Улыбка ангела

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Прошло еще несколько дней прежде, чем Колин позволили вернуться домой, и еще несколько дней, чтобы она свыклась со своим новым распорядком дня. В эти дни она встречалась с Эймоном разве что на кухне, и то ненадолго.

Эймон чувствовал, как в нем растет раздражение. Что-то безвозвратно изменилось в их отношениях с тех пор, как она вернулась. Теперь она держалась с ним вежливо, но как-то отстраненно.

Он призвал себя к терпению, уговаривая себя, что это связано с появлением ребенка, и, тем не менее равнодушие Колин его задевало. Следуя какой-то логике, понятной ей одной, она не приглашала его в детскую, зная, что ему очень хочется видеть Эвелин. Он не понимал, почему Колин так решительно вычеркнула его из своей жизни и жизни своей дочери, и это злило его еще больше, хотя внешне это пока никак не проявлялось.

Наоборот, он, как мог, помогал ей по дому и на конюшне, но ему этого казалось мало. Колин, видимо, тоже, потому что она словно не замечала его помощи. В какой-то момент он даже заподозрил, что она стала его избегать. Когда же они сталкивались, их разговор походил на разговор двух незнакомцев, а не людей, знавших друг друга с детства. Она интересовалась, на какой стадии находится дела по продаже участка, что было сделано на ферме, и через него передавала инструкции приходящим работницам. Особенным шедевром в ее исполнении стал почти светский разговор о погоде. И только иногда, совсем ненадолго, она становилась похожей на себя прежнюю.

Эймон отказывался себе признаться, но он остро скучал по ее смеху, по ее вздернутому кверху подбородку, когда она упрямилась, по ее искренней и широкой улыбке.

Это ставило в тупик. Раздражение накапливалось и росло в нем, подобно грозовой туче, и он сдерживался из последних сил. К концу второй недели он устал от своего терпения и решил, что настала пора положить этому конец. Повод начать разговор нашелся быстро, когда он обнаружил ее спящей на кухне и недоеденный обед.

— Колин, — тихо позвал он.

Она резко вскинула голову.

— Иди отдохни. Я присмотрю за Эви.

— У меня еще куча дел. Я просто... — Она виновато заморгала сонными глазами.

— Иди и нормально поспи, — твердо сказал он.

— Но...

— Я не уроню ее, если ты этого боишься.

— Это я знаю. Ты говорил, что ты крестный отец двоих детей Пита. — Она зевнула, прикрыв рот рукой, и встала. — Просто мне нужно сделать кое-какую бумажную работу.

— Если ты хоть немного нормально не поспишь, то в какой-нибудь момент ты просто крепко уснешь и не услышишь, как заплачет Эвелин.

— Это вряд ли. Ночью я сплю нормально.

— Ты хочешь сказать, что нормально спишь, когда Эвелин не кричит? Вчера ночью это было четыре раза, — напомнил он.

— Спасибо за заботу, — вместо ответа вежливо сказала она.

— У меня от твоей вежливости уже в ушах звенит, — процедил он. — Может, хотя бы скажешь, в чем моя вина?

— Не понимаю, что ты такое говоришь. Я не знаю за тобой никакой вины.

На ее губах показалась усталая улыбка. Усталость стала постоянным жильцом в ее теле, к которому она привыкала заново.

Его глаза потемнели. Эймон охватил ее знакомым взглядом, от которого у нее по коже пошли мурашки. Такое уже случалось не раз. Реакция ее тела на его близость страшила ее. Колин уговаривала себя, что все пройдет и причина подобной обострившейся чувствительности — ее дочь. Все ее органы чувств как будто обострились, защищая Эвелин от невидимой опасности, вот почему она так остро стала ощущать его присутствие.

— Я хочу знать, что происходит, — потребовал он и шагнул к ней.

Она сделала вдох, и в ноздри ей ударил исходящий от него горьковатый запах мускуса, мыла и... Эймона.

— Наверное, ты прав, и я просто немного устала, — попыталась она сменить разговор.

— Значит, ты все-таки решила это признать. — Он удовлетворенно кивнул. — Осталось только добиться, чтобы ты согласилась, что устала ты гораздо больше, чем «немного», и перестала упорно отказываться от моей помощи. Мне, надо сказать, это уже порядком надоело.

Под внимательным взглядом Эймона она сглотнула, опустила глаза и словно впервые заметила бьющуюся на его шее голубую вену и темнеющие завитки волос в вырезе свитера. Он стоял близко к ней, как никогда до этого. Раньше этому препятствовал ее живот, но теперь...

Осознание этого отозвалось болью в потяжелевших от молока грудях и странным томлением, охватившим ее тело. Она могла бы бороться с ним, но бороться еще со своим влечением?.. Где она возьмет столько сил?

— Мы уже обсуждали это. — Она прямо посмотрела ему в лицо. — Я не хочу привыкать к тому, что не может продолжаться вечно. Рано или поздно ты уедешь, а привыкать заново делать все одной сложнее, чем принять твою помощь.

— Но я думал, что мы друзья.

— Друзьям доверяют, — вырвалось у нее.

— А, значит, мне ты не доверяешь?

— Дело не в этом.

— Тогда в чем?

Колин замялась.

Как сказать ему, что дело вовсе не в нем, как он думает, а в ней, в ее чувствах к нему? И это его вина, что она стоит перед ним и мнется, да еще вынуждена оправдываться в своих поступках!

— Если ты прекратишь меня перебивать, может, мне удастся наконец выразить свою мысль до конца! — огрызнулась она.

— Если я и перебиваю тебя, то только из страха, что ты передумаешь и снова станешь выдавливать из себя слова по каплям.

— Когда это такое было? Мы с тобой обсуждаем все дела.

— Вот именно, дела, — перебил он. — С того дня, как ты вернулась из больницы, ты говоришь обо всем, кроме того, что тебя действительно тревожит.

— Ты меня тревожишь, ты! Ты постоянно мне надоедаешь, вместо того чтобы просто...

— Надоедаю? — Эймон навис над ней. — Как, например, сейчас?

Ее грудь вздымалась и опускалась в учащенном ритме. Грохот сердца отдавался в ушах. К ее собственному удивлению, ее голос изменился, и теперь звучал с приглушенной страстью.

— А как ты думаешь? — вопросом на вопрос ответила она и попыталась его оттолкнуть. Его близость будила в ее теле такие ощущения, о которых ей лучше не знать.

Эймон даже не покачнулся. Ее руки бессильно повисли, но Эймон перехватил их и положил себе на грудь, накрыв ладонями.

— Думаю, мне известна причина. — Его лицо было совсем близко, так что теплое дыхание коснулось ее щеки. — Ты злишься не на меня. Ты злишься на себя, потому что я стал тебе небезразличен. Именно поэтому ты отвергаешь меня и свои чувства, — тихо сказал он.

Ее сердце заныло, но она расправила плечи и гневно сверкнула глазами.

— Ты слишком много о себе воображаешь! Если я и злюсь на кого-то, то исключительно на тебя. До того, как ты появился, я была здесь хозяйкой, я принимала решения, что мне делать или не делать, и не важно, что они не всегда были правильными. Посмотрела бы я на тебя, если бы я заявилась в твой офис и сразу начала тобой командовать.

Договорить Эймон ей не дал. Его глаза вспыхнули золотистым пламенем, и он прижался к ее губам так быстро, что она не успела понять его намерения и вовремя увернуться от его поцелуя.

Если бы могла.

Его руки мгновенно переместились на ее талию и прижали к себе. Колин потрясенно выдохнула, и его язык проник ей в рот. Поцелуй Эймона, нежный и настойчивый сначала, теперь изменился. Он сосал, терзал ее губы, как голодная Эвелин терзала ее грудь во время кормления. Бороться с собой, с эмоциями, которые накрыли ее словно гигантской волной, у нее уже не было ни сил, ни желания. Ее тайная мечта наконец стала приобретать черты реальности. Ее руки обвились вокруг его шеи, и она ответила на его поцелуй со всей страстью, на которую была способна.

Эймон еще крепче прижал ее к себе. Его поцелуй снова изменился. Мягко и неторопливо он исследовал ее губы, утоляя свою жажду испить их сладость, которая мучила его последние несколько дней, мешая уснуть. Еще немного, и он бы сошел с ума от желания, которое вызывала в нем Колин.

Его потянуло к ней почти с первой минуты, и это влечение никуда не исчезало, а только крепло с каждым новым днем, прожитым рядом с ней, даже несмотря на ее материнство. Маленькая Эвелин каким-то непостижимым образом сделала эту связь только крепче.

Он опустил голову и прижался к ямочке у основания шеи. Колин вдруг напряглась.

— Хватит. — Она откинула голову назад, но ее глаза были закрыты. Ее дыхание сбилось. Впрочем, как и его.

Эймон подчинился. Конечно, он слишком поторопился. Колин еще не полностью отошла от родов. Конечно, ей нужно дать время. Он неохотно выпрямился, но все-таки не удержался и провел ладонью по гладкой округлой шее.

Колин вздрогнула и открыла глаза, из голубых ставших почти серыми.

— Колин, я...

— Нет. — На дрожащих ногах она сделала шаг в сторону. Ее голос немного дрожал, но звучал твердо. — Нет, Эймон, нет. Я не хочу вводить тебя в заблуждение, хотя мое тело, может, и говорит «да».

— Оно не говорит, оно кричит, что ты согласна, — сощурившись, сказал он.

— Какой бы ты глагол ни употребил, я говорю «нет». — Она устало пригладила волосы. — Я не могу, понимаешь? Я не хочу и не могу позволить себе привыкнуть к тому, что ты рядом, когда ты в любой момент можешь исчезнуть. Снова уехать в Перу, вернуться обратно в Нью-Йорк. Мы поддались импульсу. Такого не должно больше повториться.

— Ты так уверена, что это был всего лишь импульс, вспышка желания? — Он взял ее за руку, но она выдернула ее и отступила еще на шаг.

— Пожалуйста, не надо. Я... мое тело еще не готово, чтобы принять мужчину.

— Оно было готово принять меня.

Колин покачала головой.

— Ты мог так подумать, но это не совсем так. Каждый имеет право на мечту, на фантазию. На то, чтобы позволить себе поверить, что мечты сбываются. Хотя бы ненадолго.

Эймон внимательно посмотрел на нее, и у него возникло странное ощущение, что она говорит не с ним, а с собой.

— А что, если я никуда не уеду? Что тогда?