Услышь голос сердца

Пролог

Лорд Эллиот Армстронг с легкостью хорошего спортсмена выпрыгнул из своей черной лакированной кареты, едва она успела остановиться перед городским домом дядюшки его будущей жены на Мейаертон-сквер. Ливрейный лакей в напудренном парике с подчеркнутой аккуратностью захлопнул дверцу кареты, которую молодой аристократ не потрудился закрыть за собой. Все его мысли были заняты предстоящей встречей с невестой. Он должен был увидеть ее, хотя бы на мгновение Эллиот был официально помолвлен с племянницей лорда Хауэлла вот уже целых три дня! Наверняка он имеет полное право навестить свою обожаемую Сесили даже в столь неурочный утренний час.

Как только услужливый лакей Хауэлла открыл ему дверь, Эллиот уверенным шагом прошел в уже знакомую малую гостиную, где в течение целой недели ухаживал за своей зепеноглазой красавицей, постепенно переходя от отчаяния к надежде.

— Я должен немедленно увидеться с мисс Форсайт, Кобб, — сказал Эллиот, отдавая шляпу и перчатки лакею.

— Мисс Форсайт сейчас в саду… у нее визитер, милорд, — несколько замявшись, ответил лакей и указал жестом на банкетку. — Не желаете ли отдохнуть немного?

Эллиот и не думал отдыхать, потому что ему предстояла неожиданная и нелегкая поездка. Поэтому он принялся расхаживать по новомy ковру перед застекленной дверью которая вела на вымощенную каменными плитами террасу. Ему было бы значительно легче пуститься в зто трудное путешествие на север, если бы он смог хотя бы одним глазком увидеть Сесили. В этот самый момент он заметил мелькнувшее среди зелени розовое шелковое платье и стал нетерпеливо вглядываться сквозь стекло в густые заросли кустарника. То, что он там разглядел, заставило бешено заколотиться его сердце. Годфри Мур! Что здесь нужно этому прохвосту? Совсем совесть потерял! Разве он ничего не слышал о помолвке? Сесили сделала свой выбор, черт бы его побрал!

Но Мур, судя по всему, не пожелал смириться со своим поражением, как подобает джентльмену, и Эллиот в ужасе увидел, что пальцы этого мужчины игриво касаются зардевшейся щеки Сесили.

— Хауэлл! — закричал Эллиот через плечо, не отрывая взгляда от возмутительной сцены на садовой скамейке.

Тысяча чертей! Теперь этот наглец обнимал ее за талию! У Эллиота застучало в висках, в одно мгновение он лишился всякой способности здраво мыслить. Рука инстинктивно потянулась за небольшим кинжалом, который обычно был незаметно спрятан в носке, но наткнулась на кожаное голенище высоких английских сапог с отворотами.

— Проклятые лондонские нравы! — прошипел Эллиот, поворачивая дверную ручку.

У себя на севере Шотландии даже в нынешнее просвещенное время, а шел 1809 год, такой узурпатор чужих прав, как Мур, мог бы поплатиться за свое возмутительное поведение ударом кинжала в грудь, причем Эллиот с удовольствием бы собственноручно проучил мерзавца. Поскольку дверная ручка не поддавалась, он был готов разбить стекло голыми руками, и только тяжелые шаги за спиной заставили его удержаться от этого безрассудного поступка.

— А-а, доброе утро, милорд! — пророкотал барон, сопровождая приветствие обворожительной улыбкой. — Приехали навестить мою хорошенькую племянницу?

Все еще сжимая дверную ручку с такой силой, что побелели костяшки пальцев, Эллиот указал барону на террасу.

— Черт возьми, Хауэлл! Мою будущую жену подвергают физическому насилию под вашей крышей, а вы имеете наглость говорить мне «доброе утро»?

Хауэлл вдруг подобрался, заглянул сквозь стекло и привычным движением одновременно пнул и дернул на себя неподдающуюся дверь, которая сразу же распахнулась с жалобным скрипом. Грубо выругавшись, разъяренный барон выскочил на террасу, рывком поднял со скамьи покрасневшего, заикающегося ухажера племянницы и решительно препроводил его через комнату в вестибюль, к входной двери.

Но Эллиот больше не обращал на них внимания, потому что в комнату вошла Сесили, протягивая к нему ручку в приветствии. Он радостно бросился к ней и сжал в руке ее изящные пальчики.

— Любовь моя! — еле слышно шепнула она, и на ее бледном личике появилась милая, хотя и несколько напряженная улыбка. — Какой сюрприз! Мы с дядюшкой ожидали увидеть тебя не раньше чем во второй половине дня…

Эта трогательная речь была прервана виноватым покашливанием барона, физиономия которого все еще была красна после неприятного инцидента. Он вошел в малую гостиную с кнутом и шляпой в руке.

— Сесили, Эллиот, — обратился он к ним обоим, как будто ничего особенного не произошло, — боюсь, мне придется покинуть вас. Леди Хауэлл уехала к своему отцу и вернется только завтра, поэтому я подумал, почему бы вам, коль скоро вы обручены, не провести часок-другой вдвоем.

— О, спасибо тебе, дорогой дядюшка! — сладким как мед голоском поблагодарила его Сесили.

Как только барон вышел из комнаты, она усадила Эллиота на ближайший диванчик, и он тут же забыл о своем намерении расспросить невесту, как случилось, что она оказалась на террасе наедине с Годфри Муром. Он забыл также и о том, что ему не полагалось сидеть так близко от нее. Все эти разумные мысли сразу улетучились из его головы, как только Сесили придвинулась к нему еще ближе.

— Ах, Эллиот, — прошептала она, опустив длинные черные ресницы, — я считала минуты до нашей встречи! Какая пытка быть без тебя целый день! Прости, но для меня это просто невыносимо!

Эллиот вдруг заметил, как в уголке одного ярко-зеленого глаза показалась слезинка. — Ах, Сесили, не плачь! Я чувствую то же самое. Но мы должны…

— Нет, Эллиот! Не говори «мы должны»! Я не могу этого слышать. «Мы должны подождать! Мы должны соблюдать условности! Мы должны думать о том, что скажут другие! „ Ах, любовь моя, я сыта по горло всеми этими „должны“ и «следует“! Когда мы сможем пожениться? Умоляю, скажи, что это будет скоро!

Сесили ухватилась за его ширококостную крупную руку, и он почувствовал себя неуклюжей гориллой, играющей с фарфоровой куколкой.

— Дорогая, мне тяжело говорить то, что я должен сказать, — произнес он, обреченно вздохнув, — но мать прислала за мной, и я должен немедленно ехать в Шотландию. Отец при смерти, и врач говорит, что на выздоровление мало надежд.

— Немедленно… — словно эхо повторила она, побледнев как полотно. — А как же я? Когда ты вернешься? Я… я должна знать, Эллиот! Ты не можешь вот так бросить меня…

— Ах, моя дорогая! Я никогда тебя не брошу. Обещаю тебе, что уеду самое большее на три месяца.

— На три месяца? — воскликнула она каким-то странным резким голосом и облизнула недовольно надутые губки. — Это слишком долго. Я умру… от одиночества.

Эллиот ждал от Сесили каких-то слов сочувствия, но не дождался. Поэтому, подавив раздражение, он напомнил себе, что девушка ведет себя так потому лишь, что слишком горячо любит его. Разве не отдала она ему предпочтение почти сразу же, как только он приехал в Лондон в прошлом месяце? И это несмотря на тот факт, что он был несколько застенчив и не отличался утонченностью манер в отличие от многочисленных светских щеголей, толпа которых неизменно окружала ее на каждом рауте.

— Дорогая, — нежно произнес он, прикоснувшись пальцем к ее остренькому подбородку, — что же мне делать? Мой отец умирает, и я обязан быть рядом с ним. Более того, мне придется взять на себя управление владениями Рэнноков.

На лице Сесили появилось упрямое, напряженное выражение, которое он видел уже не в первый раз.

— Ладно, Эллиот, — сказала она, глядя куда-то в пространство. — В таком случае давай поженимся немедленно. Ты должен воспользоваться влиянием своей семьи, чтобы сегодня же получить специальное разрешение[1].

Эллиот застыл на месте от неожиданности.

— Сегодня же? Милая, ты сошла с ума! Твой дядюшка никогда не согласится!

Сесили покачала головой, и улыбка пробежала по ее губам.

— Ах, Эллиот, откуда тебе знать, что хочет дядюшка? Он мечтает как можно скорее выдать меня замуж, а я заявила, что ни за кого, кроме тебя, не выйду. Уверена, что он даже пожелает нам счастья.

— Думаю, ты ошибаешься, любовь моя. У моей матушки, например, случился бы апоплексический удар. Сама подумай, что будут говорить о нас люди…

— Все скажут только, что мы безумно влюблены друг в друга.

— Нет, дорогая, — продолжил Эллиот с несвойственной ему твердостью. — Не хочу рисковать, потому что боюсь бросить тень на твое имя. А когда закончится траур, мы устроим грандиозную свадьбу в церкви Святого Георгия. Пусть весь мир знает, что ты достойна всяческого уважения.

Эллиот успел заметить, что слово «уважение» имело для Сесили особую ценность; он не мог не обратить внимания на то, что в некоторых кругах к его любимой относились весьма холодно, хотя и не вполне понимал, в чем тут дело.

Юное сердце Эллиота преисполнилось нежности при воспоминании о том, как улыбнулась Сесили. Как она схватила его за руку, когда он сказал ей, что, как будущая маркиза Рэннок, она сможет смотреть сверху вниз на всех великосветских сплетников, которые ее не жаловали. Да если бы она пожелала, то могла бы вообще прекратить знакомство со значительной частью лондонского общества. Эллиот был почти уверен, что она именно этого и желает, потому что за несколько недель, проведенных в Лондоне, был сыт по горло высокомерием и наглостью его жителей.

Сесили чуть улыбнулась и поднесла его руку к своим полненьким полураскрытым губкам.

— Конечно, ты прав, любовь моя, — сказала она, потом поцеловала его руку и привела его в полное изумление, взяв в ротик один из его пальцев и соблазнительно опустив при этом ресницы. Потом она медленно, очень медленно, вынула изо рта его палец и прижала его ладонь к своей груди. Тем временем другой рукой она спустила вниз лиф своего платья так, что показались наружу твердые розовые соски на очаровательных белых грудях, одна из которых оказалась как раз под его рукой.

Эллиот шумно втянул воздух и крепко зажмурился. Он еще никогда в жизни не видел, чтобы леди вела себя таким образом. Проститутки — да, но с ними Эллиоту за его недолгую жизнь приходилось встречаться довольно редко. Его родной Эр был весьма скучным городишкой. К тому же его отец, человек строгий и глубоко верующий, не одобрял подобное распутство.

— Прикоснись ко мне, Эллиот, — невнятно бормотала Сесили, проводя его пальцами по затвердевшим соскам, — мне очень стыдно, но я просто не могу ждать…

Эллиот медленно открыл глаза и почти непроизвольно принялся ласкать грудь девушки, как будто его рука принадлежала кому-то другому, какому-то мерзкому распутнику. Он ощутил напряжение в паху, дыхание его участилось, и вообще он почувствовал себя крайне неуверенным в себе. Поэтому он с большим облегчением увидел, как Сесили запрокинула голову и слегка раскрыла рот, явно испытывая удовольствие, полуприкрыла глаза, словно кошка, которую гладят.

«Она действительно любит меня и желает меня, она будет превосходной женой», — думал он.

— О, Эллиот, прошу тебя, только не останавливайся! — Сесили подставила ему полные груди. — Потрогай меня. Здесь. И здесь тоже…

И Эллиот не останавливался, хотя и знал, что, как джентльмен, он должен был бы взять себя в руки. Он прикасался к ней, как она просила. Как-никак они помолвлены. И всего через несколько месяцев Сесили будет его женой. Он имеет полное право ласкать ее, не так ли? Она хочет его, она страстно любит его. Этому следует только радоваться.

Сесили медленно подняла голову, еще больше прищурив зеленые глазки.

— Ах, Эллиот, прошу тебя! Тети и дядюшки нет дома. Пойдем со мной наверх, в спальню. Никто не узнает. Я просто не могу больше ждать.

Поскольку ошеломленный юноша не мог произнести ни слова, хрупкая ручка Сесили скользнула вниз по его жилету, потом опустилась еще ниже, пока Эллиот не охнул, судорожно сглотнув.

Лаская одной рукой собственную грудь, Сесили принялась массировать другой рукой его набухшую плоть, и Эллиот почувствовал, что вот-вот оскандалится прямо на обитом парчой диванчике барона. В это мгновение где-то в глубине дома раздался голос слуги, вернувший Эллиота к реальности. Его пресвитерианское воспитание победило в отчаянной схватке разгулявшуюся чувственность. Он высвободился из рук Сесили и осторожно подтянул вверх лиф ее платья.

— Сесили, дорогая, я не могу взять тебя до свадьбы. Я слишком дорожу тобой.

Сесили, сидевшая на диванчике в напряженной позе, сложив на груди руки, тряхнула черными как смоль локонами и мило надула губки, как всегда приведя тем самым Эллиота в полный восторг. Объятый нежностью, он наклонился и поцеловал ее в аккуратный носик.

— Ждать осталось недолго, малышка, — пообещал Эллиот. Однако его очень удивило, что ее зеленые глазки наполнились слезами и она не на шутку расплакалась.

Восемнадцатилетняя Эванджелина Стоун устало облокотилась на перила, ограждающие палубу шхуны, и огорченно вздохнула, увидев почтово-пассажирское судно, входившее в порт Дувр, чуть обогнав их шхуну. Им здорово не повезло, потому что пакетбот, как обычно, опаздывавший, был битком набит пассажирами. На набережной, словно трудолюбивые муравьи, суетились портовые грузчики. Вдали в ожидании выстроилась вереница транспортных средств — от элегантных ландо до фермерских подвод. Несмотря на бушевавшую на континенте войну, бизнес на удивление процветал. Стоявшая рядом с ней на палубе маленькая Николетта хмыкнула, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу. Отъезд из оккупированной Фландрии потребовал огромных затрат и был мучителен; дети устали и капризничали.

— Эви, — жалобно поскуливала круглолицая малышка, цепляясь за руку своей старшей сестры. — Мне нужно кое-куда сходить!

Убитый горем отец, стоявший рядом с Эванджелиной, не проронил ни слова. Его густые волосы ерошил морской бриз. Он заметно поседел за последнюю неделю. Казалось, Максвелл Стоун был абсолютно равнодушен к тому, что происходит вокруг него.

Эванджелина сделала глубокий вдох, расправила узкие плечики и про себя попросила Господа дать ей сип. Маленький Майкл выбрал именно этот момент, чтобы захныкать, выражая недовольство вынужденной задержкой и резкими порывами холодного ветра.

— Что за невезение! — мрачно пробормотала французская нянюшка, перекладывая пухленького малыша на другое бедро. Она устало вытерла капельки пота со лба тыльной стороной руки.

— Что и говорить, Марселла. Мы попали из огня да в полымя, — проговорила в ответ Эванджелина. — Вся дорога была настоящим кошмаром. Но ничего не поделаешь, — придется терпеть до конца.

Она с сочувствием взглянула на молоденькую нянюшку, страдавшую морской болезнью, и протянула руки, чтобы взять капризничавшего ребенка.

— Спустись в каюту, Марселла, на тебе лица нет. Возьми с собой Николетту. К сожалению, высадиться на берег нам, видимо, удастся не скоро.

В этот момент Николетта начала громко шмыгать носом.

— Нет, Эви! Я не хочу высаживаться на берег! Я хочу вернуться домой! Я хочу маму! И хочу Мелли и Гарри!

Жалобные причитания девочки становились все громче. Она теребила отца за руку, пытаясь привлечь его внимание.

— Прошу тебя, папа! Ну пожалуйста! Поедем назад во Фландрию! Мне плохо здесь! Я уже ненавижу эту страну!

Максвелл Стоун лишь посмотрел на девчушку отсутствующим взглядом.

— Полно, успокойся, малышка, — попытаюсь приободрить ее нянюшка, опустившись на колени, чтобы пригладить упавшие на лоб светлые волосенки девочки.

Она ласково взяла малышку за руку и повела вниз.

— Тебе очень понравится в Англии. Нас всех просто мучит тоска по дому. Скоро к нам приедут Уинни и твои кузены, ты увидишь, какое чудесное место Эссекс.

— Откуда ты знаешь? — недоверчиво спросила Николетта. — Ты ведь тоже не англичанка! И ты там даже не бывала!

«Хороший вопрос, — подумала Эванджелина, глядя вслед удаляющейся девочке. — Откуда нам знать, хорошо ли в Англии? Мы если и англичане, то лишь отчасти, так что это даже не имеет значения».

Она успокоила ерзавшего малыша, который теперь уютно, устроился у нее на сгибе руки. Боже милостивый, эти трое самых дорогих для нее людей теперь полностью зависели от нее! Эванджелина поклялась умирающей матери заботиться о них. Отцу, сломленному горем, едва ли чем-нибудь можно было помочь, но Майклу и Николетге она была очень нужна. Девушка ласково потрепала младшего братика по пухленькому подбородку и была вознаграждена неотразимой беззубой улыбкой. Устало вздохнув, Эванджелина снова взглянула на берег.

Правильно ли она поступила, привезя сюда свое семейство?