Услышь голос сердца

Глава 11

Эванджелина давно поняла, что счастье не бывает долговечным, однако и она не догадывалась о том, что беды обрушатся на Чатем-Лодж столь стремительно. Проведя волшебную ночь в объятиях Эллиота, она на рассвете незаметно вернулась в свою спальню. Проследив за отправкой «Леопольда», она позавтракала в компании загрустившего Этьена, который, очевидно, поссорился со своей кокетливой дамой сердца и больше не упоминал о Франции. Эванджелина сделала вид, что не заметила его разочарования, пожелала ему счастливого пути и, поцеловав в щеку, проводила в Лондон.

После отъезда гостя она направилась в студию, чтобы побыть одной, пока не встали дети. Ей хотелось подумать об Эллиоте, спокойно посидеть и пережить вновь каждое мгновение прошедшей ночи — наверное, кроме одного. Будет ли он все тем же нынче утром? Не изменило ли что-нибудь в их отношениях ее импульсивное безыскусное признание? Теперь она и Эллиот были любовниками. Но разве любовники не говорят друг другу слова любви? Хотя Эллиот их не произнес. Их произнесла Эванджелина. И она очень боялась, что это были не пустые слова. Тем не менее она не жалела о том, что призналась ему, инстинктивно понимая, что ему нужно услышать эти слова.

Словно в оправдание, она напомнила себе, что он просил ее выйти за него замуж. Но ей почему-то казалось, что так и должен поступить настоящий английский джентльмен, если ему нужна женщина, но он не желает удовлетвориться любовницей или обычной проституткой. И хотя он так и не захотел рассказать о причинах расторжения своей помолвки, Эванджелина понимала, что, наверное, не так-то просто оправиться после потери любимого человека. Но она была не настолько глупа, чтобы считать, будто такой человек, как Эллиот, не имел физиологических потребностей. Да, наверное, этим все и объясняется. Эллиот потерял женщину, которую любил. Он предложил Эванджелине выйти за него замуж, потому что находил ее физически привлекательной, и, наверное, женился бы на ней. Но Эванджелина своим вызывающим поведением сделала такую жертву с его стороны абсолютно ненужной, однако, как ни странно, он отнюдь не обрадовался, когда она отказалась выйти за него замуж. Более того, он, кажется, даже рассердился, хотя Уинни не раз говорила ей, что мужчины ужасно спесивые создания. Более того, Эллиот, кажется, быстро оправился от этого разочарования: как только она появилась в его комнате, то в тот же миг оказалась в его объятиях, а потом и в его постели.

В его постели. Силы небесные! Эванджелина даже не подозревала, что существует подобное наслаждение.

Она и думать не желала о том, чтобы с ним расстаться. Если не считать ее семьи и ее работы, то, кроме Эллиота, ей ничего не нужно было в жизни. Да, она должна была выполнить обещание и сделает это любой ценой, но Эллиот был ей нужен. Очень нужен.

Потом Эванджелина заставила себя приняться за работу натянула холсты на подрамники, добавила несколько штрихов к почти законченному портрету Эллиота. Его можно было бы закончить несколько недель назад, но ей не хотелось с ним расставаться. Так прошел час. Потом начали постепенно просыпаться и спускаться к завтраку обитатели дома. Затем к ней вошла Николетта и, пожелав доброго утра, распахнула двери в сад и вышла на освещенную солнцем террасу, оставив двери, по просьбе Эванджелины, открытыми. Как всегда после бури, утро было великолепным.

Вскоре появились Эллиот с Майклом, и, как только Майкл чем-то отвлекся, Эллиот тайком поцеловал ее в лоб и тихо спросил:

— Надеюсь, тебе спалось хорошо, Эви? — Его озорная понимающая улыбка согрела ее сердце сильнее, чем утреннее солнце.

— Да, мистер Робертс, спасибо, — ответила она как ни в чем не бывало, когда к ним снова подошел Майкл. — Надеюсь, вы тоже хорошо спали?

Ответив, что он спал чрезвычайно хорошо, Эллиот с энтузиазмом присоединился к детям, решившим вместе разобрать костюмы для предполагаемой постановки шекспировской пьесы. Эванджелина наблюдала за ними с некоторым разочарованием, потому что ей хотелось бы в это особое утро побыть с Эллиотом. Но Майклу было с ним хорошо, а это важнее всего. До знакомства с Эллиотом Робертсом Эванджелина считала всех английских джентльменов из аристократического общества недалекими, тщеславными и в большинстве своем распущенными людьми. Но Эллиот был совсем не такой, поэтому она чувствовала себя немного виноватой из-за того, что красила, так сказать, всех английских мужчин одной краской.

Эванджелина продолжала работать, а дети, как всегда задавали самые невероятные вопросы, входили и выходили из студии, таскали туда-сюда какие-то книги и загадочные коробки, и в целом все шло как обычно. В половине двенадцатого Эванджелине показалось, что на дорожке у парадного входа заскрипели колеса подъехавшего экипажа, но она знала, что Болтон, прежде чем допустить в дом незнакомых посетителей, подвергал их тщательному допросу и всегда официально докладывал об их приходе.

Кроме нее и Уинни, уклонившейся от участия в постановке пьесы, все население дома находилось на нижней террасе, где, очевидно, шла репетиция спектакля и откуда время от времени доносились взрывы веселого смеха.

Эванджелина очень удивилась, услышав возбужденные голоса в коридоре перед входом в студию. Можно было различить протестующий голос Уинни и резкий, хорошо поставленный, властный голос, который произнес:

— Будьте уверены, мисс Стоун примет нас, миссис Уэйден, или ей придется встретиться с моими адвокатами. А этого, я надеюсь, никто из нас не хочет.

Дверь распахнулась, и ошеломленная Эванджелина увидела на пороге пожилую даму, которая стояла, гордо вытянувшись в струнку. Она обвела комнату холодным, оценивающим взглядом, и Эванджелине вдруг пришло в голову, что так, наверное, выглядел Завоеватель перед тем, как высадиться на берега Англии.

Высокая стройная дама была в элегантном черном дорожном костюме, который великолепно оттенял ее безупречно причесанные седые волосы. На вид ей было за шестьдесят, но ее холодная красота была из тех, что практически не увядает с годами. Слева от леди стояла расстроенная Уинни, а за ее спиной — красивая черноволосая женщина в темно-сером шелковом платье, которая держала под руку немолодого джентльмена. С трудом подавив чувство отвращения, Эванджелина поднялась со своего места.

— Извините за вторжение, мисс Стоун, — сказала Уинни, хотя столь официальный тон у них никогда не был в обиходе. — Позвольте представить Гонорию Стоун, вдовствующую графиню Трент.

Эванджелина элегантно присела в реверансе.

— Чему я обязана этим неожиданным удовольствием, миледи?

— Я приехала по делу, мисс Стоун, — заявила вдова. — Позвольте представить вам вашего дядю лорда Трента и его супругу леди Трент.

Эванджелина окинула джентльмена оценивающим взглядом, с некоторым удовлетворением заметив, что он явно побледнел и поежился.

— Дядюшку я уже знаю, миледи, — сказала она холодно, кивком указав на него, — а вот с тетушкой, хотя и с большим опозданием, рада познакомиться.

— У вас иностранный акцент, — неожиданно заявила вдовствующая графиня.

Эванджелина с трудом подавила усмешку.

— Это зависит от того, что считать иностранным, миледи. Мой фламандский, уверяю вас, безупречен. Не желаете ли продолжить беседу на фламандском?

— Какая дерзость! Однако этого я и ожидала, — фыркнула вдовствующая графиня. — Не предложите ли нам сесть?

Эванджелина указала на диван:

— Садитесь, пожалуйста. Не угодно ли кофе?

Лорд и леди Трент пробормотали что-то невнятное, похожее на отказ, и уселись на диване по обе стороны от вдовствующей графини, словно королевские телохранители. Новоиспеченный граф Трент выглядел чуть ли не старше своей мачехи, тогда как младшей леди Трент было около тридцати пяти лет и она была очень похожа на графиню, что было неудивительно, потому что она приходилась ей также родной племянницей.

Когда умерла бездетной первая жена ее пасынка, необходимо было найти новую невесту. Гонории требовалось, чтобы невеста была послушной, могла рожать детей и имела отличную родословную. Всем этим требования как нельзя лучше отвечала ее семнадцатилетняя племянница, которая начала выезжать в свет, как только истек минимальный срок траура. В старинном родовом гнезде Трентов появилась новая молодая хозяйка.

Сама себе удивляясь, Эванджелина не чувствовала страха в присутствии непрошеных гостей, а лишь холодное возмущение и желание бороться. Она боялась этой битвы, но хотела, чтобы она началась как можно скорее. Чем скорее решится этот вопрос, тем скорее у нее появится возможность заняться собственной жизнью. Она лишь надеялась, что ни дети, ни Эллиот не узнают об этих посетителях.

— Ну что ж, — начала Эванджелина, усевшись в кресло, — должно быть, у вас действительно неотложное дело, потому что оно заставило вас после стольких лет приехать в Чатем. Говорите, прошу вас.

Вдовствующая графиня прищурила глаза и окинула ее недоверчивым взглядом.

— Вам, очевидно, неизвестно, мисс Стоун, что ваш дед недавно умер?

— Я знаю об этом, миледи.

— Мы приносим вам свои соболезнования, — поддержала ее Уинни.

Вдовствующая графиня нахмурилась, недовольная их выдержкой и хорошими манерами.

— Я решила, что вы об этом не знаете, — ядовито заметила она, — поскольку не носите траура.

— Я не ношу траура, потому что я его не знала, мэм.

— Вот как, мисс Стоун? Признаюсь, меня не удивляет ваше отношение.

— Зачем вам удивляться, миледи, если вы сами позаботились о том, чтобы между моим отцом и дедом прекратились всякие отношения. — Эванджелина старательно продолжала говорить самым вежливым тоном, не выдавая никаких эмоций. — Надеюсь, теперь вам ясно, почему я не ношу траура по человеку, с которым при его жизни мне было запрещено поддерживать связь.

— Понятно. Ваше неуважительное отношение продиктовано чувством возмущения.

— Ошибаетесь, миледи. Мы, внуки, не слишком страдали от пренебрежения со стороны деда и бабушки и в любое время были готовы принять вас в своем доме, в чем вы могли убедиться сегодня.

— Миссис Уэйден, вы ведь ее воспитательница, не так ли? Почему вы не научили ее уважать старших? — Гостья явно начинала терять терпение.

Уинни по примеру Эванджелины не поддалась на провокацию и ответила с самой лучезарной улыбкой:

— Манеры мисс Стоун безупречны, миледи. Однако я теперь всего лишь ее компаньонка, поскольку она уже совершеннолетняя, а мой деверь является ее доверенным лицом.

— Как? Еще один иностранец?

— Питер наполовину англичанин, — вступилась Эванджелина, — его мать была кузиной герцога Фотрейского.

— Вот как? — заметила графиня, вздернув подбородок. — Но это все равно не имеет значения. Он занимается торговлей. Но все это пусгяки по сравнению с проблемой, ради обсуждения которой мы сюда приехали.

— Ах да, проблема. Умоляю вас, мэм, поскорее объясните нам, в чем дело, — сказала Эванджелина с убийственной вежливостью.

— Итак, мисс Стоун, ваш дед умер, и семья должна решить вопрос о праве первородства. Ваш дядя, — вдовствующая графиня сморщила нос и почти с неприязнью взглянула на сидевшего рядом седовласого мужчину, — не имеет наследников, и, судя по всему, едва ли можно надеяться, что они у него появятся.

При этих словах, произнесенных самым холодным тоном, младшая леди Трент опустила голову и покраснела.

— Поскольку ваш дядюшка Фредерик умер бездетным…

— Позвольте исправить вас, миледи, — вмешалась Эванджелина. — У него остался очаровательный ребенок. Это та девочка, заняться воспитанием которой вы отказались пять лет назад.

Графиня расправила плечи.

— Ну да, мисс Стоун. Девочка. Наполовину португалка, к тому же незаконнорожденная. — Она презрительно фыркнула. — Но я не ее имела в виду, и вы, мисс Стоун, прекрасно знаете это. У Фредерика не было детей. Ваш отец, Максвелл, младший сын, поэтому сейчас Майкл является предполагаемым наследником.

— Я понимаю это, — согласилась Эванджелина.

— Вот как? В таком случае вы должны также понимать, что, как наследник состояния и титула Трентов, мальчик должен быть подготовлен соответствующим образом к исполнению своего долга перед семьей. Он должен знать свои обязанности перед обществом и наши политические цели. Более того, он должен получить образование, подобающее будущему графу Тренту. А потом он должен жениться в соответствии со своим статусом.

— Что вы предлагаете конкретно, миледи? — невозмутимым тоном спросила Эванджелина.

— Если мальчик будет воспитываться под моим наблюдением, то общество, я уверена, скорее забудет о том, что его мать была иностранкой и простолюдинкой. Нельзя допускать, чтобы наследник Трентов бегал словно дикарь в каком-то обиталище художников, был свидетелем всяких вольностей и набирался революционных идей, завезенных сюда с континента. — Вдовствующая графиня обвела презрительным взглядом холсты, мольберты, картины и заваленный рабочими материалами стол. — Я уверена, что вы не станете противиться повороту к лучшему в судьбе вашего младшего брата.

Эванджелине было все труднее и труднее держать себя в руках.

— Миледи, уверяю вас, что под этой крышей Майкл научится всему, что необходимо будущему пэру Англии. И еще уверяю вас, что у нас в чуланах не прячутся ни революционеры, ни вольнодумцы и что Майкл вовсе не бегает словно дикарь…

К сожалению, предполагаемый наследник выбрал именно этот момент, чтобы продемонстрировать свою «дикарскую» сущность, ворвавшись с душераздирающим криком сквозь раскрытую дверь с деревянной шпагой в руке. Нанеся серию колющих ударов по шторам, он развернулся на каблуках и бросился к узкой лестнице, ведущей на верхнюю галерею. На мальчике был надет сиреневый плащ Николетты. Голову украшал съехавший набок потрепанный парик из длинных белокурых локонов. Следом за Майклом, явно не заметив троицу, восседающую на диване, влетели Эллиот и Тео, грозно размахивавшие деревянными шпагами. Их яркие плащи развевались за плечами. Чуть не потеряв копну белокурых локонов, Майкл повернулся лицом к своим преследователям.

— Черт побери, дон Педро! — воскликнул Эллиот, обернувшись к Тео. — Я не выношу язвительных замечаний и готов проткнуть шпагой…

Его вдохновенный монолог был неожиданно прерван испуганным женским криком. Ужасный вопль эхом откликнулся под сводчатым потолком. И в тот же момент Эванджелина увидела, как покачнулась молодая леди Трент, в ужасе вскочившая на ноги.

— Боже милосердный! Это Эллиот! — Задыхаясь, она ухватилась за ворот платья.

Ее муж тоже вскочил с дивана. Лицо его пошло красными пятнами.

— Рэннок! Сукин сын! Что ты здесь делаешь?

В этот момент его супруга без чувств рухнула на ковер. Вдовствующая графиня сердито взглянула на пасынка.

— Подними ее, Стивен, болван ты этакий! — прорычала она. Поднявшись с дивана и перешагнув через бездыханное тело своей невестки, она пристально взглянула на Эллиота, который тупо уставился на лежащую в обмороке женщину.

— Джанет? — хрипло пробормотал он, переводя взгляд с одной физиономии на другую. Его красивое лицо на глазах бледнело. Он наконец остановил взгляд на Эванджелине. — Эви?

— Вот как! — зловещим тоном произнесла старшая графиня, гневно взирая на Эванджелину и указывая длинным костлявым пальцем на Эллиота. — Теперь мне понятно, как обстоят дела, мисс Стоун. Вы задумали удивить нас своим защитником? Если так, то вам это удалось. Однако борьба еще отнюдь не закончена.

Уинни опустилась на колени рядом с мертвенно-бледной Джанет Стоун. Гас, незаметно появившийся в комнате, присел на корточки рядом с матерью. Граф Трент неумело обмахивал лицо Джанет.

— Прекрати это дурацкое обмахивание, Стивен! Подними ее и отнеси в мой экипаж, — прикрикнула графиня.

Стивен Трент взирал на грозную даму с открытым ртом. Потом закрыл его, затем снова открыл, но так и не сказал ни слова.

Гас взглянул на мать, она кивнула в знак согласия, и он, подхватив в охапку безжизненное тело Джанет, поднял его с пола. Эванджелина едва не расхохоталась, увидев эту картину. На Гасе была надета кожаная куртка, а узкие брюки красновато-коричневого цвета были подвязаны обрывком веревки. На боку болталась деревянная шпага, а голову украшала остроконечная шапочка с длинным пером, щекотавшим нос женщины, которую он взвалил на плечо. Уинни стояла рядом с сыном и была почти так же бледна, как леди Трент. Вся картина была одновременно и до смешного абсурдной, и пугающей. Эванджелина, до которой начал доходить смысл происходящего, замерла на месте. Казалось, ее жизнь изменилась за какую-то долю секунды. Но что произошло на самом деле? Она обвела взглядом присутствующих, пытаясь понять, в чем дело.

Кто находится в комнате? Эллиот. Джанет. Дядюшка Стивен. Рэннок. Откуда здесь Рэннок?

Гас с леди Трент на плече направился к выходу. За ним следом шел, низко опустив голову, дядя Стивен. Возле стеклянной двери их встретили растерянные Николетта и Фредерика. А Майкл и Тео стояли в углу с таким видом, словно ждали наказания за какой-то проступок, которого не совершали.

Вдовствующая графиня Трент что-то тихо сказала Эллиоту, отчего его лицо потемнело, запылало гневом. Потом графиня грациозно выплыла из студии, за ней по пятам следовал Стивен, а замыкал шествие Гас с младшей графиней Трент на плече. Наконец вся процессия скрылась за дверями.

В студии наступила тишина.

— Ну что ж, Эви, — нарушила молчание Уинни. — Нет худа без добра. Возможно, Джанет наконец забеременела! Обморок у нее был весьма убедительным!

Не прошло и пяти минут, как студия опустела. Эванджелина и Эллиот остались одни и стояли по разные стороны огромного рабочего стола. Не успел экипаж Трентов отъехать от парадного входа, как Уинни выпроводила детей из студии, закрыла стеклянные двери и оставила их один на один. В студии стало так тихо, что Эллиоту казалось, будто он слышит, как потрескивает холст, туго натянутый на подрамник. Снаружи светило солнышко, возможно даже, по-прежнему весело щебетали птицы. Но Эллиот уже не чувствовал радости, на сердце было холодно и пусто. Он с ужасом ждал, что скажет Эванджелина.

— Кто вы такой? — Ее тихий голос пронзил не только тишину студии, но и душу Эллиота. Эванджелина, рассеянно перекладывая бумажки на столе, даже не смотрела в его сторону.

Эллиот тщательно обдумал ответ, но быстро понял, что никакого приемлемого варианта у него нет.

— Вы маркиз Рэннок, не так ли? Я хочу, чтобы вы подтвердили это сами.

Эллиот впервые в жизни едва удержался, чтобы в отчаянии не заломить руки.

— Мисс Стоун… Эви… я могу объяснить…

— Объяснить что? — переспросила она. — Что вы мне лгали? Что вы лгали моей семье? Или вы считаете это шуткой? А может быть, вы сделали это на спор?

Эллиот заметил в ее глазах уже знакомый пылающий синий огонь, только на этот раз он не имел никакого отношения к страсти.

— Эви, прости меня. Я никогда не говорил…

— Зачем вы приехали сюда и внедрились в мою семью? — Она теперь с трудом держала себя в руках, и в ее голосе появились истеричные нотки. — Объясните это, если сможете, хотя я думаю, что это была своего рода месть.

Эллиота охватила дрожь. Боже милосердный, ведь она считает, что он сделал это со злым умыслом!

— Эви, дорогая, это произошло случайно. Поверь мне…

— Поверить вам? Лживому мерзавцу? — Она почти выкрикнула эти слова, и Эллиот вдруг понял, какой неправдоподобной показалась бы рассказанная им история. Особенно сейчас, после появления Стивена и Джанет Стоун. Более того, он был вынужден признать, что правда показалась бы смехотворной. Кто поверит, что безнравственному маркизу Рэнноку потребовались всего лишь пристанище, дружеское участие и просто покой в стенах уютного дома, в котором живут приятные люди?

Как мог он объяснить Эванджелине свой эмоциональный голод — а именно так можно было определить его состояние, — побудивший его выдать себя за другого человека? Он не раз хотел рассказать ей все. И теперь, хотя было слишком поздно, он продолжал подыскивать нужные слова.

Он с самого начала знал, что это плохо кончится. Но только он не мог предположить, что к моменту окончания всего этого фарса он не сможет жить без дружбы этих людей и не будет ему без них покоя. Тем более без Эванджелины. Эллиот вспомнил, как она нежно прошептала признание в любви всего несколько часов назад.

Черт возьми, кто мог предугадать, что ему будет так отчаянно нужна Эванджелина? Что она будет нужна ему так, как никто никогда в жизни не был нужен? О Боже! Может, он действительно любит ее? Все эти люди стали значить для него больше, чем можно выразить словами. Они стали сутью жизни Эллиота в его новом обличье — человека, которым он хотел быть, — Эллиота Робертса. И этот человек не имел никакого отношения к вероломному маркизу Рэнноку, которому ни до кого и ни до чего не было дела. Эллиот понял, что, будь у него выбор, он отказался бы от своего имени, власти, владений, богатства, чтобы стать Эллиотом Робертсом и навсегда забыть о маркизе Рэнноке. Однако судьба и его собственное мерзкое поведение отвели ему роль стороннего наблюдателя, который может лишь издали любоваться тем, что чисто и красиво.

Эванджелина все еще смотрела на него так, словно он был воплощением зла на земле.

— Боже мой, Эллиот, — хрипло прошептала она, — ты был любовником моей тетушки! И что еще хуже, это известно каждому.

— Это была еще одна из многочисленных моих ошибок, но если ты дашь мне возможность…

— Я не дам вам ничего, сэр! Здесь вы совершили свою последнюю ошибку, — уверенным тоном произнесла Эванджелина. Она была прекрасна в гневе и опасна. Глаза ее горели, а пальцы дрожали от едва сдерживаемой ярости. Казалось, в своем воображении она размахивала кнутом, наказывая Эллиота за все, что он с ней сделал, и, по ее мнению, он заслужил каждый жестокий удар. В присутствии взбешенных женщин в прошлом он обычно испытывал неудобство, а маркиз Рэннок быстро отделывался от всего, что причиняло ему неудобства. Однако с этой женщиной он не мог так просто расстаться.

— Эванджелина, дорогая, если бы ты позволила мне объяснить…

— Объяснить? — взвизгнула Эванджелина, всплеснув руками. — Объяснить? Выслушать еще раз вашу грязную ложь? Нет, милорд, избавьте. Убирайтесь из моего дома! И чем скорее, тем лучше.

Эллиот понял, что она не имеет намерения выслушивать его объяснения. Ее гнев был заразителен. Он поджег его, словно искра, вылетевшая из костра.

— Эви, послушай… Я никогда не говорил…

— Нет, это вы послушайте, Эллиот Армстронг… лорд Рэннок… или как вас там зовут…

— Просто Эллиот, черт возьми! — сердито процедил он сквозь зубы.

— Не имеет значения, — презрительно произнесла она, — вы заставили нас поверить… вы заставили нас принять вас как почетного гостя, как друга, как…

Эллиот холодно усмехнулся:

— Ну же, Эви, скажи, не стесняйся. Как твоего любовника.

Несмотря на печальный опыт общения с разъяренными женщинами, Эллиот не был готов к весьма увесистой пощечине. Да, это был не просто манерный жест оскорбленной женщины. Удар был полновесным и выражал настоящую, неподдельную ярость, такую жгучую, что на мгновение он онемел.

Эллиот прикоснулся пальцами к распухшей щеке.

— Наверное, я этого заслуживаю.

— Лживый мерзавец! Ты заслуживаешь, чтобы тебя повесили!

Это было уже слишком даже для Эллиота Робертса.

— Вот как? А ты была правдива со мной, Эви?

— Не понимаю, о чем ты говоришь.

— Почему, например, ты не сказала мне, что приходишься внучкой графу Тренту?

Эванджелина поняла, что зашла слишком далеко.

— Да как ты смеешь перекладывать с больной головы на здоровую? Ты, презренный совратитель женшин?!

— Да уж, вы пригрели змею на своей груди, не так ли, мисс Стоун? В буквальном смысле. И теперь вам стыдно, вы смущены.

— Вы, черт возьми, абсолютно правы!

Эллиот подошел к ней ближе и перешел на шепот.

— Ты смущена тем, что произошло между нами, Эви? Тем, что ты отреагировала на мои ласки? — Он прикоснулся рукой к ее дрожащему подбородку.

— Убирайся отсюда, дьявол! — прошипела она сквозь стиснутые зубы.

— Ладно, Эви, пусть я буду дьяволом, но прошлой ночью ты сама умоляла пустить тебя в адское пламя. — Он хотел остановиться, но, увидев на глазах Эванджелины злые слезы, не смог. Как она осмелилась отказаться выслушать его объяснения? Разве она не понимает, что он любит ее? Боже милосердный! Он любит ее. А она ненавидит его всем своим сердцем.

— Уходи, Эллиот! Убирайся из этого дома. И из моей жизни! Мне противно вспоминать о том, что я тебе доверяла!

Эванджелина выбежала из студии, хлопнув дверью. В это мгновение Эллиот заметил Гаса, лицо которого выражало отвращение.

Черт возьми! Гас, очевидно, все слышал! Из его жизни ушла не только Эви, но ушли и люди, дружбой которых он стал дорожить, которые теперь, узнав, кто он такой на самом деле, испытывали к нему отвращение. А Эванджелина теперь ненавидит его, любовь, страсть, которую она испытывала, предназначались совсем не ему. Они были подарком судьбы человеку, которого вовсе не существовало, которого он сам придумал.

— Ах, Эванджелина! — прошептал он. — Я люблю тебя.

В Чатем-Лодже наконец наступило утро, но Эванджелику это не радовало. Она сидела в постели, укутавшись одеялом. Ей было очень холодно. Она дрожала, и дрожь эта охватила не только тело, но и душу.

Весь вечер и всю ночь Эванджелина провела в одиночестве в своей комнате, шагая из угла в угол. Ей хотелось плакать, но слезы не приходили. Нечего горевать, убеждала она себя. Горевать можно о потере, а Эллиота она не могла потерять, потому что он никогда не принадлежал ей. Но почему в таком случае она ощущает такую невыносимую боль? И почему она вновь и вновь с замиранием сердца вспоминает сладкие минуты, которые они пережили вместе?

Она страдала! Еще как! Эванджелина с трудом подавила рыдание. Она похоронила свою мечту, потеряв не просто любовника, но и настоящего друга. Она доверяла Эллиоту свои тайны, свои надежды, все самое сокровенное, чем женщина может поделиться с мужчиной. Как унизительно было сознавать, что его чувства были ложью, что они были частью запланированного маркизом Рэнноком возмездия!

А когда его махинации были разоблачены, он предложил ей выйти за него замуж. Какая наглость! О, у Рэннока, несомненно, существовал какой-то коварный замысел. Иначе зачем бы ему делать ей предложение? Нечего даже надеяться, что это было честное предложение! Возмущенная Эванджелина снова пришла в ярость. Видит Бог, ей хотелось отомстить Рэнноку за боль, которую он ей причинил. И не только ей. Мучительно было видеть лица детей вчера вечером. Она была благодарна Гасу, который, став нечаянным свидетелем ее безобразной ссоры с Эллиотом, спокойно и с пониманием, которого она не ожидала от такого молодого человека, как он, постарался по возможности сгладить последствия ужасных событий вчерашнего вечера. Он успокоил детей, кое-как объяснив появление неожиданных визитеров и внезапный отъезд Эллиота. Правда, когда он сказал, что Эллиот будет слишком занят в Лондоне и не возвратится в Чатем-Лодж, Фредерика безутешно разрыдалась.

Вспоминать обо всем этом было крайне неприятно. Эванджелина, сняв с крючка в гардеробе свой рабочий халат и небрежно заколов волосы, вышла из спальни.

Господи! Как удалось этому варвару одурачить всех их? А самое главное, как могла она желать этого человека? Как могла она отдаться ему душой и телом? Она почувствовала, что краснеет, вспомнив, как вела себя с ним, с какой готовностью она, не медля ни секунды, раздвинула ножки перед Рэнноком, словно дешевая проститутка, и получила от этого наслаждение. Да, черт возьми, наслаждение. При воспоминании о прикосновении его рук к своему телу Эванджелина почувствовала, как предательски напряглась грудь под заляпанным краской халатом. Она попыталась усилием воли прогнать эти воспоминания, но ощутила лишь горячее желание снова почувствовать его внутри своего тела.

Чуть не споткнувшись на лестнице, она попыталась сосредоточиться не на низменных желаниях, а на своей ненависти к этому мерзкому, лживому, к этому распутному негодяю. Как он, должно быть, потешался над провинциальной простотой ее семейства! Как, должно быть, смеялся над ней, радуясь легкой победе! «Но зачем, интересно, маркиз Рэннок появился в Чатем-Лодже? « — подумала она, снимая со стены его портрет и ставя его на свободный мольберт. Действительно, зачем ему понадобилось очаровывать ее семью и соблазнять ее? Зачем было человеку, которого она любит — вернее, думала, что любит, — причинять ей такую боль, если он от этого ничего не выигрывал? Или это действительно была месть? Правда, вдовствующая графиня была потрясена, увидев в Чатеме маркиза Рэннока, однако она не была публично унижена и отнюдь не почувствовала себя побежденной. Не секрет, что Рэннока считали человеком мстительным — и не без оснований. Не секрет также, что ему было за что мстить этой семье. Ведь из-за Стоунов общество вдоволь посмеялось над Рэнноком. И он, конечно, этого не забыл. Хотя Джанет в отчаянной попытке зачать наследника имела много любовников, Рэннок был первым, которого застукали с ней, причем дело это получило широкую огласку. И поймал их не кто иной как полоумный муженек Джанет. Унижение от того, что Рэннока использовали как жеребца-производителя, усугублялось пулевым ранением в ягодицу.

Но неужели он избрал орудием своей мести ее или, что еще хуже, Майкла? Это было бы слишком жестоко.

К тому времени как несколько часов спустя в открытую дверь студии тихо постучали, Эванджелина вовсю работала над портретом. Уинни, на которую она почти не обратила внимания, подошла и, взглянув на портрет, пристально уставилась на нее. Пробормотав что-то вроде «Сатана в килте», Уинни пожала плечами и отошла к окну, чтобы поправить занавески.

— Эви, дорогая, — вздохнув, сказала она, — нам надо поговорить. Я не могу больше притворяться, будто не вижу, что он сильно обидел тебя. Подумать только, ведь я сама тебя поощряла!

— Какой вздор, Уинни! При чем тут ты? Я сама… сама..

— Влюбилась в него? — подсказала Уинни. — Я это знала. И позволила этому случиться.

Эванджелина отвернулась, закусив губу, чтобы не расплакаться. Если она расплачется, то уже не сможет остановиться.

— Но почему, Эви? Как ты думаешь, почему Эллиот обманул нас? Я всю ночь ломала над этим голову, но так и не нашла ответа. Это просто не имеет смысла!

— Может быть, он хотел таким образом сыграть злую шутку с дядюшкой Стивеном? — сказала Эванджелина, вглядываясь в изображение шотландского варвара на холсте. — Но мне кажется, что у него был более коварный замысел.

Уинни с сомнением покачала головой:

— Откуда ему было знать о нас?

— Мы ведем уединенный образ жизни, но не прячемся от общества, Уинни, — сказала Эванджелина. — И если я избегаю бывать в свете, то это для того лишь, чтобы не встречаться с семьей отца.

— До сих пор все шло как по маслу, в обществе почти не знали о твоем существовании, тем более о твоей связи с графством Трент. — Уинни наклонилась к портрету даже побледнела. — Силы небесные! Что ты сделала с его глазами, Эви?

— А что с ними такое? — резко спросила Эванджелина.

— Ну-у — Уинни даже вздрогнула. — Даже у Рэннока не может быть такого порочного взгляда… И что это у него за огромный меч?

— Это палаш шотландских горцев, Уинни, — искоса взглянув на нее, пояснила Эванджелина. — С каких это пор ты возомнила себя искусствоведом?

— Ладно, пусть будет палаш. Однако я должна сказать тебе, что более ужасною портрета я никогда в жизни не видела. — С сомнением пожав плечами, Уинни продолжила разговор: — Кстати, как мог маркиз Рэннок вычислить тебя? Если он заранее все спланировал, то откуда узнал, где тебя найти? Или что ты красива? Да к тому же совершеннолетняя? И как он мог узнать о Майкле?

— К чему ты клонишь, Уинни? — холодно сказала Эванджелина. — Рэннок распутный и коварный тип, он безжалостен и мстителен, он совращает молодых девушек — и это далеко не полный перечень его омерзительных качеств.

Уинни принялась расхаживать взад-вперед по студии.

— Не знаю, не знаю, Эви, — наконец сказала она. — Помнишь тот день, когда он впервые появился в Чатеме?

Помнит ли она? Эванджелина со стуком положила кисть и прижала ладонь ко лбу. Да разве это можно забыть?

— Да, помню, — спокойно ответила она вслух. — Тогда шел сильный дождь.

— Я тоже помню, — сказала Уинни, задумчиво глядя в пространство. — Было в этом что-то странное. Он был очень неуверен в себе. Помнишь, как он встрепенулся, когда я назвала его чужим именем?

— Да, я и забыла об этом, — сказала Эванджелина, нахмурив брови.

— А помнишь, как он сказал, что у него есть кое-какие дела в этом районе? А на следующий день, уезжая, он повернул на Роутем-Форд? Разве это не странно? Человек приезжает, чтобы позировать для портрета — заметь, с опозданием на пять часов, под проливным дождем, — и вдруг оказывается, что у него какие-то дела в Роутем-Форде. Какие? Там же ничего нет!

— Верно, — прошептала Эванджелина. — И он был очень удивлен, когда я назвала ему Роутем-на-Ли. Как будто никогда не слышал такого названия. К тому же он совсем не знал названий окрестных деревень.

— Вот именно! — Уинни быстро подошла к мольберту. — Должна сказать тебе еще кое-что. Сегодня утром я заглянула в свою Книгу Пэров. Полное имя маркиза Рэннока — Эллиот Роберт Армстронг. Не странно ли это? Зачем бы человеку желающему скрыть свою личность, называть себя частью собственного настоящего имени? Более того, ты говорила, что он не разбирается в портретах. Если все это, как считаешь ты, было спланировано заранее, то он весьма слабо подготовился к осуществлению своего плана.

— Но какое еще объяснение может быть всему этому, особенно его поведению по отношению ко мне? — покраснев, спросила Эванджелина.

— Что ты хочешь сказать, дорогая? — Уинни перешла на шепот. — Не говори, не хочу даже слышать, насколько плохо справилась я со своей обязанностью.

— Что касается твоей обязанности, Уинни, то во всем виновата я одна. Я уже большая девочка и сознательно позволила себе увлечься.

Уинни неожиданно приложила нежную, прохладную ручку к щеке Эви.

— Разве трудно представить себе, Эви, что этот мужчина был очарован тобой? И что его чувство было искренним? Что, если он приехал сюда с другой целью, а сам влюбился?

— Ты неисправимый романтик, Уинни, — прервала ее Эванджелина, возвращаясь к работе. — Каковы бы ни были его намерения, все это осталось в прошлом, а нам предстоит иметь дело с коварными замыслами Гонории Трент.

— Ты думаешь, она осмелится вернуться сюда? — в ужасе воскликнула Уинни.

— Не пройдет и недели, как она появится здесь, уж поверь мне — усмехнулась Эванджелина.

— Может быть, ты и права, — задумчиво произнесла Уинни и направилась к двери. — Пойду предупрежу Болтона, чтобы был начеку. — У двери она неожиданно задержалась и, оберлувшись к Эванджелине, сказала: — Кстати, Эви, палаш, который ты нарисовала, — это оружие шотландских горцев? Я вспомнила, что клан Армстронгов проживал на Шотландской низменности.

— Это вполне допустимая вольность художника, — прошипела Эванджелина. — Символизм.

— Ах символизм? — Уинни высоко вздернула брови и понимающе усмехнулась. — Не заставляй меня краснеть, дорогая! — С этими словами она проворно выскочила за дверь, едва увернувшись от кисти, которую Эванджелина метнула ей вдогонку.