Урод

Глава 1

Человек, шедший по улице Триса на рассвете Эно, запоминался сразу. Не по фигуре – она ничем не выделяла его среди крепких и жилистых обитателей города, и не по одежде – даже здесь, на самой окраине, где неровными рядами вспухают островерхие островки шалхов, никого не удивишь простым двухслойным вельтом и крепкими сапогами из кожи шууя. Но по небольшим хитиновым пластинам на ткани и висящим в узких ножнах на поясе двум новым стисам можно было сказать, что путник, отбросивший короткую раннюю тень на лежалую землю улицы, не происходил из этих мест.

Он шел уверенно, не поворачивая головы и не уступая никому дороги.

Встречные почему-то спешили убраться с его пути – несмотря на то, что он был один и не выглядел мастером стиса, никто не спешил покуситься на его болтающийся за спиной тулес, словно тот шел в окружении ореола страшной и пугающей болезни.

Человек не обращал внимания на прохожих. Немного опустив голову, он отмерял короткими быстрыми шагами расстояние, не глядя по сторонам.

Почти выйдя к окраине, там где склеты уступали место даже не ветхим кожаным шалхам, а неглубоким, укрытым тряпьем ямам, в которых что-то постоянно глухо ворочалось и рычало, он резко свернул, поворотив от вала, и направился прямиком через заросшую высокой бурой травой глушь, которая выпирала из города, как гнойник из чрева. Идти было непросто, но человек с двумя стисами знал направление – он обходил высокие кочки, не задерживаясь, перемахивал многочисленные укрывшиеся в земле ямы. Трижды на его пути встречались ловушки – прикрытые лежалой травой ямы, густо утыканные старыми хитиновыми осколками, но он легко миновал их. Он шел долго, до тех пор, пока не вышел к длинному, поросшему по краям непролазным колючим кустарником рву, в глубину не меньше городского вала.

Здесь было людно и оживленно – в осыпающихся склонах, пологих и затянутых старой травой, чернели широкие норы, в которые не проникал свет Эно. Возле них сидели люди, три десятка, не меньше. На дне старого рва в беспорядке росли из земли шалхи, иные даже богаче и просторнее тех, что в городе. Возле них тоже сидели и лежали люди – все худые, настороженные, глядящие с нехорошим злым прищуром. На человека посмотрели, но он не смутился, словно и не заметил направленных на него горящих алчных взглядов. Он молча стоял, невозмутимо осматриваясь и небрежно прикрыв ладонями рукояти стисов. К нему не подошли, лишь некоторые без злобы посмеялись – здесь не принято было набрасываться на чужаков.

Если кто оказывался здесь – то не случайно, значит, имел на то право.

Сильнее, чем потом, пахло тайро. И тайлебом. Присмотревшись, путник заметил среди лежащих в отдалении не меньше десятка тайлеб-ха. Те, что помоложе, еще походили на людей, хотя дурная трава уже очернила их рты и глаза, начавшие давно – походили на куски скверно пропеченного мяса, которое каким-то чудом еще болталось на острых выпирающих костях.

Одурманенные зельем, бывшие люди лежали без движения возле своих шалхов, уставившись незрячим пустым взглядом в небо. Их уже не интересовало ничего, даже еда – возле их причудливо раскоряченных тел лежали лишь почерневшие изнутри глиняные чашки.

Человек поморщился и шагнул к ближайшему обитателю рва, копошащемуся в шалхе.

– Мне кое-кто нужен, – сказал он, и в его голосе, ровном и уверенном, скользнул непривычный восточный говор, заставлявший слова смягчать окончания и причудливо растягивать интервалы.

– Нужен? – тот озадаченно потер лоб, глядя на вельт и стисы. – Э-э-э… Кто нужен?

– Один бродяга. Довольно молодой, крепкий. Он урод, лицо в язвах, шрамов много.

– Ну-у-у…

– Я не от шэда. – В его словах была правда. – Мне надо лишь поговорить с ним. Я знаю, что он здесь. Покажи мне.

Человек заколебался – неписаный кодекс Рва запрещал выдавать обитателя любому его разыскивающему. Был бы перед ним даже вооруженный эскертом дружинник в кассе – он бы и рта не раскрыл. Метнуть артак, крикнуть, предупреждая об опасности приятелей, сидящих с кольями наготове в неприметном укрывище у входа в Ров, скатиться в густую траву… Трусливых здесь не было – даже если они проникали сюда, здесь у них долго продержаться не получалось. Но во взгляде странного визитера было то, по сравнению с чем эскерт покажется детской колючкой.

– Знаю такого. Это, верно, Жареный. По имени никто не знает…

– Где он? – требовательно спросил путник. И человек, взглянув ему в глаза, потерял последнее желание спорить.

– На том конце. Валяется в своей яме, верно…

– Валяется? Он пьян?

Черное небритое лицо скривилось в гримасе брезгливого отвращения.

– Он тайлеб-ха, господин.

– Давно?

– Десятка четыре Эно, не меньше.

– Хорошо.

Странный человек молча повернулся и пошел вперед, к противоположному склону Рва, чернь вокруг него поспешно расступалась, освобождая дорогу.

Он миновал оживленный центр, где обитальцы Рва, сгрудившись тесной группкой возле костра, играли и громко переговаривались, и пошел дальше в указанном направлении. На него не обращали внимания – то ли успели привыкнуть, то ли не считали нужным. В этом скопище суетливых тел в лохмотьях он выделялся как склет на фоне просевших шалхов. Кто-то мимоходом попытался прощупать его тулес – не оборачиваясь, он ткнул стисом и женщина с коротко остриженными волосами и бледным острым лицом с воем схватилась за пробитую точно посередине ладонь. Но на крик никто не обернулся, даже сам пришелец.

Человек, которого он искал, действительно обнаружился у самого склона.

Он лежал возле своего шалха, крошечного и покосившегося, невероятно худой, словно высохший, прорехи в лохмотьях открывали больную серую кожу, пронизанную частыми фиолетовыми жилками. Жилки эти казались нарисованными – трудно было поверить, что в них еще бежит горячая человеческая кровь. Лицо его было ужасно – даже путник сжал зубы, рассматривая чудовищный звериный оскал, нечеловеческую личину. Человек спал, неуклюже подложив локоть под голову, и в руке его была зажата небольшая чаша из глины. Губы, чернее земли, оскалены в жуткий хищный оскал.

– Просыпайся, Крэйн. – Человек коснулся начищенным носком сапога его плеча. – Я пришел за тобой.

Во рту пахло гнилью и землей, воздух казался густым, настолько густым, что его едва пропускали онемевшие, ставшие жесткими, как кора дерева, губы. Крэйн мучительно закашлялся, когда водоворот тошноты вывернул его внутренности наизнанку, и с трудом открыл глаза. Зуд в кончиках пальцев и в зубах был невыносим, от него хотелось сорвать кожу, в голове что-то жарко гудело. Крэйн, щурясь, разглядел стоявшего над ним человека и выругался.

– Кто?..

– Я к тебе. – Человек смотрел на него равнодушно и немного брезгливо. – Пришел, чтоб поговорить с тобой.

– Говорить? – Крэйн напряг затуманенный мозг, но лицо было незнакомым. Или он когда-то его видел? Непонятно. – Уйди.

Но человек не ушел. Он просто стоял и смотрел ему в лицо, и от этого взгляда казалось, что тайлеб в крови становится кислотой. Так оно и было. Крэйн застонал, чувствуя, как в животе зарождается гнилая липкая боль, стиснул зубы. Он знал, чем обернется этот приступ, и протянул непослушную дрожащую руку к чаше, в которой с заката специально оставил немного отвара. Глотка два, не больше – снова придется идти на поиски…

Черная вязкая жидкость в чаше колыхнулась. Она не отражала свет Эно, она была чернее земли и пахла свободой. Крэйн потянулся к ней, но не успел донести до рта – незнакомец одним легким ударом сапога выбил ее из ослабевших пальцев. Чаша отлетела в сторону и тайлеб выплеснулся на землю крошечным черным озерцом. Ослепнув от ярости, Крэйн вскочил, сжимая в руке острый обломок хитина, с которым никогда не расставался, но наглец был быстрее и, главное, его не мучал рассасывающийся в жилах яд тайлеба. Он легко уклонился от удара и, перехватив руку, вырвал из нее оружие, едва не сломав кость.

– Я пришел сюда, чтоб поговорить с тобой, – сказал он. – Но мне нужен Крэйн, а не гнилой тайлеб-ха.

– Я сдохну… – прохрипел Крэйн, извиваясь на земле, как карк с перебитой спиной. Свет Эно кислотой лился в мозг, оставляя перед глазами пляшущие разноцветные узоры боли. – Мне надо… полчаши. Или меньше. Сдохну.

– У тебя губы черные. – Незнакомец отпустил его руку, отошел на несколько шагов. – Ты знаешь, что это значит? У тебя осталось пять десятков Эно, не больше. После этого ты начнешь гнить и разваливаться на части. И первым сгниет твой мозг.

Крэйн не ответил.

– Если ты еще человек, то сможешь прожить и без отвара. Если нет – я уйду. Сейчас же. Ты сможешь нарвать тайлеба, и он даст тебе еще несколько часов того удовольствия, которое ты называешь жизнью. А потом ты сгниешь, забытый и никому не нужный в своем шалхе. Ты хочешь этого?

Он ничего не понимал. Незнакомец даже представления не имел, какое блаженство – накинуть на глаза черное покрывало тайлеба, скрывающее окружающую грязь и преобразовывающего звуки в чарующую музыку. Его слова были просты и правильны, как и каждого человека, не познавшего в жизни тайлеб. Как и каждого, еще не осознавшего, что тайлеб – это вершина, основа жизни. Крэйн чувствовал себя неизмеримо мудрее, он знал, какие бездны знания и понимания открывает черная жидкость с резким приятным запахом травы, он словно прожил на тысячу жизней больше. Но боль мешала ему думать, она сковывала его мысли ледяными цепями.

– Убирайся. Полчаши…

Незнакомец достал из-под вельта небольшой бурдюк, открыл.

– На, – сказал он, протягивая Крэйну. – Это фасх. Тебе будет легче.

Крэйн послушно прижал горловину к губам. Рот обожгло, но внутрь полилось что-то густое, теплое и невероятно вкусное, отчего его едва тут же не вырвало. Содрогнувшись, он впился в бурдюк двумя руками и допил.

Почти сразу же он почувствовал, как мысли становятся чище и яснее, словно невидимая рука сметает с них толстые слои пыли. Руки обрели чувствительность, снова появились запахи.

– Это не поможет тебе выгнать яд из крови, но даст передышку. У тебя будет выбор.

Отложив пустой бурдюк, Крэйн впервые присмотрелся к неожиданному гостю.

Тот был невысок, немного сутул, но сутулость эта в сочетании с уверенными властными движениями не портила его, лишь придавала благородства осанке. Лицо явно не породистое, но черты правильные, не из черни. Эскерта нет – значит, без рода. Спокойные умные глаза под редкими длинными бровями, немного искривленный нос, скорее всего после давнего удара, острый подбородок. Ничего особо примечательного, но взгляд крепкий – в нем ясно различимы смелость и уверенность. И не побоялся же прийти один и без охраны в Ров… Теплая волна облегчения, разнесенная фасхом, сменилась благодарностью к незнакомцу. Человек явно не бедный, если разжалобить его, можно сорвать добрый пяток сер. Этих денег хватит еще на два пучка тайлеба или кувшин тайро… Разжалобить? Нет, лучше не торопиться, давить на беспомощность. Пусть вначале скажет, в чем дело, – может, будет возможность раздобыть и больше…

– Меня зовут Хеннар, – представился тот, правильно растолковав любопытный взгляд Крэйна. – Хеннар Тильт.

– Крэйн… господин Тильт.

– Я знаю. Я искал тебя. И нашел.

– Искали? – Крэйн напрягся. – Вы от Лата?

– Кто такой Лат?

– Это не важно. Впрочем… Вы искали меня? Меня?

Назвавшийся Хеннаром Тильтом холодно улыбнулся.

– Это не связано ни с дружиной, ни со стражей. Я также непричастен к шэду. Я искал тебя по личной причине, поскольку сам заинтересован в тебе. И, думаю, ты тоже будешь заинтересован во мне.

– Простите, светлый господин… э-э-э… Кажется, вы довольно уверены.

– Да.

– Откуда вы знали, где меня искать?

– Это не сложная задача. Я узнал о тебе, когда ты сидел в обиталище уродов, что под тор-склетом. Ты, наверное, хорошо его помнишь… Нет, просто слухи, просочившиеся даже через толстые стены. О новом уроде шэда болтал весь Трис, этого трудно было не услышать. Когда ты бежал, я думал, что не найду тебя, – шэд здорово разозлился и приказал дружине не брать живых. Но ты каким-то чудом ушел.

– Вы шли по моему следу?

– Нет. Но я не первый Эно в Трисе и знаю, где единственное укрытие от глаз шэда. Пусть дружина боится сюда сунуться, но мне не составило труда сюда проникнуть.

– Вы не шеерез, господин. Я имею в виду – вы не похожи на шеереза.

– Это верно.

– Зачем светлому господину Тильту понадобился я?

– Я могу предложить тебе работу.

Крэйн внезапно увидел себя со стороны, и это было настолько неожиданно, что он чуть не закашлялся. Он увидел себя глазами незнакомца – жалкого, распластанного на земле, скрюченного тайлебом, моляще заглядывающего в лицо в ожидании хотя бы одного сера. Нищий, жалкий калека, ползающий у ног незнакомца. И самое ужасное было в том, что внутри что-то привычно отозвалось, когда он смотрел на себя со стороны.

Не было сомнения – это не иллюзия, это он сам, бывший шэл Крэйн собственной персоной. Валяющийся в пыли. С черными от дурманящей травы губами. С уродливой маской вместо лица.

Это был он.

Внутри, ломая тяжелые и в то же время хрупкие оковы осознания собственной отвратительности, закопошился другой Крэйн. Цельный, выточенный из кипящего куска гнева, пропитанный отвращением к самому себе и ненавистью ко всему окружающему. Все это время он скрывался где-то в закоулках блуждающего в грезах разума, и явление его было столь неожиданным, что то существо, которое было Крэйном минуту назад, замерло, опаленное его яростью. Этот новый Крэйн, возродившийся в огне ненависти, сгусток боли и отчаяния, смотрел на мир сквозь прищуренные глаза, и дело тут было даже не в висящем высоко в небе Эно. Крэйн попытался сдержать рвущееся чудовище, с мгновенным опозданием пришло понимание – никакого чудовища не было. Это он сам, пробудившись, распорол накипевшую слизкую оболочку ничтожности и страха, это он сам наконец увидел свет. Он, единственный Крэйн. Бывший шэл Алдион.

Хеннар Тильт, вероятно, заметил изменение, хотя вряд ли ему это подсказало лицо Крэйна – изборожденная глубокими извивающимися жгутами набухших багровых и бледных шрамов маска не могла передать эмоций. Он немного наклонил голову и прищурил глаза. И ненависть Крэйна, налетевшая с разлета на его холодную, овеянную ветрами неподвижность, рассыпалась ворохом слепящих искр.

Крэйн хрипло захохотал, сотрясаясь в конвульсиях, его уродливое лицо исказилось.

– Мне? Работу? Господин, вы либо слепы, либо глупее любого, живущего во Рве. Вы видите мое лицо?

Хеннар невозмутимо кивнул.

– Оно мне и надо. Я хочу купить его, а заодно – и тебя. Нет, это не сборище уродов, как у шэда Трис, это другое.

– Вам нужно… мое лицо? Кто вы?

– Хозяин калькада. – Он небрежно поклонился. – Странствующего.

Крэйн опять зашелся в смехе.

– Выставлять свою морду на посмешище? – с трудом выговорил он. – Ушедшие, вы немногим лучше шэда Асенеф. По крайней мере он собирался держать меня взаперти до смерти, а вы, верно, еще и предложите денег. В любом случае советую вам быстрее покинуть Ров, мне плевать и на вас, и на ваше предложение. Но за фасх и совет спасибо.

Владелец калькада не пошевелился.

– Значит, ты собираешься есть тайлеб до тех пор, пока гниль не польется у тебя из ушей?

– Это буду решать я, – оскалился Крэйн. – А за совет я уже поблагодарил.

– Ты умрешь здесь, Крэйн. И вряд ли твоя смерть будет лучше той, которая ожидала тебя в коллекции шэда. Я предлагаю тебе не просто горсть сер и возможность покинуть город. Нет, я предлагаю нечто большее. Снова стать хозяином своей судьбы, взять жизнь в свои руки. Чтобы быть не безвольным грязным осколком, который швыряет как личинку в бурном ручье, а человеком. Это очень много, если подумать.

– Вы слишком упорны для умного человека, каким я вас считал поначалу. Мне нет дела до вас. Уходите.

– Рано или поздно рука шэда дотянется до тебя, Крэйн. И в этот раз тебе не избежать обиталища уродов, а то и ывар-тэс. Асенеф очень зол, это знают все. И он не успокоится, пока дружинники не возьмут тебя. Ему не сложно догадаться, где ты нашел убежище. Он не дурак. Он ждет своего часа.

Крэйн посмотрел снизу вверх на этого непонятного человека, который говорил с непривычным чужим выговором, словно пропевал слова. В нем было что-то сильное и несгибаемое, что-то такое, от чего отскакивало презрение в направленном на нем взгляде. Хеннар Тильт, кем бы он ни был, был достаточно непрост. И несомненно, смел и расчетлив.

– Лучше смешить почтенных гостей шэда, чем развлекать всякую чернь, кочуя из города в город.

– Ты слишком презираешь чернь для человека, который к ней относится, – заметил Хеннар.

Крэйн прикусил язык.

– Кроме того, калькад – это не выставка уродов. Твоя работа – не демонстрировать лицо толпе, это слишком просто.

– Что же тогда?

– Работать руками. В каждом городе или поселке калькад дает представление. Одна из его частей – бой на дубинках, это старое и прибыльное развлечение. Калькад выставляет бойца, зрители ставят на него своего. Все очень просто. Я заинтересовался тобой после того, как услышал о побеге из тор-склета. Город говорил об этом семь Эно без перерыва. И я подумал, что человек, способный почти без оружия одолеть пятерых дружинников, способен не только травить себя отваром тайлеба среди отбросов да хлестать тайро.

– Их было трое, – поправил Крэйн. – Двоих мне приписали.

– Это не играет роли.

Крэйн взглянул в глаза Хеннара, неподвижные и казавшиеся выцветшими под жарким светом Эно. То, что он увидел, заставило его вздрогнуть. Ему доводилось знать шеерезов, погубивших десятки жизней, у которых взгляд был куда человечнее. От странного нанимателя веяло силой и опасностью.

Смотреть на него можно было только снизу вверх, даже если стать рядом с ним во весь рост. Крэйн внезапно почувствовал себя неуверенным и хилым ребенком.

– Но почему… кх-м… урод? – пробормотал он непослушными губами.

– Потому что это вызывает ненависть, – просто пояснил Хеннар. – Такого урода, как ты, каждый захочет приложить палкой. А это деньги.

– Большие?

– Зависит от сборов. Но сер двадцать за выступление ты получать будешь. Как я уже говорил, я берусь тебя вывезти из Триса, кроме того, еду будешь получать вместе со всеми, как и одежду. В твоем положении это далеко не худший вариант.

– В таком случае я подумаю.

– Нет. Ты должен дать ответ сейчас и уйти либо со мной, либо остаться здесь. У тебя нет времени на раздумье. Что ты решаешь?

Крэйн ответил не сразу. Некоторое время он смотрел в небо, потом перевел взгляд на собственную руку – худую, как обтянутая кожей ветка, серую, с выпирающими костями. Ему было холодно – несмотря на выпитый фасх, отравленный тайлеб снова проникал внутрь. Его мутило. Человек, назвавшийся Хеннаром Тильтом, молча стоял рядом, ожидая ответа.

– Да, – сказал наконец Крэйн. – Думаю, мне это подходит. Я с вами. Калькад так калькад.

– В таком случае тебе придется узнать два условия. – Хозяин балагана, казалось, ничуть не обрадовался своей удаче.

– Об условиях уговора не было… Я слушаю.

– Ты бросишь тайлеб.

– Это невозможно. – Крэйн поперхнулся, словно из его рта вылетели не слова, а хитиновые осколки. – Вы не понимаете, о чем говорите, господин Тильт.

– Я – понимаю. – Лицо Хеннара приблизилось, пустые провалы глаз зависли прямо перед ним, пугая светом холодной отрешенности. – Тебе придется бросить, если ты хочешь принять мои условия. Возможно, несколько Эно тебе будет очень худо, но ты все еще крепок, ты сможешь перебороть себя. Губы, конечно, останутся черными, тайлеб уже въелся, но ты не сгниешь заживо, как остальные нелюди…

– Если не отгрызу себе голову до этого… Что второе?

– Послушание. Полное и всеобъемлющее. Ты будешь слушать меня и выполнять все, что будет поручено. Я не могу взять в калькад человека, который мне не подчиняется. Ты понимаешь.

– Да. Я принимаю ваши условия.

– Это хорошо.

– Но вам, наверное… следует знать. По крайней мере я должен вас предупредить. Любые люди, которые становятся ко мне близки, рано или поздно погибают. Это из-за старого проклятия. Вы можете не верить, но…

Хеннар Тильт холодно улыбнулся.

– Насчет этого как раз можешь не беспокоиться. В моем калькаде тебя будут ненавидеть достаточно сильно.

Калькад господина Тильта состоял из трех крытых нальтов. Они вытянулись небольшой цепочкой сразу за валом и налетевший с приходом Урта ветер беспощадно трепал их старые прохудившиеся навесы. В каждый было впряжено по хеггу. Животные были далеко не молоды, оконечности их передних лап и край панциря давно потускнели, но они были еще достаточно крепки, чтобы тащить нехитрый груз калькада.

Возле нальтов, привалившись к мощным высоким полозьям, чтобы защититься от ветра, сидели остальные члены калькада, кажущиеся с расстояния щуплыми и маленькими. Едва Крэйн и Тильт миновали вал, ступив на участок озаряемой факелами стражи багровой земли, фигурки напряглись, кто-то встал.

– Ингиз, как всегда, волнуется, – пробормотал Тильт словно сам себе и повернулся к Крэйну. – Твое освобождение уже обошлось мне в полтора десятка сер.

– Это ваши расходы, – проворчал Крэйн, озабоченный пока только тем, чтоб свет факелов не падал на защищенное капюшоном лицо. Капюшон был почти новый и нещадно натирал шею, зато к нему прилагался целый однослойный вельт и прилично запорошенные пылью и узкие в коленях штаны.

Вещи принес с собой Тильт, кому они принадлежали до этого, Крэйн благоразумно решил не спрашивать.

– Расходы калькада – общие расходы. Как и доходы. Я вычту эти полтора десятка из твоего заработка. Если, конечно, у тебя не лопнет голова до того, как ты сможешь дать первое представление.

Он был прав – тайлеб, отступивший было утром, снова вернулся затхлой головной болью, от которой пробирало каждый позвонок и руки казались бесполезно висящими плетьми. Стиснув почерневшие зубы, Крэйн упрямо шел вперед, на свет зажженного кем-то вига и лишь время от времени оступался, когда тропу под ногами укрывал густой плотный туман. Он смотрел себе под ноги, равномерное колыхание земли приглушало боль.

К калькаду они подошли неожиданно. Нальты, казавшиеся еще минуту назад крохотными коробочками, возвышались над головой, сложенные из тонкой древесины бока заметно качались на ветру. Казалось, огромная повозка вот-вот рухнет боком наземь. Внутри было темно, оттуда доносился запах дороги – смесь пыли, пота, печеного тангу и чего-то еще, тоже знакомого.

Огромные полозья, каждое не меньше человеческого туловища, натужно скрипели.

– В сборе, – коротко сказал Тильт, останавливаясь и пропуская на шаг вперед Крэйна. – Чего вы вылезли?

– Воздух, – также коротко ответил худой невысокий человек, держащий еще трепыхающегося вига. – Вздохнуть охота.

– Приманите шеерезов уличных… Лайвен!

– Господин Тильт?..

– Что с хеггами?

– Мы набрали корма. Можно трогаться, как только будем готовы. У переднего потерлась нога, его немного клонит, но сотни две этелей должен еще пройти.

– Сотни две, – проворчал Тильт, пристальным взглядом окидывая всех собравшихся возле нальтов. – Их должно хватить на пять! Мы не сможем найти до Себера ни одного хегга, даже по тысяче сер за штуку.

– В самом городе можно найти, – неуверенно возразил низкий женский голос. – Хотя сейчас и не время, но…

– Лайвен, твой заработок не окупит и двух лап хегга. Нерф, провизию набрал?

– Да, господин Тильт. На два десятка Эно хватит.

– Если не хватит, я отдам на корм тебя! Впрочем… Там будет видно, возможно, наш калькад и подсократится к этому времени. Чтоб не терять времени, представлю нашего нового участника. Крэйн! Брось укрываться, сдерни эту тряпку!

Крэйн покорно откинул капюшон, порыв ветра вырвал ткань из его потных рук и швырнул за спину.

Людей было восемь. Они стояли полукругом, сгрудившись у последнего нальта, и смотрели на него. Спокойно, молча. Увидев так много человеческих глаз одновременно, Крэйн дернулся, но усилием воли остался на месте. Люди не смеялись, не тыкали в него пальцами, что было непривычно, они просто стояли и смотрели. Тем не менее Крэйн успел заметить, как они вздрогнули в первое мгновение.

– Неплох, – задумчиво сказал плотный невысокий человек, стоящий ближе всех. – Немного не дотягивает до Амзая, у того один глаз был затянут бельмом и почти выпал, но неплох.

– Твоего мнения я не спрашивал, Нерф, – отрезал холодно Тильт. – Лучше он был Амзая или нет, но Амзай мертв, а нам нужен человек, который будет держать конец представления. Крэйн подходит.

– Несомненно, – ухмыльнулся коротышка. – Пожалуй, в Себере даже придется связывать зрителям ноги.

Женщин было две, как машинально отметил Крэйн, одной под четыре десятка, затертая возрастом и ветрами, другой вряд ли минуло полтора – непокорные черные космы лезли в лицо, где-то в глубине тлели резкие зеленые глаза. Обе были не трусливее мужчин – остались на месте, когда Крэйн скинул капюшон, старшая даже фыркнула. На Крэйна они смотрели со смесью отвращения и любопытства, словно изучая диковинное уродливое животное, неизвестно как прибившееся к калькаду.

Шестеро мужчин отреагировали по-разному. Кто-то сквозь зубы выругался, кто-то лишь покачал головой.

– Нерф, – представил их коротко по очереди Тильт. – Садуф, Кейбель, Нотару, Ингиз, Теонтай. Нерф – наш лучший возница, следит за хеггами, Садуф местный силач, Кейбель занимается всякой пакостной живностью, Нотару творит штуки с огнем, Ингиз управляется с артаком, а Теонтай только учится. Это – Лайвен и Тэйв, наши женщины. Тэйв в калькаде за посудомойку, прачку и кухарку, а Лайвен покоряет воздух.

– Крэйн. – Крэйн нарочито низко поклонился. – Урод.

Лица в глазах расплывались, наплывали одно на другое. Из живота снова поднялась волна мучительной тошноты, он мечтал только лечь и скрутиться, как шууй, защищая лицо и грудь.

Кто-то коротко хохотнул, кто-то лишь хмыкнул.

– А парень с претензией!

– Погоди, помотаешься с нами от Нердана до Алдиона…

– И верно, что не красавец!

– Все. – Тильт поднял руку и тишина установилась почти мгновенно. – Он двигается с нами. А разговоры будут в Эно, сейчас время уже позднее. До рассвета мы должны сделать не меньше сотни этелей к югу. По нальтам!

Весь Урт он не сомкнул глаз, вслушиваясь в бесконечный шепотом полозьев и трескучие шаги хеггов. Темная скорлупа нальта, в которую он был заключен, казалась жаркой и душной, отчаянно хотелось глотнуть свежего холодного воздуха. Ему было плохо – острая резь накатывала волнами из желудка, оставляя на языке кислоту, в голове парили горячие угли. Он переворачивался с одного бока на другой, позабыв про тонкое одеяло из грубой ткани, в беспамятстве царапая плотное дерево пальцами.

Тайлеб рвал его на части, и сейчас Крэйн проклинал себя и всех Ушедших за то, что позволил себя увлечь в безумный путь на юг. Если бы он остался во Рву, всегда можно было бы сорвать пару-другую пучков сочного тайлеба, острого, оставляющего в коже сотни крошечных зеленых иголочек, заварить его в чашке и нырнуть с головой в блаженство, которое заключается в черной жидкости. Он бы выскочил из нальта и пополз в Трис на руках, не обращая внимания на стражу, но сил хватало только на то, чтоб переворачивать обмякшее безвольное тело.

В другом углу нальта кто-то тоже ворочался, иногда раздавался низкий мужской храп, но Крэйн не обращал на это внимания. То погружаясь в мутные омуты безумия, то выныривая из них, он напрягал воспаленные глаза, надеясь увидеть сереющее в проеме небо. Ему казалось, что когда бесконечный Урт минует, ему станет легче.

К рассвету стало вовсе невыносимо. Шелест полозьев походил на звук заживо сдираемой кожи, неведомый огонь обжигал глаза изнутри, кости накалились и стали похожи на хрупкие горячие деревяшки, уже покрытые первыми черными пятнами ожегов. Серое небо, которого он ждал так долго, навалилось на него всем весом, выдавливая дыхание. Черные деревья, острые и высокие, бесшумно проплывали в проеме, раздирая разум в клочья.

Раз за разом Крэйн умирал и вновь воскресал, чтобы продолжить пытку.

Несколько раз он возвращался назад, по той невидимой тропе, которая привела его из Алдиона. И тогда он начинал видеть вокруг себя не припорошенные рассветной серостью и прогибающиеся под ветром деревянные стены нальта, а заброшенный высохший колодец или решетку с прилипшими клочьями соломы. Он не знал, что из этого реально, а что нет, он давно уже потерял направление, блуждая от одной иллюзии к другой.

Утром они останавливались, Крэйн хорошо это запомнил, потому что какие-то люди, спавшие на другом конце нальта, тяжело спрыгнули в проем, а потом он долго чувствовал резкий беспокойный запах дыма, жареной тангу и пыли. Кто-то разговаривал совсем рядом, за стеной, но слова распадались на бесполезные звуки, скручивались в жгуты и просачивались сквозь него. Он не вслушивался, он хотел умереть.

Но смерть не принимала его. Извиваясь в ее худых острых пальцах, он глотал новую порцию жизни, его мучительно рвало ею, потом следующую.

В какой-то краткий миг ему стало немного легче и он ощутил почти блаженство. Мутное мельтешение перед глазами исчезло, и он различил себя, скорчившегося в углу, худого и бледного. Кроме него в нальте было много прислоненных друг к другу мешков со снедью и кормом для хеггов, у проема валялся целый арсенал артаков, хищные загнутые пластины уродливо топорщились, как диковинные насекомые. По тому, что за их нальтом оставалась лишь пыльная степь с примятыми полозьями полосами, он понял, что находится в последней повозке.

Вместе с ним в ней ехали мужчина и женщина. Их имен Крэйн вспомнить не смог, но лица показались знакомыми. Мужчина был худ, вял и лыс, была какая-то непривычная заметная разница между его жирно поблескивающими небольшими глазами и тягучими медленными взглядами. Женщина была уже немолода, лицо ее было узким и усталым. Лишь подправленные брови свидетельствовали о том, что она еще следит за собой, но скорее всего делала она это по привычке. Короткие волосы, давно потерявшие юношескую черноту, спадали безвольными волнами по бокам, возле глаз проели кожу узкие сухие морщинки. На Крэйна оба смотрели равнодушно, как на стоящие возле стены мешки, ловя его взгляд, отворачивались. Крэйн и без них догадывался, что выглядит прескверно. Они не разговаривали, даже между собой, ограничиваясь редкими, брошенными в пустоту фразами. Женщина ушла в себя и лицо ее было безмятежно, как у человека, находящегося в полном одиночестве. Ее спутник, напротив, был немного возбужден и время от времени бросал на нее долгие взгляды. Крэйн слишком долго прожил в тор-склете, чтоб не смочь их понять. Он хотел было рассмеяться, но испугался, что треснут пересохшие деревянные губы.

А потом на него снова наползла знакомая, ставшая уже привычной боль, он встретил ее как старую подругу. И все время, пока она терзала то, что осталось от его тела, опять провел в забытьи.

Второй раз он очнулся неожиданно, чувствуя подбородком что-то шершавое и горячее. С трудом открыв глаза, он увидел совсем близко женское лицо.

Темные глаза, с искрой внутри, но какие-то неживые смотрели на него устало.

– Ешь. – Она коснулась ложкой его губ, пахло женскими волосами и олмом. – Хеннар сказал, тебе надо поесть.

Он стиснул зубы и попытался отвернуться. Сейчас любой человек был для него отвратителен. Но она не сдавалась.

– Тайлеб выпьет из тебя кровь, если ты Эно и Урт напролет будешь валяться без еды.

Он опять отстранился. Демонстративно, желая показать, что не нуждается в ее помощи и участии.

– Ты должен… Ешь!

Крэйн закрыл глаза и попытался провалиться туда, где не было ни ее, ни скрипящего полозьями нальта.

– Да ешь же ты… – прошипела она, втискивая ложку в его окостеневший рот. Горячая похлебка с олмом обожгла глотку. – Думаешь, я буду сидеть с тобой весь Урт?.. Давай открывай пасть! Не такой уж ты и красавец, чтоб женщины кормили тебя с ложки!..

Он не помнил, чем это закончилось, но, очнувшись в следующий раз, с облегчением понял, что еще жив.

Эно опять заглядывало под навес, на ткани дрожали ярко-желтые пятна, казавшиеся множеством маленьких собравшихся воедино искр. Они опять двигались, но видимая из нальта картина совсем не походила на окраины Триса – бесконечная равнина, затянутая невысокой редкой травой, ни одного дерева. Крэйн слышал, что подобное можно увидеть на севере Себера, но все-таки после густых рощиц Алдиона и неровной степи Триса это смотрелось непривычно. Появлялось ощущение, что калькад затерян в безлюдном мире, лишенном и следа цивилизации. Лишь извивающиеся полосы, которые оставляли за собой полозья остальных нальтов, говорили о том, что где-то еще есть люди. И еще – сидящая у входа женщина. Все та же, которая пыталась его кормить. Из-за жары она сняла свой глухой балахон и осталась в чем-то напоминающем короткий мужской талем и в мужских же штанах. Задравшаяся ткань приоткрывала сильные мускулистые икры и крепкие жилистые запястья, совсем не похожие на женские. Мало женского было и в ее манере держаться, даже голову она поворачивала четко и резко, словно постоянно бросала кому-то невидимому вызов.

Она поймала его взгляд, но ничего не сказала. Темные глаза насмешливо прищурились. Крэйн прочистил горло.

– Я… кх-м… Мне уже лучше.

– Вижу. Если хочешь есть – возле тебя стоит миска с олмом. Кроме олма у нас почти ничего не осталось, так что если хочешь жрать – давай. Тангу будет, как только доберемся до Себера.

– Потом. – Серые шелушащиеся зерна олма не выглядели аппетитно, хотя десяток Эно назад он отдал бы за миску разварной каши правую руку. – Я не голоден.

– Как хочешь.

Они молча смотрели друг на друга. Словно искали слова, которые полагалось произнести в такой ситуации. Но слова не шли, и горячая пыль, залетавшая сквозь прорехи в навесе, образовывала в лучах света причудливые переливающиеся узоры.

– Ты уверен, что годишься для Тильта? – спросила наконец она. – Ты не выглядишь крепким.

– Думаю справиться. Когда-то я неплохо крутил дубину.

– Если не справишься – не думай, что Тильт согласится держать тебя в калькаде хотя бы один Эно. Его любимый девиз – «Нам не нужны ненужные люди!». Так что имей в виду. Дохляки у нас долго не остаются… Тем более – тайлеб-ха.

– Следи за собой! – вяло огрызнулся он. – Я еще не видел, чем ты зарабатываешь свою горсть олма.

Его ярость, казалось, ее позабавила. Она усмехнулась.

– Понимаю, что ты имеешь в виду. Нет.

– Нет?

– По этой части у нас есть Тэйв. Ее место – рядом с Тильтом на первом нальте. По правую руку… Я зарабатываю тем, что шесть Эно из восьми рву себе связки на руках и ногах. Я акробатка.

– Тэйв?.. – Он вспомнил молоденькую девушку с застывшим взглядом старухи. – Не думал. Тильт говорил, она посудомойка, кухарка и…

– У нее остается порядочно времени. К тому же Тильт никогда не перегружает ее на длинных переходах… работой. Но ты свою пасть можешь заткнуть сразу. Если только подойдешь ко мне или Тэйв, хозяин о тебе позаботится. О, еще как. Так что если думаешь посластиться за пустой тулес – лучше выпрыгивай на ходу. Мы здесь работаем. А женщин будешь искать в Себере, если, конечно, они не лишатся чувств при виде тебя.

Она не столько была зла, сколько была самой злостью. Бледная, с тонкими, остро очерченными губами и горящими темными глазами, худая и жилистая, она смотрела на него с нескрываемым презрением. Крэйн в который раз увидел себя со стороны, словно успел словить соскользнувшее с ее глаза собственное крошечное отражение. Она видела его бесполезным мешком с костями, пустой покупкой своего хозяина, грязным и больным тайлеб-ха, которого закинули, как мусор, в последний нальт.

Крэйн почувствовал, что почти ненавидит ее, даже не столько саму эту одуревшую от долгой дороги и голода акробатку, сколько выражение ее лица, этот лихорадочный и острый блеск глаз. Потому что лицо это до боли напоминало его собственное, то лицо, которое смотрело на мир его глазами. Настоящее лицо Крэйна вряд ли когда-нибудь сможет выражать чувства.

– Ладно, не слушай… – Она махнула рукой. – Каждый ест свои лепешки, вот и все. Твоя – быть уродом, моя – рвать руки и ноги, корячиться на песке. А за женщин… Найдешь ты их в Себере, я скажу куда идти. За две горсти олма там и хегга примут, а ты все-таки еще крепкий, хоть и тощий, как сама смерть. Настоящий тайлеб-ха.

– Я больше не пью тайлеб.

– Знаю. Но черные губы ты увидишь в зеркале, даже если вздумаешь посмотреть в него перед смертью. В Себере тайлеб-ха терпят, там мягче, чем в Трисе.

Худая акробатка задумалась, глядя за переплетающимися следами полозьев. Крэйну внезапно бросилось в глаза, что вся она была какая-то опухшая и безвольная, как причудливая человекоподобная кукла, сделанная из старого мешка и набитая олмом. В ней не чувствовалось жизни, в замершей безвольной позе вообще не чувствовалось ничего живого. «И это тоже человек, – с горечью подумал Крэйн. – И тоже наверняка мыслит. О чем?»

– Как тебя зовут? – неожиданно спросил он.

– Тильт тебе уже говорил. Лайвен.

– Давно ты с калькадом?

– Тысячи четыре, наверное. Тяжело сказать наверняка – с такими переездами пять Эно идут за один… Тильт подобрал меня в Калидоре, это небольшое селение далеко за Нерданом, по ту сторону Моря. Оттуда иногда видно берег. Наверное, Себер. – Она смущенно улыбнулась. Но поймала взгляд Крэйна и усмешка превратилась в острую ухмылку, в которой яда было больше, чем в созревшей личинке бальма. – А ты чего пытаешь-то? У самого хозяина спросить боязно?..

– Нет.

– К нему и лезь. – Она поправила на небольшой груди складки талема. – А ко мне нечего. Понял?

– Понял тебя, – покорно ответил он. – Я не буду тебя спрашивать.

Акробатка взглянула на него, и в ее взгляде ему почудилось удивление.

Тайлеб покидал тело неохотно, прошло полных семь Эно, прежде чем Крэйн смог самостоятельно двигаться. Несмотря на то, что шаги были неуверенны и коротки, как у ребенка, а руки предательски дрожали, в голове прояснилось, даже зрение, казалось, восстановило прежнюю остроту.

На остановках, когда возницы ставили нальты тесным рядом и разводили костры, чтоб приготовить пищу, Крэйн ходил взад-вперед, одновременно разминая непослушные руки. Мышцы набрякли сухими онемевшими мешками и отказывались сокращаться, но он работал долго, зная, что лишь здоровый пот сможет полностью очистить тело от пропитавшего его тайлеба. Через семь Эно угольно-черные губы были единственным свидетельством того, сколь низко пал в свое время младший шэл Алдион. В сочетании с ужасными шрамами они придавали лицу совершенно нечеловеческое выражение. Спутники Тильта, составляющие его калькад, косились на Крэйна, но вслух ничего не говорили – то ли боялись хозяина, то ли попросту не считали нужным. Эти худощавые сутулые люди, чьи лица, казалось, занесло песком от подбородков до бровей от долгих скитаний, вообще были молчаливы. Лишь только нальты останавливались на привал, они привычно выбирались из-под навесов и садились неровным кругом на земле, подстелив скатанные валиками талемы и вельты. Друг с другом общались скупо, часто ограничиваясь лишь резкими экономными жестами, также молча и неторопливо ели.

Крэйн съедал свою долю в стороне. Тэйв, хрупкая сутулая девчушка с покорным взглядом, откладывала его порцию и даже следила, чтоб в нее перепадало побольше – иной раз Крэйн обнаруживал в миске пару долей тангу или лишнюю горсть олма. Он не благодарил, но кухарка этого скорее всего и не ожидала – просто она его боялась.

На восьмой или девятый Эно, когда калькад остановился возле чахлой рощи, Крэйн отлучился и выломал себе длинную дубинку под свою руку.

Инструмент, оставленный его неизвестным предшественником, был хорош, нежели иные дубинки даже с оковкой из хитина, но не годился – слишком сильно сдвинут баланс. Свою дубинку Крэйн обточил одолженным у Лайвен стисом. Акробатка с интересом наблюдала, как, покорная его точным мягким движениям, суковатая увесистая палка, обросшая мхом, скидывает с себя все лишнее, превращаясь в грозное надежное оружие. Хитина, конечно, не было, да и сложно было бы оковать им торцы без оружейни, Крэйн ограничился тем, что сплел оруч под ладонь и пустил по всей длине три витых шнура из мягкой коры. Такие шнуры не очень смотрятся на гладком дереве, но они задерживают оружие противника и рукоять благодаря им не сушит руку при ударе. Как и полагалось шэлу, Крэйн разбирался не только в эскертах.

С этих пор на привалах Крэйн отрабатывал удары, с удовлетворением чувствуя, как постепенно руки грубеют и к ним возвращается потерянная было жесткость. Деревьев было мало, поэтому он срубил три крепких ствола и, связав их веревкой, получил грубое подобие человеческого контура, которое с разрешения Тильта возил с собой в нальте.

Тильт смотрел на его упражнения невозмутимо, лишь едва заметно покачивал головой, когда удар уходил в пустоту или, беспомощно скрежетнув по коре, в сторону. Остальные привыкли к его ежедневным упражнениям и даже подбадривали его выкриками. Но они были неопытны и мало понимали в том, что видели. Их восхищали грубые сильные удары, обрушивающиеся незримой молнией на беззащитную мишень, от которых прочная древесина жалобно скрипела, но они не видели отточенной смертоносности настоящих ударов – возникающих из ниоткуда, нарочито медлительных, грозных не стремительностью, но плавностью.

Лишь один человек проявил интерес к его занятиям. Ингиз, обычно сидящий на месте возницы на втором нальте, сухой и невысокий мужчина с прищуренным и скользящим взглядом. Невозмутимый, как и Тильт, он передвигался короткими плавными шагами, скорее переносился над землей, чем касался ее. Лицо его, опаленное тысячами виденных Эно, алело, словно навеки обожженное, но взгляд из-под припухших век говорил о многом.

– Умеешь, – коротко сказал он, проходя мимо на девятый или десятый Эно, когда Крэйн, уже устав, ковырял дубинкой землю.

Собственное умение он показал лишь один раз. На позднем привале Тильт, усмехнувшись, бросил ему несколько слов, и возница без возражений полез под навес нальта. Вернулся он с пятью или шестью артаками и добрым десятком стисов. Он не стал разминаться и готовить мишень, просто повернулся к ближайшему дереву, до которого было не меньше пяти десятков шагов, и коротко поклонился. В следующее мгновение артаки прошуршали, скользнув размытыми серыми тенями. Крэйн успел перевести взгляд, но увидел лишь подрагивающие в коре хищно выгнутые пластины. Ингиз повторил то же самое со стисами.

Крэйн не нашелся что сказать. Как и всякий обитатель тор-склета, он привык считать артаки оружием шеерезов, годным лишь на то, чтоб продырявить на темной улице жертву в спину. В руках молчаливого возницы, следовавшего за Тильтом как прирученный преданный хегг, артаки стоили десятка эскертов. Ему подумалось, что от такого оружия не спас бы и крепкий касс.

Постепенно он стал различать членов калькада. Взглядом он безошибочно выделял среди одинаковых под плащами людей Тэйв и Лайвен, скоро научился узнавать и остальных. Больше всего выделялся Садуф, силач калькада.

Крепкие шарообразные плечи его с трудом проходили в проем нальта, увитые переплетением жил руки скорее напоминали раздобревших шууев. Садуф действительно был силен, но, как и многие люди, которых Ушедшие наделили немалым ростом и силой, был добродушен и даже немного застенчив.

Наморщив небольшой складчатый лоб, он всякий раз приветствовал Крэйна улыбкой. Крэйн отвечал ему кивком – при всей своей незлобливости гигант был глуп как ребенок, не увидевший и трех тысяч Эно. Разум его напоминал большого дремлющего зверя, которому так и не суждено проснуться.

Нотару ему не понравился сразу. Узкий, неровный в движениях, стремительный сосед по нальту не выделялся лицом, если не считать сожженных да так и не отросших ресниц и бровей. Взгляд у него был цепкий и какой-то презрительный, словно заклинатель огня брезговал общаться с простыми людьми, предпочитая общество своего личного божества. Так оно, вероятно, и было – Нотару был еще одним нелюдимом среди сброда, составлявшего калькад Тильта. Ел он также в стороне и, несомненно, с удовольствием перебрался бы в отдельный нальт, если бы таковой имелся. С огнем он обращался настолько почтительно, что всякий раз, когда его звали разжечь костер для трапезы, устраивал настоящее священнодейство.

Из специального мешочка, который он носил на бедре, Нотару доставал две крупные щепки, смазанные чем-то желтым и полупрозрачным, похожим на молодую смолу. Долго поглаживая их бледными пальцами и что-то беззвучно шепча, он делал резкое движение и с его рук к земле летела большая оранжевая искра. Заранее подготовленные дрова, обложенные высохшим пометом хеггов, занимались почти мгновенно. Нотару несколько мгновений смотрел на костер, потом, повернувшись, молча уходил. Лицо у него в такие моменты было уязвленное и презрительное, словно зрители присутствовали при демонстрации настоящего чуда, но были слишком глупы, чтобы правильно истолковать увиденное.

Кейбель, по словам Тильта, работал с живностью. Это был узкоплечий парень с тусклыми, словно выцветшими волосами и ровным, немного мечтательным взглядом. Половину нальта, в котором он ехал, занимали большие объемные коробки из прочного дерева, снабженные хитрым запирающим устройством, которые, видимо, стоили немалых денег. Крэйн не хотел даже догадываться, что находится внутри, но доносившийся оттуда время от времени скрип свидетельствовал, что они не пусты. Изредка Кейбель доставал своих питомцев, чтоб они могли глотнуть воздуха. Среди них была парочка еще небольших шууев, два жирных пятнистых бурдюка, которые медленно позли, стоило опустить их на землю, оставляя за собой длинные борозды и выставив вверх округлые безглазые морды. Еще был маленький карк, впавший в сонное оцепенение, подросшая, но еще не окуклившаяся личинка хегга, неспешный и неуклюжий бальм, яда которого хватило бы на весь калькад, и прочие. Кейбель возился с ними осторожно, движения его были полны сосредоточенности и уверенности, он знал, что небрежное резкое движение даже одного пальца может стоить всей руки. Больше всего Крэйна поразил его трюк с ываром. Кейбель достал достал небольшой глиняный сосуд, тщательно опечатанный смолой, и, оторвав крышку, небрежно выливал содержимое себе на предплечье. Крэйн непроизвольно отскочил в сторону, увидев, как на незащищенную кожу падают мельчайшие белесые комочки, влажно блестящие и кажущиеся застывшими каплями потерявшей прозрачность воды. Остальные члены калькада реагировали более сдержано – они уже видели этот трюк и знали Кейбеля. Ывар, коснувшись кожи паренька, проворно облепил всю руку, но Крэйн видел, что из пор не выступило ни малейшей капли крови. Крохотные комочки застыли, образовав причудливый хаотический узор. Казалось, они едва заметно подрагивали.

– Вот как умею, – рассмеялся Кейбель, глядя на вытянувшееся лицо Крэйна. – Ывар самый настоящий, сунь руку, если не веришь.

Крэйн поднял дубинку и самым концом осторожно коснулся белесой массы.

Ывар колыхнулся, но лишь пять или десять комочков успели уцепиться за прочное дерево – он поспешно отдернул руку. Ывар действительно был настоящим – Крэйн с отвращением воткнул палку в землю, раздавливая впившихся намертво личинок. Маленькие комочки лопались с отвратительным тихим хрустом. Если бы вместо дерева была бы открытая рука, они б уже ушли под кожу.

– Родичи, что ль? – проворчал он.

– Уметь надо, – весело отозвался Кейбель. – Тут посложнее, чем палкой махать, тут думать надо. Тебе, как своему, скажу – я кожу отваром из корней велхэ смазал, который три Урта на ветру простоит, да растертым олмом осыпал. Ывар такое не жрет, запах ему не нравится. Но это если в ывар-тэс не прыгнешь, там-то быстро на кусочки растащат, чем ни мажь.

Нерф и Теонтай всегда были рядом, и, глядя на их похожие, как у братьев, открытые крестьянские лица, можно было подумать, что они родственники.

Они и говорили похоже – скомканно, с хрипотцой в окончаниях. Нерф был главным возницей, он правил первым нальтом и следил за всеми хеггами калькада. Ему было под шесть десятков, из всех людей он был самым старым, но жизнь в калькаде сделала его энергичным и подвижным, только извилистые морщины на лбу и возле глаз выдавали истинный возраст. Он любил поболтать, если представлялась возможность, был не дурак выпить, но Тильта, как и все, слушался беспрекословно. Теонтай перенимал его умение, но по возрасту он недалеко ушел от Кейбеля, длинные жидкие усы на его юношеском лице казались скорее ловкой имитацией, чем настоящим признаком мужчины.

С самим Тильтом Крэйн за все время столкнулся лишь несколько раз – хозяин калькада пищу принимал отдельно и покидал свой нальт лишь для того, чтобы сделать важные распоряжения своим подчиненным. В дороге он ничуть не изменился – даже движения остались прежними, быстрыми и короткими, каждое – как тщательно выверенный, заточенный годами удар.

Руководил Хеннар спокойно и вдумчиво, однажды Крэйн даже с усмешкой подумал, что в нем много есть от Орвина. Его тихий немелодичный голос вплетался в жизнь калькада, как прочная нить в шов – незаметный и не выделяющийся из гула ветра в степи, он оказывал воздействие на каждого.

Только Хеннар Тильт умел отдать приказ тихо, даже не глядя в лицо, но таким тоном, что становилось ясно – лучше выполнить. Иначе будет хуже.

Он никогда не угрожал, тем более не доставал оружия, но к каждому брошенному им слову прислушивались с величайшим вниманием, как к предсказанию мудрого оракула, сулящему удачи или беды.

Порядок, с которым передвигался калькад, был давно отработан и не претерпел изменений с приходом Крэйна. На первом нальте, правили которым Нерф и Теонтай, размещался сам Тильт с Тэйв. Помимо лучшей отделки, нальт хозяина имел и другое преимущество – ему не приходилось преодолевать проложенные другими нальтами борозды и его меньше трясло. Следующий нальт занимали Кейбель, Ингиз и Садуф. Правил обычно Кейбель, который в этом искусстве мог поспорить даже с Нерфом, все пространство было плотно заставлено пищевыми припасами и нехитрым походным скарбом. Третий, в котором разместился Крэйн, по очереди вели Лайвен с Нотару. Этот нальт был наименее ценен, в нем хранилась лишь одежда для выступлений и прочая мелочь, поэтому Тильт экономил на опытном погонщике. Крэйна к управлению он распорядился пока не подпускать – не владея в должной мере искусством управлять запряженными хеггами, особенно в такой местности, он мог нанести серьезный ущерб имуществу калькада.

Крэйн не жаловался. Наоборот, если бы ему предложили занять место возницы, он скорее всего лишь сплюнул бы под ноги. Какие-то колючие отростки засохшего растения, которое раньше носило название чести рода Алдион, удерживали его от выполнения грязной работы, хотя сам он прекрасно понимал, что для урода с черными губами тайлеб-ха по-настоящему грязной работы не существует. Большую часть времени он дремал под навесом, не обращая внимания на окружающее. Когда с ним находился Нотару, оба демонстративно не смотрели друг на друга, не говоря уже о том, чтоб переброситься парой слов. Между двумя изгоями, добровольно променявшими людское общество на изучение собственных мыслей, не могло быть связи. Когда приходило время Нотару брать поводья, его место занимала Лайвен. Рано постаревшая акробатка тоже не славилась болтливостью, но время от времени они переговаривались между собой.

Времени между привалами было много, достаточно для того, чтоб он узнал ее лучше. Лайвен не изменилась, и ее манера поведения и речь остались прежними, но как раскрывается, медленно поворачиваясь вокруг своей оси, древесный цветок ястэ, так и она открывала новые черты. Кроме усталости и безразличия в ней обнаружилась злость. Не похожая на злость Крэйна, кипящую и стремительно выплескивающуюся в самый неожиданный момент откуда-то из пылающих черных глубин, а злость разочарованной и ничего уже не ждущей женщины, вся жизнь которой прошла между пылью перегонов и грязными взглядами ревущей толпы – едкая, прозрачная струйка яда между слов, тонкая и многогранная. Лайвен не делала секрета из своих чувств – членов калькада она презирала, что было заметно даже по ее взгляду, лишь к Тильту испытывала что-то вроде смущенного уважения, и то, как полагал Крэйн, скорее признавая его право сильнейшего и хозяина, чем из-за каких-то человеческих качеств. На жизнь она смотрела хладнокровно, как бойцовый хегг, ничего не ожидая и ни с чем не считаясь.

Калькад двигался семнадцать Эно и шестнадцать Уртов.

Глава 2 Рождение Бейра. Недалеко от Себера

– Здесь немного людей. Это даже не город, просто небольшой поселок голов в сотню. Себер еще на двести этелей к югу, до него сегодня не успеть.

– Бедноват, – осторожно заметил Крэйн, оглядывая поселок с нальта.

– Что делать… – Хеннар Тильт, владелец калькада, развел руками. Сегодня на нем был его лучший вельт из прочной двухслойной ткани и новые сапоги. – Мы изредка останавливаемся здесь, место надежное, хоть и не денежное.

– Представление?..

– Да. Много не заработаем, но на пару Эно хеггам корма хватит. И тут есть вода.

Поселок казался крошечным даже по сравнению с тремя небольшими коробками нальтов, замершими у окраины – просто большой неровный круг из старых шалхов и неприкрытых землянок, напоминающих оставленные загадочными существами бездонные норы. Под редкими невысокими деревьями укрывались от света небольшие поля олма, в единственном загоне ворочались несколько шууев.

Люди, долгое время пристально наблюдавшие за остановившимся калькадом из своих прикрытых рванью нор, стали осторожно приближаться. Впереди шли воины, отличавшиеся от прочих лишь стисами, а то и просто дубинками, ни о каких кассах, конечно, не могло идти и речи.

– Дети. – Крэйн быстро осмотрел приближающееся воинство. – Если кто-то из них рискнет выйти против меня, я не дам ему и вздохнуть.

Тильт смотрел куда-то в сторону, постукивая пальцами по висящей на поясе фляге.

– Тебе придется, – сказал он. – Иначе тебе не видать и гроша.

Крэйн повернулся к нему.

– Что это значит?

– Это значит, мой любезный урод, что выиграть я разрешаю не больше, чем один из трех поединков. Один из трех – это самое большее, даже для города. А здесь крошечный поселок.

– Вы хотите, чтобы я поддавался?

– Я хочу чтобы люди, заплатившие деньги, остались довольны. Мы оба понимаем, что если ты будешь драться в полную силу – им не справиться, даже если они навалятся на тебя скопом. Люди – это самые жестокие и в то же время жалкие звери, Крэйн. Они не любят боль и унижение, но готовы изрядно заплатить, чтобы их испытал другой. Зрители не станут платить за то, что ты переломаешь им руки и ноги. Они платят только за чужую кровь.

Знаешь, иногда интересно подмечать общечеловеческие слабости на примере таких вот незаметных городков. Внешне все иначе, а внутри – точный слепок со всего человечества, верно?..

– Я не буду подставляться под удары черни. – Крэйн даже сам удивился, до того спокойно и тихо звучал его голос. – Я не воин, но я и не мишень для отработки ударов. Если хоть одна тварь прикоснется ко мне дубинкой, я переломаю ей каждую кость по два раза, а остатки примотаю к полозьям.

Тильт посмотрел на него, и Крэйну показалось, что ледяной взгляд пробил его мозг и уперся в затылок. Ему нечего было противопоставить этой все сметающей силе и уверенности. А в молчании Хеннара Тильта, даже в его позе, сквозила именно сила. Не черная рваная волна, которая пенится внутри человека, привыкшего брать чужие жизни, а почти полная ее противоположность – ровная, гудящая от напряжения, похожая на заливающий землю пронзительный белый свет.

– Если тебя ударят – ты примешь удар. Если тебя ударят сильно – ты упадешь. Вот и все. Калькад – это не то место, где стоит щеголять принципами. Если зрители платят деньги за то, чтоб разукрасить твое лицо в красный цвет, это их право. Парень, если бы я хотел насладиться превосходным поединком на эскертах, я бы пригласил дружинника из тор-склета, а не стал бы создавать калькад. Чтоб перебить этот сброд, хватило бы и Садуфа. Но я взял тебя. Ты понимаешь зачем?

– Потому, что я урод? Потому, что избивать меня им будет приятнее? – Крэйн хрипло засмеялся, чувствуя, как тягучая струя ненависти и отчаяния выносит из тела последние теплые крохи силы.

Ему действительно стало смешно, хотя вряд ли он смог бы сказать, что вызвало смех.

– Ты не глуп, – спокойно кивнул Тильт, всматриваясь в подходящих к нальтам. – Именно поэтому. Люди любят, когда кто-то еще уродливее, чем они. Им нравится чувствовать себя не самыми последними тварями под светом Эно. И тем охотнее они вымещают злобу на тех, кто оказался ниже них хотя бы на ступень. Закон калькада и закон всего человечества.

– Значит, стоять под ударами…

– Стоять ни к чему. Работай. Дерись. Но – до предела. После него, когда видишь, что зрители начинают уставать – заканчивай. Принимай удары, когда приложатся крепко, падай. Думаю, тут ты разберешься без моей помощи. И не бейся в полную силу – никто не поверит потом в твой проигрыш. Дерись как привык, но помни – из трех боев победить ты можешь только в одном.

– Это бойня.

– Это калькад. И если тебе не подходят правила калькада, тебе стоит остаться здесь. Мне проще найти бойца без принципов в Себере, чем тащить с собой и кормить никчемного лентяя. Надеюсь, ты меня понимаешь. Крэйн, я похож на человека, который бросает слова просто так, как объедки со стола?

Взгляд притягивал, от него нельзя было увернуться, как от метко пущенного артака, он настигал везде.

– Нет, – через силу сказал Крэйн. – Не похожи, господин Тильт.

Дрожь от унижения и досады на самого себя въелась в его пальцы, пришлось спрятать их за спину.

– Это верно. Не похож. Потому что мое слово – закон для калькада. Даже когда речь идет о жизни, а не о десятке царапин. Ты будешь выступать, даже если не сможешь стоять на ногах. Тебе придется.

Тильт призывно махнул рукой приближающимся жителям и тут же забыл про Крэйна.

– Каольтай, сколько тысяч Эно я тебя не видел? – крикнул он, улыбаясь. – Можешь не тащить свою обрюзгшую задницу с такой скоростью – мы даем представление на закате. Колодец еще не пересох окончательно?.. Тэйв, давай за водой! Ушедшие, где носит эту девчонку… Нерф, выпрягай! Кейбель, выгружай свои ящики!

На Крэйна смотрели с почти неприкрытым страхом, лишь те, кто посмелее, скалились, прильнув к нему жирным жадным взглядом и разговаривая между собой вполголоса. Они видели урода, и они догадывались, что с ним делать.

В глубине толпы пьяно засмеялась женщина, кто-то утешал жмущегося к ноге испуганного ребенка. Клекот множества голосов казался тысячами острых зазубренных коготков.

Крэйн смотрел на них и чувствовал, как его трясет от ненависти.

К грязным бездушным лицам, которые пришли насладиться чужой болью и которые получат причитающуюся дань. Каждое лицо виделось ему распахнутой пастью, бездонной дырой, пульсирующей в ожидании кормежки.

Он сплюнул в сухую твердую землю и полез в нальт за дубинкой.

В этот раз Хеннар Тильт решил не показывать полной программы, здраво рассудив, что силы еще понадобятся для Себера, куда калькад въедет на следующий Эно, а больших денег с полунищих жителей поселения ожидать не приходится. Поэтому он выпустил лишь Садуфа, Лайвен и, как завершение программы, Крэйна.

Садуф не показал ничего необычного – некоторое время он показывал свои раздувшиеся шары мускулов, переплетенные хлыстами фиолетовых вен, и простодушно улыбался, ловя на себе восхищенные взгляды. Потом повертел в руках сразу двух взрослых мужчин, чем вызвал возбужденный говор среди толпы и еще несколько сухих щелчков, которые издал кувшин для пожертвований. Люди степи, выпаренные на свете Эно и проеденные насквозь пылью, не торопились расставаться с деньгами – хмуро покосившись на кувшин, Тильт подал Садуфу знак заканчивать представление.

Следующей вышла Лайвен. К отгороженной площадке она шла сквозь толпу, опустив голову и ни на кого не глядя. Ее плечи казались крекпими и острыми, а сама фигура – худой, плотно сбитой и тяжелой. Она сменила обычный талем на что-то вроде удлиненного вельта со шнуровкой на груди и спине – одежда хоть и мешающая в быстрых движениях, но позволяющая взглянуть на ее бледные тонкие ноги, которые можно было назвать стройными и даже привлекательными. Мужчины в толпе загоготали, Крэйн, наблюдавший за представлением через щель в пологе своего нальта, заскрипел зубами.

Лайвен начала работать. В ее движениях не было легкости танцовщицы, несмотря на грацию и четкость движений, она просто выполняла свою работу.

Крэйн лишь покачал головой, следя за тем, как она тяжело приземляется в пыль после очередного прыжка с переворотом – как и внутри, снаружи она казалась омертвевшей и равнодушной. Тело за тонкой тканью вельта казалось холодным и твердым. Прыжок, переход на руках, еще один прыжок с прокруткой – каждый номер она выполняла четко и глядя лишь в небо, за все время на ее лице не дрогнула ни одна черточка. Если ее выступление и можно было сравнить с танцем, то посвящался он грозному и тяжелому богу.

На людей она внимания не обращала – просто двигалась, не пересекая едва очерченной границы.

Закончив, смахнула узкой ладонью пот со лба и, даже не переведя дыхания, запрыгнула в соседний нальт. Какое-то мгновение Крэйн видел ее обнаженную белую голень, потом пропала и она.

– Последний номер на сегодня! – зычно закричал Теонтай, ведущий представление. – Еще не все, светлые господа!

Его голос разносился над головами замерших людей легко и без сопротивления, как незримая волна, распространяющаяся по воздуху от одного горизонта к другому. Голос был весел и манящ, беспокойно заворочавшиеся люди снова замерли в оцепенении.

– В этот благословенный Эно мы в первый раз покажем вам… – Теонтай сделал долгую паузу, обводя собравшихся внимательным взглядом. Его юное еще лицо хранило на себе тонкую печать гордости за доверенную ему Тильтом честь и ощущение собственной твердости. – Бейра! Не пугайтесь, светлые господа, он безопасен. Но только не для того, кто осмелится встретить его взгляд.

Крэйна, которого отделяло от толпы лишь два десятка локтей и тонкая ткань, скрутило, словно в жестоком спазме. Бейр! Вот он кто, уже не урод, уже Бейр… Ушедшие, вы вовсе не ушли. Вы смеетесь над людьми с неба.

– Сам Бейр! – продолжал Теонтай. – Один из слуг того, чье имя принадлежит Ушедшим! Его эскерт – гнев Ушедших, его взгляд – ярость Ушедших! Тысячи тысяч Эно и Уртов он прислуживал им, темное порождение злых богов, но он не ушел с ними! Он остался! Огненный эскерт больше не в его руках, но злость, которая пылает у него в жилах вместо крови, делает его самым опасным чудовищем! Лик его ужасен, лишь самые отважные воины способны смотреть на него без дрожи. Среди вас, конечно, есть такие!

Крэйн отдернул завесу, в лицо пахнуло свежим горячим воздухом. Оружие в руке сидело удобно, как влитое.

– Вот он! – заметив его краем зрения, Теонтай сделал широкий жест и улыбнулся. – Он не опасен, светлые господа, он надежно скован тем, что стократ крепче самого крепкого хитина или дерева. Но сила его при нем!

Светлые господа заворчали, вкладывая в это глухое звериное ворчание и страх, и ненависть, и предвкушение. Даже те, кто видел Крэйна на подходе к калькаду, не остались равнодушными.

Тильт довольно кивнул и незаметно махнул Крэйну ладонью. Заходящий Эно жгучей алой линией перечертил горизонт, в другой стороне уже всплывала над затихающей степью легкая синеватая дымка Урта.

– И сейчас Бейр перед вами! Он лишен своего огненного эскерта, но сила его осталась при нем и ярость все также кипит в его крови! Дубинка в его руках стоит двадцати добрых эскертов! Осмелится ли кто-нибудь из благородных зрителей бросить ему вызов?..

Крэйн, неторопливо разминая плечи, приблизился к очерченной площадке.

Люди исчезали с его пути бесшумно. Жадные взгляды протыкали кожу гнилыми деревянными шипами.

– Сам Бейр, господа! Спешите сразиться с ним, такая возможность выпадает не больше раза в жизнь. Торопитесь скрестить с ним оружие!

Дайте волю крови благородных воинов прежних времен, которая течет в вас, вызовите темного прислужника на бой! Потом вы сможете с гордостью рассказывать своим детям, как одолели опаснейшую тварь со всей освещаемой Эно и Уртом земли! Торопитесь! Не больше трех человек смогут померяться силой с самим Бейром! Спешите!

Толпа заколебалась, словно угодившая в песчаную ловушку волна, – вздрогнув, она отползла, щерясь оскаленными ухмылками, оставив перед ограждением одного человека. Он был невысок, но полон, прямые черные волосы едва прикрывали крупный покатый лоб. Глаза – два бегающих темных глазка под гладкими маленькими веками – остановились на Крэйне.

– Я, – оживленно потирая запястья, сказал он. – Я пойду.

– Вот он, настоящий герой! – закричал Теонтай восторженно, торжественно вручая ему дубинку, оставшуюся в калькаде от предшественника Крэйна. – Он рискнет жизнью, чтоб одолеть черного Бейра!

Человек, чувствуя на себе взгляды толпы, смущенно покрутил в руке оружие, приучая руку к непривычной рукояти. Он был силен, Крэйн машинально отметил плотные вздутия мускулов под потрепанным талемом, но не слишком. Просто крепыш, самодовольный, спешащий показать не столько силу, сколько готовность к драке. Вызвавшийся нарочито медленно отделился от людей, шагнул вперед. Даже успел немного развести руками и улыбнуться – показывая, что не злость толкает его вперед, а лишь желание наказать достойно страшное чудовище. Он немного ссутулился и смущенно косился на окружающих, каждой мельчайшей деталью своего тела демонстрируя свою беззащитность и в то же время решимость скрестить оружие с гораздо превосходящим его по силе противником. С таким лицом мог бы идти достойный гордый воин прежних времен, выступивший с голыми руками против выводка хеггов. Его выгодно оттенял Крэйн – неподвижно замерший, с устрашающей маской вместо лица, безликое и беспощадное животное, сам Бейр.

Вызвавшийся удобнее перехватил дубинку и коротко шагнул вперед. Крэйн видел его взгляд, не верхний, обращенный к зрителям, а другой, смотрящий на него самого. Полный щемящего до сладостных судорог вожделения увидеть кровь на разбитом лице. Кровь Крэйна.

Они дрались недолго. Крэйн чувствовал свою силу, и она крохотными молоточками стучала в мозг, манила одним страшным ударом раскроить голову гада от одного уха до другого. Но на одном из нальтов возвышался Хеннар Тильт, и Крэйн, стиснув зубы, отступал, парируя неуклюжие поспешные выпады. Толпа рычала, подбадривала добровольца, женщины тонко вскрикивали, дети высовывали из плотно сбитой людской массы свои потные любопытные мордочки. Где-то в стороне Теонтай оживленно комментировал бой, не скупясь на похвалы вызвавшемуся бойцу.

Тот, уверовав в свою силу, пер вперед. Он не чувствовал Крэйна, не понимал, что с ним просто играют, как опытный воин легко удерживает учебным мечом зарвавшегося ученика. Он все бил, одинаково, при каждом ударе сжимая губы, стараясь угодить непременно в лицо или пах.

«Время, – сказал неумолимый глухой голос в голове у Крэйна. – Пора».

Крэйн выдохнул и, дождавшись, когда противник снова ринется в атаку, забыв про все, вместо того, чтобы парировать бестолково кружащую дубину, бросил вперед свое тело. Под удар. Тело сопротивлялось, оно лучше своего хозяина понимало, что так делать нельзя. Но ему оставалось только подчиниться.

Удар вышиб дыхание из груди, в животе что-то противно вспучилось болевым гнойным нарывом, от него во все стороны заструились холодные искры. Крэйн упал, упал правильно, успев сгруппироваться. И заметил взлетающую над его головой дубинку. Следующий удар пришелся в висок. В голове со звоном разорвалось, ноги внезапно сделались непослушными, перед глазами закружилось Эно. Крэйн поднялся, усилием воли заставив ноги разогнуться, и снова бросился вперед.

Не поднимая оружия.

Перед глазами спиралями сворачивалась темнота.

Когда упал – поднялся снова. И пошел вперед. Противник озабоченно хмыкнул и, покрутив дубинку, обрушил ее на незащищенные ребра. Крэйн поперхнулся, переломился пополам и рухнул лицом в землю. Острые песчинки вонзились в изъязвленные щеки. Влажные песчинки. На вкус почему-то соленые. Он лежал, чувствуя спиной чужие взгляды, как застрявшие в коже осколки. Чувствуя все, происходящее вокруг.

От горьких твердых слез, сжимающих горло, на земле оставались крошечные влажные борозды. Пахло грязью и потом.

Калькад Крэйн нашел ближе к рассвету Эно, когда нальты казались мертвыми безмолвными коробками, завязшими в бескрайнем сером болоте неба, зыбком и расплывчатом. Он шел шатаясь, зажав в руке полупустой кувшин, оставляя за собой неровную прерывающуюся цепь следов. Он не чувствовал боли, тайро наполнило тело живительной теплотой, которая обволакивала раны и ссадины. Лишь тупо ныл правый висок и время от времени кружилась голова, отчего приходилось останавливаться и некоторое время неподвижно стоять.

– Вот и я… – прохрипел Крэйн сухим горлом, окидывая взглядом вереницу нальтов. – Урод пришел! Что, ник… никто не встречает?

Нальты молчали, их навесы вздувались и опадали безмолвными гладкими пузырями. Изнутри пахло едой, сладкой предрассветной дремой и сеном.

Крэйн пошатнувшись допил тайро, кинул кувшин в сторону. Хрупкая глина влажно треснула, рассыпавшись веером осколков.

Он чувствовал себя страшно. Черное бурлило в нем, шипело, как рассерженный карк, рвало на части грудь. Ему нельзя было сопротивляться – оно клокотало, швыряя его тело как игрушку из стороны в сторону, заставляя до боли в висках сжимать зубы. Оно тоже, вероятно, было Крэйном.

– Ушедшие… – Крэйн обессиленно рухнул на землю, не добравшись до своего нальта всего два десятка локтей. – Я уже наполнен… Не могу больше. И умереть тоже… не могу. И все льется в меня… Опять. Как в кувшин… Ушедшие! Вы… ар-р-р!

Очередной приступ ярости подхватил его с земли, швырнул вперед. Не разбирая дороги, он двигался к нальту, спотыкаясь и время от времени падая. Чувствуя себя какой-то разросшейся черной корягой, покрытой серыми гнилостными островками мха. Не человеком.

Он действительно был Бейром. Его глаза были всепрожигающим светом гнева, его руки были смертью. Он хотел смерти, хотел впитывать ее каждой порой, хотел наслаждаться ею бесконечно. Но поселок был безлюден, никто не попался ему на пути. А если бы попался… Крэйн сладко заворчал, сжимая и разжимая кулаки, представляя на ощупь хрупкую трещащую нежность гортани, пульсирующее ощущение вен под пальцами. Он убьет их. Их всех.

Он отомстит. Всем. Найдет их и убьет. До последнего. Они убили в нем Крэйна. Они оставили в нем жить чудовище, которое отвратительнее любого хегга. Они изуродовали его изнутри и снаружи. Не глядя. Как копошащегося под ногами жука. Они!

Крэйн засмеялся, и смех этот был ужасен.

Они были для него всем. Он не знал, что это за «они», но он чувствовал их везде. В сером небе. В земле. В ветре. В запахе влажных предрассветных трав. Они пялились на него своими гнилыми глазами, они прикасались к нему своими кривыми мягкими пальцами. Они… Они. Крэйн на ощупь подхватил с земли дубинку.

Убить их всех. Отомстить за себя. За уничтоженного, стертого с песком Крэйна. Не давать им пощады. Они все одинаковы, меняются только лица. Но он покажет им. Они еще пожалеют.

Почти у самого нальта Крэйн опять споткнулся и упал лицом вниз. Земля приникла к губам, вкус у нее был холодный и сырой. Крэйн обнял ее.

– Меня убили, – прошептал он ей. – Убили. Вот так.

Лайвен неторопливо насыпала в миску две небольшие горсти пожухлого олма, тщательно отмерила горячей воды из запасенного с последней стоянки бурдюка, перемешала. Крэйн, помятый, слабый и чувствующий мягкость в пальцах и костях, сидел рядом, привалившись спиной к стене нальта, и отсутствующим взглядом следил за проносящимися в отверстии деревьями. Деревьев становилось все больше, они робко пытались объединиться в чащицы, прикрывались кустарником.

– Себер скоро… – тихо, как в задумчивости, пробормотал он, почти с отвращением вдыхая запах старого распаренного олма и грязного человеческого тела.

– На, ешь. – Лайвен небрежно поставила рядом с ним миску, отодвинулась. – Воды горячей больше нет, стоянку ради тебя не сделают, так что налегай давай. Ради такой пьяни Тильт не сжалится. Лопай.

Крэйн отвернулся от миски.

– Я не пьянь.

Лайвен насмешливо вздернула бровь.

– Передай это Садуфу, который на рассвете закидывал тебя в нальт словно мешок с тангу, то-то он удивится! Валялся мордой в землю, уже и ходить не мог. Кувшин разбил…

Говорить не хотелось. Хотелось раствориться в пресном горячем воздухе, бьющем из отверстия в навесе, и разлететься с ним на тысячи тысяч маленьких кусочков, порхающих над землей. Ворчащая тяжесть в животе говорила о том, что хмель выйдет не скоро. Лайвен или поняла его самочувствие, или израсходовала утренний запас злости, она долила в его миску воды, поставила еще ближе.

– Ладно, отработал… Хеннар тебя даже хвалил. Особенно когда ты во второй раз упал. Крови много было. Зрителям понравилось. Как по-настоящему.

– По-настоящему? – Крэйн издал какой-то звук, напоминающий глухой резкий всхлип, и торопливо, обжигая десны, стал есть олм. Разваренные зерна были колючие и набухшие, как старые почки на деревьях.

– Сердишься? Это всякий раз бывает, не смотри. Думаешь, мне легко корячиться перед этими брюхатыми уродцами за пяток сер? Бейр!..

– Я не Бейр. Меня зовут Крэйн.

Она рассмеялась.

– Ну вот, заговорил… Нет, Бейр, мне тоже нелегко. И остальным. А то, что тебя втаптывают в грязь, – это ничего. Это проходит. И остается только застарелый стыд и злость на самого себя. Да и стыд – это, в сущности, только так… застиранная тряпка.

– Мерзко.

– Умереть голодному под стеной чьего-то склета – не мерзко? – Она пожала плечами. – Это жизнь, Бейр. Когда твое сердце перестанет биться, Ушедшие не дадут тебе новой. Жизнь окупает любую мерзость.

– Тогда это не жизнь человека. Не хочу быть животным.

– Будешь. Ты уже начал, это значит, что желание жить в тебе укрепилось слишком глубоко. Ты его теперь не обманешь, понятно? Раз пошел на сделку с Хеннаром, раз согласился унижаться и плеваться кровью за возможность жить дальше – значит, не так уж и много в тебе того человеческого, по чему ты скучаешь. Хватит строить из себя шэда, Бейр, можно подумать ты попал в калькад прямиком из тор-склета!

Крэйн странно улыбнулся, не поднимая лица от миски с олмом.

Лайвен некоторое время молча смотрела на него.

– Ешь давай. Остынет. Философ, отпользуй тебя Ушедшие… Мерзко ему…

– Весь мир – это мерзость.

– О как…

– И я – часть этого мира. – Крэйн со вздохом отставил миску, на дне которой желтело несколько зерен. – Не обращай внимания, я просто скулю. Когда-то мне казалось, что достаточно всего лишь не обращать внимания на окружающее, подстраивать его под себя, чтобы быть сильным и чувствовать себя человеком. Но мир оказался сильнее. Я стал его частью. И не уверен, осталось ли во мне еще что-то от человека. Точнее даже – я обнаружил в себе что-то, что является частью этого мира.

– Дешевая философия. Бейр, ты всегда несешь такую чушь с хмеля?.. Пойди потолкуй с Ингизом, он тебе умных слов еще и не таких понаговорит.

– Ты права, с хмеля меня потянуло на рассуждения. Это скоро пройдет.

Он сидел, привалившись спиной к вялому колышущемуся боку навеса, чувствовал его теплое ритмичное дыхание и одновременно лицом – ветер и взгляд Лайвен.

– Ты человек, – сказала она тихо. – Хотя лицо у тебя такое, что я каждый раз вздрагиваю, когда вижу его.

– Вчера я убил человека. Помнишь третьего вызвавшегося? У него еще эти… рукава на талеме другого цвета были?..

– Третий? Помню. Ты здорово намял ему ребра, он еле продохнул. Но ведь…

– Я не смог сдержаться. Надо было выплеснуть злость.

– Но он поднялся и ушел!

– Он проживет еще два Эно, – без выражения сказал Крэйн, не открывая глаз. – Два Эно и три Урта, если повезет. Через Эно начнет задыхаться, потом что-то начнет колоть в боку. Затем горлом пойдет кровь.

– Неслышный удар? Его знают немногие.

– Да. У меня было время многому научиться. Но дело, в сущности, не в этом… Я ничего не почувствовал. Вообще ничего. Просто ударил не задумываясь. А только потом понял. И знаешь, все равно не пожалел.

– Ты действительно Бейр. Надеюсь, Тильт не узнает…

– Не важно. Просто я уничтожил еще кусочек мира, вот и все. И мне это даже понравилось. Да, скорее понравилось… Это, наверное, тоже мерзко, да?

– Что стало с твоим лицом? – неожиданно спросила она.

– Я его изуродовал.

– Не понимаю.

– И не нужно. Но моим оружием оказался ворожей. Это было далеко. Он наслал на меня проклятие. С тех пор я стал чем-то вроде Бейра, в самую пору ездить в калькаде. Даже странно, почему я раньше не додумался до этого…

– Я слышала, что проклятие можно снять.

– Только не мое. Человек, наславший его на меня, мертв.

– Значит, ты изуродован навсегда?

– Да. Навсегда.

Следующее представление калькаду пришлось дать еще до того, как вдали появился вал Себера. В двух десятках этелей от города они наткнулись на стоянку торговцев, направлявшихся к западу и Тильт, пересчитав полученную выручку, распорядился дать еще одно представление.

Торговцы мало походили на жителей заброшенной деревушки, они неподвижно восседали на специальных ковриках, чтоб не стереть талемы из дорогой ткани, довольно жмурились и тихо переговаривались между собой.

Тильт в этот раз сам вел представление, не доверившись Теонтаю. Видя, как наполняется кувшин для выручки, он приказал подготовиться всем членам калькада, стремясь произвести наилучшее впечатление на торговцев.

– Пять сер на нос, не больше… – проворчал Садуф, растирая мускулистое плотное тело специальной мазью для блеска. – И тайро не сыщешь на два десятка этелей в округе.

Крэйн молча разминал кисть. Ему не хотелось говорить, видя через неплотно накинутый полог довольные румяные лица, почти не тронутые Эно, он хотел только разнести их дубинкой в черепки.

– Идешь последним? – сидящий позади Ингиз, дожидающийся своей очереди, похлопал его по плечу. – Можешь работать без надрыва – эти люди вряд ли видели настоящий бой. Не гонись за синяками.

Метатель перед выступлением выглядел внушительно – все свои артаки и стисы он развесил на толстой кожаной перевязи и теперь, ощетинившись со всех сторон отточенным хитином, смотрелся грознее, чем облаченный в касс дружинник.

– Постараюсь.

– Только не падай слишком быстро, публика это не любит. Лучше раз пять громко вскрикни. И не подставляй плечо или руку – это заметно, лучше лови удары на бок. Пару Уртов будешь спать только на брюхе, но Тильт будет доволен.

Крэйн ничего не сказал, но Ингиз, видимо, был достаточно опытен и прожил на свете не один Эно, если сумел прочитать его мысли даже на таком лице.

– Забудь, – тихо сказал обычно молчаливый метатель. – Привыкнешь. Считай это просто спектаклем, а себя актером. Ты сильный, сможешь пройти. Давай.

Ингиз выпрыгнул из нальта – Лайвен уже заканчивала свой номер, и Тильт подал знак смены.

– Сам бы разбил им головы, – прогудел неожиданно Садуф. – Крепись, брат. Знаю, непросто…

– Привыкну, – пообещал Крэйн с непроницаемым лицом. – Если моя судьба – кривляться на потеху толпе, выть от боли и изображать Бейра, – нет смысла изображать из себя кого-то другого. Мне уже поздно стыдиться самого себя.

Садуф взглянул на него удивленно, но ничего не сказал.

Бой был всего один. Торговцы не торопились вступить в драку с ужасным Бейром, лишь один нехотя приказал своему охраннику вызваться. Охранник был крепок и не дурак подраться на дубинках. Крэйн заставил себя четырежды пропустить удар, каждый раз слыша внутренний треск, словно тело стонало от напряжения. Но он победил тело. Победил себя. И ловя непослушными разбитыми губами воздух, долго лежал на песке, вслушиваясь в одобрительный мерный рокот чужих голосов. Охранник со смешком толкнул его ногой в бок и сплюнул. Он был горд, горд был и его хозяин.

Представление принесло неплохую выручку, торговцы оказались благодарными зрителями.

– Тебе, – коротко сказал Хеннар Тильт, высыпая в ладонь Крэйна семь сер. – Хорошо работал.

Крэйн стоял и смотрел то на него, то на потемневшие высохшие кубики. В носу щекотала все еще покрапывающая кровь.

– Что? – Хеннар обернулся и взглянул с удивлением.

На мгновение Крэйну показалось, что во взгляде владельца калькада появилось что-то новое, промелькнуло, как падающая звезда. И почти тотчас же исчезло, заслонившись непроницаемым барьером. На Крэйна опять смотрели холодные с прищуром глаза.

– Ничего. – Он перехватил дубинку, на которой появилось несколько свежих зарубок, и, немного прихрамывая, направился к своему нальту.

Внутри был только Нотару. Уставший после представления и оттого кажущийся еще более сухим и неподвижным, он неприязненно взглянул на Крэйна. Больше никого внутри не было.

– А где Лайвен? – механически спросил Крэйн, забрасывая избитое стонущее тело внутрь. – Я не видел ее возле хеггов.

– Вышла, – неопределенно махнул рукой заклинатель огня. – Брюхо, верно, набивает.

– Но мы сейчас отходим. Тильт сказал, надо готовиться…

– И что?

– Куда она могла деться? Тут нет даже колодца!

– Прогуляться, верно, вздумалось… – Складки кожи на месте бровей как-то презрительно выгнулись. – Или пригласил кто…

– Кто еще пригласил?

– Торговец. Путь у него долгий, а акробаточка наша сама решает, как ей свою долю сер заработать. Наверное, захотела подготовить путника к дальней дороге… Путь-то не близкий. Скоро, верно, закончит.

У Крэйна внутри что-то неприятно дрогнуло. Он подхватил отброшенную было дубинку и выпрыгнул наружу. Теонтай с Нерфом уже запрягали хеггов.

– Подождите! – крикнул им Крэйн. Ничего не понимающие возницы замерли. – Не двигайтесь, пока не вернусь!

Стоянка торговцев обезлюдела, лишь из пропеченной земли поднимались плоские верхушки неглубоких походных шалхов. Сработанные из дорогой и прочной ткани, совершенно не похожей на обрывки и шкуры городской черни, они сверкали позолоченными узорами и ритмично покачивались. Даже охранники спрятались от всепоглощающего жара Эно. Одни лишь хегги равнодушно смотрели выпуклыми черными глазами на собирающийся к отходу калькад.

Крэйн быстро пошел вдоль шалхов, неслышно погружая ноги в песок. У третьего или четвертого по счету он услышал тонкий, почти приглушенный тяжелой тканью крик. И узнав голос, уже без колебаний нырнул внутрь, отводя руку с дубинкой назад.

Торговец стоял к нему спиной, он хорошо видел редкие седые волоски, покрывавшие его затылок, розовую плотную кожу шеи и вышитый на спине талем. Лайвен, придерживая на груди лохмотья вельта, извивалась на земле, пытаясь вывернуться из-под тяжелого тела. Торговец тяжело утробно дышал, от него пахло костром и благовониями. Его сильные упорные руки придавили акробатку, впившись мертвой хваткой в предплечья. Он походил на какой-то сложный механизм, готовый приступить к работе и наращивающий обороты.

Крэйн шагнул вперед. Лайвен открыла рот для очередного крика, но внезапно увидела его и в ее глазах, прищуренных и сверкающих, появилось что-то вроде злорадства. Торговец, словно почувствовав что-то, немного обмяк, попытался повернуть голову. Его горячее дыхание стало медленнее, мелкие капли предчувствия испещрили розовую шею.

Крэйн, удивляясь собственной отрешенности, специально немного помедлил, чтобы увидеть его лицо. И, отпечатавшись в расширенных маслянистых глазах двумя ужасными оскалами нечеловеческой маски, ударил. Гортань придушенно хрустнула, торговец всхлипнул и, схватившись за горло, попытался откатиться в сторону. Крэйн аккуратно добил его в висок.

Лайвен, дрожжащая и мокрая от пота, осторожно встала, высвободившись из-под мертвого веса. Она двигалась немного заторможенно, голос оказался тоньше, чем обычно.

– Т-ты… Откуда? Как ты меня нашел?

– Догадался.

– Крэйн… – Она резко и зло выдохнуло, на лицо вернулось обычное выражение. – Ну, услужил… Эта пакость… пытался меня… Проклятие!

Подергивающимися руками она пыталась прикрыть грудь. Лохмотья вельта скользили по коже. Крэйн смотрел на ее худое сильное тело, на судорожно бьющуюся на шее жилку и чувствовал, как внизу живота зарождается что-то сладкое и тревожное.

Сколько Эно он не прикасался к женщине?

Ушедшие, как же давно это было…

Лайвен отстранилась от него.

– Ты чего? Эй, Крэйн!

«Ты урод, – шептал скользкий голос у него в голове. – Если ты приблизишься к ней, она упадет в обморок. Ни одна женщина не сможет спокойно смотреть на твое лицо. Ты ужасен. Ты чудовище с телом человека».

Но был и другой голос.

«Еще не все прошло, – напевал он щекотно. – Женщины всегда вешались тебе на шею. Но дело-то не в лице! Ты умел их очаровывать, так что они забывали про твою красоту, ты был уверен и смел. Прикоснись к ней, она почувствует, что за твоей ужасной маской есть прекрасное человеческое лицо. Дай ей понять!»

Он сосредоточился на этой мысли, в груди предательски задрожало. Он приблизился к ней и, затаив дыхание, положил руки ей на плечи.

И почувствовал, как она вздрогнула.

– Отлипни! – выдохнула она яростно, с неожиданной силой вцепляясь ему в запястья.

Отброшенный силой ее презрения, Крэйн зашатался. Но пальцев не разжал.

Он чувствовал под ними упругую податливую влажность ее кожи, грубой, но в то же время мягкой. Чувствовал запах ее волос.

Схватить, прижать к земле… Никто не услышит… Ушедшие, наконец снова женщина… Запах… Да.

Неожиданно высвободив одну руку, она подхватила его дубинку и коротко замахнулась.

– Вали, – выдохнула сквозь зубы акробатка. – Иначе голову развалю на черепки! Пшел! Гнилоед…

Она всхлипнула и попыталась плечом удержать на груди то, что осталось от вельта.

«Дожми ее, – прошуршало в ушах. – Раньше тебя это не останавливало».

Он попытался перехватить ее руку с дубинкой, но Лайвен внезапно взглянула на него в упор, и он отступил, чувствуя испепеляющий жар двух факелов, которые недавно были глазами. Ее ненависть оглушила его лучше любого удара – тело внезапно стало беззащитным и мягким, пальцы разжались.

– Я… Не…

– Убирайся. Урод! Бейр! Насекомое! Вон!

Крэйн почувствовал себя так, словно у него по лицу и между лопаток сползает горячая смола. Отвращение, которое вспыхнуло в глазах Лайвен, не было показным. Она не думала о его реакции, слова выскользнули из нее произвольно. Но она могла бы обойтись и без слов.

Он вышел из шалха медленно, но обернуться так ни разу и не смог.

Глава 3 Встречи и прощания. Себер

Полозьям оставалось недолго подминать чахлую траву, хегги были свежи и калькад двигался на юг достаточно быстро, чтобы достигнуть Себера до заката.

– Себер! Себер! – тонко закричала из первого нальта Тэйв. – Подъезжаем!

Все члены калькада оживились, даже Лайвен, лежащая по своему обыкновению молча у полога, приподняла голову.

– Подъезжаем… – отозвалась она, оглядываясь на Крэйна. – Наконец-то закончится олм и песок. Вода, тень, склеты… Ты был в Себере, Бейр?

– Нет. Пока не доводилось.

– Странно. Судя по виду, тебя немало поносило по миру. И ты явно не похож на уроженца Триса… Ладно, ничего. Хороший город. Большой, самый крупный из всех по эту сторону Моря, дальше побольше Алдиона, наверное. Вот только имени шэда не помню. Дерева тут тоже мало, строят обычно из глины, ну и шалхов, понятно, много.

Последний Эно пути, показавшийся самым долгим и жарким, утомил акробатку. Уставшая от общества Крэйна и такого же молчаливого Нотару, она обращалась не столько к кому-то, сколько к самой себе.

– Оружие тут больше деревянное, сколько тут не была – ни одного эскерта не видела, только у дружины, да и те – старье.

– Это понятно. Хеггов не сыщешь на сотни этелей вокруг.

– Разве эскерты делают из хеггов? – равнодушно, больше для вида, удивилась Лайвен. Ее отношение к Крэйну читалось в каждом жесте, даже в каждом движении тонких губ.

– Из передних лап. Для хорошего эскерта нужен хегг не старше тысячи Эно. Если брать у старого, эскерт будет крошиться, крепость уже другая… Хитин очищают, потом с помощью ывара правят заточку, распрямляют зазубрины. На хороший эскерт уходит до двух сотен Эно. Но он дорого стоит, те, что у дружины, – по пять сотен сер, если не больше, а тут, верно, цена им идет на тысячи.

– Не больно-то мудро высокие тратят деньги, – фыркнула Лайвен. – Один удар дубинкой – и любой эскерт разлетится в мелкие щепки.

– Эскерт не предназначен для парирования. Он хрупок, но на человеческом теле оставляет страшные раны с такими краями, что их не стянет ни один лекарь.

– Забавы для шэда и его шеерезов…

– Каждому своя забава. Вряд ли ты распорядилась бы своими деньгами лучше.

– Ну, уж черни бы точно не отдала. А на пять сотен сер можно долго жить. И хорошо жить, Бейр. По крайней мере не жрать опостылевшие тангу и пресный олм.

Он безразлично пожал плечами.

– Ты не из тех, кто оседает надолго, Лайвен. Крепкий красивый склет в городе да выводок шууев – это не для тебя.

– Может быть, – согласилась она. – Сидеть на одном месте мне действительно сложно. Скорее, я бы купила собственный нальт, пару молодых хеггов и тронулась в путь.

– Я думал, ты объездила уже весь мир.

– Весь не весь, но большую его часть точно… Нет, я бы поехала на восток. Туда, где почти нет городов, где живут люди, не познавшие огня и грамоты. Может, там иначе. Меньше всей этой гадости… Не знаю. А еще там есть горы.

– Я там не был, мне тяжело судить. Что за горы?

– Земля. – Она изобразила руками что-то большое и высокое. – Огромные кучи земли. Хеннар иногда встречается в городах со своими друзьями или бывшими попутчиками – они тоже исчерчивают землю полозьями до самого горизонта, их слуги могут рассказать много интересного… Представь себе, земля до самого неба! Высоченный столб из земли.

– Чтоб насыпать такие холмы, потребуется больше времени, чем может прожить один человек.

– Их не насыпали, Бейр, это след самих Ушедших. Земля, из которой они состоят, не обычная, она твердая, тверже любого дерева и хитина. На цвет черная или коричневая, но очень тяжелая. Словно опора самого неба. Говорят, местные жители умеют делать из нее крепчайшие эскерты и стисы, настолько крепкие, что их не сломать и пятерым.

– Оружие из земли… – Крэйн с трудом сдержал улыбку. – Такое только во хмелю увидишь.

– Да, наверное… – Лайвен замолчала, словно опомнилась, вспомнила, с кем разговаривает. – Мало ли что болтают слуги.

Они замолчали. И молчали, не глядя друг на друга, до тех пор, пока нальт плавно не остановился, заскрипев полозьями.

– Вылезай, компания! – весело крикнул из второго нальта Садуф.

Себер действительно оказался большим. Крэйн размял затекшие плечи и покрутил головой, разглядывая широкие улицы, расходящиеся идеально ровными, почти не пересекающимися линиями. Склеты были высокие, но дерева действительно было мало. Калькад остановился на окраине, возле невысокой старой стены, сложенной из глиняных кирпичей, огрызков древесины, хитина и смолы – жалкое подобие на защиту, окружавшее город.

Впрочем, стражники, охранявшие с безразличным видом проход, смотрелись достаточно внушительно даже без эскертов – у каждого было по длинной дубине, паре артаков и хлысту из плети карка, а кассы заменяли толстые, верно, трехслойные, вельты с хитиновыми бляшками и непривычным для глаза размашистым гербом Себера, похожим на вписанный в окружность силуэт насекомого.

Люди с любопытством смотрели на замершие нальты, Теонтай, Нерф и Садуф добродушно улыбались им в ответ. Кейбель небрежно помахал им маленьким карком, осторожно держа хрупкое животное поперек тела. Несколько женщин взвизгнули, мужчины из числа зрителей довольно захохотали.

Одеты зеваки были куда лучше, чем в Трисе, платья на женщинах были из мягкой, дорогой ткани, а на мужчинах через одного были хоть и простые, но добрые талемы. Кое-где мелькали вельты, но настоящих доспехов, как и оружия, было немного – то ли действительно слишком ценился хитин, то ли жители привыкли к безопасности в своем затерянном в песках городе.

– Когда выступать будете, любезнейшие? – поинтересовался какой-то юноша, с опаской разглядывая извивающегося карка.

– А как стемнеет, – ответил Хеннар Тильт, мягко спрыгивая со своего нальта. За ним в проеме маячило вечно испуганное темное личико Тэйв. На собирающуюся толпу она смотрела чуть ли не с ужасом.

– Отдохнуть бы… – буркнул Нерф, с неохотой распрягая хеггов. – Эй, заснул что ль? Подсоби!

Теонтай с готовностью бросился ему на помощь, но все равно получил несильный подзатыльник от наставника.

– Вначале еда. – Тильт пристально оглядел собравшийся вокруг него калькад, словно проверяя, все ли на месте. – У меня от олма уже глотка трещит. Лайвен! Сгоняй-ка, девочка, на рынок, тут, кажется, недалеко, возьми тангу мешка два и десяток туэ. И лепешек, только не тех, что свежие, а таких, посуше… И два кувшина фасха, но чтоб добродивший. Ясно?

Лайвен демонстративно медленно поднялась с земли, похлопала по вельту, выбивая пыль.

– Тогда дай кого в помощники, одна все не донесу.

– Помощники? Ну… Бейра нашего возьми. Только пусть капюшон на лицо накинет, нечего на него зевакам бесплатно пялиться.

– Почему Бейра?

– Остальные мне нужны, – резко оборвал Тильт, и по его тону было ясно, что спорить он не только не будет, но и вообще не допускает самой возможности спора. – Так что давай, живенько. И торгуйся как можешь, больше двух с половиной десятков на все не дам!

– Шевелись давай… – буркнула Лайвен Крэйну.

Тот не торопясь накинул плащ, опустил на глаза капюшон. Тащиться по незнакомому городу, да еще и когда Эно в зените, не хотелось, но пойти против указания Тильта было опасно. Почему – он не знал, но чувствовал.

Крэйн взял протянутые Кейбелем два больших мешка и пошел вслед за Лайвен, протискиваясь сквозь сгущавшуюся с каждой минутой толпу, которая уже отгородила калькад от города сплошной стеной.

Себер действительно был необычен, но Крэйн с трудом бы сказал, в чем именно. Даже воздух, казалось, здесь был иным, более сухим и плотным.

Ощущение непривычности и напряженности, которое всегда появлялось, стоило ему оказаться в незнакомом месте, сказывалось – он шел быстро, опустив голову и глядя себе под ноги, лишь изредка приподнимая капюшон, чтобы запомнить направление к калькаду. Себер был шумным, по сравнению с ним Трис казался заброшенной деревушкой, на каждой улице слышался оживленный резкий гомон, громкие перекликающиеся голоса. Прошел, поникнув изрезанной татуированной головой, жрец в грубом плаще, процокал где-то на соседней улице хегг, слышно было, как касс дружинника трется о мощный панцирь, засмеялась вдалеке девушка. Большой сильный город, привольный и широкий, как река, только вместо устремившейся по руслу воды – бесчисленное множество людей. Через несколько минут Крэйн уже начал задыхаться.

– Людно, – сказала Лайвен, специально приотстав, чтобы он нагнал ее. – Особенно в такое время.

– Их здесь как ывара… – проворчал Крэйн, пробираясь между потными крепкими телами.

– Себер – торговый город. Сюда стекаются со всех сторон. Кроме того, недалеко Море, а значит – быстрые удобные пути на другую сторону. Где порт – там всегда шум и люди. Но ты привыкнешь.

Крэйн, скосив глаза, посмотрел на нее и увидел лишь тонкую крепкую шею и прикрытое подрагивающими в такт ходьбе волосами острое бледное ухо.

Лайвен повела плечом, словно сгоняя севшую на кожу муху, хотя и не могла заметить его взгляда.

«Ушедшие с ней, – рявкнул мысленно на себя Крэйн. – Чего ты на нее пялишься? Она такая же грязная сволочь, как и все. Она думает о деньгах и о себе, а больше ее ничего не заботит. Или ты думаешь, что она пожалеет тебя?.. Боги, у нее милосердия не больше, чем у голодного хегга. Брось! Уроды не обязательно тянутся друг к другу!»

Даже в таком оживленном городе, как Себер, они привлекали к себе внимание – женщина с нездешними тонкими чертами лица и высокий мужчина в старом плаще с капюшоном. Встреченный стражник с подозрением посмотрел на них, поглаживая свисающие с ремня артаки, явно раздумывая, стоит ли их останавливать, но отошел. Вероятно, пришлых и так хватало в Себере.

– Налево, Бейр. Запоминай дорогу, это рынок.

Они миновали еще несколько склетов и, резко свернув, вышли на просторную площадь, наполненную снующими, оживленными, мокрыми от пота и возбуждения, людьми. Прилавков было мало, чаще товар сваливали на расстеленную на земле ткань или торговали прямо с нальтов. Привязанные к специальным столбам ездовые хегги громко скрипели – их тоже пугало шумное скопище народа. Торговцы прятались под небольшими навесами, внимательно оглядывая каждого проходящего, иногда перебрасывались между собой парой слов или передавали наполненные чем-то густым и булькающим бурдюки. До этого Крэйн не часто бывал на рынке, здесь же он почувствовал себя крошечной веткой, которую несет по ручью против ее воли, проворачивая в возникающих на пути водоворотах, то поднимая к самой поверхности, то опуская в глубины. Лайвен держалась спокойно – она не торопясь прокладывала себе путь сквозь толпу, ловко придерживая на поясе тулес с выданными Тильтом деньгами. Крэйн едва поспевал за ней.

Здесь было все – лежали небрежно сваленными беспорядочными холмами тангу, желтели сплошным ковром на грубой ткани молодые зерна олма, почти без кожуры, сочные и свежие. Пускали под беспощадным светом Эно янтарные потеки сока безжалостно сорванные чьими-то руками недозрелые туэ. В крошечных загонах копошились шууи, которым не миновало и сотни Эно, стоящий рядом торговец метко хватал их поперек плотного мясистого тела, вздергивал, бросал на специальную доску, потемневшую от густой череды полос, и с хрустом разрубал пополам длинным кейром. Его сосед быстро подхватывал еще дрожащие комки плоти и отмеривал покупателям нужные части. Торговля шла быстро. Стояли неподалеку деревянные жбаны с прозрачным тайро, источающим резкий хмельной запах, в подвешенных на веревках бурдюках вяло колыхался фасх. Кажется, где-то тайком продавали и тайлеб – Крэйн ощутил до дрожи знакомый сладковато-горький запах и закусил зубами губу, чтоб боль прояснила разум.

– Стисы для высоких господ! Все сюда!

Оружие не вызвало у него привычного интереса – хитин был явно старым, уже начавшим крошиться, а короткие дубинки не годились даже для его ремесла. Какой-то плечистый детина, по-детски улыбаясь, оглаживал шероховатой ладонью лезвие, по всей видимости, здесь же купленного скверного кейра. Продавец деликатно касался пальцем его плеча и шептал что-то на ухо, тоже улыбаясь.

Где-то за бесконечной вереницей людей били пойманного вора – слышно было только сопение с присвистом, в котором была ненависть и поспешность, да молодой завывающий голос:

– Не я! Милос… Куда ж? Ушедшими клянусь! Весш…

– Голову б ему отпилить… – сердилась где-то рядом старуха, чей голос походил на торопливое равномерное клокотание огромного бальма. – Чуть тулес не срезал, шеерез… Да ты не жалей, ты ему по-настоящему-то всыпь!

– Давай не останавливайся, – бросила ему Лайвен. – Быстрее иди.

– Иду. Лучше смотри за деньгами, чтоб не срезали. Вон, там уже и вора поймали.

– Дурак ты, хоть и Бейр. Настоящие воры сейчас как раз к тулесам примериваются, молодой лишь приманка для тех, кто сейчас рты разинул. Ты что, впервые на рынке?

– Вроде того.

– Быстрее!

Они миновали кипевшую толпу, из центра которой все еще раздавались глухие удары и шумная возня, словно большой мешок с тряпьем таскали по земле, и двинулись дальше. В центре, как ни странно, места было больше, можно было идти рядом. Касаясь плечом обнаженной лопатки Лайвен, Крэйн машинально смотрел на встречных, которые двигались в другом направлении.

Бесконечные лица мелькали перед ним – мужские, женские, усатые, бритые, широкие, скуластые, острые как лезвия, сонные, серые, грязные. Тысячи тысяч лиц, мириады глаз, неисчислимое количество черт. Крэйн почувствовал зарождающуюся в груди ярость, ощущение, знакомое до боли.

Как непрогоревшие угли дают жар тонким ветвям растопки, так что-то внутри него наливалось пылающей ненавистью. К чему? Он не знал этого.

Бесконечные людские лица, пылающий Эно над головой, гомонящий и звенящий голосами рынок…

Лицо, промелькнувшее возле него, исчезло настолько быстро, что Крэйн сам удивился, как успел его заметить. Поначалу оно показалось черным, как земля, но это была лишь татуировка, испещрившая лоб, скрывшая кожу за хаотическим пересечением угольных шипов и линий. И лицо, скрытое за чудовищным узором жреца, было знакомым, оно остро клюнуло в какую-то болевую точку его памяти, вызвав на мгновение и тор-склет, и строгое острое лицо Орвина и…

– Витерон…

Слово вылетело само, вслух. Но маленький плотный жрец Ушедших, вероятно, обладал отличным слухом, если сумел его разобрать среди многоголосого звона, да еще и удалившись на добрых пять локтей.

Он повернулся, живые любопытные глаза сверкнули. Он по-прежнему был в простой жреческой робе, с дорожной сумкой на боку и, как и раньше, пытался придать своим еще юным чертам, в которых сквозило суетливое подобострастие, холодную властную отрешенность настоящего брата в вере.

– Вы… Э-э-э…

Взглянув на лицо Крэйна, он отшатнулся с тихим возгласом, сложил руки в знак Ушедших. Крэйн смущенно улыбнулся. Он представил себе, как должен чувствовать себя сейчас любопытный и любящий хорошо поесть жрец. Сколько тысяч Эно и Уртов миновало с тех пор, как они вели спор в темном зале тор-склета? А потом он, Крэйн, его выгнал и пригрозил бросить в ывар-тэс… Возможно ли такое? Может, шутки памяти или…

– Брат Витерон. – Крэйн неуклюже склонил голову, опустив взгляд. Он только сейчас заметил разницу, словно поставил перед собой две игрушечных фигурки – одну полноватую, с немного отвисающим брюшком и лоснящимися розовыми щеками, облаченную в хорошей выделки плащ, другую – худую и сгорбленную, с печатью уродства на лице и лохмотьями на плечах.

– Ах… Вы… – Витерон засеменил навстречу, пригибая голову и всматриваясь ему в лицо. – Поразительно! Вы ведь… Но как же!.. Ушедшие!

– Вы меня узнали, брат Витерон?

– Конечно же! У меня превосходная память на голоса. Хотя, признаться, ваше лицо, мой шэ…

– Умоляю, ни слова, – зашипел Крэйн, одновременно пытаясь остановить ушедшую вперед Лайвен. – Понимаете ли, это очень тонкое дело и…

– Понимаю. – Взгляд маленького жреца внезапно стал строг и уверен. – Вы давно в Себере?

– Только что прибыл. Но я прошу вас не обращаться ко мне по имени.

– О, понимаю.

– Бейр, кого ты еще подцепил? – Лайвен протиснулась к ним и недовольно смерила взглядом Витерона. – Жрец?

Витерон с тонкой смущенной улыбкой кивнул ей.

– Возможно, нам лучше поговорить в более тихом месте. На площади как-то… э-э-э… Не так ли? Здесь как раз рядом есть небольшой шалх, я думаю, можно отойти туда.

– Подожди здесь, – шепнул Крэйн Лайвен. – Я скоро вернусь. Это старый знакомый. Очень старый.

– Вижу. – Она презрительно покачала головой. – Жду тебя пять минут.

Крэйн и Витерон двинулись в другую сторону, отдаляясь от центра. Крэйн чувствовал себя крайне неуютно в компании жреца, но ничего изменить уже не мог. Вероятно, вместе они действительно являли необычный контраст – на Витерона прохожие смотрели с улыбкой, почтительно опуская голову, от Крэйна же шарахались, как от тайлеб-ха или дикого зверя. «В прошлый раз все было иначе, – подумал Крэйн. – В прошлый раз я был силен, красив и уверен. У меня был вышитый талем и три прекрасных эскерта. Я сидел перед ним, достойный, полный величия, осознающий собственную силу и значение.

Я смеялся над ним, откровенно, наслаждаясь его страхом и робостью. А теперь мы идем вместе по улице и ему улыбаются, а в меня тыкают пальцами».

– Я здесь с караваном, – пояснял тем временем Витерон, указывая путь. – Добрые люди согласились помочь мне в пути. Я направляюсь за Море, нести тамошним жителям слово Ушедших. Кажется, здесь… Небольшая лачуга, тут хранится корм для хеггов и какая-то мелочь. Вот, сюда.

Они свернули от центра рынка и оказались перед небольшим шалхом, уходящим в землю на добрых десять локтей. Витерон пропустил его вперед по узкой земляной лесенке, приподнял над ним тряпичный полог. Внутри было сыро и душно, как и во всяком шалхе, пахло землей, кожей и чем-то еще. Из обстановки был только низенький стол из плохого дерева, в углу тяжело осели несколько плотно набитых мешков. Толстый жрец сделал приглашающий жест, но что он означал, Крэйн не понял – садиться в шалхе было не на что.

– Итак, вы недавно в Себере?

– Да… Совсем недавно.

– Но если Ушедшие не вздумали жестоко подшутить с моей памятью, в последний раз я видел вас в… э-э-э… на севере, в Алдионе. И вы, кажется, были в тот момент младшим шэлом Алдион?

– Я сын Кирана. – Крэйн обнаружил, что не может отчего-то смотреть в глаза жрецу. Он боялся увидеть, что в них. Ведь жрец помнил их разговор, помнил все те унижения, ту брезгливую холодную скуку, которой наградил его шэл Крэйн. – Сын Кирана и пасынок Риаен.

– Ваше лицо…

– Меня прокляли. – Собственный голос зазвучал тяжело, словно он выталкивал из горла не воздух, а песок. – Какой-то сумасшедший ворожей, в Алдионе. Он замышлял мятеж против рода Алдион, но я успел и… Он… Наложил проклятие.

Маленький жрец осторожно присел на край стола, потер свои пухлые розовые ладони. То ли он проникся ощущением собственной важности – не каждый Эно с тобой разговаривает бывший шэл! – то ли виной была игра света под навесом шалха, но лицо его показалось Крэйну затвердевшим, без ямочек на щеках.

– Мой друг, если это проклятие, дело серьезно. Вы могли вызвать гнев Ушедших?

– Не знаю. Я… Нет. Думаю, нет.

– Ни одна ворожба не происходит без воли Ушедших. Именно поэтому многие тысячи Эно я не слышал о действительных случаях ворожбы – как правило, все они были результатом неумеренного потребления хмеля, обманом или самовнушением. Но ваше лицо говорит об обратном.

– Но ведь Ушедших нет! – Напряжение передалось голосу, он предательски зазвенел.

– Их нет здесь, – мягко поправил Витерон. – И с давних пор считалось, что именно поэтому, когда они покинули наш мир, отсюда исчезла и ворожба. Поэтому мне очень интересно узнать подробнее о вашем… случае. Это может дать много знаний не только жрецам, но и всем людям. Мне надо знать все. Расскажите.

Он вел себя гораздо смелее и увереннее, чем тогда, в тор-склете.

«Понимает, – зарычал мысленно Крэйн. – Чувствует, что теперь я не господин. Теперь он может избить меня дубинкой, а если на шум прибежит стража, я окажусь в подземелье местного тор-склета или сразу в ывар-тэс. А может просто сдать меня дружине. Он чувствует мою беспомощность и наслаждается ею. Хочет отомстить за наш последний разговор».

– Брат Витерон, вы считаете, что это не проклятие?

– У меня нет достаточно знаний, чтобы судить об этом. – Он сложил руки на животике. – Я никогда не сталкивался ни с чем подобным. Чернь часто судачит о проклятиях, смертельной ворожбе и чудесах, но, как правило, все это оборачивается сплетнями и вымыслами. Повторяю, я ни разу не слышал о действительном проклятии, которое было наложено человеком. Но на болезнь это тоже не похоже.

– Ни один лекарь не брался сказать, что это за болезнь. Значит, это все-таки не ворожба?

– Не знаю. Возможно, дух Ушедших… Не знаю, Крэйн.

Показалось или при слове «Крэйн» он действительно искривил губы?

Раньше обращался только «мой шэл». Может, показалось?

– У меня нет достаточно опыта, чтобы судить о таких вещах, но любая капля знаний может приблизить нас к разгадке. И если вам хочется вернуть свое прежнее лицо, то мне, как жрецу Ушедших, важнее всего постигнуть причину постигшего вас несчастья.

– И какова же может быть причина?

– О, на этот счет у меня есть множество предположений, но все они сейчас слишком туманны. Возможно, гнев.

– Гнев?

– Гнев Ушедших. Только не спрашивайте ни о чем. В этой сфере сбивали в кровь языки самые маститые жрецы и богословы, не говоря уже о философах. Проще говоря, чтоб вы поняли… Какая-то часть могущества Ушедших могла остаться. Скажем, что-то похожее на их след или… кх-м… тень. Частица. В прошлые времена мои братья, обращаясь к богам, могли свершать ворожбу. Возможно, человек, покаравший вас, сумел подчинить себе… то, что каким-то образом связано с Ушедшими.

– Кажется, я понял.

– Все еще сложнее, мой друг. Дело в том, что ни одна ворожба во всем свете не может вершиться, если она противоречит воле Ушедших. Поэтому мне крайне важно выяснить, не совершали ли вы в прошлом каких-то поступков, которые могли бы вызвать их гнев.

Крэйн запнулся.

Гнев?..

– Нет. Вы понимаете… Конечно, я не был образцом добродетели, не всегда поступал по заветам Ушедших, я был шэлом, а это…

– Если я правильно помню наш разговор, вы говорили, что не чтите Ушедших.

– Это было очень давно. С тех пор, как видите, многое изменилось.

– Вы говорили, что в городе о вас ходит много слухов. И вы сказали, что большей части из них стоит верить. – Витерон смотрел на него, и хотя лицо его было серьезно, прищуренные глаза и острые губы делали его похожим на улыбающееся. – В Алдионе вас, помнится, называли Чудовищем из тор-склета. Я не ошибся?

Это было как удар дубинкой – сокрушительный, дробящий, заставляющий глаза беспомощно слезиться, а руки – дрожать. Крэйн дернулся.

«Ты сам хотел этого, бывший шэл Алдион. Ты знал, на что идешь. Что ты сейчас ответишь этому жрецу, который смотрит на тебя и не скрывает своего презрения? Он отплатил тебе сегодня тем же».

– Это все-таки слухи, – кажется, голос оставался твердым. Но поднять глаза он не мог. – Я был пьян, когда говорил с вами. И, возможно, несколько несдержан.

Витерон покачал головой. Как уставший отец, пытающийся услышать от непутевого сына верный ответ. Наверняка он сейчас упивался своей властью над некогда могущественным шэлом из древнего славного рода.

– Крэйн, правда нужна не мне. Она нужна тебе. Сейчас я могу помочь тебе, но ты, кажется, не хочешь этого.

– Хочу!

– Тогда скажи.

Строгий тон давался ему нелегко, было видно, что Витерон с трудом пытается держаться твердо, как подобает жрецу в такую минуту, но даже густая татуировка и нарочито бесстрастные глаза не скрывали его возбуждения.

Все правильно. Скажи, Крэйн. Покажи себя. Свое настоящее, истинное лицо.

– Я часто был во хмеле. Я дрался на дуэлях. Много раз. Без причины или из-за женщины. Я соблазнял чужих жен, иногда брал женщину силой. Я изменял, лгал, предавал, я презирал всех, кто меня окружает. Я смеялся над Ушедшими и считал себя самым сильным. Я убивал невиновных, потому что считал, что право судить только мое. Я приносил много унижения и боли, потому что не хотел мириться с миром, его уродством.

Жрец смотрел на него холодно и в то же время с любопытством.

Хотел услышать правду? Почувствовать себя непогрешимым на фоне высокородного подлеца?

Ну так подавись! Бери все! Смотри на настоящего Крэйна!

Вот он, перед тобой! Наслаждайся своей местью! Смотри, как шэл Алдион стоит перед тобой, смиренно опустив голову, и оплевывает сам себя.

– Я был самонадеян и уверен, я считал себя почти богом. Настоящим Богом, Ушедшие для меня были жалкой выдумкой. Я действовал так, как полагается богу – строил мир под себя, не задумываясь, распарывая его в том месте, где он мне не нравился. Я считал себя самым прекрасным и справедливым. Я был уверен. Да… Ворожей, которого я убил, был невиновен, просто старый сумасшедший, живущий на окраине. И я поначалу не хотел его убивать. Или… Не знаю. Хотел, наверное. Мне хотелось показать перед людьми, что я настоящий шэл, могу управлять ими и вершить чужие судьбы. И еще – что я непреклонен и чту честь великого рода Алдион. Но старик был невиновен. А я убил его. Все.

Крэйн перевел дыхание. Он чувствовал себя так, словно живот ему вспороли как выловленной из Моря рыбе и оставили задыхаться на земле, беспомощного и жалкого. В висках стучала кровь. Хорошо, что уродливая маска, заменявшая ему лицо, не способна краснеть.

– Так. – Маленький пухлый жрец постучал короткими пальцами по бедру. Он выглядел удовлетворенным. – Вот теперь я понимаю тебя, Крэйн. Что ж, надо сказать, ты действительно заслужил кару, причем, возможно, гораздо серьезнее, чем та, которую наложил на тебя неизвестный ворожей. Твои грехи сильны. Ты хочешь снять проклятие?

– Не знаю. – Крэйн улыбнулся, его лицо ужасно исказилось. – Хотел раньше. А теперь не уверен, нужно ли это мне.

«Прежнего шэла Алдион уже нет, – добавил он про себя. – Имею ли я право носить его лицо? Нужна ли мне красота, если я уже не способен ее замечать? Мое новое лицо подходит мне как на заказ шитый талем, оно – и есть я, тот самый настоящий я, который внутри. Впрочем, обманывать самого себя смешно. Да, хочу. Хочу вернуть себе человеческое лицо. Хочу видеть в отражении себя, а не уродливое чудовище».

Витерон пожевал губами. Ответ Крэйна, видимо, был для него неожиданным.

– Конечно, понимаю… – пробормотал он, стараясь сохранить серьезную невозмутимость. – После всего, что ты пережил… Понимаю. В любом случае дело серьезное, мне надо многое обдумать и, возможно, посоветоваться с кем-то из… братьев.

– Это возможно? – В груди тепло ударило, да так, что Крэйн едва устоял на ногах.

– Не знаю. Думаю, какой-то шанс есть. Любую ворожбу можно снять, если разобраться в ней.

Снять ворожбу.

Обрести прежнее лицо.

Крэйн задохнулся, чувствуя, как глаза предательски начинают влажнеть.

Убрать порчу, пусть с половины лица, будет воля Ушедших – шрамы, оставленные аулу в Трисе затянутся со временем…

– Если вы это сделаете, я для вас… я вам… Брат Витерон, клянусь Эно и Уртом, я буду благодарен вам до самого ывар-тэса! Если снова… снова лицо… Молю вас, узнайте, что необходимо. Я пойду на все!

Молодой жрец с подобающей минуте сосредоточенностью и умиротворением во взгляде кивнул. Сейчас он с трудом походил на того любопытного коротышку, что восседал за одним столом с шэлом.

– Крэйн, ты понимаешь, что я сейчас ничего не могу тебе обещать. Мне потребуется много времени.

– Время не играет роли. Я буду ждать, если надо.

– Придется. Завтра я отправляюсь вместе с караваном дальше на юг, дела зовут меня к Войду. У меня будет время просить Ушедших о милости, и, возможно, через несколько десятков Эно я буду знать ответ.

– Я могу сопровождать вас! – с готовностью предложил Крэйн. – Из меня получится слуга, охранник или, может, погонщик хеггов…

– Нет-нет. – Витерон мягко положил пухлую руку ему на плечо. От нее пахло умиротворяюще и тонко – каким-то маслом или благовониями. – Я найду тебя в Себере, если на то будет воля Ушедших. Через пять десятков Эно я снова буду проезжать мимо, если ты к тому времени окажешься здесь, мы сможем встретиться.

– Я буду здесь, брат Витерон, клянусь вам. Даже если мне придется уйти из калькада и добираться до Себера пешком хоть от самого Алдиона.

– Хорошо. Пока я больше ничем не смогу тебе помочь, Крэйн. – Лицо жреца выразило сожаление. – На все воля Ушедших. Разве что это…

Он достал спрятанный под ремнем крепкий кожаный тулес и, покопавшись в нем толстыми короткими пальцами, аккуратно положил на стол десять небольших кубиков.

– Десять сер. Боюсь, больше у меня сейчас нет. Постарайся потратить их с толком, в твоем теперешнем положении важна каждая монета.

Крэйн безотчетным движением смел деньги со стола, прежде чем разум успел отреагировать. Острые грани больно впились в кожу. Витерон, спрятав тулес обратно, посмотрел на него и его губы искривила тонкая усмешка. Почти незаметная. От нее Крэйна передернуло. До дрожи захотелось швырнуть деньги в эту довольную лоснящуюся морду, плюнуть и выйти. Не унижаться еще больше, прекратить разыгрывать благодарного урода перед лицом добрейшего и щедрого жреца, покорно выслушивать его советы и делать вид, что только ему он обязан жизнью.

– Благодарю вас, господин Витерон, по правде сказать деньги… сейчас я от них не откажусь.

– Хорошо. – Витерон вежливо кивнул. – В таком случае надеюсь увидеть тебя через пять десятков Эно здесь же. Да прибудут с тобой Ушедшие все это время!

Он еще раз кивнул и, неуклюже протиснувшись в дверной проем, неторопливо пошел, сцепив руки на животе. Крэйн видел, как прохожие кланяются ему и Витерон отвечает им, складывая Знак Ушедших.

Лайвен ждала его на том же месте. Растрепанная, коротко подрезанные волосы промокли от пота, не скрывающая своего раздражения. В глазах у нее было беспокойство, которое темнело на самом дне.

– Что это у тебя за разговоры со жрецами? – поинтересовалась она, всовывая ему в руки тяжелый мешок с купленным олмом.

– Ничего, так… – Крэйн разжал словно сведенные судорогой пальцы и протянул ей десять сер. – Бери. Прибавь это к тем деньгам, что дал Тильт. Должно выйти на пару лепешек.

Лайвен удивленно приподняла бровь.

– Ты серьезно? Зачем?

Крэйн удобнее прижал мешок к груди. Запах олма, почти касавшегося лица, был непереносим.

– Ты не поймешь, – сказал он. – Просто возьми.

Она послушно ссыпала деньги в тулес.

– Знаешь, Бейр, ты, конечно, урод. Но ты самый странный урод из всех, что я видела.

Дела в Себере пошли хорошо. Калькадов не было уже давно – в эту пору, как говорил Тильт, они все собирают урожай на западе, далеко от города, поэтому обитатели, давно не видевшие зрелищ, ссыпали серы ручьями.

Каждое представление собирало по сотне-две зрителей, желающих было столько, что Хеннару даже пришлось договориться со стражниками, чтобы они не пропускали к нальтам больше положенного – в человеческой толчее легко могут кого-нибудь затоптать или срезать у пары зрителей тулесы, а это пойдет не на славу калькаду. Это обошлось недешево, но Хеннар мог это позволить – выручки пока хватало.

Крэйн каждый Эно с трудом поднимался с лежанки – кости наполнялись звенящей тугой болью, голова кружилась так, что земля с небом менялись местами. От вынесенных ударов кожа на предплечьях и шее лопалась, раны долго не заживали и рубцевались. Лайвен время от времени делала ему повязки, пропитанные травяным отваром. Она все еще предпочитала держаться подальше от него, без серьезной необходимости не вступая даже в разговор, но отношения между ними, хоть и основанные на взаимной неприязни и презрении, стали ровными и от этого было легче обоим – они уже знали, чего ждать друг от друга. С остальными членами калькада Крэйн виделся редко – ни погруженный в себя Ингиз, ни замкнутый напыщенный Нотару, ни весельчак Теонтай, ни стеснительный Кейбель не занимали его, так же как безразличны ему были добродушный и недалекий силач Садуф и практичный мастеровитый Нерф. Почти все время между выступлениями он проводил в своем нальте, в обществе мешков с тангу и олмом, устроив там что-то вроде грубой лежанки из тряпья и травы. Его не беспокоили – лишь Тэйв, вечно испуганная и робкая, два раза в Эно приносила ему миску похлебки или каши, да Теонтай кричал, когда начиналось представление.

У него появилась собственная одежда, сшитая из купленных на рынке обрезков Лайвен и Тэйв, – длинный вельт, скорее напоминающий талем, цветом похожий на предрассветный Эно. За тонкой на вид тканью скрывалось два слоя мягкой волокнистой коры паргана, которая смягчала удар. В этом облачении, в которое Тильт для устрашения приказал вставить пластины с короткими хитиновыми шипами, Крэйн выглядел и в самом деле как настоящий Бейр – когда он выходил, толпа замирала, и тяжелый вздох, полный ужаса и предвкушения, проносился над всей площадью.

Но желающие всякий раз были – худые угловатые юнцы, отважно берущие дубинку на глазах у восхищенных и замерших в сладком ужасе подруг, подпившие торговцы, обросшие жиром, но стремящиеся показать товарищам, что по-прежнему сильны и не чураются опасной и грязной работы, недалекие работяги из цеха оружейников или загонщиков, которых друзья подначили на проверку силы – все они выходили на специальную отгороженную площадку.

Время принесло не только рубцы и раны, оно принесло и опыт – Крэйн уже знал, когда надо уклониться, а когда – принять удар на тело, как стоит крутануться, чтобы у толпы возникло ощущение сокрушительного удара, а на самом деле дело ограничилось легкой ссадиной, как надо вскрикнуть, когда дубинка касается незащищенной кожи. Время от времени, чтобы у зрителей не возникло ощущения, что Крэйн всего лишь кукла для ударов, Тильт позволял ему превысить норму и в иные Эно она доходила до пяти. И тогда Крэйн с упоением разносил им ребра, вышибал челюсти и уродовал лица на глазах у притихшей потрясенной толпы, Садуф после боя выносил скрюченные тела за площадку. Смерти Тильт не допускал, равно как и тяжких увечий, но даже такой бой доставлял Крэйну истинное удовольствие. Каждый раз, когда он слышал глухой треск кости или тонкий вскрик оглушенного болью тела, он чувствовал, что его раны болят не так сильно и даже вечная боль, грызущая его навсегда изуродованное лицо, начинает понемногу стихать.

Заработанные деньги Крэйн складывал под лежанку и с каждым Эно их становилось все больше – зрителей у калькада все прибавлялось, а тратить их он почти перестал – разве что изредка на кувшин тайро или несколько мятых туэ. Унижение на площадке стало работой, посвященной единственной цели – дождаться Витерона. Если у него будет достаточно сер, он сможет оставить калькад и жить в Себере, пока маленький жрец не вернется из-за Моря. И тогда… Крэйн никогда не пытался представить, что будет тогда.

Но надежда кипела где-то в глубине его избитого огрубевшего тела.

А потом произошло то, что надолго изменило привычный уклад жизни.

Начался этот Эно так же, как и все остальные Эно до него. На полуденное представление собралось полторы сотни зрителей, стражники лениво тыкали дубинками тех, кто пытался прорваться к самым нальтам. Выступление Крэйна почти закончилось – он уже трижды падал на утоптанный песок площадки, оставляя на нем быстро буреющие пятна, и теперь вышел в последний раз. Этот раз был его, и он жадно всматривался в лицо ничего не подозревающего противника, который, вдохновленный легкими победами предшественников, имел несчастье бросить ему вызов. Как ценитель блюд не торопится с едой, предвкушая дорогой и изысканный букет кушаний, так Крэйн медленно кружил вокруг уже обреченного противника. Через минуту или две Садуфу придется попотеть – этот недотепа потяжелее его самого будет, как бы не надорвался…

А потом случилось это. Вначале Крэйн даже не понял, в чем дело, просто почувствовал словно вокруг него сгущается плотное облако вязкого тумана.

Противник вдруг оказался где-то совсем далеко, зато толпа приблизилась и Крэйн неожиданно отчетливо и крупно увидел каждое лицо.

Кто-то смотрел на него со стороны. Смотрел жадно, цепко, внимательно.

Не так, как остальные зрители, без предвкушения боли. Просто иначе.

Поймав на мгновение этот взгляд краем глаза, Крэйн резко повернул голову, надеясь найти его хозяина. Внутри неуверенно сжалось предчувствие чего-то неожиданного, но очень важного. Забыв про незадачливого противника, он шагнул к ограждению, но лиц было много, как личинок в ываре, они топорщились на него бесчисленным множеством прозрачных глаз и от их ропота он чуть не оглох.

Но все-таки он успел увидеть.

Вначале он просто заметил тонкую линию, выступающую из-за плеча кого-то, стоящего в задних рядах. Глаз привычно нашел излом гарды.

Эскерт. На рукояти эскерта был непривычный узор – два желтых шнура и резко, почти поперек, четыре красных. Узор закружился в глазах, хотя Крэйн еще не успел понять, что же он значит. А когда понял, было уже поздно – осмелевший противник, воспользовавшись его заминкой, вдруг подобрался и обрушил ему на голову дубинку. Темнота взорвалась перед глазами и в вихре разноцветных звезд заполнила все тело. Он даже почти не почувствовал песок лицом.

– Крэйн! Бейр, ты что?.. – кажется, прошло несколько Эно, прежде чем он стал слышать голоса. – Совсем плох?

– Ахх-хр… – Язык не повиновался, горло хрипело. – Кх…

– Вставай, вставай…

Лайвен склонилась над ним и лицо у нее было озабоченным.

– Голова цела?

– Кажется. Ох… Где… где он?

– Кто?

Он резко приподнялся, и небо покачнулось, его мучительно затошнило.

Непослушным взглядом, рыскающим то в одну сторону, то в другую, он пытался отыскать то, что успел заметить до того, как его оглушили.

Наверное, он пролежал достаточно долго – зрители уже расходились, площадь перед нальтами стремительно пустела. Стражники добродушно хлопали дубинками самых нетерпеливых, которые создавали давку. Человеческий водоворот с урчанием рассасывался, вливаясь в широкие улицы, но нигде Крэйн не мог заметить человека с эскертом за спиной. Длинным эскертом со странным узором на рукояти – желтыми и красными линиями. Лицо его отпечаталось в мозгу, но оно было безлико – на неизвестном была каята – полумаска из ткани, прикрывающая лицо от песка. В этот Эно пылевые бури поднялись почти с рассвета, и многие зрители прятали лицо за каятой.

– Человек. С экертом, – говорить было еще сложно. – Где он? Старый эскерт. Два желтых на четыре красных… Он был здесь.

– Какой еще человек? – Лайвен озабоченно коснулась твердой шероховатой ладонью его лба. – Тебе последние крохи мозгов выбили?

– Катись к Бейру… Я должен его найти. Он должен быть здесь. Помоги мне.

Он впервые просил ее о помощи. Лайвен удивленно посмотрела на него, и какое-то мгновение он видел, как собираются вокруг ее глаз злые сердитые морщинки. Сейчас она скажет ему… Но морщинки разгладились.

– Пошли. Только быстро, если он тебе нужен. Только учти – сколько бы он тебе ни был должен, пять сер – мне. Идет?

– Получишь десять в любом случае. – Крэйн поднялся на мягких непослушных ногах и, случайно увидев под ногами две брошенные дубинки, запоздало пожалел, что честно отданный ему противник так и ушел с площадки на своих ногах. – Пошли!

Они искали долго, переходя с одной улицы на другую. Крэйн бежал впереди, подтягивая Лайвен за руку, время от времени они бросались в разные стороны, петляли в безлюдных лабиринтах переулков, которые, как хитрая паутина, окружали почти каждую улицу. Иногда ему казалось, что они почти настигли его и сердце начинало биться с удвоенной силой, но за очередным углом оказывалось пусто, и он, еще крепче сжав зубы, бросался дальше. Он спрашивал у прохожих, но они не могли показать, куда ушел человек в каяте с эскертом за спиной. Каяты в этот Эно одели многие, а эскертом даже в Себере никого не удивишь – несмотря на то, что хитин был в цене, дружина у шэда была большая, да и торговцев знатных прибывало немало, эскертами щеголяли многие. Необычный узор никому не бросался в глаза.

Стражники подозрительно всматривались в лицо и, не удостоив его ответом, отталкивали в сторону дубинками. Город, многоликий, шумный и огромный, обступал его со всех сторон и песок улиц был выщерблен тысячами одинаковых следов.

– Да что тебе от него надо? – спросила, шумно дыша, Лайвен, когда они, выдохнувшись, присели на низкий заборчик возле очередного склета. – Мы только ноги собьем… Он тебе что, тысячу должен?

– Я никогда его раньше не видел. Но у него эскерт… Узор на эскерте такой же, как и у человека, который меня проклял. Два желтых шнура и четыре красных. Я хорошо запомнил. Они из одного рода.

– Серьезно, что ли? Ну дела…

– Возможно, это его сын или отец. Или брат. В любом случае между ними есть связь. Я не знаю, что он делает в Себере, но я найду его, даже если мне придется покинуть калькад.

– Понимаю. Только чем он тебе поможет? Даже если они из одного рода, хоть я и не знаю такого, не все родичи должны быть ворожеями. Да и ворожбу, как я слышала, может снять лишь наложивший.

– Да. – Крэйн обмяк. – Ты права. Снять может лишь наложивший. А он мертв. Его убил я. Но я должен узнать, кто он был. Что он делал в Алдионе и зачем… зачем сделал это со мной. Если его род обитает в Себере, я найду его и вытрясу все.

– Я никогда не видела такого узора, а мне довелось быть почти везде, кроме разве что городов из-за Моря. Может, ловкая подделка?

– Нет, только не подделка. Я разбираюсь в эскертах, такой узор не спутать. Он до ногтя одинаков. Да и не рискнул бы никто шляться среди толпы с поддельным эскертом за спиной – если поймает стража, можно руки лишиться, а то и головы.

– Можно обратиться к Тильту.

– Тильту?..

– Он хорошо разбирается в таких делах – опыта-то у него трижды больше, чем у кого угодно в калькаде. Он весь свет объездил, много известных и не очень родов знает. Может, он и поможет.

– Думаешь?

– Твоя забота, – пожала плечами Лайвен. – Как разумеешь, так и поступай.

К калькаду они вернулись молча. Хеннар Тильт по обыкновению находился в своем нальте и, судя по тому, что Тэйв, еще более испуганная и настороженная, резала для него туэ и лепешки, складывая их на дорогое деревянное блюдо, находился в довольно благодушном состоянии. Так и было – удобно устроившись на своей лежанке, простой, но из крепкой ткани и мягкой, он медленно потягивал фасх через тонкую деревянную трубочку. Но взгляд у него был прежний, его не смягчил ни фасх, ни обильная выручка.

– Зачем он тебе, Бейр?

– Мне нужен этот человек, – просто сказал Крэйн. – Но это мое дело.

– Понимаю. – Хеннар хрипло рассмеялся, отставил кувшин с фасхом. – Кровный враг?

– Господин Тильт, я бы не хотел говорить. Но этот человек сейчас находится в Себере. Не знаю, живет ли он здесь, но я видел его на представлении.

– Хорошо. Какой, говоришь, узор на эскерте?

– Два желтых и накрест – четыре красных. Узор сложный, длинный и…

Хеннар Тильт, протянувший было снова руку к кувшину, на мгновение замер. И этого мгновения хватило только на то, чтоб рассмотреть в его глазах что-то взметнувшееся и влажное, очень похожее на безмерное удивление. Которое почти сразу заволокло серым туманом безразличия.

Хеннар Тильт, хозяин калькада, слишком хорошо умел владеть собой – по лицу его нельзя было прочитать ровно ничего. Он снова был собой – сильным и уверенным хозяином, и мгновение его растерянности казалось невозможным, причудливой ошибкой зрения.

«Почудилось? – просил сам себя Крэйн. И сам себе ответил: – Нет, он его знает. Или знает что-то о нем. Для него это не пустой звук. Но не похоже, чтоб он был готов рассказать об этом мне».

– Что-то знакомое, но точно не скажу. – Хеннар пошевелил пальцами, словно стараясь припомнить. – Я видел столько разных узоров, что в глазах рябит. Но… Извини, не скажу. Не знаю.

– Вы уверены, господин Тильт?

– Полностью, Крэйн. Этот узор мне не знаком.

Крэйн готов был умолять, угрожать, требовать, но перед ним был Хеннар Тильт – крепкий, как новый хитин, устойчивый, как тор-склет Хеннар Тильт.

И Крэйн понимал, что если тот сказал нет – пусть даже вернутся Ушедшие, а он своего слова не изменит. И ничего здесь сделать нельзя – только поблагодарить и выйти.

Так он и сделал.

Лайвен, ожидавшая его возле входа, выжидательно приподняла бровь. Лицо ее, обычно уставшее и суровое, было оживлено.

– Нет. Он не сказал. Но мне кажется, что он знает.

– Десять сер. – Она протянула руку и повторила почти весело: – Десять сер.

– Зачем?

– Я нашла его. Две желтые и четыре красные, верно? Мне попались знающие люди.

На радость сил не оставалось, Крэйн лишь вздохнул. Он снова чувствовал себя загонщиком, сумевшим распознать в пыли тонкий прерывистый след карка. И уже чувствовал, что осталось недолго.

– Кто он? Ну!

– Вначале деньги.

– Хорошо.

Они вернулись к его нальту, и Крэйн, приподняв лежанку, достал десять сер. Лайвен неспешно, словно нарочно проверяя его терпение, ссыпала их в свой тулес.

– Да говори же, Ушедшие тебя разорви! Что ты узнала?

– Род Кардон. – Она усмехнулась. – Старый и известный род из-за Моря. Довольно знатный, раньше они владели несколькими процветающими городами к югу отсюда, имели самую большую в этих краях дружину. Очень знатный род… Был. Три жизни назад род Кардон пришел в упадок – набеги пустынных шеерезов и жадные соседи разграбили их земли, состояние ушло к тем, кто успел наложить на него руку, а дружина была разбита.

Крэйну показалось, что название рода и в самом деле знакомо.

– Это все тебе рассказали знающие люди?

– Нет, это известно каждому. Про прошлое рода Кардон знает любой местный. Но вот узор этого рода здесь не видели уже очень, очень давно…

– Значит, тор-склет Кардон не в Себере? – с нетерпением спросил Крэйн. – Но где тогда?

– Это никому не известно. Остатки рода разбрелись по всем краям, и ходят слухи, что последние из них уже упокоились в ывар-тэс.

– Но ты нашла того, кто мне нужен? Да отвечай же!

Кажется, она ничуть не обиделась.

– Да, Бейр. Один старик, который еще помнил цвета Кардон, сказал мне, что человек с таким эскертом, как ты говорил, живет в собственном склете, что на углу большой боковой улицы и переулка, в котором стоит цех оружейников. Он видел его там случайно, и, между прочим, его слова обошлись мне в три се…

Не слушая дальше, Крэйн развернулся и почти побежал. С каждым шагом калькад и молча глядящая ему вслед Лайвен становились все меньше. Пока окончательно не исчезли из виду.

Склет был из старых, бревна клали, верно, еще до того, как сам Крэйн увидел свет Эно – несмотря на свежую смолу между ними, древесина рассохлась, кое-где виднелись норы бальмов. Лишь крепкая дверь с новыми хитиновыми петлями показывала, что дела у хозяина идут еще не совсем плохо. Район тут был тихий, на стыке окраины и цеховых площадей, Крэйн осмотрелся в поисках стражи и, убедившись, что улицы почти безлюдны, если не считать редких прохожих, направился к склету.

Сердце работало ровно, но на висках выступила предательская влага. Под полой, как пара хищных насекомых, укрывались стисы, в руках он держал свою старую дубинку. Он не знал, чем закончится встреча, но не исключал и тот вариант, что неизвестный окажется не только вооружен, но и достаточно проворен. В любом случае ни с чем он не уйдет – в этом Крэйн был уверен полностью. Если странного зрителя со знакомым эскертом придется пытать или убить – что ж, Ушедшие ему судьи, так и будет.

Но он узнает все.

Он узнает, кто изуродовал его лицо.

Кто изуродовал его жизнь.

Кто лишил его всего.

Но открыть дверь он так и не успел. На дорогу перед его ногами легла тень, и Крэйн, положив руку на спрятанный под вельтом стис, рефлекторно отскочил в сторону. Даже в таком благополучном и тихом городе, как Себер, никто не рискнет приближаться бесшумно к человеку на безлюдной улице – это всегда черевато самыми печальными последствиями.

Человек со скрытой каятой лицом и короткими седыми волосами молча стоял и смотрел на него. В глазах, цепких и беспокойных, было что-то обреченное. Сквозь старческую прозрачность просвечивала искра, выдающая смелость и решительность. Эскерт, выглядывавший из-за плеча, чертил узкую длинную тень на песке. Старый уже эскерт, с непривычным узором из пересекающихся желтых и красных шнуров.

– Сейчас начнется песчанный ветер. – Человек из рода Кардон говорил медленно и четко. – Нам лучше зайти внутрь. Подобные разговоры не стоит вести на улице.

В комнате было темно. Старик, неспешно развязав простой походной тулес, достал трех вигов, быстро оторвал им лапки и оставил на специальных креплениях. Стало светло – виги были еще свежие, их света хватало, чтобы рассмотреть окружающее во всех деталях – старый покосившийся стол, два стула, узкую дешевую кровать у стены. Пока хозяин возился, укрепляя вигов и снимая со спины ножны с эскертом, Крэйн неподвижно сидел, глядя на него.

– Я ждал тебя. – Старик сел напротив. Каята осталась на его лице, открытыми остались лишь цепкие глаза и высокий морщинистый лоб. – Фасха?

– Не стоит.

– Боишься отравы? Не стоит. Если бы я хотел убить тебя, можешь поверить, я бы это сделал еще до того, как ты вошел. Я неплохо управляюсь с артаками.

Не дожидаясь ответа, он достал из-под стола небольшой кувшин, плеснул в два деревянных кубка, протянул один Крэйну. Судя по запаху, фасх был достаточно неплох, но Крэйн пригубил напиток лишь после того, как это же сделал старик. Тот или не заметил, или предпочел сделать вид – отпил фасха, приподняв каяту, вздохнул, вытер тыльной стороной ладони губы.

Фасх действительно был хорош – терпкий, густой, не чета тому скверному тайро, что пил обычно Крэйн.

– Ты знаешь меня?

– Ты Крэйн. Бывший шэл Алдион.

«Бывший» резануло его как зазубренное острие эскерта. Но Крэйн даже не пошевелился.

– Ты знаешь, зачем я здесь?

– Я догадываюсь. – Старик посмотрела на него устало. – Стоило знать, что ты рано или поздно меня отыщешь. Подумать только, в Себере… Сотни, если не тысячи этелей от Алдиона. Тебя вели Ушедшие. О боги… Ты удивлен, что я тебя знаю?

– Мне известно, что ты принадлежишь к тому же роду, что и человек, наложивший на меня проклятие в Алдионе…

– Род Кардон… – Старик задумчиво повертел в руках кубок. – Сейчас уже осталось мало людей, хотя бы слышавших о нем. А ведь были времена, когда тор-склеты Кардон возвышались на доброй половине земель по ту сторону Моря. Впрочем, кому, как не тебе, знать, что время – мастер на превращения. Но не будем о грустном. Бревна тор-склетов давно перегнили в земле, а кости последних членов рода растворились в ывар-тэс.

Взгляд у старика был густой, словно старость уже затуманила его глаза, но говорил он спокойно, и несмотря на то, что открытая часть его лица была неподвижна, как у глиняной статуи, оставалось такое впечатление, словно он улыбается.

– Сейчас меня не интересует история рода, уважаемый. – Крэйн говорил не торопясь, но жестко, чтобы старик понял – разговор будет серьезный. – Меня интересует кое-что другое.

– В молодости никогда не думается, что даже Море состоит из капель. – В этот раз старик действительно улыбнулся, лоб рассекли тяжелые ровные морщины. – Именно история рода Кардон положила начало тому, что ты видишь сейчас, Крэйн. Ты – лишь отголосок, хотя, видят Ушедшие, это больше похоже на рев. И ты даже представления не имеешь, кто и какую роль тебе уготовил…

– Уготовил? Значит, все это не случайность?

– Случайно лишь скисает перебродивший фасх. У всего есть причины, мой друг, но распознать их дано действительно не каждому. Нет, это не случайность. Ты это хотел знать?

– Не только. Кто он? Что это был за ворожей?

– Кафер. Мой брат. – Старик спокойно наблюдал за его реакцией. – Ты убил его, верно? Ворвался в склет и одним ударом эскерта лишил его жизни. А потом приказал одному из своих дружинников добить его. Знаешь, Кафер всегда был толковее меня. И как-то… фанатичнее, что ли. Он упивался старыми записями о великих предках Кардон, мечтал возвеличить его, как встарь. Легенды говорят, что все роды, населяющие наши земли, – потомки Ушедших, брошенное ими семя. Ты знаешь, верно? Такие истории очень любят жрецы – ведь утверждая, что частица Ушедших осталась в нашем мире, можно верить в то, что рано или поздно из нее родится новая жизнь, а значит, отчаиваться рано. Кафер верил и в это. Он много видел, иногда я даже думаю, что слишком много, но в нем была та чистая наивность, которой нет у меня. А легенды из старинных свитков всегда были для него святы. А я всегда слишком любил своего старшего брата. Да, мой друг, даже на старости лет можно увлечься такими идеями, поверить, что одним движением можно вдохнуть свежую чистую жизнь в этот загнивший мир.

Забавно, так? Это то же самое, что окроплять благословленной водой тайлеб-ха. Но мы с братом взялись со всем усердием. Кафер работал не покладая рук, он потратил последние монеты из когда-то бездонного состояния рода, тысячи Эно и Уртов провел в пути, все искал… Мы были самонадеянны, уверены в своих силах и полны решимости. Это было давно. Когда я еще верил в очищение страданием и всякую ерунду.

– Значит, вы вместе… Вы оба наложили проклятие? – Крэйн удивился тому, как равнодушно звучит его собственный голос.

– Нет. Той жалкой частицы ворожбы, которая блуждает в крови рода Кардон, оказалось недостаточно, чтобы породить такие чудовищные последствия. Мы не могли бы справиться сами. Но мы нашли людей, которые поняли нас и согласились помочь. Нас было четверо, бывший шэл Крэйн.

Четыре человека изуродовали твою судьбу и одного из них ты сейчас видишь перед собой. Четверо в основании – и многие тысячи под ними.

– Ты проклял меня. Ты… – Стисы задрожали, словно к ним прильнула трепещущая горячая кровь хозяина, Крэйн почувствовал надвигающийся приступ гнева, гнева смертельного, похожего на застилающие небо черно-багровые тучи.

Старик проклял его. Он был одним из тех, кто изувечил его лицо.

Их было много. Не важно, чего они добивались, он найдет их.

И убьет всех. Достаточно медленно, чтобы они осознали содеянное их руками. Перед смертью каждый из них вспомнит лицо бывшего шэла Крэйна.

Нынешнее лицо.

– Я не прикладывал к этому руки. – Старик заговорил глухо, инстинктивно пряча лицо в каяту. – Я лишь недавно понял, что страдания не очищают, Крэйн. Но было уже поздно – слишком много людей было вовлечено, слишком большие планы они строили, их фанатизм испугал меня… Я ушел. Бросил их, зная, что без меня они не смогут довести дело до конца. Так было лучше.

– Лучше? До конца?.. Я урод! – Крэйн процарапал ногтями свое лицо, но даже не почувствовал боли. – Вы уничтожили мою жизнь! Все! Вы убили не красоту, вы убили все, что во мне было. Я мертв! Я лишь бесполезный осколок, который швыряет ветром из одной стороны в другую. У меня нет чувств. Я ненавижу всех, и себя в том числе. Вы убили меня!

– Это не самое страшное, – проронил старик, все также кутая острый подбородок в толстую ткань. – Успокойся.

Стис выполз из-под столешницы и уставился лезвием прямо в грудь старику. Тот лишь изогнул седую бровь, и какое-то мгновение Крэйну казалось, что он уже видел этот взгляд. Точнее, не взгляд, а то, что за ним – безбрежное море силы. Готовой смять и сокрушить. Стис упал на стол.

– Да, я один из тех, кто изуродовал твою жизнь. Я был одним из тех, кто положил всему начало. Но я и по сей Эно благодарю Ушедших, что они образумили меня, хоть и в последний момент. Я понял, к чему все это приведет. Старые легенды… чернолобые знают в этом толк. Люди, которые были со мной, пытались меня задержать. Я бежал из Алдиона как хегг, которому прижгли горящей веткой хвост.

– Это можно снять?

Старик молча покачал головой и в глазах его было что-то, напоминающее жалость. Обычную человеческую жалость.

– Нет.

Крэйн почувствовал, как задыхается. Воздух стал твердым и не проходил в горло.

– Но если… Если ворожба наложена и…

– Это невозможно. Извини, Крэйн, но это так. Ты своей рукой убил того, кто мог снять с тебя ворожбу. Кафер мертв. И твое уродство навсегда останется с тобой, как напоминание о том, как опасна человеческая самонадеянность… Людям не стоит спорить с богами и кроить мир, как им вздумается. Расплата за это может быть слишкой большой. Твое уродство – напоминание не тебе, ты к этому непричастен, она – напоминание нам. Мне в том числе. Ушедшие… Ничего уже не вернуть. Тебе придется учиться жить с таким лицом. Ты страдаешь? Ты еще не знаешь, что такое настоящее страдание. Ты лишь пригубил напиток, который зовется отчаянием, но даже не представляешь себе, насколько вместительна его чаша.

– Зачем это все? – прошептал Крэйн. – Что вы хотели? Почему вам нужен был я?

– Каждый рано или поздно спрашивает: «Почему я?», – пожал плечами старик. – Часто судьбе приходится всовывать жребий силой. С этим ничего не поделаешь. Выбор пал на тебя, но в нем не было ничего личного. Не думай, что в его основе была месть за обесчещенную женщину или павшего на дуэли, нас это не интересовало. Мы отобрали самую подходящую кандидатуру из всех. Ею оказался ты.

– Значит, просто опыт? – Горечь скапливалась во рту крошечными горошинами. – Все это из-за опыта? Вы просто хотели наложить ворожбу и посмотреть, что из этого выйдет?

– Нет, Крэйн. Ради этого не стоило тратить столько усилий и времени. И надежд. Наш план был куда более жесток и имел вполне конкретную цель.

Ужасную цель. Мы хотели помочь этому миру. Раздавленному, отмирающему, злому миру, который стал беспомощен и жалок после того, как от него отвернулись Ушедшие. Сейчас мне это кажется отвратительным, но тогда каждый из нас видел в этом смысл жизни. Последние романтики, слишком гордящиеся своей ролью, мы были настолько слепы, что не видели ничего вокруг себя. Тщеславие, Крэйн, тяжелый грех. Мы решили, что сможем сами решить судьбу мира.

– Но вы отказались от этого.

– Верно. Мы наблюдали за тобой, из Эно в Эно, шли по твоему следу. Твой след сложно было потерять, мой друг, он довел нас до Триса. Да, мы следили за тобой. Каждый раз оставаясь в тени, не спускали с тебя глаз.

– И потом бросили свой опыт. И меня тоже. Отпустили, так?

– В Трисе наш план был нарушен. – Старик потер большим и указательным пальцами лоб, словно его мучила головная боль. – Мы впервые поняли, к чему это может привести. Я понял. Остальные знали это с самого начала.

Знаешь, Крэйн, всеобщее счастье – это бесценный идол, на алтарь которого можно класть все без разбора. Вслепую использовали не только тебя, я тоже брел по дороге с завязанными глазами. А когда обрел зрение, оказалось, что было уже поздно. Единственное, что я мог сделать, – отказаться. И бежать. Бежать из Триса, бежать далеко на юг. Я знал, что без меня у них ничего не получится – они слишком зависели от меня, именно поэтому удерживали меня до последнего. Но когда я сказал, что выхожу из всего этого, у них не было выбора. Группа распалась. Там же, в Трисе. Они отпустили тебя ловить свою судьбу в одиночку, оставили тебя в покое. И хоть покой твой тяжек, поверь мне, это лучшее из того, что ты мог обрести.

– Так, значит, вы меня спасли? – едко улыбнулся Крэйн.

– Я спас весь мир, мой друг, весь мир.

Крэйну захотелось расхохотаться, но губы стали твердыми и шершавыми, как кора дерева.

– Мне плевать на этот мир. Если я чего и понял с тех пор, как покинул тор-склет, так это то, что вся эта зловонная гниющая куча вызывает у меня лишь отвращение.

– Об этом я и говорил, – тихо сказал старик, но Крэйн не позволил себя перебить.

– Этот мир научил меня быть чудовищем. Не тем самодовольным и безразличным убийцей из тор-склета, а настоящим чудовищем. Он учил меня злости, умению укусить первым, загрызть, перегрызть шею. Он учил меня не быть человеком. Потому что люди умирают первыми и в этом мире быть человеком может лишь сумасшедший тайлеб-ха! А я хотел жить. Я валялся в грязи, выл от голода и боли, валялся, опозоренный и выпотрошенный на песке, и все равно хотел жить! Понимаете? У меня открылись глаза, я наконец научился различать то, что меня окружает. И то, что я вижу настолько уродливо, что меня воротит. Вы научили меня смотреть! Вы ждете от меня благодарности?.. Да подавитесь вы своими Ушедшими!

Старик молча смотрел на него и в глазах его дотлевали искры.

– Да… – сказал он еще тише. – Вот к чему это вело. Благодарение богам, у меня хватило силы это прекратить. Страшно представить, чем это могло закончиться. Ты слишком многому научился, Крэйн. Мы смотрели на мир точно так же. Но ты шагнул дальше. Ты слишком широко открыл глаза. Боюсь, тут уже ничего не поделать. Тебе придется учиться жить так. Жить и видеть.

– Да, слишком много… У меня были замечательные учителя! Тигир, Асенеф, Багой, Тильт. Они много дали. Они…

Старик вздернул голову так резко, что сквозь толстую каяту проступили черты лица. Глаза его затвердели. Вспыхнувшее в них изумление вдруг передалось лицу, оно исказилось, словно последний из рода Кардона испытал мгновенный и смертельный ужас. Острые морщинки страха, собравшиеся вокруг глаз, сменились выражением досады. Как у игрока, осознавшего, что сделал на последнем ходу партии роковую ошибку. Это было настолько неожиданно, что Крэйн осекся. Старик напрягся всем телом.

– Тильт? – спросил он негромко и лишь медлительность, с которой он произнес это слово, указывала на его волнение. – Ты знаешь Тильта?

– Хеннар Тильт, это хозяин калькада, где я выступаю. Он тоже научил меня держать глаза открытыми чуть больше, чем это надо.

– Т-тильт… – Старик прижал руку к каяте, словно ткань начала душить его. – Боги, Крэйн, неужели это возможно? Значит… Бейр, какой слепец! Мне надо было предвидеть это еще в Трисе!

Глаза его снова вспыхнули. И Крэйн слишком поздно успел понять, что за этим последует. Взметнувшийся эскерт, освободившийся от ножен, размытой жужжащей полосой промелькнул над столом, хищным неудержимым ветром чертя путь к груди Крэйна. Он успел поднять навстречу свой стис, который держал под столом, но мгновение было упущено и удар швырнул его на пол.

От неожиданности он не успел сгруппироваться и коснулся затылком пола. И прежде чем зрение снова вернулось к нему, старик одним длинным прыжком покрыл половину комнаты. Эскерт в его руках замер размытым пятном. И Крэйн неожиданно подумал, что его жизнь сейчас оборвется. Эта мысль вызвала щемящую горечь. Он рванулся в сторону, уже понимая, что ему не успеть.

Рванулся изо всех сил.

Одним небрежным движением старик вышиб у него из руки стис и навис сверху – страшно неподвижный, с огненными мерцающими глазами. Зубчатое лезвие эскерта лениво приподнялось. Пока только обозначая тот путь, который прочертит через мгновение. Путь, оканчивающийся на горле Крэйна.

– Прощай, – глухо сказал старик, не глядя ему в глаза. – Ты не виноват. Но я не могу… Извини. Это ради всех нас. Ты не поймешь.

Оглушенный падением, беспомощный Крэйн смотрел на узкую полоску эскерта и чувствовал, как она заполняет весь мир. Ледяная волна смерти окатила его, смыв все чувства. Оставив только горечь и ненависть, двумя шипастыми корягами выступающие на поверхность. Он не услышал, как открылась дверь, лишь заметил, как мягко лег на земляной пол мягкий прямоугольник алого света, неровно перечерченный чьей-то длинной узкой тенью. Воздух взвизгнул, тихо и тонко.

Старик оказался достаточно быстр. Он метнулся в сторону, одновременно вскидывая эскерт, и хищный маленький артак, сухо ударившись об острие, зашуршал по полу. Следующий ушел в стену, погрузившись почти наполовину в крепкую глину.

Но он был стар и силы его имели предел. Сразу два артака толкнули его в грудь, и он, судорожно выдохнув, крутанулся на месте, прижимая руки к тому месту, где ткань медленно окрашивалась красным. Бесполезный эскерт упал на пол и замер. Старик прижался спиной к стене, и было видно, как его ноги медленно подгибаются, словно не справляясь с неожиданно возросшим весом тела. Он все еще боролся, хоть и знал, что мертв.

– Кх-х-х… Глупец. Ты… – Пальцы бесшумно царапали земляной пол, лицо исказилось болью. – Не пх… понимаешь.

Третий артак вошел прямо под кадык, отыскав щель между вельтом и краем каяты. Старик вытянулся, в горле у него что-то приглушенно захрипело, и перевернулся на бок. Крэйн вскочил, хотя комната перед глазами все еще плыла, непослушной рукой подхватил стис. Но он был один. Алый прямоугольник на полу был пуст. Лишь в пыли у порога лежали несколько тонких следов. Крэйн, пошатываясь, поднял эскерт и осторожно вышел на улицу, ожидая в любое мгновение услышать свист рассекающего воздух артака.

На улице никого не было. Некоторое время он стоял в дверном проеме, щурясь из-за бьющего в глаза света Эно, потом медленно вернулся в склет.

– А ведь он почти сказал. – Крэйн положил эскерт и стис на стол, присел возле остывающего тела старика. – Почти сказал… Ушедшие и Бейр с ними, я опять в темноте.

«Старик был ошеломлен, когда услышал про Тильта, – подумал он, осторожно касаясь ткани каяты. – Не просто ошеломлен. Он был испуган, и я видел это. Связь, опять связь. Невидимая нить между последним из рода Кардон и хозяином странствующего калькада. Но боги, я не понимаю. Почему он попытался убить меня, как только узнал, что я знаком с Хеннаром? Если Тильт стал когда-то на его пути, пусть это и имело отношение ко мне, ему стоило пойти и убить его. Почему меня?»

Каята соскользнула с лица старика легко, Крэйн брезгливо оттер ею остывающую кровь на подбородке, чтоб лучше различить черты лица. И покачал головой, чувствуя на губах усмешку. Человек, лежащий перед ним, был ему знаком. Они видели друг друга единственный раз в жизни. В тот самый Урт, когда младший шэл Алдион повел толпу на склет ворожея.

«Во имя Ушедших! Я спешил… Там… Там ворожей. Настоящий. Только что…»

Крэйн сплюнул на пол и поднялся. Пьяница из трактира остался лежать, закатив мертвые тусклые глаза. Последний из рода Кардон, человек, изменивший всю его жизнь.

Один из многих.

Не последний.

Крэйн вложил в ножны стисы, взял лежащий на столе эскерт и, не обернувшись, вышел из склета.

Глава 4 Конец калькада. Неподалеку от Себера

Калькад входил в город медленно, широкие полозья нехотя царапали песок и оставляли за собой узкие длинные шлейфы. Пропыленные навесы ритмично вздувались и опадали на твердых деревянных ребрах рам. Стражники неспешно отгоняли стоящих на дороге жителей, сидящий в первом нальте возницей Нерф повернул хеггов и калькад, пройдя еще полсотни локтей, остановился. Крэйн заметил, что за прошедшее время нальты прохудились еще больше, один из хеггов был незнаком – явно пришлось купить в пути вместо павшего.

Из нальта легко спрыгнула Тэйв и, закинув на острые худые плечи по бурдюку, не оглядываясь побежала к колодцу. Стряхнув пыль, Крэйн зашагал к калькаду. Радости он не чувствовал – по своему временному дому он скучал не больше, чем по подземельям тор-склета в Трисе, но все-таки что-то приятно кольнуло его в грудь, когда он увидел, как из последнего нальта спрыгнула Лайвен. Прищурившись от пыли, она отбросила с лица волосы и всмотрелась в его лицо. Потом нахмурилась и покачала головой.

– Я знала, что увижу тебя здесь, урод.

– Я ждал.

– Не скажешь, что ожидание пошло тебе на пользу. – Она бросила внимательный взгляд на его лицо и одежду. – Ну что ж… Как ты?

– Все еще жив, как видишь. Меня трижды пытались вышвырнуть из города стражники, дважды нападали в Урт шеерезы, раз пять мне приходилось вламываться в чужие склеты. Но я жив.

– Ты знаешь, что я имею в виду. Тот…

– Нет.

– Нет?

– Его не было. – Он посмотрел ей прямо в глаза и мрачным удовольствием отметил, как она дернулась, едва не отшатнувшись. – Он не вернулся.

– Твой жрец мог опоздать.

– Не думаю, что настолько. Я жду его уже больше семи десятков Эно. Он просто бросил меня. Он не вернется. Бейр снова с вами.

– Ну… – Лайвен закусила губу и, словно рассердившись на себя за минутную слабость, отвернулась. – Залазь. В нальте стоит полная миска олма. Ты, верно, голоден – похудел так…

– Я останусь уродом, – сказал он тихо, не слыша ее. – Останусь Бейром. Разве не забавно?

– Что ж, хоть в одном ты остался прежним. В голове твоей, как и раньше, больше дыр, чем в клетках Кейбеля.

Он промолчал.

Из нальтов стали выбираться люди. Утомленные долгой дорогой и тряской, они разминали ноги и сплевывали пыль. Садуф кряхтел и почесывал широченной ладонью спину, Теонтай под присмотром Нерфа распрягал хеггов, смеялся скрытый пылью Кейбель. Тильт вышел последним. Неторопливо отведя полог, он тяжело спрыгнул на землю и огляделся. Город и песок отразились в его черных глазах бесцветными пятнами. Он видел все, и небольшой городок, затерянный среди песков на побережье Моря, не интересовал его.

Но он повернулся, когда Крэйн молча подошел к нему.

– Приветствую, Крэйн. Приятно видеть, что ты еще жив.

Лайвен за его спиной вздохнула, бросила на Крэйна еще один внимательный взгляд и стала выгружать пожитки калькада из нальта.

Остальные приветствовали его мимоходом – они устали и у них впереди было много работы – судя по всему, калькад готовился дать представление c ходу, не задерживаясь.

– Мне тоже, господин Тильт.

– Семь десятков Эно – немалый срок, особенно для такого городка, как Себер. Ты встретил того человека, которого хотел?

– Семь десятков и еще шесть Эно, господин Тильт. Нет, но это уже не играет роли. Я готов вернуться в калькад. Вам будет тяжело без куклы для битья.

Хеннар Тильт повернул голову, скользнув взглядом по городу. У калькада уже скапливались зрители, но их было мало. Гораздо меньше, чем раньше.

– Ты потерял много времени, Крэйн. Полагаю, ты потратил всю свою долю, чтобы дождаться этого человека здесь. И это было важнее для тебя, чем калькад. Теперь ты хочешь вернуться.

– Это так. Мне больше нечего делать в Себере.

– Значит, ты доверился не тому. Человек, которого ты ждал, не пришел…

– Это уже не важно, – холодно ответил Крэйн, глядя себе под ноги. – Это доверие стоило мне всего заработка, но сейчас я снова готов работать.

– Доверие, мой добрый Крэйн, это слишком важная вещь, чтобы рассыпать его во все стороны, – заметил Тильт. – Но я рад, что ты снова готов влиться в калькад. Без тебя, признаться, представления потеряли былую красоту.

– Мне больше нечего делать в Себере, – повторил Крэйн.

Он не стал рассказывать Тильту, как провел семь десятков и еще шесть Эно среди песков Себера. Не стал рассказывать, как Эно и Урт напролет ждал возле шалха Витерона, как пережидал, зарывшись в землю, патрули стражи. Как остро и тонко ныло в груди каждый раз, когда порыв ветра загонял в тело холодное отчаяние. Его не будет. Витерон исчез. Он не вернется. И ужасная маска навеки останется его лицом.

К чему было рассказывать это Тильту? Человек с мертвыми черными глазами стоял и молча смотрел на него.

Человек, как-то незримо связанный с ним. Человек, которого знал и боялся последний старик из рода Кардон, сраженный пущенным неизвестной рукой артаком в склете недалеко отсюда.

Они знали друг друга – старик и Тильт. Их тоже связывала какая-то тонкая нить, шедшая от самого Алдиона, через Трис и Себер. Вероятно, они охотились друг за другом, и лишь здесь господину Хеннару, владельцу странствующего калькада, повезло. Крэйн не сомневался, что именно его рука выпустила артаки – он слишком хорошо помнил изумление на лице Хеннара, когда тот узнал, что старик в городе. Вероятно, он шел за ним и, убедившись, что старик действительно здесь, выбрал момент и метнул свое смертоносное оружие. Конечно, это мог быть и Ингиз, непревзойденный мастер артака, но Крэйн сомневался, что осторожный Тильт доверил бы такую работу кому-то из калькада.

Старик был мертв, Крэйн оставил его в склете – скрюченного, сухого, с замаранной кровью каятой. Значит, оставался еще один человек, который смог бы восстановить картину – сам господин Хеннар.

Вероятно, он не был среди заговорщиков, наславших ворожбу на младшего шэла Алдион, иначе ничем не объяснить странную вражду между ним и родом Кардон. Скорее, он принадлежал к другой группе, которая так или иначе была как-то связана с самим Крэйном. Как? Теперь Крэйн не верил в случайность, которая привела Хеннара в Ров – Тильт шел не вслепую, выискивая первого попавшегося урода, Тильту нужен был он сам. Но зачем?

Защитить от старика и его окружения? Он помогал Крэйну, хоть и тайно – вывез из Триса, дал работу, еду. В конце концов дал новое занятие, которое не позволило ему скатиться в самый низ жизни, где догнивают человеческие отбросы из числа тех, что не нашли себя. Заставил бросить тайлеб. Тильт помогал ему, но за помощью этой, Крэйн чувствовал безошибочным инстинктом, что-то крылось. Зачем ему жизнь бывшего шэла?

Он явно не работает на Орвина, иначе Крэйн давно оказался бы со вспоротым животом или, того хуже, в подвалах аулу под тор-склетом в Алдионе. Он вряд ли связан с Латом – брат непременно передал бы через него весть. Кто же он? Одно Крэйн знал точно – Тильту он нужен живым. И по возможности – находящимся неподалеку. Хеннар с явной неохотой оставил его в Себере, уводя калькад к Морю, безразличие при их встрече было слишком напускным, не настоящим.

Значит, игра еще не окончена. Она продолжается. Урод из тор-склета еще не отыграл до конца свою роль. Что-то ему еще было уготовано.

Кроме Хеннара Тильта мысли Крэйна занимал и старик. За семь десятков и шесть Эно у него было много времени вспомнить худого пьяницу из трактира в Алдионе. Теперь его рассказ, восстановленный до малейшей детали, которую способна была сохранить память Крэйна, был прибежищем для мыслей – в каждое свободное мгновение они возвращались к нему как приученный хегг возвращается в загон хозяина. Крэйн вспоминал все раз за разом, с самого начала, но казавшаяся ясной раньше картина смазывалась, теряла очертания.

В центре этой картины был он сам – Крэйн. Проклятие, испоганившее его лицо и жизнь, не было случайным. Оно не было наслано в гневе или отчаянии сумасшедшим ворожеем, проклятие было наслано загодя, оно ждало его, томившись в зловонном котле чьих-то помыслов. Осчастливить мир? Для этого не стоит делать уродом одного человека. Разве что если этот человек носит прозвище Чудовища из тор-склета. Избавить мир от такого человека, изгнать его навсегда, сделать его жизнь невыносимой – счастье?

Возможно. Но почему столь изощренно? Уж если один старик так управлялся с эскертом и артаками, что им стоило просто подкараулить его на темной улице по пути из трактира? Да, они бы не ушли живыми – Армад знал свое дело, но они и не готовились жить вечно – брат старика, погибший первым в тот самый Урт, добровольно ушел в смерть. Значит, они были готовы пожертвовать многим. Так почему выбрали именно такой способ расплатиться с шэлом Крэйном за все его грехи перед Ушедшими и людьми? Только ли из-за того, что он более мучителен?

Мысли вились вокруг картины, но не находили успокоения.

Сколько еще человек из числа тех, что были в заговоре, сейчас вокруг него? Чего они ждут от него? Старик сказал, что группа распалась. Значит ли это, что за ним не следят? Успокоены ли они видом его мучений? Или чьи-то глаза до сих пор преследуют его?

Он не знал этого. Не знал он и причины, произошедшей в старике в тот Эно, когда последний человек из древнего рода Кардон бросился на него с эскертом. Почему он решил убить Крэйна именно в тот момент, когда узнал, что того опекает Хеннар Тильт? Какое ему было дело до Крэйна, если заговорщики поставили на нем крест и разбрелись? Значит, роль все-таки до конца не отыграна.

Остается Тильт. Господин Хеннар Тильт, владелец калькада. Он – та тропа, которая может привести к большой дороге. Если внимательно идти.

Он знает гораздо больше, чем пока известно самому Крэйну, но знания – как песок, а каждую песчинку можно подобрать, если вовремя увидеть и протянуть руку. Кем бы он ни был, он рано или поздно выведет на остальных. Надо только ждать и быть рядом. А для этого придется следовать за калькадом, куда бы он ни направился.

– Мы идем в Нердан, – сказал Тильт без выражения. – В последнее время у нас большие расходы – после Себера одни траты. В такой сезон лучше двигать на север, но мы зашли слишком далеко к Морю, на большой переход не хватит ни сил, ни денег… Мы двинемся к западу от Моря. Там мало городов, но именно в этот сезон нам должно повезти. Что думаешь, Крэйн-Бейр?

– Я никогда там не был.

– Значит, повидаешь края. Уверен, местные не скоро забудут твое лицо.

– Местным сейчас не до калькада, – криво улыбнулся Ингиз, останавливаясь рядом. Кожаные перевязи с артаками, отсыревшие в нальте, обтекали его, как струи затвердевшей черной воды. – Местные сейчас заняты другим. На востоке готовятся большие дела…

– Этого не будет, – спокойно отозвался Тильт. – Мне известно, что творится на востоке.

– Бунтуют…

– Вздор. Никто не станет бунтовать, пока на животах дружины шэда еще сходятся кассы. Люди волнуются, но все обойдется тихо. Наш калькад придется кстати в эту пору. У черни сейчас огонь в крови, она взбудоражена и с охотой повалит на представления. Тогда у нас будут деньги, чтоб закупить хеггов и провизию и двинуться в обратный путь. К сожалению, Нердан – наша последняя возможность.

– Если там готовится бунт, это может быть опасно, – осторожно заметил Крэйн. – В городе начнется такое, что нас могут разорвать голыми руками.

В Алдионе бунт был лишь однажды – как раз в ту пору, когда трон шэда Кирана заняла Риаен. Крэйну было тогда не больше десятка, но он хорошо запомнил несмолкающий вой, от которого вибрировали стены тор-склета, ожесточенную ярость на лицах дружинников мачехи, их посеченные кассы и сочащиеся кровью отметины на лицах. Лат, выбиравшийся несколько раз за стены в окружении дружины – у него уже тогда была дружина, – возвращался уставшим и с нездоровым блестящим и черным взглядом. «Мерзость, – говорил он сухими губами, когда Крэйн приставал к нему с вопросами. – Они посходили с ума. Ничего интересного». Через несколько Эно Риаен разрешила младшему шэлу покидать тор-склет, но, к разочарованию Крэйна, никаких следов бунта черни не осталось – разве что непривычно вяло шевелился всегда голодный ывар-тэс, да лица прохожих были неуверенные и какие-то бледно-робкие.

– Местный шэл становится шэдом, – ответил спокойно Тильт. – Народ его не очень жалует. Но до бунта не дойдет, я уверен. Нердан – слишком маленький город, чтоб выставить что-то против дружины и стражи. А дружина там сильна… Нет, все будет в порядке, это мое слово.

Ингиз пожал плечами и отошел. Выражать на лице удивление он не счел нужным. Мнение хозяина он исполнял всегда и беспрекословно.

– Ваше слово, – подтвердил Крэйн.

Тильт посмотрел ему вслед долгим немигающим взглядом, в котором серебрились насмешка и уверенность.

– Будь уверен, мой Бейр.

В нальте ничего не переменилось. По-прежнему у стен были разложены небогатые пожитки калькада, стояли мешки с провизией и кормом для хеггов. Лайвен, стянув волосы на затылке, чтобы не лезли в глаза, озабоченно просеивала олм. Но когда Крэйн заслонил свет, проникающий снаружи, она обернулась. Крэйн молча взял свой костюм для выступлений, усмехнулся. Дубинки лежали рядом – два потемневших грубых куска дерева.

Он не брал их в руки уже давно.

– Долго ехать до Нердана?

Лайвен досадливо дернула плечом. Олм тек через ее бледные тонкие пальцы вялыми желтыми волнами.

– Десятка полтора будет. Скучаешь по работе?

– Наверное. Меня давно уже не тыкали мордой в песок.

– Язвишь. Что ж, чему-то ты за это время научился. А про морду можешь не говорить – у тебя еще не самая плохая работа. У меня все жилы налились кровью, пока я отработала свое. У Нотару руки сожжены в уголь, у Кейбеля – что ни Эно, новый укус…

– И кто-нибудь из вас согласился бы занять мое место?

– Что тебе надо, Бейр? Отвали! У нас был долгий путь и впереди еще много работы. Если хочется почесать язык – ступай к Нерфу, старику всегда скучно. А от меня отвяжись.

– Не кричи.

– Пшел отсюда!

Крэйн лег на свое обычное место, выбив из лежанки облако сухой затхлой пыли. Акробатка, словно забыв о его присутствии, продолжала свое занятие. Крэйн смотрел на ее узкие сильные руки и пытался понять, что чувствует. Почему какая-то крошечная часть его сознания каждый раз тонким уколом отмечает ее присутствие? Из-за того, что она женщина? Не такая, как все?

Лайвен было сложно воспринимать как женщину. Она ничем не походила на тех, кого Крэйну довелось знать в Алдионе, каждая женская черта была в ней настолько нелепо и причудливо искажена, что иногда ему казалось, что в одном нальте с ним живет не человек, а лишь какое-то его схематичное, едва узнаваемое подобие. Но все-таки она была человеком, человеком сильным и стремительным, привыкшим идти по жизни уверенно, как по ясной протоптанной тропе. За ее тщательно заточенными шипами язвительности скрывался твердый ум и характер, не уступающий по твердости самому крепкому хитину. Молчаливая, даже в молчании умевшая демонстрировать насмешку над окружающими, она могла быть превосходным собеседником, если оказывалась в хорошем настроении. Крэйн смотрел на нее и думал, почему из всего калькада именно она, акробатка Лайвен, сумела сохранить свои истинные черты за непроницаемой маской. Остальных он видел ясно, все они, кроме Хеннара Тильта, были доступны и понятны, как вывески в городе, каждый их поступок укладывался в схему их характера. Она была другой.

Любовь? Похоть? Крэйн тихо хмыкнул, отчего из тряпья поднялось новое облако пыли, и едва не чихнул. Нет, совсем не то. Он не испытывал к ней влечения, хотя ее тело под грубым вельтом акробатки было достаточно грациозно и женственно, чтобы возбудить. Но он ловил себя на мысли, что даже не оно приковывает его внимание. Ее лицо, такая же маска, как и его собственное, вот что влекло его. Холодная маска отчужденности, расчерченная яркими узорами презрения, что скрывала она? Что было за лицом этой странной женщины, не похожей ни на одну женщину в целом свете?

Иногда ему казалось, что он понял ее, что характер Лайвен открылся легко, как распускаются завязки хорошего кожаного тулеса. И внутри он видел обычную бедную и одинокую женщину, подорванную бесконечным трудом, затвердевшую под светом тысяч Эно и Уртов. Но стоило ей сказать еще слово, сделать едва уловимый жест – и невидимые завязки выскальзывали у него из пальцев, она снова становилась такой, как была – непонятной, насмешливой, получающей, казалось, удовольствие именно оттого, что так и не дала взглянуть на себя настоящую.

«Любопытство. Я хочу понять эту женщину. Узнать ее. Между нами нет и не может быть близости – даже наши маски не сближают нас, но что-то между нами есть. Что-то…»

Между ними действительно что-то было – какая-то невидимая, но горячо подрагивающая нить, проходящая навылет через все сознание. И она напрягалась всякий раз, когда худая акробатка появлялась перед ним. В пульсации этой нити было даже не предостережение – утверждение. Они не просто люди, едущие в одном калькаде и делящие превратности долгого монотонного пути, они имеют значение друг для друга. В них обоих есть что-то, что важно.

– Ушедшие!.. – шепнул сам себе Крэйн, утыкаясь лицом в лежанку. – Это действительно похоже на сумасшествие.

Больше всего ему сейчас хотелось большой вместительный кувшин тайро.

И – тишину. Чтоб за тонкими стенками нальта не шуршали чужие голоса, не шелестел песок под ногами. Чтоб Садуф перестал наконец сопеть, разминая свои чудовищные руки, а Кейбель прекратил щелкать языком, разглядывая свою очередную тварь.

Он устал. От людей, от мерзостного дребезжания их голосов, от их липких влажных взглядов.

От себя. Где он, Крэйн? Кто он? Что в нем осталось и чего он хочет?

Он не знал. Он чувствовал себя пожухлым чахлым листком, который равнодушный порыв ветра тащит по земле, безжалостно комкая и втирая в серую лежащую пыль.

Он падал – бесшумно, быстро. Но не ощущал бьющих в лицо порывов воздуха, он падал в мертвой пустоте необитаемого мира. В холодной мертвой пустоте.

– Бейр.

Крэйн вздрогнул и обнаружил, что машинально прикрыл глаза. Он лежал, вытянувшись во всю длину нальта, и белесые пылинки танцевали перед его лицом в ярко-желтых пятнах Эно. Лайвен закончила перебирать олм и сидела на корточках напротив него – твердая, окостеневшая, лишь лицо живое.

– Чего?

Она приблизилась. Тонкие скулы казались еще бледнее, чем обычно, но глаза были прежние, знакомые.

– Ты еще хочешь быть шэлом?

Он не удивился. Маска, заменявшая ему лицо, уродливо исказилась. Так он улыбался.

– Что? – спросил он на всякий случай.

– Ты еще чувствуешь в себе силу быть шэлом?

– Ты что, тайлеба объелась?

Лайвен сдула со щеки прилипший длинный волос и обтерла руки от бледно-желтой крупной трухи олма.

– Брось… – Она помолчала, сдувая с длинных пальцев последние песчинки. Они поднялись в воздух вместе с пылью, закружились в свете Эно. – Неужели ты думаешь, что можно молчать всю жизнь? Я же вижу – тебе плохо. Ты думаешь. О себе, да?

– Я всегда думаю. Ничего другого не остается. При чем тут шэл?

– Ты – шэл Алдион. Крэйн.

Она сказала это просто, не напрягаясь. И по ее лицу Крэйн понял, что она знает.

– Я говорил?

– Конечно. Еще в Трисе, когда тебя крючило от тайлеба. Нотару не слышал, я его отсылала к хеггам, знаю только я. Не бойся, Хеннар ничего не знает. Это не тот человек, с которым я стала бы делиться подобными известиями.

– Ну и как это – разговаривать с бывшим шэлом?

– Нормально. Мне просто интересно, хочешь ли ты вернуть себе… что было раньше. После всего, что с тобой было. Как это – чувствовать себя тем, кем ты не являешься?

– Отвратительно, – сказал он. – Такое ощущение, что пытаешься вжиться в чужое тело. Зная, что родное навсегда сгинуло. Ты это хотела узнать?

– Не знаю. Наверное.

– Моего тела больше нет. И меня тоже нет. Осталось только это – уродливая морда Бейра. И все. А где я сам – не знаю даже я.

– Ты потерялся. – Она кивнула, ничуть не удивившись его словам. – Со мной ничего подобного не было, но я понимаю тебя. Тяжело делать свою жизнь с самого начала. Тем более если эта жизнь – голод, унижения и уродство. Ты, наверное, многое увидел… с тех пор.

– Я увидел настоящую жизнь. Не то чтобы из тор-склета я видел ее иначе, просто сейчас я оказался в ее центре, смотрю на нее изнутри, если так можно сказать. И пытаюсь понять – тот ли я Крэйн, что был до проклятия, или давно уже совершенно другой человек. У меня другое лицо, у меня другое тело. Мои мысли – то, что внутри – переменились полностью. Я даже не узнаю их.

– Ты должен был многое понять – ты смотрел на жизнь с двух сторон.

– Я и понял многое. Но изменился ли от того, что понял?..

Слова лились легко, настолько легко, что казалось, будто он говорит сам с собой. Но Лайвен была тут – сев рядом, она не сводила с него глаз.

И что-то внутри, набухшее, как огромная опухоль, спадало и плавилось в огне вытекавших слов.

– Ты должен был измениться, Крэйн. Ты не был хорошим шэлом.

– Страдания не очищают. – Он позволил себе легкий смешок, но черные губы превратили его в тяжелый хриплый рык. – Это сказал мне один старик. И я думаю, что он все-таки был прав. Стал ли я лучше от того, что научился замечать уродство?

– Думаю, ты видел его и тогда, когда смотрел на мир из тор-склета.

– Наверное. Но тогда уродства не было во мне. А это многое меняет…

Чернь, загонщики Триса, подземелья Асенефа, жизнь в качестве куклы для битья в калькаде… Я стал лучше понимать людей, замечать, что не так уж сильно они отличаются от меня. Они жадны, как голодные карки, они урывают то, что смогут проглотить. Среди них я выделяюсь только лицом.

Раньше я считал себя высшим, только потому, что не шел на поводу у жизни. А теперь жизнь волочит меня вперед и у меня уже нет сил, чтоб цепляться за нее руками.

– Раньше ты не славился хорошими делами, так?

– Я был шэлом Алдион, а это многое объясняет.

– Ты был добр? – не отставала Лайвен.

– Нет, не был. Я был самодоволен, напыщен, глуп и уверен.

– Я кое-что слышала о младшем шэле Алдион. Слухи иногда бывают быстрее самого быстрого хегга. Люди рассказывали о тебе разное… Я слушала, но никогда не думала, что буду сидеть с ним в одном нальте.

– Если бы это случилось не так давно – ты бы этому не обрадовалась.

– Я и сейчас не рада, – серьезно сказала Лайвен. – Я вижу тебя, Крэйн-Бейр. Ты не просто уродлив, ты отвратителен внутри. У тебя внутри – боль, страх и ненависть. Нет, это не ворожба, просто у меня было время, чтобы научиться видеть людей. Ты ужасен даже на фоне тех, среди которых живешь.

– Вздор. Просто сейчас я смотрю на уродство как равный. Я стал ниже ростом, Лайвен, только и всего.

– Да нет… – Она зло искривила тонкие губы, лицо заострилось. – Ты всегда и был таким. Понимаешь? Ворожей не насылал на тебя проклятие, он лишь дал проявиться твоему настоящему лицу. Истинному лицу Крэйна. Что, не так?

– Убирайся.

– Этот нальт принадлежит тебе не больше, чем мне. Так что, Бейр? Что ты думаешь? Ты заслужил свое лицо, так носи его с гордостью!

– Если ты не заткнешься, я сломаю тебе шею, – сказал он как можно спокойнее, уже чувствуя покалывающие по всему телу иглы гнева. – Не над каждым уродом можно насмехаться.

– Я не насмехаюсь. – Она внимательно посмотрела на него сквозь неровно обрезанную прядь волос. – Я завидую. Ты единственный человек, который не носит маску. Маски носим мы все, но только не ты. Ты… настоящий.

Гнев, уже затопивший его почти целиком, вдруг исчез, словно крошечными каплями испарился сквозь поры. Крэйн почувствовал себя невероятно усталым и постаревшим. Он задумчиво поднял руку и машинально пригляделся к ней. Серая тонкая кожа обтягивала узловатые сухие пальцы, больше похожие на неровно обломанные ветки, ровно пульсировали фиолетовые набухшие жилы. Рука старика. Тяжелая, хрупкая, неуклюжая.

– Настоящий урод.

– Да.

– Ты меня ненавидела, а теперь что, завидуешь?

– Не знаю. – Она пожала плечами. – Может. Приятно увидеть в этом мире хоть что-то настоящее. Но жить с таким лицом… Не знаю, смогла ли бы. Ты все-таки сильнее, к тому же ты был шэлом до этого.

– Меня держит только то, что я не хочу умирать уродом. Словно это имеет какое-то значение.

– Даже зная, что это невозможно?

– Даже зная.

– Ты сильный. Отвратительный, уродливый, нелепый, но сильный, – задумчиво произнесла Лайвен.

– И абсолютно настоящий, – подсказал он.

– Да, настоящий.

Злость покинула его полностью. Осталась лишь занимаемая ею раньше пустота.

– Ты ведь тоже его ненавидишь, да? – спросил глухо Крэйн. – Точно?

Усмешка, тронувшая невидимым дуновением ветра ее губы, не была злой.

Она замерла отпечатком на коже, четким, как оставленный в песке глубокий след.

– Чего ты решил?

– Показалось. У тебя взгляд… такой.

– Я не делаю из этого тайны. – Лайвен резким движением отбросила волосы со лба. Они замерли дрожащими венчиками на ее висках. – Этот мир не сделал мне ничего такого, за что я стала бы желать ему долголетия. Иногда мне кажется, что Ушедшим стоило разбить его в дребезги, когда они решили, что он не стоит их внимания. По-моему, гораздо лучше, когда дети ломают свои игрушки, а не бросают их пылиться в темном углу. Брошенные и забытые игрушки почти всегда жалки.

– Ты фанатичнее жрецов Ушедших.

– Я все-таки не жду конца мира. Просто… По-моему, ты пытаешься сменить тему.

– Нет.

– Врешь.

– Тоже нет.

Они смотрели друг на друга, и Крэйну подумалось, что в своей напряженности и скованности они оба похожи на диких неприрученных хеггов, когда те сходятся посреди поля и начинают медленно кружить, держа выпученные тусклые глаза направленными навстречу. Иногда такие танцы заканчиваются миром и твари расходятся, иногда – схваткой.

Жестокой, беспощадной, как умеют сражаться только хегги. И сигналом для того и другого может быть совсем незаметное движение.

Ему показалось, что очень важно непременно сейчас сделать это движение.

– Мне кажется, мы похожи. Я тоже не люблю все окружающее. – Он сделал короткий жест, обводя вибрирующие на скелете каркаса стены нальта. – Мне тоже не за что благодарить этот мир. Но я не верю в Ушедших.

Лайвен приподняла голову. Кажется, в этом коротком жесте было любопытство. Крэйн надеялся, что сделал верное движение.

– Ненавидеть мир… – сказала она так тихо, что залети в нальт порыв ветра – он бы заглушил ее слова. – Так глупо и так по-детски. Напыщенно и глупо. Наверное, именно в этом мы и похожи, хотя это и нелепо звучит. Мы оба терпеть не можем того, что отказывается подстраиваться под нас.

– Если ты…

– Интересно. – Она резко поднялась и шагнула к выходу. Пол под ногами тихо и неприятно визгливо скрипнул. – Если бы ты смог говорить с Ушедшими, чего бы ты попросил? Чтобы они вернулись?

– Не думаю, – сказал он тихо. – Игрушки действительно лучше ломать.

– Вот здесь мы уже не похожи, – улыбнулась она и одним сильным резким движением перепрыгнула борт нальта, скрывшись из виду.

Некоторое время Крэйн смотрел ей вслед, хотя знал, что она отошла уже далеко.

Смотрел вслед женщине, которую любил или ненавидел. Или и то и другое сразу.

Потом взял дубинки и стал заниматься.

– Уже привал?

Лайвен неспешно отдернула занавесь нальта, прищурилась.

– Рано. Эно еще далеко до зенита.

Их нальт, шурша полозьями по земле, остановился. Крэйн слышал, как впереди недовольным голосом что-то пробубнил Теонтай. Нотару, сидящий возницей, что-то ему ответил, но шелестящий ветер сдувал все слова.

Заскрипели резко сдержанные хегги.

– Если кому-то приспичило смочить эту землю, можно было бы подождать и до Нердана. Осталось всего ничего…

– Да. – Лайвен прислушалась. – Я не слышала сигнала. Тильт всегда подает сигнал, если что.

– Выйдем и посмотрим?

– Иди, если хочешь. Я за последние Эно так растрясла себе кости в этой коробке, что не сдвинусь и с места.

Крэйн приподнялся было, но передумал и сел обратно на лежанку. Что бы ни случилось, хозяин калькада всегда принимает верные решения. Но он уже почувствовал – что-то неладно. Словно тончайшая нить предчувствия скользнула сквозь пальцы и выскочила на свободу. Словно…

– Люди! – Крэйн напрягся и шагнул к выходу. – Слышу чьи-то голоса.

– Наверное, караван, – пожала плечами Лайвен. – Тильт объявит твой выход, Бейр, с чего спешить?

– Это не такие голоса, это…

Не закончив, он спрыгнул на землю.

Земля тут была хорошей, не чета душным едким пескам Себера – она стелилась во все стороны бескрайним коричневым ковром, из нее тянулись к небу невысокие, но густые деревца, образуя небольшие плотные рощицы.

Накатанная многими тысячами нальтов дорога была тверда и приятно холодила босые ступни. Все было спокойно, даже Эно в этот предзенитный час казался не столь грозным как всегда. Но ноющее предчувствие не отпускало, словно острая нить, проскочив сквозь пальцы, глубоко рассекла кожу.

– Ну что там? – зевнув, спросила из нальта Лайвен. – Чего стоим?

Голоса стали ближе, они доносились со стороны переднего нальта. Голоса копошились, каждый звук был не столько звуком, сколько отзвуком движения. Только намеченного, еще не приведенного в исполнение. Крэйн почти сразу понял, что случилось, и даже удивился, как спокойно разум ответил «Да». Ошибки не было. Ушедшие, все из-за упрямства Тильта…

Он сделал два шага в сторону, выходя из тени нальта. И тотчас увидел их.

Их было много, и с расстояния они походили на небольшую рощу, которую сильные порывы ветра заставляют резко колебаться из стороны в сторону.

Переплетения тощих рук с зажатыми стисами и дубинками действительно походили на ветви, грязные лохмотья – на листья. Хегги беспокойно переступали с ноги на ногу, чьи-то крепкие руки уже успели придержать их за сбрую.

Здесь были все – мужчины, женщины, дети. Попадались даже старики, которым уже пора было считать Эно до отправления в ывар-тэс. На лицах собравшихся людей была злая радость, и, глядя на эти скалящиеся раскрасневшиеся простые лица, Крэйн сразу понял – будут резать. У этих незадачливых шеерезов не было ни опыта, ни толкового оружия, но у них было главное, кроме численности, – опьянение своим успехом и своей смелостью. Вероятно, дружина шэда в городе уже пала, а чернь потянулась вперед – ей стало тесно сидеть в окружении стен и ждать неминуемой расправы если не уцелевшего шэда, так кого-нибудь из соседей. Ожидание расправы и погнало их из города, как гонит захмелевшего и буйного пьяницу из трактира.

Крэйн знал, чем это закончится. Все караваны, все торговцы и чужаки, встреченные бунтовщиками, исчезнут. Некоторые – за то, что помогали шэду, другие – за то, что имели неосторожность просто оказаться в неудачном месте. Опьяненная кровью толпа вынуждена пить все больше и больше, чтоб унять вечно сосущую жажду, окунаясь все глубже в кровавую пучину, из которой нет возврата. До тех пор, пока шэды нескольких родов не объединят дружины, чтоб вырезать на корню заразу.

Но это будет не скоро.

Возле первого нальта, окруженный со всех сторон чернью, стоял Хеннар Тильт, владелец калькада. Взгляд его был холоден и спокоен, как обычно, но лицо выглядывающей из-за полога Тэйв было перепуганным до смерти.

«Скверно, – подумал Крэйн, стараясь держаться так же спокойно, как хозяин. – Ох и паршиво же… Не шеерезы. Хуже. Взбунтовавшаяся чернь. Наверняка прятались в ближайшей роще, ждали караван или дружину шэла, если цела еще. А тут мы. А они уже опьянены кровью настолько, что не соображают, калькад так калькад».

– Выбирайсь, – тихо и даже ласково сказал кто-то из толпы. – Резать не станем, коли не заершитесь.

– Резать их, грязь! – шипело что-то рядом. – Теперь не их порядок!

– А хегги-то стары… Ишь, неважно дела идут?

– Да в яму их и все, чего мыкаться-то! Что, брюхастый, стоишь, кровью булькаешь? Жилки дергаются?

– Шэдский подхлебок! Покажь-ка, чего тащишь!

Тильт усмехнулся. Нехорошо усмехнулся, не по-доброму. Видно, он успел понять, что происходит еще до того, как покинул нальт – вместо обычной перевязи со стисами на нем были три эскерта, неподвижно замершие за спиной, на поясе висел широкий крепкий кейр. Будь черни поменьше, не будь она опьянена пролившейся кровью господ – калькад оставили бы в покое. Но было поздно. И Крэйн видел, как толпа подогревает себя, ожидает первого, кто выставит стис острием вперед, чтоб устремиться за ним, превратить нальты и их обитателей в размазанные по земле ошметки.

Но первый все не находился и чернь скрежетала зубами, исходила слюной и беспокойно шевелилась, как голодный ывар. Она боялась, и она ненавидела. И пока два чувства сплетались в ней, как два шууя пережимая друг друга в мощных кольцах, Хеннар Тильт спокойно стоял и смотрел на них свысока.

– Это мой калькад. Не ищите на эскертах узора, там его нет. Я со своими людьми иду в Нердан, и если мозги ваши не совсем разъело тайро, вы вспомните, что еще три сотни Эно назад…

– В Нердане по тебе уже истосковались! – выкрикнула какая-то женщина с перемазанным черным лицом. – Аж головы порастеряли!

– В ывар-тэс твои хозяева, подмисок, как всплывут – получишь свои серы!

– Шеерез! Разбойник! Твое время недалече!

– …я там уже был. Но не для шэла наша работа. Кто услаждал ваши глаза представлениями?

– И кто увозил потом наши последние серы!

Крэйн шагнул вперед, держа за спиной обе дубинки. Лайвен уже все поняла, она стояла рядом, пригнувшись и укрывшись за нальтом. Лицо ее было бледным и напряженным – акробатка не спешила поддаться панике. Из второго нальта неторопливо вышли Садуф и Теонтай. Теонтай держал в каждой руке по кейру, а силач нес на плече дубинку. Не такую, как у Крэйна, размером с молодое дерево и усеянную когтями хеггов. Нотару и Кейбель оставались в нальтах – у них не было ни оружия, ни умения защищать свою жизнь.

Увидев троих вооруженных людей, толпа притихла, а когда Крэйн приблизился, крики ужаса и отвращения взвились над всем калькадом.

– Так вот кого ты показываешь, ублюдок Бейра!

– Знатные твари у тебя водятся!

– Тварь! Ворожей!

Крэйн надеялся, что они втроем успеют подойти к первому нальту и толпа отодвинется. Хотя на несколько мгновений, но дрогнет, отойдет. Тогда можно будет присоединиться к Тильту, а вчетвером они уж как-нибудь да отобьются, особенно если сзади их будет прикрывать борт. Про безоружных и женщин лучше было не думать.

Им не хватило двух десятков шагов.

Толпа подалась было назад, но уже было видно, что отходить она не станет. Злоба задушила страх, и теперь все было кончено.

– Просто не торопитесь, – спокойно бросил окруженный Тильт своим и не спеша одним ровным движением вытянул из ножен сразу два эскерта. – Обо мне не думайте.

А потом чернь бросилась вперед.

Не так, как представлял Крэйн, не сплошной пестрой воющей волной, сминающей все на своем пути, не обезумевшей толпой, тянущейся к горячей крови. А нерешительно, поначалу медленно, словно смущенно. Какое-то время казалось, что движение в толпе прекратится и чернь замрет, но рокот набирал обороты и первые стисы уже показали свои хищные строенные языки. Тильт не стал ждать, он приподнял оба эскерта, а когда опустил их, горячие брызги долетели даже до второго нальта.

Первый натиск они встретили плечом к плечу. Огромная дубинка Садуфа поднималась и опускалась с завораживающей глаз грацией, ее тяжелый утробный свист заглушал лишь треск костей и вой тех, кому не посчастливилось оказаться рядом с ней. Теонтай крутил свои кейры тусклым размытым кругом, из которого время от времени выскакивали смертоносные широкие острия. Крэйн бил неспешно, хладнокровно выискивая уязвимые места наползающей на них стены. Но дубинки в его руках не знали покоя.

Он дрался, не сознавая себя, просто позволяя оружию делать то, что ему вздумается. И чудовищный Крэйн внутри него – другой, совсем другой Крэйн! – смеялся от радости каждый раз, когда удар настигал цель. Но потом морок прошел. И Крэйн почувствовал себя единым. Маска слилась с лицом.

И принял себя таким, какой он есть.

Чернь обступала их почти со всех сторон – воющая и визжащая стена одинаковых лиц с огненными провалами гноящихся глаз. Она мешала сама себе – здесь почти не было умеющих хорошо управляться с оружием, они путались друг у друга под ногами, поскальзывались, раненые с воем пытались пробиться обратно и затихали, втоптанные лицом в землю следующей волной. Толпа была зверем, но зверем хоть и смертоносным, но большим и неуклюжим. Если б мы вовремя успели построиться, подумал Крэйн, рассекая воздух своими дубинками, это могло бы помочь. Теперь поздно. Несмотря на силу Садуфа, на меткость Ингиза, на бесстрашие и сноровку Тильта – поздно. Слишком их много.

Тяжелая палка с осколком хитина на конце чиркнула его по лбу, оставив едкую длинную царапину. Крэйн сделал шаг вбок, и ее хозяин, удивленно крякнув, прижал кулаки ко вмятым внутрь ребрам. Его сосед попытался было поднырнуть под удар, но вторая дубинка остановила его на полпути и швырнула обратно – еще шевелящегося, но уже без большей части лица.

Толпа взвыла, ощутив его удары. Но как огромная волна Моря, она не могла остановиться, какой-то невидимой сокрушающей силой ее несло вперед и швыряло, разбивая вдребезги и снова соединяя в исполинскую рокочущую стаю. Когда она отползала, на земле оставались неподвижные тела.

Крэйн видел все, что происходило, хоть и ни разу не повернул головы.

Он видел, как рубится окруженный Тильт, рубится смертно, понимая, что это последний бой, рубится с окрашенным с одной стороны алым лицом. Люди отваливались от него, как сметаемые кейром дровосека сухие сучки от ствола. Но людей было много, а он был один. На самом верху первого нальта возвышался Ингиз и руки его ни мгновения не оставались на месте.

В звонком оглушающем ворчании схватки свист его артаков был еле различим, но всякий раз, когда кто-то пытался подступиться к открытому левому боку Тильта, смертоносная хитиновая пластина находила его шею быстрее, чем сам Хеннар успевал взмахнуть эскертом.

Небольшая кучка черни, обогнув бьющихся, устремилась к нальтам. Не иначе надеялась поживиться нехитрым скарбом и унести ноги. Но прежде чем они успели добраться до третьего нальта, еще не охваченного пламенем битвы, двое или трое из них закричали, дико, словно с них живьем сдирали шкуру, и превратились в огромные бездымные факелы, трепещущие на ветру.

Нотару отбросил пустые склянки и подхватил новые. Один из нападавших намерился было подмахнуть его стисом по ноге и стащить с места возницы, но Лайвен, спрятавшаяся за полозом со стисом Крэйна в руках, раскроила ему живот. Кейбель, высунувшись из-за полога, плеснул в толпу большой сосуд ывара. Чернь заорала, когда белесые голодные личинки оказались у них под кожей.

Но было поздно. Крэйн сознавал это.

Нерф уже лежал возле первого нальта. Равнодушный, какой-то сжавшийся и разлохмаченный, он уже не был похож на того простоватого ворчуна Нерфа, который вечно поучал Теонтая и возился со своими хеггами. Он стал просто вещью, безжизненным куском плоти, завернутым в лохмотья.

Идти стало трудно – под ногами ворочалось что-то большое и мягкое, иногда подошвы сапог касались чьих-то тонко хрустящих пальцев.

– Последнее представление, – глухо сказал Теонтай, шатаясь, но не выпуская из рук оружия. Горечи в его голосе не было. На него бросились сразу двое, но, прежде чем он успел перехватить кейры, чей-то пущенный из толпы стис клюнул его точно под кадык и закачался на груди.

Крэйн раскроил обоим головы, откинул иссеченную почти надвое дубинку, подхватил кейр Теонтая. Он не считал, сколько раз его задели, но в висках уже противно гудело – наверняка кто-то изловчился и задел все-таки крупную жилу. Стекающая со лба кровь окрашивала мир в алый цвет, от ее запаха Крэйна едва не рвало. Но упоение схватки бросало его вперед, на ощетинившуюся жалами стену, и сила в нем бурлила, находя выход.

Ингиз опоздал всего на несколько мгновений. Метнув последний артак, он потянулся за стисами, но из бурлящей и клокочущей у края нальта толпы высунулась рука и коротко взмахнула коротким кейром, переломив ему ногу у самой щиколотки. Тильт бросился на помощь, расчищая дорогу последним оставшимся эскертом, но Ингиз, качнувшись, завалился спиной вниз и почти мгновенно исчез в кипящем водовороте человеческих тел. На поверхности он больше не возник.

Тильт обернулся, тяжело дыша, ища уцелевших. Лицо его, наполовину залитое кровью, было неузнаваемо.

– К роще!.. – крикнул он, не прекращая отбиваться от наседавшей на него черни. – Все к роще!

Он знал, что не уйдет, и, вероятно, понимал это не меньше Крэйна.

Движения его, легкие и смертельные, утратили скорость, он бил тяжело, с размахом. Пот, смешавшись с кровью, густой капелью пропитал его вельт.

Но взгляд был прежний – уверенный, крепкий как молодой эскерт, властный.

Он знал, что умрет, но хотел увести остатки своего калькада. В рощу, где черни придется разделяться, пробиваясь между толстыми стволами, где несколько опытных бойцов смогут дать отпор. А потом, дождавшись Урта, можно будет и уйти…

– Ушедшие тебе в глотку!.. – прорычал Крэйн. Он обломал кейр о чью-то ключицу, но времени было мало – отшвырнув бесполезную рукоять, он перехватил вторую дубинку двумя руками и, сметая со своей дороги всех, кто не успел отойти, двинулся к Тильту. Как бы ни был он опьянен схваткой, он понимал, что может вот-вот потерять последнего человека из тех, кто что-то знает о бывшем шэле Алдион. И тогда, вероятно, ему останется лишь скитаться по бесплодным землям. Тильт был единственным, кто был так или иначе связан с ним самим. И это значило, что терять его он не имеет права.

Силы в руках будто стало больше – даже посеченная хитином, размозженная на конце дубинка падала с такой скоростью, что сокрушала, не замечая разницы, и клинки, и прячущиеся за ними головы. Садуф прикрывал ему спину, великан с легкостью поднимал и опускал свое чудовищное оружие, и казалось, что он может заниматься этим еще два Эно к ряду. Где-то сзади кричали люди и сквозь лязг хитина доносились голоса Лайвен и Нотару. Но сейчас Крэйн забыл даже про нее.

Толпа отхлынула от него, потрясенная его ненавистью и его горящим нечеловеческим лицом.

– Бейр! – закричал кто-то. – Ушедшие с нами!..

Крэйн не глядя махнул дубинкой, и крикнувший, не успев даже захрипеть, сам отправился к Ушедшим. Или не он – времени пялиться по сторонам не было. На то, чтоб достигнуть первого нальта, у него ушло не много времени.

Чернь сторонилась его, но ее было слишком много, передние ряды, даже не пытаясь поднять оружие, кричали и пытались спрятаться среди убитых. На них Крэйн времени не терял. Кто-то бросил ему в лицо артак. Неумело – лезвие лишь чиркануло по самому краю уха. Садуф, коротко выдохнув, расправился с незадачливым метальщиком, а заодно и с двумя-тремя его соседями.

– Тильт! Бросайте, Бейр вас дери… С нами!

Хеннар Тильт усмехнулся, хотя улыбка у него получилась жуткой. Даже сейчас он не потерял своей силы, смотрел на потерявшего человеческий облик перепачканного кровью Крэйна сверху вниз.

– Они убили Тэйв, – сообщил он спокойно. – Прорубайтесь назад, пока не поздно. К роще.

Крэйн не стал его слушать – обхватив его рукой под плечо, потянул за собой, не забывая отбиваться от наседающей черни. Тильт оказался очень тяжел, несмотря на небольшой рост и узкие кости, Крэйн зарычал от натуги, но все же оторвал его от земли и потащил. Хозяин калькада вяло попытался сопротивляться, но сил у него уже не было – даже удивительно, как продержался так долго, – Крэйн выбил из его руки короткий обломок эскерта.

Обернулся, чтоб понять, в какую сторону роща. И понял – не пройти.

Слишком много. И слишком мало сил осталось.

Кто-то, воспользовавшись его замешательством, ткнул ему стисом между лопаток, но лезвие, наткнувшись на плотную двухслойную ткань, лишь глубоко пробороздило кожу, не вошло. Крэйн завертелся на месте. Тильт сковывал его движения и закрывал обзор, его мертвая тяжесть тянула к земле.

«Значит, все», – холодно сказал голос где-то глубоко внутри него. От этого голоса хотелось завыть.

– Пробивайтесь, – неожиданно сказал Садуф, перехватывая свою огромную шипастую палицу двумя руками. – Только чтоб быстро.

Крэйн непонимающе взглянул на него. Силач хмуро кивнул, наклонив гигантскую бритую голову и в следующее мгновение, закричав, рванулся вперед. Прямо на стену стисов. Его первый удар повалил сразу целый ряд.

Чуть правее, у самой стены нальта, открылась слабая промоина, через которую виднелся свет Эно. Крэйн прорубился сквозь нее, чувствуя жалящие уколы в спине и в боках, рванулся изо всех оставшихся сил. Их, оказывается, осталось не так и много – в ушах взвыло и зарокотало, мир вдруг стал каким-то мягким и размытым, закачался перед глазами. Но было поздно – он уже прорвался. Чернь нацелилась было ему в спину, но Садуф, до сих пор живой, вклинился в просвет вслед за Крэйном и Тильтом.

Развернулся, прикрыв их своими огромными плечами, и снова поднял палицу.

Он знал, что открыт сразу с трех сторон, знал, что не успеет отбросить от себя навалившихся людей. Но он прикрывал их до последнего мгновения.

Крэйну показалось, что он успел боковым зрением разглядеть, как фигура непобедимого великана заваливается на бок, но это могло и показаться – все перед глазами стремительно расплывалось.

А потом алая пелена сгустилась, сделавшись багровой, а затем и черной.

Когда он открыл глаза, небо заливало мертвое синеватое свечение Урта.

Пахло старой сопревшей листвой и кровью. Осторожно приподнявшись на локте, он попытался ощупать себя и едва не вскрикнул от боли.

– Не трогай. Повязки сорвешь.

Узнав голос, Крэйн глубоко вздохнул и откинулся обратно на листья.

Кто-то сгреб под него изрядную кучу, получилась неплохая лежанка. Сильно хотелось пить, язык во рту закостенел и был похож на маленькое хитиновое острие.

– Как… Что они? Отбились?..

– Отбились, – с какой-то незнакомой интонацией ответила Лайвен. Она сидела в десяти шагах от него и разводила костер, капая на хворост бесцветную жидкость из глиняного сосуда, который обычно использовал для этих целей Нотару. Самого Нотару рядом видно не было, лишь лежал неподалеку человек, разметав в стороны руки. По его застывшей позе и задранной голове Крэйн понял, что он мертв. – Мы в роще. Они за нами не пошли – испугались на закате нападать. Думают, нас еще много. Может, к Эно и уйдут, кто их знает…

– Что было?

Она пожала плечами.

– Мы прорубились за тобой, вот и все. Садуфа положили почти сразу. Кейбеля – в самом начале. Разбили у него в руках склянку с ываром…

– Остальные?

– Нотару лежит в подлеске, ему не хватило пары шагов. Как ворожея, призывавшего огонь, его разорвали руками.

Несмотря на боль, он опять приподнялся.

– Тильт! Где Тильт?

– Не кричи.

Она капнула на заготовленный хворост сразу несколько капель и дерево вспыхнуло жарким белым пламенем. При свете его Крэйн разглядел акробатку. Она сидела скрестив ноги, на земле, талем на груди рассечен в нескольких местах, на правой ладони, неловко поджатой, вокруг пальцев алеет платок. Лицо – почти мертвое, под коркой крови и грязи – неестественно белое и неподвижное.

Он перевел взгляд на лежащего неподалеку, уже понимая, что случилось.

И вздрогнул, поймав застывший ледяной взгляд Тильта. Уцелевший глаз смотрел прямо на него, насквозь. Крэйн зарычал, прижимаясь лбом к холодным влажным листьям.

– Я же донес его… Он… Он живой был.

– Наверное, он умер еще у нальта, до того, как ты вытащил его. Я смотрела его раны – как минимум пять из них смертельны. Он должен был умереть даже раньше.

Крэйн молча лежал лицом вниз. Ему казалось, что кровь покинула его жилы.

– Он был тебе нужен?

– Да.

– Теперь с этим ничего не поделаешь. – Она подбросила в огонь хвороста. Тонкие ветви горели неохотно, чадили едким черным дымом, скручивались. – Наверное, он спас нас. Впрочем, теперь не важно.

– Теперь все не важно.

– Жизнь – достаточно важная штука. С рассветом я собираюсь выбираться отсюда. Если у черни не хватило мозгов окружить рощу, попытаюсь пробиться с другой стороны. А если хватило… Что ж, это все равно интереснее, чем сидеть здесь, как загнанный в логове карк. Если б не пальцы… Ты со мной? Если завтра сможешь встать на ноги, я выведу тебя к Нердану. Но учти, ради тебя ждать не буду. Калькада больше нет, теперь каждый сам ищет свою смерть.

Некоторое время он молчал.

– Не к Нердану. Я иду обратно в Себер.

– Обратно? Зачем?

– Мне нечего делать в Нердане. Меня не ждут в Трисе и Алдионе. Мой путь – обратно.

– Хочешь ждать того чернолобого? – догадалась она. – Ну что ж… Я покажу тебе дорогу. Если все Ушедшие помогут тебе – может, и дойдешь.

– Покажешь на рассвете.

– Хорошо.

Крэйн с трудом встал, оперевшись о землю, и проковылял к костру. Лайвен смотрела на него снизу вверх. Что-то было у нее в глазах. Это что-то заставило его сделать лишний шаг.

– Чего ты так смотришь? – нахмурилась акробатка. Машинальным жестом поправила остатки вельта на груди. Но все-таки прорехи были слишком велики. И смотрела она совсем не так, как должна была бы в такой ситуации.

После стольких десятков жарких душных Эно в дороге, после долгой схватки, они наконец осознали, что вокруг почти полная тишина, если не брать в расчет треск ветвей в костре, а их двое. Крэйн понял, что сейчас произойдет, и по глазам Лайвен было видно, что и она это знает.

– Пшел вон! – Она залепила ему глухую сильную пощечину, но он даже не вздрогнул. Наклонился над ней, прижал ее руки к земле. Дышать стало сложно. Пахло копотью и потом.

– Убью! – крикнула она, когда снова смогла говорить. – Урод, Бейр, тварь…

Но он уже не слушал. Мир вновь завертелся у него перед глазами, но в этот раз он чувствовал, что ничего страшного не произойдет. Он просто нашел тропу, выводящую его из лабиринта, в котором он блуждал столько сотен Эно, и пошел по ней.

Сейчас он не был уродом.

– Бейр! Тварь! Я тебя… Тварь!

Тильт смотрел на них мертвыми ледяными глазами. Он ничему не удивлялся.

– Урод… Ненавижу…

– За… замолчи.

– Ради Ушедших, за… затуши ты наконец костер!

– Зачем?

– Ты пока еще не такой красавец, чтоб я целовала тебя на свету.