Усадьба

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

В Каллен-Вэлли многие люди выступили против механических ткацких станков и роста производства шерстяных тканей – слишком уж большой шум был от ткацких фабрик, а в реки и ручьи сбрасывалось больше грязных отходов. Конечно, жаловались люди, не связанные с производством и торговлей шерстяными тканями, но даже они были вынуждены признать, что с ростом производства тканей улучшилось положение и в остальных отраслях и в торговле. Например, Чардуэлл, пятьдесят с лишком лет занимавший второе место после Чарвестона, теперь начал вырываться вперед. Это произошло благодаря одному из его жителей, Чарльзу Ярту, владельцу Хайнолт-Милл. Чарльз Ярт подавал всем пример. Именно его тонкое шелковистое сукно, которое на некоторое время вышло из моды, теперь снова начало пользоваться огромным успехом. И на выставке в 1851 году ткани трех фабрик Чардуэлла были отмечены специальным призом жюри, а сукно «Пастелло» из Хайнолта получило медаль. Таким образом, эти четверо суконщиков могли быть уверены, что их великолепное тонкое сукно будет нарасхват у оптовиков Лондона, Манчестера и даже Шотландии.

Сукно очень хорошо покупалось и за границей, особенно в Америке.

– Чарльз, вы положили этому начало, внедрив новые станки, – сказал ему Льюис Бекерман. – Вы встряхнули всех нас, и люди заговорили о Чардуэлле.

– Да, и мы должны держать планку. Мы не имеем права почивать на лаврах.

У Ярта было двойственное отношение к Чардуэллу – это была смесь презрения, преданности и привязанности. Он довольно часто осуждал город за равнодушие и нежелание делать что-то новое, но тем не менее гордился, что его семья была связана с городом много лет. Его прапрадед Питеер Ювирт прибыл из Фландрии в Лондон в 1705 году, поселился на Таб-стрит в маленьком домике, и поставил там два ткацких станка. Ярт гордился традициями города и его репутацией производителя тонких сукон. Кроме того, он чувствовал, что город еще не сказал последнего слова в ткацком производстве. Ярта одолевали амбиции, ему хотелось видеть, как растет и развивается город. Многие его коллеги-суконщики, ценя его энергию и видение перспектив, считали его своим лидером. Он с удовольствием принял на себя эту роль. Ему недавно исполнилось тридцать лет, а он уже был активным членом Торговой палаты Чардуэлла и членом ассоциации суконщиков Каллен-Вэлли. Кроме того, он принимал участие в заседаниях Совета города. Чарльз был энергичным и целеустремленным человеком. После недавней эпидемии холеры он без устали пробивал организацию отдела здравоохранения, добивался, чтобы в Чардуэлле была устроена новая система канализации и было улучшено водоснабжение.

Чарльз также внедрял новое и у себя в доме. Там была устроена ванная комната, на двух этажах были сделаны туалеты. Вода – холодная и горячая – подавалась во все спальни. К этому времени было построено новое крыло дома. Там располагалась бильярдная, оружейная и курительная комнаты. А наверху были еще три спальни. Естественно, увеличилось количество слуг. Теперь у них был лакей и дворецкий. Дети – мальчик и девочка – обслуживались тремя горничными. В конюшне стояло много лошадей и за ними ухаживало больше конюхов. Садовник Джоб тоже потребовал себе еще помощников.

Ярту нравилось тратить деньги. Больше всего ему нравилось дарить подарки и делать удобной и красивой жизнь своей жены. Он считал, что она этого заслуживает, тем более, что ей столько лет приходилось вести весьма скромную жизнь.

Он не мог пережить, что в то время, когда он ухаживал за ней, мисс Тэррэнт из Ньютон-Рейлз воспитывала своих сестру и брата и вела хозяйство с помощью всего лишь одной кухарки и четырех горничных. Конечно, с этим ничего нельзя было сделать – семейное состояние было растрачено, – но он твердо решил, как только Кэтрин станет его женой, в ее жизни все переменится, и он выполнил свое намерение. Она имела все, что только могла пожелать ее душа. Теперь у нее был дом в Ньютон-Рейлз, и хотя после ужасной трагедии должно было пройти некоторое время, Чарльз чувствовал, что теперь все стало на свое место. Согласно условиям брака Ньютон-Рейлз стал принадлежать ему, и Чарльз, в отличие от ее отца, смог с помощью денег привести дом, парк и сады почти в идеальное состояние. Это был его самый большой подарок Кэтрин, и он этим очень гордился.

Но он не переставал делать ей и другие подарки: роскошные украшения и меха, путешествия по Европе, арендовал дом в Лондоне, окна которого выходили на Грин-Парк. Когда они останавливались там на пару недель, каждый день свежие цветы из Ковент-Гарден ждали ее у порога. Ему не требовался специальный повод, чтобы сделать ей подарок. Ему нравилось постоянно делать ей сюрпризы. Но когда были какие-то важные события, то его щедрость не знала границ. На пятую годовщину их брака он подарил ей свою собственную карету – чудесное ландо темно-синего цвета, отделанное серебряными листьями, и великолепную пару чистокровных лошадей.

Ее сестра, приехав в Рейлз и увидев эту карету, была восхищена и даже не скрывала своей зависти.

– Чарльз так щедр к тебе. Что касается Джорджа и его отношения ко мне, я должна сказать, он иногда бывает жадным. Он постоянно проверяет мои счета, и это довольно противно.

– Ты, видимо, иногда бываешь слишком расточительна.

– Ты можешь мне говорить все, что угодно, но я не собираюсь экономить, я не для этого выходила замуж за Джорджа. А ты, моя дорогая Кэт, – как ты можешь меня критиковать, когда у тебя такая роскошная коляска? Разве это не предмет роскоши?

– Ты так думаешь?

– Самое обидное, что большинство этих чудесных вещей… Ты даже как следует ими не пользуешься! – сказала Джинни.

В том, что Кэт сказала сестра, была большая доля правды. Ее вкусы и желания были достаточно просты, роскошь и лишние траты вызывали у нее иногда чувство вины. Она часто говорила об этом с Чарльзом, но он отметал ее возражения.

– Почему ты хочешь лишить меня удовольствия давать тебе то, что ты действительно заслуживаешь?! Я стараюсь возместить тебе то, что в юности ты была бедна.

– Ну, мы никогда не были по-настоящему бедными. И у нас всегда было все необходимое. Наше детство было счастливым. Мой отец позаботился об этом.

– Да, я знаю, и я постараюсь, чтобы ты всегда была счастлива.

Город Чардуэлл тоже считал его щедрым, и в 1852 году, когда умер его отец, Чарльз подарил Сейс-Хаус во владение городу, с тем чтобы там была организована библиотека и читальня, которую мог бы посещать всякий.

Кроме того, там был основан музей, картинная галерея и лекторий. На заседании Совета города мэр принял это пожертвование. Выразив благодарность за подарок, он предложил называть Сейс-Хаус институтом Чарльза Ярта, что и было единодушно принято членами Совета. Мэр также предложил написать портрет щедрого жертвователя, который бы висел на стене в главном зале института. Но это предложение не было поддержано большинством, потому что некоторые члены Совета восхищались далеко не всеми деяниями Чарльза Ярта. Они считали, что их старый мэр находится под слишком сильным влиянием Чарльза.

Существовала группа влиятельных суконщиков, которая старалась повлиять на решения Совета. И как-то даже произошел инцидент: член Совета Эдвард Клейтон предложил, чтобы «небольшая сумма денег была выделена на покупку колоды карт для тех, кто находится на другом конце стола заседаний, чтобы эти члены Совета могли чем-то заняться в то время, как на противоположном конце стола принимаются важные для города решения».

Ярт быстро и резко отреагировал на эту шутку, сказав:

– Мне кажется, что у нас слишком много шутников.

«Вестник Чардуэлла» после этого написал, что произошел «добродушный обмен мнениями, и что правление Совета весьма повеселилось».

– Ничего себе добродушный обмен мнениями! – сказал позже Эдвард Нэн и Мартину. – Я не чувствую никакой симпатии к Чарльзу Ярту, а он отвечает мне тем же. Чем скорее у нас в Совете появятся новые люди, тем мне это будет приятнее!

На следующий год во время выборов в Совет Эдвард Клейтон сохранил свое место, так же как доктор Дэвид Уайтсайдом и Чарльз Ярт. Там остались и другие три суконщика, которые поддерживали все его предложения. Мартин был одним из новых кандидатов, и, к его изумлению, он тоже был избран в Совет. Ему было двадцать четыре года, и было объявлено, что он стал одним из самых молодых членов Совета.

– И это прекрасно, – заявил Эдвард. – Ты сможешь нам помочь помешать этим суконщикам постоянно командовать на заседаниях Совета!

На этот раз на заседании обсуждался очередной проект Чарльза Ярта. Он хотел купить участок земли и разбить общественный парк, чтобы там могли отдыхать горожане.

Назвать парк было предложено именем королевы. Ярт предложил послать Ее Королевскому Величеству письмо с просьбой разрешить назвать парк ее именем и вместе с этим письмом великолепного тончайшего сукна, прославившего Чардуэлл. Ярт заявил, что для него будет честью представить такое сукно в подарок королеве, и что оно будет специально изготовлено на новом станке на его фабрике Хайнолт.

Во время предварительного обсуждения большинство членов Совета поддержало эту идею, но некоторые указали, что главной целью этого проекта было привлечь внимание Ее Королевского Величества к нуждам суконщиков. Все знали, что королеве нравится, когда разбивают парки. Член Совета Льюис Бекерман с фабрики Дейзи Бенк заявил, что все, способствующее развитию производства сукна, приносит пользу городу и что горожане только выиграют после претворения в жизнь этого проекта. Народ получит парк, где будет теннисный корт и эстрада для оркестра. В этот момент в дискуссию включился доктор Уайтсайд.

– То, что вы предлагаете, не так важно, как строительство новой больницы. Мы об этом говорили уже неоднократно!

– Конечно, – заметил кто-то. – И каждый раз вам говорили, что в Чардуэлле уже есть одна больница.

– Да, у нас есть больница – холодная, грязная, отвратительная. Раньше там помещалась красильня. Там есть три сестры, старые и малообразованные. К тому же, одна из них почти слепая. В больнице кишат клопы, а в подвале полно крыс. Это место предназначено для бедняков, но они не обращаются туда, зная, что они там умрут. Для них больница – это место, где можно умереть!

– Разве там нельзя ничего сделать?

– Никакие улучшения не смогут сделать грязную бедную больницу тем местом, где можно лечить людей. Нам нужна специально построенная больница. Она должна быть оснащена так, чтобы помогать людям жить, а не умирать. Недавняя эпидемия холеры показала нам, что мы совершенно не готовы к тому, чтобы бороться с эпидемиями. Мне кажется, это должно послужить нам предупреждением. И будучи председателем комиссии по здравоохранению, я могу сказать только одно: если мы не сделаем серьезных выводов, нам грозит беда.

После речи доктора разгорелась дискуссия, и в результате голоса разделились примерно поровну. Семь голосов были за больницу, а восемь – за парк. Три человека воздержались. Среди тех, кто выступал за больницу, были Эдвард Клейтон и Мартин Кокс.

– Конечно, они за этот проект. Почему бы и нет? – заметил Сидни Херн с фабрики Бринк-энд. – Один из них – строитель, а другой – владелец каменоломни. Строительство дорогостоящего здания в их интересах. Я бы хотел спросить мистера Кокса и мистера Клейтона: не подсчитали ли они стоимость доходов, которые могут получить, если пройдет их проект? Они могут неплохо заработать на строительстве больницы…

Эдвард был очень зол, но сохранял спокойствие.

– Я, конечно, предвидел, что этот вопрос будет поднят на заседании, поэтому у меня есть некоторые цифры, которые мы подготовили с доктором Уайтсайдом и мистером Коксом. Я передаю эти цифры, чтобы члены Совета могли с ними познакомиться.

Пока бумаги переходили из рук в руки, Эдвард сказал еще несколько слов.

– Пока мы вам представили только основные расходы, но мне хотелось бы сказать вам еще две вещи. Мистер Кокс согласился предоставить необходимые строительные материалы по себестоимости, а я предлагаю свои услуги контрактора со скидкой в двадцать пять процентов. Это заявление зафиксировано в этой справке.

Несколько человек выразили свое одобрение, а мэр поблагодарил мистеров Кокса и Клейтона. Через некоторое время в его руках оказалась справка, и он нахмурился.

– Но я должен сказать, что шесть тысяч фунтов – это слишком большая сумма. Мы не должны забывать, что с помощью добровольных пожертвований мы сможем набрать лишь малую толику этих денег. А парк будет стоить нам всего лишь две с половиной тысячи фунтов.

Доктор Уайтсайд возразил:

– Мне кажется, что потратить две с половиной тысячи на то, в чем город по-настоящему не нуждается, – это просто ненужная трата денег! Зато шесть тысяч фунтов могут пойти на пользу людям.

Дискуссия продолжалась еще некоторое время, и потом было решено, что те участники, которые еще не пришли к окончательному решению, должны будут сделать выбор к следующему заседанию Доктор Уайтсайд предложил трем сомневающимся членам Совета посетить больницу и самим увидеть, какова обстановка там.

– Но я сомневаюсь, что они сделают это, – позже сказал он, когда остался наедине с Коксом и Клейтоном, – Мне кажется, да я почти уверен, что в перерыве между заседаниями Ярт постарается убедить Феньона, Хеджеса и Семмса и перетащит их на свою сторону. Он так делает почти всегда и добивается своего.

– Тогда нам следует настаивать на собрании налогоплательщиков, – сказал Мартин. – И поговорить с ними об этом.

– Да, но представьте себе, сколько это займет времени!

Чарльз Ярт был очень расстроен, что его проект не приняли, но был уверен, что сможет убедить сомневающихся членов Совета. Вечером он решил обсудить этот вопрос с Кэтрин.

– Я считаю, нам следует пригласить на обед Джо Семмса с женой на следующей неделе. А потом пригласим Фрэнка Феньона. Ты сама назначишь день.

– Мне всегда казалось, что тебе не нравится Джо Семмс и что ты стараешься держаться от него подальше.

– Конечно, он – настоящий деревенщина. Он хлюпает и чавкает, когда ест суп и может измучить вас, рассказывая историю своей жизни. Как он родился в семье кузнеца, и что теперь ему принадлежат самые большие лавки скобяных изделий во всей Каллен-Вэлли. Но сейчас мне нужна его поддержка и… ты даже не можешь себе представить, как приглашение в Рейлз может повлиять на подобного человека… не говоря уже о его жене…

– Он что, выступает против проекта парка?

– Нет, он просто не пришел ни к какому решению. Но есть люди, выступающие против, и среди них Эдвард Клейтон и твой старый друг Мартин Кокс, которому недавно удалось попасть в члены Совета.

– Почему они против этого проекта?

– Но Эдвард Клейтон всегда выступает против меня, а Кокс – его родственник. Наверно, он считает, что ему следует делать то же самое.

– Это совершенно не похоже на Мартина. Даже когда он был пятнадцатилетним мальчиком, у него всегда было собственное мнение. Может, он и Клейтон поддерживают какой-нибудь другой проект?

– Конечно, там предлагались и другие проекты. Их существует примерно полдюжины…

– Включая предложение доктора Уайтсайда по постройке новой больницы?

– Да, об этом снова встал вопрос.

– Чарльз, я должна кое-что тебе сказать. Доктор Уайтсайд абсолютно прав. Новая больница нам просто необходима. Джинни и я занимались этой проблемой. Сегодня днем мы ездили в старую больницу, и совершенная правда, что условия там…

– Кэтрин, как ты могла сделать это! Ты не имела права рисковать собой, ты можешь заразиться в этом месте! Что касается твоей сестры Джинни, с каких это пор такая легкомысленная девица интересуется подобными вещами? Мне кажется, что ей давно нужно чем-либо заняться.

– Это относится и ко мне…

– У тебя есть двое детей, у нее – никого.

– У меня и у Джинни есть много свободного времени, и естественно, что нам хотелось бы приносить какую-нибудь пользу обществу.

– Я не могу понять, какую пользу вы можете принести, если будете посещать подобные места. Ты только расстроилась…

– Чарльз, ты сам был там когда-нибудь?

– Нет, никогда. В отличие от тебя у меня нет свободного времени.

– Разреши, я расскажу тебе о том, что это за место?

– Не нужно, я слишком часто слушал описание его от доктора Уайтсайда.

– Почему тогда ты выступаешь против него?

– Потому что доктор любит преувеличивать.

– Тогда, Чарльз, ты глубоко ошибаешься. Если ты сам посмотришь, что там творится, то поймешь, что хуже места на земле не бывает!

Последовала долгая тишина. Кэтрин видела, что в Чарльзе происходит внутренняя борьба. Все его эмоции можно было ясно прочитать у него на лице: сначала была только злость, потом он нахмурился, обдумывая ее слова, затем отвел от жены взгляд и глубоко вздохнул. Наконец Чарльз покачал головой и стало ясно, что сердится он теперь на самого себя.

– Хорошо, – сказал он. – Кажется, я ошибался. Мне нужно было сделать то, что сделала ты, – самому увидеть, в чем там дело, прежде чем приходить к какому-либо решению.

Чарльз посмотрел прямо в глаза своей жене и улыбнулся.

– Я буду выглядеть просто дураком, по мне в этом некого винить, кроме себя самого. Если бы не ты, я выглядел бы еще хуже.

Через несколько дней каждый член Совета получил сообщение, что Чарльз Ярт изменил свое мнение по поводу строительства больницы. Он честно написал об этом: «Я обсуждал проблему со своей женой. После этого разговора я посетил больницу и изменил свое мнение, уважаемые джентльмены».

Он также написал, что если будет принят проект строительства больницы, он пожертвует на нее тысячу фунтов. Его признание произвело такой эффект, что на следующем заседании этот проект прошел единогласно. Сидни Херн предложил назвать больницу Чардуэллской больницей Виктории и послать письмо королеве с просьбой благословить их предприятие. Кроме того, как раньше предлагал мистер Ярт, это письмо будет сопровождаться подарком в виде тонкого сукна, изготовленного в Каллен-Вэлли.

Мистер Херн также обещал пожертвовать солидную сумму. Мистер Ярт предложил поблагодарить доктора Уайтсайда, мистера Клейтона и других, кто представил проект строительства больницы и отстаивал его.

– Теперь все те, кто выступал против проекта, должны внести свой вклад, чтобы ускорить его выполнение.

Когда доктор Уайтсайд покидал совещание вместе с Коксом и Клейтоном, он сказал им:

– Вот так, друзья мои, нужно превращать поражение в победу.

– Да уж, это его любимый трюк, – сказал Эдвард. – Попомните мои слова, он сумеет подчинить себе комиссию по этому проекту, и нам вместе с остальными придется разевать рот от восхищения.

– Посмотрим, посмотрим, – сказал доктор. – И все равно лучше, когда он с нами, чем против нас. Но мне больше всего хотелось бы поблагодарить его жену. Я с ней никогда не встречался. Мне бы хотелось когда-нибудь с ней познакомиться. Мартин, не поможете ли вы мне в этом? Как я слышал, вы давно с ней знакомы.

– Сейчас я, к сожалению, ничем не могу вам помочь, – сказал Мартин. – Иногда я вижу, как миссис Ярт со своей сестрой проезжает по городу. Они всегда любезно раскланиваются со мной, но и только.

– Как жаль! Мне придется искать другие способы, чтобы познакомиться с этой леди.

Доктор был очень прямолинейным человеком, и поэтому он попробовал сразу разрешить эту проблему.

Он сам приехал в Рейлз и представился хозяйке. В результате этой встречи Кэтрин стала членом комитета Фонда строительства больницы и вскоре была постоянно занята организацией благотворительных базаров, концертов, танцев и лотерей. Таким образом, Мартин возобновил знакомство с ней, и они встречались не только на заседаниях комитета, но и на различных праздниках и концертах.

Как-то на балу, проводившемся в рамках Недели сбора средств на строительство больницы, Мартин встретил Джинни, с которой он не встречался почти шесть лет. Они оказались партнерами в танце, а потом долго стояли, разговаривали и пили ромовый шраб.

– Почему мы с вами так долго не встречались?

– Мы вращаемся в разных кругах, – ответил ей Мартин.

– Значит, сферы наших интересов наконец пересеклись и мы, двое друзей, встретились. К сожалению, наша юность уже позади.

– Ну, я не думаю, что мы стали настолько старыми…

– Между прочим, вы весьма повзрослели, если так можно сказать. В вас есть что-то, что выгодно отличает вас от остальных мужчин. Мне кажется, что в этом есть небольшая заслуга Кэт и моя.

– Я рад, что вы это мне сказали.

– Вы считаете, что я сильно изменилась?

– Ничуть!

– Значит, я все еще хорошенькая!

– Вам не следует спрашивать меня об этом. Все мужчины поглядывают на вас, включая вашего собственного мужа!

– О! – Джинни сморщила носик. – Не надо мне портить настроение, упоминая о Джордже. Рассуждать о мужьях совершенно неинтересно и невесело. А я хочу, чтобы вы меня развлекали.

– Тогда подскажите мне тему, которая будет для вас более интересной.

– Ну вот! Теперь у меня из головы вылетели все забавные идеи.

– Я не верю этому. Раньше такого не бывало.

– Вот что может сделать с человеком брак. Он подавляет непосредственность и живость мысли.

– Значит, мы можем обсуждать брак, но говорить о мужьях – это табу?

– Брак, как таковой, разрешает всяческие спекуляции на эту тему, и поэтому о нем можно говорить. Насколько мне известно, вы до сих пор избежали брачных уз, и совсем не потому, что вам не представлялась возможность. Скажите мне, как своему старому другу: неужели ни одна молодая леди в этом городе или даже в стране не вызывает у вас желания жениться на ней?

– Я не могу ответить вам, не оказавшись либо лгуном, либо пижоном. Но мне не хотелось бы выглядеть в ваших глазах ни тем, ни другим.

– Но сегодня особый вечер, и мы возобновляем старое знакомство. Я буду танцевать с вами еще один танец.

Джинни поставила пустой бокал и просмотрела свою карточку, где были записаны партнеры для танцев.

– У меня свободен следующий танец – полька. Вы не заняты? Тогда все прекрасно. Мы сможем выпить еще бокал шраба.

Нэн и Эдвард наблюдали за ними с другого конца зала.

– Неудачно, что она присутствует сегодня на бале. Она все такая же хорошенькая и привлекательная, – сказала Нэн. – И главное, здесь Чапманы, которые привезли с собой свою племянницу. Когда она раньше гостила у них, Мартин с ней так хорошо поладил, я надеялась, если они снова встретятся сегодня… Ты только посмотри! Они танцуют второй танец подряд!

– Но тут ничего страшного. Она же замужняя женщина!

– Напротив, она может оживить в нем надежду, и он снова влюбится! Думаешь, почему он до сих пор не женился? Он все еще увлечен ею!

– Какая чушь! – сказал Эдвард. – Ты говоришь о нем так, как будто ему уже много лет. А ему всего лишь двадцать четыре года. Конечно, он со временем женится, когда увлечется. Но он очень занятой человек.

– Да, но почему он все время работает, стараясь заработать все больше денег? Какой в этом смысл? Ради чего?

– У Мартина есть талант зарабатывать деньги, и он должен полностью использовать его.

Мартин действительно был очень занят. У него сейчас работали три каменоломни. Кроме того, в этом году он получил лицензию на заготовку гравия в Калверстоуне. Не говоря уже о том, что он принимал участие в работе городского Совета и занимался другой общественной деятельностью. Его интересовали вопросы образования, особенно бедных детей; беспокоила работа старейшей средней школы Чардуэлл-Петтифор, и он был членом Совета учредителей. Он пожертвовал деньги на расширение здания школы, купил и подарил ей кусок земли, чтобы на нем устроить игровое поле.

Он выделил деньги на десять бесплатных мест в школе для мальчиков из бедных семей.

Недавно он купил дом под названием Филдингс, расположенный на десяти акрах сада и находившийся в миле к югу от Фордовера. Это был каменный дом в стиле короля Иакова. Он хорошо сохранился, и его было нужно только немного привести в порядок и поменять мебель. Но сад был сильно запущен. Таким образом, у Мартина появилась еще одна забота – перепланировать сад и отремонтировать террасу. Он многое делал сам.

У Мартина была старая кухарка-экономка, слуга и две горничные. Нэн часто его навещала и проверяла, аккуратно ли ведется хозяйство. Она и прежде это делала, когда он еще жил в Черчэнд. Помогала ему выбирать новую мебель, давала советы, как лучше управлять слугами. Когда у него собирались гости, она играла роль хозяйки дома. Ей было приятно делать это, но она всегда говорила Мартину, что будет счастлива, когда он, наконец, найдет себе жену.

Нэн была очень счастлива в браке. У нее уже подрастали сыновья, и поэтому ей хотелось, чтобы ее единственный брат тоже обрел семейное счастье. Она постоянно пыталась познакомить его с подходящими девушками, но все ее попытки сватовства потерпели неудачу. Каждый раз она, однако, на что-то надеялась, но…

– Ничего не выходит из моего сватовства, – грустно говорила она Эдварду. – И мне уже негде брать ему новых невест.

– Если он не нашел никого здесь, то, может, найдет во время путешествия по Европе. Может, он вернется домой с женой-иностранкой.

Но в 1853 году Мартин вернулся из Европы и привез с собой только свежие новости о разногласиях между Францией и Россией. В марте в этот конфликт была втянута и Англия. Она объединилась с Францией в поддержке Турции против русского царя.

Вскоре Чардуэлл, как и вся Англия, оказался захваченным патриотической лихорадкой. Снова пришлось поработать сборщикам денег.

На благотворительном базаре в Таун-Холле Мартин разговаривал с Кэтрин Ярт, когда к ним подошла ее сестра. На ней была маленькая меховая шляпка в виде кивера и темно-зеленый жакет, отделанный золотом. Джинни продавала лотерейные билеты, собирая деньги в деревянную круглую шкатулку в виде барабана.

– Я слышала, что вы купили дом Филдингс и усердно приводите его в порядок. Видимо, дела у вас идут совсем неплохо?

– Если вы так считаете, значит, так оно и есть.

– Ну-ну! Вы же богатый человек! Почему бы вам не признать это!

Мартин с улыбкой положил ей в руку монету.

– Ну что ж, богатый человек теперь стал беднее на целый соверен, – сказал он.

– Вы очень щедры. Я надеюсь, вы выиграете приз.

– Что за приз?

– Корзинка шелковицы со старого дерева в Рейлз. Вы его помните? Я приехала туда рано утром и помогала Кэтрин собирать ягоды.

– Если я выиграю, то буду считать себя весьма богатым.

– Мартин! – воскликнула Джинни. – Вы очень любезный мужчина!

– Я не верю своим ушам, – сказал Мартин. – Видимо, воспитание пошло мне впрок.

Он ничего не выиграл в лотерею, но на следующее утро в Филдингс доставили корзину с шелковицей. К ней была приложена записка.

«Утешительный приз», – было сказано в записке, и стояла подпись: Кэтрин Ярт.

Два года войны принесли дополнительные доходы суконным фабрикам в Каллен-Вэлли. Говорили, что один суконщик сколотил состояние, производя фланель на рубахи солдатам и грубое сукно для мундиров. Правда это или нет, но отрасль продолжала процветать. Когда, наконец, наступил долгожданный мир, начали развиваться и другие проекты.

Город радовался процветанию и легко тратил деньги. К концу десятилетия ему было чем гордиться. Его больница была одной из лучших на западе Англии. Улицы Чардуэлла привели в порядок, и теперь они освещались газовыми фонарями. Была отремонтирована церковь Святого Бенета.

В 1859 году появилось ощущение, что период процветания подходит к концу. Шерсть к этому времени сильно подорожала, и суконщики Глостершира, чрезмерно завысившие цены на свою продукцию, проигрывали йоркширцам. Те изготавливали более легкие и дешевые камвольные ткани. Некоторые из суконщиков Каллен-Вэлли были весьма озабоченны.

Их страхи усугублялись слухами из Америки. Там происходили волнения, могущие подействовать на торговлю между двумя странами. Эти страхи оказались реальностью, когда Америка установила огромные пошлины на импорт тканей из Англии.

Целый ряд суконщиков прекратили производство и продали свои фабрики, чтобы избежать банкротства. Фабрики и оборудование продавались очень дешево, и часто здания фабрик переделывались под другое производство. Одна стала бумагоделательной, две другие – мукомольными, еще одна изготавливала грубую шерсть из оческов.

Фабрика в Белфри была куплена Мартином. Он сдал ее в аренду своему другу Джорджу Эйнли, когда-то работавшему на фабрике Дейзи Бенк. Эйнли отказался производить хорошее сукно и перешел к производству камвольных тканей, которые теперь пользовались спросом.

– Будущее именно у таких тканей, – говорил он Мартину. – Хорошее тонкое сукно – дело прошлого. Его себестоимость очень высока, а покупатели не желают платить такие деньги. Им подавай что-то новенькое, вроде того, что предлагает Йоркшир.

Взгляды Эйнли были широко известны и обсуждались в Каллен-Вэлли. Даже самых крупных суконщиков беспокоило состояние торговли, а некоторые, помнившие депрессию сороковых годов, решили вообще отказаться от дел. Другие заговорили о том, что надо последовать примеру Эйнли, идти в ногу со временем и производить дешевые ткани. Более радикальные фабриканты решили продолжать работу старыми методами, и среди них был Чарльз Ярт.

– Новые веяния приходят и уходят. Нам уже приходилось сталкиваться с этим. И до этого был спад и застой в торговле, но товар высокого качества всегда выдерживал испытания. Джентльмены, так будет и впредь.

Чтобы доказать свою веру в будущее, Ярт купил три станка у Льюиса Бекермана, сократившего свое производство, и паровой двигатель у Джозефа Данна. Он также закупил высококлассную шерсть и производил тканей больше, чем раньше. Другие суконщики сокращали численность рабочих, а у Ярта работало прежнее число людей.

– На Хайнолт-Милл рабочих не станут выбрасывать на улицу, – заявил он, и эта речь была напечатана в «Вестнике Чардуэлла» вместе с сообщением, что «мистеру Ярту было предложено стать кандидатом от Консервативной партии города Чардуэлл и Каллен-Вэлли на предстоящих выборах, и что мистер Ярт принял это предложение. Мистер Вайятт Джонс будет представлять интересы либералов».

Эдвард Клейтон обсуждал эти новости с Мартином и пытался оценить шансы Ярта на политическом поприще.

– Если его оптимизм насчет текстильной промышленности оправдается, он сможет достичь определенных высот.

– Но если только его расчеты не оправдаются…

Через несколько недель та же самая газета напечатала, что мистер Чарльз Ярт, владелец Хайнолт-Милл, к сожалению, по причинам личного характера вынужден отклонить предложенную ему честь стать кандидатом от Консервативной партии.

Мартин, прочитав эту заметку, понял, что были за личные причины. В городе распространились слухи, что дела у Чарльза Ярта идут не блестяще. Депрессия плюс огромные пошлины, наложенные Америкой на английские ткани, отразились на промышленности всей Каллен-Вэлли. Но Ярт, который не сократил производство, пострадал больше всех. Он потерял своих американских заказчиков. К тому же во время волнений в Вирджинии большая партия его тканей сгорела в Перри-Спрингс. Теперь на фабрике его работало только три станка. И даже это, по слухам, было с его стороны простым упрямством. Когда кончатся запасы шерсти, Хайнолт-Милл прекратит работу. На какой срок – этого не мог сказать никто.

Мартин слышал все эти слухи и боялся, что это правда.

Когда он думал о Кэтрин, он начинал волноваться еще сильнее.

Спустя пять месяцев, апрельским утром Чарльз Ярт стоял у окна в конторе своего адвоката и наблюдал за движением экипажей по Болд-стрит. Он курил сигарету, и его руки заметно дрожали. Алек Стивенсон сидел за своим столом, просматривая какие-то бумаги и делая записи. Он положил перед собой три документа, а остальные аккуратно сложил в стопку. Ярт повернулся и посмотрел на него, потом сел в кресло для посетителей.

– Ну? – резко спросил он.

– Чарльз, дела обстоят весьма плохо. – Насколько плохо?

– Хуже не бывает. Я просмотрел счета, представленные мне вашим бухгалтером, мистером Верни, и те данные, которые мне представили ваши кредиторы. Все вместе взятое оставляет весьма грустное впечатление.

– Вы хотите сказать, что я разорен?

– Мне бы не хотелось употреблять подобное слово в отношении моего старого друга, но…

– Тем не менее, это правда.

– Боюсь, что так.

Стивенсон посмотрел в лицо Ярта и увидел, как оно бледнеет у него на глазах. Хотя Стивенсон очень переживал за своего друга, он не стал ничего от него утаивать.

– Почему вы не пришли ко мне, когда у вас только начинались неприятности? Мы тогда смогли бы что-нибудь сделать. Торговля сукном приходила в упадок в течение последних двух или более лет, но вы не обращали внимания на все предупреждения. Вы покупали шерсть, за которую не могли заплатить, и делали ткань, которую было невозможно продать. Вы даже купили несколько станков и произвели дорогостоящие изменения в прядильном цехе. Но кроме того, я, к сожалению, должен констатировать, что вы слишком много тратили на роскошь.

– Я уже не делал этого в последнее время и даже старался экономить. Я продал много лошадей и сократил количество слуг…

– Вся эта экономия опоздала. Я сейчас говорю о прошлом. Простите, Чарльз, но вы многие годы жили не по средствам. Вы также делали слишком щедрые пожертвования. Последние два года вам крупно не везло. И эти ткани в Перри-Спрингс, – если бы они и не сгорели, боюсь, вам бы не удалось их продать даже по бросовым ценам.

– Я все знаю и был бы вам признателен, если бы вы перешли к самой сути дела.

– Хорошо, – Стивенсон посмотрел в свои записи. – Сказать вам по правде, ваши долги просто чудовищны. Особенно долг за шерсть. Тринадцать тысяч триста фунтов вы должны «Бурроуз и Оутс». Девятнадцать тысяч – «Пирри и Сын». Счета за уголь достигают двенадцати сотен фунтов, и вы все еще должны пятьсот за паровую машину, которую купили у Данна. Починка дамбы… и печи в красильне… кроме того, разные суммы, занятые у разных людей… Пять тысяч фунтов, взятых у вашего родственника мистера Джорджа Уинтера, и еще три тысячи, взятые у Генри Приса. Кроме того, есть достаточно большие счета за содержание домашнего хозяйства. Рента за дом на Конистон-Сквер… Счета от поставщика вина и бакалейщика…

– Сколько всего я должен?

– Несколько больше сорока трех тысяч фунтов.

– Нельзя ли избежать постановления суда о банкротстве? Вы говорили, что может быть что-то удастся сделать.

– Да, я надеюсь, что можно будет прийти к соглашению с кредиторами. Я уже попытался поговорить с некоторыми из них, и есть надежда, что они могут на это согласиться. Теперь ваша недвижимость. Хотя в некоторых случаях – это весьма сомнительный актив. Ваш склад по самую крышу забит тканями. Два года назад их стоимость покрыла бы все ваши долги, и у вас еще остались бы деньги, но в настоящий момент они практически не стоят ни гроша. Все это пойдет на аукцион, и я сомневаюсь, чтобы вы за них получили больше пяти тысяч фунтов. Кроме того, есть еще фабрика.

Снова Стивенсон посмотрел в записи. Он это делал только чтобы не смотреть в лицо Ярту, он прекрасно помнил все факты.

– По сведениям мистера Верни и мистера Мида, – он является советником ваших кредиторов, – фабрику, машины и станки, если повезет, можно будет продать за три-четыре тысячи фунтов.

– Вы сказали, если повезет? – резко и грубо переспросил Ярт.

Стивенсон посмотрел на него и увидел, что лицо его стало багровым.

– Вам разве неизвестно, сколько денег я потратил на расширение фабрики? Только стоимость строительства составила почти семьдесят тысяч фунтов. И это без учета оборудования. Если сложить стоимость старых зданий и всех усовершенствований, которые я ввел на этой фабрике, Хайнолт-Милл стоит, как минимум в два раза больше.

– Чарльз, вы прекрасно понимаете, что сейчас фабрика не стоит этого. Она будет стоить столько, сколько за нее дадут на аукционе. Но все дело в том, что в настоящее время никто не станет связываться с такой дорогой недвижимостью. Один из минусов Хайнолт-Милл – ее размеры. Вы же сами прекрасно все понимаете.

Ярт ничего не ответил, и Стивенсон вернулся к своим записям.

– Здесь список тех людей, которые должны вам небольшие суммы. Если нам удастся взыскать с них долги, то это составит примерно три тысячи фунтов. Стоимость вашей недвижимости равна примерно двенадцати тысячам фунтов. Если мы сможем получить все полностью, что в нашей ситуации весьма проблематично, то ваши кредиторы получат только по семь шиллингов за фунт.

Стивенсон отложил свои записи и откинулся в кресле. Через некоторое время он снова заговорил:

– Конечно, есть еще недвижимость, которую было бы легче всего реализовать. Мы еще не говорили об этом.

– Да, – сказал Чарльз. – Вы имеете в виду Ньютон-Рейлз. – Он с трудом вздохнул. – Неужели они могут заставить меня продать поместье? Оно перешло ко мне после женитьбы на Кэтрин.

– Согласно закону, оно принадлежит вам. Вы это знаете так же хорошо, как и я. Конечно, кредиторы могут заставить вас продать это поместье. Если им предлагают только семь шиллингов за фунт, они имеют право требовать компенсации. В суде без всяких сомнений будет принято постановление о продаже Ньютон-Рейлз. Но если ваши кредиторы согласятся на особые условия, а я уверен, что они согласятся, тогда они будут более покладисты. Они почти все жители Чардуэлла. Я представлю им все факты, и с вашего позволения напомню им, что вы много сделали для этого города и были весьма щедры в пожертвованиях.

Когда умер ваш отец, вы отдали Сейс-Хаус городу, и люди получили музей и картинную галерею. Когда требовались деньги на строительство зданий, вы всегда первый давали их. Вы были мудрым и энергичным членом городского Совета и прекрасно возглавляли ассоциацию суконщиков. Я также напомню этим людям, что все сильно выиграли от вашей энергичной деятельности, а город Чардуэлл, благодаря вам, стал известен на весь мир.

– Вы считаете, что сможете убедить их?

– Ну, я могу сказать только одно: я пытался поговорить с некоторыми и вижу, что у нас есть шанс. Они знают, что Ньютон-Рейлз является старым фамильным домом вашей жены. Тэррэнтов всегда уважали в наших местах, поэтому тут может быть еще одно очко в вашу пользу.

– Мне нужно присутствовать на собрании в пятницу?

– Я собираюсь выступать от вашего имени, поэтому мне кажется, что было бы лучше, если бы вы там не присутствовали.

– Хорошо, надеюсь, что вы правы.

Они встали, и Стивенсон проводил Ярта до дверей. Прощаясь, Чарльз сказал:

– Если бы мы только могли спасти Рейлз… Впрочем, я надеюсь, что вы сделаете все возможное. Я в этом уверен.

– Что известно вашей жене? Она понимает, в каком серьезном положении вы находитесь?

– Да, она все знает и понимает.

Кэтрин ждала его дома. На столе стоял поднос с графином и бокалами. День был сырой, и в камине пылали дрова. Чарльз налил бренди, осушил бокал до половины и подошел к огню. Кэтрин посмотрела на него:

– Все действительно так плохо?

– Да. Даже хуже, потому что до сих пор я на что-то надеялся. – Чарльз пожал плечами. – Наверно, я надеялся на чудо. – Он допил бренди и поставил пустой бокал на каминную полку – Кэт, я разорен. Фабрика и все, ради чего я работал, чего я пытался достигнуть, – все пошло прахом. Мы нищи, голы и босы. У нас ничего нет.

– Мой дорогой! – Кэтрин взяла его руки и прижала к своему лицу. – У тебя такие холодные руки, и ты весь дрожишь. Разреши, я налью тебе еще выпить.

Она подала бокал мужу и смотрела, как он пьет. Он дрожал, но лицо у него немного порозовело.

Они стояли, прижавшись друг к другу перед огнем, и молчали. Чарльз поцеловал жену в щеку, потом поставил бокал и попробовал пересказать ей разговор со Стивенсоном.

– Ты сможешь выплатить наши долги? – прервала она его.

– Нет, целиком не смогу. Я вынужден продать все, но мои кредиторы смогут получить всего лишь семь шиллингов за фунт. Если бы они дали мне некоторое время, чтобы фабрика снова начала приносить прибыли… Может тогда…

– Семь шиллингов? И это все? – Кэтрин пораженно посмотрела на него. – Даже если мы продадим наш дом?

– Я надеюсь, что нам не придется продавать наш дом. Стивенсон надеется, что кредиторы не будут настаивать на этом. Он собирается обратиться к ним и напомнить, как много я сделал для города, и что им предоставляется возможность как-то отблагодарить меня за мою прежнюю щедрость. Он считает, что они должны быть ко мне великодушны.

– Ты с ним согласен? – спросила Кэтрин. – Ты разрешил ему выступать от своего имени?

– Ну, мне конечно неприятно, что придется унижаться перед этими людьми, но Стивенсон прав, говоря, что я много сделал для города. И если для того, чтобы сохранить Рейлз, надо унижаться, – что ж, придется проглотить свою гордость. Он также хочет им напомнить, что Рейлз твой фамильный дом. И я буду поражен, чтобы не сказать больше, если Пирри и все остальные потребуют продажи имения. Ваша семья владела им многие годы.

В комнате воцарилась тишина. Кэт села на кушетку и посмотрела на Чарльза.

– Ты сказал, что тебе придется проглотить твою гордость. Но здесь затронута не только твоя, но и моя гордость.

– Не понимаю, что ты хочешь сказать.

– Чарльз, – неожиданно резко заговорила Кэтрин. – Неужели ты считаешь, что хорошо сохранить Рейлз, даже если это означает неуплату долга?

Чарльз не мог отвести от нее взгляда. Он покраснел.

– Конечно, они получат немного, но они-то смогут работать, а для меня все кончено.

Чарльз попытался взять себя в руки и продолжал:

– Это наш дом. Он достался тебе, а потом мне – твоему мужу. Впоследствии он перейдет нашему сыну. Так и должно быть. Что скажет мне мой сын, когда узнает, что я был вынужден продать Ньютон-Рейлз? Дом, который принадлежит ему по праву?

– Дику уже почти тринадцать лет. Он умный мальчик, и у него есть понятие чести. Что он скажет, если ты ему объяснишь, что хочешь сохранить дом и не заплатить долги?

– Ты действительно считаешь, что если я попытаюсь сохранить Рейлз, то совершу бесчестный поступок?

– Мне кажется, что сейчас ты неправильно воспринимаешь некоторые вещи. Из-за всего случившегося ты в шоке.

– Вот как?

– Например, каковы твои планы на будущее, если придется расстаться с Хайнолтом?

– Мне нужно будет найти работу. Устроиться управляющим на чьей-то фабрике.

– Сколько ты будешь зарабатывать?

– Наверно, очень мало.

– Тогда на какие средства мы будем здесь жить? – спросила его Кэтрин.

Чарльз ей ничего не ответил.

– Чарльз, есть еще кое-что. Что будет, если кредиторы не пойдут навстречу мистеру Стивенсону? Что ты тогда будешь чувствовать? Ты будешь жалеть, что обратился к ним с подобной просьбой. Тебе будет стыдно, ты будешь унижен, и ты не должен забывать, что я буду чувствовать то же самое.

– Ты мне только что сказала, что если даже кредиторы откликнутся на нашу просьбу, ты все равно будешь испытывать стыд.

– Да, ты совершенно прав. Я больше никогда бы не смогла чувствовать себя здесь счастливой после всего, что случилось.

Кэтрин следила за выражением лица мужа. Она сердцем ощущала ту боль, которую испытывал Чарльз.

Наконец он заговорил снова. Голос его был хриплым, но он уже владел собой.

– Мне кажется, что ты ни о чем не жалеешь. Ты скажешь, что ни к чему не принуждаешь меня, что все решаю я сам. Конечно, ты права. Но должен тебе сказать, что мне от этого не легче.

– Мне бы хотелось сказать тебе что-нибудь в утешение.

– Мне бы этого тоже хотелось.

– Однако сделать ничего нельзя. Сейчас я снова пойду к Стивенсону и скажу ему, что мы решили продать Рейлз. Потом придется сообщить грустные новости Дику и Сюзанне.

– Может, лучше мне сначала поговорить с ними? – предложила Кэтрин.

– Да, пожалуй.