Улыбка ангела

ГЛАВА ПЕРВАЯ

— Добро пожаловать домой.

Откинув голову назад и растянув губы в улыбке, Колин Маккенна смотрела на Эймона Мерфи, который стоял у кабинета, прислонившись к косяку. Ее голос звучал спокойно. Хотя бы нейтрального отношения он заслуживает, вернувшись в родной дом спустя пятнадцать лет.

Похоже, он ничуть не изменился. Как и раньше, привлекателен до неприличия и способен подавлять только одним своим присутствием ну, может, еще размерами. И ее губы так же сохнут, а мышцы живота судорожно и беспорядочно сжимаются. И хотя все это уже было, это не справедливо.

Неужели и в тридцать лет ее будут мучить воспоминания безответной любви пятнадцатилетней девочки? Наверное, да. По крайней мере до тех пор, пока она чувствует себя (да и, наверное, выглядит) выжатым пакетиком для чая, в то время как на Эймоне ослепительно чистые ботинки, темно-синие джинсы с заниженной талией и толстый свитер цвета темного шоколада, который больше подчеркивает ширину плеч, чем скрывает ее.

Следующие несколько секунд ее лицо подверглось тщательному осмотру карими глазами в обрамлении густых темных ресниц, и в них мелькнула искорка узнавания.

— Колин Маккенна. — Уголки его чувственно изогнутых губ приподнялись в подобие улыбки. — Ты выросла.

— Такое, знаешь, случается.

Она чуть откинулась на спинку старинного стула. Ее располневшая фигура все еще была скрыта огромным столом, и это позволило ей без смущения изучать его лицо и фигуру.

Густые волосы, темными волнами спадающие на шею, к которым ей всегда хотелось притронуться. Такой же высокий, как в юности, но мальчишеская худоба трансформировалась в мускулистое поджарое тело.

Святой боже.

Он что, с возрастом только хорошеет? Как вино, чей вкус с годами становится только лучше? Которое, впрочем, в ее положении сейчас противопоказано, и, в общем-то, ее бюджет не позволяет этой роскоши. К тому же не факт, что ей хватит одного бокала, чтобы забыть обо всех проблемах, которые свалились на нее в последнее время.

Эймон оторвал от нее свой взгляд и осмотрел царивший здесь хаос. Колин внутренне поежилась.

Почему, зная о его приезде, она не навела в офисе хотя бы подобие порядка? — мысленно простонала она.

Может, потому, что этот косметический ремонт не скроет той ужасной правды, которую она должна сказать ему, раз уж он приехал?

Она прочистила горло и вернулась к более насущным делам.

— Извини, что мы не задержали похороны до того, как ты приехал, Эймон. Мне действительно очень жаль. Я знаю, как ты хотел приехать.

Эймон пожал плечами и глухо сказал:

— Колин, я никого не виню. Даже если бы вы знали, где я находился в тот момент, вы бы не смогли со мной связаться, потому что в тех местах нет телефонной связи.

Колин тем не менее чувствовала себя виноватой. Но что еще можно сказать? Ей вспомнились похороны родителей и неловкое молчание, когда люди, подойдя к ней, пытались найти слова утешения. Когда они их находили, становилось только хуже. Тогда она порывалась сказать, что слова излишни и она будет благодарна объятию или даже пожатию руки.

Но обнять Эймона? Пожать ему руку еще куда ни шло. Может быть.

— Еще одно захватывающее приключение? — вместо этого спросила она.

— Что-то в этом роде.

Она кивнула. Что ж, видимо, он абсолютно не изменился. Вот и говорит он по-прежнему сжато и лаконично.

Когда она была девочкой, ее романтические мечты были связаны с тем, как ей удастся стать той единственной, кто избавит его от сдержанности и отстраненности, которые были, наверное, главными чертами его характера, и заставит его глаза сиять, а губы улыбаться. Она могла мечтать об этом, потому что рядом с ней он забывал о своей задумчивости, заразительно смеялся, поддразнивал ее, ерошил волосы.

Какой же наивной девочкой она тогда была! Разве мог восемнадцатилетний юноша, всю жизнь проведший в небольшой деревне, мечтать о ней, когда весь мир лежал у его ног? Не мог. Поэтому он уехал, а она осталась. Жизнь сделала все остальное: она уже давно не мечтает.

Эймон обошел кабинет по периметру, заглядывая на полки шкафов, занимающих три стены из четырех, остановившись у последнего.

— Похоже, отец не часто появлялся здесь в последнее время. Никак не думал, что найду такой бардак.

Его слова, в отличие от его отчетливого американского акцента, не сразу дошли до ее сознания. Когда это произошло, ее спина автоматически выпрямилась.

— Ты не прав, обвиняя Деклана. Второй сердечный приступ окончательно подорвал его здоровье. Если бы ты видел, в каком состоянии он находился, ты не был бы так к нему суров.

Эймон обратил на нее свой бесстрастный взгляд и произнес:

— Это место было его радостью и гордостью. Должно было произойти нечто из ряда вон выходящее, чтобы он так забросил дела.

— Значит, два сердечных приступа — это событие ординарное?

Его глаза сузились, но он промолчал.

В глубине души Колин знала, что защищает больше не Деклана, а себя. Ведь это ее вина в том, что Эймон видит этот упадок. Она решила сменить тему:

— Ты надолго?

— Зависит от обстоятельств.

— Но хотя бы на ночь останешься?

— Хотя бы на ночь останусь.

— Как и прежде, слова из тебя нужно клещами тащить, — не удержалась она от улыбки. Ее голубые глаза потеплели.

За свою откровенность она была вознаграждена заразительным мужским смехом.

— А я-то думал, что это из тебя слова нужно было клещами тащить.

— Уже нет.

— Я заметил.

Когда Эймон смотрел на нее, его глаза поблескивали. Ее сердце мгновенно затрепетало. Ну нет, она не позволит своим глупым девичьим мечтам вернуться! У нее и без него проблем хватает.

За окном раздался цокот копыт по вымощенной булыжником дорожке. Эймон оттолкнулся от шкафа, подошел к окну и выглянул во двор.

Солнечные лучи осветили его фигуру. Помимо своей воли Колин подошла и остановилась за его спиной.

Мимо окна прошли две лошади. Колин проводила их профессиональным взглядом, любуясь их грацией, отмечая плавный шаг и чистоту линий. Коннозаводческая ферма «Инисфри Стад», может, переживает не лучшие времена, но это не относится к лошадям топ-класса. Ее единственная гордость.

— Тебе по-прежнему неприятно их видеть?

Его ресницы дрогнули. Не повернув головы, он ответил:

— Скажем, желание бежать вниз и угостить их чем-нибудь у меня вряд ли возникнет.

Колин вдруг почувствовала исходящий от него мужской магнетизм. Так близко к нему она стояла впервые за столько лет. Привыкшая к запаху лошади, она ясно ощутила его мускусный, горьковато-сладкий аромат, словно попробовала его на вкус.

— Самое большое разочарование отца.

Его слова застигли ее врасплох, и несколько секунд она стояла, чуть приоткрыв рот от удивления, затем сказала:

— Не глупи, Эймон. Какое же ты разочарование? Если тебе не нравятся лошади, тут уж ничего не поделаешь.

— Но я должен их любить. Мое воспитание, наследственность — все за то, чтобы я любил лошадей, но...

— Не каждый сходит с ума по лошадям, как...

— Как ты?

Колин улыбнулась.

— Я хотела сказать, как твой отец. Но я тоже. Я не могу представить свою жизнь без них.

— Отец не понимал меня. Поэтому тебе также не понять.

Колин смешалась.

Она-то здесь при чем?

Эймон обернулся, и она не успела отодвинуться. Его рука скользнула по ее животу. Он нахмурился и посмотрел вниз. Затем его голова резко дернулась вверх. В его широко раскрытых глазах она прочла изумление.

— Все в порядке, — она печально улыбнулась. — Это не твоя вина. Я все еще привыкаю, что занимаю немного больше места, чем обычно.

— Я не знал.

Она вдруг смутилась собственным положением. Вообще-то раньше она мечтала об этом, но только если бы Эймон был тому причиной. А теперь она стояла под его изучающим взглядом. Кровь теплой волной прильнула к ее щекам.

— Откуда тебе было знать? Объявлений в газету я не давала. Тем более в монгольскую или где ты там был.

— В Перу.

— Перу, значит, Перу. — Она положила руку на поясницу и отступила на шаг к столу.

— Не знал, что ты замужем.

— Женщине не обязательно быть замужем, чтобы оказаться в таком положении. Раздел «Физиология человека» учебника по биологии может это подтвердить. Если хочешь, могу дать почитать.

Эймон проигнорировал ее сарказм.

— Значит, ты не замужем, — словно она только что сказала обратное, повторил он.

— Нет. — Она опустилась на стул, который протестующе скрипнул под ее весом.

— Значит, обручена?

Она помахала руками у лица.

— Колец, как ты видишь, нет. Выводы делай сам.

— Тогда скоро состоится? — уточнил он.

Колин сделала аккуратную стопочку бумаг, положила их в папку и, не скрывая, что ее позабавило его предположение, сказала:

— Нет. С отцом ребенка у меня ничего не вышло, хотя я старалась. Поэтому сейчас нас только двое. — Она посмотрела на него. — Признаться, не ожидала, что ты так старомоден.

— В том, что у ребенка должно быть два родителя, — да.

— В моем случае у него буду только я.

Эймон смотрел на нее и молчал бесконечно долго. Затем, словно не сумев справиться со своим любопытством, поинтересовался:

— Что произошло?

Вопрос закономерный и на первый взгляд простой. Но только на первый и до тех пор, пока Эймон не узнает о том, что ее ответ затрагивает и его. Или о том, что это значило для его отца.

Она никогда не простит себе этой ошибки. Да, так думать грешно, но благодарение богу, что отец Эймона умер. Правда, это не облегчает ее задачи сказать ему правду.

Ореховые глаза Эймона смотрели на нее почти с нежностью. Так, как она хотела, чтобы он посмотрел на нее хотя бы раз, когда ей было пятнадцать.

Нет, она не может сказать ему. Не сейчас. Она скажет, но только не сегодня. Позже.

— Произошло непоправимое.

Это был не совсем ответ на его вопрос, но Эймон понял.

— Мне жаль это слышать.

Но и вполовину не так, как мне.