Ураган Уайетта

I

Костон шагал навстречу звукам пушечных выстрелов. Он обливался потом под палящими лучами солнца, но ни о какой передышке не могло быть и речи. Резкие крики сержанта постоянно подстегивали их отряд. «Как же выбраться из этой передряги?» — лихорадочно думал Костон. Если бы ему удалось вырваться из строя на несколько минут, он сорвал бы с себя гимнастерку, бросил винтовку и все, он снова превратился бы в гражданского человека. Но десантники с автоматами зорко следили за дезертирами, а офицер то и дело носился на джипе взад и вперед вдоль колонны.

Человек, шедший рядом с ним, спросил его о чем-то на местном языке. Костон изобразил из себя немого. Он сделал несколько сложных движений пальцами, надеясь, что его сосед не распознает его уловку. Тот громко расхохотался и ткнул шедшего перед ним солдата, привлекая его внимание к Костону. Ему явно показалось забавным то, что среди них оказался немой. Несколько пар глаз с любопытством уставились на Костона, и он в душе молил Бога о том, чтобы струйки пота не смыли его самодельный грим.

Впереди послышалась стрельба, очереди из автомата, беспорядочные хлопки винтовок, гораздо ближе, чем он ожидал. Значит, Фавель уже довел линию огня до окраин Сен-Пьера и, судя по звукам, расходует боеприпасы с фантастической щедростью. Костон вздрогнул, когда неподалеку разорвался снаряд, разнесший в щепки какой-то сарай. Колонна заколебалась и замедлила ход. Заорал сержант, офицер произнес несколько ругательств, и они вновь прибавили шагу. Вскоре они завернули в переулок и остановились. Костон с интересом посмотрел ка армейские грузовики, стоявшие в линию по всей длине переулка. Они были пусты. Он заметил, что солдаты выкачивают бензин из одних баков и доливают его в другие.

Офицер встал перед строем и снова стал разглагольствовать. Потом он, видимо, что-то спросил, и несколько человек подняли руки с винтовками. Костон сделал то же самое. Раздалась команда, и они вышли из колонны и построились отдельно. Костон вместе с ними. Появился сержант. Он подошел к ним и стал раздавать патроны из большого ящика, который тащили за ним двое. Предварительно он каждого спрашивал о чем-то. Когда он приблизился к Костону и спросил его, Костон молча отвел затвор винтовки и показал ему, что магазин пуст. Сержант сунул ему в руки две обоймы и проследовал дальше.

Костон опять посмотрел на грузовики. С одного из них сгружали винтовки и тут же раздавали солдатам. На всех не хватало, и Костон понял, что Серрюрье испытывает недостаток в вооружении и, судя по действиям солдат у грузовиков, в горючем. То есть, наверное, у него всего этого было предостаточно, но он не мог им воспользоваться. По-видимому, Фавелю своим неожиданным прорывом удалось парализовать систему технического обеспечения армии Серрюрье.

Костон зарядил винтовку, другую обойму положил в карман. Трудности, которые испытывает Серрюрье, думал он, могут обернуться гибелью одного хорошего иностранного журналиста. Здесь ему явно не место. Он посмотрел кругом, прикидывая шансы на то, чтобы незаметно удрать, и с горечью убедился, что они равны нулю. Но кто знает, что может принести постоянно меняющаяся на войне обстановка.

Вновь последовали команды, и колонна зашагала на этот раз в сторону от предыдущего направления, параллельно, как выяснил Костон, линии огня. Они вошли в один из беднейших пригородов Сен-Пьера, трущобный город, в котором хижины были сделаны из расплющенных керосиновых бидонов и ржавого железа. Жителей не было видно. Они либо прятались по своим лачугам, либо поспешно бежали.

Направление движения опять изменилось. Теперь их погнали в сторону линии фронта. На открытом пространстве, представлявшем собой вклинившуюся в город часть поля, их остановили и приказали образовать длинную цепь. «Заняли позицию», — подумал Костон. Все стали окапываться, используя вместо лопат штыки, и Костону пришлось делать то же самое.

Выяснилось, что место, где ему предстояло умереть, было дурно пахнущей свалкой. Штык его винтовки неожиданно наткнулся на вздувшийся труп собаки, присыпанный золой. Газы с мягким шипением вырвались из него, и Костон почувствовал такую мерзкую вонь, что его чуть не вывернуло наизнанку. Он отполз в сторону и вновь принялся ковырять землю, на этот раз более успешно. Земля на свалке была мягкой, и это имело свои преимущества, вырыть небольшой окопчик оказалось не так уж трудно.

Покончив с этим, Костон осмотрелся, в первую очередь оглянувшись назад, чтобы приискать себе лазейку к отходу. Но сразу же обнаружил сзади себя сержанта, крепкого и неумолимого с виду парня, который держал винтовку дулом вперед, направив ее, может, даже и умышленно, прямо на Костона.

Он посмотрел вперед. Перед ним расстилалось поле шириной, наверное, с четверть мили, а может, ярдов с четыреста. На другой его стороне были видны дома, принадлежавшие более зажиточной части населения Сен-Пьера. Полоса ничейной земли как бы предохраняла их от контакта с жителями трущоб.

Именно там шел бой. Снаряды и мины взрывались с пугающей регулярностью, взметая вверх обломки домов. Винтовочная и автоматная стрельба была непрерывной, и один раз шальная пуля почти достала Костона, осыпав его голову землей и пылью.

Он определил, что там и была линия фронта и что правительственные войска терпят поражение. Иначе зачем бы понадобилось поспешно организовывать вторую цепь обороны, составленную из плохо вооруженных дезертиров. Вместе с тем позиция эта была выбрана неплохо. Если бойцы Фавеля опрокинут переднюю линию обороны, им придется пересечь четыреста ярдов совершенно открытого пространства. Но тут же Костон вспомнил, что в его распоряжении имеются всего две обоймы, так что, в конце концов, фавелевскому авангарду удастся справиться с этой задачей без особых трудностей. Многое еще будет зависеть от того, организованно или нет будут отступать правительственные войска.

В течение долгого времени ничего не происходило, и Костон, лежа на припеке, почувствовал сонливость. Знакомые ему военнослужащие говаривали, что война — это время, когда скука лишь изредка прерывается моментами страха, и сейчас он был готов поверить этому. Во всяком случае, его небольшой солдатский опыт свидетельствовал именно об этом.

Время от времени он оборачивался, чтобы посмотреть, не улучшились ли его шансы на побег, но ничего не менялось. Сержант смотрел на него с каменным лицом, и залегшие сзади солдаты тоже были на месте. Капитан то курил сигареты, делая быстрые нервные затяжки, то смотрел в сторону линии фронта в бинокль.

Чтобы как-то наладить отношения с сержантом и в надежде на его снисхождение в будущем, Костон предложил ему сигарету. Сержант протянул руку, взял ее, с удивлением на нее посмотрел, улыбнулся и закурил. Костон улыбнулся в ответ, опять лег на живот, надеясь, что его инициатива принесла кое-какие плоды.

В это время крики впереди резко усилились, и там началось какое-то движение. Несколько плохо различимых фигур, пригнувшись, бежали вдоль стен дальних домов. Костон напряг зрение и пожалел, что у него не было бинокля. Сзади раздался голос офицера и, вторя ему, дикий вопль сержанта. Но Костон не обратил на них никакого внимания. Он уже разглядел, что фигуры вдали были солдатами правительственной армии и они неслись сломя голову, — передняя линия обороны была прорвана.

Ближайший к нему солдат выставил винтовку вперед. По цепи раздалось металлическое щелканье затворов. Костон во все глаза смотрел вперед. Один из бежавших был уже посередине поля и вдруг он, словно споткнувшись обо что-то, взмахнул руками и упал навзничь. Тело его несколько раз конвульсивно дернулось и замерло.

Поле теперь кишело беспорядочно отступавшими солдатами. Некоторые, более опытные, бежали, делая неожиданные зигзаги, спасаясь от прицельных выстрелов. Другие, неопытные и менее сообразительные, просто неслись, подгоняемые страхом, напрямик. Их и настигали пули винтовок и автоматов.

Костон вдруг с некоторым изумлением понял, что он находится под обстрелом. В воздухе с разных сторон что-то посвистывало, и он сначала не знал, что это такое. Но когда собака сбоку от него внезапно задрыгала ногами, словно преследуя во сне зайца, а впереди брызнули фонтанчики земли, он, словно черепаха в панцирь, втиснулся в свой окопчик и замер. Однако его журналистское любопытство заставило его еще раз поднять голову, чтобы посмотреть, что происходит.

На поле начали рваться мины, вздымая кучи земли и пыли, относимой ветром в сторону. Первый из бежавших солдат был уже совсем близко, и Костон хорошо видел его широко открытый рот, безумные глаза, слышал тяжелый стук его ботинок о сухую землю. Он был уже ярдах в десяти и вдруг упал, болтая руками и ногами. Когда он затих, Костон увидел громадную дыру в его черепе.

Бежавший сзади обогнул тело товарища и прибавил ходу, работая ногами, как шатунами. Охваченный ужасом, он перепрыгнул прямо через Костона и исчез где-то сзади. Потом появился еще один, за ним еще и еще — все они в панике бежали за вторую линию обороны. Лежавшие в окопах нервно зашевелились, готовые последовать за бегущими, но раздавшийся рев сержанта пригвоздил их к земле. И сразу же неподалеку раздался выстрел. «Бежать — убьют, не бежать — убьют, — подумал Костон. — Лучше пока не бежать», — решил он.

В течение получаса оставшиеся в живых солдаты Серрюрье совершенно деморализованные бежали назад, и вскоре Костон услышал выстрелы в тылу. Солдат приводили в чувство. Он посмотрел на поле, ожидая увидеть войска Фавеля, но там ничего не изменилось. Только минометный огонь, на время прекратившийся, возобновился с новой силой и был направлен теперь прямо на их позицию. За короткий момент передышки, когда дым битвы ненадолго рассеялся, Костон увидел десятки трупов на поле и услышал отдаленные стоны и крики.

Затем у него уже не было времени ни наблюдать, ни анализировать, так как снаряды стали поливать их позицию железным огнем. Он сжался в своем окопчике, вонзил пальцы в дурно пахнущую землю, которая содрогалась и ходила под ним ходуном. Казалось, этому не будет конца, хотя позже, вспоминая об этом, Костон предположил, что налет продолжался минут пятнадцать. «Господи, — бормотал он, вжимаясь в землю, — дай мне уйти отсюда живым».

Обстрел прекратился так же внезапно, как и начался. Костон был оглушен и лежал некоторое время в своей норе, не решаясь поднять голову. Когда он посмотрел на поле, то ожидал увидеть сквозь дым и пыль первые цепи наступающих отрядов Фавеля, но на поле, усеянном трупами, не было видно ни одной живой души.

Он медленно повернул голову. Железные сараи за их позицией были разрушены, некоторые уничтожены целиком, поверхность земли изрыта воронками. Офицерский джип с оторванными задними колесами ярко горел. Самого капитана поблизости не было. Рядом лежал торс мужчины — без головы, рук и ног. «Наверное, это все, что осталось от сержанта», — подумал Костон. Он потянулся, распрямляя застывшие члены, и решил, что, если уж бежать, то сейчас, лучшего времени для этого не будет.

Из соседнего окопчика появился человек, лицо его было серым от пыли и страха. Глаза были широко раскрыты и застыли. Он приподнялся на руках, встал и, загребая землю заплетающимися ногами, начал отходить в сторону. Из-под земли вдруг показалась голова сержанта, он что-то крикнул солдату, но тот не обратил на это никакого внимания. Сержант поднял винтовку и выстрелил. Человек, нелепо дернувшись, упал.

Костон опять прижался к земле. Он не мог не восхищаться сержантом — выносливым, профессиональным воякой, который и помыслить не мог о возможности отступления перед лицом противника. Но сейчас он для него был чрезвычайно неудобен.

Костон посмотрел вокруг и, увидев еще целый ряд высунувшихся из-под земли голов, удивился тому, что немало солдат пережили артналет. Он слышал о том, что хорошо окопавшиеся войска могут успешно перенести артиллерийский обстрел, но теперь он это знал по собственному опыту.

На поле по-прежнему ничто не предвещало наступления пехоты. Даже огонь из стрелкового оружия прекратился.

Сержант вылез из своей норы и пошел вдоль цепи, подсчитывая потери. Внезапно где-то сбоку, в совершенно неожиданной точке и в ужасной близости забил пулемет. Веер пуль пронесся над позицией, и сержант, крутанувшись, как волчок, упал и исчез из вида. Костон, свернувшись калачиком в своем окопчике, определил, что огонь шел слева и чуть сзади. Это означало, что их обошли сбоку.

Он услышал топот ног, крики и понял, что лежавшие рядом с ним солдаты побежали. Он был убежден, что они поступили опрометчиво, и, кроме того, ему надоело быть бойцом армии Серрюрье, так что он решил остаться на месте. Чем дальше его временные товарищи убегут от него, тем лучше, а он будет лежать, притворившись мертвым.

Пулеметный огонь прекратился, но он еще минут пятнадцать не решался поднять голову. Когда же поднял, то первое, что увидел, была длинная цепь людей, двигавшихся по полю со стороны домов, — Фавель пошел вперед.

Костон вылез из своей норы и быстро пополз к остаткам лачуг, каждую секунду ожидая получить пулю в спину. К счастью, после бомбежки осталось много воронок, и он мог передвигаться от одной к другой, почти не обнаруживая себя.

Наконец, он добрался до одной из лачуг и посмотрел назад. Люди Фавеля уже почти перешли поле и, как полагал Костон, будут стрелять по всему, что движется. Надо было найти укрытие получше. Слева послышались звуки боя, кто-то еще пытался сопротивляться. Он начал двигаться вправо, перебегая от одной лачуги к другой и постоянно отходя назад. По дороге он сорвал с себя гимнастерку и вытер лицо. Он надеялся, что вид белого человека заставит возможного стрелка прежде, чем нажать спусковой крючок, заколебаться. Следов армии Серрюрье не было видно, и все указывало на то, что Фавелю удалось проделать в ней дыру и что, по-видимому, некому будет его остановить.

Ему в голову пришла идея зайти в одну лачугу. Ведь убегать не имело никакого смысла. В конце концов, не собирался же он воссоединиться с солдатами Серрюрье. Лучше всего спрятаться, а затем выйти уже внутри расположения отрядов Фавеля.

Дверь была не закрыта. Он толкнул ее, она заскрипела, и он вошел внутрь. Лачуга была покинута. Она состояла всего из двух комнат, и ему не составляло никакого труда убедиться в том, что в ней никого нет. Он огляделся и увидел рукомойник, рядом висело облупленное и загаженное мухами зеркало. По одну сторону было прикреплено густо раскрашенное изображение Мадонны, по другую — штампованный портрет Серрюрье.

Он быстро сорвал Серрюрье со стены и забросил его под кровать. Если кто-то зайдет сюда, пусть не задает ненужных вопросов. Затем он налил теплой воды в таз и начал умывать лицо, в то же время чутко прислушиваясь к тому, что происходит снаружи. Через пять минут он с отчаянием увидел, что по-прежнему слегка похож на светлого негра. Обувной крем был водоотталкивающим и не желал сходить с лица, сколько он не тер его. Многие из жителей Сан-Фернандеса были даже светлее его и обладали европейскими чертами лица.

Тогда он расстегнул рубашку и посмотрел на свою грудь. Двумя днями раньше он досадовал на свою белизну, на то, что не успел загореть, но сейчас он был этому только рад. Он снял рубашку и приготовился ждать.

Звук автомобиля снаружи заставил его встрепенуться. Он решил, что тот, кто здесь ездит на автомашине, будет достаточно цивилизован для того, чтобы не стрелять в него немедленно. Он вышел в переднюю комнату и выглянул в окно. За рулем «лендровера», проезжавшего мимо, сидел белый.

— Эй, послушайте, — он бросился к двери, — остановитесь!

Человек, ведший «лендровер», оглянулся назад и резко затормозил. Костон подбежал к машине.

— Кто вы такой, черт возьми? — спросил человек, с удивлением оглядывая Костона.

— Слава Богу! — воскликнул Костон. — Вы говорите по-английски. Меня зовут Костон, я что-то вроде военного корреспондента.

Человек смотрел на него недоверчиво.

— Вы как-то быстро освоились с обстановкой, — сказал он. — Война началась только вчера, а вы уже выглядите так, словно вы не корреспондент, а нигер какой-нибудь.

— Да нет, со мной все в порядке, — заверил его Костон.

Человек поднял лежавший на сиденье рядом с ним автомат и сказал:

— Я думаю, Фавелю стоит приглядеться к вам получше. Садитесь.

— Как раз он-то мне и нужен, — сказал Костон, влезая в «лендровер» и опасливо косясь на автомат. — Вы его друг?

— Можно и так сказать. Меня зовут Мэннинг.

II

— Слишком жарко, — недовольным тоном заявила миссис Вормингтон.

Джули была с ней согласна, но промолчала, — выражать согласие с миссис Вормингтон по какому бы то ни было поводу было выше ее сил. Она лишь поерзала на своем сидении, испытывая раздражение от прилипшей к телу блузки и продолжая смотреть через ветровое стекло вперед. Там уже больше получаса было одно и то же — маленькая повозка, доверху набитая предметами домашнего обихода, которую толкали перед собой старик и мальчик. Они шли прямо посреди дороги и упрямо не хотели посторониться.

— Мотор скоро перегреется, если так дело будет идти и дальше, — сказал Росторн, в который раз переключая рычаг со второй передачи на первую.

— Нам нельзя останавливаться, — забеспокоилась Джули.

— Остановиться может оказаться труднее, чем двигаться, — заметил Росторн. — Вы не видели, что творится сзади?

Джули повернулась и посмотрела через заднее стекло. Машина в это время находилась на крутом подъеме. Сзади, насколько хватало глаз, тянулась длинная линия беженцев. Она видела подобную картину в кино, но никогда не думала, что ей придется увидеть ее в действительности. Это был исход народа, понуро уходившего от нависших над ним превратностей войны и тащившего с собой столько необходимого для жизни скарба, сколько можно было увезти на самых невероятных колесных сооружениях. Тут были детские коляски, в которых ехали не дети, а одежда, часы, картины, прочие предметы быта; тележки, которые тащили либо люди, либо ослы; обшарпанные автомобили Бог весть каких марок и годов выпуска, автобусы, грузовики и приличные автомобили более зажиточных горожан.

Но прежде всего там были люди: мужчины и женщины, старики и молодежь, здоровые и больные. Эти люди не смеялись, не разговаривали между собой, а уныло шли, как стадо, с потухшими глазами, опустив свои серые лица, и единственное, что выдавало их тревогу, это постоянное нервное оглядывание назад.

Росторн нажал на клаксон, делая еще одну попытку обойти упрямого старика.

— Проклятый тип, — пробормотал он. — Ну хоть бы немного сдвинулся в сторону.

Эвменидес сказал:

— Дорога — сбоку канава. Боится, упадет.

— Да, это верно, тележка его сильно перегружена, а сбоку глубокий кювет.

— Сколько нам еще ехать? — спросила Джули.

— При такой скорости часа два, — сказал Росторн, резко тормозя, чтоб не врезаться в старика.

Так они и ехали с рывками и остановками. Пешие беженцы двигались даже быстрее, чем люди на колесах, и Росторн подумывал о том, чтобы оставить машину. Но он сразу же отмел эту мысль. Продукты, воду, одеяла — все то, что им было необходимо на предстоящей неделе, пришлось бы тащить на себе.

Он сказал:

— По крайней мере, в одном отношении эта война полезна — она заставила людей покинуть Сен-Пьер.

— Но ведь не все же уйдут, — возразила Джули. — А что будет с солдатами?

— Фавелю крупно не повезет, — заметил Росторн. — Представляете, они захватывают город, и тут же его войска уничтожаются ураганом. Я много читал по военной истории, но другого такого случая что-то не припоминаю.

— Но ураган разобьет и Серрюрье, — сказала Джули.

— Видимо, да, — протянул Росторн. — Интересно, кто будет здесь собирать черепки. — Он сделал паузу. — Мне нравится Уайетт, но я надеюсь, что он все-таки ошибается в отношении урагана. Это вполне возможно. Он ведь слишком полагается на свою интуицию. Мне хотелось бы, чтобы у Фавеля сохранилась возможность бороться.

— Я тоже надеюсь, что он ошибается, — сказала Джули угрюмо. — Он ведь остался там, словно в ловушке.

Росторн бросил взгляд на нее, прикусил губу и погрузился в молчание. Время ползло медленно, наподобие их машины. Минут через пять их обогнала группа молодых людей. Они были бедно одеты, но выглядели крепкими и бодрыми. Один держал в руке пачку денег, которые на ходу пересчитывал, другой вертел на пальце сверкающее ожерелье.

— Сейчас нам очень бы пригодился ваш револьвер, Эвменидес. По-моему, они мародеры. Пока они забирают деньги и драгоценности, но вскоре проголодаются и будут рыскать в поисках пищи.

Эвменидес пожал плечами.

— Поздно. Костон взял. Я смотрел.

Наконец, в поле их зрения показался небольшой мыс. Росторн сказал:

— Ну вот, скоро мы съедем с дороги. Посмотрите, где бы удобнее это сделать. Лучше всего, если будет какое-нибудь ответвление от дороги.

Они продолжали медленно двигаться, и через некоторое время Эвменидес сказал:

— Поворачивайте здесь.

Росторн вытянул шею, глядя вперед.

— Да, кажется, это подходит. Интересно, куда она ведет.

— Давайте попробуем, — сказала Джули. — На нее вроде никто не сворачивает.

Росторн повернул руль, и они оказались на пустынном проселке. По нему можно было двигаться быстрее. Росторн включил вторую скорость, и они, подпрыгивая на ухабах, проехали несколько сот метров и уперлись в большой карьер.

— Черт! — выругался Росторн. — Это тупик.

— Ну что ж, — сказала Джули. — По крайней мере прежде, чем возвращаться, мы можем вылезти и размять ноги. И, пожалуй, нужно поесть.

Хлеб зачерствел, масло растаяло, вода была теплой, да и жара не способствовала аппетиту, но они все же заставили себя подкрепиться, сидя в тени одного из прикарьерных сараев, и заодно обсудили дальнейшие планы. Миссис Вормингтон сказала:

— А почему бы нам не остаться здесь? Здесь так тихо.

— Боюсь, что это невозможно. Отсюда видно море, это к югу. Уайетт сказал, что ураган придет с юга.

Миссис Вормингтон шумно выдохнула.

— По-моему, этот молодой человек — паникер. Я не думаю, что будет какой-то там ураган. Когда мы ехали, я посмотрела на базу. Все корабли на месте. Командующий Брукс не боится урагана, так почему его должны бояться мы?

— Мы не должны рассчитывать на то, что он не может ошибаться, — тихо заметила Джули. — Она обратилась к Росторну. — Надо выехать обратно на дорогу и попытаться еще раз.

— Не знаю, удастся ли нам это, — сказал Росторн. — Дорога так загружена, что мы просто не сможем вклиниться в поток. Никто из-за нас не будет останавливаться. — Он посмотрел на карьер. — Надо перебраться на другую его сторону.

Миссис Вормингтон хмыкнула.

— Я и не подумаю лезть по этому косорогу. Я остаюсь здесь.

Росторн расхохотался.

— Да нам вовсе и не нужно никуда лезть. Карьер мы просто обойдем. Вон там я вижу более пологое место. — Он пожевал черствый бутерброд. — Уайетт говорил, что надо оказаться на северном склоне хребта. Вот мы это и сделаем.

Эвменидес спросил:

— Мы оставим машину?

— Придется. Возьмем все, что нам нужно, и остановимся вон за теми домиками. Если нам повезет, нас никто не увидит.

Они закончили свою короткую трапезу и начали собираться. Джули взглянула на скисшую миссис Вормингтон и сказала, стараясь быть ироничной:

— Эй, нам ведь не надо мыть посуду.

Но миссис Вормингтон не реагировала. Она сидела в тени с широко открытым ртом, и Джули не без злорадства подумала, что прогулка пойдет ей на пользу, во всяком случае для сбрасывания лишнего веса можно не прибегать к диете.

Росторн повел машину обратно по проселку и нашел укромное место.

— Давайте разгрузимся здесь. Здесь нас никто не увидит. А то не дай Бог, какие-нибудь молодчики, вроде тех, засекут нас. — Он взглянул вверх, на вершину холма. — Нам не так далеко идти, по-моему, этот хребет не больше, чем двести метров высотой.

Он опять заехал в карьер и оставил в нем машину.

— Что ж, надо так надо, — сказала миссис Вормингтон, — хотя я лично думаю, все это какая-то ерунда. — Она повернулась к Эвменидесу. — А вы что стоите. Берите что-нибудь.

Джули насмешливо взглянула на миссис Вормингтон.

— Вам тоже придется кое-что нести.

Та посмотрела на заросший кустарником склон и с сомнением покачала головой.

— Я не смогу. У меня больное сердце, знаете ли.

Джули подумала, что сердце у миссис Вормингтон столь же здоровое, как у быка, и столь же бесчувственное.

— Одеяла не тяжелые, — сказала она. — Вы можете взять часть из них. — Она бросила миссис Вормингтон стопку одеял. Та, не ожидая этого, выпустила из рук сумочку. Она тяжело упала в пыль, и они обе бросились поднимать ее. Первой успела Джули.

— Что это у вас там? — спросила она, ощущая необычную тяжесть.

Миссис Вормингтон вырвала сумочку из рук Джули и уронила одеяла.

— Это мои брильянты, дорогая. Вы что думаете, я оставлю их?

Джули показала на одеяла.

— Вот что может спасти вас, а не брильянты. — Она строго смотрела на миссис Вормингтон. — Вы бы лучше делали что-нибудь, а не раздавали направо и налево приказы. От вас до сих пор не было никакого проку, вы просто балласт.

— Ладно, — сказала миссис Вормингтон, несколько встревоженная выражением лица Джули. — Не придирайтесь. У вас мужской характер, моя дорогая. Не удивительно, что вы до сих пор не нашли себе мужа.

Джули пропустила ее тираду мимо ушей и взялась за ящик с бутылками. Таща его вверх по склону, она с улыбкой подумала о том, что несколько дней назад эта пикировка задела бы ее, но не сейчас. Когда-то она пришла к выводу, что, может быть, слишком самостоятельна, в то время как мужчинам больше нравится тип женщин, которые вешаются им на шею. Таких женщин она презирала, считала их паразитками и лицемерками. Да ну, к черту! Она не собирается ни менять себя, ни притворяться в угоду мужчине. А если какой-нибудь мужчина позволяет обмануть себя, то нечего за такого выходить замуж. Лучше уж она останется сама собой, чем превратится в ни на что не годную, набитую дуру, вроде миссис Вормингтон.

Но сердце ее сжималось при мысли о том, что, может быть, она никогда больше не увидит Уайетта.

Перетаскивание поклажи на вершину хребта заняло довольно много времени. Росторн, хотя и очень старался, был все же не молод, и у него не было достаточно сил и выносливости. Миссис Вормингтон вообще была не способна к какой-либо работе, и после того, как она приволокла наверх стопочку одеял, она осталась там и сидя наблюдала, как работают другие. Джули, несмотря на то, что оказалась крепкой женщиной, не привыкла к сильной жаре, и скоро у нее закружилась голова. Так что большую часть их запасов перенес Эвменидес, с готовностью и ни на что не жалуясь. Все, что он себе позволял, был презрительный взгляд в сторону миссис Вормингтон всякий раз, когда он сгружал очередную порцию их запасов.

Наконец, все было наверху, и они некоторое время отдыхали.

Глядя в сторону моря, они видели прибрежную дорогу, по-прежнему загруженную беженцами, двигавшимися к востоку от Сен-Пьера. Сам город был скрыт мысом, но они слышали доносившуюся оттуда орудийную стрельбу и видели поднимающиеся в западной стороне клубы дыма. По другую сторону склон плавно переходил в долину, засаженную рядами бананов. На расстоянии мили располагалось длинное низкое здание, окруженное маленькими домиками. Росторн удовлетворенно смотрел на банановую плантацию.

— У нас там будет много тени, а земля там мягкая, легко копать.

— Я всегда любила бананы, — сказала миссис Вормингтон.

— Они еще не созрели. У вас начнутся колики в животе, — сказал Росторн. Он на минуту погрузился в размышление. — Я не специалист по ураганам, как Уайетт, но кое-что мне о них известно. Если ураган идет с юга, то ветер сначала будет дуть с востока. Нам надо найти укрытие от него. Позже, однако, подует западный ветер, и это осложняет наше положение.

Эвменидес вытянул руку.

— Вон там, маленькая впадина.

— Да, точно, — сказал Росторн, вставая и беря лопату. — Я на всякий случай захватил несколько. Пошли? Оставим все вещи здесь. Сначала надо обосноваться, а их успеем потом перетащить.

Они спустились к плантации, которая явно была покинута.

— Будем держаться подальше от строений, — сказал Росторн. — Это бараки для заключенных, работавших здесь. Я могу предположить, что Серрюрье отдал приказ о том, чтобы их всех тут запереть, но мы не будем испытывать судьбу. — Он ткнул лопатой землю под одним из бананов. — У местных совершенно нет культуры земледелия. Эти растения нуждаются в обрезке, иначе они заболеют. А этим на острове повсюду пренебрегают с тех пор, как к власти пришел Серрюрье. Все катится вниз.

Они достигли впадины, и Росторн счел, что это неплохое место.

— Теперь давайте копать, — сказал он и вонзил лопату в землю.

— Глубоко? — поинтересовался Эвменидес.

— Надо сделать ячейки, такие небольшие окопчики, как в армии. — Росторн стал измерять землю. — Нужно выкопать пять — для нас и отдельно для продуктов.

Они стали копать по очереди — Росторн, Эвменидес и Джули, а миссис Вормингтон сидела в тени и тяжело дышала. Работа была не слишком трудной, земля, как и предполагал Росторн, была мягкой, но солнце пекло нещадно, и они все изрядно взмокли. Незадолго до конца Джули отошла в сторону, чтобы выпить воды и посмотреть на пять выкопанных ими… могил? Эта мысль, как молния, пронеслась в ее мозгу, и она содрогнулась.

К закату они завершили работу и перенесли в низину свои запасы и вещи. Вечер был душным. Росторн срезал несколько банановых листьев и накрыл ими свежевыкопанную землю.

— В эпицентре гражданской войны маскировка не помешает. В любом случае бананы нужно обрезать.

Джули подняла голову.

— Кстати, о войне. Не кажется ли вам, что пушки стали звучать громче… ближе?

Росторн стал внимательно вслушиваться.

— Действительно, так оно и есть. — Он нахмурился. — Интересно… — Он щелкнул языком и покачал головой.

— Что интересно?

— Я вообще думал о том, что боевые действия могут нас настигнуть, но все же считаю это маловероятным. Если Фавель захватит Сен-Пьер, он должен атаковать силы Серрюрье между Сен-Пьером и мысом Саррат, то есть совсем в другой стороне.

— Но орудия все же бьют ближе к этой стороне.

— Это эффект от ветра, — сказал Росторн неуверенно, поскольку ветра не было.

Когда зашло солнце, они приготовились к ночевке и распределили дежурство. Миссис Вормингтон с общего согласия было позволено спать всю ночь. На нее полагаться было бессмысленно. Они еще поговорили о том, о сем и улеглись, оставив на часах Джули.

Она сидела в полном мраке и прислушивалась к артиллерийскому шуму. Ее неопытному уху казалось, что пушки находятся где-то совсем рядом, внизу долины или даже ближе, но она успокаивала себя, вспоминая рассуждения Росторна. На западе небо освещалось красным огнем — город горел.

Она отыскала у себя в кармане смятую сигарету, зажгла ее, жадно затянулась. Курение немного успокоило ее, сняло напряжение тяжелого дня. Прислонясь спиной к стволу бананового дерева, или растения, или как там его, она думала о Уайетте, о том, что могло с ним случиться. Может быть, он уже был мертв, перемолот челюстями войны. Или сидел в камере, сгорая от бессильного гнева, в ожидании смертоносного ветра, который — он один это знал, — скоро должен прийти. Она так жалела, что они оказались разлученными, так хотела, чтобы он оказался сейчас рядом с ней.

А Костон? Что произошло с Костоном? Если ему удалось вернуться в отель, он должен был найти их записку, приколотую к двери каморки под лестницей, и узнать из нее, что они уже на пути к безопасности. Но он не узнает, где они находятся, и не сможет к ним присоединиться. Тем не менее она надеялась, что с ним все будет в порядке, а вот Уайетт… и она снова стала думать о Уайетте.

Когда взошла луна, Джули как было условлено, разбудила Эвменидеса.

— Все тихо, — проговорила она негромко. — Ничего не произошло.

Он кивнул и сказал:

— Пушки близко. Ближе, чем раньше.

— Вы так думаете?

Она снова кивнула, но больше ничего ее сказала. Джули отошла к своему окопу и легла на одеяло. Мысль о могиле опять пришла ей в голову, потом в окутавшей ее дремоте она увидела Уайетта и не заметила, как заснула.

Она проснулась от того, что кто-то трогал ее лицо. Она попыталась подняться, но чья-то рука тяжело легла ей на плечо.

— Ш-ш-ш… — прошипел Эвменидес. — Тише.

— Что случилось? — прошептала она.

— Не знаю, — сказал он ей на ухо. — Здесь люди, много.

Она напрягла слух и действительно услышала какой-то неопределенный, неизвестно откуда исходивший шум.

— Это ветер в банановых листьях, — пробормотала она.

— Не ветер, — сказал Эвменидес с уверенностью.

Она еще раз прислушалась и как будто уловила вдалеке голоса.

— Не знаю, что там такое, но надо разбудить остальных.

Он пошел будить Росторна, а Джули — миссис Вормингтон. Та проснулась со встревоженным криком, и Джули тут же зажала ей рот рукой.

— Тише вы, черт вас возьми! — прошептала она. — Мы, может быть, в опасности. Будьте здесь и приготовьтесь к тому, чтобы быстро уходить. И не производите ни звука.

Она подошла к Росторну и Эвменидесу, вполголоса обсуждавшим ситуацию.

— Что-то там происходит, — сказал Росторн. — Пушечная стрельба прекратилась. Эвменидес, поднимитесь по склону наверх и посмотрите, что там, со стороны моря. А я произведу разведку со стороны долины. Луна яркая, и видно будет далеко. — Он помолчал. — Такое впечатление, что эти проклятые звуки идут отовсюду, — в голосе его слышалось искреннее недоумение.

Он встал.

— Справитесь тут, Джули?

— Не беспокойтесь. И я прослежу за тем, чтобы эта женщина вела себя тихо, даже если мне придется дать ей тумака.

Мужчины ушли и быстро потерялись из виду. Росторн пробирался между рядами пальм к баракам. Вскоре он наткнулся на внутреннюю дорогу, идущую посередине плантации, и только хотел ее пересечь, как совсем рядом раздался чей-то голос.

Он застыл и увидел, как по дороге прошла группа людей. Это были солдаты правительственной армии, и судя по их тусклым голосам, они были уставшими и деморализованными. Из обрывков разговора он понял, что они потерпели поражение и болезненно переживали это. Он подождал, пока они прошли, перешел дорогу и оказался на другой стороне плантации.

Здесь чуть было не споткнулся о раненого, лежавшего неподалеку от дороги. Раненый вдруг громко застонал, и Росторн поспешил отойти от него, полагая, что его стон может привлечь чье-нибудь внимание. Он стал кружить между банановыми стволами и вдруг осознал, что пространство вокруг него, причудливо освещенное пробивающимся сквозь резные листья бананов светом луны, наполнено людьми. Они брели по плантации, двигаясь со стороны Сен-Пьера, без строя и без командования.

Прямо перед Росторном вспыхнул огонь — кто-то из солдат зажег костер. Он отпрянул назад и свернул в сторону, но вскоре наткнулся на другой костер. И тут огоньки замелькали повсюду, как светлячки. Он осторожно подошел ближе к костру и увидел, что вокруг него расположился десяток людей. Они лежали или сидели, глядя на пляшущие языки огня. Некоторые жарили надетые на прутья неспелые бананы, надеясь сделать их более съедобными.

Росторн понял, что оказался в гуще разгромленной армии Серрюрье, и когда услышал на дороге, которую только что пересек, урчание грузовиков и резкие крики команд, то понял также, что начинается перегруппировка сил для завтрашнего боя, который, вероятнее всего, произойдет именно на том месте, где он сейчас находится.

II

Доусон почувствовал себя лучше, когда площадь Черной Свободы, вид которой вызвал у него ужас, осталась позади. Ноги его не были повреждены, и он легко поспевал за торопившимся Уайеттом. Хотя центр города сейчас не обстреливался, с северной стороны доносился и постепенно усиливался шум битвы, и Уайетт стремился добраться до «Империала» прежде, чем там начнутся боевые действия. Он должен был убедиться в том, что Джули в безопасности.

По дороге от площади им все чаще стали попадаться люди — в одиночку, парами, затем группами побольше. В районе «Империала» уже бурлила толпа, и Уайетт понял, что становится свидетелем паники населения во время войны.

Преступные элементы уже начали пользоваться ситуацией, и дорогие магазины вблизи отеля были разгромлены и разграблены. Тела, лежавшие на их порогах, свидетельствовали о том, что полиция старалась принимать защитные меры, но Уайетт заметил и два трупа в полицейской форме.

Улицы Сен-Пьера становились небезопасными для передвижения.

Они продрались сквозь кричащую возбужденную толпу, подбежали ко входу в отель и через вращающуюся дверь вошли в фойе.

— Джули! — крикнул Уайетт. — Костон!

Ответа не было.

Он пересек фойе и наткнулся на мертвого солдата, лежавшего рядом с перевернутым столиком. Он крикнул еще раз, затем сказал Доусону:

— Я пойду наверх, а вы посмотрите здесь.

Доусон вошел в бар, давя подошвами битое стекло. Здесь явно побывала веселая компания, оставившая после себя полупустые бутылки, грязные стаканы. Доусону захотелось выпить, но он подавил в себе это желание — сейчас было не до выпивки.

Он осмотрел первый этаж, но не нашел ничего, заслуживающего внимание и вернулся в фойе, где уже находился Уайетт. Лицо его было мрачно.

— Их нет, — сказал он, глядя на тело солдата, вокруг которого летали мухи.

— Как вы думаете, может, их увели солдаты? — предположил Доусон.

— Не знаю, — ответил Уайетт с тяжелым вздохом.

— Сожалею, что так все вышло, это из-за меня.

— Ну, это неизвестно. Нас в любом случае могли замести, — сказал Уайетт и вдруг почувствовал, что у него слегка кружится голова. Он сел на стул.

— Знаете что? — сказал Доусон, — озабоченно глядя на Уайетта. — Давайте поедим. Когда мы ели в последний раз? — Он вытянул свои забинтованные руки и сказал извиняющимся тоном. — Я бы сам раздобыл еды, но думаю, что не смогу открыть консервную банку.

— Вы правы. Надо поесть. Я пойду посмотрю, что там можно найти.

Десять минут спустя они жадно набросились на консервированное мясо. Доусону удалось левой рукой захватить ложку и, зажав банку между правой рукой и туловищем, он, несмотря на неудобство и боль, вполне мог действовать сам. Ему страшно не хотелось, чтобы Уайетт кормил его с ложечки, как ребенка.

— Что ж нам теперь делать? — спросил он.

Уайетт, прислушиваясь к артиллерийской стрельбе, покачал головой.

— Не знаю. Жаль, что они не оставили никакой записки.

— А может, оставили.

— В комнатах ничего не было.

Доусон задумался.

— А может, они были не в комнатах? А, допустим, в подвале. Услышали стрельбу, шум, ну и решили спрятаться.

— Здесь нет подвала.

— Ладно, тогда где-нибудь еще. Куда бы вы пошли во время артобстрела? Я знаю в Лондоне одного репортера, он, помнится, говорил, что лучшее место — под лестницей. Давайте посмотрим.

Он неуклюже положил ложку, встал и пошел к лестнице.

— Эй, — позвал он. — Тут что-то приколото на двери.

Уайетт со стуком опустил свою банку и бегом бросился к Доусону. Он оторвал записку от двери и стал читать.

— Костон исчез. Но остальным удалось выехать на машине Росторна. Она направились на восток, подальше от залива. — Он перевел дыхание. — Слава Богу!

— Прекрасно, я рад, что они уехали отсюда, — сказал Доусон. — Ну а мы что будем делать? Попытаемся их догнать?

— Вам, пожалуй, так и надо поступить.

Доусон посмотрел на Уайетта с удивлением.

— Мне? А вы что собираетесь делать?

— Я все время прислушиваюсь к артиллерийским залпам. Мне кажется, Фавель успешно наступает. Я хочу повидаться с ним.

— Вы что, не в своем уме? Вы попадете в самое пекло этой проклятой войны, вас же застрелят. Давайте лучше вместе пробиваться на восток.

— Нет, я остаюсь, — сказал Уайетт упрямо. — Кто-то должен сказать Фавелю об урагане.

— Почему вы думаете, что Фавель станет вас слушать? Вы уверены хотя бы в том, что вам вообще удастся добраться до него? Когда Фавель войдет в город, тут такое начнется!..

— Мне кажется, что Фавель разумный человек, не такой психопат, как Серрюрье. Если мне удастся попасть к нему, он меня выслушает.

Доусон застонал, но взглянув на решительное лицо Уайетта, понял, что переубедить его бесполезно. Он сказал:

— Вы упрямы, как сто ослов, вы прямолинейны и настырны, Уайетт, вы идиот, лишенный здравого смысла. Но если уж вы так настроены, я останусь с вами до тех пор, пока не увижу своими глазами, как вы будете расплачиваться за свое упрямство.

Уайетт с удивлением взглянул на него.

— Это совершенно необязательно, — сказал он тихо.

— Я знаю, но я остаюсь. Может, Костон был прав, тут есть материал для хорошей книги. — Он бросил на Уайетта полусердитый, полуироничный взгляд. — Вы станете ее героем, чего доброго.

— Нет уж, я предпочитаю не иметь отношения к вашим писаниям, — предупредил Уайетт.

— Можете не беспокоиться, мертвый герой мне не нужен.

— А мертвый писатель ничего не напишет. Так что лучше уж вы не ввязывайтесь в это дело.

— Я остаюсь, — повторил Доусон. Он чувствовал себя должником Уайетта и надеялся, что, оставаясь вблизи его, сможет как-нибудь оплатить свой долг.

— Ну, как хотите, — сказал Уайетт равнодушно и направился к двери.

— Подождите. Давайте не бросаться головой в омут. Обсудим, что происходит. Почему вы решили, что Фавелю удалось совершить прорыв?

— Некоторое время назад велся интенсивный артиллерийский огонь. Теперь он прекратился.

— Прекратился? По-моему, все осталось по-прежнему.

— Послушайте внимательно. Пушки бьют на востоке и на западе. В центре — молчат.

Доусон наклонил голову, прислушиваясь.

— Да, вы правы. Значит, вы считаете, что Фавель пробился к центру?

— Вполне вероятно.

Доусон сел.

— Тогда все, что нам нужно делать — это сидеть и ждать. Фавель сам придет к нам.

— Может, вы правы. — Он посмотрел сквозь окно с выбитым стеклом. — Улицы сейчас пустынны. Ни души.

— Эти люди все-таки соображают, — сказал Доусон. — Никто не хочет встретиться с наступающими войсками, паже если это войска Фавеля. Он сам, может быть, и разумный человек, как вы говорите, но люди с винтовками и автоматами, как правило, не рассуждают. Так что разумнее будет, если мы переждем здесь и посмотрим, как будут развиваться события дальше.

Уайетт начал ходить взад-вперед по фойе, и Доусон видел, что в нем нарастает раздражение.

— У вас есть сигареты? — спросил Доусон неожиданно. — У меня забрали полицейские.

— У меня тоже, — сказал Уайетт, прекращая свое бесконечное хождение. — Надо посмотреть в баре.

Он отправился в бар, нашел там пачку сигарет, сунул одну Доусону в рот и зажег ее. Доусон глубоко затянулся, затем сказал:

— Когда ожидается этот ваш ураган?

— Может, завтра, может, послезавтра. У меня сейчас нет о нем никаких сведений.

— Ну, и чего вы волнуетесь? Фавель идет к нам, ваша девушка в безопасности. — Доусон прищурил глаза, увидев, как Уайетт резко дернул головой. — Но ведь она ваша девушка, не так ли?

Уайетт промолчал, а Доусон сменил тему.

— А как отреагирует Фавель на ваше сообщение об урагане? — спросил он. — У этого парня голова забита военными проблемами.

— Ничего. Через два дня ему придется задуматься кое о чем другом. А если он останется в Сен-Пьере, он потеряет свою армию. Так что он должен будет выслушать меня.

— Будем надеяться, — произнес Доусон философски. Он поднял руку неуклюжим движением и попытался вынуть сигарету изо рта. Это у него не вышло, и рука упала на стол. Он зажмурился и застонал от боли.

— Давайте-ка посмотрим, что у вас с руками, — сказал Уайетт.

— Да не надо.

— Нет, давайте посмотрим, пока хуже не стало.

Уайетт посмотрел ему прямо в глаза.

— Я хочу взглянуть на них, не упрямьтесь. То, что в порядке в любом другом месте, в тропиках может обернуться бедой. — Он начал разматывать бинты на одной руке, и когда она открылась, в ужасе воскликнул: — Боже мой! Что они с вами сделали?

Рука представляла собой кровавое месиво. Два ногтя сошли вместе с бинтом, пальцы были сплошь синие или красные, как мясо бифштекса.

Доусон бессильно откинулся на спинку стула.

— Они били меня по рукам резиновой дубинкой. Кости, кажется, все-таки целы, но я думаю, мне еще долго не придется пользоваться машинкой.

— Теперь я нисколько не жалею о том, что убил Розо, — сказал Уайетт.

— А я и не жалел никогда, — отозвался Доусон с кривой улыбкой.

Уайетт был удивлен. Он не ожидал от Доусона такого самообладания, перед ним был не тот человек, который еще недавно от страха пытался угнать автомобиль. Что-то случилось с ним.

— Нужно чем-то смазать руки, — сказал он. — Да и укол пенициллина не помешает. Тут неподалеку есть аптека. Я схожу посмотрю, что можно достать. Если ее не разграбили, конечно.

— Да не беспокойтесь, — встревожился Доусон. — Сейчас улица не самое безопасное место на свете.

— Я буду осторожен, — сказал Уайетт, направляясь к двери. Он внимательно посмотрел в обе стороны и, убедившись, что снаружи никого нет, вышел и быстро пересек улицу.

Аптека была разгромлена, но Уайетт, не обращая внимания на хаос, прошел прямо в заднюю ее часть, где хранились лекарства. Пошарив по полкам и ящикам, он нашел бинты, таблетки кодеина, мазь, но антибиотиков не было. Он не стал терять время на поиски и пошел к выходу.

Прежде, чем выйти, он опять осмотрел улицу и замер. Он увидел человека, перебежавшего на другую сторону и спрятавшегося в одном из подъездов.

Спустя минуту, человек выглянул на улицу, держа в руке пистолет. Он махнул рукой, и появилось еще трое. Они двигались перебежками, прижимаясь к стенам домов. Они были в штатском, и Уайетт решил, что это передовые разведчики армии Фавеля. Он тихо открыл дверь и вышел на улицу, высоко подняв руки с лекарствами.

Как ни странно, его сначала не заметили. Когда он был уже на полпути к отелю, его окликнули. Он повернулся, и к нему подошел человек.

— Здесь нет людей Серрюрье, — сказал Уайетт. — А где Фавель?

— Это что? — спросил человек, угрожающе поднимая винтовку.

— Бинты и лекарства. Для раненого друга. Он там, в отеле. А где Фавель?

Ствол винтовки уперся в его спину, но он не повернулся.

Человек перед ним отвел свою винтовку и приказал:

— К отелю!

Уайетт зашагал, окруженный группой вооруженных людей. Один из них толкнул вращающуюся дверь отеля и с винтовкой наперевес вошел внутрь. Уайетт крикнул по-английски:

— Доусон не двигайтесь. К нам гости.

Человек, шедший перед Уайеттом, повернулся и, ткнув в его живот пистолет, угрожающе рявкнул:

— Что такое?

— Я сказал моему другу, чтобы он не боялся, — объяснил Уайетт.

Они вошли в фойе, где в застывшей позе сидел на стуле Доусон и смотрел на солдата, стоявшего с наведенной на него винтовкой. Уайетт сказал:

— Я достал бинты и кодеин — он немного снимет боль.

Люди Фавеля рассыпались по этажу, чтобы произвести осмотр. Действовали они профессионально. Не найдя ничего подозрительного, они вернулись в фойе и сгруппировались вокруг своего командира, которого Уайетт счел за сержанта, хотя знаков отличия на нем не было. Тот ткнул ногой лежавший на полу труп и сказал:

— Кто его убил?

Уайетт, обрабатывающий руки Доусона, поднял голову и пожал плечами:

— Не знаю, — сказал он и вернулся к своему занятию.

Сержант подошел к Доусону и взглянул на его руки.

— Кто это сделал?

— Полиция Серрюрье, — сказал Уайетт, не поднимая головы.

Сержант хмыкнул.

— Значит, вы не сторонники Серрюрье? Это хорошо.

— Мне необходимо встретиться с Фавелем, — сказал Уайетт, — у меня для него очень важное сообщение.

— Какое это важное сообщение, белый человек?

— Это только для ушей Фавеля. Если он сочтет нужным, он вам сообщит.

Сержант подумал и сказал:

— Ты, кажется, говоришь серьезно, белый человек. Но твое сообщение должно быть хорошим. А не то Фавель вырвет твою печенку. — Он сделал паузу и, мрачно улыбнувшись, добавил: — И мою заодно.

Он повернулся и произнес несколько быстрых команд. Уайетт глубоко вздохнул.

— Слава Богу, — пробормотал он. — Кажется, мы движемся куда-то.