Уорлегган

Глава первая

В треугольнике корнуоллского побережья, образованном Труро, Сент-Агнесс и Сент-Майклом, в 1790-х годах светская жизнь протекала не слишком интенсивно. Там имелось шесть больших домов — шесть домов, населяемых людьми благородного сословия, но обстоятельства не способствовали отношениям между ними.

В одном из этих домов, Мингуз-хаусе, старейшем и самом восточном, Рут Тренеглос, урожденная Тиг, делала всё возможное, чтобы вдохнуть в него новую жизнь, но с недавних пор попала в тиски деторождения, ее грубоватый муж Джон интересовался только охотой, свекор же был слишком глух и учен, чтобы обращать внимание на тех, кто входит и выходит в парадную дверь. В Уэрри-хаусе, самом крупном и имеющем самую дурную репутацию, развалившись в кресле, рыгал как вулкан распутник сэр Хью Бодруган, а Констанс, леди Бодруган, его мачеха, годящаяся по возрасту ему в дочери, большую часть своего времени разводила собак, кормила собак и разговаривала с собаками.

С другой, западной стороны треугольника, стоял Плейс-хаус, малоподобающая дворянину резиденция в стиле неоклассицизма, построенная в начале столетия, где жил сэр Джон Тревонанс, овдовевший и бездетный баронет, и Киллуоррен — не многим более чем добротный крестьянский дом, где жил мистер Рэй Пенвенен, который был богаче, но при этом бережливее своих соседей. Что до находящихся между ними домов, одного прямо на берегу, а другого неподалеку, то от них было бы естественным ожидать больше инициативы, не только из-за расположения, но и потому, что в них обитали молодые семейные пары, от которых всегда ждут участия в светской жизни. К несчастью, обе семьи не имели денег.

Между Солом и Сент-Агнесс, на пригорке, но под защитой деревьев, возвышался Тренвит-хаус, дом елизаветинских времен, прекрасный и изысканный, где жили Фрэнсис Полдарк с женой Элизабет и восьмилетним сыном, а также двоюродная бабушка Фрэнсиса Агата, такая старая, что все уже позабыли ее возраст. В трех милях к востоку стоял самый маленький дом из всех, Нампара, построенная во времена короля Георга, причем весьма практично, хотя так и не доделанная до конца, но не лишенная индивидуальности и очарования, что, возможно, относилось и к ее владельцам. Здесь жил Росс Полдарк с женой Демельзой, их сыну Джереми только что исполнился год.

Итак, из шести домов в первых двух занимались собаками и детьми, в следующих двух имели возможность развлечься, но не имели желания, а в оставшихся двух — имели лишь желание. И потому все удивились и начали перешептываться, когда в мае 1702 года в пяти домах получили приглашение от владельца шестого на ужин двадцать четвертого числа. Сэр Джон Тревонанс написал, что воспользовался случаем, поскольку его приехала навестить сестра, а также брат Анвин, член парламента от Бодмина.

Это выглядело столь слабым основанием для нарушения многолетней привычки, что все стали гадать о более серьезных причинах. Демельза Полдарк уж точно без труда нашла одну. Когда доставили письмо, Росс был на шахте, новой шахте, где он теперь проводил почти всё время, и Демельза с нетерпением дожидалась его возвращения.

Накрывая стол для легкого перекуса — ужин будет не раньше восьми — Демельза гадала, каким станет исход этой последней и, возможно, окончательной ставки. Уил-Лежер, шахта на вершине утеса, которую Росс основал вместе с шестью партнерами в 1787 году, продолжала процветать, но в прошлом году он продал половину своей доли в ней и вложил деньги в гораздо более рискованное предприятие.

До сих пор оно не принесло результатов. Установили прекрасный новый насос, сконструированный двумя молодыми инженерами из Редрата, и если бы в шахте что-то имелось, тому уже давно нашлись бы подтверждения. Однако прошли уже уровень в тридцать саженей, куда не спускались и самые старые шахтеры, но не нашли ничего, кроме старой расщелины. На новых уровнях в сорок и пятьдесят саженей рабочие разделились, чтобы снова пробить шурфы, опять оказавшиеся непродуктивными, показав лишь бедную породу или вообще пустую. Насос работал на пределе мощности, он по-прежнему поглощал уголь, и если всё останется по-прежнему, с каждым днем становился ближе тот миг, когда долина погрузится в тишину, а механизм начнет ржаветь.

Выглянув в окно, Демельза увидела, как Росс пересекает сад в компании со своим кузеном и партнером Фрэнсисом. Они погрузились в разговор, но Демельза поняла, что речь не идет о неожиданной находке. Она часто наблюдала за лицом Росса, когда он возвращался домой.

Она подняла Джереми, который, пытаясь ходить, едва не стянул со стола скатерть, и с ребенком на руках подошла к парадной двери, чтобы встретить мужа. Ветер раздувал юбку из канифаса в зеленую полоску.

Когда они подошли поближе, Фрэнсис сказал:

— Демельза, ты никогда не состаришься, всегда выглядишь на семнадцать. Я не собирался сегодня приходить, но, черт возьми, воздух меня так взбодрил, что я подумал — чашка чая в твоем обществе довершит исцеление.

— Ты первый раз вышел из дома? Надеюсь, ты не спускался в шахту, — отозвалась она.

— Второй, и не спускался. Росс снова отправился на разведку в одиночестве и как всегда с тем же успехом. Думаю, у Джереми режется еще один зуб. Когда я видел его в последний раз, вроде было всего три?

— Семь! — ответил Росс. — Ты вступаешь на зыбкую почву.

Они рассмеялись и вошли в дом. В начале чаепития Джереми позаботился о том, чтобы всё внимание уделялось ему, но потом пришла миссис Гимлетт и забрала его, и взрослым предоставили немного покоя. Демельза налила себе вторую чашку. Она слегка запыхалась, на глаза падал выбившийся из причёски локон.

— Тебе и правда, лучше, Фрэнсис? Жара нет?

— Это была всего лишь простуда, — ответил он. — Мы все ее подхватили, но у меня оказалась самая тяжелая форма. Чоук пускал мне кровь и давал кору хинного дерева, но я всё равно поправился.

Росс потянулся, выпрямив длинные ноги.

— Почему ты не пригласил Дуайта Эниса? Он весьма сведущ, придерживается самых современных методов и знаком с последними веяниями в медицине.

Фрэнсис хмыкнул.

— Нас всегда пользовал Том Чоук. Лично я считаю всех этих шутовских лекарей одинаковыми. В любом случае, наш друг Энис возится со старым Джоном Эллери, насколько я понимаю.

— А что с ним?

— Похоже, у него заболел зуб, и Энис вырвал три, но вместе с корнями, такова его манера. Чоук удовлетворился бы тем, что отломал бы вершки, как ты знаешь. Но что-то пошло не так, и боль у Эллери до сих пор не проходит.

— Мне кажется, Дуайт выглядел немного озабоченным, когда заходил вчера, — сказала Демельза.

— Он слишком близко к сердцу принимает неудачи, — заявил Росс. — Думаю, для его профессии это серьезный недостаток.

— Это серьезный недостаток в любой профессии, — отозвалась Демельза, стараясь избежать его взгляда.

Фрэнсис иронически поднял бровь. Чтобы заполнить неловкую паузу, Демельза взяла с каминной полки конверт.

— Мы получили приглашение, Росс! Ты только представь, в эти-то непростые времена! Вы тоже, Фрэнсис? Полагаю, будет достойный прием. Интересно, как одеваться. А что об этом думает Элизабет?

— От Тревонансов? — спросил Фрэнсис, пока Росс читал. — Да, мы сегодня получили письмо. Старику седина в голову ударила, хотя, зная сэра Джона, думаю, что в его безумной выходке кроется какая-то причина.

— Ах, мне это тоже это пришло в голову, — согласилась Демельза.

— И какая причина? — поинтересовался Росс, подняв глаза от письма.

Фрэнсис посмотрел на Демельзу, но та ждала его слов. Он засмеялся.

— Мы с твоей женой так безжалостны, Росс. Племянница Рэя Пенвенена, Кэролайн — богатая наследница. Анвин Тревонанс давно пытается поймать ее в силки. Вероятно, они объявят о финальном выстреле.

— Не знал, что девушка снова здесь.

— Насколько я знаю, она вернулась из Оксфордшира на прошлой неделе.

— Но в таком случае, — сказала Демельза, — если они собираются объявить о помолвке, разве не мистер Пенвенен должен был устраивать прием? Мне казалось, что так полагается. Росс, когда-то ты обещал купить мне книгу по этикету, но так этого и не сделал.

— Ты лучше себя ведешь без нее. Мне нравится жена, которая ведет себя естественно, а не чопорная, соблюдающая искусственные предписания.

— В любом случае, — произнес Фрэнсис, — Рэй Пенвенен ни за что не станет устраивать прием, чтобы отпраздновать помолвку, так что мы можем и дальше продолжать гадать.

— Вы ведь, конечно, пойдете? — спросила Демельза.

— Думаю, Элизабет горела желанием пойти, когда я покинул ее нынче днем.

— Надеюсь, они поторопятся, если рассчитывают соединить эту пару, — заявил Росс. — Если Кэролайн Пенвенен надолго задержится поблизости, это выбьет из колеи Дуайта. Я буду рад увидеть, как она свяжет себя узами с Анвином.

— Я слышал, что между ней и Энисом что-то было в прошлый ее приезд сюда, но считал, что Дуайт достаточно разумен, чтобы в это не ввязываться.

— Мне кажется, что никакой мужчина не будет разумным, если неразумна женщина, — заметила Демельза.

Росс бросил на нее добродушный взгляд.

— Остроумное замечание. Ты говоришь это по опыту?

Демельза встретилась с ним взглядом.

— Да, Росс, по опыту. Я подумала о том, как глупо бы повел себя со мной сэр Хью Бодруган, если... если бы я ему позволила.

Росс не сразу понял двусмысленность своего вопроса, который мог относиться и к их собственному браку, и обрадовался, что жена восприняла это правильно. Он не осознал, что два года назад даже не стал бы в этом сомневаться.

Примерно в то же время, пока Фрэнсис и Росс спускались от шахты на чай, Джордж Уорлегган спешивался перед Тренвит-хаусом.

При взгляде на него никто бы и не подумал, что он внук кузнеца, из первого поколения своей семьи, получившего приличное образование, разве что его одежда приоткрывала историю, которую ей надлежало скрывать. Ни один сельский сквайр не стал бы так наряжаться ради дневного визита, даже если хотел произвести впечатление на даму, как хотел того Джордж.

После того как миссис Табб проводила его в дом и довольно поспешно бросилась искать миссис Полдарк, Джордж мерил шагами зал, похлопывая по сапогу хлыстом и рассматривая портреты предков. Бедность здесь отличалась от той, что он мог бы увидеть в Нампаре, в трех милях отсюда. Фрэнсис и Элизабет, может, находились и не в лучшем положении, чем их кузены, но прелесть дома елизаветинской постройки не уменьшится от всего нескольких лет заброшенности. Джордж выглянул в великолепное окно с сотнями маленьких кусочков стекла, и тут услышал шаги и повернулся, увидев спускающуюся по лестнице Элизабет.

Заметив его, она замедлила шаг и нерешительно преодолела последние ступени.

— Неужели это ты, Джордж? Когда миссис Табб мне сказала, я не могла поверить своим ушам.

— Что я все-таки осмелился прийти, — он вежливо склонился над ее рукой. — Я проезжал мимо и привез крестнику подарок на день рождения. Полагаю, это мне позволено.

Она взяла то, что протянул ей Джордж, по-прежнему неуверенно.

— Но день рождения Джеффри только через несколько месяцев.

— Это за прошлый год. Я опоздал, а не поторопился.

— А Фрэнсис...

— Знает ли он, что я здесь? А что, если знает? Уверен, что эта детская вражда длится слишком долго. И правда, Элизабет, мне так приятно снова тебя увидеть. Так приятно.

Она улыбнулась Джорджу, но не покраснела, как произошло бы несколько лет назад, хотя по-прежнему обрадовалась его восхищению. Она не знала, насколько Джордж искренен, но знала, что не врет. Элизабет отметила, что со времени их последней встречи он немного располнел, в его крупных чертах проглядывала тень того человека средних лет, в которого он превратится. Но как бы он ни поступил с Россом, а против этого она безусловно восставала, Джордж всегда был исключительно справедлив по отношению к Фрэнсису и неизменно очарователен с ней.

Тот маленький сверток, что он принес, она открыла в зимней гостиной и обнаружила, что это золотые часы. Элизабет попыталась их вернуть, обеспокоенная и, чувствуя, что он проявил излишнюю щедрость, но Джордж и слышать об этом не желал.

— Брось их на время в ящик, если считаешь его еще слишком маленьким. Он не должен стать участником нашей ссоры. К тому времени, как он подрастет, чтобы их носить, возможно, мы снова станем друзьями.

— Я уж точно не желала этой ссоры, — ответила Элизабет. — В нынешние времена мы живем очень тихо, и я рада всем друзьям. Но ты знаешь Фрэнсиса не хуже меня. Он всегда принимает всё близко к сердцу, и если бы он сейчас вошел, то наша дружба могла бы получить более серьезный удар, чем когда-либо.

— Иными словами, он попытался бы вышвырнуть меня вон, — весело произнес Джордж. — Что ж, не сомневаюсь, что ты посчитаешь меня излишне осторожным, но я послал лакея постоять на страже у церкви Сола. Если покажется Фрэнсис, он меня предупредит, так что тебе не стоит бояться стычки, — он дернул плечами. — Я бы не стал так поступать, если бы решил, что ты можешь счесть меня трусом.

Элизабет села у окна и посмотрела на огород. Джордж пристально наблюдал за ней, словно вел деловые переговоры.

— Никогда в жизни, — сказала Элизабет. — Хочу поблагодарить тебя за доброту к моим родителям. Матушка еще так нездорова, а ты пригласил их к себе.

— Я специально просил их ничего тебе не рассказывать.

— Я знаю, отец так и сказал. Но он всё равно написал о твоей любезности, пока они там находились.

— Никакого беспокойства. Мне всегда нравилась твоя матушка, я считаю ее такой храброй, с этой глазной болезнью. Не понимаю, почему они не продадут свой дом, чтобы жить здесь с тобой.

— Иногда я и сама об этом задумываюсь. Но Фрэнсис не считает, что это будет правильным решением, — она осеклась.

Джордж сел и поднес серебряный набалдашник хлыста к губам.

— Элизабет, я не жду, что ты будешь каким-либо образом непочтительна к желаниям Фрэнсиса из-за меня и нашей ссоры, но ты лично разве не считаешь, что пришло время ее забыть? Не было бы это разумным для всех нас? Фрэнсис пилит сук, на котором сидит. Ты это знаешь не хуже меня, с моей стороны не было никаких угроз, хотя я бы хоть завтра мог его обанкротить. Тебе неприятно в этом признаваться, но разве ты в этом сомневаешься?

— Не сомневаюсь, — ответила Элизабет и покраснела.

— Хотел бы я, чтобы всё стало по-другому. Я хотел бы приложить все силы, чтобы положение изменилось. Но пока длится эта вражда, я бы хотел, чтобы ты помогла мне ее излечить.

Элизабет отодвинула шпингалет и приоткрыла окно на несколько дюймов, впустив мягкий ветерок. На фоне коричневых штор вырисовывался ее четкий, как камея, профиль.

— Ты говоришь, что не просишь быть непочтительной, но все же хочешь, чтобы я выбрала сторону.

— Вовсе нет. Просто подумай.

— Ты считаешь, что мои раздумья приведут к какому-нибудь результату? Джордж, ты знаешь Фрэнсиса не хуже меня. Он полагает, что ты стоял за судебным преследованием Росса и...

— Ох, Росса...

Произнеся эти слова, он понял, что поступил неверно, но продолжил, пытаясь не выдать своего раздражения.

— Я знаю, что ты питаешь к Россу теплые чувства, Элизабет. Хотел бы я получить в твоих глазах ту же благосклонность, что и он. Но позволь мне это прояснить. Мы с Россом не виделись с глазу на глаз, с тех пор как учились в школе. Это нечто глубинное. Мы никогда друг друга не любили. Но с моей стороны нет ничего больше. А с его — это сродни заболеванию. Он с головой ныряет то в одно несчастье, то в другое и винит во всем происходящем с ним меня!

Элизабет встала.

— Лучше бы ты этого не говорил. Нечестно заставлять меня это слушать.

Она собралась отойти, но Джордж не отодвинулся, Элизабет оказалась слишком близко к нему и не смогла покинуть оконную нишу.

— Разве ты не слышала, что говорит Росс? Почему же нечестно выслушать и меня? Позволь объяснить тебе его положение и как он поступил, чтобы выпутаться.

Элизабет больше ничего не добавила. Поняв, что преодолел первый барьер, Джордж продолжил:

— Росс импульсивен, слишком упрям и безрассуден. Ты не можешь винить в этом меня. Его вина лишь в том, что он родился с деньгами и происходил из того поколения, которое всегда имело деньги. Но никто не должен вести себя, как он. Четыре года назад Росс затеял этот плохо продуманный план по плавильному предприятию в Корнуолле. Он винит меня в его крахе, но затея была обречена с самого начала. Потом, когда результат его обескуражил, он оказался слишком горд, чтобы обратиться к друзьям за помощью, и вдобавок к прочим долгам подписал долговую расписку на тысячу фунтов с грабительскими процентами — как раз недавно она попала в руки моего дядюшки, вот откуда я о ней узнал, и с тех пор Росс выплачивает эти проценты. Но он и этим не удовольствовался, а в прошлом году продал половину своей доли в прибыльной шахте и сделал Фрэнсиса партнером в Уил-Грейс, бессмысленном предприятии, которое истощилось еще при его отце двадцать лет назад! Когда капитан Полдарк вконец обнищает и разорит вас, несомненно, он обвинит меня в том, что я за одну ночь украл из его шахты всю медь!

Наконец, Элизабет выскользнула и пересекла комнату. Джордж слишком преувеличивал, защищаясь, но правда находилась где-то посередине, между его аргументами и аргументами Фрэнсиса. Она и сама не могла понять свои чувства к Россу, и в выслушивании противной стороны имелась капелька извращенного удовольствия.

Джордж не последовал за ней. Через минуту он сказал:

— Тебе ведь известно, не правда ли, что ты — одна из самых прекрасных женщин в Англии?

Часы на каминной полке пробили пять. Когда они затихли, Элизабет ответила:

— Даже если бы твои слова были правдивы лишь наполовину, с твоей стороны это была бы любезность, но раз Фрэнсиса здесь нет, мне они кажутся вольностью. Насколько я знаю...

— Если правда — это вольность, тогда я готов на нее пойти, — Джордж смахнул пылинку с вышитого жилета, чувствуя себя не вполне уверенно, но и не желая отступать, — потому что это действительно правда. Я давно вращаюсь в обществе и уверяю тебя, не пытаюсь польстить и не притворяюсь. Оглянись. Посмотри на себя в зеркало. Вероятно, ты слишком хорошо себя знаешь, чтоб это понять. А мужчины понимают. Другие мужчины, не я один. А если бы ты больше выходила в свет, если тебя чаще бы видели, то таковых оказалось бы гораздо больше. Даже нынче я слышу, как люди говорят: «Вы помните Элизабет Полдарк-Чайновет? Такая красавица. Интересно, что с ней сталось?».

— Тебе так только кажется.

— Если бы Фрэнсис мне позволил, я бы ему помог. Пусть вкладывает деньги в шахту, если уж так хочет, но это должно быть только побочным делом. Как-то раз я упоминал о синекуре. Сегодня я бы мог предложить ему две таких должности. И в этом нет никакого бесчестья. Спроси своего пастора, как он получил приход, или у майора, как он получил батальон — в нужное время друзья замолвили за них словечко. Это... это существование для вас неприемлемо. Ваша бедность не только незаслуженна, в ней нет необходимости!

Элизабет молчала. Что бы она ни думала о комплименте Джорджа, он задел больное место. Ей исполнилось двадцать восемь, и дни ее красоты сочтены. Она может на пальцах одной руки пересчитать число своих выходов в свет после двадцать пятого дня рождения.

— О, Джордж, ты весьма любезен. Не думай, что мне это неизвестно. Тем более что я ведь понимаю — ты ничего этим не выиграешь. Я...

— Напротив, — возразил Джордж, — я многое выиграю.

— Даже не знаю, что и сказать. Ты облагодетельствовал моих родителей, моего сына, даже Фрэнсиса, если бы он позволил. Хотела бы я положить конец этой ссоре, я в самом деле этого желаю. Но не обманывайся, считая это пустяковым делом, не всё так просто, как ты говоришь. Хотела бы я, чтобы было таковым. Я была бы счастлива увидеть вашу дружбу восстановленной.

Джордж подошел к камину.

— А ты готова сыграть свою роль в ее восстановлении?

— Если ты сыграешь свою.

— Как?

— Помоги убедить Росса, что ты ему не враг.

— Росс мне неинтересен.

— Да, но теперь Фрэнсис и Росс — партнеры. Невозможно убедить одного без другого.

Джордж опустил глаза на свой хлыст. Возможно, потому что этот взгляд не предназначался Элизабет.

— Ты приписываешь мне сверхъестественное могущество. Что я должен делать?

— Если ты сделаешь то, что в твоих силах, я сделаю то, что в моих, — сказала Элизабет. — Надеюсь, что смогу поддержать тебя в этой сделке.

— Ты смогла бы.

Он склонился над рукой Элизабет и на сей раз поцеловал ее с довольно старомодной официальностью, которая сказала то, что он намеревался донести.

— Не провожай меня, — произнес он. — Моя лошадь у двери.

Джордж вышел из комнаты, закрыв за собой дверь, и пересек большой и пустой зал. Ветер стучал открытыми ставнями. Когда Джордж оказался у входной двери, из маленькой гостиной вышла тетушка Агата и засеменила в его направлении. Джордж попытался скрыться с ее глаз, но несмотря на почти полную глухоту, тетушка сохраняла зоркость.

— Да неужели это Джордж Уорлегган, или я совсем выжила из ума? Вот уж слух пойдет. Непременно начнут болтать. Могу поклясться, уже несколько лет ноги вашей не было в этом доме. Что, слишком зазнались?

Джордж улыбнулся и склонился над иссохшей рукой.

— Приветствую тебя, старая карга. Черви уже, поди, заждались. Удивительно, что некоторые умудряются начать гнить еще над землей.

— Зазнались, как я полагаю, — повторила тетушка Агата, одна трясущаяся рука присоединилась ко второй на трости. — Вы только поглядите на этот жилет. Я помню вас еще мальчишкой, Джордж, чуть больше Джеффри Чарльза. Как вы были напуганы, явившись сюда в первый раз. Теперь всё по-другому.

Джордж улыбнулся и кивнул.

— Нужно издать закон, чтобы позволял травить старух, мэм. Или душить их подушкой. Это не заняло бы много времени. Если бы вы остались последней из Полдарков, я сделал бы это лично. Но не беспокойтесь, ваши внучатые племяннички сами выроют себе могилу. И много времени это не займет.

Из глаза тетушки Агаты упала большая капля и скатилась по диагонали в складке щеки. Это не было проявлением чувств, такое просто случалось с ней время от времени.

— Вы всегда были другом Фрэнсиса, как я припоминаю, и никогда не дружили с Россом. Что вы сказали? В тот первый раз вы нервничали, были едва оперившимся юнцом, и Чарльз сказал, что мальчик привел приятеля из школы. Что ж, времена изменились. Я еще помню те годы, когда в таком наряде и до Труро нельзя было проехать, чтобы вас не обчистил какой-нибудь разбойник или бродяга. Вы виделись с Фрэнсисом?

— Я виделся с Элизабет, — ответил Джордж, снова поклонившись. — Ты как раз напомнила мне о том, что я забыл, старушенция. Помирай побыстрее, и пусть тебя саму позабудут.

— Всего хорошего, — попрощалась тетушка Агата. — Приезжайте как-нибудь и оставайтесь на ужин. В последнее время у нас мало гостей.

Глава вторая

Фрэнсис добрался домой незадолго до шести. Элизабет он обнаружил сидящей у окна за вышивкой покрывала для кресла, а тетушку Агату — примостившейся у крохотного огонька.

— Уух, ну и духота у вас тут.

Он подошел к окну и распахнул его.

— Слушай, старушка, тебе бы лучше лечь в постель, чем трясти тут старые кости.

Но произнес он это незлобиво.

Тетушка Агата скосила на него глаза.

— А ты с гостем-то нашим разминулся, Фрэнсис. Ну вот на волосок разминулся. В последнее время к нам не часто заглядывают гости.

— Тебе следовало попросить его отужинать, Элизабет.

Фрэнсис посмотрел на жену, и та вспыхнула, донельзя раздосадованная тем, что старушка её опередила, как и тем, что это её заботило.

— Приходил Джордж Уорлегган.

— Джордж? — по тому, как Фрэнсис произнес это имя, все стало ясно. — Ты с ним виделась?

— Да, но быстро ушел.

— Надеюсь, что так. Чего он хотел?

Элизабет подняла серые глаза, которые в подобные этому мгновения могли выглядеть особенно искренне и невинно.

— Не думаю, чтобы он чего-то хотел. Просто передал, что на его взгляд бессмысленно продолжать эту ссору.

— Ссору, значит.

— И он был крайне любезен, — добавила тетушка Агата. — Если я не совсем выжила из ума, могу сказать, что состояние облагородило его манеры. Как в старые добрые времена — преклонил он пред нами колено.

— Интересно, знал ли он, что я стою к нему спиной. — фыркнул Фрэнсис.

Элизабет вернулась к вышивке.

— Джордж сказал, что вы с ним друзья с самого детства, и он не желает, чтобы между вами возникло отчуждение. Он сказал, что не желает ни капельки вмешиваться в твои дела или Росса, лишь только помочь нам во всей полноте ощутить радость жизни.

— Ты рассказываешь это как без запинки заученный урок.

Пальцы Элизабет в замешательстве запорхали над корзинкой, подбирая новый цвет.

— Но это его слова. Можешь принять их или отвергнуть, Фрэнсис.

— Помнится мне, то ли в год скандала с мадам Дюбарри, то ли годом позже, — промолвила тетушка Агата, — ты впервые привел Джорджа к нам домой. Крепенький мальчонка, присылали его в бархате и шелках, вкуса-то у матери его не было; а глядел бычком, увернувшимся от ножа.

— У него вкрадчивый, льстивый голос, — сказал Фрэнсис, — и чертовски убедительная манера складно излагать. Я испытал это на своей шкуре. Уж не считает ли он, что мы заживем полной жизнью лишь по милости его дружбы? Не верится, что его лесть могла тебя убедить.

— Я сама могу составить мнение, — ответила Элизабет. — Хотя не могу не заметить, что не воздержись Джордж от решительных мер с закладной, жизни у нас не было бы совсем никакой.

Фрэнсис задумчиво погрыз ноготь.

— Признаюсь, мне непонятно его терпение. Никак не вяжется. Я ведь теперь партнер Росса. Из-за этого Уил-Грейс переписали на Джеффри Чарльза. Но Джордж бездействует.

— Может, из дружеского расположения, — предположила Элизабет.

Фрэнсис подошел к распахнутому окну и подставил лицо холодному воздуху.

— Я не могу избавиться от мысли, что своей неприкосновенностью обязан тебе.

— Мне? Глупости. Право, Фрэнсис...

— Глупости? Отнюдь. Джордж не один год по тебе вздыхает. Я никогда не считал его достаточно человечным, чтобы позволить нежным чувствам затмить деловые цели, но за неимением лучшего объяснения...

— Надеюсь, ты найдешь лучшее объяснение, — Элизабет поднялась. — Мне надо идти, почитать Джеффри Чарльзу.

Фрэнсис схватил ее за руку, когда жена проходила мимо. Отношения между ними за последние два года наладились, однако так и не стали теплыми.

— Мы оба можем это отрицать, — сказал он, — но на мой взгляд, его приход сегодня объясняется достаточно простой причиной. Независимо от того, считаешь ли ты, что Уорлегган расположен ко мне, или, как я думаю, он расположен к тебе, нет сомнений в его чувствах к Россу. Относясь к нам по-дружески, Джордж может снова встать между нами и Россом, и, несомненно, добьется в этом успеха. Ты хочешь, чтобы у него получилось?

На секунду Элизабет замолкла, а затем ответила:

— Нет.

— Я тоже, — он отпустил ее руку, и Элизабет медленно вышла.

— Вам следует пригласить его на ужин. У нас всего предостаточно, чтобы это устроить. Конечно же, не как при жизни Чарльза. Мне так грустно без твоего отца, мой мальчик. Это единственный человек, который знал, как следует развлекаться знати, — произнесла тетушка Агата.

По пути домой на перекрестке Баргус, где стояла виселица, Джордж встретил Дуайта Эниса, ехавшего со стороны «Принца головорезов». Поприветствовав его, Дуайт собирался уже проехать мимо, но Джордж остановился, лошади сблизились.

— О, доктор Энис, едете в далекие края выполнять свой медицинский долг? Не иначе как в Труро, смею предположить?

— В Труро — редко.

— Однако, бывая там, вы никогда не доезжаете до Уорлегганов.

Обдумывая ответ, Дуайт не без труда успокоил коня и решил быть откровенным.

— Ваша семья всегда относилась ко мне по-дружески, мистер Уорлегган, и я также питаю к вам дружеские чувства, но Полдарки из Нампары — мои близкие друзья. Я живу на краю их земель, работаю среди шахтеров, ужинаю за их столом и пользуюсь их доверием. И мне кажется, что не стоит пытаться получить удовольствие в обоих мирах.

Не поворачивая шеи, Джордж все же позволил себе изучить потертый бархатный сюртук Дуайта с позолоченными пуговицами.

— Эти два мира настолько расколоты, что независимый человек не может перемещаться из одного в другой по собственной воле?

— Полагаю, что да, — сказал Дуайт.

Джордж помрачнел.

— Мужские языки иногда обгоняют женские. Надеюсь, ваши дела процветают?

— Вполне, благодарю.

— На прошлой неделе я посещал Пенвененов и узнал, что теперь вы там постоянный лекарь.

— Здоровье мистера Пенвенена отменное. Я не так часто с ним встречаюсь.

— Однако мне сказали, что вернулась его племянница. Как я понял, вы сделали какую-то сложную операцию на горле и спасли ей жизнь.

— Полагаю, мужские языки опередили женские и в этот раз.

Джорджу не понравилось, что собственные же слова ударили по нему рикошетом. Он начинал испытывать растущую неприязнь к молодому доктору, тот говорил так прямолинейно и почти не пытался скрыть свои симпатии. Джордж не проводил время в обществе людей, которых не волновало его одобрение или неодобрение.

— По моему мнению, – сказал Джордж, – все эти доктора и аптекари не достойны ни капли доверия. От них больше вреда, чем пользы. И вообще, моя семья достаточно состоятельна, чтобы позволить себе ни о чем не переживать, в отличие от многих семей с древними корнями.

Джордж развернулся и поскакал прочь. Его слуга последовал за ним. Дуайт в недоумении глянул им вслед, дернул поводья и отправился своей дорогой. Он прекрасно понимал, что обидел влиятельного человека. Учитывая все тонкости профессии, Дуайт предпочел бы не заводить себе такого врага. Но, к сожалению, времена, когда он мог сам выбирать себе друзей, давно миновали. Поэтому на этот счет Дуайт не особо переживал. Его занимало совсем другое. «Мне сказали, что его племянница вернулась», — невзначай обронил Джордж. Если это на самом деле так, то пришел конец душевному спокойствию Дуайта. Путь его лежал в Сол, мимо сараев с рыбой. Внезапно он услышал грохот за спиной. Обернувшись, Дуайт понял, что это Розина Хоблин растянулась на мостовой.

Бедняжка тащила ведро с водой. Дуайт спрыгнул с лошади, привязал ее к столбу и помог Розине встать. Все попытки доктора выяснить, почему девятнадцатилетнюю девушку отправили за водой, несмотря на хромоту, оказались безуспешны. Сейчас миленькое лицо Розины искажала гримаса боли.

— Это всё колено, сэр. Через минутку пройдет. Иногда бывает, что я не могу его разогнуть. Спасибо, сэр.

В это мгновение из дома выскочила младшая сестра Розины, Парфезия, присела в реверансе перед доктором и, подняв ведро, протянула сестре руку.

— Подожди минутку, — обратилась Розина к сестре. — Нужно чуть-чуть передохнуть, и всё пройдет, — эти слова были адресованы уже Дуайту.

Спустя пару минут ее провели в дом. Дуайт обрадовался, что Джака, отец девушек, отсутствует, поскольку его настроение менялось непредсказуемо.

С непроницаемым лицом Дуайт отмахнулся от заверений Розины и миссис Хоблин, что ничего страшного не случилось, и если она сядет за стол и задерет ногу, то все пройдет, и наклонился, чтобы осмотреть колено, боясь найти бог знает какую стадию разрушения сустава. Но не нашел. Опухоль, разумеется, и легкое покраснение, но на ощупь кожа не была горячей и не лоснилась.

— Говоришь, что эта проблема появилась восемь лет назад?

— Да, сэр, около того.

— И ты всегда испытываешь боль?

— Нет, сэр, только когда нога сильно деревенеет, как сейчас.

— А с бедром у тебя такая же проблема?

— Нет, сэр, с ним все в порядке.

— Из колена никогда ничего не текло?

— Нет, сэр. Только будто бы кто-то поворачивает ключ, и колено немеет, — ответила Розина, опуская юбку.

— Ты когда-нибудь показывала это другому доктору?

Дуайту показалось, что девочки обменялись взглядами у него за спиной.

— Да, сэр. Когда это впервые началось, — ответила Розина, — в 84-м, мистеру Нюэ, а он уж давно помер.

— И что он сказал?

— Ничего не сказал, — торопливо ответила миссис Хоблин, — даже не знал, что это.

Атмосфера в доме настолько очевидно препятствовала расспросам, что Дуайт велел девушке приложить холодный компресс и сказал, что зайдет снова на следующей неделе, когда боль утихнет. Когда он вышел, уже почти наступили сумерки, а ему еще предстоял самый неприятный вызов.

У подножия холма над галькой располагался плоский зеленый треугольник травы и сорняков, с одной стороны его стояли сараи для рыбы, а над ними — коттеджи и лачуги. Чтобы добраться до них, требовалось пересечь узкий горбатый мостик. Дуайт на мгновение задержался, глядя на море.

Поднимался ветер, и дальние скалы едва виднелись в сгущающихся сумерках, но все еще можно было разглядеть мрачные створки узкого входа в залив. В лодке возился старик, перекидывая сеть через борт. Перед постоялым двором чайки дрались за рыбью голову. В окне мерцала свеча.

Дуайту показалось, что сквозь шум волн он расслышал шепоток деревенских жителей.

— Слыхал о Джоне-Джеймсе Эллери, а? Всего-то зуб разболелся, пошел к лекарю за Мингузом, и тот выдрал ему три зуба. Джон-Джеймс с тех пор мучается от жуткой боли и предпочел бы сдохнуть! Если б я заболел, то испужался бы к нему пойти!

Дуайт собрался уходить, и тут из постоялого двора тихо вышел человек. Казалось, он хотел избежать встречи с ним. Но Дуайт остановился, и мужчина тоже остановился. Это был Чарли Кемпторн, которого Дуайт вылечил от шахтерского туберкулеза, теперь Кемпторн домогался Розины Хоблин, хотя и являлся вдовцом сорока с лишним лет с двумя детьми, а ей исполнилось только девятнадцать.

— Поздновато вы вышли из дома, сэр, а? Хочется быть дома у камелька — здорово иметь очаг, у которого можешь посидеть.

— То же самое и собирался сказать и тебе.

Кемпторн усмехнулся и кашлянул.

— Кое-чем лучше заниматься в полутьме, ну вы понимаете. Когда таможенники не видят.

— Если бы я был таможенником, то как раз в полутьме и был бы занят сильнее всего.

— Ха, но им больше нравится сидеть у собственных очагов, как и прочим разумным людям.

В голосе Чарли, когда он проскользнул мимо, послышалась легкая тревога.

Фиби Эллери открыла Дуайту двери и провела его наверх. В комнату Джона-Джеймса Эллери приходилось взбираться по деревянной лестнице из комнаты на первом этаже, где лежали мешки с картошкой, сети, весла и пробковые поплавки. В спальне невозможно было выпрямиться, и в этот вечер горящая лампа на рыбьем жире едва освещала надвигающуюся ночь. Большая часть стекол в окне отсутствовала, и ветер задувал внутрь, теребил занавески и пригоршнями швырял в дом брызги дождя. Огромная черно-белая кошка прошествовала по комнате, которая ни на секунду не оставалась неизменной и создавала свои собственные фиолетовые зловещие тени. Лицо больного было обмотано старым тряпьем.

— Господи! Помилуй меня, Господи, помилуй меня, — бормотал он.

Фиби встала в дверях, неотрывно наблюдая за Дуайтом укоризненным взглядом.

— Ему скоро полегчает, — сказала она, — боль длится около часа и потом на время уходит.

Дуайт мало что мог поделать, но остался на полчаса, дал больному настойку опия и слушал шум волн, к тому времени как он собрался уходить, приступ закончился.

Это была непростая ночь, и Дуайт провел ее беспокойно, переживая по поводу собственной неудачи и бессмысленности своей профессии.

Глава третья

Вечером двадцать четвертого мая Росс и Демельза прибыли к Тревонансам почти последними, поскольку им пришлось одалживать лошадь у Фрэнсиса, у него оставалось еще целых три. Когда они поднимались наверх, в большой гостиной уже разговаривала и смеялась компания человек в двадцать. Демельзе потребовалось целых полчаса, чтобы переодеться, и Росс, которому почти ничего не требовалось, читал свежий выпуск «Шерборн меркьюри», любезно оставленный в спальне.

Франция воевала с Австрией. Всего три недели назад революционный котел наконец вскипел. В газете говорилось, что господин Робеспьер возражал против объявления войны и покинул пост общественного обвинителя, но остальные склонялись к войне, и огромная армия уже вторглась в Бельгию. Столкновение с австрийскими войсками ожидали со дня на день. А какова же наша собственная позиция? Мистеру Питту хорошо предсказывать пятнадцать лет мира, как он делал это в марте, предсказания ничего не стоят, но когда они сопровождаются дальнейшими сокращениями нашей и без того крошечной армии и превращением флота в скелет, наша безопасность и само существование под угрозой.

Росс так зачитался, что не услышал Демельзу с первого раза, и ей пришлось повторить, пока муж не поднял взгляд.

Когда он встал, то понял, что очарование и красота жены не померкли за три года испытаний и почти что бедности. Временами они скрывались под будничной маской рутинных дел, но тем поразительнее было их возвращение. В такие мгновения Росс понимал, что именно так привлекает в Демельзе многих мужчин.

Росс подошел к двери и, открыв ее жене, сказал:

— Выход в свет все ещё внушает тебе страх, как в былые времена? Никогда не понимаю, волнуешься ты или нет.

— В первые десять минут у меня дрожат коленки. Но, к счастью, эта часть тела хорошо спрятана.

— Я знаю, что тебя излечит, — засмеялся Росс.

— И что же?

— Портвейн.

— Да, частенько помогает, согласна. Но есть и другие способы.

— Например?

— Осознание, что другие в меня верят, — она в сомнении пожала обнаженными плечами.

— Другие включают меня?

— Главным образом тебя.

Росс медленно наклонился и поцеловал её в ложбинку между шеей и плечом.

— Могу я сейчас предложить тебе эту уверенность?

— Благодарю, Росс

Он поцеловал ее снова, а Демельза подняла руку и пригладила волосы у него на виске.

— У тебя еще остались ко мне чувства?

Росс ошеломленно посмотрел на жену, заглянув ей в глаза.

— Боже, тебе следует это знать!

— Да, Росс, но чувства чувствам рознь. И я спрашиваю о тех, а не о других.

— Собираешься втянуть меня в философский спор, когда толпа щеголей внизу жаждет с тобой пофлиртовать?

— Никакие они не щеголи. И не думаю, что это... как-ты-там-его-назвал спор.

Она положила руку на дверь.

— Демельза, — окликнул ее Росс.

— Да!

— Если чувства и изменились, то не думаю, что их стоит помещать в разные отсеки, потому что одна часть неотделима от другой. Ты должна знать, что я тебя люблю. Какие еще тебе требуются заверения?

Она криво, но тепло улыбнулась.

— Лишь те, которые я могу услышать.

— Ну значит, ты их услышала. Это имеет такое значение?

— Да, это имеет такое значение!

— Что ж, буду повторять по средам и субботам.

— Лучше по воскресеньям, по воскресеньям всё звучит правдивей.

И они в довольно радостном настроении спустились вниз, обнаружив, что там уже собрались все соседи: молодые Тренеглосы, Бодруганы, доктор Чоук с женой и конечно же Пенвенены.

И Джордж Уорлегган.

Было непростительной ошибкой со стороны Тревонанса пригласить на один званый вечер Джорджа и Росса. Но раз встречи не миновать, следовало её пережить. Прошлогоднюю драку Джорджа с Россом злые языки раздули едва ли не до убийственных размеров. Сегодняшнее присутствие обоих придавало вечеру особую пикантность в глазах тех, кто выказывал живой интерес к последствиям их ссоры.

Но Джордж держался скромно и старался избегать Полдарков. Что ни говори, но упав с лестницы, он проникся уважением к силе своего оппонента. За обедом Росса усадили неподалеку от главы стола. По правую сторону от него сидела Констанс, леди Бодруган, по левую — Элизабет, а напротив оказалась Кэролайн Пенвенен.

Он так много слышал о Кэролайн, что было бы странным, если бы она соответствовала его представлениям. Росс счел ее не такой красивой, как Элизабет, и не такой очаровательной, как Демельза, но ее ясноглазая и остроумная энергия немедленно привлекала внимание любого мужчины. Изумруды вокруг молочно-белой шеи чудесно ей шли, они внезапно, как и хозяйка, менялись в зависимости от освещения, то были прохладными и бездонными, то яркими и сияющими. Росс без труда понял чувства Анвина Тревонанса — тот всегда был восприимчив к чужому влиянию. Все гадали об их отношениях, поскольку сегодня оба выглядели напряженными. Кэролайн обращалась с Анвином с ледяной вежливостью, и все воображали, как это переменится после свадьбы. Гордый львиный профиль Анвина и выступающая нижняя губа о многом говорят.

Едва гости уселись за стол, как сэр Джон спросил:

— Вы знакомы с мисс Пенвенен, Росс? Кэролайн, капитан Полдарк.

Росс изучал её широко распахнутые серо-зеленые глаза.

Мисс Пенвенен склонила голову в знак приветствия.

— Сегодня мы встретились впервые, Джон. Однако мне доводилось видеть капитана Полдарка при иных обстоятельствах.

— Когда же? — спросил Росс.

— О, вы не могли меня заметить. Я присутствовала на суде в Бодмине, когда вам предъявили обвинения в разграблении двух кораблей. Я сидела среди зрителей.

— Прекрасно помню, — ответил Росс. — Однако зрители наводят на мысль о представлении. Боюсь, то представление не удалось.

— Мне встречались и похуже. Видите ли, во время представления зритель знает, что добродетель восторжествует, но в жизни из-за беззакония и страхов за исход всё висит на волоске.

— Мне кажется, вы присутствовали не на том слушании, мисс Пенвенен. Добродетели в моем деле были нещадные крохи, и никакого торжества в моем оправдании. Если что и восторжествовало, так это упорство присяжных в своих заблуждениях. Стало быть, вы сочувствовали судье.

Глаза Кэролайн блеснули.

— Уверяю вас, сочувствовала. Видели бы вы, как опечалилось его лицо, когда ему не удалось вас наказать.

Во время первой половины обеда Росс беседовал с Элизабет. Она испытывала не меньше удовольствия, это стало очевидным и Демельзе, которая сидела на другом конце стола, оказавшись между сэром Хью Бодруганом, как обычно пытавшимся завладеть ее вниманием, и капитаном МакНилом из Шотландского полка гвардейских драгун. МакНил уже бывал здесь ранее, несколько лет назад, вместе с отрядом драгун, чтобы присмотреть за шахтерскими волнениями и положить конец контрабанде.

Что бы ни думали остальные относительно своих мест за столом, Малькольм МакНил не жаловался. Он лишь желал лишить сэра Хью монополии. Снова и снова он пытался привлечь внимание миссис Полдарк, но снова и снова волосатый баронет опять им завладевал. Первая настоящая возможность настала, когда сэру Хью пришлось нарезать мясо для миссис Френшэм, сестры сэра Джона, и МакНил тут же спросил Демельзу, не может ли он сделать то же самое для нее.

— Благодарю, но нет, — ответила Демельза. — Я удивлена видеть вас здесь, капитан МакНил. Я уж было решила, что вы вернулись в Шотландию, к кланам.

— О, я уже там был, — заверил он ее, восторженно подкрутив ус. — И еще за морем. И в Лондоне, и в Виндзоре. Но я привязался к этой части страны и некоторым ее обитателям, и когда выдается случай, приезжаю их навестить.

— С драгунами?

— Нет, на этот раз без драгун.

— Ни одного?

— Вынужден вас расстроить, но только я один, миссис Полдарк. Я переболел лихорадкой, и встретив сэра Джона в Лондоне, получил приглашение провести здесь отпуск по болезни.

Демельза приветливо на него взглянула.

— Вы не похожи на больного, капитан МакНил.

— Уже нет, мэм. Позвольте вам налить. Вы канарским угощались?

— Я знаю лишь три напитка, и этот в них не входит.

— Тогда пусть будет канарское. И я также с удовольствием, как и с пользой для здоровья, наслаждаюсь вашим прекрасным побережьем.

— А не контрабандистов ловите?

— Нет-нет, миссис Полдарк, не в этот раз. А они еще есть? Мне казалось, что в свой прошлый визит я всех переловил.

— Так и есть. Мы были так подавлены, когда вы уехали.

Шотландец взглянул на нее с огоньком в глазах.

— Эту фразу можно понять двояко.

Демельза посмотрела на другую сторону стола и увидела, как Росс улыбнулся Элизабет.

— Не думаю, капитан МакНил, что вы считаете меня контрабандисткой.

МакНил хохотнул, весьма сдержанно по собственным меркам, но достаточно для того, чтобы все остальные присутствующие за столом на пару секунд замолчали.

Миссис Френшэм с улыбкой заявила:

— Если эту шутку можно повторить, то вам стоит поделиться ею с остальными.

— О, с моей стороны это была вовсе не шутка, мэм. Капитан МакНил заверял, что на сей раз он приехал не для того, чтобы ловить контрабандистов, а я сказала ему, что больше в этих краях он никого не поймает, — сказала Демельза.

— Будь я проклят, если это не острота, — прогрохотал сэр Хью.

— Капитан МакНил выздоравливает после болезни, — сообщила миссис Френшэм. — Цель его пребывания здесь, как он меня уверил, совершенно невинна, иначе нам пришлось бы приставить к нему охрану и запереть в его комнате!

— Я искренне полагаю, мэм, что вам следует так и поступить, — отозвалась Демельза, а сэр Хью и капитан снова рассмеялись.

На другом конце стола сэр Джон Тревонанс по не очень понятной причине отпустил уничижительное замечание по поводу молодого Дуайта Эниса. В то утро скончался Эллери, и сэр Джон считал, что скандальное происшествие привлечет внимание общества. Эллери был крепким и здоровым мужчиной шестидесяти лет, а Энис вставил ему в глотку зонд, и рана так и не зажила. Его старый приятель доктор Чоук это подтверждает... Невежество и пренебрежение. Но сэр Джон понял, что ошибся, потому что за доктора Эниса не только тут же вступилась Кэролайн, но и нашла союзника в лице Росса Полдарка, и баронет, к своему неудовольствию, а еще более — к неудовольствию Анвина, оказался меж двух огней. При первом знакомстве Росс счел Кэролайн дерзкой, но теперь они выступили в унисон, и к концу спора Кэролайн посмотрела на него с одобрением.

— Она прелестна, не правда ли? — вполголоса сказала Россу Элизабет.

— Производит впечатление. Красота — это дело вкуса.

— Как думаешь, это правда, что то, чем не восхищается взор, и по сердцу не придется?

— О, несомненно. Попробуй найти доказательство противоположного. По крайней мере, со мной это так. И ты об этом знаешь.

— Я так мало о тебе знаю, Росс. Сколько раз мы встречались за пять лет? Может, с десяток?

Росс замолчал.

— Я думал не о последних пяти годах. Но, может, ты и права. Склонен с тобой согласиться, я тоже мало о тебе знаю. И ты так изменилась... я имею в виду — внутренне...

— Правда? Расскажи, в чем же заметнее всего проявляется это ухудшение.

— Ты ведь хочешь, чтобы я тебя утешил, не так ли? Так и будет. Просто это другая Элизабет, вот и всё. Вовсе не хуже, наоборот. Но временами она удивляет. Теперь я понимаю, как ты была молода, когда пообещала выйти за меня замуж.

Элизабет убрала руку от бокала, но задержала пальцы на ножке.

— Но достаточно взрослой, чтобы понимать, чего хочу.

Иногда Росса удивляла ее манера говорить. Ее тон вдруг стал самоуничижительным. И это тут же увело их разговор в сторону от вежливой беседы с легким намеком на флирт.

Росс посмотрел на нее, пытаясь взвесить свои слова, чтобы дать ей возможность вернуться к обычной болтовне:

— Что ж, мы оба согласны, что ты была юной. А потом ты решила, что я погиб.

Элизабет взглянула через стол, на беседующего с Рут Тренеглос Фрэнсиса. Возможно, нахлынувшие чувства тоже застали ее врасплох. Или она решила, что слишком часто их избегает. Совершенно спокойным и юным голосом она произнесла:

— Я никогда до конца не верила, что ты мертв. Просто мне казалось, что Фрэнсиса я люблю больше.

— Тебе казалось, что ты его любишь?

Она кивнула.

— А потом я обнаружила, что ошиблась.

— Когда?

— Довольно скоро.

Его логический склад ума отказался принимать всё значение этого неожиданного разговора, но где-то внутри заколотилось сердце, словно понимание пришло по другому каналу. Двадцать с лишним человек за столом, его собственная жена, беседующая с офицером-кавалеристом с большими усами, сэр Хью по другую ее руку, ожидающий возможности вмешаться, Джордж Уорлегган, по большей части молчаливый и напряженный, но постоянно переводящий взгляд со своей тарелки или партнеров по беседе на волосы Элизабет, ее губы или руки. Невероятно, что Элизабет выбрала именно это время для подобного признания, и это через девять лет! Настолько невероятно, что звучит правдиво.

— Проклятые дворняжки, что шляются вокруг, — пылко заявила леди Бодруган, — постоянно спариваются, до чего же трудно держать чистую породу. Вам повезло гораздо больше Джон, раз имеете дело только с коровами. Так что у вас за пес, мисс?

— Мопс, — ответила Кэролайн. — С чудесной кудрявой шерсткой и золотистой мордой размером не больше этой тарелки. Анвин относится к нему с чрезвычайным уважением и любовью, не так ли, дорогой?

— С уважением, несомненно, — сказал Анвин, — потому что его зубы дьявольски остры.

— Ты пытаешься надо мной подшутить? — спросил Росс у Элизабет.

Она улыбнулась неожиданно беззащитно.

— О, разумеется, это шутка. Но подшучиваю я только надо собой, Росс. Разве ты не понимаешь? Мне было интересно, догадаешься ли ты.

— Догадаюсь...

— Что ж, если ты не догадался, с твоей стороны было бы любезнее остановить это откровенное признание на полпути. Разве так уж удивительно, что женщина, однажды изменившая решение, может изменить его еще раз? Что ж, видимо, да, потому что для меня это всегда было унизительным потрясением.

После довольно длинной паузы Росс сказал:

— В ту Пасху, когда я пришел к тебе после твоего замужества, ты достаточно ясно дала понять, что любишь только Фрэнсиса и не думаешь ни о ком другом.

— А что еще я могла тебе сказать? Всего через несколько месяцев после замужества и с Джеффри Чарльзом в моем чреве?

У Росса забрали тарелку и поставили на ее место новую. Каким бы ни был повод для приема, сэр Джон не поскупился на запасы из погреба, и разговоры за столом стали громче. Но Росс боролся с собой, чтобы не отодвинуть стул и уйти. И Элизабет выбрала именно это время... Разве что только присутствие посторонних придало ей мужества так откровенно рассказать о том, что она давно собиралась. И хотя несколько минут назад он не понимал значения ее слов, теперь Росс видел, что они имеют смысл. Каждая прошедшая секунда неумолимо вплетала эти слова в узор прошедших девяти лет.

— А Фрэнсис? Он знает?

— Я уже и так слишком много сказала, Росс. Ох уж мой язык. Внезапный порыв. Лучше о нем позабыть. А если и не забыть, то оставить без внимания. О чем мы говорили до этого?

Через три человека за столом сидел Фрэнсис со слегка пренебрежительным выражением лица, на котором живые черты юности постепенно уступали место преждевременному увяданию. Словно что-то подозревая, он взглянул на Росса, поднял бровь и подмигнул.

Фрэнсис знал. Теперь Росс это понял. Фрэнсис знал уже так давно, что первый приступ разочарования и крушения иллюзий уже прошел. Он давно растерял ревность, а может, вместе с ней и любовь, больше кузен не ощущал никакой неловкости, видя Росса и Элизабет вместе. Стычки прошлых лет, загадочное поведение — всё имело объяснение. А теперь его это не трогает, всё прошло, стало частью давно минувшей эпохи, пришли новые времена терпимости и добродушия.

Возможно, думал Росс, именно потому Элизабет и осмелилась ему рассказать, потому что ее чувства давно остыли, и она считает, что и у Росса тоже, Элизабет просто предложила объяснение и извинение за прошлое, этим признанием она хотела показать, что никакой опасности для них всех более не существует.

Элизабет повернулась, чтобы ответить на какие-то вопросы сидящего по другую руку мужчины, и Росс увидел ее лицо лишь через пару секунд. И даже тогда он не встретился с ней взглядом, но всё равно понял по выражению ее лица (или, на самом деле, уже давным-давно об этом догадался) — дело даже не в том, что она считала или не считала его погибшим.

После того как дамы удалились, мужчины провели полчаса за портвейном, а потом вновь соединились с дамами за чаем и кофе.

Росс встретился с Кэролайн Пенвенен. Он шел по малой гостиной, когда услышал сердитые слова и узнал голос Анвина Тревонанса. Пройдя еще немного, Росс услышал, как резко хлопнула дверь, и быстрые шаги в сторону главной гостиной. Он попятился, чтобы пропустить вперед Кэролайн. Она улыбнулась и выглядела запыхавшейся, а глаза еще сверкали от пережитых чувств.

Росс уже собрался двинуться дальше, как она спросила:

— Могу я отвлечь вас на минутку?

— На сколько вам понадобится.

Девушка стояла рядом, с прищуром рассматривая гостей. Теперь Росс понял, какая она высокая и насколько грациозная.

— Я благодарна, что вы сохраняете верность друзьям, капитан Полдарк.

— Верность? Надеюсь. Но вы же не...

— Я про доктора Эниса. Должна признаться, когда я встретилась с ним впервые, он горячо вас защищал.

— Когда это было?

— До суда над вами, разумеется. Он так пылко выступил в вашу защиту.

Обычно люди избегали упоминать при Россе о суде. Выражение его лица не поощряло такие вольности. Но эта девушка, казалось, не испытывала никаких сомнений. Она произнесла эти слова либо от полного отсутствия проницательности и понимания, либо исходя из собственных понятий о честности, в которых не существовало табу. Раз уж она решила вести себя дружелюбно, то Росс сделал ей скидку.

— Должен ли я понимать, что вы дали ему повод выступить в мою защиту?

— О, разумеется. Потому что если вы хотите узнать подлинные чувства человека, всегда стоит его спровоцировать.

— Именно к этой тактике вы сейчас и прибегаете, мисс Пенвенен?

Она мило улыбнулась.

— Было бы слишком самонадеянно с моей стороны вообразить, что у меня получится.

— Вы останетесь на лето у дяди?

— Возможно. В октябре мне исполнится двадцать один, и тогда я стану сама себе хозяйкой. Такое досадно долгое ожидание.

— Может, к тому времени вы уже выйдете замуж.

— Не означает ли это просто замену одного владельца другим?

— Так я и думал, что вы смотрите на мужа именно в этом свете.

— Поскольку у меня никогда не было мужа, трудно судить. Но повидав многих вокруг себя, я бы не стала называть такое описание нелестным.

— Вашему дяде оно уж точно не льстит.

— Почему же, — засмеялась Кэролайн. — Он меня содержит. Разве это не значит, что он мой владелец? Там нет решеток на окнах, разве что невидимые решетки условностей и неодобрения. Но думаю, свобода мне понравится.

Пока они разговаривали, мимо с грозным лицом прошел Анвин, а Кэролайн продолжила беседовать с Россом даже в присутствии жениха. Добродушно осознавая, что его используют, Росс подумал, что его надеждам на их скорый брак, вероятно не суждено сбыться.

Подозрения укрепились, когда Анвин исчез и в тот вечер больше не показывался. До полуночи играли в карты, но размолвку между юной парой подчеркивала кислая мина Рэя Пенвенена, и это испортило остаток вечера.

Лишь когда партия подходила к концу, Джордж Уорлегган временно оказался наедине с Фрэнсисом и тут же воспользовался возможностью поговорить с ним.

— Добрый вечер. Могу сказать, что рад снова тебя видеть, столько времени прошло.

Фрэнсис уставился на него.

— Прости, но не могу сказать то же самое, Джордж.

— Если это правда, то мне жаль. Так не должно быть.

— В этом разница между нами. Я сделал свой выбор давным-давно. Предпочитаю жить с чистыми руками.

Лицо Джорджа помрачнело.

— Это просто бессмысленный плевок... Я не вижу никаких причин для твоего кузена...

— Что ж, в таком случае, если причина в этом, то и от меня не ожидай.

Если Джордж и имел серьезные надежды на возобновление отношений, то теперь они исчезли. Джордж отвернулся и столкнулся лицом к лицу с Россом.

На мгновение настала тишина. Кое-кто смотрел в их сторону в ожидании неминуемой стычки. Гости приблизились, чтобы уловить слова, из которых разгорится искра.

Росс посмотрел на Джорджа сверху вниз.

— Добрый вечер, Джордж.

Грозное лицо Джорджа слегка скривилось.

— Что ж, Росс, я предвкушал нашу встречу в этом доме.

— Нам стоит как-нибудь поужинать вместе.

— Жду с нетерпением. Надеюсь, твоя шахта процветает?

— Будет.

— Хотелось бы мне иметь твою уверенность.

— Неужели ты завидуешь даже этому? — спросил Росс.

Джордж вспыхнул и открыл рот, чтобы ответить, но Росс уже ушел. Но теперь эти слова растопили многолетнюю сдержанность. Теперь впервые Росс поступал так, как того желал Джордж. Сдержанность — это добродетель. Стоит лишь выдержать паузу и насладиться триумфом.

Когда Росс и Демельза ехали домой в сопровождении Фрэнсиса и Элизабет на первом участке пути, встала ущербная луна, залив пейзаж блеском, высветив росу на полях и паутину в живых изгородях. Все четверо почти не разговаривали. Элизабет сосредоточилась на сказанном и тревожилась об эффекте своих слов, потому что невозможно предугадать поведение Росса. Фрэнсис засыпал. А Росс погрузился в думы о прошлом и размышления о будущем и видел не пейзаж, а лишь Элизабет, причину всего произошедшего, едущую впереди.

Демельза со своим прирожденным, почти животным чутьем, поняла, что в жизнь Росса вошло нечто новое. Она чувствовала, что причиной тому может быть Элизабет, но не могла и вообразить, что это новое возникло из старой привязанности. «Буду вас ждать, мэм», — сказал капитан МакНил с восхищением во взгляде. Из всех мужчин, с которыми она знакома, Малкольм МакНил был единственным, кто мог состязаться с Россом. «На днях я устрою прием, дорогая», — сказал сэр Хью Бодруган, сжав ее ладонь пальцами.

Как раз перед тем, как они собирались расстаться, Фрэнсис спросил:

— Правда ли, что контрабандисты вернулись из успешного плавания?

— Да, — ответил Росс. — Так я слышал.

— Веркоу со своей шайкой будет не в духе.

— Не сомневаюсь.

— Ходят слухи... Забыл, где я об этом слышал, но люди перешептываются, что ты имеешь отношение к этому делу.

Настала тишина. Демельза чуть натянула поводья, и лошадь дернула головой с недовольным перезвоном.

— Где ты это слышал? — поинтересовался Росс.

— А какая разница? Это было довольно давно. Думаю, это связано с тем мартовским плаванием.

— Разве было когда-нибудь время, чтобы о нас не болтали всякие глупости, Фрэнсис?

Опять повисла тишина.

— Что ж, я рад, что это неправда.

— Рад? Не знал, что ты так беспокоишься о таможенниках.

— Вовсе нет, Росс. Но нынче я беспокоюсь о тебе. И мне не нравится, что поблизости болтается этот доносчик, лазутчик и болтун. Всем известно о его существовании, но никто его не знает. Если его личность раскроется, то его ждет печальный конец. Но пока он вдвойне опасен. Разумеется, на месте мистера Тренкрома, который серьезно вложился в это дело и с куттером внушительных размеров, я бы продолжил, положившись на милость Господа. Ничего не поделаешь. Но на месте обычного сельского сквайра, желающего подзаработать лишний пенни, или шахтера, или кузнеца, ищущего дополнительный приработок, в последнее время я бы держался подальше от этого дела.

Для Фрэнсиса это была длинная речь, и пока он ее произносил, они как раз подъехали к развилке. Четверо всадников остановились.

— Полагаю, в следующий раз, когда речь зайдет об этом предмете, ты промолчишь об этой истории, — сказал Росс.

— О, разумеется. Конечно. Что ж, доброй ночи вам обоим.

— Разумеется, в этом деле все участвуют по-разному. Не обязательно плавать на лодке или перевозить товары.

— Любое участие может быть опасным, если поблизости крутится доносчик.

— Если бы я был обычным сельским сквайром, желающим подзаработать лишний пенни, то мог бы с тобой согласиться. Но в некоторых обстоятельствах награда перевешивает риск.

— Думаю, лучше мне больше ничего не знать. Я лишь хотел по-дружески предупредить, а не допытываться о твоих секретах.

— Похоже, ты уже знаешь секрет. Будет неплохо, если узнаешь и подробности. Некоторое время назад ко мне приехал мистер Тренкром, у него возникли затруднения, поскольку из-за доносчика он не мог выгружать товар в обычных местах. Он спросил, нельзя ли использовать бухту Нампары. В то время Уорлегганы всеми силами стремились наложить лапы на мою шахту Уил-Лежер. Я согласился на предложение Тренкрома, и он пользуется моей бухтой, но лишь пару раз в году, и за каждую выгрузку платит двести фунтов.

Фрэнсис присвистнул.

— Приличная сумма. Любого введет в искушение. Если бы не эта опасность, я бы и сам рискнул.

— Если бы не эта опасность, мне бы никто такого не предложил.

— Да... Да, понимаю. Но эти деньги... они для того, чтобы вести работы на Уил-Грейс дольше, чем мы планировали? Если так...

— У меня долги, — коротко ответил Росс. — И один со слишком высокими процентами. С деньгами от Тренкрома я смогу выжить. Без них наша шахта никогда бы не заработала.

— Тебе следовало мне сказать.

— Что именно?

— Про эти долги. Деньги, которые я вложил в Уил-Грейс, можно было бы разместить удачней.

— Если с Уил-Грейс ничего не выйдет, может, стоит вложить их в другое предприятие. Всё равно их недостаточно, чтобы выплатить долг.

Фрэнсис посмотрел на кузена, наполовину освещенного лунным светом. Ему хотелось бы прояснить этот вопрос, но в нем таилось слишком много ловушек. Их нынешняя дружба, нынешнее партнерство, значило для него слишком многое, чтобы рисковать, задавая необдуманный вопрос.

Когда Росс и Демельза поскакали дальше вдвоем, Демельза спросила:

— Интересно, кто ему рассказал?

— Про контрабанду? Этого не могло не случиться, когда в курсе двадцать или тридцать человек. — Словно бы прочитав ее мысли, Росс добавил: — О, я знаю, о чем ты постоянно твердишь. Но я почти ничем не рискую. Пока никто не знает даты разгрузки, всё в порядке. Таможенники не бродят каждую ночь по берегу.

— Да лучше уж я буду ходить босиком.

— Вряд ли ты так рискуешь.

— Но есть риск еще похуже.

— Не думаю.

— Не шути с этим, Росс. Тут нет ничего смешного. У тебя и так в последние годы было слишком много неприятностей.

Теперь они уже въехали в собственную долину. По другую сторону пыхтел насос Уил-Грейс, выкачивая воду с глубины.

Чтобы немного отвлечь жену, Росс спросил:

— Тебе понравился вечер? Соответствовал ожиданиям?

— Да, оказался весьма приятным. Только мы с тобой разделились с самого начала, а под конец стали почти незнакомцами.

— Таковы правила современного общества. Но я заметил, что капитан МакНил весьма неплохо за тобой присматривал.

— Да, в самом деле. Он так вежлив, весьма любезный человек, Росс, и собирается заехать к нам на следующей неделе.

— Хм. Дело привычное. Тебе стоит только поманить пальчиком, и они все сбегутся.

— Ты ужасно и скверно преувеличиваешь, Росс. Временами я думала, что засну. А что Кэролайн Пенвенен?

— Кэролайн?

— Да, ты уделял ей много внимания. Что ты о ней думаешь? Она зажала тебя в уголке и не позволила уйти, разве не так?

Росс с минуту поразмышлял.

— Она не загнала бы меня в угол против моего желания, но я определенно считаю, что Дуайту в жены мисс Пенвенен не годится — станет вытирать об него ноги.

Глава четвертая

Смерть Эллери многое изменила для Дуайта. Доктор может применять свои умения в бедном и необразованном обществе только на основе доверия. Без этого ничего не применишь. За две недели больше половины пациентов Дуайта перестали появляться у его порога или находили благовидные предлоги, когда он приходил к ним.

Он и раньше нечасто посещал Сент-Агнесс, но там жили несколько преданных пациентов, и среди них один платежеспособный: миссис Веркоу, жена таможенника, их младший сын зимой заболел. На следующий день после приема, на который его не пригласили, Дуайт нанес им визит в то самое время, когда Веркоу прощался у входной двери своего белоснежного коттеджа с белокурым мужчиной с роскошными кавалерийскими усами. Хоть незнакомец явно был джентльменом, но прибыл не верхом и зашагал по полям в сторону утеса.

Клара Веркоу поприветствовала Дуайта, когда тот вошел. Хуберту нездоровится, сказала она, после последней порции микстуры его стошнило, и больше она давать не стала. Хуберт выглядел бледным как полотно и изможденным, его подвинули к падающим через открытую дверь солнечным лучам, и Дуайт окинул его профессиональным взглядом, сделав вид, что восхищается его книжкой. Книжка была из новых — дешевая, отпечатанная в Плимуте на жесткой бумаге, с картинками и в хлипкой обложке с деревянным корешком, под названием «История милашки Примроуз». На первой картинке был изображен ангел, и Хуберт раскрасил крылья красным.

Дуайт гадал, может, это еще одно эхо происшествия с Эллери, и его микстуру винят в желудочном расстройстве.

Он сказал, что заменит лекарство, и плеснул его в чашку, чтобы попробовать.

Пока он находился в коттедже, Джим Веркоу вернулся за подзорной трубой, и Дуайт проследил взглядом, куда направили прибор — в сторону паруса на горизонте.

Нельзя не восхищаться человеком, продолжающим выполнять свое дело, несмотря на предлагаемые взятки, угрозы время от времени и общественное порицание выбранного им пути. На бородатом лице Веркоу читались отголоски неприязни, с которой ему так часто приходилось сталкиваться. Дуайту он нравился бы больше, если бы на его лице читалось мрачное удовлетворение, которое некоторые люди находят в том, как остальные осуждают исполненный им долг.

— Нынче утром небо ясное, — отметил Дуайт, когда таможенник опустил подзорную трубу.

— Чистое, как скальпель хирурга. До ночи дождя не будет.

— Мы всю неделю высматриваем судно контрабандистов, — сказала миссис Веркоу, кивнув. — Джим давно уже о нем расспрашивает.

— Скоро по всей деревне начнут трепать, — раздраженно заметил Веркоу. — У женщин языки без костей, в особенности в делах, что их не касаются.

— Ох, доктор Энис ведь ничего не скажет, правда, сэр?

— Как и если бы увидел человека с бочонком бренди.

Веркоу на мгновение уставился на него с обидой в глазах.

— Человек, желающий быть доктором, не может быть беспристрастным.

Трудно выполнять свою работу как надо, когда все дворянство против тебя, доктор, когда на всем побережье для честного корабля едва ли найдется местечко для безопасного пристанища. Они просто не решаются приблизиться сюда при плохой погоде. Даже в Падстоу небезопасно, если разразится шторм. Но наблюдать за всем этим из залива Маунтс невозможно!

— Мне думается, это мешает обеим сторонам. Волны, что удерживают в гавани ваш таможенный куттер, удерживают и любителей выгрузить груз без пошлин.

— Все не так просто, как кажется. Контрабандисты склонны идти на больший риск и знают каждый камень и водоворот как свои пять пальцев. Что мне нужно, так это больше людей на берегу. Я будто все время пытаюсь подниматься в гору, а хуже всего, думаю, осознание того, что даже если наконец-то поймаю негодяя, он предстанет перед местными судьями, а те его оправдают и отпустят.

— Я знаю, это трудная работа, но не могу сказать, что всё дворянство против вас, или даже простые люди, как я понимаю, у вас есть информаторы, и они должны быть на вес золота.

Лицо Веркоу налилось кровью от злости.

— Вот до чего доходит, доктор, когда оказываешься в затруднении. Честные люди не помогают, вот и приходится использовать крыс.

Пару минут спустя Дуайт въехал на главную улицу деревни и спешился у маленькой лавки, где ему готовили лекарства. Войдя, доктор остановился в ожидании среди разноцветных склянок, пучков крашеной соломы для дамских шляпок и жестянок со смесями чая, пока Ирби, аптекарь, не появился из подвала, где он смешивал лекарства. Ирби был маленьким толстяком с носом картошкой и очками в металлической оправе с линзами такого же размера, как и жадные глаза, прячущиеся за ними.

Для начала Дуайт вежливо попросил аптекаря принести его заказ, проверил микстуру и отметил, что на дне бутылочки есть осадок. Мистер Ирби, как всегда услужливый и вежливый, пораженно заметил, что, конечно же, осадок может быть: лекарства, которые Дуайт попросил смешать, могли не взаимодействовать друг с другом, и вероятно образование осадка.

Дуайт почтительно поправил его. Если медикаменты без примесей, это невозможно и т. д. и т. д. И тогда беседа, до этого все ещё вежливая, начала и сама по себе приобретать осадок.

Дуайт сказал, что желает проверить состав микстур. Мистер Ирби покосился по сторонам из-под очков и отметил, что за двадцать лет его практики в Сент-Агнесс ни один лекарь не подвергал сомнению его компетенцию, поэтому вопрос о поддельных лекарствах унизителен.

Мистер Ирби сказал, что никогда не покупал дешевые препараты и не собирается сейчас выслушивать обвинения. Дуайт ответил, что ему жаль, но он настаивает и имеет законное право как врач прийти и проверить медикаменты любого аптекаря, именно это он и собирается сделать.

Следуя за мистером Ирби, Дуайт спустился в подвал, разглядывая в тусклом свете глауберовы соли, дуврские порошки, гуммигут, рвотный орех, болеутоляющие и глистогонные средства.

Услышав раздраженное бормотание мистера Ирби, из глубин подвала перед ними появилась миссис Ирби, однако Дуайт вежливо обошел ее и продолжил осмотр. Доктор обнаружил то, что и подозревал: дешевые заменители с этикетками более дорогих лекарств, а дважды в порошки что-то подмешали, вроде костного порошка или мела. Все это Дуайт смахнул в деревянную бадью.

Когда ёмкость наполнилась, доктор вышел с ней из магазина, преследуемый гневно требующим возмещения и правосудия аптекарем. Выходя, Дуайт увидел в лавке высокую даму, но в темноте не разглядел её хорошенько. Дуайт нес ведро задними дворами, пока не нашёл открытую выгребную яму и не вывалил туда содержимое. Вернувшись, доктор понял, что эта дама — Кэролайн Пенвенен.

Пять минут спустя Дуайт покинул лавку, пытаясь отряхнуть от пыли брюки и ботинки. Мистер Ирби, рассыпая проклятья, семенил за ним до двери, пока внезапно не исчез — его оттащила жена, властная и одновременно проницательная женщина, не желающая, чтобы соседи узнали больше, чем следует.

Дуайт взглянул на первоклассного гнедого, которого держал верховой конюх, не задержавшись, прошел до своей лошади, и тут из лавки вышла Кэролайн.

Доктор снял шляпу и ощутил на лице дуновение ветра.

— Доктор Энис, я прямо оживаю! — произнесла она, — Как освежает. И у вас такое выражение лица, будто трубы возвестили о приходе конца света. Я чуть не приняла вас за видение Судного дня.

Этой встречи он ждал и одновременно боялся. Теперь, когда это случилось, он испытал ожидаемое потрясение, все старые чувства ожили, и даже несмотря на злость, Дуайт их осознал. Её блестящие волосы развевались по ветру и бросали вызов, как и изгиб решительного женственного рта, и искорки смеха в глазах.

— Иногда, мэм, когда мы не можем дождаться конца света, мимоходом приходится устраивать небольшой Судный день.

Кэролайн запрыгнула на лошадь, и животное зацокало по мостовой.

— И кого же покарают следующим? Могу я тоже поприсутствовать при этом веселье?

— Вы можете составить мне компанию, но веселья не обещаю. Сейчас я еду домой.

— Вы недооцениваете себя, доктор Энис, — покачала головой девушка, — ваше общество всегда меня веселит.

— Благодарю, — Энис поклонился, — но в этом вопросе мы расходимся. Доброго дня.

И тронулся в путь, кипя от гнева.

Кэролайн посчитает его дураком, и, несомненно, будет права. Жизнь казалась бессмысленной, и её присутствие еще сильнее подчеркивало это. Как только Дуайт покинул Санкт-Агнесс, он услышал топот копыт в переулке, Кэролайн догнала его и поехала рядом, её конюх остался позади.

— Мы не виделись несколько месяцев, а у вас нет для меня даже любезного слова!

«Опять это насмешливое равнодушие», — подумал он.

— Я старомоден в этих вопросах, мисс Пенвенен, и считаю, что любезность должна быть обоюдной.

— Мне следовало бы подумать, прежде чем ожидать от вас подобного.

— И правда, следовало бы.

— Правда в том, что вам не нравится, когда над вами подшучивают.

— Именно так.

Какое-то время они молчали, Кэролайн все наматывала и наматывала уздечку на перчатку, а затем взглянула на него.

— Мне очень жаль.

Дуайт удивленно на нее посмотрел, и она сразу рассмеялась:

— Вот, доктор Энис, вы не ожидали, что я это скажу, и мои слова вас весьма пугают. Вы видите, насколько опасны предубеждения. Я думала, медицинское образование вас от них излечило.

— Должно было. Симптомы весьма обманчивы.

— И теперь, когда вам открыли глаза, разве не должны вы передо мной извиниться?

— Да. Прошу прощения.

Кэролайн склонила голову.

— Думаете, если я выкажу рассудительность и пообещаю никогда не смеяться над вами, мы могли бы вместе доехать до Тренвита?

— Вы остановились у дяди?

— Да.

— Я слышал, здесь Анвин Тревонанс.

— Да.

Конюх следовал за ними на расстоянии, достаточном, чтобы не слышать разговор.

— А что с цингой в Соле? — спросила Кэролайн.

— Не так плохо, как в прошлом году. Урожай картофеля не подвел, и я иногда удивляюсь, что даже картофель может удержать цингу. В целом... — он запнулся и посмотрел ей в лицо, но если Кэролайн и посмеивалась про себя, то не подала виду.

— Может, я ошибаюсь, называя вас мисс Пенвенен.

— Почему? Аааа... Нет, я еще не замужем.

— Это вскоре произойдет?

— Не в ближайшее время, — она сморщила нос, — по крайней мере, не за Анвина. Он меня бросил.

— Что?

— Что ж, не знаю точно, как это произошло, но дядюшка считает, что это случилось. Он сильно волновался, когда узнал. Сказал, что я дурачила Анвина. Но на самом деле, доктор Энис, нет же никакого вреда, чтобы кого-то дурачить время от времени, не так ли? Почему я должна продавать себя Анвину, просто чтобы стать леди Тревонанс, когда сэр Джон умрет? Я не намеревалась стать женой члена парламента. Я не испытаю никакого удовольствия, глядя как мои деньги тратятся на карьеру Анвина. Я лучше потрачу их на себя!

Дуайт надеялся, что чувства не отразились у него на лице.

— И что привело вас к столь неожиданному решению?

— О... — в ее глазах мелькнул огонек. — Думаю, моя первая встреча с Россом Полдарком.

— Так уж случилось, что Росс Полдарк женат.

— Да... и, кстати, на вчерашнем приеме он не сводил глаз с жены своего кузена — привлекательной сероглазой блондинки. Полагаю, именно в таком родстве они находятся? А выглядит так, будто они гораздо ближе.

— Вы неправильно поняли. В любом случае...

— В любом случае, на меня он не смотрел, вы хотите сказать.

— Именно так.

— Я бы не возражала против Росса Полдарка в качестве мужа, но его уже перехватили. Но я говорю о том, что когда увидишь линейный корабль, то уже не будешь довольствоваться кораблем третьего ранга. Вы меня понимаете, дорогой доктор Энис?

— Понимаю, — согласился Дуайт, гадая, какой ранг у него, если мыслить в масштабах королевского флота.

— Значит, вы можете понять, что это весьма грустная история, — сказала Кэролайн, — о молодой даме, оставленной почти у двери церкви, без какой-либо компенсации. Вы можете представить, что в любой момент она может заболеть и превратиться в прах?

— Я могу понять, что у нее теперь больше свободного времени.

— Я вам сильно не нравлюсь, да? — решительно спросила Кэролайн после долгой паузы.

Дуайт покраснел.

— Вы и в самом деле так считаете?

— А вы когда-то давали мне шанс подумать иначе?

Проехав Тренвит и ее поворот на Киллуоррен, Дуайт вдруг сказал:

— Если я чувствую к вам неприязнь... потому что она мешала мне работать иногда каждый день на протяжении последних полутора лет, если это неприязнь... Если я не способен забыть ваш голос, изгиб вашей шеи, или свет, переливающийся в волосах... Если это неприязнь... Желание услышать, что вы замужем и боязнь услышать, что вы замужем... Обида на вашу снисходительность, мысль, что вы для меня недосягаемы... — он остановился, не в силах закончить предложение. — Вероятно, вы сами сможете определить причину этих симптомов.

Некоторое время они ехали молча, а затем Кэролайн остановила лошадь.

— Я должна возвращаться, иначе опоздаю на ужин. Скажите, вы когда-нибудь катаетесь ради удовольствия?

— Редко.

— Я собираюсь прогуляться в четверг ранним утром. Не хотите ли встретить меня у ворот в начале восьмого?

По крайней мере, сейчас Кэролайн говорила без насмешки. Дуайт с трудом верил, что за десять минут их встречи все принятые решения полетели к чертям, и, судя по всему, без каких-либо усилий с ее стороны и сопротивления с его. Доктор также ясно понимал, как если бы это было во всеуслышание провозглашено, что вне зависимости от ее отношений с Анвином, Кэролайн не для него. Ее дядя непременно убедится, что девушка выйдет замуж за титул или за огромное состояние. Доктору с добрым именем, но без гроша в кармане, можно о ней и не мечтать.

К ним приблизился конюх, и Кэролайн сказала:

— Или я могла бы заболеть, если вам так удобнее. Как быстро развивается цинга?

— Это неприятное заболевание, — сказал Дуайт, снимая шляпу, — к тому же плохо влияет на цвет лица. Я бы вам не советовал.

Через неделю Малкольм МакНил нанес визит в Нампару. Одним солнечным, совсем не летним деньком он пришел без предварительного уведомления, поскольку хотел преодолеть путь пешком, закаливая себя перед возвращением в строй.

Спустившись в долину, МакНил заметил произошедшие за три года изменения. На противоположном холме устроился шипящий и лязгающий рудник с паровым насосом, кучка сараев, груды отработанной породы, кузница и дробилка. Промышленность развивалась в ущерб сельскому хозяйству.

Большая часть полей лежала под паром, не засеянной, крупного рогатого скота, овец или свиней было совсем немного. У главного входа в колыбели спал младенец с чёрными ресницами.

Слуга впустил МакНила и оставил в гостиной, которая сейчас казалась меньше и бедней по сравнению с его последним визитом. Прибежал котёнок и начал мяукать у его ног, МакНил поднял его и разрешил покусывать за палец.

Миссис Полдарк появилась через пять минут и выглядела раскрасневшейся.

— Уверен, сейчас неподходящее время, мэм, — сказал он. — Проходил мимо и решил воспользоваться вашей любезностью.

— Нет, вовсе нет. Но мне жаль вам сообщить, что Росса нет. Он ушел на шахту... Я пошлю за ним Гимлетта.

МакНил энергично запротестовал, и Демельза позволила себя убедить, зная, что Росс, вероятно, поглощен работой, возможно даже на глубине во много саженей, и не хотел бы, чтобы его прерывали. МакНил сел и еще сильнее закрутил усы, позволив котенку соскользнуть на потертый ковер.

На много повидавшего шотландца МакНила во время его последнего визита женщины этих краев не произвели особого впечатления. Но однажды на приеме он отметил трех красавиц, и миссис Полдарк, одна из них, выделялась чем-то большим, не просто внешностью, что раздразнило его любопытство. Ему казалось, что он чует возможности, как только их видит, а в этих прекрасных женских глазах так часто проскальзывали искорки, подобные блеску сабли в ночи.

— Вероятно, вы слышали последние военные новости? — спросил он.

— Военные новости? Не знала, что мы воюем.

— Не мы, мэм. Я имею в виду войну французов с австрийцами. Только что пришли известия.

— Хорошие или плохие?

— Хм, хорошие. Несомненно, хорошие. Французы ворвались в Бельгию как сброд, так сказать, явно ожидая, что все разбегутся при виде их небритых рож, но когда повстречались с австрийцами, хватило лишь одной верной атаки, чтобы вся французская армия развернулась и сбежала с поля боя. И когда собственные офицеры, собственные генералы попытались ее остановить, их убили, заколов штыками!

— И что это означает? Французы потерпели окончательное поражение? У них есть другая армия?

— Там — нет. Ох уж эти революционеры. До чего же странно, какими беспокойными становятся люди при мысли об этих головорезах. Люди забывают, что, когда страна отбрасывает дисциплину, она расстается и со своей силой. Я надеюсь, это послужит уроком шумным болтунам в Париже, — МакНил сделал паузу, вытянул затянутую в сапог ногу и подкрутил усы, — хотя для меня...

Демельза ждала.

— Что для вас, капитан МакНил?

— Что ж, признаюсь, я не буду горевать, ринувшись на них в кавалерийскую атаку. Я не желаю, чтобы Великобритания ввязывалась в войну, ну вы понимаете, но одна драчка там, другая сям восстанавливает солдатское самоуважение.

— Я не допускаю и мысли, что вы такое упустите.

— Да, мэм. Но в мирное время на кого-то возлагают ответственность за то, что можно назвать неприятной и весьма недостойной миссией, — МакНил остановился, убрал ногу и посмотрел на Демельзу, а та, не меняя выражения лица, взглянула на него. Шотландец сглотнул и произнес:

— Простите, но я вроде слышу детский плач.

Демельза встала, быстро подошла к окну и выглянула наружу.

— Нет. Я его вижу. Он еще спит.

— Возможно, это ваша маленькая дочка. Хотя я думал, что ей уже...

— Она умерла, капитан МакНил, больше двух лет назад.

— Ох, — капитан встал, — простите, мэм, мне жаль.

Демельза вернулась обратно.

— Не за что извиняться. Вы не могли знать, — она на мгновение задержалась около стола, совсем рядом с МакНилом. — Прошу, садитесь.

— Должно быть, тяжкий удар. Вы ощутили, как ваша жизнь опустела...

— Это трудно объяснить. Это больше, чем пустота. Или... была пустота. Всё изменилось. Ничто уже не будет как раньше. Все мы стали другими людьми, пытающимися вести прежнюю жизнь.

МакНил стоял, глядя на нее, и проклинал себя за то, что завел разговор не в то русло. Тем не менее, в её словах он обнаружил нечто помимо печали. Она, по крайней мере, не выглядела недовольной, но в её жизни явно не все гладко. Это обстоятельство стоит изучить.

Росс не был, как предположила Демельза, на глубине во много сажень — он совещался с Фрэнсисом и капитаном Хеншоу около сарайчика для переодевания.

Оба молодых инженера, Булл и Тревитик, построившие насос, приехали исправить незначительные неполадки, и Росс воспользовался случаем, чтобы расспросить о возможностях их детища. Ему было ясно, и инженеры это подтвердили, что двигатель способен на большее, чем требовалось, и Росс предложил осушить основной ствол шахты еще на двадцать саженей, чтобы заложить два новых уровня.

Для этого пришлось бы нанять больше работников, зато, как Росс указал Хеншоу и Фрэнсису, возможная прибыль увеличивалась пропорционально расходам. Дороже всего обошелся насос, и раз уж он работает, то пусть работает по максимуму.

Фрэнсис был склонен рискнуть, а Хеншоу настроен более осторожно, но поскольку кузены являлись основными партнерами, то неизбежно добились своего. Интересы Хеншоу были чисто номинальными, и, в любом случае, он не любил служить помехой.

Он знал, насколько срочно Россу требуется результат. Потому и не сказал, как мог бы, что согласно его огромному опыту, в шахтах этого района крайне редко медные жилы с глубиной становились богаче, как это частенько бывало дальше к западу.

Нет ничего более непредсказуемого, чем шахты — именно по этой причине им всегда давали женские имена — и Хеншоу не был готов взять на себя ответственность и встать на пути интуиции Росса.

После встречи Росс пошёл домой один, довольный и тем, что они предпримут попытку.

Признание Элизабет на вечере возымело для него неожиданный эффект. За сильными, а иногда и противозаконными порывами, что порой им двигали, стоял горький и трезвомыслящий критик, который беспристрастно смотрел на собственные действия, как правило, уже после того, как их совершал.

Иногда, хотя и не очень часто, этот критик обращал внимание на других. И теперь обратил его на Элизабет. Она не стала для Росса менее привлекательной — совсем наоборот. Но он обнаружил, что любит ее меньше. Её единственная ошибка полностью разрушила их жизнь, выбив из естественной колеи.

Затем, избрав не того человека, она позволила ему об этом узнать, и муж, лишенный её любви, но не своей потребности в ней, катился вниз по наклонной, под пристальным взглядом и осуждаемый Россом, которому казалось, что у Фрэнсиса есть всё, чего только можно желать. Их жизнь превратились в трагедию из-за одной женщины, которая не смогла сделать выбор.

Лучше, если бы он никогда не узнал. От знания этого никакой пользы, оно только разрушает остатки душевного спокойствия. В результате Росс, наоборот, вновь ощутил прилив чувств к Демельзе. Он не смог бы объяснить, почему, разве что понимал — Демельза неспособна на такое поведение.

У входной двери Росс услышал мужской голос и удивился, увидев фалды сюртука Малкольма МакНила, который как раз прощался.

Демельза улыбнулась ему через плечо гостя.

— Росс, я боялась, что ты в шахте, иначе послала бы за тобой. Капитан МакНил развлекал меня историями об американской войне. Странно, что ты сам никогда об этом не рассказывал.

— Капитан Полдарк намного скромнее меня, — сказал МакНил, — это, несомненно. Последние новости предполагают, что вряд ли он снова нам понадобится.

— Так вы слышали? — с легким разочарованием произнес Росс. — Кузен только что мне рассказал. Вероятно, новости преувеличены.

— Как я понял, дорога на Париж открыта. Чем быстрее займут город, тем лучше.

— Несомненно, вы правы. Признаюсь, я до сих пор смутно сочувствую республиканцам — если только они будут вести себя как разумные люди, а не как обезьяны. Если бы я был парижанином, то не захотел бы открыть ворота Францу Австрийскому.

— Кстати, вы слышали что-нибудь о человеке, убившем жену и сбежавшем через вашу бухту, как раз когда я был здесь в прошлый раз?

— Марке Дэниэле? Нет. Думаю, он утонул. Ялик, который он у меня украл, едва ли можно назвать мореходным.

— В самом деле? — МакНил недоверчиво посмотрел на Росса. — Что ж, мне пора. Я возвращаюсь в Солсбери через несколько дней и сомневаюсь, что я снова окажусь в этих краях в ближайшее время. В этих изумительных краях.

Последнее, похоже, было адресовано Демельзе.

— Надеюсь, на сей раз, вы представите хороший отчет о нашем поведении, — сказала она.

— Как же иначе?

Росс проводил взглядом быстро удаляющуюся вниз по долине широкоплечую фигуру шотландца.

— Без мундира он выглядит менее внушительно. Надеюсь, он приходил не потому, что подозревает нас в причастности к контрабанде.

— Вовсе нет, он напросился в гости во время приема на прошлой неделе. Сейчас МакНил здесь только по состоянию здоровья и совсем не интересуется контрабандистами.

— Он тебе так и сказал?

— Да. Да, так и сказал.

— Любопытно, — произнес Росс.

Возмущение Демельзы нарастало вместе с тревогой.

— Не вижу причин его подозревать.

— Разве что он этим занимался раньше, а Корнуолл слишком далеко, чтобы приехать сюда просто ради выздоровления.

— Уверена, ты ошибаешься.

— Полагаю, ты была аккуратна в выражениях?

— Ну разумеется! Ты же знаешь, что я сильнее тебя боюсь, что все откроется.

— Думаю, завтра мне нужно съездить и повидаться с Тренкромом, — задумчиво произнес Росс.

— Зачем? Он обещал, что в нашей бухте до сентября больше не будет выгрузок!

— Да, их и не будет. Хочу найти Марка Дэниэла.

— Не думаю, что ему безопасно возвращаться.

— Ты права. Но он был в Шербуре в прошлое Рождество. Ты же знаешь, почему мы открыли Уил-Грейс. Частично на основании старых карт, частично из-за слов Марка, когда он прятался в старой выработке, перед тем как мы помогли ему бежать. Мы потратили месяцы, пытаясь выяснить, что же он нашел. Почему бы не заполучить его нам в помощь? Через несколько месяцев станет слишком поздно!

— По мне, так лучше, чтобы Марк приплыл, чем ты уехал, Росс. До сих пор ты не принимал настоящего участия в контрабанде!

— Что ж, для начала стоит понять, можно ли его найти.

— Нет, Росс, это не самое важное.

— Хорошо, я не поплыву, если этого можно будет избежать.

Мистер Тренкром жил в простеньком шестикомнатном доме, словно специально спрятанном так, чтобы его не было видно за расщелиной на склоне холма, находящегося в полумиле от деревушки Сент-Агнесс. Хотя все знали, что Тренкром богат, никаких доказательств этому не было заметно ни в его доме, ни в одежде, и ходили разные слухи о том, где он держит деньги и как их тратит. Ни габариты мистера Тренкрома, ни его теплое гостеприимство никак не намекали на скупость, когда Росс приехал на следующий вечер и перешел сразу к делу, объяснив, о чем хотел бы разузнать.

— Марк Дэниэл, — произнес мистер Тренкром, выдавив из необъятной груди тонкий голосок. — Давайте-ка посмотрим. Это тот, что убил жену, так ведь? Из-за того, что она связалась с этим доктором Энисом. Припоминаю. Ну и история. Думаю, ему все еще опасно возвращаться в Англию. Вы уже спрашивали моих людей?

— Нет, сначала я приехал к вам.

Мистер Тренкром оценил любезность.

— Можно передать письмо, но Дэниэл не умеет читать, да? Я попрошу Нэнфана или Пэйнтера разузнать. Нэнфан даже лучше, потому что родственник. Я это сделаю, капитан Полдарк. Ночи сейчас слишком светлые. Прямо как в полнолуние, правда? — Тренкром закашлялся в слабом приступе, будто кто-то сел на ржавую пружину на диване. — Есть проблема. Этот парень, Веркоу. И тот военный снова здесь. Неплохо бы понять, что за этим кроется. Точно нечто большее, чем кажется на первый взгляд. И посмотрите на Францию. Хаос. Не хотел бы я оказаться на месте Марка Дэниэла. Жить там в эти-то дни.

— Я поговорю с Нэнфаном, — Росс поднялся и собрался уходить. — Он всегда участвует в плаваниях?

— Нет. Предоставьте все мне. И, капитан Полдарк, в качестве жеста доброй воли — долг платежом красен, так сказать. Я сам подумывал повидаться с вами. Но это долгий путь в короткие летние ночи, а я не в самом расцвете сил.

— И что же?

— Один недостаток в вашей бухте. Часто размышлял об этом. Все нужно успеть за одну ночь. Вы всегда настаивали, не так ли, что всё нужно увезти немедленно. Не виню вас. Но это неудобно. Если бы мы могли что-нибудь оставить на два-три дня. Как привыкли делать в Соле и других местах. Десять человек сделают за три ночи то, что тридцать сделают за одну. Меньше возможностей для информатора. Сгрузить на берег и всё припрятать. Это самое главное, — Мистер Тренкром попытался выбраться из кресла. — Понимаете, о чем я?

— Вы предлагаете спрятать ваш товар в моем доме?

— Я не сказал в доме. Нет необходимости. Хотя можно и там, если тайник тщательно замаскировать.

— Хм... Для меня это всё равно, что сунуть шею в петлю. Сейчас я всегда могу оправдаться тем, что и не знал о выгрузке, что она прошла без моего ведома. Но если у меня в погребе найдут хоть какой-то ваш товар...

Мистер Тренкром сжал и разжал пухлые кулаки.

— Вы попросили меня об одолжении, сэр. В чем же разница? О, полагаю, в степени одолжения. Но обязательства, выгоды...

Росс знал Тренкрома уже несколько лет; но уже не впервые обнаружил, что тот не настолько добродушен, каким кажется.

— Если предпочитаете, я могу отправиться в Фалмут и сесть на корабль до Шербура.

— Есть основания полагать, что Марк Дэниэл покинул Шербур.

— Тогда где он?

Мистер Тренкром почти задохнулся от кашля. Побурев от натуги и отдуваясь, он сказал:

— Капитан Полдарк, я даже понятия не имею. Но у моих людей будет больше шансов. Ваша шахта еще не приносит дохода, как я понимаю?

— Вы хотите, чтобы я это подтвердил, — мрачно посмотрел на него Росс, — или чтобы согласился на шантаж?

— Ох, прошу вас. Мы друзья и работаем вместе, разве не так? Взаимная польза. Не хотел вас оскорбить. Но мы не можем обойтись друг без друга — по крайней мере, пока. Я предложил это, решив, что вы не станете возражать. Готов сделать небольшую доплату за беспокойство, небольшую, разумеется: моя прибыль незначительна, так что просто в качестве жеста доброй воли. Скажем, двадцать пять гиней.

— За каждую выгрузку?

— Что ж, хорошо.

Росс задумчиво похлопывал перчатками. Борьба с надвигающимся банкротством изменила его взгляды на деньги, но все же не до такой степени. Росс снова собирался отказаться, но мистер Тренкром добавил:

— Не принимайте решение сейчас, сэр. Подумайте немного. Если вы поразмыслите и примете решение, дайте мне знать, а я тем временем поищу вашего приятеля Дэниэла.

— Благодарю. Вы продвинулись вперед в расследовании того, откуда произошла утечка о ваших операциях?

— Ничего существенного. До сих пор в этом году нам удавалось избегать серьезных неприятностей, но меня все это не радует, как вы понимаете. Когда это началось, я подумал, что это кто-то не из наших. Как вы понимаете, тяжело не допустить утечки, когда ввозишь контрабанду и используешь около сорока человек или даже больше. Деревня знает. Вся округа. Но в сентябре прошлого года, как вы помните, мы начали выгружать товар в бухте Странд. Весьма необычное место для выгрузки — обычно сильная зыбь. Я сообщил нашим курьерам, куда идти, только за шесть часов до начала выгрузки. Мы успели выгрузить на берег не более дюжины бочонков, как выскочили из засады Веркоу и его люди. Шестерых наших лучших людей арестовали. Остальные спаслись только потому, что у Веркоу маловато людей. Такого не должно повториться. Не должно, капитан Полдарк. И «Все как один» в серьезной опасности.

— Только Веркоу знает, кто за всем этим стоит, — мрачно заявил Росс, — а он не скажет.

Мистер Тренкром снова закашлялся.

— Может быть, даже Веркоу не знает. Иногда мне даже так кажется. Может, кто-то подбрасывает ему записки под дверь. Для информатора это очень опасная игра. У меня дурные предчувствия.

Как раз когда мистер Тренкром произносил эти слова, информатор находился в коттедже Хоблина в Соле.

Глава пятая

У Дуайта выдалась оживленная неделя. Помимо прогулки с Кэролайн он столкнулся с целой россыпью внезапных заболеваний, и возвращался из Сола, от последнего пациента с желтушной лихорадкой, когда внезапно решил заглянуть в коттедж Хоблина.

Наступил уже поздний вечер, и Дуайт обнаружил дома всё семейство Хоблинов, а с ними и Чарли Кемпторна, который сидел в уголке рядом с Розиной, и несмотря на угрюмые взгляды Джаки, её отца, придвигался к ней все ближе. Не то чтобы Джака был настроен против Чарли, не считая разве что его возраста, скорее, дело заключалось в том, что Джака в числе прочего не одобрял ухаживания как таковые. Не мог он и возмутиться, что подобное происходит у него под носом, потому что сам же не разрешил Чарли прогуляться с Розиной.

Дуайт извинился за вторжение, сообщил, что пришел проведать Розину, а та поспешно ответила, что её колено намного лучше. Дуайт проигнорировал эти слова и попросил девушку вместе с миссис Хоблин пройти в соседнюю комнату. Мужчины остались вдвоем, поскольку Парфезия лежала в постели.

Чарли это не понравилось. Он считал, что кое-чего уже добился, но теперь всё вернулось на круги своя. Но, возможно, стоит воспользоваться ситуацией. Через минуту он почесал коротко стриженую голову и произнес:

— Полагаю вернуться к нашему разговору в отношении Розины, Джака. Вскоре пора будет назвать день, типа того.

— Я так не думаю, — возразил Джака. — Думаю, еще рановато.

— Но ты и «нет» мне не говоришь, — не согласился Чарли. — Да и Розина сама этого ждет. Она всегда была хорошей и послушной девочкой...

— Да уж лучше бы ей такой оказаться, — сказал Джака.

— И ясно, что со своей кривой косточкой ей очень повезет заполучить доброго и состоявшегося человека, может, слегонца и постарше, но так для неё и лучше, а человек этот еще и с неплохой заначкой, которая увеличивается с каждым днем. Помни об этом, Джака Хоблин.

— Я запомню то, что захочу запомнить.

— Так пусть её соблазнит сынок какого-нибудь фермера, и чем это кончится, а? Лачугой не лучше свинарника. Я могу дать ей дом, будет пить чай из фарфора, как леди. И вот еще что я тебе скажу. То поле, что можно арендовать около дома доктора Чоука. Его край сбегает вниз прямо к верхней части переулка, на мой задний двор. В следующем году я подумываю взять его. Мне просто нужно...

— Не представляю, откуда ты берешь столько денег, — сказал Джака.

Чарли на мгновение бросил на него пристальный взгляд.

— Да чего уж проще. Деньги всегда идут к деньгам. Начни с малого и умело с ними обращайся, и будут прибавляться, пока дрыхнешь. Но деньгам нужна твердая рука. Это как раз у меня есть. К тому же починка парусов отличается от горного дела. Деньжат поболе приносит. Моя чахотка — это ж просто дар божий, а то бы я до сих пор торчал в шахте и зашибал не больше тридцати или сорока шиллингов!

Джака нахмурил черные брови.

— Интересно, что стряслось с доктором, что он заявился так поздно. Не его дело приходить, когда не просят.

— А ты платишь ему за каждый визит?

— Нет, надо отдать ему должное, чего нет, того нет.

Кемпторн сплюнул на вычищенный пол.

— Ну, будь это мой дом, мне бы такое не понравилось. Неправильно это, что он приходит, когда вздумается, и щупает девчонку за колено. Так дурное и начинается.

— Я думал, ты ему друг, — Джака уставился на Чарли, — он вроде вылечил тебя от чахотки.

— Точно. Ничего не имею против него. Просто говорю, как на духу. Да ведь доктор сам еще мальчишка, а ты же знаешь, что случилось с женой Дэниэла.

Наступило молчание, брови Джаки как шрамы прорезали лоб. Он безо всякого удовольствия посмотрел на Чарли и шагнул в соседнюю комнату, где обнаружил, что Розина сидит на краешке кровати, а Дуайт накладывает ей повязку вокруг колена.

Миссис Хоблин с тревогой глянула на мужа.

Дуайт пребывал в радостном настроении, поскольку наконец обнаружил причину их нежелания позволить ему лечить Розину.

— О, Хоблин, рад, что вы зашли. Миссис Хоблин рассказала мне про мистера Нэя.

— Что? — переспросил Джака.

— Мистер Нэй сказал, что лучше ампутировать ногу. Разумеется, к этому нет никаких оснований. Странное предложение. Пусть повязка на колене остается всю неделю, пока я снова не загляну.

Дуайт закончил работу и встал.

— Да, сэр, — кивнула Розина.

— Не вижу необходимости в вашем приходе, доктор, — не совсем уверенно произнес Джака. — Розина неплохо себя чувствует, ей хорошо и так. Она уже к этому привыкла, поздновато лечиться. Когда она больна, дело другое.

— Розина неплохо себя чувствует, — возразил Дуайт, — но счастливым или здоровым образом жизни это не назовешь. Я не обещаю улучшения, но собираюсь попробовать.

— Когда начинаешь что-то ковырять, иногда выходит больше вреда, чем пользы.

— Не бойтесь, от этого она не умрет, — вспыхнул Дуайт.

— Думаю, лучше оставить её в покое.

— Но вы не вправе отказывать дочери в шансе на надлежащее лечение.

Дуйат наступил Джаке на больную мозоль.

— Кто это не вправе? — закричал он. — Со своим семейством я могу делать всё, что захочу. Не забывайте это, доктор.

— Джака, прошу, — взмолилась миссис Хоблин.

— Попридержи язык, женщина!

— Я не стану! — в кои-то веки набросилась на него Полли. — Доктор Энис делает всё возможное, снимает боль, и моей девочке сейчас лучше, чем когда-либо. Постыдился бы, что так к нему относишься!

Дуайт увидел в дверях Чарли, и мелькнувшее на его лице выражение вызвало у доктора чувство, что парусный мастер наслаждается сценой. По какой-то причине он не хотел, чтобы Розину вылечили. Не потому ли, что шансы на его собственное сватовство уменьшатся?

Дуайт успел вовремя встать перед Джакой, когда тот сделал шаг в сторону жены. Казалось, супруги вот-вот подерутся, но Джака уступил. Как обычно, его гнев оказался недолговечным и вдруг обратился против человека, который рассердил его первым.

— Вон из комнаты, — заорал он на Чарли. — Вот женишься на моей дочери, тогда и заходи, но не раньше!

Тем не менее, когда Дуайт попрощался, он понимал, что прийти еще раз ему разрешили со скрипом, и придется побыстрее показать какой-то результат или признать поражение.

Следующий вторник оказался первым теплым днем задержавшегося лета. Теплые воды наконец-то достигли оконечности Англии, кружившейся в вихре холодных и унылых дней. Даже в семь утра, в тот час, когда Дуайт договорился встретиться с Кэролайн, воздух был теплым и мягким.

Она всегда заставляла себя дожидаться, но на этот раз меньше, чем обычно. Они галопом помчались прочь от ворот Киллуоррена в лучах восходящего солнца, и девушка предложила повернуть на юг, проехаться среди деревьев, давно уже стоящих с набухшими почками, но теперь вдруг покрывшихся яркой зеленью. Кэролайн, похоже, знала дорогу.

Когда они проскакали около четырех миль, она свернула на тропинку, которая привела к лазурной полянке, заросшей пролесками, и сказала:

— Давайте спешимся, Дуайт. Я хочу поговорить, а это не так-то просто верхом.

Дуйат сразу спешился и попытался помочь ей, но Кэролайн проворно, по-мальчишески соскользнула вниз и посмеялась над ним.

— Давайте сядем здесь. Неплохо иногда побездельничать. Или мне так кажется. Похоже, вам всегда необходимо о ком-то заботиться.

— Не всегда. Не сейчас.

Они сели на зеленый пригорок, испещренный кроличьими норами, Кэролайн сорвала пролеску и слегка взмахнула цветком, так что он задрожал.

— Я возвращаюсь в Оксфордшир, Дуайт.

— Когда? — внутри Эниса что-то болезненно сжалось.

— С пятничной каретой. И в понедельник уже припаду к груди дядюшки Уильяма.

— Что сподвигло вас решиться уехать?

— О, я ничего не решала. Дядя Рэй очень зол из-за того, как я обошлась с Анвином, и считает, что лучше меня изгнать.

Дуайт посмотрел на нее. Большие задумчивые глаза сузились от солнца, яркий свет придавал дополнительный блеск темно-зеленым глазам с серыми и ореховыми искорками.

— Не знаю, что и сказать. Я думал... надеялся, что вы останетесь.

— Я тоже на это надеялась.

Над ними запел дрозд.

— Когда вы рассчитываете вернуться?

— По приглашению дядюшки Рэя? О, это весьма сомнительно. Он больше не одобряет ни меня, ни мое поведение. И подозреваю, кто-то сообщил ему о моих утренних прогулках с доктором.

— Тогда понятно, почему дядя хочет вас отослать.

— Почему же? — вызывающе спросила она.

— Если вы так принизили себя, что вас видят с доктором Энисом, и даже без конюха, то первым долгом мистера Пенвенена будет встать между вами и вашей неосмотрительностью.

Кэролайн выбросила пролески.

— Так вы согласны с дядюшкой Рэем. Думаете, меня лучше убрать от греха подальше, пока благополучно не выдадут замуж?

— Будь я вашим дядюшкой...

— Но вы же мне не дядя.

— А каких слов вы от меня ожидали?

Дуайт поднялся.

— Я ожидала, что вы скажете «нет», — Кэролайн снова села, облокотившись о землю

— И мне бы хотелось это сказать. Знаете, Кэролайн, мне не хватает слов, чтобы яснее выразить то, что я...

— Сядьте, Дуайт, мы не можем говорить, если вы расхаживаете взад-вперед.

Дуайт остановился и снова сел немного в стороне от нее, обняв колени руками, хмурый, смущенный, намеренно не глядя на Кэролайн.

— Скажите, Дуайт, я никак не пойму. В вас уживается два человека. Один — сильный, уверенный и нетерпеливый, который столь часто сопровождает вас в комнату больного, второй же — намного моложе, нервный и обидчивый — частенько сопровождает меня на прогулках. Который из них, как вы думаете, беспокоится о Кэролайн Пенвенен, скорбит о её отъезде и думает о ней, когда ее нет рядом?

По лужайке проскакал кролик и быстро нырнул в норку.

— Вопросы всегда адресованы мне. Может, я отвечу на ваши, если вы ответите на мои. Как сильно вас волнует ответ?

— Вы слишком много просите.

— Не более чем вы у меня

— О да, думаю, именно так.

Дуайт смотрел, как девушка расправляет складки на юбке.

— Что ж, хорошо. Я отвечу первым. Во мне живут не два человека, а один — и он постоянно думает о вас, так что ваш образ никогда его не покидает. Однако... не стоит удивляться тому, в чем вы меня упрекаете. Я никогда не имел много денег, а обучение отняло всё, чем я владел. У меня не было времени посещать салоны и поддерживать вежливые беседы. Воспитание же не позволяло наведываться к хорошеньким продажным женщинам. Я общался с женщинами только как с пациентками. И в этом качестве я их знаю хорошо. Поэтому, работая сейчас с людьми, я провожу грань. Если вы придете ко мне с ангиной или больным коленом — вы моя пациентка, и я вас вылечу. Я знаю, что делать, и делаю. И вы считаете меня уверенным. Но стоит нам встретиться в гостиной, и вы превращаетесь из пациентки в женщину, чье настроение и поведение мне не пришлось изучить. Я не знаю правильного рецепта галантности — у меня не было времени этому научиться. Я не знаю, как вам польстить, и если вы надо мной смеетесь — а вы частенько это делаете, то мой язык начинает заплетаться, а когда вы оттачиваете на мне свое остроумие, я чувствую себя полнейшим тупицей. Вот и всё объяснение. Мои чувства к вам не меняются от силы к слабости, они колеблются между надеждой и отчаянием.

Кэролайн смотрела уже не на Дуайта, а на противоположный край поляны. Изгиб ее шеи доставлял ему и удовольствие, и муку. Дуайт убеждал себя в том, что ему хватило смелости.

— А вы? — наконец спросил он.

Она слегка улыбнулась и пожала плечами.

— Вы хотите, чтобы я ответила на ваш вопрос прямо сейчас?

— Да.

— Быть может, это наша последняя встреча, вероятно, я могу и ответить. Бедный Дуайт, разве я так часто над вами смеялась? Неужели мое поведение было столь уверенным и безупречным? Вы мне льстите, несомненно. Как я, должно быть, элегантна! Как хорошо меня воспитали...

— Я вас не критиковал.

— Уверена, вы бы не осмелились, но позвольте объясниться. По вашим словам, вы тратили все свое время, чтобы выучиться на врача, и вам было не до светских любезностей. Мне вас жаль. Истинная правда, дорогой. Но знаете ли, чему училась я? Конечно же, быть наследницей.

Девушка оперлась на локоть и посмотрела на Дуайта. Ее медные волосы, перехваченные сзади лентой, лежали на плече.

— Наследница должна учиться быть обходительной. Должна учиться рисовать и играть на музыкальных инструментах, даже если у нее нет слуха, и она извлекает кошмарные звуки. Должна знать французский и, возможно, немного латынь, должна уметь вести себя в обществе, одеваться, ездить верхом и принимать комплименты поклонников.

Единственное, чему она никогда не учится, так это как создать тот счастливый брак, к которому ее готовят. Вот видите, дорогой доктор Энис, неудивительно, что в ней тоже живут две личности, и по более веским причинам, чем даже в вас. Вы говорите, что не умеете делать женщинам комплименты и не знаете, как вести себя с ними наилучшим образом. Но в глубине души вы прекрасно понимаете женщин. В моем же случае всё по-другому. Я и вовсе не знаю мужчин. От меня ждут, что я полюблю лишь от прикосновения руки или изящного комплимента. Но пока я не выйду замуж — если на том настоят мои дорогие дядюшки — я так и не узнаю, каковы мужчины на самом деле, — она помедлила и выпрямилась. — Я кое-что слышала о том, что происходит, когда люди спят вместе. Это не выглядит особенно грациозным. Можно рискнуть станцевать гавот — большого вреда не будет. Но мне кажется, стоит выбирать тщательней, когда речь идет о том, с кем придется делить постель всю оставшуюся жизнь.

Настала долгая пауза. Признание затронуло в Дуайте новые струны. Он внезапно увидел совершенно новую Кэролайн — не такую уверенную в себе, не глядящую с презрением на его попытки ей угодить, а такую же неуверенную, как и он сам, скрывающую эту неуверенность под маской насмешливости. И вдруг Энис почувствовал, что не просто увлечен, а любит всем сердцем.

— А что Анвин?

— Анвин был обычным воздыхателем с кучей всевозможных достоинств. И ему хватало уверенности, Дуайт. Он, кажется, решил, что мне польстит мысль о замужестве за членом парламента. Временами я ловила на себе его взгляд и понимала, что в первую очередь его интересует мое состояние, затем мое тело, а потом уже я сама.

— А я?

— Не так уж легко сказать это в лицо, правда? — со странной улыбкой произнесла Кэролайн.

— Когда мы впервые встретились в Бодмине и повздорили, я решила — вот тот человек, который... А потом вы снова пришли, чтобы осмотреть мое горло. Не то чтобы вы мне тогда понравились, но я почувствовала... — она села. — Нет, я не могу вам сказать. Давайте уйдем отсюда.

— Скажите же.

— Правда в том, что я не знаю, какие чувства к вам испытываю. А теперь ступайте.

Она поднялась на ноги и шагнула к лошади, но Дуайт вскочил и преградил ей путь.

— Вы должны сказать, Кэролайн.

Она отмахнулась от него, но Дуайт стиснул ей руку.

— Что ж, — сказала Кэролайн, — вы должны знать, даже и без слов. Я всё гадала — как это будет, если вы меня поцелуете, понравится ли мне это или вызовет отвращение, придаст моему интересу к вам новые силы или убьет его. Но я так и не узнала, да и не узнаю — к тому же, какое это теперь имеет значение, ведь я уезжаю... О, будут и другие привлекательные мужчины, и наверняка много! Но я не выскочу замуж ни за первого встречного, ни за второго. В октябре...

Но она так и не закончила. Дуайт стиснул ее за локти и притянул к себе, а потом поцеловал в щеку и в губы. Через мгновение Кэролайн крепко обняла его за плечи, но не притянула ближе, а слегка оттолкнула, как женщина, не потерявшая головы и лишь откликающаяся на просьбу. Они стояли в таком положении так долго, что вниз слетел зяблик и стал клевать что-то в траве, пока не зафыркали лошади, спугнув его.

Наконец, карканье прилетевших грачей и их шелест в ветвях деревьев вынудили их оторваться друг от друга. Наступила странная наэлектризованная тишина. У Дуайта перехватило дыхание, он полагал, что и у Кэролайн тоже.

— А теперь, несомненно, вы меня ненавидите.

— Несомненно, я вас ненавижу.

— И с радостью уедете, удовлетворив своё любопытство.

— Вы бы лучше, — сказала она, — лучше бы помогли мне взобраться на лошадь — мы возвращаемся.

Дуайт отступил, чтобы нагнуться и помочь ей взобраться на лошадь, но дотронувшись до ее юбки, тут же выпрямился, и Кэролайн снова оказалась в его объятьях. Они повернулись у лошадиного бока, животное ржало и фыркало, и наткнулись на дерево. Кэролайн прислонилась к нему спиной, пока Дуайт целовал ее снова, теперь гораздо медленней.

Солнце уже находилось выше, чем следовало бы. На этот раз он и в самом деле помог ей сесть в седло, затем вскочил в седло сам, и легкий утренний ветерок дохнул им в лицо.

Лошади готовы уже были тронуться, но никто из них не пошевельнулся.

— Когда вы возвращаетесь? — спросил Дуайт.

— Когда пожелаю.

— Вы напишете?

— Если вы так хотите.

Энис в отчаянии всплеснул руками. Хочет ли она заверений?

— Если вы вернетесь... — начал он.

— То все начнется сначала? Но в октябре кое-что изменится.

— И что же?

— Мне исполнится двадцать один. Дядюшка Рэй ничего не сможет поделать, чтобы помешать моему возвращению после двадцать шестого октября.

Лошади шагом покинули поляну, и ничто не напоминало о свидании — лишь парочка отпечатков лошадиных копыт да несколько сорванных пролесок намекали на чувства, что недавно здесь полыхали.

Глава шестая

Хорошая погода надолго не задержалась, и июнь закончился дождями, а за ним последовали еще более мокрые июль и август. Дождь бесконечно барабанил по полям с зерновыми, прибивая их к земле, и всходы почернели от сырости. Сильные ветра гуляли по округе, а бледное солнце изредка выглядывало и терялось среди перемежающихся бурь.

На мощеных парижских улицах вновь разразился кошмар. Прорвавшийся нарыв континентальной деспотии вдруг загноился и обратился сам против себя. Против нетвердо стоящего на ногах и отражающего угрозы с востока режима ополчилось всё цивилизованное общество. На этой последней стадии самоубийства хватало всевозможных гнусностей. Стало известно об убийстве сотен священников, о детях, играющих головами, о продолжавшейся четыре дня резне и о переполненных тюрьмах. Шептались о том, что принцессу де Ламбаль разорвали на части, а голову насадили на пику, приговоры выносились толпой, а всех признанных виновными тут же расчленяли среди уже сваленных в груду трупов. Тюрьмы не успевали опустошаться, как снова заполнялись.

Мистер Тренкром, продолжающий свою незаконную торговлю вне зависимости от политики и погоды, сообщил, что Марка Дэниэла больше нет в Шербуре, он переехал дальше вдоль побережья, в следующем плавании они надеются его найти. Расходы на Уил-Грейс настолько превысили доходы, что это могло бы повергнуть в уныние и самые стойкие умы, а каждая капля выпавшего дождя увеличивала расходы на топливо.

В августе Кэролайн Пенвенен написала Дуайту Энису:

«Дорогой Дуайт,

Меня не заточили в башню, охраняемую волком, что нельзя назвать достижением, поскольку, чтобы написать вам и отправить письмо, мне пришлось это сделать до того, как цепкий глаз дядюшки Уильяма это заметит. Ваше последнее письмо я едва успела выхватить у него из рук в последний момент, поэтому, умоляю, отправьте ответ миссис Нэнси Эйнтри в «Черного пса» в Абингдоне, где я смогу его забрать, когда найдется время. Никогда месяц не тянулся для меня так долго, как этот: первые пятнадцать дней показались мне тридцатью, мою юность безжалостно губят. Как поживает Ваш Росс Полдарк, процветает ли его шахта, а жена его двоюродного брата всё так же жадно на него смотрит? Как Ваши пациенты, особенно та хорошенькая девчушка с больным коленом? Её отец до сих пор относится к Вам с подозрением? Меня это не удивит. Может быть, Вы посоветуете мне какой-нибудь благородный, но неприятный недуг, который мог бы занять мое время до двадцать шестого октября?

В Оксфорде много несчастных французов-беженцев, едва сводящих концы с концами: аристократов с напудренными париками и в дырявых чулках. Они живописуют улицы, по которым текут реки крови. Интересно, они преувеличивают, чтобы возбудить наше сострадание? Дядюшка Уильям их развлекает, но после их ухода ворчит: «Чем больше голов с плеч, тем проще для нас!» Теперь Вы понимаете, откуда происходит моя «чуткость». Семье Пенвенен нет в этом равных.

Дорогой Дуайт, не знаю, скучаете ли Вы по мне, или я лишь перемежающаяся лихорадка, бегущая по Вашим венам — создала чахоточное возбуждение, а потом оставила Вас опустошенным и иссохшим после своего отъезда? Я знаю, что мне следует Вас оставить, в самом деле оставить, но я не нахожу в себе сил для такого решения. Должна признаться, хотя это и не пристало девушке, что мой первый небольшой опыт с Вами оказался вполне сносным, так что не будет удивительным, если и второй окажется таким же. До октября я постараюсь завязать здесь с кем-нибудь легкий флирт, частично для того, чтобы после моего дня рождения дядюшка Уильям с готовностью со мной расстался, а частично, чтобы иметь возможность сравнить.

Полагаю, поначалу Вы вряд ли это одобрите, но уверена, что не станете оспаривать мое право получить тот скромный опыт, который поможет мне стать особенной.

Верьте мне,

Ваш искренний друг Кэролайн Пенвенен».

В начале сентября в Уил-Грейс обнаружили небольшую новую жилу с лучшими, чем у предыдущих, результатами. Но даже эта находка могла только отложить черный день, но не предотвратить его. Росс и Фрэнсис по-прежнему два дня в неделю проводили в старых верхних штольнях. Самым серьезным препятствием оказался недостаток воздуха, поскольку большая часть старых вентиляционных шахт забилась. Где-то обвалился потолок, и приходилось решать, стоит ли отказаться от поисков в этом направлении или привести шахтеров, чтобы пробить путь кирками или взрывом.

Пятнадцатого сентября Росс и Фрэнсис договорились встретиться с Заки Мартином и Джоупом Ишбелом, чтобы сделать окончательные обследования. Они провели все утро, устраивая взрывы и пытаясь осушить старую выработку, находившуюся вне досягаемости парового насоса. В полдень Заки ушел, а час спустя вышли и кузены, сменили мокрую одежду и отправились в Нампару на обед, где Росс обнаружил ожидающее его письмо. Обычно письма еженедельно доставлял разносчик газет, но это принес разъездной торговец тканями, вызвавшийся навестить Демельзу в надежде уговорить её на покупку.

Письмо было от его друга и банкира Харриса Паско.

«Дорогой капитан Полдарк,

Уже несколько месяцев я не имел удовольствия видеть Вас, и был бы рад, если бы Вы меня навестили и просмотрели счета, когда это будет Вам удобно.

Но это письмо касается другого дела, о котором мне стало известно, хотя оно и затрагивает Вас лично. Когда в 1789 рухнула «Карнморская медная компания», эти события заставили Вас выплатить определенные долги, и, как я знаю, Вы взяли заем в тысячу фунтов у мистера Пирса, нотариуса, под сумасшедшие проценты. Этот заем, как Вы мне сообщали, был совершен в виде повторной закладной на Ваш дом и землю, первая закладная на которые принадлежит моему банкирскому дому.

Как Вы знаете, я редко покидаю свой дом, но ко мне стекается много всяких сведений, и недавно я узнал, что этот заем на самом деле был оформлен не в виде повторной закладной, а в форме долговой расписки или простого векселя. Прошу, сообщите мне, если это так, потому что этим долгом, если он Ваш, как мне сообщили, больше не владеет мистер Пирс, долг каким-то образом очутился в руках мистера Кэрри Уорлеггана.

Ваши отношения с Уорлегганами — Ваше личное дело, и я не желаю в них вторгаться, но если дело обстоит так, как я предполагаю, то не удивлюсь, если Вы в любой момент получите уведомление о немедленной уплате долга. Я не знаю, приносит ли Ваше предприятие прибыль и можете ли Вы выплатить значительную сумму, если столкнетесь с подобной непредвиденной ситуацией, но, как Ваш друг, считаю своим долгом сообщить то, что мне стало известно.

Заходите, когда в следующий раз окажетесь в городе, мы с удовольствием примем Вас за обедом или за ужином.

Искренне Ваш,

Харрис Паско».

За обедом Росс мало говорил, и Демельза почувствовала, что плохие вести, какими бы они ни были, не обошлись без Уорлегганов — у Росса имелось особое выражение лица на такие случаи, но гордость не позволила ей спросить это при Фрэнсисе.

— Письмо призывает меня в Труро, — произнес Росс, когда обед подходил к концу.

— Но ты был там вчера, — возразил Фрэнсис, — это не может подождать?

— Нет. Мне жаль, но нет.

— Ты вернешься вечером? — спросила Демельза.

Их взгляды встретились.

— Постараюсь, но не дожидайся меня.

Когда Росс вышел из комнаты, чтобы переодеться, Демельза проводила его взглядом и осталась поболтать с Фрэнсисом, но стоило Россу спуститься, как она выскользнула из гостиной и встала рядом с ним у входной двери, ожидая, пока Гимлетт приведет кобылу.

Росс положил руку ей на плечо.

— Я не хочу сейчас что-либо объяснять. Это письмо от Харриса Паско. Кое-что я упустил из виду. Я собираюсь повидаться с ним, вот и всё.

— Плохие новости, Росс? — она заглянула ему в глаза.

— Не очень хорошие. К вечеру узнаю больше.

— Но ты не попадешь в беду?

— А разве с Харрисом Паско это возможно?

— Нет, если ты останешься с ним. Но есть и другие, с кем ты можешь повстречаться.

— Погода нынче холодная, будто в ноябре, — мрачно улыбнулся Росс. — Ступай в дом и развлеки Фрэнсиса. Ты заметила, как он полюбил наш дом с тех пор, как открылась шахта? Он проводит здесь столько же времени, сколько у себя.

— Да, заметила.

— Иди же и угости его еще стаканчиком портвейна, да и сама угостись.

— Перед ужином даже не осмелюсь, а то будет клонить в сон весь остаток дня. Что касается этого письма...

Но вопрос Демельзы прервало появление Гимлетта, ведущего Брюнетку. Росс поцеловал жену в щеку, сел в седло и поехал вверх по долине. Демельзе показалось, что облака висят настолько низко, что окутали его еще до того, как окончательно поглотили.

Когда Демельза вернулась в гостиную, Фрэнсис уже вышел из-за стола и сидел у камина, что она разожгла час назад.

— Не вставай, — сказала она. — Росс велел прикончить портвейн, но я не могу в этом участвовать — не так рано, иначе больше ничего сегодня не сделаю.

Демельза поставила графин и бокал на стол рядом с Фрэнсисом и заняла кресло напротив, протянув ярко-алые тапочки к теплу.

— Через минутку мне нужно пойти посмотреть, все ли хорошо у Джереми. С миссис Гимлетт он не так хорошо кушает, как со мной. Фрэнсис, вам повезло нынче утром?

— Мне кажется, что мы выбрали самый бесплодный участок земли в графстве!

— А на нижних уровнях?

— Рискованная попытка без добротного обоснования. Может быть, все и получится, потому что обоснования провалились... Странно, что Россу пришлось снова ехать в Труро. Не имеет ли это какого-то отношения к Уорлегганам?

Демельза с удивлением посмотрела на него.

— Не знаю. Но я предположила то же самое. Как замаячит проблема, всегда ищи торчащие уши Уорлегганов.

— Или Фрэнсиса, — добавил гость, — были времена, когда за всем этим стоял я вместе с Джорджем

— Я так не думаю, — быстро ответила Демельза, — эти времена давно миновали.

— Эти времена давно миновали, но я о них не забыл. По крайней мере, одно не забыл точно.

— Пожалуй, посмотрю-ка я, как там Джереми.

— Подожди, — Фрэнсис колебался, поглаживая ручку кресла. — Подожди, я давно хотел тебе рассказать. Это должно когда-нибудь случиться... Еще давным-давно.

— Лучше и не начинай, Фрэнсис.

— Пару лет назад, в августе 1789-го, когда медеплавильная компания боролась за своё существование, однажды вечером ко мне пришел Джордж. Это было в ночь бегства Верити. Я обвинял в ее замужестве вас — как и во всём. Во внезапном порыве гнева я рассказал об акционерах компании Джорджу, это позволило ему на них надавить, чтобы перестали поддерживать компанию. Это единственное, чего я не могу ни забыть, ни простить себе.

— Почему ты так настаивал, чтобы рассказать мне об этом сейчас? — Демельза встала.

— Потому что уже достаточно долго я ношу это в себе. Я не могу и дальше принимать вашу дружбу, сидя как бездомная собака у вашего камина, окончательно это между нами не прояснив. Чем крепче наша дружба, тем менее возможно оставить всё как есть. Я подозреваю, что Росс уже знает худшее, но не позволит мне высказаться, воспрепятствует этому, и в последний момент я трушу и оставляю всё как есть. Так всё и остается.

Где-то в глубине дома залаял Гаррик, его заперли, и ему это не нравилось.

Демельза молчала. Фрэнсис встал, накрыл её ладонь своей, а через минуту отошел к окну.

— Как ты мог с нами так поступить? Неужели не мог уязвить Росса как-то по-другому?

— Когда приступ гнева прошел, было уже слишком поздно. Но я не оправдываюсь за это. Ты тоже знала?

— Да, отчасти. Но... но услышать это прямым текстом...

— Нельзя восстановить дружбу, игнорируя то, что ее разрушило. Я должен был тебе сказать. А теперь я пойду.

Фрэнсис выглядел совершенно разбитым.

— Нет, подожди. Росс прав, не так ли?

— Только не в этом.

— Именно в этом. Поскольку, если мы расстанемся сейчас, то еще сильнее углубим обиды. И медеплавильная компания никогда бы не достигла процветания, Фрэнсис, мы это знаем. Даже Уорлегганам, когда они ей завладели, не удалось сделать её прибыльной. Сэр Джон Тревонанс продает оборудование.

— Ты станешь оправдывать убийство, потому что жертва все равно когда-нибудь умрет?

— Оправдывать не стану. Но и клеймить за это не буду. А Элизабет знает?

— Знает ли она, что я наделал? Нет. Её это вообще не касается. Разве что она не понимает причину моего резкого неприятия Джорджа Уорлеггана.

— Ты так и не покончил с портвейном, — произнесла Демельза после долгого молчания.

— Правда? Я лишь прикончил нашу дружбу, которую высоко ценю, хоть ты в этом можешь и сомневаться.

— Я в этом не сомневаюсь, Фрэнсис, но сомневаюсь, что ты её прикончил. Один дурной поступок не может перевесить множество добрых. Нужно учитывать общий счет.

— В ту ночь я это не учел.

— То есть сразу после случившегося ты пожалел об этом и хочешь, чтобы и я совершила ту же ошибку?

— Да.

— Что ж, тогда я не стану.

— Даже ради меня? — спросил Фрэнсис.

— Даже ради тебя.

— Я не удивлён, что Росс тебя любит. Я и сам бы полюбил.

Демельза быстро и понимающе взглянула на него, затем наклонилась и подложила еще одно полено в огонь.

— Думаешь, он по-прежнему меня любит?

— Росс? Конечно. Почему ты спрашиваешь?

— Мне кажется, что Элизабет он любит больше.

Когда она встала, никто не проронил ни слова.

— Что ж, если сегодня день признаний, — наконец проговорил Фрэнсис, — то могу я кое-что сказать о тебе самой, Демельза?

— Конечно.

— У тебя всего один недостаток — ты слишком мало себя ценишь.

— О, я постоянно о себе думаю, Фрэнсис. Ты бы удивился.

— Я не удивился бы ни единой твоей мысли или поступку, кроме этого. Ты пришла сюда дочерью шахтера, вошла в эту старинную и неприкаянную семью и всем сердцем приняла ее принципы. Ты ошибаешься по поводу собственной значимости, своей энергии, даже по поводу своей значимости для Росса. У любого рода есть два качества, Демельза — семейные узы и новая кровь. Росс поступил мудро, выбрав тебя. Если он настолько разумен, как я думаю, то осознает это. А если ты столь же разумна, какой кажешься, то заставишь его так думать.

— Ты очень добр, — Демельза тепло взглянула на него.

— Добр. Вот видишь. В этом ты вся.

— А разве это не так? Я думаю, что да. Но, Фрэнсис, все не так просто, как кажется. Я сравниваю себя с твоей женой, такой прекрасной, имеющей также превосходное происхождение. И не только. Она — первая любовь Росса. Как можно тягаться с совершенством?

— Не верю, что Росс может быть настолько глуп. Я думал, он перестал... Полагаю, дело просто в еще большем уважении к тебе, твоей независимости. Может, с моей стороны это звучит как предательство Росса, но это правда. Смотри на его чувства к Элизабет как на нечто призрачное, раствори его своим теплом, теплом твоей крови и здравым смыслом. Как она может выстоять против этого?

— Кровь у Элизабет тоже горяча.

Фрэнсис снова пару минут помолчал.

— Мне не хотелось бы говорить об Элизабет плохо, но если ей чего-то не хватает, так это совершенства. Как и любому другому. Даже совсем мало тебя зная и заметив, какое впечатление ты производишь на мужчин, я бы решил, что ты вполне способна удержать Росса, если пожелаешь.

Демельза взглянула на него с улыбкой.

— Не стану говорить, как ты добр, но поблагодарю.

— Я не могу утверждать за других, но все же вполне уверен. Так что избавься от чувства, что тебе сделали одолжение, приняв в нашу семью.

Демельза стояла не шевелясь, задумчивая и юная, скорчив кислую гримаску.

— Я подумаю над этим, Фрэнсис. Наверное, это даст мне пищу для размышлений на весь вечер!

— Подумай и над первой частью тоже.

— Нет, только не над этим.

— Да, и над «этим». — Фрэнсис наклонился и поцеловал её в щеку. — Нельзя освободиться от последствий собственного поведения. Я достаточно долго пытался.

Когда Фрэнсис возвращался в шахту, снова полил дождь. Излив перед Демельзой гнетущие мысли, он впервые за долгое время примирился с самим собой. Он говорил, поддавшись порыву, но давно уже желал ей рассказать, примириться не только с Демельзой, но и с собственной совестью.

То, как она восприняла новости со свойственной ей прирожденной способностью исцелять, позволило Фрэнсису почувствовать себя лучше. Он понимал, что её отношение, как и Росса, не оправдывает его поступка, но делает их дружбу более честной с его стороны.

Фрэнсис прошел в сарайчик для переодевания и взял кое-какие свои вещи. Он добрался до шахты почти машинально. Лошадь осталась в конюшне Нампары, и он не намеревался снова спускаться в шахту. Но сарай был пуст, и когда Фрэнсис вошел внутрь, в голову пришла мысль, что домой возвращаться совершенно не хочется.

Его собственный дом угнетал, как и Элизабет. Фрэнсис знал, что радостное расположение духа довольно быстро закончится, но пока ему не хотелось расставаться с этим настроением. Он начал облачаться в старые рабочие штаны и шерстяную куртку.

Под дождем копошилось несколько человек. В помещении подъемника один из братьев Керноу возился с большим насосом, пока тот всасывал и выливал воду. Когда вошел Фрэнсис, Керноу коснулся шляпы в знак приветствия и шагнул навстречу, поднырнув под огромным рычагом, когда тот качнулся вниз.

— Спуститесь вниз, сэр? Нед Ботрелл может пойти с вами.

— Нет, не стоит. Я не буду взрывать, только осмотрю обвалившуюся от взрывов породу.

Через минуту Фрэнсис уже спускался по лестнице основной шахты. С нее, точнее с жилы, в ней проходившей, когда-то и началась эта шахта, поэтому ствол вел не прямо вниз, а с сильным наклоном — как жила шла, так её и разрабатывали.

На третьей площадке и на двести сороковой ступеньке Фрэнсис остановился — на уровне тридцати саженей. Вся эта часть шахты была покинута, остальные шахтеры трудились ниже.

По пути к тому месту, где они сегодня утром проводили взрывные работы, Фрэнсису приходилось протискиваться через узкие расщелины, в которых едва хватало пространства для кирки. Он карабкался по кучам щебня в высоких пещерах с эхом, как в нефе собора, огибал огромные ямы с отвалами и забирался вглубь все дальше и дальше, следуя по пути шахтеров прошлого, за медной жилой. Наконец, он достиг подземного вала или «ветерка», как его еще называли, с останками старой лебедки, и скользнул в шахту, будто через каминный дымоход, к большой узкой расщелине, где они уже побывали сегодня утром.

Фрэнсис увидел, что с тех пор как они ушли, уровень воды понизился на один фут в результате взрывов, но вода, видимо, еще не нашла путь в самую глубину.

Воздух был спертый и тяжелый, а единственный источник света — свеча с пеньковым фитилем у него на шляпе — мерцая, освещала окрестности. Он работал в течение получаса, убирая куски породы из горловины туннеля, но, похоже, вода больше не прибывала. Не только воздух, но вода были теплыми, и через какое-то время Фрэнсис пробрался в другую выработку, в шести футах над уровнем воды, и обнаружил, что она не мелкая, как казалась снизу, нет, она резко поворачивает и увеличивается в высоту, так что он мог стоять не нагибаясь.

Заинтересовавшись, он прошел футов сто вперед, то тут, то там делая засечки на склизких стенах, и оказался там, где шахтеры прошлого снова нашли жилу и оставили целую арку из породы, чтобы подпереть туннель.

Здесь им пришлось прорубаться вниз, работая в слепом колодце, и похоже, сегодняшние взрывы тоже произвели определенный эффект, поскольку с потолка капало, Фрэнсис постоянно поскальзывался, пока пробирался по краю колодца к туннелю напротив.

Этот туннель извивался на сотню ярдов вдаль, но воздуха стало не хватать, и Фрэнсис двинулся обратно. И когда он развернулся, мерцание свечи отразилось в скальной породе. Он наклонился и потер пальцем — вот она, медная зелень содержащей металл руды.

Предки пропустили ее или прошли мимо. Может, на то у них имелись свои причины. Подобные места уже встречались. Нельзя быть в чем-то уверенным, не отколов несколько кусков, не взвесив их в руке и не рассмотрев при хорошем свете качество руды.

Ему нужна кирка, оставленная в большой расщелине. Работы здесь на четверть часа. Если порода выглядит хоть немного обещающей, он захватит с полдюжины образцов на поверхность.

Удача после столь долгого времени... Пока Росса нет, а он здесь внизу один! Глупо рассуждать о том, почему этого не случилось раньше, после долго ожидания и череды разочарований.

Фрэнсис побрел до слепого колодца и остановился перевести дыхание, вдохнуть воздуха посвежее и вытереть пот с лица. Очень жарко. Если всё подтвердится, он не только будет вправе возобновить дружбу с Россом, но и вновь станет себя уважать.

Он осторожно двинулся по краю слепого колодца, и вдруг его нога заскользила по склизкой поверхности. Фрэнсис резко повернулся, чтобы удержаться, но ухнул вниз по склону, натыкаясь головой и плечами, пытаясь ухватиться и удержаться.

Он в ужасе свалился в воду, кашляя, задыхаясь и захлебываясь в грязной жиже. Почти задохнувшись, он в кромешной темноте вынырнул на поверхность, барахтаясь в поисках какой-нибудь опоры, что могла бы его спасти.

Он всегда был никудышным пловцом, способным в лучшем случае на дюжину гребков. Одежда пока держала его на поверхности, раскинувшись шатром, но потом пропиталась водой и стала тянуть на дно. Фрэнсис, размахивая руками, нащупал стену и ухватился за неё.

Хотя он и упал вертикально вниз, но решил, что сможет найти наклонную стену, чтобы выползти. Но это ему не удалось. Потом Фрэнсис стал искать мысками сапог опору, но тут же поскользнулся, вцепился ногтями, ударился коленями и лицом о скалу и съехал вниз по склону в другую подземную шахту. Падение оказалось недолгим, но он теперь не имел представления, насколько уровень воды ниже горловины колодца.

Фрэнсис откашлялся от вонючей воды. Тяжелые сапоги тянули вниз, утопая в темной бездне, глубоко под землей, вдали от комфорта и людских голосов. Пальцы нашарили, за что зацепиться... Медленно, с чудовищным усилием он на несколько дюймов вытащил тело из воды.

Пока пальцы еще удерживали его на поверхности, у него мелькнула мысль: может, на стене еще осталась лестница, достаточно крепкая, чтобы выдержать его вес. Значит, нужно собраться с силами, набраться смелости и проплыть на другую сторону колодца — тот был достаточно широким, но всё же недостаточно большим, и в нем могли установить лестницу, а не корзину, как обычно.

То, что могло превратиться в триумф, внезапно обернулось катастрофой. Два года назад в Бодмине он уже приставил пистолет к голове и нажал на спусковой крючок. Но ничего не произошло, потому что отсырел порох. Тогда он хотел умереть. Погибнуть же теперь — невероятная насмешка судьбы.

Фрэнсис попытался скинуть сапоги — пальцы уже болели от напряжения — и сменить руку. Один сапог скинуть удалось. Полегче, полегче, еще этот старый шерстяной сюртук. Наконец-то прекратился кашель, по крайней мере, легкие очистились. Кричать? Всё равно, что кричать, когда гроб уже засыпали землей.

Будет же для тебя сюрприз, Росс. Посмотри на этот кусок породы, а? Не только глинистый сланец, правда? А вот я еще раздробил парочку, подумал — дай-ка потружусь, пока ты в отъезде. По крайней мере, это оправдание твоей веры в меня. Хеншоу просто не поверит своим глазам...

Удалось скинуть второй сапог. Высвободиться из сюртука. А вода тут теплая. Прямо как крыса в ведре. Фрэнсис видел такое однажды, но ушел, прежде чем та сдохла. Жизнелюбивые твари, цепляются за жизнь. Более стойкие, чем он.

Пора попытаться проплыть колодец по кругу. Почему он всегда так неуверенно чувствует себя в воде? Фрэнсис с трудом заставил себя отпустить опору.

Он проплыл по кругу, суматошно молотя ногами, но едва оставаясь на плаву. Довольно большой колодец, вероятно, футов семь в поперечнике. Возможно, не шахта, а просто провал, используемый в те времена, когда руду добывали быстрее, чем можно было поднять ее на поверхность.

Лестницы нет, как нет и уверенности, что он снова найдет ту шаткую опору. Его охватила паника, Фрэнсис громко закричал. Крик снова и снова эхом отражался в замкнутом пространстве. Шум успокаивал, как успокоил бы свет.

Ту опору он так и не нашел, но вместо этого нащупал гвоздь. Видимо, лестница там все же когда-то была... Фрэнсис попытался поискать опору немного ниже. Ничего... и выше тоже ничего. Ржавый шестидюймовый гвоздь оказался лучшей опорой, чем та, которую он потерял. Он продержится довольно долго. И ожидание может затянуться.

Пытаясь побороть страх, сражаясь с одиночеством и темнотой, Фрэнсис начал размышлять. Итак, вниз он спустился около четырех. Шахта работает в три смены, следующая смена в десять. Если сейчас около пяти, это означает, что пройдет почти пять часов, прежде чем кто-нибудь заметит его одежду в сарайчике для переодевания и начнет расспрашивать. Росс уехал в Труро и может не вернуться допоздна. Демельза — к чему ей его искать? Его лошадь осталась на конюшне Нампары. Демельза может заметить это сама, или позже об этом сообщит Гимлетт... Но, возможно, пройдет еще много часов, прежде чем они хоть что-нибудь предпримут.

А в его доме? Элизабет начнет волноваться? Не раньше семи.

Счет пойдет на часы. Даже если поднялась тревога, поиск займет время. Фрэнсис стал мысленно блуждать по извилистым темным туннелям главной шахты, по пути, которым он шел, вспоминая огромную груду скал, что отделяла его от дневного света и воздуха. Атмосфера в яме казалась удушливой и скверной. Впереди его ждали часы терпения и усилий. Его пальцы уступят, он утонет до того, как прибудет помощь.

Страх стал его худшим врагом, а тьма — предателем. Свет покинул его мир. Ничего не излучало свет, ни вспышка солнечного света, ни всплеск воды, ни металл, ни камень. Фрэнсис по-прежнему не знал, как глубоко находится, но на ум пришла мрачная мысль, что, если бы этим утром не вели взрывных работ, и вода не ушла бы вниз, этот колодец остался бы затопленным, и ему пришлось бы лишь протиснуться назад по склизкой выработке.

Фрэнсис поменял руки в двадцатый раз и гвоздь сместился. Страх сковал его горло, он начал кричать во все горло снова и снова. Помогите, помогите, помогите, я сгину в глубинах подземелья. Не под восемью футами земли, а под двумя сотнями, он уже ослеп, но не оглох, дрожа в теплой воде, пальцы горели, ослабляя хватку, один гвоздь, один ржавый гвоздь.

Фрэнсис пытался себя заставить отпустить гвоздь и исследовать темноту, должно быть, он что-то пропустил в прошлый раз, что-то более удобное, чтобы схватиться, но у него не хватало мужества, возможно, найти это место уже не получится снова.

Время шло. Фрэнсис пытался считать. Из шестидесяти минут сложился час. Потом прошло три часа. Наверное, сейчас уже больше восьми. Кто-нибудь скоро придет. Конечно, все пойдут к тому месту, где утром велись взрывные работы. Где-то капала вода, в его ушах все громче и громче звучали спасительные шаги. Чтобы оставаться в своем уме, Фрэнсис досчитал до двухсот, а затем закричал и снова начал считать. Голова закружилась.

Руки одеревенели. Все чаще его охватывала судорога, ноги стали свинцовыми, опухли и онемели. Иногда он забывал цифры и заговаривал с людьми, приближающимися к нему в воде. Страдающий подагрой, весь в сыпи и синюшный отец. «Фрэнсис, Фрэнсис. Где ты, мальчик?» Тетушка Агата, но не такая, как сейчас, а моложе и строже, нянчит его на коленях. Вот Фрэнсис бежит по песку пляжа Хендрона, Россом сзади, а его ноги сверкают на солнце.

Фрэнсис снова начал считать, а затем вдруг услышал треск дерева, посмотрел наверх и увидел Росса, сидящего на коленях на краю шахты, тянущего ему руку на помощь. Росс сказал раздраженно:

— Боже, почему ты не научился плавать? — и Фрэнсис, полный отчаянья, дотянулся до руки, принимая помощь. Казалось, их пальцы соприкоснулись, а затем поток воды с грязью залепил рот и нос, и Фрэнсис изо всех сил оттолкнулся ногами, чтобы выбраться на поверхность. Рука соскользнула с гвоздя, Фрэнсис почти лишился жизни, мечтая о спасении, и только смерть вернула его в реальность, только смерть разбудила инстинкты самосохранения. И так будет с каждой новой попыткой, вплоть до последней.

Фрэнсис пытался взбодриться. Завтра в это же время или через пару недель он будет смеяться, вспоминая этот случай. Или будет мертв... Завтра в это же время он будет нежиться в удобной постели и приходить в себя. Или его распухший труп будет лежать под простыней в большом зале в Тренвите, ожидая похорон.

Он задыхался. И это хуже всего. Сейчас, чтобы закричать, ему приходилось полминуты хватать ртом воздух, чтобы восстанавливать силы. Уже больше десяти. Скоро кто-нибудь должен появиться. Он не мог просто исчезнуть бесследно, чтобы никто не побеспокоился. Керноу видел, как Фрэнсис спустился вниз. Они должны начать волноваться и додуматься. Для чего им мозги! Хеншоу часто бывает в шахте с пяти до шести. Часто к нему присоединяются Росс и Фрэнсис, посмотреть, как идет работа. Но не сегодня. Разумеется, не сегодня.

Фрэнсис издал крик на высокой ноте, срываясь на визг, и замолчал, задыхаясь. Гвоздь, сжимаемый мертвой хваткой, подался в гнезде. Еще одно движение, и он выскочит.

— Помогите, помогите! — прокричал он. — Помогите, помогите! — и так с десяток раз все громче и громче, пока не осип и не стал вдыхать и выдыхать с одинаковым хрипом. По его щекам текли слезы...

Боже, у меня теперь есть причина жить, я не хочу умирать!

Примерно в это время Элизабет захлопнула книгу, по которой учила Джеффри Чарльза читать.

— Время ужинать, дорогой. Папа скоро вернется, а ему нравится, когда в семь вечера ты уже отправляешься в кроватку.

— Еще чуть-чуть, мамочка.

— Нет, ты и так уже сегодня получил больше, чем следовало.

— Могу я выйти и поиграть до прихода папы?

— Нет, мой сладкий. Ты можешь поиграть, пока не приготовится ужин. Будь неподалеку, когда я позову... И надень шапочку!

Джеффри Чарльз вприпрыжку выбежал из комнаты, и Элизабет взглянула на часы. Было около половины седьмого.

Глава седьмая

Росс вернулся незадолго до восьми и обнаружил, что Демельза наверху уже в пятый раз штопает занавески на северном окне спальни и не услышала его возвращения.

— Росс! Ты вернулся раньше, чем я ожидала. Ты поужинал?

— Да. Что ты делаешь?

— Чиню то, что Джереми натворил сегодня утром. Он очень любит цепляться за что-нибудь в поисках поддержки.

— Ты скоро сотворишь новые занавески, с такой-то вышивкой!

— Не всё так плохо. Что было в том письме?

Росс сел в кресло и начал стягивать сапоги, а когда подошла жена, позволил ей помочь. Пережиток былых дней, который она почему-то любила и сохраняла. И пока Демельза снимала с него сапоги, Росс рассказал ей, о чём говорилось в письме.

— И это правда? Я имею в виду про залог?

— Правда. Когда я брал деньги, меня в первую очередь волновало их получение, и не сильно беспокоило, каким образом. Именно Пирс, когда я пришел к нему, первым заговорил о повторном закладе. На следующий день он выдал деньги, а я подписал бумагу... Я воспринял ее как новую закладную, хотя на самом деле это оказался вексель. Я полагаю, что знал об этом, но не обратил в то время никакого внимания. Да это было и не важно, пока Пирс держал вексель у себя, как поступил бы друг и честный человек. Я зашел к нему. Ты считаешь меня задирой, Демельза?

— А ты что, грубо обошелся с Пирсом?

— Я его и пальцем не тронул, но, думаю, вел себя грубо — грохнул рукой по столу и сломал крышку табакерки. Пирс дрожал, как желе — сплошной жир без костей, но сделанного не воротишь. Вексель поменял хозяина, как и сказал Паско, и сейчас им владеет Кэрри Уорлегган. Так что придётся иметь дело с ним.

— Ты поехал к нему?

— Я заехал к нему домой, но его не было. Думаю, это правда, так как ставни были закрыты.

— И что же теперь, Росс?

— До ноября Уорлегганы ничего не смогут поделать. Потом они могут дать мне месяц, чтобы погасить вексель. В декабре я должен найти четырнадцать сотен фунтов или объявить о банкротстве.

Демельза поставила его сапоги рядом с креслом, но осталась сидеть, опершись локтями о колени и глядя не на него, а в пространство.

— Мы можем занять денег где-то еще?

— Не знаю.

— Что будешь делать?

— Еще почти два месяца до того, как вексель могут предъявить к оплате. Мне следует поблагодарить Паско. И еще четыре после предъявления, прежде чем наступит время платежа.

Демельза не хотела, чтобы Росс видел её лицо, поэтому развернулась на корточках и встала.

— Ты уверен, что Кэрри так и поступит? Потребует оплаты?

— А ты бы не стала на его месте, учитывая их отношение ко мне?

— Я встречалась с Кэрри?

— Тогда, на балу. Пятидесяти с небольшим лет, маленькие глазки и неприятный взгляд. У Джорджа, хотя я и терпеть его не могу, всё же есть определенные принципы — по крайней мере, мне так кажется. У Кэрри их вообще нет. Он ростовщик, стервятник. Для Джорджа почти все двери в обществе открыты. Вскоре откроются и все остальные, и это накладывает на него некоторые обязательства. Николас, его отец, тоже обладает приличной репутацией. Дядюшку же Кэрри из всей семейки ненавидят сильнее всего.

Демельза вздрогнула.

— Хотела бы я зарабатывать, Росс. Хоть как-то тебе помочь. А я лишь могу чинить твои шторы, растить ребенка, присматривать за хозяйством и готовить еду...

— Мне бы и в голову не пришло, что один человек со всем этим справится.

— Но за это не платят! Ни пенни. Четырнадцать сотен фунтов! Я бы их украла, если бы смогла, став разбойником с большой дороги или грабителем банков! Харрис Паско никогда бы не пустил твой вексель в оборот. Почему же он тебе не одолжил?

— Это что-то новенькое, — Росс посмотрел на неё мрачно и одновременно насмешливо, — до этого ты всегда требовала, чтобы я держался в рамках закона. — Росс замолчал, поскольку раздался стук в дверь. Это был Гимлетт с сообщением, что Табб ждет внизу и хочет узнать, здесь ли еще мистер Фрэнсис.

— Здесь? Разумеется, нет, — Росс посмотрел на Демельзу. — Когда он ушел?

— Примерно через час после тебя. Отправился в шахту, по крайней мере...

— Его конь все еще здесь, — сообщил Гимлетт, — я задал ему корма, но не думал, что нужно сообщать хозяйке. Думал, она знает об этом.

Росс прошел мимо него и спустился вниз. Табб стоял в прихожей, объясняя, что миссис Полдарк тревожится и потому послала его, чтобы просто убедиться, что с мистером Полдарком все в порядке, потому что, как правило, в это время года, когда темнеет рано, сквайр приходил домой к семи часам. Росс прошел на конюшню. Лошадь Фрэнсиса переминалась в стойле и выжидающе вскинула голову, услышав звук шагов.

Демельза последовала за мужем.

— Он что-нибудь сказал перед уходом? Может, пошел к Мингуз-хаус? Поезжай в Мингуз-хаус, — приказал Росс Таббу, — а я тем временем пойду в шахту и узнаю, как долго он там пробыл и в каком направлении ушел.

Выплыл тонкий месяц, моросящий дождь прекратился. Демельза пошла вместе с Россом, то и дело пускаясь вприпрыжку, хотя и без того шагала быстро. В помещении подъемника, как и в двух других сараях, горел свет.

Росс вошел в сарайчик для переодевания, где фонарь почти выгорел. На вешалке висела одежда Фрэнсиса. Снаружи, задумавшись, ожидала Демельза.

— Похоже, он еще здесь.

— Здесь? Но, Росс...

Они какое-то время молча смотрели друг на друга.

В шахте смена обычно составляла восемь часов, но вахта около насоса — двенадцать. Рабочие сменились в восемь, и старший Керноу теперь остался за главного. По его словам, брат ничего ему не сказал, когда уходил. Пока они расспрашивали, вошел капитан Хеншоу, и Росс объяснил ему ситуацию.

— Что ж, сэр, он все еще может быть там, забыл про время, но я так не думаю. Потерпите минутку, захвачу пару человек, и спустимся вместе.

Демельза стояла в помещении подъемника. Завораживающие неспешные движения огромного механизма походили на предсмертное дыхание животного, гигантского морского млекопитающего, недавно приземлившегося и издыхающего на мокром песке. Ее охватило странное убеждение в фатальности происходящего. Для этого не имелось никаких предпосылок, но она всё равно знала.

Теперь подошли и другие и смотрели, как Росс, Хеншоу, Джек Картер и Джо Нэнфан-младший забрались в корзину подъемника и исчезли из виду. После их ухода оставшиеся сбились в несколько группок. Демельза знала, что в её присутствии они чувствуют себя неловко. Мало того, что она женщина, так еще и шахтерская дочь, ставшая женой сквайра.

Но она заставила себя подойти и спросить, видел ли кто-нибудь мистера Фрэнсиса сегодня после обеда, и не сходит ли кто-нибудь к Дэниэлу Керноу, чтобы выяснить, что тот знает.

Наступило долгое ожидание. Из дома пришел Гимлетт и встал рядом с ней.

— Ветер холодный, мэм, мне принести плащ?

— Нет... Благодарю.

Демельза ощущала не холод ночи — какой-то внутренний мороз холодил её, так что плащ тут не поможет. Вернулся Табб — в Мингузе мистера Фрэнсиса не видели.

— Тебе лучше съездить и все рассказать миссис Полдарк, — сказала Демельза.

— Хорошо, мэм.

— Нет, подожди. Подожди немного.

Оглянувшись назад, Демельза видела свет в Нампаре: единственная свеча, оставленная в спальне. За домом и правее — море, на темной глади которого сверкающий кинжал лунного света. «Нельзя освободиться от последствий собственного поведения, — сказал Фрэнсис. — Я достаточно долго пытался».

Кто-то вернулся из коттеджа Дэна Керноу. Керноу видел, как около четырех мистер Фрэнсис спустился в шахту, но не видел, как тот поднимался обратно и не подумал предупредить брата. Питер Керноу сплюнул от досады.

Через несколько минут по лестнице из шахты бегом поднялся шахтер. Это был Эллери, работавший на уровне шестидесяти саженей. Некоторые шахтеры услышали о произошедшем и помогали с поисками. Фрэнсиса не нашли, но обнаружили его кирку — ручка торчала из воды рядом с тем местом, где взрывали сегодня утром.

— Тебе лучше съездить за хозяйкой, — посоветовала Таббу Демельза.

Именно Росс, у которого была лампа, первым протиснулся в туннель, которым прошел Фрэнсис, как и кузен, удивился, что туннель продолжается дальше, и махнул рукой, чтобы Хеншоу пошел следом.

Они уже охрипли от криков: их голоса либо возвращались, эхом отражаясь от скал, либо уносились прочь в гулкой темноте. Они уже добрались до слепого колодца и попытались его обогнуть, но Росс поскользнулся на склизком камне, и Хеншоу пришлось поймать его за руку.

— Благодарю, местечко прямо-таки для... — Росс запнулся, встал на колени и направил свет фонаря в слепой колодец. Где-то внизу плескалась еле различимая вода, на поверхности плавала шахтерская шляпа. А помимо нее виднелось и что-то еще.

— У вас есть верёвка?

— Есть.

— Обвяжите меня вокруг пояса.

Он спустился вниз и обнаружил плавающее в воде тело. Фрэнсис был мертв уже около часа. В руке, стиснутой так, что кулак с трудом смогли разомкнуть, он сжимал ржавый гвоздь.