Уроки без правил

Глава II. ЗДРАВСТВУЙТЕ, НИКОЛАЙ ИВАНОВИЧ!

В замочной скважине заскрежетало. Теперь мы боялись даже дышать.

— Вот. Глядите, — узнали мы хриплый голос террориста с автоматом.

Дверь распахнулась. В нее вошел какой-то мужик. Больше мы ничего разглядеть не успели. Тимка мигом обрушил ему на голову свое ведро. Мужик жалобно вскрикнул и исчез в густом столбе пыли.

Мы тоже не растерялись и метнули свои бомбочки. Не дожидаясь, пока рассеется пыльная завеса, мы ринулись на прорыв. Вслед нам раздавались проклятья, громкие чихи, и наконец послышался истошный вопль:

— Держите! Держите их!

Мы с космической скоростью взлетели по крутой лестнице и, отворив первую дверь, устремились к той, которая вела на улицу. Увы! Путь к свободе был отрезан. Только тут мы вспомнили, что мужик с автоматом категорически приказал запереть выход.

Мы чувствовали себя, как в мышеловке. За дверью на улице грянул оркестр. А по лестнице уже с топотом поднимались наши преследователи. Мы в полном ужасе сгрудились у двери и со страхом взирали на верхнюю площадку лестницы.

Первым поднялся мужик с автоматом. Лицо у него было совершенно белым от нашего то ли цемента, то ли гексогена. И на этом белом как простыня лице чернели два поблескивающих глаза. Ниже глаз обозначился еще один черный круг, из которого раздалось:

— Ну вы, блин, ребята, даете. Совсем с катушек слетели.

Тут подоспел еще один террорист, с ног до головы припорошенный густым белым порошком. Мужик с автоматом повернулся к нему и, указывая на нас, спросил:

— Так это ваши или не ваши?

Тот уставился на нас, словно баран на новые ворота. Затем несколько раз шумно чихнул и задал нам крайне странный для террориста вопрос:

— Вы где учитесь?

Я, честно сказать, прибалдел. Какая им разница, где мы учимся? Друзья мои тоже в полном недоумении молчали.

— Языки со страха сожрали? Вас спрашивают, где учитесь?

— A-а, это… тута, — неожиданно пискнул Будка.

— В каком классе? — задал еще более глупый вопрос мужик.

— В восьмом, — нестройным хором отозвались мы.

— В каком восьмом? — устало простонал все тот же мужик.

— Восьмой класс «Б» этой самой школы, — чуть более стройным хором ответили мы.

— Как зовут вашего классного руководителя? — На мой взгляд, более идиотского вопроса в данной ситуации просто невозможно было придумать. Однако скрывать имени своей классной у нас никаких оснований не было. Хочется этому террористу знать, пусть подавится.

Кроме того, у меня возникло серьезное подозрение, что именно ему досталось ведром по голове. Во всяком случае, это объясняло его дурацкие вопросы.

— Имя классного руководителя? — угрожающе повторил осчастливленный нашим ведром мужик.

— Мария Владимировна Предводителева, — слабым голосом сообщила Агата.

— Ясно, — устало выдохнул любитель глупых вопросов. — Выходит, действительно наши. Я могу их забрать? — перевел он взгляд на мужика с автоматом.

Тут Зойка, которая до этого лишь тихо и жалобно всхлипывала, внезапно забилась в истерике и оглушительно заверещала:

— Никакие мы не ваши! Никуда с вами не пойдем! Хотите стрелять, стреляйте на месте!

— Девочка, да ты что? Ты что? — схватил ее за руку мужик с автоматом.

Того, что случилось в следующее мгновение, я от Зойки не ожидал. Резко выбросив вперед ногу, она врезала автоматчику по колену, а затем вцепилась ему зубами в руку.

Подвал прорезал истошный рев террориста:

— Отпусти меня, чертова кукла!

Но Адаскина, по-моему, на время превратилась в бульдога, и зубы ее мертвой хваткой держали руку автоматчика.

— Пре-кра-тить! — гаркнул второй мужик.

Зойка, наконец, отпустила руку автоматчика.

— Как вам не стыдно! — продолжал разоряться второй мужик. — У нас такой праздник! Открытие школы! День знаний! А вы чего тут устроили!

Зойка разразилась истерическим хохотом:

— Это не мы! Это вы устроили! Новую школу хотели взорвать вместе с мэром!

— Девочка, что ты такое несешь! — всплеснул руками любитель вопросов и ответов.

От резкого движения в воздух поднялась пыль.

Оба мужика снова начали бурно чихать. И два других, которые стояли на лестнице, тоже.

— Ничего мы не несем, — с обличительным видом сообщил Будка. — Думаете, мы дураки? У вас там внизу мешки с гексогеном. И взрыватель в трансформаторах спрятан.

— Где гексоген? — взвыл как ужаленный автоматчик. — Ежели чего конкретное знаешь, говори!

— Вы сами знаете! — продолжал обличать преступную группу Митька. — Гексоген в кладовке. В мешках. А взрыватель в трансформаторах. Мы засекли, как вы его туда устанавливали.

На улице вновь оглушительно грянул оркестр.

— Да вы чего? — обалдело потряс запорошенной головой автоматчик. — Мы не устанавливали, а, наоборот, проверяли, чтобы не было.

Внезапно в голове у меня что-то щелкнуло, и я, кажется, начал врубаться в ситуацию.

— Так вы, значит, не террористы? — обратился к автоматчику я.

Тот вдруг звонко расхохотался. И, ткнув указательным пальцем в грудь второго, сквозь смех проговорил:

— Ну, ребятки у вас! Не соскучишься! Это мы-то террористы?

И он снова зашелся от хохота.

Мы смотрели на них, разинув рты.

— Между прочим, ничего смешного, — проворчал второй мужик. — По вашей вине могла произойти трагедия.

— Это по их вине она могла произойти, — все еще хохоча, указал на нас мужик с автоматом. — Как они вас ведром-то, а? Террористы, гы-ы-ы…

И он скорчился от нового приступа смеха.

Тут я окончательно понял, что перед нами, наверное, все-таки не террористы. И друзья мои, кажется, тоже поняли.

— А вы вообще кто? — уставилась своими огромными глазами на осчастливленного ведром мужика Агата.

— Вообще я ваш новый завуч, — весьма свирепо откликнулся тот.

— Гы-ы-ы, — продолжал надрываться мужик с автоматом.

— Хи-хи-хи, — вторили ему двое, стоявшие на лестнице.

И только тот, кто назвал себя новым завучем, угрюмо молчал. Что касается нас пятерых, мы пребывали в состоянии «немой сцены» и могли лишь таращиться друг на друга и на нового завуча. Я наконец смог как следует разглядеть его. Маленький, кругленький, по бокам башки — редкие волосы, а посредине — огромная лысина, щедро припудренная пылью из нашего ведра.

— Выходит, это все-таки не гексоген, а цемент, — зачем-то произнес вслух я.

— Больше времени нужно занятиям уделять и меньше смотреть телевизор, — назидательно произнес завуч.

— Какие занятия. Ведь каникулы были. Летние. Целых три месяца, — весьма логично возразил ему Будка.

С автоматчиком стало твориться что-то жуткое. Я никогда раньше не видел, чтобы человек так смеялся. Вернее, он не смеялся, а рыдал. Лицо у него стало кирпично-красного цвета. А обеими руками он крепко вцепился в свое личное оружие. Оставалось надеяться, что автомат стоит на предохранителе. В противном случае мужик мог в любую секунду открыть непроизвольную пальбу, и тогда неизвестно еще, вышли бы мы из этого подвала живыми.

Оркестр снаружи смолк. Теперь вместо него слышались звуки явно торжественной речи. Однако слов отсюда мы разобрать не могли. Лишь какое-то жизнеутверждающее «ав-ав-ав».

Завуч прислушался. — Подняв еще один небольшой столб цементной пыли, он повернулся в сторону лестницы и властно скомандовал нам:

— За мной. Сейчас разбираться будем.

Мужик с автоматом, который чуть-чуть успокоился, уступил нам дорогу. Мы вслед за завучем снова спустились по лестнице, проделали обратный путь до той самой двери, где находились трансформаторы, миновали это помещение, затем еще один коридор, за которым шла вверх более широкая лестница. Поднявшись по ней, мы наконец оказались там, куда так стремились, — в широком светлом коридоре новой школы.

Едва ступив на сияющий свежим лаком паркет, Тимка ткнул меня в бок и торжественно прошептал:

— А все-таки, Клим, мы сегодня сюда попали самыми первыми.

И это было совершеннейшей правдой. Как, впрочем, и то, что наш внешний вид явно входил в глубокий и непримиримый конфликт с окружающим великолепием. Правда, завуч выглядел не лучше нас, а может, даже и хуже.

Ощущение дисгармонии возникло, по-видимому, и у него. Он вдруг резко остановился посреди коридора и буркнул:

— В таком виде здесь находиться нельзя.

Распространив вокруг себя клубы пыли, он принялся рыться в карманах костюма и через некоторое время извлек на свет записную книжку и ручку.

— Ваши фамилии, — строго уставился он на нас.

— Адаскина, — прохныкала Зойка, которая была первая среди нас по алфавиту.

— Будченко! — наглым и самоуверенным тоном объявил Митька.

— Дольникова, — звонко произнесла Агата.

— Круглов, — настала моя очередь.

И наконец Тимка голосом триумфатора изрек:

— Сидоров.

Я понял: он по-прежнему внутренне празднует победу. Как бы там ни было, Тимур обещал раньше времени провести нас в школу и наших надежд не обманул.

— Все из восьмого «Б»? — с хмурым видом уточнил завуч.

— Если не верите, посмотрите в журнале! — гордо вздернула подбородок Агата.

— И посмотрю, уж будьте спокойны, — пообещал завуч.

— И еще, извините, пожалуйста, — явно задела его подозрительность Агату. — Мы вам представились, а вы нам — нет. А нам очень хотелось бы знать, как к вам обращаться.

— Вот это уж точно, — поддержал Будка. — Мы с вами пока вроде как и не знакомы. У нас раньше другой завуч был. Может, мы тоже проверить хотим.

Рот на цементном лице завуча широко распахнулся и некоторое время оставался именно в таком положении. По-моему, он такой наглости от нас не ожидал. Казалось, он думает, как подостойнее нам ответить. Но в результате он ничего не придумал и попросту скучным голосом произнес:

— Николай Иванович. — Затем, еще немного подумав, добавил: — Камышин. В общем, так, — взглянул на часы он. — Даю вам ровно час. Сбегаете домой. Помоетесь, переоденетесь и чтобы ко второму уроку были на месте. Я лично проверю.

— Ой, Николай Иванович! — всплеснула руками Зойка. — А сами вы, значит, так и останетесь?

— Это уж мое дело, — нерадостно оглядел свой грязный костюм и не менее грязные ботинки наш новый завуч. — Сейчас речь о вас. И вам, кажется, все сказано. Хотя нет. Не все. — Глаза на цементном лице мстительно блеснули. — На большой перемене жду вас у себя в кабинете. Тогда и поговорим как следует.

— Николай Иванович, а я за час волосы высушить не успею, — заявила Агата. — Вот. Видите?

И она сунула ему прямо под нос длинную русую косу. Николай Иванович отшатнулся и буркнул:

— Значит, не мой. В общем, твои проблемы.

Чувствовалось, что он уже на пределе и вот-вот взорвется. Поэтому я решил переключить его внимание на себя:

— Один вопрос, Николай Иванович. Как нам отсюда выйти? Через главный вход или…

— Только не через главный, — всполошился завуч. Ему, естественно, не хотелось, чтобы кто-нибудь из почетных гостей увидел его или нас в таком виде. — За мной. Сейчас я вас выведу.

Он вывел нас через боковую дверь. Мало того, тщательно пересчитал, видимо, до ужаса опасаясь, что кто-нибудь останется в школе и попадется на глаза начальству.

Лишь произнеся цифру «пять», Николай Иванович запер за нами дверь. Мы разбежались по домам.

Всю дорогу до собственной квартиры я надеялся на чудо. Оно должно было заключаться в том, что я прихожу, а дома совершенно никого нет. Но чуда, увы, не произошло. То есть почти не произошло. Ольки с Женькой, естественно, уже не было. Мать тоже уехала на работу. И даже отец отправился к себе в мастерскую несколько раньше обычного. А вот бабушка и Мишка с Гришкой спокойно себе сидели на кухне и завтракали. То есть завтракали они очень шумно. Потому что, когда я вошел, Мишка опрокинул на Гришку тарелку с кашей, а тот, в качестве мести, вылил на него полный стакан апельсинового сока.

Бабушка как раз собиралась принять срочные меры, когда я попытался под шумок, а точнее, истошные вопли обоих братьев, тихонечко пробраться в ванную и смыть там с себя эту жуткую пыль, которая теперь у меня даже на зубах скрипела.

Но у моей бабушки, похоже, даже на спине есть глаза. Она немедленно обернулась и, театрально всплеснув руками, воскликнула:

— Климентий, почему ты в таком виде и дома? Что стряслось?

Вопрос ее застал меня врасплох. Честно сказать, я растерялся, ибо не знал, что ей лучше ответить. Поэтому, бормоча: «Умоюсь, потом объясню», все же предпринял попытку проскочить в ванную. Но бабушка недаром была когда-то балериной… В три прыжка достигнув двери ванной комнаты, она преградила мне дорогу.

— Сначала, Климентий, ты все-таки внятно мне объяснишь, что случилось.

Деваться мне было некуда. И я с трагическим видом проговорил:

— Нас в подвале заперли. По ошибке.

— В каком подвале? — еще сильнее заволновалась бабушка. — И вообще, каким образом ты очутился в подвале, когда шел в школу?

— Так это школьный подвал и был, — пытался я втолковать ей элементарные вещи.

Но бабушка не врубалась.

— Я тебя спрашиваю, что ты делал первого сентября в подвале?

— В школу шел, — объяснил я.

— А почему, Климентий, в школу надо идти через подвал, а не через обычную дверь? — осведомилась бабушка.

— Потому что через обычную не пускали, — продолжал втолковывать я. — Там охрана все заблокировала. Видите ли, мэр на открытие должен приехать, поэтому нам внутрь нельзя.

— А вам, конечно, приспичило, — наконец что-то просекла бабушка. — И подвал, естественно, был открыт. Вот вы туда и направились.

— Ну, — кивнул я. — Только больше мне некогда разговаривать. Нам дали всего час на мытье и переодевание.

— Так, так, — осуждающе покачала головой бабушка. — Хорошо же у тебя, Климентий, новый учебный год начинается.

Я приготовился слушать длинную нотацию. Но тут мне на выручку пришли близнецы. Конечно, я понимаю: в действительности обо мне они думали меньше всего. Просто без бабушкиного контроля конфликт у них перешел в следующую фазу. Сцепившись, они рухнули на пол и истошно орущим клубком выкатились из кухни в коридор прямо под ноги бабушке. Та, естественно, отвлеклась. Я юркнул в ванную и заперся.

Этот проклятый цемент, видимо, был какого-то эксклюзивно высокого качества. Теперь я совершенно уверен: наша новая школа не скоро развалится. Думаю даже, она простоит века. Утверждаю, руководствуясь личным опытом. Потому что отмылся я с большим трудом.

Бабушка тем временем успела разнять близнецов, развела их по разным комнатам и чем-то загрузила. Во всяком случае, когда я вышел из ванной, Мишку и Гришку почти не было слышно.

Быстренько одевшись, я сообразил, что с такой сумкой идти нельзя. Утром она была совсем новой, однако теперь казалось, что ее нашли во времена раскопок в древнем Новгороде. Я заметался по квартире. Ничего подходящего. Тогда я обследовал стенной шкаф. И, конечно же, за моей спиной тут же возникла бабушка.

— Что ты ищешь?

— Какую-нибудь сумку, — объяснил я. — С моей сегодня больше идти нельзя. А нам учебники наверняка выдадут.

— Возьми отцовскую. — Бабушка вытащила огромную сумищу ядовито-зеленого цвета, слегка заляпанную краской. Мой предок ездил с ней на этюды. — Сюда уж у тебя точно все учебники влезут. — Тонкие бабушкины губы скривились в ироничной усмешке.

Учебники-то влезут. И, вероятно, даже за два следующих класса тоже. Однако тащиться с подобной страшной торбой в школу мне совершенно не улыбалось. Бабка мигом проинтуичила мое состояние.

— Ничего, — сказала она. — В следующий раз не будешь без надобности лазить по подвалам.

Вздохнув, я нехотя принял из ее рук зеленое чудище и отправился к себе в комнату, чтобы переложить туда тетради, ручки и прочее.

В это время из коридора послышались истошный вопль, звон и крик бабушки:

— Замри!

Кажется, затишье кончилось, близнецы открыли новый этап боевых действий, и бабушка снова была при деле. Упускать такую блестящую возможность я, естественно, не собирался. Запихнув зеленое чудище обратно в шкаф, я дунул в родительскую спальню. Там лежала новая кожаная сумка отца, на которой была выдавлена надпись «Босс». Так сказать, скромненько и со вкусом. Цвет черный. Неброский. Да и размер подходящий. Как раз все учебники влезут. А предку она сегодня все равно не понадобится. Он вчера говорил, что до вечера проторчит у себя в мастерской. Будет чей-то портрет дописывать.

Схватив сумку, я, чутко прислушиваясь к продолжавшимся военным действиям (кажется, Мишка с Гришкой опять что-то грохнули в бабушкиной комнате), в третий раз упаковал школьные принадлежности и, повесив отцовского «Босса» на плечо, крикнул:

— Пока! Я ушел!

Бабушка мне даже не ответила. Видимо, Мишка и Гришка поглотили всю ее немалую энергию. По-моему, они с лихвой заменяют ей Вагановское училище.

По дороге в школу я нагнал Агату.

— Ну как? С косой справилась?

— И не думала, — покачала головой она. — Мне бы потом до вечера сушиться пришлось.

— Зря, — сказал я. — Учти, это какой-то жуткий цемент.

— Ничего не поделаешь, — отозвалась Агата. — У меня не было другого выхода. А насчет цемента ты прав. Он и впрямь жуткий. И Зойка тоже едва отмылась.

— Откуда ты знаешь? — удивился я.

— Она звонила, — пояснила Агата и с тревогой осведомилась: — Клим, как ты думаешь, что нам теперь за это будет?

— За что? — не понял я.

— Ну, мы же новому завучу по башке ведром…

Она произнесла это таким тоном, будто, если бы мы огрели ведром с цементом старого завуча, все было бы вполне нормально.

— Но мы ведь не знали, что это завуч, — возразил я. — Он только потом нам представился.

— Ты думаешь, это на что-нибудь повлияет? — по-прежнему тревожилась Агата.

Я ничего в данном случае не думал. О чем и сказал ей.

— Первое сентября у нас вышло неудачное, — посмотрела на меня своими огромными черными глазами Агата.

Кстати, я раньше думал, что свое имя она получила именно за цвет глаз. Однако в седьмом классе, то есть год назад, она объяснила мне, что, когда родилась и ей придумывали имя, глаза у нее были не агатовые, а скорей голубые, как практически у всех новорожденных. А имя свое она получила в честь Агаты Кристи, детективами которой зачитывалась ее мама, как по-русски, так и по-английски. И вот сейчас Агата смотрела на меня своими огромными черными глазами и продолжала:

— На торжественную часть так и не попали, мэра живьем не увидели…

— Зато завуч о нас теперь долго будет помнить, — бодрым голосом произнес я.

— То-то и оно, — не разделяла моего воодушевления Агата. — Завуч теперь нам этого никогда не забудет, не простит.

— Слушай, не гони волну раньше времени, — откликнулся я. — Почем ты знаешь, может, наш Николай Иванович добрый и справедливый. Ну, позлился немного. Кому такое приятно. А теперь вымылся, переоделся, подумал и понял, что мы не нарочно.

— Все может быть, Климентий, — вздохнула Агата. — Но что-то я сомневаюсь.

— Да чего раньше времени сомневаться, — мне хотелось ее успокоить. — Вот когда нам устроят разборку, тогда и будешь сомневаться. А то ты, как умная Эльза: охаешь, прежде чем что-то конкретное произошло. А нервные клетки беречь надо. Они, говорят, не восстанавливаются.

Мы поравнялись со школой. Во дворе теперь было пусто. Ни ребят, ни охранников, даже трибуну и ту унесли. Агата оказалась совершенно права. Встреча с мэром и другим городским начальством протекла мимо нас.

Мы наконец на законных основаниях вошли в школьное здание. Взорам нашим открылся широкий великолепный вестибюль. Однако попасть в него мы не могли. Дорогу нам преграждала широкая цепь турникетов. Прямо как в метро. Для полноты ощущений не хватало лишь эскалаторов.

Мы с Агатой переглянулись. Что это такое и как сквозь это проходят?

— Вам чего, ребята? — будто прочел наши мысли парень, сидевший в углу.

— В школу нам надо, — объяснил я.

— А почему опаздываете? — с осуждением осведомился парень.

— Домой послали, — ответила Агата.

— Так было нужно, — добавил я.

— А-а-а, — протянул парень и почему-то улыбнулся. — Фамилии ваши как?

Мы назвались. Парень взял со столика бумажку и сверился с ней. Раздался щелчок. Один из турникетов открылся.

— Проходите, — коротко распорядился парень. — Сегодня вам выдадут магнитные карточки учеников. После вы должны будете всегда носить их с собой. Иначе в школу больше не войдете. И кстати, не выйдете, — с какой-то садистской усмешкой добавил парень. — Турникеты у нас двусторонние. Это все для вашей же пользы. От чужих охраняем.

Пройдя заграждения, мы ступили в святую святых. Действительно, как в метро. Много светлого мрамора и колонн. Я даже обнаружил шикарный лифт. Правда, над дверями оказалась крупная надпись: «Только для преподавателей».

Агата прочла ее и сказала:

— Дискриминация.

— Лучше давай поищем расписание. — Вдруг сообразил я, что бурные события помешали нам даже узнать, где и чем наш класс сегодня будет заниматься.

— Наверное, это вон там, — указала Агата в противоположный конец вестибюля, где на стене висела большая доска.

Мы двинулись к ней, но тут нас окликнули. Сквозь турникет проходил Тимка.

— Привет честной компании, — подбежал он к нам.

— Честная компания в поисках расписания, — в рифму откликнулся я.

Подойдя к доске объявлений, мы довольно быстро нашли свой восьмой «Б». По расписанию у нас должен быть классный час. Второй этаж. Двадцать восьмая комната.

— Зойку с Будкой не видели? — деловито осведомился Тимка.

— Нет, — одновременно покачали головами мы с Агатой.

— Куда ж они делись-то? — с беспокойством показал на часы Тимур. — По идее второй урок уже начался.

— Да, может, они уже наверху, — предположил я.

— Пошли, — взмолилась Агата. — Еще один втык хотите получить?

— «Еще один»? — изумленно уставился на нас Тимка. — По-моему, мы даже первого не получили.

Он был по-прежнему настроен бодро и радостно. И, конечно же, едва увидев надпись на лифте: «Только для преподавателей», вознамерился именно в нем подняться к нашей классной комнате.

Однако едва Тимка дотронулся до кнопки вызова, к нам со стороны турникетов подскочил все тот же парень.

— В восьмом классе учитесь, а читать не умеете? Здесь, — ткнул он пальцем в закрытые створки лифта, — не для вас.

— Может, и школа не для нас? — с ходу начал качать права Тимка. — С утра не пускали. Теперь вот в лифте, видите ли, подняться нельзя. А в старом здании нам, между прочим, все позволяли. И с преподавателями мы пользовались одной и той же лестницей.

— Тогда тебе без проблем, пацан, — миролюбиво произнес охранник. — Продолжай своей лестницей пользоваться. А эта фигня все равно пока отключена.

— Тем более зачем тогда писать, что только для преподавателей? — не унимался Тимка.

— На случай, когда вклю́чат, — с ударением на «ю» ответил парень. — Потому что преподавателей мало, а вас много. Никакой лифт не выдержит.

— Тимка, пошли! — поторопила Агата. — Чего спорить, если лифт все равно не работает.

Тимка махнул рукой. Мы побежали наверх. И немедленно услышали жалобный Зойкин голос:

— Ребята, подождите меня!

Мы остановились, Адаскина в панике металась за цепью турникетов.

— Ребята, как тут пройти? — вновь прокричала она.

— Вот к нему обратись, — указали мы на охранника.

Зойка быстро ответила на его вопросы и побежала к нам.

— Где мы учимся, знаете?

— Да, да, — уже на ходу бросил Тимка. — Пошли.

Мы беспрепятственно поднялись на второй этаж и, пройдя по длинному коридору, нашли кабинет номер двадцать восемь. Из-за двери слышался голос нашей классной — Марии Владимировны Предводителевой. Она что-то объясняла.

Агата постучалась. Мы вошли. На нас уставилось множество глаз. Большая часть ребят была нам совершенно незнакома. Однако во взглядах своих можно было уловить скрытый восторг. Я понял: весть о наших утренних подвигах уже успела облететь школу.

— A-а, это вы, — выразительно произнесла Мария Владимировна. — Явились наконец.

— Нас отпустили. На час, — торопливо проговорила Зойка. — Завуч отпустил.

— Николай Иванович, — уточнила Агата.

— Наслышаны, — сухо, но многозначительно откликнулась Предводительница.

По классу пронеслось несколько сдавленных смешков. Это, конечно, наши. Новенькие продолжали просто внимательно нас разглядывать. Для них мы пока были безымянными героями.

— Садитесь, — явно не хотелось усиливать нашу популярность классной. — Вы крайне кстати. Мы как раз собирались идти в библиотеку за учебниками.

— Так нам садиться или не садиться? — поинтересовался Тимка.

— Если я велела садиться, значит, сядьте, — строго поджала губы Мария Владимировна.

Мы сели. Мария Владимировна пристально посмотрела на нас и осведомилась:

— А Будченко вы где потеряли?

— Мы его не теряли, — пояснила Агата. — Он просто пока не вернулся.

— Будка, наверное, еще в душе моется, — сказал Лешка Ключников.

Из этого я сделал вывод, что класс уже в курсе событий. Меня всегда это поражало. Стоит чему-нибудь произойти, как в мгновение ока вся школа уже в курсе. Беспроволочный телеграф мигом доносит весть до самых дальних уголков. Так сказать, от буфета до туалета.

— Значит, Будченко с нами пока нет? — повторила классная.

«Странный вопрос, — подумалось мне. — Неужели она сама не видит?»

— Уже есть! — И в дверь просунулась чумазая Митькина физиономия.

В следующий момент он вошел в класс, и это, я вам скажу, было зрелище. Дело в том, что с тех пор, как мы расстались, внешний вид Митьки мало изменился. Разве только совсем чуть-чуть. Наверное, и я сам до того, как помылся и переоделся, тоже так выглядел. Но я-то привел себя в порядок, а Митька остался прежним.

Класс разразился неистовым хохотом. Будченко с укором поглядел на ребят и спросил:

— Чего ржете, дураки? Разве не видите, у человека горе!

Лучше бы ему этого не говорить. Класс застонал от хохота. Даже наша Мария и то улыбалась.

— Будченко, ты неисправим! — сдавленным голосом обратилась она к нему. — Тебя зачем Николай Иванович домой отправил?

— Да ведь объясняю же вам, — с досадой произнес Будка. — У меня горе.

В классе уже творилось что-то невообразимое.

— Какое у тебя горе? — едва сдерживалась от смеха Мария Владимировна.

— Ключ сломался, — трагическим голосом изрек Митька. — Прямо в замке.

К хохоту прибавился оглушительный грохот. Это наш амбал Сережка Винокуров вывалился в проход.

— Какой ключ? В каком замке? — уже откровенно смеялась Мария Владимировна.

— Мой ключ, от моей входной двери, — пробубнил Митька. — Я, естественно, так в квартиру и не попал. Хотел у соседки помыться, но она меня не пустила. Говорит: «Я только что генеральную уборку сделала, а ты мне сейчас все испачкаешь». Я матери стал звонить. А ее на работе нету. Потом ее все-таки нашли. Но я решил пока к вам забежать. Предупредить, что я еще не помылся. И, между прочим, не скоро теперь помоюсь, — счел своим долгом уточнить он. — Потому что дверь у нас металлическая, фирменная. Ее выламывать минимум час.

— Ну! — с торжеством проорал Лешка Ключников. — Говорил же, что Будка у нас еще моется.

— Успокойтесь, ребята, — уже справилась к этому времени с собой Мария Владимировна.

Митька, распространяя вокруг себя облака цементной пыли, начал бурно рыться в карманах. Затем, со словами: «Вот! Смотрите!» — выложил что-то на учительский стол.

Мария Владимировна недоуменно уставилась на странный предмет.

— Зачем мне это?

— В качестве вещественного доказательства, — очень серьезно произнес Будка. — Все, что осталось от бедного моего ключа. Другая часть там, в двери.

И он неопределенно махнул рукой в сторону окон.

— Ладно. Садись, Будченко.

Митька было двинулся по проходу к свободной парте.

— То есть нет! Лучше ни в коем случае не садись! — видимо, осознала всю глубину собственной ошибки наша классная.

Предупреждение прозвучало вовремя. Те, мимо кого Митька уже прошел, вовсю чихали. Несмотря на прогулку до дома и обратно с кратким визитом к соседке, цемента на Будченко было еще полно.

— Иди домой, Митя, — как-то даже ласково проговорила Мария Владимировна. — До завтра можешь в школу не приходить.

— Ладно, — кивнул Митька и проникновенно добавил: — К завтрашнему дню я уж точно помоюсь.

Класс снова грохнул. Так под наш хохот Будка и удалился.