Услышь голос сердца

Глава 14

По случаю бракосочетания лорда Рэннока небеса разразились проливным дождем. Некоторые говорили, что это плохое предзнаменование. Ничего подобного, возражали друзья. Это дьявол оплакивает утрату своего эмиссара на земле, поскольку маркиз, по крайней мере так они утверждали, стал другим человеком. Тем временем Рэннок, уставившись в окно невидящим взглядом и с трудом сдерживая волнение, считал минуты, оставшиеся до назначенного времени. Он вел опасную игру, и в кои-то веки ему было совсем не безразлично, что поставлено на кон.

В волнении пребывал не он один. Все старые сплетницы Лондона застыли в ожидании, навострив уши в предвкушении щекочущего нервы скандальчика. Самые невероятные слухи носились в воздухе, громко обсуждались в игорных домах, передавались шепотком в гостиных, обрастая по пути пикантными подробностями.

Даже мисс Стоун, которая обычно не обращала внимания на пустую болтовню в светском обществе, одолели сомнения. Совсем скоро должна была начаться церемония бракосочетания. Эванджелина, уже одетая, стояла возле окна, за которым лил дождь. Разве можно было ожидать чего-то другого, если она позволила уговорить себя согласиться выйти замуж за Рэннока?

Оказавшись на пороге старой церкви в Роутем-на-Ли, Эванджелина замерла от страха. Ее снова охватила неуверенность, и она подумала, что, может быть, еще не поздно пойти на попятный. Уинни, стоявшая за ее спиной, нетерпеливо подтолкнула ее, и Эванджелина робко вошла в дверь, сделав шаг в неведомое.

Маркиз стоял перед алтарем. Вид у него был очень решительный, а одет он был так элегантно, как Эллиоту Робертсу не могло и присниться. Одежда преобразила красивого, но ничем особенным не примечательного мистера Робертса, превратив его в необузданного маркиза Рэннока. Какая непреклонность в его взгляде… какая жалость, что она не заметила этого раньше!

Как будто прочитав — ее мысли, Рэннок взглянул на нее и буквально обжег взглядом. Эванджелина, стараясь сохранить присутствие духа, отвела от него глаза, надеясь, что маркиз не заметит, насколько сильно воздействует на нее. Эванджелина никогда не призналась бы, что одержима человеком с репутацией совратителя, которого при других обстоятельствах она при встрече обошла бы за версту. Но нынешнюю ситуацию не назовешь обычной. Она шла к алтарю, где он ждал ее.

Эванджелина сделала глубокий вдох и попыталась расслабиться. Она напомнила себе, что выходит замуж ради брата и что, независимо от мотивов женитьбы на ней Рэннока, Майкл будет в значительно большей безопасности с маркизом, чем с семейством ее отца. В этом, как ни странно, она была уверена. Возможно, Рэннок действительно хотел насолить леди Трент, но Майклу он вреда не причинит.

Эллиот ждал ее у алтаря. Рядом с ним стоял Гас. больше никого не было: ни друга, ни какого-нибудь родственника. Интересно почему? Неужели Рэннок действительно такой дурной человек, что у него нет друзей? И родственников? Ей стало страшно. Что она о нем знает? У него есть дочь… Зоя. И дядюшка… кажется, Хью? И мать, вдова, но где же все они? Кому она вручает свою жизнь? Совершенно незнакомому человеку.

Сомнения и страх овладели Эванджелиной с новой силой. У нее подкосились ноги. И вдруг она почувствовала, как сильная рука Эллиота взяла ее под локоть и поддержала.

— Дыши глубже! — приказал он тихо, глядя на нее с непроницаемым выражением лица.

В этот момент Эванджелина явственно ощутила, как воздух вновь наполнил легкие. Эллиот вздохнул с облегчением. Как будто получив приказ, священник раскрыл требник и начал церемонию. Эванджелина почти не помнила, что происходило дальше, очнувшись лишь тогда, когда присутствующие замерли в ожидании. Уинни делала ей какие-то знаки. У Эллиота были плотно сжаты губы, на виске едва заметно билась жилка. Она что-то сделала не так? Наконец он просто взял правой рукой ее левую руку и надел на палец кольцо с сапфирами. Затем она с трудом произнесла слова клятвы и взглянула ему в лицо, осознав вдруг всю серьезность того, что совершила. Он тоже взглянул на нее, и самоуверенность на его лице на мгновение сменилась неуверенностью.

Пробормотав еще несколько слов, священник захлопнул требник и жестом предложил им скрепить слова клятвы поцелуем. Эллиот прикоснулся к ней прохладными губами, шепнув при этом: «Крепись! « Эванджелина одарила его в ответ неуверенной улыбкой. Итак, дело сделано. Она теперь принадлежит Эллиоту перед Богом и должна приложить все усилия, чтобы брак был счастливым.

Вместе с Эллиотом они вышли на улицу, где продолжал лить дождь. Кто-то — возможно, один из отсутствующих родственников Эллиота — позаботился о том, чтобы прислать за ними из Лондона огромную дорожную карету. Вид элегантного экипажа с гербом Армстронгов на дверце вызвал настоящий ажиотаж в маленькой эссекской деревушке. Прикрывая невесту от дождя, он быстро пробежал вместе с ней до кареты, помог сесть и сам уселся на противоположное сиденье. Потом, фамильярно положив руку на колено Эванджелины, он выглянул из окна, проследив, как Уинни усаживается в четырехместную коляску Питера. Прикосновение Эллиота сквозь ткань согревало кожу Эванджелины. А снаружи бушевала настоящая буря, и дождь отчаянно выбивал дробь по крыше кареты.

— Н-но! — крикнул кучер Эллиота, и карета тронулась. Эванджелина взглянула на мужа и робко погладила его руку. Эллиот опустил занавески, с благодарностью взглянув на нее, как будто этот простой жест был ему очень нужен. Потом, пересадив ее к себе на колени, положил на свое плечо ее голову. Некоторое время спустя он неуверенно сказал:

— Я действительно боялся, что ты откажешь мне, Эви. — Он поцеловал ее в волосы на виске. — Мне даже показалось, что ты сбежишь из церкви и исчезнешь из моей жизни. Или откажешься надеть мое кольцо. Я бы этого не вынес.

Эванджелина не знала, что на это ответить. Подчиняясь импульсу, она прикоснулась губами к его подбородку. Вдыхая теплый аромат кожи, Эллиот резко втянул воздух и, чуть слышно застонав, прикоснулся губами к ее губам. Эванджелина потянулась ему навстречу, обняв одной рукой за шею. Эллиот ответил страстным поцелуем, Эванджелина даже замурлыкала от удовольствия. Она приложила ладонь к его груди и с радостным волнением ощутила учащенные, гулкие удары его сердца.

Каким бы ни был этот человек, какие бы грехи ему ни приписывали в прошлом, она испытывала к нему сильное чувственное влечение. Она лишь надеялась, что это будет достаточно прочной основой для будущей семейной жизни. Забыв обо всем, она позволила его ласкам рассеять сомнения, чего не удалось сделать с помощью слов. Потом ее пальцы игриво скользнули под пояс его брюк, и Эллиот застонал. Эванджелина решила, что на данный момент она, пожалуй, позволит себе такую роскошь и будет считать себя самой счастливой женщиной на земле.

Уже темнело, когда вереница экипажей и повозок, груженных багажом, проехала по улицам Лондона, прогрохотала по мосту через реку и наконец добралась до Ричмонда. Немедленно развернулась бурная деятельность, которой в основном руководила Эванджелина: высадили детей, разгрузили багаж. Потом их приветствовали выстроившиеся в ряд слуги. Группа служанок отправилась укладывать спать детей, следом за ними лакеи тащили дорожные сундуки.

Эванджелине казалось, что этот день никогда не кончится и, несмотря на неоднократные приказания Эллиота отправляться в постель, она побаивалась, что придется встретить рассвет в подвенечном платье. Наконец она вздохнула с облегчением, оставшись одна, и буквально рухнула на диван в гостиной со стаканчиком вина в руке.

Эллиот, приказав ей отдыхать, отправился на поиски своего дядюшки Хью, который, очевидно, все-таки существовал на самом деле, однако принципиально избегал посещать церковь вообще и церемонии бракосочетания в частности. Дети уже уснули, и в доме наконец все затихло. Эванджелина обвела взглядом элегантно меблированную комнату. Четыре окна с нарядными шторами выходили на ухоженный газон, спускавшийся к Темзе. Стены комнаты были оклеены светло-желтыми обоями, а турецкий ковер на полу был по карману разве что какому-нибудь султану. Страт-Хаус имел внушительные размеры, но это не пугало Эванджелину, которая привыкла управлять большими, зачастую нескладными хозяйствами с тех пор, как умерла ее мать.

За два дня до церемонии бракосочетания Эванджелина заявила Эллиоту, что дети поедут с ними в Ричмонд. В Чатеме должны были остаться только Уинни с Гасом, которому нужно было заниматься, чтобы вернуться в школу на Михайлов триместр. К ее удивлению, Эллиот с радостью согласился и немедленно заручился поддержкой каждого, чтобы помочь Зое вписаться в жизнь семьи.

Эванджелина попыталась расслабиться. Поставив на столик стакан с вином, она сбросила с ног туфельки без задников и, подобрав ноги под юбки, положила голову на мягкий подлокотник кресла. Оглядев комнату под этим новым углом, она заметила вдруг кое-что такое, что немедленно привлекло ее внимание.

На слабо освещенной стене слева от дивана висела большая картина, вставленная в резную позолоченную раму искусной работы. О стоимости такой великолепной рамы Эванджелина могла лишь догадываться, тогда как цену, уплаченную маркизом Рэнноком за картину, она знала с точностью до пенса. По всей видимости, рама обошлась хозяину значительно дороже.

Эванджелина даже рот открыла от удивления — ведь это была ее работа! Она-то знала, что из всех ее полотен «Гибель Леопольда» является самой лучшей, ее шедевром, венчающим долгие годы напряженной учебы. Эванджелина даже огорчилась, когда Питеру удалось продать картину, несмотря на то что она запросила слишком высокую цену в тайной надежде отпугнуть покупателя. Но покупатель, пожелавший остаться неизвестным, заплатил за картину золотом и увез ее в неизвестном направлении. В то время ее это немало озадачило.

Пока Эванджелина, рассматривая картину, оказавшуюся на стене гостиной ее мужа, размышляла о превратностях судьбы, в приоткрытую дверь осторожно постучали. Круглолицая служанка, которую, насколько могла запомнить Эванджелина, звали Труди, робко вошла и, сделав книксен, окинула взглядом комнату.

— Прошу прощения, миледи, но милорд разрешил привести к нему Зою. Она слишком возбуждена и никак не может заснуть.

Из-за накрахмаленных юбок Труди выглянуло личико девочки в ночном чепчике.

Эванджелина встала и торопливо подошла к двери.

— Неудивительно, что ей не спится. После всей этой суеты мне тоже не хочется спать.

Труди неуверенно топталась на пороге, а Эванджелина присела, чтобы разглядеть дочурку Эллиота. Зоя была хорошенькая, словно фарфоровая куколка, с губками, изогнутыми, как лук Купидона, карими глазками и копной непослушных каштановых локонов, то здесь, то там выбивавшихся из-под чепчика, что делало ее похожей на только что проснувшегося лесного эльфа.

Эванджелина протянула ей руку.

— Здравствуй, Зоя, — тихо произнесла она. — Я Эванджелина.

Посмотрев на протянутую руку, Зоя чуть помедлила, потом упрямо сложила на животе собственные руки. Она воинственно выпятила челюсть и стала очень похожа на Эллиота, так что Эванджелина едва удержалась от смеха.

Девочка скептически прищурила глаза и стала пристально разглядывать Эванджелину.

— Мой папа сказал, что у меня будут кузины и кузены, с которыми можно играть. И еще будет мама.

— Все правильно. Так оно и будет. А что касается мамы, то папа, наверное, имел в виду меня. Ты не возражаешь?

— А кузенов ты привезла? — вопросом на вопрос ответила Зоя, словно договариваясь о покупке лошади. Она с неприкрытым недоверием продолжала осматривать Эванджелину.

— Привезла. Полную карету. Их столько, что тебе, наверное, и не сосчитать.

— Как бы не так! Мне уже семь лет. И я умею считать до пятисот. И складывать числа.

Эванджелина сделала вид, будто очень удивлена.

— В самом деле?

Зоя кивнула и наконец взяла протянутую руку. Эванджелина поднялась с корточек и повела Зою на диван.

— Признаюсь, Зоя, я удивлена твоими успехами. Мне говорили, что у тебя нет учителя, поэтому я привезла его с собой. Но тебе, возможно, не нужен учитель?

— Этого я не знаю, — призналась Зоя, взбираясь на диван. Поерзав, она нашла удобное положение и уселась, болтая ногами. Эванджелина села рядом с ней. — Наверное, мне потребуется учитель, — продолжила малышка, — потому что гувернантки у меня тоже нет.

— Не беспокойся, Зоя, я привезла с собой мистера Стокли. Он тебе наверняка понравится, — сказала Эванджелина, поправляя чепчик на головке девочки.

Зоя вяло кивнула. Глаза у нее закрывались.

— А волосы у тебя действительно такого же цвета, как желтые обои, — сонным голосом пробормотала она, уткнувшись в плечо Эванджелины. — И ты хорошенькая, как и рассказывал папа. Я должна называть тебя мамой?

— Как пожелаешь, Зоя, — прошептала Эванджелина. — Поспи, а утром решишь, чего ты хочешь. Утро вечера мудренее.

Некоторое время Эванджелина сидела не двигаясь и вглядывалась в личико спящей девочки, отыскивая черты, напоминавшие Эллиота, и она их находила — в изгибе шеки, в форме лба, в длинных густых ресницах. Она осторожно подобрала под чепчик прядь волос, упавшую Зое на нос.

— Какая милая парочка, леди Рэннок, — протяжно произнес тихий голос из темного коридора, и в комнату вошел ее муж. — Мне начинает казаться, что моей дочери ты нужна почти также сильно, как… — Заметив Труди, он пожал плечами и не закончил фразу. Эллиот был без пиджака, в одной руке держал наполовину наполненный бокал, украшенный его гербом, в другой — потрепанную книгу, которую читают на сон грядущий, и тряпичную куклу, у которой не хватало одного глаза.

Он довольно долго просто стоял и молча смотрел на жену и дочь, наслаждаясь покоем, которым веяло от этой картины. Его жена, его ребенок в его доме. Да, именно этого ему всегда не хватало.

Он понимал, что это глупые, сентиментальные мысли. Но это его не беспокоило. Наконец-то этот безумный день закончился. Эванджелина теперь принадлежит ему. Она для него — воплощение тепла и спокойствия в этом холодном, сумасшедшем мире, и его Зоя у нее на руках. Вместе они были так безупречны, так изящны, что напоминали сонет, воплощенный в плоть и кровь. Эллиот в третий раз с тех пор, как познакомился с Эванджелиной Стоун, пожалел, что он не художник.

— Она заснула, — сказала Эванджелина. Труди тут же подошла и хотела взять девочку.

— Я сам уложу дочь, — остановил ее Эллиот и, положив на стол книгу и куклу, взял малышку на руки. — Ты тоже иди спать, Труди. Я очень скоро вернусь, — добавил он, обращаясь к Эванджелине. — Ты подождешь меня?

— Ответь сначала: правда ли, что ты сказал, будто у меня волосы цвета твоих обоев?

Губы Эллиота дрогнули в озорной мальчишеской улыбке.

— Если мне не изменяет память, это были очень дорогие обои, миледи, — заявил он и ушел.

Оставшись одна, Эванджелина стала размышлять о мужчине, за которого только что вышла замуж. Прислушиваясь к его шагам на винтовой лестнице, она подумала, что интересно было бы узнать, что он имел в виду, когда не договорил фразу, увидев в комнате Труди. Что она нужна ему? Он уже говорил об этом и раньше, но стоит ли ему верить? Любит ли он ее? Она убедилась, что он способен любить. Что, если не любовь, светилось в его глазах, когда он смотрел на свою дочь? Одно было ей совершенно ясно: оба они — и Эллиот, и его дочь — отчаянно нуждались в нормальной любящей семье.

Какое счастливое совпадение! Он только что женился на целой семье, разве не так?

В последующие несколько дней у Эванджелины не оставалось свободного времени для размышлений. Поскольку пока еще не было решено, надолго ли семейство задержится в Страт-Хаусе, Эванджелина распорядилась, чтобы занятия детей шли как обычно, а это означало включение дочери Эллиота не только в повседневные дела семьи, но и в учебу тоже. Для работы Эванджелины была устроена временная студия, а небольшая классная комната тщательно вычищена и оборудована всем необходимым. Даже будучи очень занятой, Эванджелина успела заметить, что, несмотря на браваду Зои, ее уровень знаний оставлял желать лучшего. Сменявшие одна другую гувернантки, видимо, обращали больше внимания на вышивание, чем на географию. Она попросила мистера Стокли дать оценку знаниям Зои и определить, какие пробелы необходимо восполнить. Как ни печально, дети довольно быстро заскучали в Страт-Хаусе. В первую неделю их пребывания в Лондоне наперебой высказывались пожелания побывать в цирке, где выступали дрессированные лошадки, съездить за новыми книгами или за мороженым к Гюнтеру. Эллиот баловал детей, беспрекословно исполняя их желания. Эванджелина посмеивалась про себя над тем, какую сенсацию должно было произвести в свете появление безнравственного маркиза Рэннока в окружении такой компании. Однако несмотря на неукоснительное выполнение Эллиотом родительских обязанностей, дети быстро утратили интерес к городским удовольствиям и все чаще поговаривали о возвращении в деревню. Даже Зоя, узнавшая о том, что поедет вместе с ними, быстро включилась в общий хор заскучавших детей.

Эванджелина вздохнула.

Сидевший рядом с ней мистер Стокли откашлялся и поправил очки, которые медленно сползали со вспотевшего носа.

— Возвращаясь к теме нашего разговора, мисс… извините, миледи, я должен сказать, что мисс Армстронг — очень умный ребенок. Несмотря на то что она практически не получила никакого классического образования, — он презрительно хмыкнул, — ей присущи способность логически мыслить и творческое воображение. Она быстро нагонит всех остальных и займет достойное место в классе.

Эванджелина внимательно слушала его, наблюдая, как Тео, ударив ракеткой по волану, направил его куда-то в сторону мистера Стокли. Не долетев нескольких ярдов, волан упал в цветущий кустарник.

Младшие дети бросились в кусты на поиски волана. Неожиданно раздался пронзительный крик. Эванджелина, привыкшая немедленно брать под контроль любую критическую ситуацию, в мгновение ока оказалась рядом. Раздвинув ветви кустарника, она увидела Зою, которая со слезами протягивала к ней руку. Тут же были Майкл и Фредерик.

— Мама! Мама! Она меня укусила! — рыдая, жаловалась Зоя.

— Пчела, — пояснил Майкл.

— Пчела, — подтвердила Фредерика. — Она ужалила ее в указательный палец!

— Видишь? — простонала Зоя и показала Эванджелине палец.

Палец действительно распухал на глазах. Эванджелина, взяв девочку на руки, поднесла ее палец к губам.

— Знаю, малышка, тебе больно, — успокаивая Зою, прошептала Эви. Значит, теперь она стала мамой. Потребовалось менее двух недель, чтобы заслужить столь почетное звание. Эванджелина втайне была очень довольна. Она прижалась щекой к волосам девочки. — Надо сразу же смазать мазью. Давай-ка поищем миссис Вуди, а?

Продолжая нашептывать ей что-то утешительное, она понесла Зою к дому и практически наткнулась на массивную фигуру своего мужа. Эллиот стоял, расставив ноги, на дорожке и, судя по выражению его лица, был чем-то рассержен.

— Я сам отнесу Зою к миссис Вуди. Фредди может пойти со мной, — сказал он, заметив встревоженное личико Фредерики, стоявшей рядом с Эванджелиной, — а тебе придется поговорить с неким мистером Джонсом, который ждет тебя в библиотеке. Ты должна ответить на вопросы этого господина… даже если они покажутся тебе оскорбительными. С тобой будет мой секретарь Джералд Уилсон. Извини меня, Эви, — прошептал он.

Эванджелина изумленно уставилась на него, но он повернулся и вместе с Фредерикой и Зоей на руках решительно зашагал в сторону кухни.

В библиотеке царило тяжелое молчание. Когда пять минут назад маркиз Рэннок, в гневе стукнув кулаком по столу, выбежал из комнаты, сыщик полицейского суда Джонс вскочил со своего места, да так и остался стоять возле стула.

Джералд Уилсон, стоявший у окна, подошел к нему.

— Мистер Джонс, — обратился он к сыщику, пытаясь, хотя и без особого успеха, скопировать высокомерный взгляд своего хозяина, который только что возымел столь устрашающий эффект, — вы собрали какие-нибудь дополнительные сведения относительно пропавшего браслета? Сыщик взглянул ему в лицо.

— Собрал, — ответил он с некоторой неохотой. — Я еще раз побывал у матери мисс Фонтэйн в Роутем-Форде. Миссис Таннер твердо стоит на своем. Она утверждает, что милорд оставил записку, которая, по ее словам, носила угрожающий характер, и ничего больше.

— И вы этому поверили? — презрительно фыркнув, сказал Уилсон.

Джонс пожал плечами.

— Я знаю, что на таких, как миссис Таннер, нельзя полагаться, и я не так глуп, чтобы не понимать, что если она прикарманила браслет, то едва ли сразу раскается в содеянном.

В это мгновение Маклауд распахнул двери библиотеки, пропуская новоиспеченную маркизу. Уилсон на мгновение встретился с ней взглядом. Леди Рэннок всегда двигалась с уверенной грацией, неизменно производя впечатление человека компетентного и заслуживающего доверия. Однако сегодня ко всему этому добавлялось явное раздражение.

Уилсон чуть заметно усмехнулся, он готов был поклясться, что эта леди, которая прибрала к рукам Рэннока, справится и с Джонсом. Десять дней назад маркиз весь дом перевернул с ног на голову, когда прибыл с молодой женой, четырьмя детьми и воспитателем в придачу. Такого светопреставления Уилсон еще не видывал, а уж ему-то за долгие годы работы в Страт-Хаусе пришлось повидать многое.

Молодая жена Рэннока была для досужих сплетников личностью несколько загадочной. Она никак не походила на наивную девочку, сошедшую только что со школьной скамьи. Красивая леди с легким иностранным акцентом, причем чуть старше, чем обычно принято выходить замуж. Более того, Уилсону из весьма авторитетных источников стало известно, что именно она — кто бы мог подумать! — является тем самым знаменитым художником Э. ван Артевальде! Это по крайней мере объясняло возникшее недавно увлечение милорда фламандской живописью, ведь в прошлом Рэннок интересовался отнюдь не высоким искусством, а более грубыми сторонами жизни, А за последнее время в Страт-Хаусе появились три великолепные работы ван Артевальде, и хотя они стоили недешево, Рэннок и глазом не моргнул, подписывая чеки.

А удивительнее всего было то, что Рэннок уже несколько месяцев пребывал в отличном настроении. Как там говорит его чудаковатый камердинер? «Шерше ля фам»? В этом он, пожалуй, прав! Когда леди Рэннок быстро пересекла комнату и подошла к ним, у Уилсона исчезли последние сомнения относительно причины неожиданной перемены характера его хозяина. Вместо этого он начал всерьез подумывать, не пора ли присягнуть на верность новой хозяйке.

Целых десять дней в доме царили шум и суета, повсюду бегали дети, комнаты меняли свое предназначение. Переставлялась мебель, перераспределялись обязанности слуг, на кухню нанимали дополнительную рабочую силу, вносили изменения в меню. Анри, драгоценный французский повар Рэннока, промучившись два дня, ушел в истерике, заявив, что не в состоянии без конца готовить яичницу для банды ненасытных чудовищ, хотя, по мнению Уилсона, такое определение больше подходило к старым друзьям, чем к новому семейству маркиза. Кембл пребывал в радостном волнении, а миссис Вуди, судя по всему, была чрезвычайно довольна переменами и без устали твердила всем и каждому, что новая маркиза знает толк в том, как управлять приличным хозяйством.

Миледи подошла к ним, и Уилсон, прервав свои размышления, сделал шаг вперед и представил ей Джонса, с восхищением заметив, с каким изяществом высокомерно вскинула брови леди Рэннок.

— Насколько я понимаю, ваш супруг объяснил вам цель моего визита, миледи? — начал мистер Джонс.

Выражение ее лица не изменилось.

— Боюсь, что он этого не сделал, сэр. Мою падчерицу ужалила пчела, и я ее успокаивала, когда подошел муж. Он занялся дочерью, а меня попросил помочь вам.

Уилсон заметил, что сыщик несколько растерялся, но тут же пришел в себя и вежливо протянул госпоже листок бумаги.

— В таком случае извините за беспокойство, леди Рэннок, ваш муж позволил мне поговорить с вами относительно некоторых дат.

Она взяла листок и пробежала взглядом по цифрам.

— Спрашивайте, сэр, хотя я понятия не имею, что означают эти числа.

— Я всего лишь хотел бы получить подтверждение, что ваш супруг в эти дни находился в вашей компании в Эссексе, миледи.

— Вот как? Почему бы вам не спросить об этом у него самого?

— Мы обсуждали с ним эту тему, но мне показалось, что милорд не любит, когда его допрашивают, — не вдаваясь в подробности, объяснил Джонс. Уилсон тихонько кашлянул, вспомнив, сколь живописную терминологию применял в этом разговоре маркиз.

— Охотно вам верю, — сказала леди Рэннок, чуть улыбнувшись. — Едва ли это может кому-нибудь понравиться. — Она поднялась с места, подошла к письменному столу и, достав записную книжку в кожаном переплете, заглянула в нее и снова закрыла. — Мой календарь подтверждает, что в каждый из названных вами дней лорд Рэннок находился в гостях в нашем семейном поместье, мистер Джонс, — холодно произнесла она. — У вас есть еще вопросы?

Сыщик, кажется, снова растерялся. Он явно ожидал, что муж проинструктирует жену относительно ответов. А вместо этого миледи хладнокровно достает записную книжку и сверяет даты, как будто главный уголовный полицейский суд просит сообщить, когда она последний раз инспектировала состояние постельного белья в спальнях на третьем этаже.

— Нет, миледи, — ответил сыщик, — больше вопросов нет. Извините за беспокойство.

Леди Рэннок грациозно поднялась с кресла и взглянула в лицо Джонсу.

— Убийство — серьезное дело, не так ли? Ведь именно это привело вас в Страт-Хаус?

Сыщик кивнул.

— Мы не хотим, чтобы убийца разгуливал на свободе, мистер Джонс. Будьте уверены, что мы с лордом Рэнноком желаем вам всяческих успехов в исполнении вашего служебного долга.

Джонс снова кивнул и поднялся с кресла.

Эванджелина, с облегчением вздохнув, как только за ним закрылась дверь, сосчитала до десяти и, никем не замеченная, проскользнула в свою спальню. Рухнув в кресло, она почувствовала, что устала от всех этих изменений в своей жизни, от многочисленных слуг, от незнакомых лиц, от непривычного обращения «миледи», от бесконечных книксенов и раболепства.

Но было и другое. Прежде всего это была Зоя, которая, заснув у нее на плече, сразу же покорила ее сердце. Потом, ее картины — целых три! — которые теперь украшали великолепные комнаты Страт-Хауса. Каким образом и где он их заполучил? И что все это означает?

Когда она его спросила, он ответил весьма уклончиво. Возможно, конечно, что подобные покупки ничего не значат для такого богатого человека, как маркиз Рэннок. Может, это для него лишь мимолетная прихоть? Она знала одно: тот факт, что ему захотелось приобрести их, был ей очень приятен. Ах, Эллиот!

Итак, безнравственный маркиз Рэннок был теперь ее мужем. И чтобы она не забыла, за кого вышла замуж, ей об этом напомнил появившийся в доме сыщик полицейского суда.

Две недели назад замужество казалось ей единственным решением. По правде говоря, ей и сейчас так казалось. К ее удивлению, несчастной она себя не чувствовала. Временами ей казалось, что Эллиот решительно настроен вновь завоевать ее сердце, и она с облегчением осознавала, что своему красивому распутному мужу она пока не надоела. Хотя существовала опасность того, что это произойдет. Такие мужчины, как Эллиот, редко меняются.

А она его любит. Помоги ей Господь, она все еще его любит. Да, она всегда хотела иметь мужа и своих детей. И если тошнота, мучившая ее по утрам, что-нибудь означает, то вскоре после достижения первой цели она достигнет и второй. Возможно, Эллиот был прав, утверждая, что брак по соображениям практической целесообразности может оказаться весьма удачным.

Ах, Эллиот! Эванджелина крепко зажмурилась и впилась ногтями в мягкие подлокотники кресла. Господи, как он умел заставить ее тело дрожать от волнения, хотеть его, забыв всякий стыд! Нет, не зря этого человека называли распутником. Каждую ночь Эллиот приходил к ней в постель, и каждую ночь она с радостью принимала его. Уходил он обычно только перед рассветом. И она не могла противиться его уловкам опытного соблазнителя. А кроме того, она перед алтарем поклялась ему быть верной женой, дав тем самым полное право приходить к ней в спальню, когда ему будет угодно. А к клятвам она относилась очень серьезно. Так что все было правильно.

Правильно. Но разумно ли? Разумно ли отдать свое сердце такому человеку? Она, в общем-то рассудительная женщина, безнадежно влюбилась в красивого негодяя. Но даже сама его греховность казалась ей привлекательной. Примером тому была незабываемая ночь в библиотеке Чатем-Лоджа. Она отдала свое сердце, тело, да и жизнь человеку, у которого было множество врагов, причем, если верить слухам, многие из них имели все основания ненавидеть его. Ее муж в настоящее время был замешан в расследовании скандального убийства: была задушена его бывшая любовница. Однако в данном случае, несмотря на репутацию Эллиота, она была твердо уверена в том, что он не способен хладнокровно убить человека.

Пусть он был дерзок и мстителен, но преднамеренная жестокость была не в его характере. Однако его пристрастие к кутежам, азартным играм и дуэлям — это совсем другое дело. Эванджелина очень боялась, что однажды ранним утром он будет стоять по щиколотку в мокрой от росы траве перед лицом какого-нибудь взбешенного мужа с пистолетом в руке, который окажется более метким стрелком, чем дядя Стивен. Она умрет, если его потеряет. Она убьет его собственными руками, если он будет ей неверен, но мужчины вроде Эллиота не бывают верными мужьями!

Эванджелина напомнила себе, что даже в самые интимные моменты Эллиот не произносил слова «вер ность», к тому же всего несколько недель назад он стрелялся на дуэли с человеком по имени Крэнем. Стрелялся из-за женщины и наотрез отказался обсуждать с ней эту тему. И все же в душе Эванджелины теплилась надежда — без нее она не согласилась бы выйти замуж, — хотя при ближайшем рассмотрении надежда оказалась слабенькой. Эллиот, конечно, говорил, что любит ее, но он, несомненно, говорил те же самые слова многим другим женщинам, в том числе и той молодой особе, которая чуть не родила от него ребенка. Той, которой уже десять лет как нет в живых и о которой следовало бы забыть. Однако Эванджелина не забыла и частенько думала об этом. Услышав мягкие шаги по ковру, она подняла голову и увидела, что посреди спальни стоит Эллиот.

— Я постучал, — тихо сказал он. — Ты, наверное, не слышала. — Вид у него был очень встревоженный.

— Наверное, — сказала она, пытаясь понять, что могло его расстроить. — Что-нибудь случилось? С Зоей все в порядке?

— Она идет на поправку. Они с Фредерикой отправились в классную комнату с мистером Стокли. А Джонс уже ушел?

— Ушел, — ответила она.

Он уселся в кресло, взял ее руки в свои.

— Какие холодные ручки. Я снова расстроил тебя, Эви? Извини, что тебе пришлось разговаривать с Джонсом. Ему следовало предупредить меня… я встретился бы с ним в каком-нибудь другом месте.

Она покачала головой:

— Мне не составило труда поговорить с ним. Я ответила на его вопросы.

— Иногда мне кажется, что замужество принесло тебе одни огорчения, Эви, — печально произнес он. — Глупо было мечтать, что я сумею защитить тебя от жизненных невзгод. Похоже, я взвалил на твои плечики еще больше проблем. Ах, Эви, я устал от всей этой клеветы — поверь, я докажу тебе, что невиновен, я намерен так или иначе докопаться до правды.

— Я вижу, ты настроен серьезно, — сказала Эванджелина.

— Да, я ко многому отношусь очень серьезно, — тихо сказал он и, прижав ее к груди, спрятал лицо в ее волосы. — Я хочу тебя, Эви, — шепнул он.

— Сейчас? Средь бела дня?

— Да, прямо сейчас, — ответил он и, подхватив ее на руки, отнес на кровать. Она была так красива, его молодая жена. Эллиот опустил голову и поцеловал ее, заставляя раскрыть губы. Она с готовностью подчинилась, и он вздохнул с облегчением. Ее податливость подхлестнула страстное желание. Видит Бог, у него еще никогда не было женщины, так чутко откликающейся на его желания, как его жена. Она была самой волнующей, самой чувственной, и он рвался к ней. Умирал от желания завладеть этим непредсказуемым созданием. И еще ему отчаянно хотелось облегчить бремя семейных обязанностей, которые она добровольно взвалила на свои плечи, и хоть отчасти вернуть беззаботность девичества, которой она была лишена. Ему хотелось подарить ей радость, облегчить ее жизненный путь, любить ее и быть любимым ею.

Повозившись немного с застежкой платья, Эванджелина повернулась и прижалась к нему. Грудь ее затвердела под сорочкой, и темные круги вокруг сосков соблазняли, дразнили его. Приподнявшись на локте, он втянул губами сквозь ткань сначала одни сосок, потом другой. Она тихонько всхлипнула. Он уже знал, что этот стон означает наслаждение и страстное желание продолжения.

Эллиот не желал торопиться, он хотел заставить ее потерять голову от желания. Нетерпеливые руки Эванджелины, теперь ставшие совсем теплыми, торопливо стянули с него рубашку, потом она на ощупь расстегнула пояс его брюк и, запустив руку внутрь, погладила живот, а затем опустилась ниже, туда, где все его естество напряглось от желания. Почувствовав, как пульсирует набухшая плоть, он застонал, скатился с кровати и принялся медленно раздеваться. Ему не нужно было прикасаться к своей жене, чтобы проверить, готова ли она принять его. Эванджелина всегда с радостью принимала его. И это вселяло в него надежду. Он взглянул на нее. Она лежала обнаженная, и ее блестящие белокурые волосы лучами раскинулись по подушке.

— Ах, Эванджелина, что мне делать? — услышал Эллиот собственный хриплый голос. — Я хотел тебя целый день. С того самого момента, как ушел от тебя на рассвете, и до этой минуты. И каждую минуту между ними. Кажется, я люблю тебя до умопомрачения.

Губы ее дрогнули в загадочной женской улыбке. Эванджелина провела рукой по своему телу явно приглашающим жестом и протянула к нему другую руку. Крепко зажмурив глаза, Эллиот, охваченный радостным предвкушением, представил себе, как вторгается в ее плоть, сеет свое семя и зачинает ребенка. Эванджелина не сводила горящего нетерпением взгляда с его давно готового к бою орудия. Эллиот занес на кровать колено, намереваясь присоединиться к ней, но Эванджелина, издав негромкий возглас, приподнялась, взяла в руки его пульсирующий от нетерпения символ мужественности и обласкала его губами и языком.

— Какой красивый! — услышал Эллиот ее восхищенный шепот. Он замер в мучительном восторге, потом, утратив самообладание, толкнул ее спиной на подушки и, опустившись на нее, потребовал:

— Скажи, что любишь меня, Эви. Она — молча смотрела на него.

— Скажи это, Эви, прошу тебя, — хрипло умолял он, погружаясь в ее плоть.

Она вздохнула и выгнулась ему навстречу, приоткрыв губы от наслаждения и с готовностью подчиняясь заданному им ритму.

— Скажи это, Эванджелина, — снова попросил он. — Я должен услышать эти слова. — Он перестал двигаться, хотя с трудом сдерживал себя.

— Да, — выдохнула она наконец. — Я люблю тебя, Эллиот, да поможет мне Господь.

Безумно обрадованный ее ответом, он перестал сдерживаться, все глубже и глубже вторгаясь в ее плоть. Они одновременно достигли наивысшей точки наслаждения, и она выкрикнула его имя, едва ослепительное удовольствие взорвалось в ней бушующим смерчем. Хватая ртом воздух, Эллиот перекатился на бок, ожидая, пока восстановится дыхание.

Потом, лежа в постели жены, он размышлял о том, что только что наделал. В течение двух недель он второй раз совершил поступок, приводивший его самого в полное замешательство. Во-первых, он всеми правдами и неправдами заставил Эванджелину выйти за него замуж. А теперь он с помощью уговоров, умасливания и даже легкого эмоционального шантажа вынудил ее сказать то, что ей не хотелось говорить. Все это было неправильно. Однако в данный момент его это не беспокоило.

В комнате стояла умиротворяющая тишина. За окном ворковали голуби, вдалеке слышались взрывы веселого детского смеха. Звуки эти были непривычными, однако, безусловно, успокаивающими. Интересно, почему он никогда не слышал их раньше? Может быть, это объясняется тем, что до того, как Эванджелина вошла в его мерзкую жизнь, нечего было слышать?

Господи, как хорошо просто лежать рядом с ней: смотреть, как луч солнца, упавший на белокурые волосы, украсил лицо золотистым блеском; вдыхать восхитительный сладкий аромат ее тела; слушать спокойное легкое дыхание. Он придвинулся к ней поближе, и оба они погрузились в приятную дремоту.