Умейте властвовать собой, или Беседы о здоровой и больной личности

Начну, пожалуй, с эпиграфа. Он верно передаст позицию здорового человека в его отношениях с психопатической личностью — чувство непонимания, внутреннего протеста против эгоизма, озлобленности и даже ненависти, мелочной придирчивости и сварливой конфликтности, омрачающих человеческую жизнь. Существует крылатое определение, данное немецким психиатром Куртом Шнейдером: «Психопаты — это лица, страдающие сами от своей анормальности или же заставляющие страдать окружающих». Однако более верным будет мнение, что от возникающих по вине психопатов конфликтов страдают обе «враждующие» стороны, ибо после очередной эмоциональной разрядки вокруг не остается равнодушных, у всех возникает ощущение горечи и сожаления.

Наиболее важными для клинического разграничения нормального и психопатического характера являются уже рассмотренные нами критерии П. Б. Ганнушкина (тотальность личностной дисгармонии психопата, частые дезадаптации, относительная стабильность аномального характерологического склада). Наряду с ними в зарубежной литературе применяются описательные характеристики психопатических личностей, доходящие нередко до курьезов. Важнейшим признаком психопатий, по Р. Миллеру, является отсутствие совести: «Нет совести — психопат, есть совесть — не психопат» (отсюда употребление в качестве синонима психопатии термина «анэтопатия»). Дженкинс находит две черты в характере психопата: отсутствие чувства любви и отсутствие чувства вины; психопат — это необщественное животное, вынужденное жить в человеческом обществе. И унисон этой точка зрения западногерманский психиатр Г. Кюн без тени иронии пишет, что есть лошади и собаки с психическими отклонениями, свойственными психопатам. Среди других признаков психопатий ряд исследователей отмечают такие, как невозможность отсрочить получение удовольствия, неумение извлечь уроки из собственного жизненного опыта, неспособность признать правыми окружающих и т. п. Подобные определения психопатии, естественно, не охватывают всего содержания клиники этих состояний, являются частными, производными. На основе чисто описательных психологических или морально-оценочных признаков были, к примеру, выделены группы «патологических спорщиков», «чудаков», «странных», «врагов общества».

Психопатии следует рассматривать как патологические варианты типов высшей нервной деятельности. По мнению О. В. Кербикова, очень многое сделавшего в области изучения клинической динамики психопатий, это не болезнь, а патологическое состояние (наподобие умственной отсталости, при которой с момента рождения проявляется недостаточность интеллекта). В качестве причинного фактора при конституциональной, «ядерной» психопатии встречаются такие вредности, как сифилис и алкоголизм в роду, зачатие в пьяном виде («дети субботы», по выражению французских авторов), родовые травмы, хотя не исключена возможность прямой наследственной передачи характерологической аномалии. При «органических» психопатиях имеет место повреждение головного мозга на ранних стадиях онтогенеза за счет нерезких черепно-мозговых травм, «цепочки» инфекций и интоксикаций, соматических заболеваний, искажающих эмоционально-волевую деятельность развивающегося организма. «Краевой» вариант психопатии обязан своим возникновением влиянию неблагоприятного внутрисемейного окружения, длительным психическим травмам.

Классификации психопатий всегда составляла трудную задачу. Наиболее полная их систематика была представлена О. В. Кербиковым, который положил и основу клинико-физиологические взаимосвязи: он выделял группу возбудимых, тормозимых, истерических, шизоидных, паранойяльных психопатий, а также смешанные («мозаичные»), малодифференцированные варианты.

Возбудимые психопатии в патофизиологическом смысле представляют патологические варианты сильного неуравновешенного («безудержного») типа высшей нервной деятельности, с недостаточностью внутреннего (активного) торможения и преобладанием над ним раздражительного. Тормозимые психопатии являются болезненным вариантом слабого типа со склонностью к пассивно-оборонительным реакциям. Истерические психопатии характеризуются преобладанием подкорковой деятельности над корковой, первой сигнальной системы — над второй. Для паранойяльных психопатов свойственна инертность основных нервных процессов и готовность к образованию очагов застойного возбуждения, «патофизиологических структур», по А. Г. Иванову-Смоленскому (отсюда причудливость поведения этих натур, которая вошла в само определение данной формы психопатии: «паранойяльный» — означает «находящийся вблизи ума», «около ума»).

После краткого вступления пора перейти к клиническому описанию психопатий, которые наиболее отчетливо обнаруживаются в процессе взаимодействия людей. Психопатия познается в повседневной жизни, которая является для нее наиболее надежным тестом. «Психопат строит карьеру с целью ее последующего уничтожения», — пишут американские психиатры Пиро и Ньютон. И начнем наше знакомство с самой распространенной формы болезненного характера — возбудимой.

«Тираны семьи» и «инфарктогенные личности»

Отличительные особенности возбудимой психопатии — повышенная эмоциональная возбудимость, несдержанность, готовность к вспышкам гневливого раздражения, наклонность давать по малейшему поводу неадекватно сильную злобную реакцию, доходящую до приступов неудержимой ярости и агрессивности. Вне этих состояний эти люди довольно критично оценивают свое поведение, однако при повторных столкновениях с окружающими вновь реагируют гневливо-яростными аффективными вспышками.

Наиболее явственно необузданность эмоций проявляется в условиях домашнего окружения, когда, не встречая должного отпора, психопат диктует свою волю родным и близким, устраивает по пустякам невообразимые «разносы», обнаруживает мелочную придирчивость и нетерпимость к чужому мнению. В обстановке всепрощения и вседозволенности пышно расцветает махровый эгоизм и себялюбие, склонность к тирании, причудливая капризность, грубый произвол и самоуправство. Любая попытка жены развестись жестоко пресекается, еще более накаляя семейную обстановку (угрозы физической расправы, нанесения увечья, которые затрагивают и родственников жены). Такие «тираны семьи» делают жизнь родных и близких невыносимой, и лишь очередная дикая вспышка ярости и гнева, приводящая психопата на скамью подсудимых, прерывает на время это беспросветное существование; с возвращением из заключения прежняя линия поведения сохраняется: ни слезы, ни мольбы, ни увещевания не приносят облегчения, напротив, осознание своей безнаказанности в еще большей мере «распаляет психопата».

Повышенная требовательность и бесцеремонность свойственны возбудимым психопатам и в обращении с окружающими: без видимой причины могут затеять скандал в общественном месте, бросить в лицо незнакомому человеку оскорбительные слова. С ними можно говорить лишь в трезвой, спокойной обстановке; по мере «нагнетания» аффекта усиливается несдержанность, крикливость, неспособность контролировать эмоции. Поражает быстрота перехода от состояния уравновешенности и спокойствия к дикому разгулу ярости и злобы (загораются, «как порох», и медленно успокаиваются, испытывая после таких разрядов чувство усталости, разбитости и даже сопливости). Это умение легко наэлектризовывать обстановку, отрицательно влиять на эмоции окружающих создает им репутацию «инфарктогенных» натур. Иногда же конфликт завершается попыткой к самоповреждению, носящей демонстративный характер (царапают грудь, вскрывают вены на запястье или в локтевом сгибе): физическая боль на время снимает эмоциональное напряжение, отрезвляет, заставляя более критично оценивать ситуацию.

Примером может служить молодой шофер, 24 лет, достаточно образованный и эрудированный, с приятной наружностью и подкупающими манерами поведения. В разговоре выяснилось, что в семье создалась затруднительная обстановка — жена намерена его оставить, хотя «клянется, что горячо любит». Причина — частые, неконтролируемые «срывы», доходящие до семейных дебошей и рукоприкладства. Несколько раз привлекался к судебной ответственности за «дерзкое поведение» и хулиганские выходки. Как правило, они возникали после приема небольших доз алкоголя, который «окончательно снимал внутренние тормоза» (последний раз устроил скандал в троллейбусе, так как показалось, что один из пассажиров «ехидно посмотрел» на него). Откровенно рассказал, что еще в детстве его считали «психованным» ребенком: рос капризным, раздражительным, упрямым и своенравным. Однажды на уроке прокусил руку классному руководителю, который намеревался занести в его дневник замечание; помнит о происшедшем смутно, «как будто разум помутился». Женился по любви, но супругу ревновал, требовал безусловного подчинения, не выносил противоречий — в таких случаях возникало «дикое буйство», набрасывался с ножом на тещу, которая «вмешивалась» в их жизнь. Временами одолевали «приступы хандры», никого не хотел видеть, искал уединения, готов был «все сокрушать на своем пути», несколько раз подумывал о самоубийстве, но затем решил обратиться к врачу. Стационарное лечение несколько смягчило психопатическое поведение: жена отмечает заметную упорядоченность и большую рассудительность, старается во всем ему помогать. Улучшились также и взаимоотношения на производстве, появился «вкус к работе».

Первые проявления психопатии обнаруживаются чаще всего в ранние детские годы: выглядят ершистыми, нелюдимыми, часто без видимой причины озлобляются, дико кричат, не терпят никаких запретов. Любые наказания еще больше озлобляют ребенка, вызывают бурные реакции протеста и агрессии. В школе слывут как «трудные» подростки, поражающие педагогов нарочитой жестокостью и бессердечием. В общении со сверстниками пытаются командовать, подчинять себе более слабых подростков, не гнушаясь угрозами физической расправы, а иногда осуществляют садистские акты. В порыве ярости и гнева совершают зачастую необдуманные поступки, вплоть до криминальных.

Окончательный психопатический облик складывается, как правило, после минования пубертатного возраста, когда устанавливается отчетливый патологический стереотип поведения. Весь жизненный путь возбудимого психопата представляет собой периодическую смену затишья и бури (старые психиатры говорили о трех вариантах биографии таких субъектов — тюрьма, самоубийство, психиатрическая больница). Характерна непереносимость спиртных напитков, которые в еще большей мере растормаживают низменные страсти. Лишь при очень благополучной окружающей среде, с годами патологические формы реагирования несколько сглаживаются, компенсируются.

Особняком в сборной группе психопатий стоят так называемые эпилептоидные натуры (похожие по своему личностному облику на больных эпилепсией). Аффект недовольства и ярости «вызревает» медленно, постепенно, по механизму кумуляции, проявляясь вовне в разрушительных, все сметающих на своем пути эксцессах. Отсюда проистекают столь пугающие близких и соседей жестокие экзекуции над ребенком: «со звериной силой» наказывают детей за невинную шалость, неряшливость, плохую отметку и т. п. Также нещадно расправляется с женой, которая «не вовремя погладила брюки», подала неподогретый суп (один наш пациент выплеснул в лицо жене «некачественные» щи). Обычно они добиваются абсолютного подчинения и безропотности, сурово пресекая любые попытки «своеволия». Многим из них свойственна лицемерная маска угодливости и обходительности с людьми, от которых зависит их карьера или материальное положение. Сослуживцы нередко и не подозревают о деспотичном семейном образе жизни, однако иногда сами становятся жертвами конфликтного и кляузного поведения (вариант мелочных «борцов за правду и справедливость», понимаемых ими в узко эгоистическом плане). В более поздние годы они зачастую становятся на путь длительных, изнуряющих судебных разбирательств по самым ничтожным поводам.

«Самоеды» и астенические личности

Речь пойдет о так называемых тормозимых психопатах, для которых характерны наклонность к пассивно-оборонительным реакциям, состояние психической и общей слабости. В отличие от возбудимых натур, эти лица страдают от своей неполноценности сами, чем заставляют страдать окружающих. В рамках этой группы выделяют две формы — психастеническую (астеников в человеческом смысле, называемых в народе «самоедами») и астеническую (слабые в биологическом смысле).

На врачебном приеме часто приходится слышать жалобы на мучительную застенчивость, неуверенность, нерешительность, панический страх публичных выступлений, неумение держаться свободно в шумном и малознакомом коллективе. Им присуще пониженное чувство реальности, беспочвенные сомнения, переходящие в бесплодное мудрствование (или «умственную жвачку»). Отличительными чертами являются мнительность и легкая склонность к тревожным реакциям что дало основание русскому психиатру А. С. Суханову в 1907 г. обозначить данную психопатию как «тревожно-мнительный характер». Их нерешительность может достигать карикатурных размеров, когда каждая попытка выбора чрезвычайно затягивается и делается почти невозможной.

Весьма характерно для «самоедов» чувство собственной неполноценности. Всякое новое, незнакомое дело, всякая инициатива являются для них источником сомнений, тревожных размышлений и колебаний, завершающихся попыткой «ухода от действительности». Будучи вообще довольно деликатными и чуткими, они тем не менее причиняют окружающим массу неприятностей бесконечными опасениями, неумением обходиться без посторонней помощи, докучливыми расспросами и обращениями за советами. Обычно это люди большой педантичности, формализма, раз и навсегда заведенного жизненного распорядка. Бросается в глаза их склонность к самоанализу, размышлениям чисто отвлеченного характера. «Любить, мечтать, чувствовать, учиться и понимать — я могу все, лишь бы меня освободили от необходимости действовать», — говорил один психастеник.

Профессор-невропатолог С. Н. Давиденков приводит яркий пример молодого человека психастенического склада характера, который, увлекшись девушкой, разработал и сформулировал письменно план ухаживания, несколько раз переделывал его «с целью усиления». Для большей убедительности он привлекал к воображаемому разговору произведения художественной литературы, полагая, что поэты и писатели являются большими авторитетами в любви. Будучи крайне робким и неуверенным, он заранее составил целую серию бесед, довольно занимательных диалогов. Однако затраченные усилия оказались напрасными: он слишком долго собирался действовать — девушка уехала, так и не узнав о его чувствах.

Заметное место в картине психастенической психопатии занимают навязчивые явления в виде фобий и обсессий (навязчивых состояний): чаще всего они связываются с представлениями о собственной неполноценности и возможных унижениях. Как пишет П. Б. Ганнушкин, «непосредственное чувство малодоступно психастенику, и беззаботное веселье редко является его уделом». Благоприятные жизненные ситуации, связанные с моральным поощрением больного, оказывают благотворное, стимулирующее действие. Они легче сходятся с людьми, щадящими их человеческое достоинство и умело руководящими ими, при этом они охотно предпочитают играть «вторую скрипку». Даже в условиях семьи они легко подчиняются более решительной и волевой супруге. С годами иногда происходит видоизменение характерологического облика психастеника: на смену природной доброте, мягкости, ранимости и чувствительности приходят нарастающая сухость, формализм, ригидность в мышлении и поведении, выраженный эгоизм и эгоцентризм.

Для астенической психопатии характерна повышенная впечатлительность, выраженная истощаемость с резко очерченными проявлениями слабости, утомляемости, малым запасом бодрости и энергии. Как правило, это люди с обостренным чувством собственной неполноценности, робкие, легко уязвимые, болезненно воспринимающие грубость и нетактичность. Особенно плохо чувствуют себя в новой обстановке, для них представляет настоящее наказание предстоящее ответственное выступление: перед этим не спят ночами, после длительной бессонницы чувствуют себя изнуренными, измотанными.

Это тонко чувствующие натуры, страдающие от всякого грубого соприкосновения с суровой действительностью. Плохо переносят и непосредственные раздражители: падают в обморок при виде крови, не выносят сколько-нибудь горячих споров, до крайности травмируются видом транспортных происшествий, несчастных случаев, драк, скандалов. Толпа и шумное общество их резко утомляют и они жадно ищут одиночества. Некоторые из них пытаются скрыть свою застенчивость и нерешительность под маской напускной развязности, однако редко выдерживают эту роль до конца.

Попадая в незнакомую среду, у астеников развивается отчетливая подозрительность и настороженность: кажется, что окружающие следят за ними, говорят о них, критикуют и смеются над их недостатками. Одновременно с этим усиливается неловкость, появляется заикание, по ничтожному поводу выступает краска смущения на лице. Благодаря непереносимости стрессовых влияний, они легко впадают в состояние апатии, уныния, тревоги и страха. Одним из объектов этого беспокойства является соматическое здоровье: педантично выискивают неприятные ощущения, тщательно соблюдают все предписания врача, оберегают себя от излишних перегрузок.

В качестве компенсаторных образований у астенических психопатов формируются новые характерологические качества: чрезмерная осторожность, сдержанность, тяготение к отработанным, проверенным образцам поведения. Среди других защитных механизмов можно обнаружить утрированную добросовестность, сознательное ограничение в ряде материальных и духовных благ, сужение сферы интересов и привязанностей. Однако, несмотря на столь развитую способность к самоограничению, у них бывают, по меткому замечанию советского психолога А. Ф. Лазурского, «свои небольшие страстишки, скрашивающие их неприглядную, однообразную жизнь». Непритязательность и умение пользоваться немногим делают этих людей часто довольно симпатичными, хотя вместе с тем и жалкими.

Жажда признания, или «Синдром Мюнхгаузена»

В последние годы, благодаря научным разработкам О. В. Кербикова, утверждается взгляд на возможность формирования психопатий за счет отрицательных средовых (микросоциальных) влияний. Известен афоризм Р. Оуэна: «Характер человека без всяких исключений прививается ему извне»; с ним перекликается высказывание Г. В. Плеханова о том, что «характер человека изменяется в зависимости от окружающей его обстановки». Изучение семей психопатов показало, что их родители в большинстве случаев обнаруживали характерологические отклонения, отягощая своих детей «не столько дурной наследственностью, сколько дурным воспитанием».

Мы уже имели возможность судить о негативном воздействии на формирующуюся личность семейной обстановки изнеживания, безмерной ласки, атмосферы слепого восхищения и неумеренного почитания. В таких «любовных теплицах» вырастает самовлюбленная эгоистичная, хвастливая личность, испытывающая постоянную потребность признания, восхваления, «боготворения», стремления быть в центре внимания, играть «исключительную» роль. Получая признание в кругу безмерно любящих родных и близких, такая истерическая личность жестоко разочаровывается при соприкосновении с суровой действительностью. «Виной» тому является непомерная капризность, надменность, высокомерие, желание «казаться лучше, чем есть на самом деле» (по выражению немецкого психиатра К. Ясперса). Обратите внимание на нюанс — «не быть», а «казаться».

Многолетнее изучение структуры истерической личности позволило нам выделить из множества присущих ей характерологических признаков наиболее постоянные и обязательные («облигатные»). Это, прежде всего, живое воображение с наклонностью к визуализации представлений, когда «некоторые мысленные образы настолько ярки, что превращаются в ощущения» (П. Б. Ганнушкин). Жажда величественного, мечтательность, питающиеся особенностями восприятия истерика, дают искаженную, субъективную оценку реальности и облегчают переход в мир фантастических представлений. При неспособности держать в узде свое воображение легко возникает почти насильственная тяга к патологическому фантазированию и псевдологии (лживость), имеющей несколько разновидностей.

При первой из них наклонность к фантазированию обнаруживается в определенной ситуации, постепенно целиком захватывая личность и создавая глубокую внутреннюю убежденность в правоте своих вымыслов: остроумные, меткие замечания и реплики чередуются со скоропалительными, легковесными измышлениями, вдохновенным сочинительством. В безудержном фантазировании просматривается горячее стремление завоевать признание окружающих, хоть ненадолго, но властвовать в наспех организованном коллективе слушателей. Обычно, чем меньше знакома для истерика такая микрогруппа, тем больший эффект достигается при этом (тип Мюнхгаузена).

Кстати, в специальной литературе «синдром Мюнхгаузена» получил несколько иное, на наш взгляд, неверное, толкование образа знаменитого барона: речь идет в подобных случаях об инсценировках больными различной хирургической или терапевтической патологии. Между тем характерологическая структура данного литературного героя совсем иная. Как известно, рассказы барона велись в кругу друзей, за бутылкой вина: отсюда своеобразие социального шаблона поведения — герой не обманщик, лжец, скрывающий правду в личных целях, а выдумщик, фантазер, забавляющий слушателей, сыплющий с необыкновенной легкостью и непринужденностью свои истории.

Несколько иной характер псевдологии, утилитарной и заземленной, обнаруживается у натур, представляющих собой обобщенный тип самодовольного хвастуна и вруна с довольно низкими интеллектуальными способностями. Им свойственна экспрессивная, многоплановая лживость, с большим пафосом, стремлением утвердиться в глазах окружающих, извлечь определенную выгоду. При разоблачениях поразительно легко и быстро находят выход из создавшегося положения (тип Хлестакова).

От приведенных двух вариантов отличается характер бесплодного мечтателя и фантазера, лишенного упорства в осуществлении своих мечтаний и подменяющего трезвое предвидение будущего надуманными схемами и проектами. Обычно ими оказываются слабые, самовнушаемые, ищущие признания натуры со сниженной способностью к фрустрации (напряжению). К фантазированию прибегают чаще всего наедине с собой: видят себя в различных заманчивых ситуациях, представляют себя известными учеными, знаменитыми артистами, певцами, почитаемыми героями (тип Манилова).

Наклонность к фантазированию в известной мере является компенсаторной чертой, позволяющей поддержать слабые надежды, смягчить чувство неполноценности, уйти от унылого существования, серой повседневности, дефицита ярких жизненных впечатлений (таковы, к примеру, грезы Ромашова в «Поединке» А. И. Куприна). Однако закрепление этой тенденции «жить в мечтах» обнаруживает все нарастающую слабость воли, ее «бесплановость». С возрастом необузданная игра фантазии заметно умеряется, вновь оживая в инволюционном периоде.

Истерические личности с их чрезмерно развитым воображением, внушаемостью и самовнушаемостью, легкой тягой к подражанию обнаруживают повышенную способность воспроизводить разнообразные болезни, создавать «маски», подсмотренные у других больных хирургические или терапевтические страдания. Как показали наши исследования, самым частым способом обратить на себя внимание, показать необычность «болезненного» состояния, подвергаться многочисленным обследованиям было инсценирование массивных и продолжительных кровотечений — из желудка, влагалища, носа, ушей, полости рта. На первый план выступали «приступы жесточайших болей», «обмороков от большой кровопотери», причем больные охотно демонстрировали обширные «кровоподтеки», упорные кровохарканья, ставившие в тупик медицинский персонал. При установлении факта инсценировки кровотечений бурно реагировали взрывами возмущения, обиды, ярости, затяжными «протестами и голодовками», прибегали к демонстративным попыткам к самоубийству.

Несколько реже подобных «геморрагических» картин встречались попытки самоповреждений (введение под кожу масел, прижигания и т. п.) с целью вызвать изъязвления, абсцессы, загадочные и «неизвестные» проявления кожных или хирургических заболеваний. В качестве примера сошлюсь на клинические наблюдения за двумя родными сестрами, находящимися в разное время на лечении в психиатрической клинике. Старшая из них, Валентина, 24 лет, в детстве воспитывалась у дяди, очень неуравновешенного и взбалмошного человека; выполняла по дому всю «черную» работу, «детства не видела». В 20 лет оперирована по поводу аппендицита, в послеоперационном периоде ее лихорадило, получала антибиотики, после чего появились множественные свищи в области голеней и предплечий, по передней поверхности туловища. На протяжении 3 лет тщательно обследовалась в хирургических и кожных клиниках, пока одна из медсестер не обнаружила, что больная вводит себе шприцем масла, вызывая нагноения. После установления обмана пыталась выброситься из окна, отказывалась от еды, пыталась проглотить черенок от ложки. Перевод в психиатрическую клинику встретила спокойно, быстро освоилась, по-детски выражала восторг, что «3 года удавалось провести врачей». К концу лечения стала мягкой, обходительной, много читала, охотно занималась трудом. После выписки устроилась швеей.

С другой сестрой, Александрой, 22 лет, довелось встретиться через 5 лет. Ее направили на обследование врачи-гематологи, которые не могли понять природу «таинственных» и неожиданных кровоизлияний в самых различных участках тела. Миниатюрная, с детски наивным выражением лица девушка. С гримасой боли демонстрировала обширные кровоподтеки на руках и туловище. В ходе длительной беседы, наконец, созналась, что намеренно вызывала кровотечения — «хотелось внимания врачей, устала от непосильной работы». С этой целью незаметно для окружающих царапала слизистые носа, вызывала обильные кровотечения из горла, до боли щипала кожу, оставляя кровоподтеки, синяки. В отделении красочно рассказывала о своем трудном детстве, жестоком обращении со стороны мачехи, что привело к почти неодолимой тяге к фантазированию, частым переменам настроения, когда «все казалось серым и неинтересным, не хотелось жить». После производственного конфликта (порезала на раскрое отрез дорогого материала) очень расстроилась, почувствовала резкое головокружение, прилегла на кушетку с красным покрывалом — почти сразу возникло представление, что она умирает от массивной кровопотери, воображение нарисовало картину пышных похорон, траурной мелодии. А вскоре созрело решение «попасть в больницу для отдыха». Лишь длительная психотерапевтическая работа позволила преодолеть «бегство в болезнь».

Среди других важных качеств истерической личности следует иметь в виду чрезмерную эмотивность, обидчивость, капризность, повышенную внушаемость и самовнушаемость, развитый эгоизм и эгоцентризм. В условиях, когда поддерживается и культивируется жажда признания, при отсутствии сдерживающего начала пышно расцветает бравада, самолюбование, игра в «страдальца и мученика». Декларируемая потребность в общении с людьми оказывается чисто внешней: нет глубокой эмоциональной привязанности («любят себя в других»), обилие показного в поведении, страстное желание подчеркнуть свою особую впечатлительность и чувствительность. Окружающие описывают их как скандальных, самолюбивых и высокомерных субъектов, не брезгающих наушничаньем, стремящихся поссорить соседей, родственников друг с другом. Все их поведение определяется стремлением играть «командную роль», диктовать свои условия близким, знакомым. При наличии чрезмерной претенциозности и склонности эгоистически разрешать жизненные проблемы социальное побуждение «я хочу» сталкивается с малыми биологическими возможностями, и возникшее противоречие разрешается чаще всего в виде ложных компенсаторных реакций по типу «казаться лучше, чем есть на самом деле».

В умозаключениях истерической личности формальное превалирует над внутренним содержанием: для нее меньше значит, что она говорит, чем как говорит. Зачастую обнаруживается своеобразная «психологическая слепота» — категоричность утверждений и довольно легкий, быстрый отказ от собственных суждений. Объявляя себя врагами «серого, однообразного существования», они сами оказываются в повседневном общении скучными и надоедливыми из-за неуемной хвастливости, крикливости, капризности, постоянных претензий на оригинальность.

В целом прогноз при данной форме психопатии может оказаться довольно благоприятным при создании своеобразной «экологической ниши»: удачливый выбор профессии, вступление в брак с супругом, искуссно умеряющим претензии и богатую игру фантазии, содействуют смягчению претенциозности и «жажды признания». В зрелом возрасте при хорошей микросоциальной обстановке возможна длительная и стойкая компенсация истерических качеств.

Робинзон среди людей

Речь идет о сборной группе шизоидных характеров, внешне существенно отличающихся друг от друга: робкие, застенчивые, мимозоподобные натуры — на одном полюсе и равнодушные, эмоционально тупые — на другом. Мелочным, язвительным, сухим педантам, отрешенным от окружающей действительности чудакам и мечтателям противостоят суровые, упорные в достижении поставленной цели натуры. Однако при всем многообразии такого шизоидного склада личности выступает основное их качество — выраженная отгороженность от реального мира, направленность не на внешний мир, а внутрь собственных переживаний (аутизм). Причудливой парадоксальностью своей эмоциональной жизни и поведения они производят впечатление людей странных и непонятных, от которых не знаешь, что ждать. Да и для самих шизоидных натур общение с окружающими сопряжено с усиливающимся чувством неловкости, напряжения: поэтому внешняя сухость, сдержанность манер, чопорность представляют собой потребность держать людей на расстоянии. Мир как бы отделен от них «стеклянной преградой» (по выражению Э. Кречмера), не позволяющей им смешиваться с обществом — человек привыкает жить в одиночку, робинзоном, среди бурлящих людских страстей.

Весь облик шизоида несет на себе налет причудливости и дисгармоничности: движения часто лишены пластичности, плавности, мимика и жесты вычурны, неожиданны, интонация голоса бесцветная, речь немодулированная и маловыразительная. Отсутствие эмоционального резонанса, сопереживания с окружающими существенно затрудняют межчеловеческие отношения. В отличие от психастенических натур, болезненно переживающих свою некоммуникабельность, шизоид не тяготится своим одиночеством: его замкнутость и скрытность определяются не робостью и застенчивостью, а желанием вступать в более теплые, Доверительные отношения. Складывающийся годами жизненный стереотип определяет их тягу к уединению, многочасовым раздумьям наедине с собой, сознательное ограничение от новых знакомств, избегание шумных мероприятий и увеселений. Отсюда проистекает очевидная предпочтительность увлечений и времяпрепровождения с тягой «на лоно природы», периодически возникающее стремление к уходу из городского шума и гама «в тайгу, к зверям» (как выразился один из наблюдаемых нами пациентов, который любил часами лежать на земле и следить за движением облаков, за полетом падающих с деревьев листьев и т. п.). Объективная значимость их знаний и увлечений бывает различной: иногда это одностороннее, неоправданное коллекционирование, другие демонстрируют упорную энергию в отстаивании оригинальных концепции и взглядов. Однако в любом случае характерно совершенное равнодушие к обыденным запросам, неприятие реальной жизни, желаний близких и родных. Несогласие с очевидностью мало волнует шизоида, и он без всякого смущения называет черное белым, если этого требуют его схематические логические построения.

Для него типична фраза Гегеля, сказанная в ответ на указание некоторого несоответствия его философской теории с действительностью: «Тем хуже для действительности».

Односторонняя направленность интересов связана со своеобразным внутренним миром шизоидной личности. Ее внимание привлекают, как правило, отвлеченные, сложные проблемы (о жизни и смерти, о происхождении мира, о природе человеческого сознания), причем даже простые вопросы в их изложении приобретают необычное и неожиданное освещение. В решении же обыденных, житейских вопросов они оказываются беспомощными и неподготовленными. Причудливость мыслительной деятельности сказывается в витиеватых, резонерских рассуждениях, склонности к символике, паралогическом обобщении полученных фактических данных, субъективном отражении реального мира, который воспринимается как в «кривом зеркале». Бедность внешних выразительных движений при одновременном наличии богатой мыслительной деятельности позволило Э. Кречмеру сравнить шизоидные натуры с лишенными украшений римскими виллами, ставни которых закрыты от яркого солнца, однако «в сумерках их внутренних покоев справляются пиры». Иногда они испытывают намерение поделиться с окружающими своей радостью или горем, но отсутствие отклика и понимания их переживаний в еще большей мере заставляет их уйти в себя.

В основе шизоидного темперамента лежит сочетание признаков повышенной чувствительности (гиперестезии) и эмоциональной холодности (анестезии): преобладание отдельных компонентов этой пропорции позволяет выделить два крайних варианта шизоидной психопатии — сензитивный (мимозоподобный, с астенической формой реагирования) и экспансивный (внутренне холодные, с преобладанием напористости, стеничности).

Сензитивным шизоидам присущи легкая ранимость, выраженная чувствительность даже к мелким обидам и малейшим соприкосновениям с суровой действительностью, склонность к утонченному самобичеванию и самоанализу. Обращают на себя внимание чрезмерная настороженность, подозрительность, стремление относить происходящее вокруг на свой счет. Даже повседневные тяготы для них труднопереносимы: в этих условиях обычно усиливается подавленность, вялость, отгороженность, уход в мир фантазий и домыслов. Часто они настолько вживаются в искуссно разукрашенные фантазии, что теряют грань с реальной жизнью. Робкие, необщительные, замкнутые, они избегают бурных проявлений чувств, демонстрируя в эмоциональных проявлениях «сплав стекла и резины».

Экспансивные шизоиды отличаются высокомерностью, холодностью, безразличием к мнению и запросам окружающих. Чувство симпатии, любви и долга для них мало знакомо, а иногда полностью отсутствует. Эта бессердечность, жестокость, безразличие вызывают невольный протест у здоровых людей. Вспомним поэтическое заклинание Ф. И. Тютчева:

Ему созвучны строки из стихотворения другого русского писателя и поэта — К. С. Аксакова:

«Преступное бесстрастье» порой достигает колоссальных размеров, производя впечатление изощренного бесстыдства, эмоциональной тупости, отсутствия моральных принципов и устоев, малейшего проявления совести и стыда («нравственные метисы», по выражению старых авторов). Духовные запросы у них весьма скудные, отмечается тяга к чувственным наслаждениям, при этом они мало считаются с материальным положением семьи.

Формирование шизоидной психопатии происходит уже в детские годы, когда ребенок обнаруживает тягу к уединенным играм и занятиям, не проявляет стойких привязанностей к родителям, избегает общения со сверстниками. Постепенно замкнутость и отгороженность становятся привычными, окружающие как бы привыкают к нелюдимости подростка, для которого вся последующая жизнь протекает без «Пятницы», в одиночестве. Компенсация этих патологических черт может обеспечивать достижение успехов в определенной деятельности: чаще всего, это связано с расцветом математических способностей, увлечением абстрактными видами творчества.

«Синдром Отелло», или Паранойяльные личности

У каждого человека на протяжении жизни может возникнуть страсть, доминирующая идея, глубоко затрагивающая его личность, на какое-то время отодвигающая все остальные планы и увлечения. Однако, как правило, он дает трезвый отчет своим намерениям, соразмеряя их с реальными силами и возможностями. Совсем иной характер носит деятельность так называемых паранойяльных психопатов (напомним, что этот термин означает «около ума», «вблизи ума»). Для них свойственна частая склонность к образованию сверхценных идей, оказывающих решающее влияние на их аномальное поведение.

Для параноиков типичны настойчивость, упрямство и упорство в отстаивании и реализации одолевающей идеи. Их не останавливают никакие преграды и неудачи, напротив, встречаясь с ними, они чувствуют себя более активными и энергичными. Для образования таких сверхценных мыслей иногда достаточно незначительного толчка, пустячного повода: срабатывает механизм «снежного кома», когда возникшая идея начинает обрастать подробностями, деталями, односторонне подмеченными фактами. Медленно и постепенно вызревает непоколебимая убежденность в своей правоте, желание претворить задуманное в жизнь.

Содержание таких сверхценных переживаний может быть самым разнообразным. Иногда имеет место переоценка своей личности, способности к выдающемуся творчеству (патологические изобретатели и реформаторы), нередко — чрезмерное опасение по поводу своего здоровья (патологические ипохондрики), часто — представление о якобы существующей социальной несправедливости (так называемые сутяги и кверулянты), в отдельных случаях — увлеченность религиозным учением (патологические фанатики). Наиболее частой и клинически яркой является патологическая ревность, получившая определение «синдрома Отелло».

Надо сказать, что ревность составляет характерологическое качество, общее у нас с животными. Однако у человека феномен ревности обнаруживает такую изменчивость, такую зависимость от социально-культурных влияний, что всякие поспешные аналогии сразу же отпадают: диапазон ее весьма обширен — от проявлений психологически понятной, ситуационно обусловленной или, как иногда ее определяют, физиологической (нормальной) ревности до безусловно болезненной, бредовой, не поддающейся никаким убеждениям. В каждом отдельном случае речь идет о сильных душевных потрясениях, глубоко затрагивающих эмоциональную жизнь личности, на какой-то момент блокирующих все доводы разума. Об этом хорошо сказано поэтом В. Солоухиным:

Мужской перевес в ревности социологи объясняют социальной организацией взаимоотношений полов, тем, что женщина веками рассматривалась как собственность, а за мужем оставалась относительная свобода, Великолепный анализ психологии ревности дан; Ф. М. Достоевским в «Братьях Карамазовых»: он замечает, что ревнивцы скорее других прощают, но никогда не успокаиваются, причем люди с самыми «высокими сердцами» падают наиболее низко в грязь подозрительности и выслеживания (вспомним Арбенина в «Маскараде» М. Ю. Лермонтова, мавра Отелло в одноименной трагедии В. Шекспира и много других примеров из литературы). Отсюда и мост к объяснению поведения Отелло: по точному замечанию А. С. Пушкина, он вовсе не ревнив — он доверчив, и его трагедия состоит в том, что погиб его идеал. Известие об «измене» Дездемоны мутит его разум, так как рушатся его представления о мире: «Высокое неприложимо в жизни. Все благородное обречено». Перед гибелью он просит об одном: «Не изображайте меня не тем, что есть. Не надо класть густых теней, смягчать не надо красок».

В последнее время допускается несколько иная трактовка трагедии Шекспира. Оказывается, главный ревнивец в пьесе — Яго: в ревности к Отелло проявляется вся зависть низкого человека к высокому. Он произносит весьма примечательную фразу: «Допущенье, что дьявол обнимал мою жену, мне внутренности ядом разъедает». Его ревность низка, расчетлива, сопряжена с коварством и подлостью — порочное чувство подтачивает его внутренности, но в еще большей мере лишает человеческих черт (отныне «повсюду в жизни чудятся мне козни»).

Человеческая ревность почти полностью «социализирована», она опирается на оценку в плане «я для других»: ревность зрелой личности обнаруживает связь с чувством неполноценности (физической, интеллектуальной или социальной), ибо человек не станет ревновать к другому, которого считает по всем показателям ниже себя. Люди с высокой самооценкой бывают ревнивцами в исключительных случаях. Стратегия соперничества в ходе дальнейшего развития человечества должна уступить место стратегии благородства (эта мысль великолепно развита Н. Г. Чернышевским в романе «Что делать?»).

У паранойяльных психопатов с их повышенной эгоистичностью, мнительностью, подозрительностью ревнивость находит свою благодатную «почву»: достаточно незначительного повода (легкого кокетства супруги, шутливого намека или подтрунивания со стороны сослуживцев), чтобы разгорелся пожар ревнивых подозрений. Основываясь на случайных, но реально существующих событиях, мысли о возможной измене супруги (или супруга) становятся преобладающими, подавляя все остальные переживания. Развивается болезненная линия поведения: оскорбительные слежки, контрольные проверки нижнего белья с попыткой обнаружения «следов прелюбодеяния», бесконечные допросы по вечерам и в ночное время, угрозы физической расправы, требования «признания» вины делают супружескую жизнь тягостной и невыносимой.

Иногда в своих стремлениях разоблачить жену в неверности ревнивец прибегает к изощренным приемам: один наш пациент посыпал на ночь пол песком, а утром тщательно выискивал следы мужской обуви; другой, уже пожилой человек заворачивал перед сном жену в простынь, которую зашивал — если при пробуждении швы оказывались распоротыми, это свидетельствовало, по его мнению, о преступной связи жены с соседом. Некоторые ревнивцы-психопаты в ходе детального выявления факта измены все более распаляются, испытывая мучительное, сладострастное чувство удовлетворения (так называемый садо-мазохистический комплекс).

Такие человеческие драмы вполне можно предупредить, особенно если обратить внимание на болезненный характер ревности в самом ее начале. Однако чаще всего супруги по разным причинам стараются держать свои отношения в тайне. Некоторые женщины долгое время считают проявления патологической ревности вполне обычными (существует даже представление, что если не ревнует, значит не любит), и лишь когда возникает реальная угроза их жизни, обращаются за помощью к врачу.

Среди других сверхценных идей, которые с большой легкостью возникают у паранойяльных натур, весьма часты идеи о серьезной опасности для своего здоровья или о уже существующей тяжелой, неизлечимой болезни. Об этом писал еще Дж. Свифт: «Кроме действительных болезней, мы подвержены множеству болезней мнимых». Достаточно появиться незначительным признакам физического неблагополучия (случайная сыпь на теле, легкие покалывания в сердце или задержка стула), как такие «мнимобольные» начинают настойчиво одолевать врачей различных специальностей своими жалобами, требуют тщательного и всестороннего обследования, а в случае отказа прибегают к угрозам расправы, обращаются «с разоблачениями» в медицинские инстанции, в печать и т. п. Лишь чуткое, доброжелательное участие врача, обстоятельное разъяснение природы неприятных, болезненных ощущений, успокаивающее лечение способствуют постепенному преодолению болезненной установки и активному возвращению больного к полнокровной жизни и деятельности.

Завершая этот раздел, следует сказать, что круг психопатий не ограничивается описанными вариантами — их значительно больше.