Как будто в насмешку всю неделю (все ночи) наверху было тихо, а во второй половине дня, в воскресенье, ка-а-ак грянуло! Так музычка грянула, что люстра затряслась. И немудрено, что звонки в прихожей я не сразу услышала.
Я ожидала эти звонки. Я вновь ждала в гости гонца от автора, симпатичного мне Игоря Палыча.
Опять у автора появились какие-то его авторские (или семейные) дела (или делишки), и снова Игорь Палыч любезно согласился ко мне заскочить.
На сей раз к его визиту я подготовилась по полной программе: в квартире суперопрятно; журнальный столик сервирован интеллигентно (правда, чашки разные, но и это в какой-то мере признак интеллигентности, если вы понимаете, о чем я); хозяйка в меру нарядна, причесана, с аккуратными ногтями и (самое главное) на каблучках. Все, короче, о'кей, и вот зазвенел, прорвался сквозь технотранс-аккорды звонок.
Я цок-цок-цок на каблучках в прихожую и опять на те же грабли! Учит меня жизнь, учит, а я опять щелкнула замками, и дверь нараспашку, не заглянув в «глазок», не поинтересовавшись: «Кто там?»
А там...
Нет, только не это! Точнее, не этот!
Лучше бы этот приперся, не дожидаясь вечера (еще не вечер), этот, который «того-этого», как его... вспомнила — Михал Фомич. По крайней мере к его визиту я морально готова. И материально, разумеется. Для мента-дойщика (царька микрорайона) в прихожей на тумбочке лежит конвертик с семью купюрами по 10 баксов каждая (зажрись, сволочь!), а вот к появлению Мастера Гриши я не готова, ну совершенно!
Сюрприз, мать-перемать!
Гриша стоит за порогом, весь из себя такой благоухающий парикмахерской, в модной новой куртке, с тортиком, перевязанным розовой ленточкой. Я дверь нараспашку, вся из себя тоже такая красивая, и он от моей наведенной (два часа ее наводила) красоты сразу скис. Отелло хренов!
— Ты кого-то ждешь? — спросил Мастер, изучая меня нехорошим взглядом ревнивого мавра и прям чернея лицом, как тот Отелло.
— Вот именно: «кого-то»! — завелась я с полоборота. — «Кого-то», а не тебя! Откуда у тебя этот адрес? На фига без звонка приперся? Позвонил, видите ли, мне в последний раз откуда-то с соревнований, откуда его пинком за допинг, пьяный в хлам позвонил, скоро, мол, приеду, и вот, видите ли, приехал! Явился, не запылился! Хорошо еще, что трезвый! А мне, видишь ли, некогда сегодня с тобой...
— У тебя музыка в комнате играет! — оборвал мою оборотистую речь нежданный гостюшка. Сказал про музыку тоном обвинителя на суде и еще более суровым тоном заявил: — У тебя там, в комнате, мужчина!
— Ну и фигли с того, если даже...
Он меня и слушать не стал! Он меня оттеснил грудью в глубь прихожей (я чуть было не споткнулась, едва не упала!), и перестал меня видеть (как будто я вещь какая-то!), и поперся (как айсберг на «Титаник») в комнату. В грязных ботинках!
— Ты! — Я, естественно, за ним поскакала. — Ты, спортсмен фигов! Ты чего себе позволяешь, хамло?!
— Кого ты ждешь? — Глаза у Гриши блеснули двумя холодными огоньками (как на ринге), изучая интеллигентно сервированный на две персоны стол. Мою последнюю реплику он вроде как и не слышал. — Признавайся, для кого закуски?
— Слушай, ты! — Я уперла руки в боки, по типу хабалки рыночной, и заорала: — А ну пошел вон! Мы с тобой видимся раз в полгода самое частое, и вдруг ты являешься без предупреждения и права качаешь, как будто я...
— Марго!!! — Он та-ак гаркнул! В ушах заложило. Я даже присела от неожиданности. — Марго! — гаркнул второй раз, слава богу, потише, и продолжил уже нормально: — Я пришел сделать тебе предложение. Со сборной я завязал, ухожу в профессионалы. Начинаю новую жизнь и хочу, чтобы ты стала моей женой. Как можно быстрее. Давай наконец поженимся, а?
— Наконец, говоришь?.. Отлично! Вот и отлично! Давай наконец закончим комедию! Нет! Ясно?.. Повторяю: нет! Ни руки, ни сердца, ни тела, ни души я тебе не отдам! Свободен, мачо. Гуляй отсюда со своим тортиком, профессионал.
— Марго, ты не поняла: я хочу, чтобы мы серьезно поженились. В церкви обвенчались, свадьбу сыграли. Я с твоей мамой говорил, она согласна.
— Вот и женись на моей маме! Ты в качестве отчима по-любому лучше ее нынешнего обезьяна.
— Дура, у тебя нормальный отчим.
— Сам дурак! Иди давай! Двигай отсюда. Я человека жду.
— У тебя есть другой?
— Да, — соврала я. — Есть у меня жених! Есть!
— Кто? — Глазки у Мастера потухли, словно он пропустил прямой в челюсть.
Нет, ну придурок, правда? Думает, я обязана за каким-то фигом со школьной скамьи и до сих пор хранить ему верность. За каким, спрашивается, фигом?
А скажи я честно, что нету у меня человека, который готов взять в жены, за которого я готова выйти, и?.. И придется таскать дальше по жизни чемодан без ручки по имени Гриша.
— Маргарита, кто он? Я его знаю? Кто он? Скажи?
— Спецагент ФСБ по кличке Змей, доволен? — сымпровизировала я, как самой показалось, очень удачно.
— Прикалываешься? — В глазах под неоднократно рассекреченными на ринге бровями вспыхнули угольки надежды.
— Дурак! — поспешила я затушить угольки. — Такими вещами не шутят! — По принципу Станиславского я сама поверила в сказку. — Он, знаешь, чего?.. Змей сейчас придет и... И вышвырнет тебя отсюда к чертовой бабушке! Так что лучше ты давай сам проваливай...
Ай! Сморозила глупость! Идиотка! Кто меня за язык тянул говорить «вышвырнет»? Ай, как меня Станиславский попутал, ай...
Увы, слово не воробей...
Увы, у Мастера сразу же мозговые полушария сползли (переместились, как у героя мультфильма) в кулаки.
— Сейчас, ты сказала, придет он? — уточнил Гриша и освободил руки от тортика, поставил коробку, перетянутую пошлой розовой лентой, на край интеллигентно сервированного столика. — Вышвырнет, ты сказала? Добро! Поглядим, кто кого вышвырнет, — и Григорий многообещающе улыбнулся. Нехорошо так улыбнулся. Как коммунист на похоронах Березовского...
Можете мне не верить, но едва злорадная улыбка перекосила рот мастера спорта по боксу, практически сразу (с задержкой меньше секунды, правда!) в комнату вошел Игорь Палыч!
Ваше право не верить, но все произошло как специально, как в дурном индийском кино. Вот только музыка сверху гремела совсем не индийская. Из-за нее, из-за музыки, я не услышала, как входил, как шел из прихожей в комнату гонец от автора.
Почему-то в первую очередь я обратила внимание на чистые подошвы полуботинок Игорь Палыча и подумала: «Возле парадного такая слякоть. Наверное, он ноги тщательно вытер о коврик за порогом», и сообразила, что входная дверь в квартиру так и оставалась открытой нараспашку (заходи кто хочет!).
Сначала я почему-то обратила внимание на подошвы его обуви и только потом на букет. Он пришел с букетом роз. С шикарным букетом и совсем не пошлым (без всяких ленточек, без фольги, «голые» цветы и все). А потом я заметила, что на нем шикарный костюм под шикарным, небрежно расстегнутым пальто и шикарная рубашка и дорогой галстук. В первую нашу встречу Игорь Палыч выглядел тоже ничего, но сейчас — просто шикарно (супер!).
А вот Гриша сразу сосредоточил внимание (нехорошее внимание) на букете и набычился сразу, точно Майк Тайсон перед выходом из угла в центр ринга.
— Прошу простить за вторжение, — Игорь Палыч виновато посмотрел на Гришу «Тайсона», вопросительно на меня. — Не помешал? Входная дверь у вас, Маргарита Николавна, открыта. Я кнопку входного звонка нажимал — никакой реакции, рискнул на свой страх и риск войти без...
— Рисковый ты мужик! — прервал речь Игоря Палыча отвергнутый мною боксер и косолапо двинулся на шикарного «мужика» с букетом. — Ты кто, мужик? Ты — Змей?
Брови Игоря Палыча подскочили чуть ли не до корней волос. Он та-а-ак удивился, так прямо весь растерялся, ужас!
— Григорий, стой!.. — заорала я и бросилась к ним, к этим двум самцам.
Я хотела (очень!) встать между злым (до умопомрачения) боксером и расстроенным (до ужаса) историком. Я спешила (очень), бросилась к ним, будто дельфин (дельфиниха) на берег, почти рыбкой! Я зацепилась носком туфельки за ножку стола, потеряла равновесие и полетела на...
К своему удивлению, не «на», а "в"... Я не упала на пол, я попала в мужские объятия! Каким-то чудом меня УСПЕЛ подхватить Игорь Палыч. Почему «чудом»? Да потому, что буквально за полторы секунды он не только это успел.
Он меня подхватил, нечаянно уколов шипами от роз, я не упала, но полетел на пол столик и Гриша. Столик опрокинула я, а Григория отправил в аут историк!
— Рита, извините, пожалуйста, — Игорь Палыч, деликатно разжимая объятия, помог мне утвердиться на каблуках. — Молодой человек первым меня ударил... то бишь промахнулся по мне, а я защищался. Вынужденно. Чуточку не рассчитал силы, извините. Вас боялся упустить и ответил на агрессию... э-э... чуточку неадекватно. Но ничего страшного, молодой человек цел, отлежится и встанет. У него всего лишь легкий обморок, все пройдет без последствий, я вас уверяю. Сдается мне, молодой человек неплохой боксер, я прав?.. Не волнуйтесь за него, сами-то вы как? Ничего?.. Да! А это вам, возьмите, — и джентльмен средних лет, в одно неуловимое глазом касание отправивший мастера спорта по боксу в глубокий аут, вручил (всучил) мне шикарный букет живых роз.
Вообразите картину: перевернутый столик, разбросанная по полу снедь, битые чашки, здоровяк Гриша, удачно отлетевший к дивану и мягко сползший с дивана на пол, мнет задом перевернутую коробку с тортом, смежив веки и разинув пасть (но дышит ровно), и я, вся такая-никакая, с розами, на каблуках, хлопаю ресницами, как распоследняя дебилка, и суперджентльмен, настоящий денди, смущенно отводящий глаза, не знающий, куда деть освободившиеся от цветов руки. Короче, в комнате разгром, потолок резонирует в ритмах «техно», Гриша «спит» (как обещано, вовсе не вечным сном), я изумлена до невозможности, Игорь Палыч крайне смущен, и пауза тянется-тянется-тянется...
— Эк-хе... — Игорь Палыч кашлянул в ладонь, косо стрельнул в меня глазами, пригладил волосы, повел шеей, уставился в потолок. — Э-э... что-то громковато, э-э... ваши верхние соседи музыку сделали.
— У них всегда так, — отвечаю я машинально, автоматически шевелю челюстью, в то время, как чуть выше в головном мозге зарождаются о-очень (ну очень!) необычные подозрения касательно личности Игоря Палыча. Если, конечно, его зовут именно Игорем Павловичем...
— Всегда?.. Э-э... это ненормально.
— Чего уж тут нормального? Ночью фиг заснешь.
— Как же вы э-э... на работу не выспавшись, и... и вообще?..
— Меня уволили, — продолжаю отвечать чисто машинально, думая о другом (совсем о другом!).
— За что уволили?
— Просто так. Без выходного пособия. Сказал шеф: пошла вон, и я пошла. Трудовую в зубы, копейки по ведомости — на, и гуд-бай, бэби, — говорю, не вдумываясь особенно в смысл сказанного, а сама изучаю его лицо. Его профиль, его глаза, уставившиеся в потолок.
— А где вы... то бишь, откуда и кто вас выгнал?
Называю машинально фирму, автоматически озвучиваю имя-отчество седобородого начальника, по-прежнему остолбеневшая, офигевшая, с раскаленным от мыслей мозгом. А джентльмен со знакомым... Черт побери, его лицо... черты его лица мне знакомы... Боюсь вспомнить, где я видела... вижу, каждый день вижу... боюсь поверить... Нет, это фантастика!.. Нет, я ошибаюсь...
А он стоит напротив, как привязанный. А под нами на полу натюрморт с боксером, и на нас с потолка давит музыка. Ей-богу, мизансцена из психоделической пьесы про людей не от мира сего. Заполненная моими бездумно-машинальными ответами пауза в жизни перед... Перед чем?.. Перед сказкой?..
— М-да, дела... — вздохнул Игорь Палыч (если, конечно, его действительно так зовут), энергично тряхнул головой и как будто порвал ту невидимую нить, что держала его возле меня, а заодно стряхнул и путы смущения. — Рита, с вашего позволения я поднимусь на этаж выше и проведу воспитательную беседу с любителями громких музык.
— Местный участковый пытался их выстроить, но там тусуется сын депутата.
— Не повезло депутату. — Он загадочно улыбнулся одними глазами и процитировал раннюю Земфиру: — Хочешь, я убью соседей, что мешают спать?
— Только, пожалуйста, с особой жестокостью, — отшутилась я.
— Договорились! — Он круто развернулся на каблуках, широко шагнул в прихожую, хлопнул входной дверью, а я постояла еще минутку (или около того) в состоянии полуоцепенения и тоже тряхнула головой так же энергично. Я сымитировала его жест и побежала за ним.
Цветы я бросила на тумбочку поверх конверта с семьюдесятью баксами, взялась за ручку входной двери, да передумала сразу ее дергать. Прежде я забежала в ванную и всмотрелась в собственное отражение в зеркале.
Да, черт подери! Тысячу раз — да! У меня такой же, как и у Игорь Палыча, овал лица, похожий нос и вот эта складочка между бровей один в один, как у него. Знакомая с детства складочка. Почему же я раньше ничего не замечала (не сличала)?..
Я выбежала на лестницу, цокая каблучками, бегом поднялась этажом выше.
Мужчина с моими чертами лица (хотя, наверное, более правильно говорить о моем с ним сходстве, а не наоборот) стоял возле стальной («сейфовой») двери поклонников «технотранса» и методично нажимал на кнопку звонка.
Ха! Если уж я не сразу услышала звонок в прихожей из-за музыки сверху, то здесь, наверху, они и подавно ни фига не услышат.
Игорь Палыч обернулся на стук моих каблуков, принял к сведению (вполне благосклонно) мое присутствие и перестал насиловать кнопку звонка. Сунул руку в карман шикарного пальто, пошарил там, хмыкнул, повернулся ко мне вполоборота:
— Рита, одолжите, пожалуйста, вашу заколку.
Я вытащила шпильку из прически, протянула ему.
— Спасибо. — Игорь Палыч сунул заколку в скважину «сейфового» замка, как-то по-особенному изогнул кисть, его пальцы вздрогнули импульсивно. — Возвращаю вам заколку. Еще раз спасибо. Желаете меня сопровождать, тогда, пожалуйста, держитесь строго за моей спиной. И ничему не удивляйтесь. — Он толкнул дверь, мы вошли (можно сказать — вторглись на чужую территорию). Он — впереди, я — за ним (строго).
Прихожая у моих верхних соседей вся заклеена плакатами из «Плейбоя». На полу щербатый паркет, наверное, очень скрипучий, однако из-за музыки скрипа не слышно. Мы гуськом не спеша пошли вдоль фотогалереи жизнерадостных телок с силиконовыми грудями. При этом Игорь Палыч (хочется назвать его по-другому, но пока пусть остается Игорь Палычем) что-то доставал, кажется, из внутреннего кармана пальто. Что? Я не видела. Мне были видны только его локти, спина и педантично выстриженный затылок. И среди его еле заметно присыпанных сединой волос я углядела полоску старого, давно зарубцевавшегося шрама. И у меня в сердце кольнуло, когда я углядела шрам. Господи, как же ему было тогда больно. Не знаю, когда и кто оставил ему на память эту отметину, но будь он четырежды проклят, этот враг моего... Моего заступника.
Мы вошли в комнату. Мебели в комнате вообще никакой. Только музыкальный центр в углу (а у меня в аналогичном углу розетка не фурычит) и здоровенные колонки у голой стены. В том смысле «голой», что она кирпичная. Без обоев, без штукатурки — голый кирпич на одной из четырех стен. Остальные три раскрашены кляксами, типа — абстракционизм. Вместо мебели на ламинате валяются матрасы и цветастые подушки. Посередине комнаты стоит высоченный кальян, чуть ли не до потолка. На потолке люстра с битым плафоном. А стеклопакеты хорошие, но без жалюзи и без штор, и батареи современной конструкции, очень стильные. Очень (очень-очень) мне интересно — знают хозяева ордера на эту жилплощадь, в какой поп-арт превратили единственную комнату квартиросъемщики, или хозяевам наплевать?..
Я бы даже сказала жестче: в жоп-арт они ее превратили.
Апологеты жоп-арта в количестве трех голов возлежали на матрасах, подложив под филейные части тел подушки. От кальяна к ним тянулись шланг с соской (совсем не эротично). В кальяне курилось явно нечто балдежное, стопудово какая-то дурь, типа анаши. Один из лежачих эстетов был от рождения негром. Второй носил прическу а-ля Боб Марли, то есть косил под ростомана, но таковым не являлся, поскольку ростоманы принципиально игнорируют алкоголь, а этот держал в свободной от соски руке бутылек виски (марки «Джоник-красное»). Третья голова принадлежала русоволосой красавице (породы «мы пскопские»), но торчала из перуанского пончо. Я невольно задумалась, кто из первых двух приходится народному избраннику (депутату) сыном?.. Негр? Псевдоростоман?.. А быть может, все-таки из трех? Может, это (этот) вовсе не девушка, а трансвестит?..
Подозрительная компания (и в то же время довольно стандартная, если вы понимаете, о чем я). Но самое поразительное, что все три головы глядят (снизу вверх) расширенными зрачками на Игорь Палыча, разинув рты, и их отвисшие челюсти мелко вздрагивают. Чего их так напугало?.. Поняла: нечто в руках у шикарного мужчины на пороге жоп-артовской комнаты.
Я приподнялась на цыпочки, заглянула через плечо своему защитнику, и у меня тоже (как и у троицы на полу) челюсть отвисла — Игорь Палыч сжимал рукоятку пистолета, Игорь Палыч спокойно и деловито целился то в негра, то в псевдоростомана, то в женскую голову, торчащую из пончо.
— Я пошутила про особую жестокость, — шепчу ему в ухо, но он, конечно, не слышит, потому что я — идиотка, потому что не шептать надо, а орать.
Мой шепот тонет в технотранс-децибелах.
И звук выстрела потонул в них же, в тех же самых децибелах.
И сразу наступила оглушительная тишина — пуля расфигачила переднюю панель музыкального центра, прошила ящик с CD-чейнджером, убила его электронное нутро к черту.
И спустя секунды тишины мы услышали голос из кухни:
— Вы чего музон вырубили?.. Эй! Вы!.. Вас так вставило, что, хы, пробки полетели?! Такая трава ништяковая?..
Понятно, что и этот, четвертый, ни фига не слышал, как мы вошли. Мы для него сюрприз.
Игорь Палыч гибко, по-змеиному, обогнул меня, встал лицом к прихожей и к повороту коридорчика на кухню, спрятал меня за своей спиной (как за каменной стеной).
— Эй! — окрик с кухни погромче. И звук шагов. — Вы чего, обкурились до... — Парень с умеренным количеством пирсинга на лице вырулил в прихожую, напоролся взглядом на ствол в руке Игорь Палыча, заткнулся на полуфразе, замер на полушаге.
— Вы, молодой человек, приходитесь сыном господину депутату? — вежливо спросил парнишку мой защитник, перенацеливая ствол в потолок.
Парень пробурчал нечто утвердительное. За кончиком ствола он следил, как индийская кобра за дудкой факира, не мигая.
— Вы снимаете эту квартиру? Этот притон наркоманов? — доброжелательно продолжил Игорь Палыч, наработанным движением пряча пистолет под пальто.
Парень замотал головой отрицательно и с облегчением моргнул.
— Это хорошо, что вы здесь не центральный персонаж, — кивнул Игорь Палыч. — Это значит, что шанс выкрутиться У НАС еще есть. МЫ — политические сторонники вашего отца. Час назад мы узнали, что за этой квартирой велось видеонаблюдение.
Компромата НА ВАС, молодой человек, более чем достаточно. Как вы догадываетесь, компромат НА ВАС будет использован против вашего отца. Который, спешу вас успокоить, пока не в курсе тех потенциальных проблем, которые ВЫ ему устроили. У ВАС остался единственный выход — немедленно мчаться в правоохранительные органы и написать обо всех безобразиях, что здесь творились. — Игорь Палыч достал навороченный смартфон, не глядя (глядел он на паренька, и пристально), набрал номер, поднес смартфон к уху и в трубку: — Привет... Да, я... Ты на службе?.. Да, у нас, государевых людей, выходных нет... Да, по делу. Я сейчас трубочку передам одному хорошему человеку, оформишь его задним числом как внештатного осведомителя?.. Нет, как внедренного в среду неформалов... Да, моя личная просьба... Ага, передаю трубку... Лови! — Игорь Палыч бросил смартфон пареньку.
Депутатский отпрыск малость оклемался, пока Игорь Палыч договаривался по смартфону, утратил сходство с загипнотизированной коброй и с абонентом начал общение довольно-таки нагло:
— Алло, с кем я... — он осекся, зачатки наглости в выражении его лица и голосе исчезли. — З... здравствуйте. — Он побледнел и вместе с чужим переговорным устройством исчез на кухне. Там (на кухне) упал, судя по звуку, табурет, оттуда (из кухни) парень вышел, надев на свободную от смартфона руку рукав пальто. — Я приеду ч... через полчаса... Паспорт? Зачем?.. П... пропуск выписать?.. С собой п... паспорт... Я е... еду...
Мертвенно-бледная рука вернула смартфон Игорь Палычу, по-английски, забыв обо всем на свете, парнишка рванул на лестничную клетку. Дверь за ним хлопнула, Игорь Палыч повернулся к троице на матрасах.
— Сечете фишку, чмошники? — по-свойски заговорил с маргиналами Игорь Палыч. — Дружбан, депутатский сынок, побежал на вас стучать в письменном виде. Есть желание, ждите здесь, когда вас оприходуют, однако лично я рекомендую спустить всю дурь в унитаз, резко рвать когти и вообще забыть про этот гадюшник.
Вышли мы из нехорошей квартиры, как и пришли, гуськом. На лестничных ступеньках он перестроился, поравнялся своим плечом (широким) с моим плечиком (хрупким).
— Ничего себе «воспитательная беседа», — высказалась я.
— Как вы и заказывали — с особой жестокостью. Из сынка депутатского в два счета спецы сделают фискала. Будет сначала по ерунде стучать, а потом и на папу родного, как Павлик Морозов. А маргиналов, чтоб сынка постращать, пошлют на перевоспитание. И вообще-то по гамбургскому, так сказать, счету и маргиналы, и отпрыск депутатский сами виноваты, вы не находите? Береги честь смолоду. Не бережешь — этим фактом кто-нибудь пренепременно воспользуется. Такова жизнь.
Толкнув мою незапертую дверь, он пропустил меня вперед, вошел следом, и мы услышали голоса в комнате:
— Пацан, ты, того-этого, живой?
— Вро-ой!.. Вроде-е живо-ой...
Я впорхнула в комнату — там участковый... как его... вспомнила: Михал Фомич, теребит Гришу. Мент, одетый в шинель, с фуражкой на голове, наследил на полу, потоптал, подавил снедь на паркете, усадил Мастера на диван и теребит, реанимирует.
— Доча! — обернулся ко мне Фомич, весь из себя такой строгий-престрогий (баксов на сто). — Какого, я тебя спрашиваю, того-этого, дебош?! Кто, я тебя спрашиваю, пацана того-этого?
— Я. — За моей узкой спиной возникла широкая грудь Игорь Палыча. — Я молодого человека немножко сильно ушиб.
— Вы, гражда... — определение «гражданин» осталось недоговоренным. Мент поспешил исправиться: — Вы, господин хороший, кем, интересуюсь, будете?
Одежда, осанка, взгляд Игорь Палыча подействовали на Фомича столь же магически, как ствол на депутатского сына. Михал Фомича прям приплюснуло малость, и взгляд у мента сделался, будто у кролика при виде удава.
Грациозно обогнув меня, Игорь Палыч аккуратно шагнул на участок пола, свободный от осколков и раздавленной еды, извлек из недр шикарных одежд красную книжицу и в развернутом виде сунул ее в нос участковому.
Михал Фомич, близоруко прищурившись, всмотрелся в документ, и мента сплющило еще пуще. Участковый согнулся, точно японский крестьянин перед самураем, козырнул удостоверению и проблеял:
— Здравь — желай-ю...
— И вам не хворать. — Игорь Палыч убрал нагнувшее мента удостоверение обратно. — Объяснитесь, чего вы забыли на чужой жилплощади?
— Долг, того-этого, доче... Маргарите Николавне, пришел отдавать, — нашелся подавленный мент и полез за пазуху. — Расписку о долге, того-этого... завтра... сегодня занясу... попозже... прямо счас деньги отдам и за распиской... скоро занясу я, расписку... есть расписка... — Он выгреб из-за пазухи пухлый бумажник и бубнил, шелестя купюрами: — Того-этого, деньги, вот... вот, с процентами того... вот, это... берите, уважаемая...
Мент согнулся вообще буквой "Г", чтобы до меня дотянуться рукой с купюрами. Я взяла деньги, пересчитала быстро и сунула ему обратно несколько мятых бумажек.
— Обойдусь без процентов, — сказала я гордо.
— Маргарита Николавна, — повернулся ко мне Игорь Палыч, — он брал у вас В ДОЛГ? — Мой заступник улыбнулся такой, знаете, многообещающей улыбкой Змия библейского.
— Не-а, — покачала я симпатичной головкой с чуть растрепавшейся прической, — он меня на дойку поставил за то, что квартиру без оформления документов снимаю.
— Да будет вам известно, товарищ... гражданин милиционер, — Игорь Палыч не спеша, этак по-аристократически положил руку на плечо согбенному Михал Фомичу, — что договор сдачи-аренды Маргаритой Николавной не оформлялся намеренно. Девушка работает в рамках программы «оборотни в погонах», — и мой заступник оторвал (с хрустом!) погон от суконного плеча участкового. — Завтра утром, гражданин бывший участковый, — Игорь Палыч брезгливо бросил оторванный погон себе под ноги, — вы явитесь в службу собственной безопасности с повинной... Не слышу?..
— Так точно... — На пожилого Михал Фомича было жалко смотреть. Мне стало его СЕЙЧАС жалко, а раньше?.. Ему меня было жалко?! А?..
— Всего хорошего, гражданин, — Игорь Палыч похлопал его по плечу, задавая направление к выходу.
— Так точно... — Мент в одном погоне метнул в меня взгляд висельника и боком, на пуантах, серой тенью Винни-Пуха заскользил в прихожую. Дверь за собой он прикрыл беззвучно, точно привидение, призрак беспредела и произвола. А мне почему-то сразу захотелось оформить вышеупомянутый договор, переходить улицу только на зеленый и, вообще, стать образцово-законопослушной. И остро захотелось, чтоб таких людей, как Игорь Палыч, было побольше...
— Как состояние здоровья, боксер? — спросил Игорь Палыч у Гриши без всяких намеков на издевку или собственное превосходство.
— Попадало и покруче, — ответил Григорий вполне внятно и, в свою очередь, задал вопрос, который, конечно же, заботил его куда более собственного посттравматического состояния: — А вы кто все-таки такой?
— Сейчас расскажу. Рита, вы не возражаете, если я устроюсь в кресле?
— Садитесь.
— Вы, Рита, тоже присаживайтесь. Напротив устраивайтесь, рядом с молодым человеком.
Я пожала плечиками и с грехом пополам добралась до дивана, слава богу, не задев перевернутый столик и почти не испачкав туфельки. Села подальше от Гриши.
— Вы угадали, молодой человек, — начал мужчина в кресле, глядя на побитого Мастера, — я действительно Змей. — Игорь Палыч очень (очень!) старался избежать прямого попадания моего взгляда в свои скошенные зрачки. — Змей — мой бывший оперативный псевдоним. Это как воинское звание, которое к настоящему времени я уже перерос. Недавно меня пригласили в... э-э... на службу в, скажем так, одну совсем серьезную структуру. Настолько серьезную, что кадровики со скрупулезностью параноиков перепроверили всю мою подноготную вплоть до седьмого колена, как говорится. Помните, Рита, в прологе к роману, в самом начале, вскользь упомянута некая девушка, с которой расстался будущий особый порученец? — Он спрашивал меня, но не ждал ответа и продолжал смотреть на Гришу.
А Гришка глупо моргал, перебивать боялся и ничегошеньки не понимал. Ни фига Мастер не знал про роман, про пролог тем более, и я даже жалела его, дурака, немножно. Между тем Змей продолжал:
— Кадровики-маньяки выяснили, что у меня, оказывается, есть взрослая дочь. Я был в шоке. Я ломал голову, как бы познакомиться с собственной дочерью, все ей объяснить про себя так... э-э... так, чтобы она поняла. Я панически боялся, что прямой путь к единственному родному человечку на земле закончится тупиком, что девочка пошлет подальше новоявленного папашу.
Игорь Палыч... или Олег Викторович... Лучше — Змей. Пусть и устарел псевдоним, однако он его признал.
Итак, Змей замолчал, взял паузу, опустил глаза (перевел взгляд с глупого Гриши на загаженный пол), вздохнул, как бы набираясь сил для продолжения монолога. И, отлично понимая, что главное уже сказано. А придурок Гришка покосился на меня тупо. Дурак дураком! Только что мне было немножечко жалко дурака-статиста, ненароком оказавшегося в эпицентре душещипательного выяснения отношений, и вдруг я разозлилась на Гришку. Пуще прежнего. Еще больше, чем когда он вперся ко мне с тортиком.
— Мне помог друг, — вновь заговорил Змей, продолжая глядеть под ноги. — Друг пишет остросюжетную беллетристику и поднаторел в ремесле сюжетосложения. Естественно, кадровики мне доложили о дочери все, чего нарыли, я поделился исходной информацией с другом, и беллетрист придумал... э-э... драматургию знакомства с выпускницей журфака, у которой возникли весьма серьезные финансовые трудности. Так возник синопсис моих...
— Ты вкладывал деньги в конверт для негритянки?! — оборвала я резко Змея. Я и на него вдруг разозлилась. Я обратилась к нему на «ты» намеренно хамовато. — Аванс в конверт за литературные галеры кто отстегнул? Ты, да? Ты переоценил негритянский труд, да?
— Я хотел тебе помочь, — ответил он, силясь оторвать взгляд от пола.
— Спасибо большое! Теперь некоторые мои знакомые шепчутся, мол, я сплю с автором!
— Вы... — начал он и поправился: — Ты права, Рита. — И я почувствовала, с какой опаской он произнес это «ты». — Прокол вышел, извини. — Он на секунду поднял глаза, взглянул на меня. В его глазах отражалась надежда бездомной собаки на счастье. Робкая такая надежда. — Разберемся со сплетниками, — твердо пообещал он и попытался пошутить: — Если хочешь, с особой жестокостью разберемся.
И все-таки мы, бабы, поразительные существа! Недавно (совсем недавно!) я боялась поверить в сказку, узнавая в чертах лица этого симпатичного мне мужчины свои черты, и вот сейчас я превратилась в фурию, сейчас мне хочется крикнуть ему в лицо: «Змей подколодный, где же ты был раньше?! Раньше, когда мне так хотелось получить в подарок ОТ ПАПЫ куклу, чтобы ПАПА купил мне мороженое, отвел в первый класс, сводил в зоопарк! Ты был мне так нужен, а тебя не было!..»
Наверное, я бы что-нибудь этакое обязательно ему высказала и пренепременно на повышенных тонах и, может быть, со слезами-соплями, если бы неожиданно (я сегодня заикой стану!) не раздался стук в дверь. Во входную. Именно стук-тук-тук, а не звонок раздался. Не успела я как следует офигеть, а Змей поворачивает голову к прихожей и громко так:
— Входите, не заперто!
Я еще хотела (уже собиралась) возмутиться, дескать, раскомандовался тут, но и этого не успела. Меня переполнило изумление, когда в комнату вошли двое. Один — незнакомец в штатском, но с военной выправкой, второй — мой седобородый экс-начальник! Тот самый, который та-ак нагло кинул меня на деньги!
Человек, который советовал мне с сильным не драться, с богатым не судиться и от которого я услышала напоследок: «Пошла вон отсюда», выглядел офигительно! Из-под уличного пальто на меху торчали домашние треники с пузырями на коленях. Зимние ботинки надеты на босу ногу. В разрезе воротника виднеется застиранная футболка. Его выдернули (или, правильнее сказать, «взяли») прямо из дома! Ну конечно! Я всуе сболтнула Змею о том, что вылетела с работы без выходного пособия, думая о другом, я назвала машинально фирму, озвучила имя-отчество начальника как раз перед тем, как Змей пошел наверх разбираться с музыкой. Пока Змей топал по лестнице в одиночестве, он и позвонил кому-то из своих подчиненных и заказал, как пиццу с доставкой на дом, моего обидчика. Офигеть!..
— Объект доставлен, — сухо, голосом робота, доложил Змею сопровождающий седобородого субъект.
— Вы кого-нибудь узнаете из присутствующих? — еще более сухо обратился к «объекту» Змей... Нет! Нет!!! Хватит называть его (даже про себя) Змеем! Он — мой ОТЕЦ! Мой ПАПА! ОН! А я — его дочь! И я... Я его люблю, черт подери! Мы с ним похожи! Мы — одной крови! МЫ!..
Отец...
Папа...
Люблю...
Вот и слава богу! Вот я и пережила наконец в полной мере то, что по-ученому называется «катарсис». В полной мере ощутила ЛЮБОВЬ. Самую важную в жизни человека любовь — ту, которая НАВСЕГДА! Я открыла для любви свое сердце, я позволила себе окунуться в сказку, я...
Я витала в облаках, куда взмыла внезапно, точно ракета «Земля-Счастье», куда сорвалась моя девичья душа, и так далее, и тому подобные чисто бабские сопли-вопли, гораздо подробнее описанные более речистыми графоманками, а седобородый «объект» между тем ткнул в меня пальцем и заговорил обо мне в о-очень (ну вообще!) нелицеприятном тоне:
— Узнаю пигалицу на диване. Эта пигалица у меня работала, и, должен отметить, из рук вон плохо справлялась со своими обязанностями! Систематически опаздывала! Ее моральный облик вызывал сомнения! Я уволил ее, и коллектив вздохнул с облегчением. Я не первый год руковожу, и я разбираюсь в людях. Ничего хорошего про эту пигалицу сказать не имею права. Таких, как она, надо изолировать от общества и безжалостно перевоспитывать!
Он с ума спятил?..
Он совсем дурак?..
Он...
Ага!..
Поняла!..
Я поняла! Взглянула на себя его глазами, поставила себя на его место и все поняла!
Седобородого выдернули из дому без объяснения причин, его привезли... то есть доставили сюда, конвоировали в квартиру, и что он видит? Разгром! Перевернутый столик, битую посуду, смятую коробку с тортом, оторванный милицейский погон. А на диване заметно помятый, измазанный после валяний по полу, обалдевший Мастер и я рядом, вся такая-никакая, типа шальная, то есть ошалелая. А напротив в кресле сурово-шикарный государев человек. Картина такая, будто бы нас с Гришкой арестовала группа захвата и сейчас допрашивает. Седобородый дурень возомнил, что его сюда доставили в качестве свидетеля, знакомого с ОБВИНЯЕМОЙ. Возможно, с государственной преступницей!.. Ненавижу!..
— Послушайте, вы! — Я выпрямила спину, расправила плечики. — Вы, козел вонючий! Меня, если хотите знать, специально внедрили в вашу вонючую фирму, чтобы выяснить, как там у вас с черным налом! Ясно вам?!
Отец рассмеялся. Гриша вообще осоловел от непоняток, грузанулся по полной. Сопровождающий козла вонючего субъект остался беспристрастен (как Терминатор), а сам козлище захихикал, сволочь, глядя на моего отца с подобострастием! На моего папу!
— Напрасно хихикаете. — Лицо отца будто покрылось коркой льда. Ледяное лицо повернулось к седобородому строго в фас. — Уклонение от неуплаты налогов — серьезное преступление.
До козла как-то сразу (моментально!) дошло, что отец (мой папа!) вовсе не шутит. Козлище захлебнулся хихиканьем, попятился и наткнулся спиной на грудь сопровождающего (конвоира).
— Что с ним делать? — равнодушно поинтересовался роботоподобный субъект.
— Расстрелять! — азартно рявкнула я, и сидящий рядом со мной Гриша вздрогнул, а у козлищи щеки приобрели цвет его бороды.
— К сожалению, у нас в Отечестве введен мораторий на смертную казнь, — подыграл мне отец (мой замечательный папа!). — Вот как мы поступим: мы его отпустим. Пусть сам решает, что с собой делать, как жить дальше. Скажем, до завтрашнего полудня пускай имеет возможность принять самостоятельное решение, и, если оно будет верным, это, безусловно, зачтется. Уведите! И отпустите его где-нибудь... Докуда вас прикажете подвезти, любезный?
Козлина изобразил ртом, как дышит выброшенная на берег рыба.
— Понятно, — кивнул отец. — Везите домой с заездом в аптеку. Успокоительные за мой счет.
Субъект развернул объект на сто восемьдесят градусов и повел рыбокозла прочь. «С сильным не дерись, с богатым не судись», — захотелось крикнуть ему вслед и добавить, что Государство и сильнее, и богаче любого из граждан. Нормальное государство. Такое, каким обязательно будет наше. Теперь я в это поверила. Я поверила в сказку...
Что ж, завтра не только ментовскую службу собственной безопасности ожидает сюрприз, но и налоговую полицию тоже. Завтра, с утра пораньше, стараниями моего заступника, моего папы. Надо будет как-нибудь с папой по городу покататься на какой-нибудь нагло-новенькой иномарке, чтобы гаишники нас останавливали как можно чаще в надежде срубить бабло по-быстрому, размечталась я. С небес на землю меня вернул Гриша:
— Что-то я косячу, — пожаловался Мастер. — Сплошные косяки, блин, не догоняю я что-то.
— Гриша, будь другом, — обратилась я к нему ласково, — сгоняй за бутылкой.
— Точно, без бутылки не разобраться. — Мастер, вставая с дивана, пообещал: — Я скоро вернусь.
— А вот этого не надо. Возвращаться не надо, Гриша. Один выпей или с моими родите... то есть, я хотела сказать, с моей мамой, которая никогда не станет твоей тещей, и с ее мужем, с обезьяном вонючим. И передай обезьяну вонючему, что теперь появился другой взрослый мужчина, который будет меня поучать. Что я нашла... в смысле меня разыскал мой... мой родной папа. — Я впервые назвала его папой, первый раз произнесла это слово вслух, и теперь он смотрел на меня во все глаза, а я уставилась в пол...
Слава богу, Мастер не решился спорить или задавать глупые вопросы. Слава богу, Гришка ушел по протоптанной множеством грязных подошв дорожке, сгинул за незапертой дверью на лестницу. Наконец-то мы остались одни. Я и мой отец.
— Папа, — я подняла глаза, — скажи, пожалуйста, значит, я — Олеговна, и фамилия у меня Змее-ва, да?
— Нет, девочка. Имя у меня другое, не Олег и не Игорь. Оперативный псевдоним, который стал фольклорной притчей во языцех у молодых сотрудников, действительно Змей, но кто ж дает спецагенту псевдоним как производную от фамилии? Это автор придумал упростить идентификацию литературно-фольклорного персонажа, а я, разумеется, не возражал. Зачем тиражировать имя собственное под книжной обложкой?
— Значит, книжка все-таки выйдет?
— А почему бы и нет? Что мешает?
— Значит...
— Минутку, — мягко оборвал меня папа. — У тебя ко мне полно вопросов, и у меня к тебе тоже, однако здесь неуютно, правда? Пошли-ка отсюда, а? Поехали ко мне. У меня нора, слишком большая для одного Змея, я частенько уезжаю в... э-э... в командировки, и, если хочешь, ты могла бы...
— Хочу! — перебила я папу невежливо, но он совсем-совсем не обиделся.