Умирающее общество и Анархія

Глава IV Дурен-ли человѣк сам по себѣ?

Сторонники власти говорят для оправданія своей точки зрѣнія, что «человѣк слишком дурен для того, чтобы ему можно было предоставить самому руководить собою». «Для этого нужно передѣлать человѣка», отвѣчают обыкновенно анархистам, когда они говорят об обществѣ, основанном на солидарности, на полном равенствѣ, на полной свободѣ личности, об обществѣ без всяких законов и без всякаго принужденія.

Что человѣк дурен, это — правда, но, может быть, он способен измѣниться к лучшему, или к худшему? Может-ли он, в его настоящем состояніи, измѣниться в хорошую или дурную сторону? Может-ли он усовершенствоваться или, наоборот, понизиться в своем физическом и нравственном уровнѣ? Если эволюція его в ту или другую сторону возможна — что показывает нам исторія — то мы должны разсмотрѣть, какова в ней роль всѣх унаслѣдованных от прошлаго законов, всего механизма прошлых учрежденій: стремятся-ли они сдѣлать человѣка лучше, или, наоборот, хуже? Отвѣтив на этот вопрос, мы разрѣшим, вмѣстѣ с тѣм и другой вопрос, а именно: что нужно прежде всего преобразовать — современнаго-ли человѣка или современное общественное устройство?

Никто в настоящее время не отрицает огромнаго вліянія физической среды на физическое строеніе человѣка; тѣм менѣе можно отрицать вліяніе среды нравственной и умственной на его психологію.

На чем оснозано современное общество? Содѣйствует-ли оно установленію гармоніи между людьми, устроено-ли оно так, что всякій вред, нанесенный одному из его членов, чувствуется всѣми и всѣ имѣют возможность уменьшить или предупредить данное вредное вліяніе? Вытекает-ли в нем частное благосостояніе из общаго и не заинтересован-ли кто-нибудь в нарушеніи[2] правильности его функціонированія? Дает-ли общество, управляемое всевозможными властями, королями, священниками и купцами, простор широким, гуманным идеям и не старается ли оно, напротив, подавить их? Не пользуется-ли оно для угнетенія слабых сильными грубой силой денег, отдающей наиболѣе безкорыстных и наименѣе эгоистичных людей в распоряженіе корыстолюбивых и беззастѣнчивых?

Достаточно изучить механизм буржуазнаго общества, чтобы увидать, что от него нельзя ждать ничего хорошаго. В самом дѣлѣ, стремленіе ко всему доброму и прекрасному должно было быть очень живучим в человѣкѣ, если его до сих пор не подавило то корыстолюбіе, тот узкій, безсмысленный эгоизм, который наше оффиціальное общество прививает ему с колыбели. Это общество основывается, как мы уже говорили, на антагонизмѣ интересов и дѣлает из каждаго человѣка врага другого. Интерес продавца противуположен интересу покупателя; скотовод и земледѣлец только и хотят, чтобы хозяйство сосѣда пострадало от эпидеміи или града, чтобы продать подороже свои собственные продукты; иногда они, кромѣ того, обращаются к государству, которое «покровительствует» им, налагая высокія пошлины на их конкуррентов; развитіе машин вносит все большее и большее раздѣленіе в среду рабочих: они оказываются выброшенными на улицу и борятся друг с другом за полученіе работы, спрос на которую становится все ниже и ниже предложенія. Все в нашем традиціонном обществѣ ведет к противуположенію интересов. Почему, напримѣр, существует бѣдность и безработица? Потому что магазины переполнены товарами. Почему людям до сих пор не пришло в голову сжечь их, или завладѣть ими в свою пользу, чтобы создать тѣ рынки, которых их эксплуататоры ищут в далеких странах, и получить ту работу, в которой им отказывают теперь? «Потому что они боятся полиціи», отвѣтят нам. Этот страх несомнѣнно существует, но его одного еще недостаточно для объясненія такой бездѣятельности со стороны бѣдняков. Сколько бывает в ежедневной жизни случаев, когда человѣк может сдѣлать какое-нибудь зло без всякаго риска, и все таки не дѣлает его, из каких-то других соображеній, помимо страха полиціи. Да кромѣ того, если бы всѣ бѣдняки какого-нибудь большого города, напримѣр Парижа, собрались вмѣстѣ, то их оказалось бы так много, что им нечего было бы бояться полиціи: они могли бы выдержать борьбу с нею в теченіе цѣлаго дня, а за это время очистить магазины и хоть раз наѣсться досыта. Развѣ страх удерживает людей, идущих в тюрьмы за бродяжничество и нищенство, между тѣм как для них было бы нисколько не опаснѣе взять самим то, что они теперь выпрашивают? Нѣт, все зависит оттого, что помимо страха у людей есть общественные инстинкты, которые мѣшают им дѣлать зло ради зла и заставляют их подчиняться самым большим стѣсненіям только потому, что они считают их необходимыми для правильнаго функціонированія общества.

Неужели можно было бы силой поддержать уваженіе к собственности, если бы в умѣ людей не существовало вмѣстѣ с тѣм понятія о ней как о чем-то законном, пріобрѣтенном личным трудом? Развѣ когда-нибудь самыя суровыя наказанія мѣшали нарушать ее тѣм, кто, не заботясь, законна она или незаконна, хотѣл жить на чужой счет? Если бы у людей в самом дѣлѣ была та наклонность ко злу, которую им приписывают, то можно себѣ представить, что произошло бы, когда, разобравшись в своем бѣдственном положеніи, они увидали бы, что его причина лежит в частной собственности: общество перестало бы существовать, а вмѣсто него воцарилась бы «борьба за существованіе» в самом жестоком смыслѣ слова; это было бы настоящее возвращеніе к варварству. Именно его стремленіе к «добру» было причиной того, что человѣк всегда позволял себя угнетать, порабощать, обманывать и эксплуатировать и что до сих пор он избѣгает пользоваться, хотя бы для своего окончательнаго освобожденія насильственными средствами.

В сущности, когда нам говорят, что человѣк дурен сам по себѣ, и что ни на какое измѣненіе в этом отношеніи разсчитывать нечего, это сводится к слѣдующему разсужденію: «Человѣк дурен, общество плохо устроено; к чему же терять время на достиженіе для человѣчества такого совершенства, которое для него невозможно? Постараемся лучше, по возможности, проложить дорогу себѣ самим. И если даже наши удовольствія будут куплены цѣною слез и крови тѣх жертв, которыми мы усѣем наш путь, то не всё ли равно? Нужно топтать других, если не хочешь быть самому растоптанным, а затѣм пусть тот, кто падает, устраивается как хочет!»

Привиллегированные классы сумѣли установить свое господство, усыпить рабочих и превратить их в своих защитников, сначала обѣщая им лучшую жизнь — в другом мірѣ, — затѣм, когда вѣра в Бога исчезла, проповѣдуя мораль, патріотизм, общественную пользу и т. под., наконец, в настоящее время, внушая им надежду на то, что всеобщее избирательное право даст им всевозможныя реформы и улучшенія, в дѣйствительности не осуществимыя (потому что нельзя уничтожить зло современнаго общества до тѣх пор пока не разрушена самая причина этого зла, пока не преобразовано само общество); но пусть только эти эксплуататоры бѣдняков попробуют провозгласить чистое право сильнаго, и они увидят, долго-ли продолжится их господство: на силу им отвѣтят силой!

В тѣ времена, когда человѣк впервые начал группироваться с другими себѣ подобными, он был, вѣроятно, скорѣе еще животным, чѣм человѣком и представленія о нравственности и справедливости у него не существовало. Ему приходилось бороться с другими животными, бороться со всей окружающей природой; первыя человѣческія общества были, поэтому, вызваны по всей вѣроятности не чувством солидарности, а необходимостью соединить отдѣльныя силы. Эти общества, несомѣннно были вначалѣ лишь временными и имѣли в виду лишь ловлю добычи, устраненіе различных препятствій, а позднѣе — отраженіе или уничтоженіе нападающаго врага. Только по мѣрѣ того, как общества функціонировали, люди начали понимать всю их важность; общества стали тогда переживать первоначально намѣченную цѣль и понемногу сдѣлались постоянными.

Но в то же время эта жизнь, полная непрерывной борьбы должна была неизбѣжно развить в личностях кровожадные и деспотическіе инстинкты: слабым приходилось подчиняться гнету сильных, а иногда и служить им в пищу. Лишь гораздо позднѣе, вѣроятно, наступило время, когда наравнѣ с силою начала господствовать хитрость.

Нужно сознаться, что когда мы изучаем человѣка в эту раннюю пору его существованія, он представляется нам довольно несимпатичным животным; но раз он мог развиться до своего теперешняго состоянія, раз он мог усвоить себѣ понятія и идеи, которыя отсутствовали у него раньше, то почему бы ему остановиться на этой точкѣ и не пойти дальше? Отрицать возможность дальнѣйшаго прогресса было бы также нелѣпо, как если бы, в то время когда человѣк жил в пещерах и не имѣл ничего другого для своей защиты кромѣ каменнаго оружія или палки, кто-нибудь сказал, что он никогда не будет способен строить блестящіе города и пользоваться паром и электричеством. Почему человѣку, сумевшему приспособить к своим нуждам подбор домашних животных, не сумѣть направить свой собственный подбор по пути добра и красоты, о которых он уже начинает составлять себѣ понятіе?

Человѣк мало по малу развивался и продолжает развиваться каждый день. Его понятія подвергаются постоянным измѣненіям. Физическая сила, если и служит до сих пор авторитетом, то во всяком случаѣ уже не является предметом прежняго поклоненія. Развились представленія о нравственности, справедливости, солидарности; теперь они уже пріобрѣли такую силу, что привиллегированные классы должны, для поддержанія своих привиллегій, внушать людям, что их эксплуатируют и угнетают для их же пользы.

Но этот обман не может длиться долго. Люди уже начинают чувствовать, что им тѣсно в нашем плохо устроенном обществѣ; стремленія, зародившіяся цѣлые вѣка тому назад, но до сих пор бывшіе лишь неполными и единичными, начинают принимать опредѣленную форму и находить себѣ сочувствіе даже в рядах тѣх, кого можно включить в число привиллегированных личностей нашей современной общественной организаціи. Нѣт ни одного человѣка, который бы хоть раз в жизни не почувствовал себя возмущенным против современнаго общества, находящагося под властью умершаго прошлаго, — общества, которое точно задалось цѣлью оскорблять нас во всѣх наших чувствах, поступках и стремленіях, и от котораго человѣк тѣм больше страдает, чѣм больше он развивается. Идеи свободы и справедливости получают болѣе опредѣленное выраженіе, люди, провозглашающіе их, еще пока составляют меньшинство, но меньшинство уже настолько сильное, что правящіе классы начинают безпокоиться и бояться.

Итак, мы видим, что, подобно всѣм другим животным, человѣк есть ничто иное как продукт процесса развитія, обусловленнаго средою, окружающей его, и условіями существованія, которым он должен подчиняться или с которыми должен бороться. Но в отличіе от других животных — или, по крайней мѣрѣ, в большей степени, чѣм они — он выучился понимать свое происхожденіе и имѣть извѣстныя стремленія по отношенію к будущему; от него самого зависит поэтому устранить то зло, которое ошибочно считают связанным с самим его существованіем. А раз он создаст себѣ иныя условія жизни, то он измѣнится и сам.

Помимо этого, вопрос можно формулировать слѣдующим образом: имѣет ли право человѣк — хорош он или дурен — жить как ему хочется и возмущаться когда его эксплуатируют или когда его хотят принудить к таким условіям жизни, которыя внушают ему отвращеніе? В настоящее время люди, стоящіе у власти и пользующіеся привиллегіей матеріальнаго благосостоянія, считают себя лучшими, но стоит только «худшим» свергнуть их, занять их мѣсто и помѣняться ролями, как у них будет ровно столько же права считать себя лучшими, как и у тѣх.

Существованіе частной собственности, вслѣдствіе которой все общественное богатство сосредоточивается в руках немногих, дало этим немногим возможность жить паразитами на счет эксплуатируемой массы, весь труд которой идет на поддержаніе их роскошной и бездѣятельной жизни или на защиту их интересов. Такое положеніе, в несправедливости котораго тѣ, которые страдают от него, уже увѣрились, не может долго продолжаться. Рабочіе потребуют возможности свободно пользоваться продуктами своего труда и, если им будут продолжать в этом отказывать, прибѣгнут к возстанію; тогда буржуазія может сколько угодно прятаться за соображеніе о том, что человѣк вообще дурен: революція все равно совершится. И вот, если дѣйствительно человѣк неспособен к совершенствованію — а мы видѣли, что это невѣрно, — тогда начнется борьба аппетитов; буржуазія, как бы не была она жадна, окажется во всяком случаѣ побѣжденной, потому что она будет в меньшинствѣ. Если же человѣк дурен только потому, что его дѣлают таким существующія учрежденія, то он сможет подняться до такого общественнаго строя, который будет содѣйствовать его нравственному, умственному и физическому развитію, и сумѣет преобразовать общество в направленіи солидарности интересов. Но, как бы то ни было, революція во всяком случаѣ, произойдет. Сфинкс ставит перед нами этот вопрос и мы без страха отвѣчаем на него, потому что мы, анархисты — разрушители законов и собственности — знаем ключ к его разгадкѣ.