Уличные песни

В гавань заходили корабли,

Большие корабли из океана.

В таверне веселились моряки

И пили за здоровье капитана.

В таверне были гам и духота.

Матросы все пленялись танцем Мэри.

Не танец так пленял их — красота.

Внезапно с шумом распахнулись двери.

В дверях стоял наездник молодой,

Его глаза, как молнии, сверкали.

Наездник был красивый сам собой.

Его все знали как ковбоя Гарри.

И моряки воскликнули гурьбой:

«Эй, Гарри, ты не наш, не с океана!»

«Мы, Гарри, посчитаемся с тобой!» —

Раздался пьяный голос капитана.

И в воздухе сверкнули два ножа.

Матросы затаили все дыханье.

Все знали, капитана как вождя

И мастера по делу фехтованья.

Но Гарри был суров и молчалив.

Он знал, что ему Мэри изменила.

Он молча защищался у перил.

И Мэри в этот миг его любила.

Со стоном повалился капитан.

А губы Мэри тихо прошептали:

«Погиб пират — пусть плачет океан»

Кровь капала с ножа ковбоя Гарри.

В гавань заходили корабли,

Большие корабли из океана.

В таверне веселились моряки

И пили уж за Гарри — атамана.

Девушку из маленькой таверны

Полюбил суровый капитан,

Девушку с глазами дикой серны

И румянцем ярким, как тюльпан

Полюбил за пепельные косы,

Алых губ нетронутый коралл,

В честь которых пьяные матросы

Поднимали не один бокал.

Сколько раз с попутными ветрами

Из далеких и богатых стран,

Белый бриг с туземными коврами

Приводил суровый капитан.

Словно рыцарь сумрачный, но верный,

Он спешил на милый огонек:

К девушке из маленькой таверны,

К девушке — виновнице тревог.

А она спокойно, величаво

Принимала ласку и привет,

Но однажды гордо и лукаво

Бросила безжалостное «нет!».

Он ушел покорный и унылый,

Головою буйною поник.

А наутро чайкой белокрылой

Далеко маячил в море бриг.

В этот год, предчувствуя награду,

Несмотря на штормы и туман,

Белый бриг из Персии в Канаду

Снова вел суровый капитан.

Словно рыцарь сумрачный, но верный,

Он спешил на милый огонек:

К девушке из маленькой таверны,

К девушке — виновнице тревог.

Он не видел пьяного матроса,

Грубые не слышал голоса,

Только видел пепельные косы,

Серые пугливые глаза.

Но, войдя в завесу из тумана,

Налетел на скалы белый бриг.

Пенистые волны океана

Судно поглотили в один миг.

И никто не мог сказать, наверно,

Почему в вечерний поздний час

Девушка из маленькой таверны

С океана не спускает глаз.

Вновь никто не понял из таверны,

Даже сам хозяин кабака —

Девушка с глазами дикой серны

Бросилась в пучину с маяка.

Он — капитан, и родина его — Марсель.

Он обожает ссоры, брань и драки.

Он курит трубку, пьет крепчайший эль

И любит девушку из Нагасаки.

У ней следы проказы на руках,

На ней татуированные знаки.

И вечерами джигу в кабаках

Танцует девушка из Нагасаки.

У ней такая маленькая грудь,

А губы, губы алые, как маки.

Уходит капитан в далекий путь,

Целует девушку из Нагасаки.

Когда жестокий шторм, когда ревет гроза,

И в тихие часы, сидя на баке,

Он вспоминает карие глаза

И бредит девушкой из Нагасаки.

Кораллов нити красные, как кровь,

И шелковую блузку цвета хаки,

И верную и нежную любовь

Везет он девушке из Нагасаки.

И вот вернулся он, спешит, едва дыша,

И узнает, что господин во фраке,

Однажды накурившись гашиша,

Зарезал девушку из Нагасаки.

У ней такая маленькая грудь,

А губы, губы алые, как маки…

Ушел наш капитан в далекий путь,

Не видев девушки из Нагасаки.

Дорога в жизни одна,

В могилу всех сводит она,

И как ты по ней ни пойдешь,

Ты смерть свою всюду найдешь.

Есть в Батавии маленький дом

На окраине в поле пустом.

Там ночью гуляют и пьют,

Все выпьют и снова нальют.

Там ровно в двенадцать часов

Слуга поднимает засов.

И снова гуляют и пьют,

И песню такую поют:

Один раз в жизни живешь.

Что можешь, от жизни берешь.

Днем раньше, днем позже умрешь,

Но прошлого ты не вернешь.

Из-за пары растрепанных кос

С оборванцем подрался матрос:

Подстрекаемый шумной толпой,

Оборванца ударил рукой.

И сцепились два тела, дрожа,

И скрестились два острых ножа.

Оборванец был молод и смел,

Одолеть он матроса сумел.

И чтоб лучше врага рассмотреть,

Он решил перед трупом присесть.

Но тотчас же над ним застонал:

Он по родинке брата узнал.

Тут в дом через узенький двор

Вошел полицейский дозор.

Оборванец был дерзок и смел,

Поднял брата и громко запел:

Один раз в жизни живешь.

Что можешь, от жизни берешь.

Днем раньше, днем позже умрешь,

Но прошлого ты не вернешь.

В Кейптаунском порту

С какао на борту

«Жанетта» поправляла такелаж.

Но прежде, чем идти

В далекие пути,

На берег был отпущен экипаж.

Идут сутулятся,

Вливаясь в улицы,

И клеши новые полощет бриз…

Они спешат туда,

Где можно без труда

Найти веселых женщин и вино:

Там чувства продают,

Недорого берут,

И многое для них разрешено.

Там пиво пенится,

И пить не ленятся,

И ласки грубые волнуют кровь.

Но с ночи в этот порт

Ворвался пакетбот,

Залитый серебром прожекторов,

И вот — едва рассвет —

Сидят в таверне «Кэт»

Две дюжины английских моряков:

Здесь все повенчано

С вином и женщиной,

И юбки узкие трещат по швам.

Зайдя в тот балаган,

Увидев англичан,

Французы стали шутки отпускать,

Один гигант француз

По прозвищу Бутуз

Решил на стойке склянки отбивать.

Но боцман Даунинг

Достал свой браунинг,

И как подкошенный упал гигант.

В командах моряков,

Рассерженных волков,

Товарищей не бросили в беде,

И, кортики достав,

Поправ морской устав,

Они сошлись, как тысяча чертей.

На клеши новые,

Полуметровые

Ручьями алыми полилась кровь.

Уж больше не пройдут

По палубе на ют

Четырнадцать отважных моряков.

Уйдут суда без них,

Безмолвных и чужих,

Не будет их манить свет маяков,

Не быть им в плаваньи,

Не видеть гавани,

И не искать утех на берегу.

Им не ходить туда,

Где можно без труда

Найти веселых женщин и вино,

Где чувства продают,

Недорого берут,

И многое для них разрешено,

Где пиво пенится,

И жить не ленятся,

Но так легко порой вскипает кровь.

Когда в море горит бирюза,

Опасайся шального поступка.

У нее голубые глаза

И дорожная серая юбка.

Увидавши ее на борту,

Капитан вылезает из рубки

И становится с трубкой во рту

Возле девушки в серенькой юбке.

Говорит про оставшийся путь

И как будто любуется шлюпкой,

А сам смотрит на девичью грудь

И на ножки под серенькой юбкой.

Капитан, курс неверный смени,

Не поддайся порывам зюйд-веста.

Эта мисс из богатой семьи

И шикарного лорда невеста.

Но под утро в каюте лежит

Позабыта заветная трубка

И такая простая на вид

Вся измятая серая юбка.

Капитан снова с трубкой во рту.

Синий дым извлекает из трубки.

А в далеком английском порту

Плачет девушка в серенькой юбке.

В Одессу — порт торговый —

Прибыл корабль новый,

Из Аргентины привез он песню.

Песенка интересна,

Напев ее чудесный,

Название — «Джон Грэй».

В стране далекой Юга,

Там, где не злится вьюга,

Жил-был красавец Джон Грэй-техассц.

Он был большой повеса

И силой с Геркулеса,

Славен как Дон-Кихот.

Рита и крошка Нелли

Увлечь его сумели,

Часто в любви им клялся обеим.

Часто порой вечерней

Он танцевал в таверне

Танго или фокстрот.

Но вот уж две недели

Джон Грэй не видит Нелли.

Рита с усмешкой шепчет коварно:

«Нелли тебя забыла,

Время проводит мило

С Гарри в «Отеле Роз».

Джон Грэй спешит к отелю,

В номер неверной Нелли,

Тихо стучится. Слышит: «Войдите».

Нелли застал он в паре,

С юным коварным Гарри,

Вот что он ей сказал:

«Ваша подруга Рита

Очень на вас сердита,

Шлет вам подарок, просит: примите.

Вы же не будьте строги —

Я так устал с дороги —

Дайте стакан вина.

Я пью за честь ковбоя.

Я пью за вас обоих:

За крошку Нелли и Гарри тоже.

Счастье у Джона будет,

Джон Грэй его добудет.

Джон Грэй всегда таков».

Кинжал в руке у Джона.

Тихо, без слов и стона

С грудью пробитой Нелли упала.

Гарри вскочил на ноги.

Джон Грэй кричит: «С дороги!»,

В Гарри вонзил кинжал.

И вот при лунном свете

Лежат два трупа вместе:

Один — труп Нелли, другой — труп Гарри.

Пейте — вина всем хватит.

Джон Грэй за всех заплатит.

Джой Грэй богаче всех.

При лунном свете — пары.

Звенят, гремят гитары.

Танцуют всюду фокстрот и танго.

Пейте — вина всем хватит.

Джон Грэй за всех заплатит.

Но за измену — нож!

Дочь рудокопа Джаней,

Вся извиваясь, как змей,

Танцует «Танго цветов»,

Даря, матросу любовь.

Выводят скрипки мотив,

Что так безумно красив.

Но что такое бонтон

Не знает грязный притон.

Однажды в этот притон

Зашел красавец барон,

Увидел крошку Джаней,

Что извивалась, как змей.

При свете тусклых огней

Барон подходит к Джаней,

Среди бандитов, воров

Танцует «Танго цветов».

И говорит он Джаней:

«Ты будешь Музой моей,

Бросай свой грязный притон,

Войди в мой дивный салон.

Ходить ты будешь в шелках,

Купаться будешь в духах,

Среди персидских ковров

Станцуем «Танго цветов».

Матрос был очень ревнив.

Он слышит, голос игрив.

Он видит крошку Джаней,

Барона видит он с ней.

Шагнул к барону матрос —

С кинжалом руку занес,

И, хоть был полон весь зал,

Вонзил в барона кинжал.

Барон со стоном упал,

И ахнул в ужасе зал.

И тут — понятно без слов —

Прервалось «Танго цветов»,

Но вновь танцует Джаней,

Вся извиваясь, как змей,

А вместо свадебных роз

Рыдают скрипки без слез.

Шумит ночной Марсель

В «Притоне трех бродяг»,

Там пьют матросы эль,

И девушки с мужчинами жуют табак.

Там средь вина и чар

Сильней горят глаза,

Царит всю ночь разврат,

И руки тянутся к ножам за пояса.

Там жизнь недорога.

Опасна там любовь.

Недаром негр-слуга

Так часто по утрам стирает с пола кровь.

Как вдруг в перчатках черных дева

В «Притон бродяг» вошла несмело.

Она за стол дубовый села

Совсем, совсем одна.

И в «Притоне трех бродяг»

Стало тихо в первый раз,

И никто не мог никак

Оторвать от девы глаз.

Лишь один блестящий взор

Из угла, как жар, горел:

Жак Монах — апаш и вор —

Пил вино белей, чем мел.

И, не допив вино,

Он к даме поспешил

И, сняв с плечей манто,

На быстрый танец крошку Мэри пригласил.

Но в этот самый миг

Открылась дверь в притон.

Раздался тихий вскрик,

И замолчал тотчас оркестра мерный звон.

И опять затих притон,

Увидав морского льва.

Это он — бесстрашный Джон.

Перед ним дрожит толпа.

Джон на этот раз не стал

Занимать отдельный стол.

На пороге он стоял,

Устремив на Мэри взор.

И, увидев этот взгляд,

Жак Монах на миг застыл…

Но не тот «Притон бродяг»,

Чтобы вечер тихо плыл.

Шумит ночной Марсель

В «Притоне трех бродяг»,

Там пьют матросы эль,

И девушки с мужчинами жуют табак.

Под этот самый шум

Джон выхватил кинжал

И вмиг без лишних дум

На Жака безоружного, как зверь, напал.

Но Жак успел схватить

Нож острый со стола

И им же поразить

Рассвирепевшего так Джона-моряка.

И упал бесстрашный

Джон Возле ног прекрасной Мэри.

Лишь успел сказать им он:

«Вы за мной закройте двери…»

Шумит ночной Марсель

В «Притоне трех бродяг»,

Там пьют матросы эль,

И девушки с мужчинами жуют табак.

В далеком Рио спят корабли.

А в темном баре зажглись огни:

Там увлекаются, там наслаждаются,

И пьют бокалами шипучее вино.

Один лишь парень сидит грустит

Его Марьяна с другим кружит.

Она танцует, его волнует

И на вопросы ничего не говорит.

Тогда ей парень букет несет.

Марьяна в руки его берет.

Букет приняла, захохотала

И по цветочку разбросала на паркет.

Мой милый мальчик, ты не грусти.

Мы в шумном барс, где нет любви.

Ведь там, где женщины с вином обвенчаны,

Любовь и совесть уже пропиты давно.

В далеком Рио давно все спят.

А в шумном баре огни горят:

Там увлекаются, там наслаждаются,

И пьют бокалами шипучее вино.

Было то в притоне Сан-Франциско…

Там шумит огромный океан.

Там однажды утром, на рассвете,

Разыгрался сильный ураган.

Девушку там звали Маргарита,

И она красивою была.

За нее лихие капитаны

Часто выпивали до утра.

Маргариту многие любили,

Но она любила всех шутя.

За любовь ей дорого платили,

За красу дарили жемчуга.

Но однажды в тот притон явился

Статный чернобровый капитан.

Белоснежный китель и тельняшка

Плотно облегали его стан.

Сам он жил когда-то в Сан-Франциско

И имел красивую сестру.

После долгих лет своих скитаний

Прибыл он на родину свою.

Быстро капитан успел напиться —

В нем кипели страсти моряка —

И дрожащим голосом от страсти

Подозвал девчонку с кабака.

Маргарита легкою походкой

Тихо к капитану подошла

И в кабину с голубою шторкой

Капитана быстро увела.

Ночь прошла, и утро наступило.

Голова болела после ласк…

И впервые наша Маргарита

С капитана не сводила глаз.

Маргарита легкою походкой

Снова к капитану подошла

И спросила: знает ли он Смита,

Смита — ее брата-моряка?

Капитан при этом тихо вздрогнул:

Девушка была его сестрой!

«Милая сестренка Маргарита,

Что же натворили мы с тобой!»

Тут раздался выстрел пистолетный.

Маргаритин труп на пол упал.

Смит стоял задумчиво и хмуро,

Пистолет дымящийся держал.

Было то в притоне Сан-Франциско.

Там шумит огромный океан.

Бросился с высокого обрыва

Статный чернобровый капитан.

На корабле матросы злы и грубы.

Бранит их в рупор старый капитан.

У юнги Билла стиснутые зубы,

Он видит берег сквозь густой туман.

На берегу осталась крошка Мэри.

Она стоит в тумане голубом.

А юнга Билл ей верит и не верит

И машет ей подаренным платком.

Припев:

В гавани, далекой гавани

Пары разводят с океанов корабли.

Они из гавани уходят в плаванье,

Они идут на край земли.

Вернулся Билл из Северной Канады:

«А ну, друзья, налейте мне вина —

Мне за здоровье Мэри выпить надо,

За ту любовь, что дарит мне она!»

Но тут в таверне распахнулись двери.

Глаза у Билла вылезли на лоб:

Пред ним стояла вся в смущеньи Мэри,

А рядом с ней огромный боцман Боб.

Припев.

«Послушай, Боб, поговорим короче,

Как подобает старым морякам.

Я опоздал всего лишь на две ночи,

Но остальные даром не отдам!»

Сверкнула сталь, сошлись в бою матросы.

Как лев, дерется юнга молодой.

Они дрались за пепельные косы,

За крошки Мэри образ голубой.

Припев.

Но весь исход был предрешен заране:

Ударил в цель пиратский Бобов нож,

Хоть он всего лишь руку Биллу ранил,

Но Билл осел, как вспоротый мешок.

Года, как чайки в море, пролетали

И Билл давно ту драку позабыл.

Теперь его не юнгой Биллом звали,

А называли: старый боцман Билл.

Припев:

В гавани, далекой гавани

Пары разводят с океанов корабли.

Они из гавани уходят в плаванье,

Они идут на край земли.

Пал ночной туман.

Грозен океан.

Мичман Джон угрюм и озабочен.

Получив приказ:

Прибыть через час,

Мичман Джон не может быть неточен

И, сжимая руль,

Прямо в Ливерпуль

Он ведет корабль рукою твердой.

Вглядываясь в мрак,

Закурил моряк,

Вдаль глядит уверенно и гордо.

Припев:

Терпи немного,

Держи на борт.

Ясна дорога

И близок порт.

Ты будешь первым —

Не сядь на мель.

Чем крепче нервы,

Тем ближе цель!

Так летят они,

Погасив огни,

Рассекая мощную пучину.

Вдруг ужасный гул

Судно сотряснул:

«Истребитель» налетел на мину.

Шум и гам, и крик…

Джон в единый миг

Загрузил всю шлюпку экипажем.

И, блюдя закон,

Сам последний он

Вплавь пустился, напевая даже.

Припев.

Бешеной волной

На берег пустой

Мичман Джон был выброшен под утро

Там нашла его

Кэтти из Глазго,

Та, чьи зубки блещут перламутром.

Глядя ей в глаза,

Мичман Джон сказал:

«Я люблю Вас, Кэтти, словно море!»

И ему в ответ

Улыбнулась Кэт:

«Это все есть в брачном договоре!»

Припев:

Терпи немного,

Держи на борт.

Ясна дорога —

И близок порт.

Ты будешь первым —

Не сядь на мель.

Чем крепче нервы,

Тем ближе цель!

В далекой солнечной и знойной Аргентине,

Где солнце южное сверкает, как опал,

Где в людях страсть пылает, как огонь в камине,

Ты никогда в подобных странах не бывал.

В огромном городе, я помню, как в тумане,

С своей прекрасною партнершею Марго

В одном большом американском ресторане

Мы танцевали аргентинское танго.

Ах, сколько счастья дать Марго мне обещала,

Вся извиваясь, как гремучая змея,

Ко мне в порывах страсти прижимаясь,

А я шептал: «Марго, Марго, Марго моя!»

Но нет, не долго мне пришлось с ней наслаждаться…

Сюда повадился ходить один брюнет:

Тайком с Марго стал взглядами встречаться,

Он был богат и хорошо одет.

И вот Марго им увлекаться стала.

Я попросил ее признаться мне во всем.

Но ничего моя Марго не отвечала —

Я как и был, так и остался ни при чем.

А он из Мексики, красивый сам собою,

И южным солнцем так и веет от него.

«Поверь, мой друг, пора расстаться нам с тобою!» —

Вот что сказала мне прекрасная Марго.

И мы расстались, но я мучался ужасно,

Не пил, не ел и по ночам совсем не спал.

И вот в один из вечеров прекрасных

Я попадаю на один шикарный бал.

И там среди мужчин, и долларов, и франков

Увидел я свою прекрасную Марго.

Я попросил ее изысканно-галантно

Протанцевать со мной последнее танго.

И вот Марго со мной, как прежде, танцевала.

И муки ада я в тот вечер испытал!

Сверкнул кинжал — Марго к ногам моим упала…

Вот чем закончился большой шикарный бал.

Они стояли на корабле у борта.

Он перед, ней — с протянутой рукой.

На ней был шелк, на нем — бушлат потертый,

Но взор горел надеждой и мольбой.

Припев:

А море грозное ревело и вскипало,

На скалы черные летел за валом вал,

Как будто море чьей-то жертвы ожидало.

Стальной гигант кренился и стонал.

Он говорил: «Сюда взгляните, леди,

Где над волной взлетает альбатрос,

Моя любовь нас приведет к победе,

Хоть знатны Вы, а я простой матрос».

Припев.

Но на слова влюбленного матроса

С презреньем леди свой опустила взор.

Душа взметнулась в нем, как крылья альбатроса —

И бросил леди он в бушующий простор!

Припев.

А поутру, когда заря всходила,

В приморском кабаке один матрос рыдал,

Он пил свой ром среди пустых бутылок

И пьяным голосом кого-то призывал.

Припев:

А море грозное ревело и вскипало,

На скалы черные летел за валом вал,

Как будто море новой жертвы ожидало.

Стальной гигант кренился и стонал.

Бог, скажи, зачем ты создал море?

Это можно было избежать.

Море, море — это наше горе.

Разве сможет кто это понять?

Припев:

Сердце возьмет тоска.

Водка затуманит взор.

И невольно возникает

Откровенный разговор.

На море любовь меня не встретит,

И не радо сердце, что весна.

А в иллюминатор солнце светит.

И кому такая жизнь нужна?

Припев.

Милая, ты встанешь утром рано,

Хоть немного вспомни обо мне.

Может, по причалу хожу пьяный,

Может быть, лежу уже на дне.

Припев.

Бог, скажи, зачем ты создал море?

Это можно было избежать.

Море, море — это наше горе.

Разве сможет кто это понять?

Припев:

Сердце возьмет тоска.

Водка затуманит взор.

И невольно возникает

Откровенный разговор.