вы почти готовы. Превосходно. Тогда я подожду погружения.

Он сел на скамейку, достал из кармана пиджака запакованную в металлический цилиндрик сигару и откусил зубами ее кончик.

– Нервничает шеф, – прошептал мне на ухо Бруно. – Он и курьера на задание всегда приходит провожать. Впрочем, старика можно понять. Раньше было проще, особых забот у рэйверов не было: погружение, переход, передача депеши адресату.

– А теперь?

– Любая, даже самая секретная информация рано или поздно перестает быть тайной. Сначала русские, потом японцы, англичане и шведы открыли возможность проникновения в виртуальную реальность. И пошло, поехало…

Дьявол! Неужели эта «зараза» распространилась по всему миру? Хотя, чему я удивляюсь? Рано или поздно так и должно было произойти. Сперва в тайну посвящен лишь узкий круг лиц: военные, политики высокого ранга, работники служб безопасности, а потом рэйверство захлестнет весь мир, и тогда катастрофы не избежать.

Неужели этого не понимают? Или… или не хотят понимать. Ведь как все просто: сама собой решится самая важная проблема человечества – проблема перенаселения. И не надо никаких войн, сойдет на нет наркомания, исчезнет проблема обеспечения населения продовольствием. Но ведь нетрудно догадаться, что взамен мы получим полный хаос в экономике и невиданный разгул преступности…

«Нет, – прервал я себя, – глупости. Я снова пытаюсь создать образ врага, которого нет. Все гораздо проще и примитивнее. Я опять должен вернуться к той же мысли: вряд ли найдутся сумасшедшие, заинтересованные в исходе человечества в виртуальную реальность. Последствия этого слишком очевидны и ужасающи. Беда лишь в том, что теперь ни от кого ничего не зависит. Это как цепная реакция, стоит процессу начаться, а дальше он протекает сам по себе, подобно снежной лавине»…

– Оглох?

Я удивленно посмотрел на Бруно, протягивающего мне шлем.

На вес он оказался не таким уж тяжелым, видимо, был сделан из какого-то легкого сплава. Теперь я разглядел его получше.

Сзади шлем заканчивался мощным защитным воротником, спереди лицо прикрывал щиток из прозрачного пластика, с левой стороны располагалось утолщение, в котором скрывались наушники и микрофон, а справа – небольшой жесткий кронштейн с телеобъективом, вмонтированным в забрало прямо напротив глаза. С его помощью я мог разглядеть любой объект на достаточно большом расстоянии, а еще он служил «глазом» для компьютера, размещенного в верхней части шлема.

– Давай-давай, смелей. Это не больно, – попытался приободрить меня Бруно, по своему истолковавший мою рассеянность.

Кивнув итальянцу, я натянул шлем на голову.

На мгновение я ослеп, но тут же это состояние прошло. Я видел, но зато как! Исчезли тени, мельчайшие цветовые оттенки сделали комнату похожей на дворец, так все выглядело ярко и красочно. Я видел сразу два плана одного и того же: один крупный, до мельчайших трещинок или неровностей, другой – обычный.

– Отрегулируй телесистему, – как будто в самой голове раздался голос Бруно.

– Как?

– Звуковой командой. Тебя же учили.

Я отдал компьютеру приказ отключить объектив и снова стал видеть нормально.

– Ну хорошо, – поднялся со скамейки Стрэдфорд, поглядывая на часы. – Можете начинать.

Он бросил недокуренную сигару в урну, но промазал.

«Действительно нервничает,» – подумал я.

– Выход! – сказал Бруно и исчез.

Я растерянно посмотрел на Стрэдфорда.

– Повторите то же самое, – подсказал он.

Я повторил, зажмурив глаза. Но ничего не произошло. Так я и стоял несколько секунд с закрытыми глазами, представляя, каким дураком выгляжу в глазах Стрэдфорда. Наконец, не выдержав, я поднял веки и увидел перед собой Бруно.

– Вот мы и в виртале, – улыбаясь, вымолвил он. – Как слышимость?

– Нормально, – пробурчал я в ответ.

– Замечательно. Сейчас мы в буферном сегменте, одновременно являющемся и оружейкой или экипировочной, называй, как тебе больше нравится. Здесь ты можешь выбрать себе любую пушку по вкусу. Я обычно пользуюсь «Береттой» тридцать восьмого калибра. Довольно удобная в обращении штука и тяжести таскать не надо.

Я оглянулся и ахнул. Три стены сегмента были до самого потолка заставлены стеллажами с оружием.

– Даже и не знаю, – растерянно пробормотал я. – Тут и жизни не хватит, чтобы выбрать что-нибудь по душе.

– Хм, – хмыкнул Бруно, – тогда сделаем проще. Ты когда-нибудь пользовался оружием?

– Да. Автоматом и еще… бластером.

– Чем?

– Бластером. Это такая штука…

– Да знаю я, что такое лучемет. Небось, в виртале игрался?

– И в реальности тоже.

– Это все ерунда, – махнул рукой Бруно. – Обыкновенное армейское лазерное ружье – вещь маломощная и неэффективная. К тому же оно хорошо действует лишь на близком расстоянии. И в реальности, и в виртале, что абсолютно естественно, иначе его бы просто не ввели в компьютерную программу.

– Почему ты так думаешь? – спросил я.

– Все очень просто. Создавая виртуальный продукт, программисты стремятся придать любому объекту тот вид, который он имеет в реальности, иначе пользователи заметят подделку и просто-напросто откажутся от подобной программы. Времена наивных графических изображений давно прошли. Человек, оказавшийся в виртале, хочет забыть, где он находится. Ему подавай все настоящее, как в жизни или максимально приближенное к жизни, иначе для чего нужна сама виртуальная реальность? Вот поэтому с помощью сканеров, телмеров и прочей аппаратуры программисты копируют все предметы до мельчайших деталей конструкции. Да что там, вспомни Кэмп-Пири. А сделать подобное с объектами, не существующими в реальности, невозможно. Фантастическое оружие, субпространственные корабли, другая, созданная человеческой фантазией техника, а также всякого рода инопланетяне, просто милые сказочки, в которые верят не умеющие повзрослеть чудаки. Попади эти игрушки из виртала в наш мир, что само по себе невозможно, были бы они просто-напросто муляжами, макетами, видимой оболочкой. Сам подумай, окажись подобная вещь в реальном мире, смогла бы она функционировать?

– А ты как считаешь?

– Ну, ты даешь! – удивленно посмотрел на меня Бруно. – Да пойми, программисты могут создать все что угодно. В виртуальности, конечно, все это работает, а вот в реальности – черта с два.

– А кто-нибудь это проверял?

– Зачем? Это и так понятно, как дважды два.

Разве мог я ему объяснить, что бластер, из которого я застрелил Маргарет Тревор, как-то не очень походил на создание рук человеческих? Разве мог рассказать, как боялся, сидя в Стрэнке, что наша цивилизация вот-вот выйдет на новый виток гонки вооружений? На этот раз вооружения фантастического, типа бластеров, деструктеров или аннигиляторов, о которых военные и не мечтают, а ученые только-только начинают задумываться. И эти мучительные сомнения и тревоги так и не развеялись здесь, на свободе…

– Ну, так что выбираешь? – вывел меня из задумчивости Бруно. – Советую мини «узи». Большая скорострельность, прост в обращении и, главное, весит совсем немного.

– Это что, пистолет? – спросил я.

– Вообще-то, пистолет-пулемет, созданный для войск специального назначения. В магазине тридцать два патрона, имеет глушитель и ночной прицел, может метать специальные гранаты. Убойное оружие, скажу я тебе, но главное, его легко спрятать под одеждой, когда мы будем действовать в реальности.

– Хорошо, – согласился я. – Пусть будет «узи».

Бруно объяснил, как пользоваться оружием, и я сунул его в специальный карман комбинезона.

– Теперь возьми это, – Филетти протянул мне армейский рюкзак.

– А он зачем?

– Там твоя цивильная одежда. Представь, как мы будем выглядеть, разгуливая по какому-нибудь Мюнхену в таком виде.

– Что верно, то верно, – согласился я. – Но ведь сегодня тренировка. Сам говоришь: летим на нашу базу…

– А если сбой в сети? – ехидно посмотрел на меня итальянец.

– Что тогда? – осторожно осведомился я. Надо сказать, что ответ на этот вопрос меня очень интересовал.

– Ничего особенного, – Бруно лениво потянулся. – Даже если виртал рухнет в тартарары, нас выбросит обратно в реальность благодаря этим шлемам с системой экстренной эвакуации. Вопрос в другом: в какую точку реального пространства мы попадем? Этого заранее никогда не знаешь. Но в любом случае не дрейфь, мы от падения системы застрахованы.

Уже легче. На мгновение даже стало неудобно за мысли о том я предназначен на роль «пушечного мяса». Не дураки же, в самом деле здесь работают. Да и информация, о которой говорил Бруно, наверняка стоит денег. И немалых.

Д-да… Похоже, что массовый исход в виртуальную реальность оказывается блефом. Без специального шлема с системой экстренной эвакуации вряд ли кто-то рискнет уйти в виртал на верную смерть. Стоит же такой шлем наверняка немало, да и проводить время в ВР в подобном головном уборе да еще и прорезиненном одеянии не очень-то приятно.

И все же, полностью сбрасывать со счетов проблему исхода не стоит. За «саркофаги» ведь тоже платили когда-то бешеные деньги, но времена меняются, технологии совершенствуются, кто знает, что будет через год или два? Единственное, я мог успокоить себя тем, что данная проблема отодвигается пока на неопределенное время. И на том, как говориться, спасибо…

А ведь, если пользоваться только биоэнергетическим преобразователем, как его называла Маргарет Трэвор, от сбоев в системе не спасешься. Да, надо отдать должное Маргарет, она рисковала, зная, чем это для нее может обернуться. Стоп! А может, мисс Трэвор и не думала об этом, может, я переоцениваю ее умственные способности? Бесстрашие от незнания – это не героизм…

– Ну вот и все, – критически оглядев меня с ног до головы, сказал Бруно. – Теперь в путь. И да поможет нам Бог!

– Аминь, – пробурчал я.

Выйдя из сегмента, я ожидал увидеть привычный для меня текстовой буфер, а проще – зал выбора игровых программ. На самом же деле мы оказались в абсолютно ином месте, больше напоминающем эллинг с наклонным стапелем, заканчивающимся входом в широкий туннель.

Разумеется, я не ожидал, что расстояние до точки назначения мы будем преодолевать, прыгая из одной игры в другую или же через сетевые залы. Но чтобы выйти в виртал, минуя текстовой буфер… Нет, с таким я столкнулся впервые.

– Где мы? – озираясь по сторонам, спросил я.

– На станции, – ответил Бруно. – На нашей телефонной станции.

– Не понял, – признался я.

– Мы выходим в компьютерную сеть, обойдя выводные системы, определители кодов абонентов, пункты проверки и идентификации и многое-многое другое. При первом удобном случае нас как информационный пакет сбрасывают куда нужно, если, конечно, кто-нибудь по пути не попытается перехватить капсулу.

– Какую капсулу? – тупо спросил я.

– Вон ту, – махнул рукой Бруно.

Я посмотрел в направлении, куда он указывал, и только теперь приметил яйцевидный предмет величиной с небольшой автомобиль, сиротливо приютившийся на самом краю стапеля.

– Хорошо, – я поднял руки, – сдаюсь. В этом деле я полный профан. Хотя бы в трех словах объясни, что к чему?

– А что тут объяснять? – пожал плечами Бруно. – Сейчас мы заберемся в капсулу и будем ожидать звонка.

– Чьего звонка?

– В данном случае – нашего диспетчера. А вообще-то, без разницы. Если ты должен попасть, к примеру, в Москву, значит туда или оттуда. Первый звонок – и капсула, увлекаемая электроимпульсом, отправится по телефонному кабелю к пункту назначения. Видишь туннель? Это и есть виртуальная проекция кабеля, так сказать, аналог системы проводной связи виртала. Пошли, у нас не так уж много времени. Сегодня пройдем обычный маршрут до нашей базы на Аляске.

Вблизи модуль уже не так сильно походил на яйцо. Нижняя его часть была сплошной и чуть приплюснутой, образуя своеобразное днище. Верхняя же состояла из двух сегментов, причем, передний был прозрачным, и сквозь него я разглядел сложную панель управления, а также два сидения с высокими спинками и амортизационными подушками. Задний сегмент служил багажным отделением, куда Бруно тут же запихнул рюкзаки с нашей одеждой. Затем он откинул прозрачный колпак, и мы забрались вовнутрь.

– Хорошо, – сказал я, – прямо как в «Кадиллаке», удобно и комфортабельно. А я уж грешным делом думал, что мы пехом будем переть.

– В любом случае пешком здесь не походишь, – сказал Бруно, пристегиваясь ремнями безопасности. – Даже без модуля нас понесет по магистрали, ибо мы, как я уже говорил, станем чем-то вроде информационного пакета. Задать скорость и направление можно и с помощью компа, – он похлопал согнутым пальцем себе по шлему, – но экспериментировать не советую. Последствия непредсказуемые.

– А кто-нибудь пробовал?

– Чего не знаю – того не знаю, – развел руками Бруно. – А теперь пристегнись, перегрузка будет приличная.

– И насколько?

– Мало не покажется, – как-то странно улыбнулся итальянец. – Разумеется, мы не будем перемещаться со скоростью, с которой движется импульс по телефонной сети, ибо в виртале этот сигнал можно растянуть во времени, но все равно перегрузки будут достаточно большие.

Я поспешно застегнул ремень безопасности, наблюдая, как Бруно колдует над панелью управления, одновременно объясняя мне назначение многочисленных приборов.

– Вот эти две кнопки, – говорил он, – подсоединяют или разъединяют нас с коммуникатором. Эта включает систему поиска. Видишь экран? На нем показываются все направления, по которым идет набор телефонных номеров. Вот этот вьюер служит для ручной установки маршрута следования. Сейчас я выставил шкалу напротив адреса нашей базы. Ниже расположен блок подключения капсулы к телефонной сети. Включается этим тумблером. Остальные лампочки, индикаторы и шкалы действуют во время движения. Самые важные из них: указатель разрыва в сети и определитель изменения мощности импульса, что означает вмешательство извне. Надеюсь, чаша сия тебя, да и всех нас минует… Да! И вот еще что. Видишь красную кнопку. Она включает систему экстренного торможения. В этом случае модуль сам вырабатывает импульс, гасящий инерционный момент. Все понятно?

– В общем-то, да.

– Тогда ждем. Сейчас поедем. Да и обычно ожидание надолго не затягивается. Все зависит от степени значимости места назначения. Как правило, со столицами проблем нет, бывает два-три звонка в минуту, а то и боль…

– О-о-о! – завопил я.

Стена эллинга стремительно понеслась навстречу, и я понял, что сейчас от нас не останется и мокрого места. Но к счастью, модуль, заложив крутой вираж, с огромной скоростью ворвался в туннель.

Раздавленный, расплющенный, вмятый в амортизационную подушку, я балансировал на грани сознания и небытия, понимая, что долго не продержусь. Я ведь не космонавт, меня не готовили к таким перегрузкам, даже не предупредили. Почему? Это было странно и, честно говоря, не совсем понятно.

Что-то опять было не так, и я уже почти понял, в чем дело, но слабенькую, еще не до конца оформившуюся мыслишку внезапно спугнул громкий хлопок.

– Прошли звуковой барьер, – раздался в наушниках голос Бруно. – Ну, как ты там? Еще не превратился в камбалу?

Я не ответил, лихорадочно вытаскивая назад из глубин мозга визжащую от испуга догадку. Она изо всех сил сопротивлялась, она пыталась вновь ускользнуть от меня, вертко виляя хвостом, но я все же уцепил ее за жабры и лишь тогда понял, что к чему.

– Ладно, хватит, – громко сказал я, – Повеселились и довольно. Включай стабилизирующую систему.

Бруно лишь на самую малость повернул голову в мою сторону, и я увидел широкий его оскал. Тут же перегрузка исчезла. Бруно довершил поворот головы, продолжая широко улыбаться.

– Раскусил все-таки.

– Тебе сейчас врезать как следует или потом? – зло спросил я.

– Не обижайся, – Бруно сотворил на лице улыбку младенца. – Это ведь только шутка.

– И за меньшее в прежние времена на кол сажали.

– Ну не сердись. Мы так обычно новичков проверяем.

– А если бы от такой проверки у меня сердце остановилось?

– Да ты что! Я ведь все время следил за информацией, передаваемой твоим компом.

– Врешь. Как ты мог получить такую информацию?

– Вот те раз. Наши компьютеры имеют не только постоянную радиосвязь. Взаимодействие гораздо глубже. При необходимости ты, например, можешь подключить и мой комп для решения какой-либо проблемы, как я твой.

– Все равно дурацкая у вас проверка, – продолжал злиться я.

– А представь, каково было еще год назад, когда стабилизирующую систему только разрабатывали? Нас после задания, в прямом смысле слова, соскребывали со стенок модуля.

– Ну, вот что, – хмуро сказал я, – давай договоримся раз и навсегда. Я не люблю проблемы, и если кто-то начинает мне их создавать, тот автоматически попадет в разряд моих врагов.

– Понял, – покорно кивнул итальянец, – каюсь, виноват, больше не повторится.

– Будем надеяться, – произнес я и, не выдержав, улыбнулся.