Улыбнись мне, Артур Эдинброг

15. О’кей, дэдди!

– Понятия не имею, – Артур задумчиво покрутил одну жемчужинку между пальцами. – Вроде бы они применяются в фармацевтике, но я не знаю, как именно.

– Офигеть ты не любопытный! – поразилась я. – Ты даже не спросил, что именно мы крадём?!

– А ректора бессмысленно о чём-либо спрашивать. Он только обрадуется тому, что ты не знаешь чего-то, что знает он, и будет гаденько ликовать из-за этого, внешне изображая отвратительное лицемерное сожаление, что тайна-де слишком тайная. А я не люблю давать падальщикам поводы для лишней радости.

Падальщикам, значит. Насколько же критически настроенный студент. А ещё говорят – лучший… Хотя одно другому не мешает. Может, даже способствует.

Критическое мышление – наше всё. Главное, не путать его с критиканством.

Артур достал одну жемчужинку из коробки и невозмутимо положил в карман брюк, пока ещё лежащих рядом в стопке с другой сухой одеждой.

– Вор-р-р-руешш-ш-шь? – заинтересовалась я.

– Нет. Беру образец для исследования.

– Тогда дай и мне штучку! Мой фамильярий процент, пожалуйста.

Артур хмыкнул и протянул мне жемчужину, предупредив:

– Только не вздумай её применять, не зная эффекта.

Я покатала кривенький шарик на ладони.

– А как я вообще могла бы её применить?.. Ну, в теории? Съесть? В колечко вставить? Может быть, растолочь и дорожкой снюхать?

– Никак! – отрезал Эдинброг, хотя я едва вошла во вкус гипотез.

Потом он прикрыл глаза и подставил лицо солнцу, мелко просеянному сквозь сосны. Сох после купания.

Я снова принялась исподволь наблюдать за своим возмутительно привлекательным спутником. По-моему, это стало входить у меня в привычку.

Да, щедра земля галианская на красивых мужчин, конечно. Что Артур, что нимфин Каприз. Причём если второй брал необычностью, то мой «хозяин», наоборот, поражал классической точностью черт. Золотое сечение строили по нему. Голливудских актёров с него лепили.

Ван Хофф Эдинброг всё ещё был без рубашки. Капельки воды стекали с мокрых волос и блестящими дорожками пересекали загорелую грудь и спину. Рискуя словить косоглазие, я с дотошностью топографа следила за их траекториями. Не то чтобы я не была знакома с гравитацией – направление падения капель известно заранее – вниз да вниз – но…

Я вздрогнула, когда Артур резко открыл глаза и повернулся ко мне:

– Может быть, ты всё-таки скульптор, Вилка? А то я даже не представляю, кто ещё, кроме скульптора, станет так откровенно изучать чужие мышцы и анатомию, – прищурился Ван Хофф Прямолинейный.

Я скорчила рожу.

– Не льсти себе. Я не только на мышцы, а на весь мир так внимательно смотрю. Л – любознательность, – вывернулась я и, подтверждая свои слова, пристально уставилась на ближайший куст, пытаясь прожечь его взглядом.

Куст чуть не сгорел. Вместе с моими щеками.

Когда мы вернулись, уже близился закат. Золотая дымка залила долину, в которой располагался Форван, и белоснежный университет окрасился в тревожный багрянец. Казалось, шпили его искупались в крови. Артур отправился по своим делам, а я посвятила остаток дня поиску информации об Эдинброге.

Что же он за мессия такой…

Подобные слова не произносят на пустом месте. Я пыталась прорваться в библиотеку, но сторожившая вход горгулья меня не пустила. «Пропуск», – занудно бубнила она. Мэгги, которую можно было бы хорошенько расспросить, нигде не было, а все попытки завести разговор с другими студентами разбивались о тот печальный факт, что они, едва увидев меня, начинали шушукаться и разбегаться. Если же мне всё-таки удавалось прижать кого-нибудь из форванцев к стенке, то дальше вежливой беседы о погоде мы не заходили. Местные жители крайне умело переводили темы, одновременно разглядывая меня с диким любопытством. Мне было от этого неуютно.

Я даже мастера Говерика отыскала, но он быстро вытолкал меня из своего кабинета и заклятьем запер дверь.

На следующее утро – это была пятница – я всё-таки оказалась в библиотеке. Горгулье пришлось смириться с тем, что Эдинброг привел меня чуть ли не за ручку, и, проходя мимо каменного стража, я не удержалась и показала ей язык. Глаза живой скульптуры лишь полыхнули красным светом.

Артур выдал мне с десяток энциклопедий о мире Гало, потом притащил откуда-то внушительное блюдо с целой армией микросэндвичей, кистями лилового винограда и причудливыми пирожными.

И заявил:

– Сегодня меня ждут важные дела.

Он сказал это таким тоном, что, не знай я от Бориса, что он идёт на конференцию с преподами, решила бы, что в планах Эдинброга – спасение мира, не меньше.

Артур продолжил:

– Я вернусь только к полуночи. Поизучай здесь что-нибудь, а когда надоест – возвращайся в спальню. Только учти: выйдешь отсюда – вернуться не сможешь.

– Ибо горгулья, – кивнула я.

– Ибо она. С любыми вопросами о библиотеке тебе поможет Инес, – он кивнул на миролюбивую светловолосую женщину за библиотечной стойкой.

Та перехватила взгляд Артура, помахала нам обоим и сделала серию каких-то жестов.

Артур в ответ тоже пожестикулировал и объяснил:

– Инес глухонемая. Я предупредил, что тебе потребуется помощь. Книги можешь взять с собой, но не заляпай их соусом. Дальше: кроме спальни, никуда не ходи, ясно? В полночь ты должна быть на месте. Никого к себе не приглашай. С незнакомцами не разговаривай.

– О’кей, дэдди, – закатила глаза я.

– Что? – не понял Артур.

– Восхищаюсь твоей заботой и предусмотрительностью.

Эдинброг сложил руки на груди и навис надо мной, загораживая свет от лампы:

– Ты перестала меня бояться, да?

– Я тебя с самого начала не боялась. Ты меня бесишь, а не пугаешь.

– Что ж. Адаптивность – признак развитого интеллекта, – проигнорировав мою реплику, заключил он и подбородком указал на книги. – А сейчас я прошу тебя поднапрячься и узнать о нашем мире и магии как можно больше. Это важно для экзаменов. Надо подготовиться как следует.

– Чувак, это тебе надо! – со значением напомнила я. – А моё дело маленькое: слушаться и не отсвечивать, разве нет?

– Столбом прикинуться не выйдет, – покачал головой Артур.

– Ну да, ведь эта роль занята тобою.

– Не фамильярничай, фамильяр! – возмутился он.

А потом вдруг подмигнул мне. Я сначала умудрилась подмигнуть в ответ, а потом спохватилась – зачем это?

Но Артур уже развернулся и ушёл. Выждав минут десять для верности (вдруг он вернётся с какой-нибудь ещё едой? Или водой? Почему он не принёс мне воду? Что за безответственность?), я встала и решительно пошла к Инес.

Женщина улыбнулась: «Чем помочь?» и указала на огромный фолиант, похожий на книгу жалоб и предложений. Хотя по сути это был местный чат: куча посетителей писала в ней свои вопросы, а Инес так же письменно отвечала на них…

– «Я могу где-нибудь найти информацию о Судном дне?»

– «Нет», – мгновенно написала Инес в ответ.

Лицо её оставалось таким же спокойным и приветливым. Я покрутила перо в руках.

– «А о мессии?»

– «Нет».

– «Почему?».

– «Засекречено».

– «А может, вы мне поведаете что-нибудь? Неофициально».

Инес беззвучно рассмеялась. На сей раз она не стала писать, только пальцем указала на своё предыдущее «нет».

– «Об Артуре Эдинброге?..» – предприняла последнюю попытку я, уже догадываясь, каким будет ответ.

И да, я не ошиблась в своем предсказании.

С досадой покинув Инес, я сама весь день ковырялась в библиотеке, перекопав всё подобно бешеной землеройке и потом с чертыханием расставляя десятки книг по местам. Но да – монографий или хотя бы газет на темы, волновавшие меня сильнее всего, обнаружить не удалось. Поэтому, когда часы с маятником, стоявшие в конце читального зала, пробили восемь вечера, я прибегла к последнему способу добычи информации.

Прости, Артур, но установленные тобой правила придётся нарушить.

– «Мой товарищ сказал, вы можете проводить меня к покоям господина Бориса Отченаша?» – вернувшись к стойке регистраторши, написала я на новой странице талмуда.

Была велика вероятность, что Инес сейчас возмутится: «А не в Артуровы покои, нет? Лгунья!», но она лишь кивнула и поманила меня за собой.

Уходя, я сделала две вещи:

– разумеется, вырвала из книги страницу со своей просьбой;

– прихватила блюдо с оставшимися пирожными: ведь с пустыми руками в гости не ходят.

Совесть моя была почти что спокойна. Ведь я действительно не пойду никуда, кроме как в спальню. Просто в чужую, вот и всё. А к полуночи я стопроцентно вернусь, попросив кого-нибудь меня проводить.

Артур ничего даже не узнает, зато я наконец разобью своё чёртово неведение.