Усадьба

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Теперь Мартин не мог думать о жаворонке или слышать его песню без того, чтобы не вспомнить Хью Тэррэнта. Он видел лицо молодого человека, поднятое к небу, слышал его тихий голос: «Я завидую этому жаворонку. Он свободно выражает свою радость, и с таким совершенством…» Мартин вспоминал, как Хью приподнял шляпу, приветствуя миссис Колн, когда уезжал от него. А четырьмя днями позже Хью погиб в ночном пожаре, который вспыхнул в Ньютон-Рейлз.

Он услышал эту новость в понедельник утром, когда шел к Лотто Смиту, чтобы забрать пони и попону. Не было еще и восьми часов, но известие об ужасной трагедии уже достигло города, тут и там на улицах собирались группы людей, обмениваясь новостями. Все сообщали разные подробности. Точно было известно лишь одно: мистер Хью погиб. Даже когда Мартин приехал на Хайнолт-Милл, он не узнал ничего более определенного, кроме того, что мистер и миссис Ярт были вместе с семьей в Ньютон-Рейлз. Только около полудня, когда он поговорил с доктором Брустером, ему стала ясна картина происшедшего.

Пожар начался на половине слуг, в одной из спален второго этажа, где жили старшие горничные и повариха. Потом огонь перекинулся на маленькую спальню в мансарде, которую занимали две молодые горничные – Алиса и Бронуэн. Тревогу поднял Джек Шерард, который увидел огонь из своей комнаты, расположенной над каретным сараем. Он разбудил остальных. Повариха и две старшие горничные были вынесены из огня грумами, в то время как Джон Тэррэнт и его дети вместе с Джобом и другими садовниками бегали с ведрами воды, пытаясь бороться с огнем, который распространялся все шире. Хью, завернувшись во влажный коврик, сумел пробиться в маленькую спальню, где лежали без сознания Алиса и Бронуэн. Он дотащил Бронуэн до первого этажа, передал на руки Шерарду и кинулся за Алисой, но когда он спускался вместе с ней по лестнице, горящая лестница рухнула под ними, и оба они погибли. Джон Тэррэнт получил ужасные ожоги, потому что он вытаскивал их тела из-под обломков, и кроме того, по словам доктора, у него были повреждены легкие.

В разной степени пострадали все: кто-то от огня, кто-то от дыма. Доктор сообщил, что Кэтрин Ярт в любом случае останется в Рейлз с двумя слугами, которых она взяла из Сейе-Хаус, чтобы они помогали ей ухаживать за пострадавшими. Ожоги Джинни были не очень опасны, но гибель ее близнеца так подействовала на нее, что она находилась в шоке.

– Она оправится? – спросил Мартин.

– Да, просто нужно время. Во-первых, она очень молода, во-вторых, за ней хороший уход. Она оправится, я уверен в этом.

– А как мистер Тэррэнт?

– Тут совсем иное дело. Ему уже далеко за пятьдесят. У него сильные ожоги на теле, на руках, на голове, легкие обожжены горячим воздухом. Но самое ужасное, что он потерял единственного сына. Он, конечно, может и оправиться, но когда я расставался с ним час тому назад, он признался, что ему этого совсем не хочется.

Расследование причин пожара показало, что балка, поддерживающая второй этаж, выходила в кухонный дымоход. Она начала тлеть там, где каменная кладка раскрошилась, и потихоньку тлела месяцами, а быть может и годами под полом спальни повара, пока из-за сильного ветра пламя не разгорелось.

Это была «новая» часть крыла, построенная сорок лет назад, когда в целях экономии использовался местный материал – камень, добытый прямо в поместье, кладка из которого была низкого качества. Разгоревшись, огонь быстро распространился, сосновая лестница была уничтожена за несколько минут, и прежде чем приехали пожарные, два верхних этажа сгорели, провалились крыша и часть стены этого крыла.

Мартин написал родным погибшего, и это было самое трудное дело в его жизни. В день похорон он послал два венка: один для Хью, другой для горничной, Алисы Херкомб. Их хоронили в один день, в церкви Ньютон-Чайлд должна была состояться заупокойная служба. «Чардуэлл газетт» сообщала, что на ней будут присутствовать лишь родственники погибших.

Джона Тэррэнта очень уважали в округе. Его знали как честного мирового судью, служившего много лет; как хорошего хозяина для арендаторов, живущих в принадлежащих ему коттеджах, как в городе, так и за его пределами. Помимо этого, всю семью любили за дружелюбие и простоту. И вот теперь молодой мистер Хью погиб, пытаясь спасти жизнь служанки, местной девушки, дочери кузнеца; это произвело на местное население такое впечатление, что в день похорон у восточных ворот парка в Ньютон-Рейлз собралось две или три сотни людей, которые издали наблюдали за печальным кортежем.

Все было очень скромно, гробы везли на открытых телегах, усыпанных цветами. За ними следовали три закрытых экипажа. Не было черных лент на шляпах кучеров. Не было черных перьев на головах лошадей. Лишь окна экипажей были задрапированы черной тканью, не пропускавшей солнечного света и скрывавшей сидящих в экипаже от посторонних взоров. Но никто не пытался заглянуть в экипажи. Никто не последовал за кортежем в церковь. Желание двух семей похоронить своих мертвых без посторонних свидетелей их горя было встречено с пониманием. И когда процессия прошла, все разошлись маленькими группами, некоторые отправились через поля по домам, другие вернулись в город. Мартин и Нэн были в числе последних, и хотя Нэн никогда не видела Хью Тэррэнта, она горько оплакивала трагическую гибель юноши, о котором слышала столько хорошего.

– Сколько ему было лет, Мартин?

– Всего-навсего восемнадцать. Несколько недель назад у него был день рождения. Я помню это, потому что его день рождения вскоре после моего.

– Единственный сын, наследник отца… Что сейчас должен чувствовать этот несчастный человек…

Через несколько дней Мартин получил письмо от Кэтрин Ярт, которая все еще была в Рейлз. Она благодарила его за его письмо с выражением соболезнования и за цветы. Тон ее письма был сдержанным, но именно поэтому он легко представил себе этот дом скорби. В ее простых предложениях чувствовалось какое-то оцепенение. Она писала об отце, который хорошо перенес все муки похорон, но затем сильно сдал и сейчас не выходит из своей комнаты. Джинни, писала Кэтрин, тоскует по близнецу и похожа на потерянного ребенка. Тем не менее она с нежностью ухаживает за отцом и за ранеными слугами.

«Джинни надеется, да и я тоже, что когда дела немного поправятся, вы навестите нас. Мы еще раз благодарим вас за вашу дружбу и сочувствие».

Однажды в конце июня Мартин отправился в Ньютон-Чайлд, чтобы проведать могилу Хью в церковной ограде. Он нашел се недалеко от тропинки за церковью: это была свежая могила, на которой лишь начала прорастать трава. На ней стоял маленький деревянный крест, на котором были вырезаны инициалы Х.Дж. Т. и лежали полевые и луговые цветы: лютики, незабудки, первоцвет, горицвет; и вместе с ними розмарин, рута, которые были, без всякого сомнения, из тюдоровского сада Ньютон-Рейлз.

Мартина не удивило, что могила была здесь, потому что Хью не одобрял семейного склепа, который находился в самой церкви. Он часто говорил, что хотел бы иметь отдельную могилу, в земле, на которой росла бы зеленая травка. И вот в восемнадцать лет его желание исполнилось: над ним лежит земля Котсуолда, на ней растет зеленая трава, и над ней высоко в небесной синеве часто будет петь жаворонок.

Неподалеку, между двумя березами, Мартин увидел вторую могилу, это была могила горничной, Алисы Херкомб. На ней тоже был деревянный крест с инициалами погибшей девушки, рядом стоял кувшин с полевыми цветами. Эти кресты будут стоять до тех пор, пока не осядет земля. Потом их заменят постоянными каменными памятниками.

Вернувшись к могиле Хью, он увидел Джинни, и хотя он думал о ней, ее появление испугало его. Вся в черном, она казалась очень маленькой, ее лицо было мертвенно бледным. Ее глаза потеряли свой цвет, как будто боль и слезы смыли его. Она повернулась и посмотрела на него глазами взрослого ребенка.

– О, Мартин, – прошептала она, сделав неопределенный жест рукой, затянутой в черную перчатку, и беспомощно посмотрела на него.

Мгновение он не мог говорить, слова застревали у него в горле.

– Я знал, что вы недавно были здесь… потому что цветы еще совсем свежие.

– Да, я прихожу сюда каждый день. Я не могу находиться вдали от этого места… Глупо с моей стороны, я знаю, потому что ведь это не Хью здесь в земле, правда? Здесь лишь его бедное обожженное тело… это не тот дорогой, хороший мальчик, которого я знала, который был мне таким добрым братом.

Она начала тихо плакать, и Мартин, повинуясь естественному порыву, подошел к ней и нежно обнял, а она с благодарностью прильнула к нему, положив голову ему на грудь. Она плакала от усталости и безнадежности, и когда она говорила, ее голос между всхлипываниями звучал изможденно.

– Мартин, как Господь может быть добр к нам, если он допускает такие ужасные вещи? Кажется, Хью было предназначено погибнуть от огня… Тот несчастный случай много лет назад, когда он был еще маленьким ребенком… А теперь это… и на этот раз он мертв. Но за что Господь сделал это с Хью? Этот вопрос задает себе отец, и я тоже.

– Да, – сказал Мартин, – и я тоже.

– Ты можешь понять это? – спросила она, отстраняясь от него, чтобы взглянуть ему в лицо. – Можешь ты простить это? Потому что я не могу. Господь очень жесток… Я не могу простить этого. Я даже не пытаюсь.

Она достала носовой платок из рукава и вытерла глаза, стараясь успокоиться.

– Я все еще не могу поверить в то, что Хью больше нет… Что я больше никогда его не увижу… – она стояла неподвижно, глядя на могилу. – Меня не волнует другая жизнь. Слишком долго ждать. Я хочу видеть Хью, как раньше. – Она глубоко вздохнула и обвела глазами церковный сад. – Вот там похоронена Алиса.

– Да. Я видел.

– Я ничего не чувствую к ней. Я все время думаю о том, что если бы Хью не бросился спасать ее, то он был бы сейчас с нами.

– Ты все равно носишь цветы на ее могилу.

– Да, потому что он хотел бы, чтобы я делала это.

Покинув церковную ограду, они прошли вместе до ворот, за которыми начиналась земля Рейлз.

– Не уходи, – попросила Джинни. – Пройди со мной часть дороги.

Они шли рядом между деревьями парка, и Джинни заговорила об отце.

– Он тяжело болен, Мартин, он очень слаб. Он очень сильно обгорел, ты знаешь, и по-прежнему страдает от ожогов. Дыхание, правда, уже лучше, но… от малейшего напряжения он кашляет… ужасно видеть и слышать все это… Но все это было бы ничего, я уверена, если бы не потеря Хью. Это его подкосило. О, Мартин, если бы ты видел его сейчас, он так изменился! Он очень мужественный. Или старается быть таким. Слишком мужественным, потому что это многого ему стоит. Кэт и Чарльз все еще с нами, слава Богу, и будут здесь до родов. Это желание папы, он хочет, чтобы ребенок родился в Ньютон-Рейлз… Потому что теперь, когда нет Хью, поместье отойдет Кэтрин и Чарльзу. Папа часто спокойно говорит об этом. Он все время думает о смерти, и, естественно, он надеется…

Ее голос сорвался, она снова расплакалась, и Мартин сказал то, чего не смогла выговорить она:

– Он надеется, прежде чем умрет, увидеть внука и будущего наследника.

– Да.

– Я надеюсь и молю Бога, чтобы это его желание осуществилось. Но я надеюсь также, что он ошибается, когда думает, что настолько близок к смерти. И возможно, после рождения ребенка у него появится желание жить.

– О, Мартин, как я надеюсь, что ты прав! Я не знаю, что со мной будет, если папа тоже уйдет от нас.

Она взяла Мартина за руку, а он, глядя на ее бледное лицо, думал о том, как жестоко, что ее первое горе оказалось таким огромным. Они медленно шли рядом, мимо зеленых склонов, где паслись овцы, по долине вдоль берега ручья, над чистой прозрачной водой которого порхали стрекозы. Джинни теперь рассказывала о пожаре.

Он не проник в кухню и комнаты над ней, потому что старая часть этого крыла была отделена от новой камнем хорошего качества толщиной в четыре фута. Сгорела лишь дверь, соединяющая обе части крыла. Хотя старая часть здания и сохранилась, она тоже пострадала, сквозь разбитые окна туда проник дым, многое испортив.

Сгоревшая часть здания сейчас уже была снесена. Дыру в дымоходе заложили и край крыши починили. Все это организовал Чарльз, он же нанял людей, которые отремонтировали дом: сломанные окна были заменены, закопченные комнаты перекрашены, ковры и мебель отреставрированы. Внешне все привели в порядок, сказала Джинни, но запах дыма остался, и он еще долго будет держаться.

– Чарльз предложил перестроить конец этого крыла. Он настаивает на этом, потому что у папы недостаточно денег, а нам необходимы эти комнаты. Папа хотел посоветоваться с тобой по этому поводу, но сейчас он никого не может принимать. – Джинни сжала руку Мартина. – Когда он сможет, ты ведь придешь? Правда?

– Да, конечно.

– Я так рада, что встретила тебя сегодня. Вы с Хью были такими хорошими друзьями в те времена, когда мы вместе занимались. Я много думаю о той поре. Я не могу забыть Хью. Он был таким хорошим, добрым братом, а я часто вела себя ужасно по отношению к нему. Я говорила ему обидные вещи – и папе тоже – потому что всегда были деньги для путешествий Хью, и никогда их не хватало на мои путешествия. Ах, если бы его можно было вернуть! Я никогда больше не завидовала бы ему!

Она остановилась и вновь залилась слезами. Она стояла, низко наклонив голову и была похожа на маленького ребенка. Мартин повернулся к ней, и она протянула ему руки. Они молча стояли, объединенные горем и сочувствием, в то время как на тропинке появился быстро идущий человек. Это был зять Джинни. Он вышел из дома, чтобы разыскать ее.

– Кэтрин начинает волноваться, – сказал он, когда она и Мартин повернулись к нему, – и отец тоже, не стоит и говорить.

– Им не стоит волноваться, – ответила Джинни, вытирая глаза и нос платком. – Кэт знает, куда я пошла. И я в полной безопасности, как видишь. Я встретила Мартина возле церкви, и он любезно проводил меня.

– Прекрасно, – согласился Ярт, кивнув Мартину в знак приветствия. – Но мы не могли знать этого, Джинни, а поскольку ты отсутствовала дольше обычного, то, естественно, мы забеспокоились. И хочу тебе сказать, что и тебе следовало бы побеспокоиться о семье, когда твой отец так плох, а сестра вот-вот должна родить.

– Пожалуйста, не брани меня, Чарльз, – сказала Джинни с чувством собственного достоинства. – Я уверена, что ни папа, ни Кэтрин не захотели бы, чтобы ты бранил меня от их имени.

На мгновение Ярт потерял дар речи. Он смотрел на нее с испугом, пораженный простой правдой этой просьбы.

– Моя дорогая девочка! – сказал он, и в его голосе слышались угрызения совести. Он подошел к ней и мягко взял ее за руку. – Пойдем. Я отведу тебя домой. Я больше не произнесу ни слова упрека, ни сейчас, ни в будущем. – Он повернулся и обратился к Мартину:– Я весьма признателен вам, мистер Кокс, за доброту к моей свояченице, я знаю, что и моя жена, и мой тесть будут рады узнать, что она была в безопасности в обществе человека, которого они знают. Мартин слегка поклонился.

– Я был рад встретить мисс Джинни, и для меня честь проводить ее домой.

Он хотел заговорить с Джинни, но она опередила его.

– Я надеюсь, что ты не будешь слишком официален со мной, дорогой Мартин. Только что я плакала на твоем плече там, на кладбище. Я может быть, поплакала бы еще, если бы меня не сопровождал Чарльз. – Она улыбнулась ему, но в этой улыбке сквозила тоска, она протянула свободную руку и дотронулась до его руки. – Было так утешительно поговорить с тобой. Ты – часть прошлого. И я надеюсь, что папе скоро станет лучше, и ты придешь поговорить с ним – сам знаешь о чем.

– Я тоже надеюсь, – ответил Мартин.

Через две недели он прочитал в «Чардуэлл газетт», что Кэтрин Ярт родила сына и что мать и ребенок чувствуют себя хорошо. Ребенка назвали Ричард Хью. Вскоре после этого Мартин получил письмо от Джинни, где она приглашала его в Рейлз, чтобы обсудить перестройку крыла и пообедать в кругу их семьи.

«Руки у моего отца все еще сильно болят, так что я пишу вместо него. Сейчас настроение его улучшилось благодаря рождению внука, но все-таки он еще далек от выздоровления. Будь готов к тому, что он сильно переменился».

В назначенный день он отправился в Рейлз. Подъезжая, Мартин отметил, что старый дом выглядит по-прежнему спокойным и красивым. Даже подъезжая к конюшне мимо сгоревшего крыла, он не заметил особых следов пожара. Но он заметил их, увидев Джека Шерарда, лицо и руки которого были сильно обожжены.

– Все мы теперь так или иначе помечены, мистер Кокс, но мы готовы были бы пройти через это еще раз, если бы это вернуло молодого хозяина и бедную девушку, которую он пытался спасти.

Пока Мартин разговаривал с Шерардом, из дома вышел Джон Тэррэнт в сопровождении двух спаниелей. Мартин двинулся ему навстречу. Хотя он и знал, что хозяин дома сильно изменился, эти перемены, тем не менее, потрясли его, потому что Джон Тэррэнт в свои пятьдесят четыре года превратился в старика. Ожоги на его некогда красивом лице были еще сильнее, чем у Шерарда, так что его с трудом можно было узнать, волосы, полностью сгоревшие, только-только начали отрастать седыми клочками. Изуродованные руки скрывали полотняные перчатки. Боль в колене заставляла его опираться на палку. Говорил он с трудом, потому что ему было тяжело дышать. Но как было известно Мартину, все это не шло ни в какое сравнение с болью от потери единственного сына; страдание читалось в его глазах; оно проявлялось и в приступах рассеянности, когда, начав говорить, он вдруг замолкал на полуслове и начинал пристально вглядываться куда-то в пространство.

Тем не менее, душевные страдания не лишили его прежней обходительности. Он дружески беседовал с Мартином, извиняясь за провалы в памяти. Они подошли к деревянной скамье у стены огорода. С этого места было видно все пострадавшее крыло дома. Поскольку сгоревшую часть снесли, а остальное отремонтировали, особых последствий пожара не было заметно, и человек со стороны, возможно, удивился бы, узнав о нем. Но для Мартина, который очень хорошо знал дом, эти признаки были совершенно очевидны.

Копоть со стен очистили, но камень, который подвергся воздействию огня, теперь стал темно-розовым. Мартин знал, что этот цвет не вывести ничем.

Окна во всем крыле, и наверху и внизу, заменили, частично их заменили и на задней части дома, которая под углом примыкала к горевшему крылу. Плющ, оплетавший стены, разумеется, сгорел полностью, но в тех местах, где он прилегал к стенам, остались полосы, казавшиеся призраком сгоревшего плюща.

Все это, как и многое другое, Мартин заметил, пока разговаривал с Джоном Тэррэнтом. Рабочие, которых привел Чарльз Ярт, проделали свою работу очень тщательно. Ярт лично убедился в этом, ему хотелось, чтобы руины были полностью снесены и обломки убраны без промедления в целях безопасности. Он стремился уничтожить любое напоминание о трагедии.

– Ему хотелось пощадить наши чувства любым возможным способом, и я благодарен ему за это. Я не знаю, что бы делали все домочадцы без него в течение этих ужасных недель. Но несмотря на все то, что сделал Чарльз… я не смогу забыть этого. Мыслями я все время возвращаюсь в прошлое, когда Хью, еще совсем маленький, получил ожоги. Это было предупреждением мне, и я прислушался к нему, Бог свидетель. Я строго соблюдал правила безопасности… ведь пожар мог возникнуть в любую минуту… Мой дед достраивал это крыло и старался при этом сэкономить, ты знаешь. И вот, годы спустя, это стоило Хью жизни. Но и я виноват не меньше. Если бы я сделал так, как советовал твой отец, и снес эту часть дома…

– Сэр, вы не могли предвидеть этого. Никто не мог.

– Нет, нет. Ты совершенно прав. И я позвал тебя не за тем, чтобы каяться в своих ошибках… я хотел услышать твой совет по поводу строительства. Последнее время у меня не хватало сил для принятия решений. Но теперь все переменилось. У Кэтрин родился сын, и я снова смотрю в будущее, хотя мне немного осталось. Итак… ты знаешь, что мой зять предложил оплатить стоимость работ здесь?

– Да, мисс Джинни говорила мне.

– Хорошо, тогда вопрос вот в чем. Ты и твой отец делали всю работу по строительству в этом доме, и делали превосходно. Но теперь ты занятой человек, и Чарльз думает, что у тебя не будет времени… Он говорит, что ты больше не занимаешься подобной работой, и предлагает пригласить подрядчиков.

– Дело не в том, что я слишком занят, сэр. Я всегда найду время, чтобы сделать то, о чем вы попросите меня, сэр, что в моих возможностях. – Мартин замолчал. Он почувствовал неловкость в речи Джона Тэррэнта и, будучи уверенным, что знает ее причину, соответственно построил свой ответ. – Дело в том, что я не дипломированный строитель, и когда предстоит такая работа, как эта, у меня, признаться, возникают сомнения.

Джон Тэррэнт выглядел успокоенным.

– Вот честный ответ, который каждый желал бы услышать, и я благодарен тебе за него. Но ты, конечно же, будешь поставлять камень?

– Конечно. Без всякого сомнения.

В половине двенадцатого прибыл Чарльз Ярт, въехавший во двор конюшни на красивой темной кобыле. В это же время из задней части дома вышла Джинни. Она все еще была одета в черное, но на плечи была наброшена серая накидка. Мартин поднялся, и она протянула ему руку. Затем она наклонилась и поцеловала отца в щеку.

– Я устала ждать вас, и пришла посмотреть, как вы тут. Кэт разговаривает с няней. У малыша Дика болит живот.

Ярт присоединился к группе на скамейке и после обмена любезностями обратился к тестю:

– Я, вероятно, не останусь на ленч. У меня срочное дело в Чарвестоне. Мне очень жаль, но я думаю, что мистер Кокс поймет меня, если я сразу же перейду к делу и спрошу вас, к какому решению вы пришли.

– Ты будешь рад узнать, Чарльз, что Мартин разделяет твое мнение, что следует обратиться к подрядчикам.

– А! – удовлетворенно сказал Ярт и на этот раз прямо посмотрел на Мартина. – Я рад, что вы согласны со мной, мистер Кокс. Это значительно упрощает дело. Дело в том, что я хочу пригласить архитектора – возможно, Ланнетта, насколько я понимаю, он лучший в деле реставрации старых зданий – и уже по его совету подобрать строителей.

– Вы можете поступать, как сочтете нужным, но я не думаю, что вам следует входить в дополнительные расходы. Работа достаточно простая, ее прекрасно может выполнить хороший строитель, и вы вряд ли найдете кого-нибудь лучше фирмы «Роберт Клейтон и Сын», которых вы уже знаете.

– Вопрос не только в перестройке, – ответил Ярт, – возможно, мистер Тэррэнт не упомянул об этом, но я собираюсь расширить западное крыло, и для этой работы, мистер Кокс, я не буду нанимать Клейтонов.

– Простите, – с удивлением сказал Мартин, – я не хотел навязывать вам свои предложения, уверяю вас. Я просто думал, что раз Клейтоны строили вам фабрику, вам знакомо качестве их работы…

– Я понимаю, что Эдвард Клейтон ваш зять, и это вполне естественно, что вы пытаетесь обеспечить ему работу. Тем не менее, у меня есть свои причины не нанимать их снова, и я думаю, что вы не будете обижены, если я не прислушаюсь к вашим рекомендациям.

Мартин разозлился. Он почувствовал, как кровь кинулась ему в лицо. Но он ответил с той же холодностью, с какой с ним разговаривал Ярт.

– Вы неверно поняли, мистер Ярт. «Клейтон и Сын» обеспечены контрактами на ближайшее время. Они не нуждаются в моих рекомендациях.

– Прошу прощения, мистер Кокс. Я неправильно вас понял, как вы заметили. – Ярт посмотрел на часы и еще раз извинился. – У меня осталось время, чтобы сказать два слова жене, и я действительно должен ехать.

Он поспешил в дом, а Джон Тэррэнт посмотрел на Мартина.

– Боюсь, что мой зять временами бывает слишком бесцеремонным, но у него сейчас столько дел, я думаю, что вы простите его.

– Чарльз не только бесцеремонен, папа, – сказала Джинни, – он еще и очень высокомерный. – Она подошла к Мартину и взяла его за руку. – Не обращай на него внимания. Папа, дорогой, ты не будешь возражать, если я заберу у тебя Мартина? Я хочу показать ему цветущую акацию.

– Нет, моя девочка, я не возражаю нисколько. Мы с Мартином можем продолжить наш разговор после ленча.

Они шли, взявшись за руки, через сады, по аллее вокруг маленького летнего домика, где ворковали голуби, потом по тюдоровскому саду, где цвели розы, их нежный запах странно смешивался с запахом жженого кофе, исходящего от подстриженных деревьев.

– Я думаю, ты не обиделся на Чарльза?

– Мне бы не хотелось отвечать на этот вопрос.

– Значит, обиделся. О, Мартин!

– Мне не понравилось, как он говорил о моем зяте.

– Он извинился за это.

– Да. Я не буду думать об этом.

– Чарльз был очень добр ко мне. И он очень щедрый. На прошлой неделе он дал мне двадцать пять фунтов, чтобы я их истратила так, как хочу, я замечательно провела время, выбирая ткани для зимних платьев.

Она оглядела себя: свое черное шелковое платье, которое освежалось лишь серым кружевом на воротнике.

– Я не скоро надену платье другого цвета. Я чувствую себя такой старой в черном. Но папа очень строг в некоторых вопросах, так что мне теперь век его носить.

Они покинули сад и остановились под цветущим деревом.

– Не правда ли, оно прекрасно?

– Да.

– Как жестоко, что все вокруг так прекрасно этим летом, а Хью не может этого увидеть. Я не могу привыкнуть к тому, что у меня нет брата. Я иногда ловлю себя на том, что хочу что-то рассказать ему… а потом вспоминаю, что его больше нет.

Начали бить часы. Джинни опять взяла Мартина за руку.

– Двенадцать часов. Ленч будет готов через полчаса. Кэтрин, должно быть, уже освободилась, вернемся в дом, ты сможешь увидеть малыша Дика. – Она посмотрела на него с грустной улыбкой и добавила:– Нового наследника Ньютон-Рейлз.

Покинув Рейлз, Мартин пошел не домой, а отправился в контору Эдварда, на Принс-стрит.

– Что Чарльз Ярт имеет против тебя? – спросил он и рассказал о том, что произошло утром.

– Ну, у нас было несколько стычек за последние недели в Хайнолте. Он жаловался, что мы не закончили к назначенному сроку, но это, как тебе известно, произошло из-за тех изменений, которые сам он вносил. Он задержал оплату счетов за работу на том основании, что мы не выполнили условия контракта. Чепуха, конечно, теперь все разъяснилось. Его бухгалтер только что известил нас, что мы в скором времени получим чек.

– И что стоит за всем этим? – спросил Мартин.

– Я полагаю, ему нужно было время, чтобы расплатиться, и он выбрал этот путь, чтобы не говорить нам об этом открыто.

– Ты хочешь сказать, что он неплатежеспособен?

– Нет, я полагаю, что он достаточно платежеспособен. Но он истратил деньги на перестройку фабрики, на приобретение новых ткацких станков и в настоящее время испытывает денежные затруднения. Торговля оживляется, Ярт приобрел новые станки, он получит хорошую прибыль. Хайнолт будет впереди, и хотя другие фабриканты уже последовали его совету, он сохранит преимущество в ближайшие годы.

– Я рад слышать это, – сказал Мартин. Он подумал о жене Чарльза Ярта, затем произнес: – Ты не говорил мне ни слова о спорах с ним.

– Нет. Не говорил. Потому что, как правило, такие вещи остаются между сторонами. Но поскольку Ярт позволил себе какие-то намеки, я считаю вправе объяснить позицию Клейтонов. А то, что он не хочет нанимать нас на работу по перестройке поместья, так это, мой дорогой Мартин, просто старый трюк: отказаться, прежде чем откажут тебе, ведь после Хайнолта мы вряд ли согласились бы работать с ним, и он это знает.

– Но он мог предполагать, что я спрошу тебя об этом, и мы будем знать, что к чему.

– Я думаю, Ярту все равно, что мы о нем думаем, он будет удовлетворен тем, что обставил нас. Мы недостойны его внимания, во всяком случае, это касается меня. Ты другое дело, ты друг семьи, и это еще одна причина, по которой я не рассказывал тебе об этом раньше.

– Мне все равно, что Ярт не желает замечать меня, но что касается Тэррэнтов, туг все иначе. Меня очень огорчает, что девушка из этой семьи, достойная всяческого уважения, вышла замуж за человека столь сомнительной честности.

– Ну, это уж ты хватил! Он, возможно, и беспринципен, но не сделал ничего по-настоящему бесчестного, и не один деловой человек, пожалуй, сказал бы, что методы Ярта просто часть его ежедневной практики.

– Да, в этом нет сомнения, но миссис Ярт – это сама честность, и я думаю, что она не разделяет этих взглядов.

– Я не думаю, что миссис Ярт когда-нибудь узнает об этом, так что можно не опасаться, что это причинит ей страдания.

– Надеюсь, что ты прав, – согласился Мартин.

В конце августа камень для реставрации был доставлен в Рейлз и каменщики Мартина уже начали вытесывать отдельные детали дома. Сам Мартин приезжал два или три раза в неделю, частично для того, чтобы присмотреть за работой, частично для бесед со строителями, но, в основном, потому что ему был рад Джон Тэррэнт, который хотел, чтобы он присутствовал на строительстве.

– Я ничего не имею против этого строителя. Я уверен, что он первоклассный специалист. Чарльза не останавливают расходы, он считает, что весь материал должен быть самым лучшим. Вот посмотри, Все это не сгорит так просто. Но я рад, что ты присматриваешь за всем, ведь как бы ни был хорош этот строитель, никто не знает этот дом так хорошо, как ты, и когда ты здесь, я чувствую себя спокойно.

Мартин, приезжая в Рейлз, редко видел Кэтрин Ярт: материнские обязанности удерживали ее в доме. Нечасто встречал он и ее мужа: он был занят новыми станками. Но Джинни всегда выбегала из дома ему навстречу и, если была возможность, просила его погулять с ней по саду. Она всегда была очень рада видеть его, потому что в эти месяцы траура гости были редки в Ньютон-Рейлз, и семья редко покидала дом, чтобы навестить кого-нибудь.

– Как это глупо, – жаловалась она однажды. – Мы почти никого не видим. Лишь нескольких близких друзей, и все. И нас не будут приглашать на вечера и балы еще два или три месяца, хотя именно в такое время нам нужно ободриться. Ничего – у меня есть ты! Посмотри на этот маленький дубок, который Кэт и Чарльз посадили в честь рождения малыша Дика.

Здоровье Джона Тэррэнта все ухудшалось, и это печалило Мартина. В каждый визит он замечал все новые перемены в нем, видел, что он по-прежнему страдает от боли, хотя старается скрыть это, особенно, когда рядом дочери. Наедине с Мартином он делился своими мыслями: на прошлое он смотрит с сожалением, а на будущее – с покорностью…

– Меня печалит, что когда я уйду, со мной уйдет имя Тэррэнтов. Оно жило здесь с 1565 года. Но с этим ничего не поделаешь. Нам все посылается свыше, и мы должны смириться с этим. По крайней мере, Ньютон-Рейлз будет в хороших руках… Чарльз почти так же гордится домом, как и я сам… Более того, у него есть деньги, чтобы содержать его в должном порядке. Я этого никогда не мог себе позволить, как ни старался все эти годы…

Наступила пауза, что теперь было его привычкой. Он сидел на скамье, откуда мог наблюдать за работой строителей. Мартин сидел с ним рядом.

– Чарльз полон замыслов, хочет усовершенствовать все и здесь, и там. Он всегда обсуждает это со мной, спрашивает моего мнения… но меня не будет, когда его замыслы воплотятся в жизнь. Эта работа – возможно, но не все остальное… Силы оставляют меня, Мартин, я знаю это. И Чарльз знает. Я думаю, что и мои дочери знают, в глубине души. Пожалуйста, не расстраивайся, мой мальчик. Для меня конец будет облегчением, избавлением. Я иногда волнуюсь за Джинни… Я хотел бы видеть ее устроенной, с хорошим мужем, который присматривал бы за ней… Я благодарен Чарльзу. Он и Кэт позаботятся о ней, проследят, чтобы она нашла удачную партию. Сейчас она несчастна. На нее тяжело давят ограничения траура, а когда я умру, она, бедное дитя, опять будет в трауре.

В конце сентября работа каменщиков была закончена, и Мартину было больше нечего делать в Рейлз.

– Но ты будешь приходить навещать нас? – спросила Джинни повелительно. – Конечно, будешь! Приходи просто как друг…

– Хорошо…

– Ты должен прийти. Я настаиваю на этом. Папе нравится беседовать с тобой, и мне тоже. Правда, я не знаю, что буду делать, если перестану ждать твоих визитов. Кроме Джорджа Уинтера и тебя, я не вижу никого из своих сверстников, пожалуйста, приходи, Мартин, дорогой, иначе… – Ее губы задрожали, голос оборвался. – Иначе я умру.

– Хорошо. Я приду.

– Ты сказал, что принесешь мне книгу, когда закончишь читать ее.

– Хорошо, принесу, – сказал он.

Но когда через несколько дней он пришел в Рейлз с книгой, он узнал, что Джинни уехала.

– Она была в таком настроении, что мы стали опасаться за ее здоровье, – объяснил Джон Тэррэнт. – Мы отправили ее к нашим друзьям в Ллаголлен, она пробудет там две или три недели. Мы уже получили письмо от миссис Ллойд, которая пишет, что девочка поправляется.

– Я уверен, что вы поступили правильно, – согласился Мартин.

Джинни приехала домой в конце недели, потому что ее отцу стало хуже. Через три дня он умер, и холодным мокрым октябрьским утром был похоронен недалеко от могилы сына. Мартин написал Кэтрин Ярт, послал цветы и присутствовал на похоронах. Обе сестры были под вуалью, по их лицам ничего нельзя было прочитать; но Джинни в конце службы не выдержала и разрыдалась, закрыв лицо руками.

В конце октября Мартин впервые в жизни отправился в отпуск. Ему всегда хотелось побывать в Лондоне, теперь у него были деньги, чтобы осуществить эту мечту. Оставив каменоломню под присмотром Томми Ника, он мог отсутствовать на протяжении двух недель.

Он остановился в маленьком отеле и проводил все время, посещая те места и здания, которые были связаны со знаменитыми именами или историческими событиями. Собор Святого Павла, Вестминстерское аббатство, новое здание Парламента, часть которого еще достраивалась. Замок Уинздор, Королевский ботанический сад. Он посещал концерты, где слушал знаменитостей, пение Дженни Линд и фортепианную игру Антона Харниша. Он посетил также собрание чартистов, но решил, что ораторы слишком яростны и ничего не способны сделать, кроме как причинить вред своему делу.

Он был дома уже более недели, когда воскресным вечером его навестила Джинни Тэррэнт. Коляска стояла у ворот. Она приехала сама и была одна.

– Ты ужасно шокирован? – спросила она, когда он проводил ее в гостиную. – Да, я это вижу по твоему лицу.

– Это безусловно вызовет разговоры среди моих соседей.

– И о чьем имени ты заботишься больше? О моем или о своем?

– В основном, я беспокоюсь о твоей сестре, знает ли она, что ты уехала одна.

– Да, да, конечно, она знает, хотя и не одобряет этого, должна заметить. И Чарльз тоже, не стоит и говорить. Но не обращай внимания на Кэт и Чарльза. Я хотела тебя увидеть, и вот я здесь.

Она сняла свою черную шляпку с густой черной вуалью и положила ее рядом. Ее лицо было уставшим и невыразительным, каким бывает после долгого плача; хотя она подкрасила губы, это лишь подчеркивало ее бледность и безжизненность.

– Мне бы хотелось бокал вина, если это не доставит тебе беспокойства. Все равно какого.

Мартин наполнил два бокала мальвазией и подал ей один из них. Он стоял и смотрел на нее.

– Джинни, что с вами? Почему вы приехали?

– Мне хотелось поговорить с кем-нибудь. Мне нужно было уехать из дома. Так что я храбро сказала Кэт и Чарльзу, что еду повидать тебя. Хотелось бы мне быть достаточно храброй для того, чтобы отказаться носить черную одежду. Посмотри, как она отвратительна! Мне кажется, что мне уже сто лет. Я ненавижу траур, я запретила бы его, если бы могла. Что в нем хорошего? Он не возвращает умерших к жизни. Из-за него только труднее все переносить.

Ее голос дрожал, она была готова расплакаться, но ее поддерживала злость.

– Ты можешь себе представить, что это такое? Мы почти никого не видим, а с друзьями разговариваем лишь на серьезные темы. Миссис Борн была шокирована, когда я спросила ее о концерте. И так мы будем жить еще пять месяцев, по крайней мере. Кэтрин хорошо – у нее есть Чарльз и крошка Дик, но у меня нет никого, единственный человек, который меня понимает, – это Джордж Уинтер. – Она сделала несколько глотков вина. – Ты помнишь Джорджа, не правда ли?

– Да, конечно.

– Он снова сделал мне предложение.

– Несмотря на траур?

– Да.

– И ты собираешься принять его?

– Я не знаю. Я не уверена. Но думаю, что возможно. Я не хочу больше жить в Рейлз… Я не могу вынести всех этих воспоминаний. О, Кэт и Чарльз сама доброта. Кэт говорит, что это по-прежнему мой дом, как и раньше, и Чарльз тоже это повторяет. Но ничего нет того, что было раньше, папы и Хью больше нет, и я хочу убежать оттуда.

Наступило молчание. Она пила вино. Некоторое время она смотрела в бокал, потом поднялась и подойдя к столу, поставила бокал на поднос. Она стояла совсем близко к нему, ее черная юбка касалась его колена.

– В любом случае, – сказала она легко, – мне придется за кого-нибудь выйти замуж, раньше или позже, ведь правда? Хотя бы для того, чтобы иметь свой собственный дом.

– Само по себе это не является причиной.

– А что же является причиной, по-твоему?

– В браке, безусловно, самое главное – любовь.

– Очень хорошо рассуждать о любви, но как узнать, любим ли мы кого-нибудь достаточно? Ты знаешь, что такое любовь?

– Мы обсуждаем не мои проблемы. Мы обсуждаем твои.

– Да. Хорошо. Кэт говорит, что когда любишь кого-то, то узнаешь об этом сразу же, без всяких сомнений. Конечно, у них с Чарльзом так и было. И у Джорджа нет сомнений по поводу чувств, которые он испытывает ко мне. Он был так заботлив и добр на протяжении всех этих ужасных, ужасных месяцев, и несмотря на то, что я в трауре, он сказал, что женится на мне прямо сейчас и увезет меня путешествовать на материк. Разговорам не будет конца, конечно, но он говорит, что ему все равно. И, подумать только, поехать за границу! Каждый день видеть что-то новое, иметь возможность забыть ужасное прошлое. Джордж говорит, что мы можем оставаться за границей так долго, как я захочу. Мы даже можем поехать в Стамбул.

– Кажется, все уже решено. – Мартин поднял свой бокал. – Я желаю вам обоим счастья.

– И это все, что ты хочешь мне сказать?

– А что еще я могу сказать?

– О, я не знаю. Сказать какое-нибудь слово! Подать какой-нибудь знак!

Мартин, поставив бокал, ответил с оттенком нетерпения:

– Джинни, о чем вы говорите? Если вы не уверены, что стоит выходить замуж, тогда не делайте этого.

– О да, я достаточно уверена. Я хочу выйти замуж, я чувствую себя спокойно с Джорджем. Просто все это оказалось совсем не таким, каким я себе это представляла. Я мечтала не о такой свадьбе! Я продумала все до мелочей. Я никогда не думала, что, когда буду выходить замуж, ни папа, ни Хью этого не увидят… а теперь свадьба для меня ничего не значит. Я до сих пор не могу поверить, что их уже нет… Ах, Мартин, я так тоскую по ним!

Он нежно обнял ее, прижал к себе и терпеливо успокаивал, пока она плакала, коротко всхлипывая. Вскоре, однако, плач прекратился, ее руки обвились вокруг его шеи. Она подняла лицо, мокрое от слез, и приблизившись к нему, страстно поцеловала его в губы.

– Ты знаешь, ты знал все это время…

И она снова поцеловала его с легким вздохом. Затем, прижавшись лицом к его лицу, зашептала ему на ухо.

– Ты помнишь… два года назад, когда окончились наши занятия… ты поцеловал меня на прощание у ворот? А когда началась гроза и мы спрятались в летнем домике? Ты тогда меня не целовал, конечно, но я абсолютно уверена, что ты сделал бы это, если бы там не было Кэт и Хью. Я помню твои руки на своем теле, тепло которых проникало сквозь мою мокрую одежду, и я подумала тогда…

– Что вы подумали?

– Что ты будешь очень хорошим любовником.

С величайшей осторожностью, но твердо, Мартин высвободился. Он снял ее руки со своей шеи и сжал их своими руками.

– Вы хотите сказать, что было бы неплохо устроить так, чтобы Уинтер был мужем, а я любовником? Вы именно это предлагаете?

– Нет, конечно нет.

– Тогда что же? И зачем вы приехали?

– Потому что я думала о Джордже… Старалась представить себя замужем за ним… И в то же время я думала о тебе… О том, что я чувствовала, когда мы целовались… и я хотела узнать, буду ли чувствовать то же самое сейчас.

– И вы почувствовали?

– Да, конечно. Ты знаешь это. И я не чувствую того же с Джорджем.

– И тем не менее, вы все равно собираетесь выходить за него замуж.

– Тебе не стоит разговаривать со мной таким тоном и так смотреть на меня. Мне действительно нравится Джордж, и я собираюсь быть хорошей женой для него.

– Я рад слышать это, – заметил Мартин.

– Да? Почему?

– Потому что Уинтер, насколько я знаю, очень приличный человек. Он по уши влюблен в вас, а ему достается лишь половина каравая.

– О, какие грубости ты говоришь!

– Я вообще грубый парень.

– Да, ты такой.

Но ей не было ни обидно, ни больно. Она пришла к нему в поисках утешения, некоторой передышки в горе. И она нашла то, что искала. Ее лицо теперь порозовело; на губах играла легкая улыбка, а ее бледные, выплаканные глаза, которые смотрели ему в лицо, светились озорством.

– Мартин, ты любишь меня?

– Я думаю, что вам известен ответ.

– Нет, я не уверена в этом. Как сильно? Скажи мне это.

– Так сильно или так слабо, как вы этого заслуживаете.

– Это не ответ.

– Другого дать не могу.

– Ты не свяжешь себя.

– Нет, все равно.

– Думаю, ты считаешь меня шлюхой, – сказала она.

– Меня больше заботит то, что будут думать соседи.

– Это означает, что я должна уехать. Очень хорошо. Ты, конечно, прав. Ты не хочешь пожелать мне всего хорошего?

– Я уже сделал это.

– Хорошо, тогда, может быть, ты поцелуешь меня на прощание?

Мартин наклонился, чтобы поцеловать ее в щеку, но она повернулась и поцеловала его в губы.

– Ну правда, ведь в этом нет ничего плохого? Я ведь еще не вышла замуж за Джорджа.

Она надела шляпку, опустив вуаль низко на лицо.

– Если бы ты знал, как выглядит мир из-за этой ужасной завесы, ты пожалел бы меня.

Он проводил ее до ограды и помог сесть в коляску. Он смотрел ей вслед, пока она не обернулась. Тогда он помахал ей от калитки.

Тремя неделями позже в «Чардуэлл газетт» появилось сообщение о том, что она вышла замуж за Джорджа Уинтера. Свадьба состоялась в Лондоне, тихо, в кругу близких друзей семьи, после чего молодожены сразу же уехали, чтобы провести медовый месяц на континенте.

– Бедный Мартин, – сказала Нэн, которая заехала навестить его вскоре после этого.

– Правильнее будет сказать «бедный Уинтер», потому что она заставит его помучиться.