Утренний бриз

Глава шестая

Рули раскурил трубку и вышел из дому, Несколько минут он постоял у двери, привыкая к яркому свету полудня.

В воздухе угадывалось приближение весны.

«Скоро очистится залив ото льда, — тревожно подумал Рули. — Не исключена возможность, что первым пароходом прибудет, красногвардейский отряд из Петропавловска, и тогда…» Рули поежился. Растет глухое недовольство шахтеров. В воздухе пахнет опасностью, Вчера стало известно о провале карательной операции в Марково, Это сообщение поколебало обычную выдержку Рули.

Он признался себе, что в этом деле проиграл. «Может быть, был прав Струков, когда напрашивался на поездку в Марково? Впрочем, это еще не поздно сделать».

Вчера, когда к нему пришел Бирич, чтобы сообщить о марковской неудаче, Рули не стал с ним обсуждать случившееся — предложил перенести это на сегодняшний вечер. Надо было все обдумать, дождаться возвращения на пост Струкова, который уехал в какое-то стойбище, а главное, сегодня в три часа пополудни с ним, Рули, будет разговаривать Томас.

При воспоминании о своем командире Рули сделал несколько глубоких затяжек. Опять новые приказы, опять недовольство тем, что он тут делает. «Интересно, какую бы скорчил физиономию Томас, если бы узнал о нашем провале в Марково», — подумал Рули и решил об этом ему не сообщать.

Рули взглянул на часы. На радиостанцию идти еще рано. На всякий случай там с утра сидит Стайн. Если понадобится, то он сразу же пришлет за Рули.

— Гуд дэй! — кто-то окликнул американца.

Он повернул голову и увидел Чумакова. Высокий, гибкий, с аккуратно подстриженной бородой, он весело смотрел на Рули своими синими глазами. Рули не удержался:

— А вы, кажется, не особенно огорчены нашим провалом в Марково?

С лица Чумакова сбежало приветливой выражение. Он сердито прищурил глаза.

— Отдельные неудачи не должны нас обескураживать, — ответил он неопределенно, а про себя подумал: «Суяма окажется неблагодарной свиньей, если не оценит по достоинству эту мою операцию». Соболькова, привезшего весть о гибели Губанова, придется убрать. Мертвый никогда не проговорится, а на живого плохая надежда.

— До вечера в Совете, — Рули хотелось побыть одному, и он зашагал прочь от Чумакова.

Чумаков усмехнулся и, довольный собой, направился к складам, около которых толпились люди. В Ново-Мариинске становилось все шумнее. С приближением весны из тундры возвращались охотники, приезжали чукчи из стойбищ, чтобы обменять шкурки на охотничьи припасы и продукты.

Чумаков подошел к складу Бирича, где торговал Кулик, прислушался. Голоса у покупателей были недовольные, даже сердитые. Один из них, чуванец, размахивая рукой, в которой были зажаты две горностаевые шкурки, почти кричал:

— Сколько патронов даешь? Я две шкурки даю. Ты патронов даешь за одну шкурку. Почему?

— Теперь все дороже, — безразличным, усталым голосом отвечал Кулик. — Все дороже. Ревком все разграбил.

— Зачем врешь? — вступился русский охотник с седыми усами. — Вон склад, полный товаров!

— Дерут, сколько хотят! — проворчал человек в облезлой кухлянке и стал выбираться из толпы. — Теперь все на ревком можно валить.

Человек выругался и направился в сторону кабака: Толстой Катьки. Чумаков посмотрел ему в спину: «Наверное, с копей». Чумаков замечал, что новомариинцы все чаще и чаще высказывают недовольство ценами и тем, что делает Совет. Особенное недовольство вызывали непрерывные обыски и аресты должников. Струков со своей милицией старался вовсю. Чумаков знал, что Струков пытается разыскать Нину Георгиевну. Начальник милиции был убежден, что ее и Наташу прячет кто-то из жителей поста. По ночам он врывался в квартиры, все переворачивал, но даже следов женщин не мог найти; он срывал злобу на должниках, список которых ему передал Бирич. Струков арестовывал людей пачками, тащил в тюрьму и здесь их избивал, морил голодом, пока кто-нибудь из родственников или близких не приносил выкуп… Недовольство его действиями на посту росло с каждым днем. Чумаков, постояв еще немного в толпе покупателей, незаметно отошел. «Нехорошее настроение у людей, как бы не быть беде. А впрочем, мне это на руку, чем быстрее, тем лучше…»

Рули, расставшись с Чумаковым, погруженный в раздумье, незаметно для себя оказался около домика, в котором жили Свенсон и Елена. После их свадьбы Рули очень редко встречал Елену Дмитриевну. Сразу же она сказалась больной и почти месяц не выходила. Рули несколько раз навещал ее, но никогда не мог остаться с ней наедине; мешали то Олаф, то прислуга, которую Елена не отпускала от себя, явно боясь остаться с глазу на глаз с Рули. Почему? Какие у нее есть основания, догадки? Разве она знает, что он нашел гильзы от ее браунинга около трупа Трифона? Нет, конечно. Разве она догадывается, что Рули хочет вновь ее близости? Он же ни словом, ни взглядом не дал ей это понять. Неужели он разучился скрывать то, что у него на уме и на сердце? Не может быть. Скорее всего ей неприятно видеть своего бывшего любовника или же она инстинктивно опасается его. Женский инстинкт — вещь загадочная.

Рули взглянул на замороженные окна жилья Свенсона и направился дальше. Спешить не стоит, он выждет момент, удобный момент, когда Елена не сможет отгородиться от него служанкой. Рули прижал к груди руку и сквозь толстый мех шубы нащупал гильзы, которые лежали в кармане тужурки. Вот вексель, который так неосмотрительно выронила Елена, и по нему ей придется платить сполна.

На радиостанции Рули встретил суетившийся Учватов. Его оплывшее жирное лицо вздрагивало при каждом движении, как желе.

Он старательно помог Рули снять шубу и бережно повесил ее на крючок.

— У нас тут тепленько, хорошо. Садитесь, отдыхайте.

Учватов подставил Рули табуретку, а сам продолжал стоять. Рудольф взглянул на Стайна, который сидел на деревянном диване, вытянув ноги.

— Ном не вызывал?

— Предупредил, — Сэм зевнул, посмотрел на часы, висевшие над столом. — Минут через тридцать Томас будет у аппарата. Что ему от нас надо?

Рули не ответил Стайну. Он обратился к Учватову:

— Петропавловск молчит?

— Молчит, молчит, — торопливо закивал Учватов. Ему стало совсем жарко, пот ручьями стекал по щекам, шее. С тех пор, как на радиостанции побывал Каморный с шахтерами, Учватова все время терзал страх. Ему казалось, что вот-вот, если не в эту минуту, то в следующую, Рули или Стайн, Бирич или Струков скажет ему: «А ну-ка, расскажи, как ты помогал ревкомовцам». А потом его выведут на снег и расстреляют…

— Вы чаще сами напоминайте о себе Петропавловску, — сердито сказал Рули.

— Я много передал телеграмм, — Учватов кинулся к столу, схватил книгу и протянул ее Рули. — Извольте взглянуть сколько.

Рули небрежно перелистал книгу. Да, за последний месяц передано два десятка телеграмм. Петропавловск все их принял, но ни одного ответа не дал. Это был очень тревожный симптом. Может быть, там, в Петропавловске, уже хорошо осведомлены о том, что произошло здесь. Рули подозрительно посмотрел на Учватова. И что этот человек так трясется, так обливается потом? Природная русская услужливость, раболепие перед начальством или же страх за какой-то проступок?.. Хотя подозревать этого радиотелеграфиста в предательстве невозможно. Рули вспомнил участие Учватова в уничтожении ревкома, и подозрительность у него исчезла. Он снова задумался о странном молчании Петропавловска. То засыпал Совет телеграммами, требовал точной информации о Мандрикове, то вдруг полное безразличие. Здесь что-то кроется.

Рули вернул книгу Учватову, бесшумно прошелся по аппаратной. Он не хотел себе признаться, но предстоящий разговор с Томасом все таки беспокоил его.

«Может быть, нам самим направиться в Марково, — думал он, — уничтожить красное гнездо и на этом поставить точку?» Рули не сомневался, что если он сам возьмется за Марковский Совет, то добьется своей цели. Мысли Рули прервал Учватов:

— Ном!

Рули стремительно подошел к аппарату, сел и натянул наушники. Учватов пододвинул — ему бумагу и карандаш. Рули осторожно повертывал лимбы, улучшая настройку, и вот прозвучали позывные Томаса. Рули жестом руки приказал Учватову отойти и подозвал Сэма. Стайн, держась за спинку стула, наклонился над столом и стал внимательно читать шифровку.

Нет, в Номе не были в претензии на Рули и Стайна. Там беспокоились о другом. Томас предупреждал, что Петропавловск, кажется, имеет сообщения, из Ново-Мариинска или другого пункта о том, что происходит в Анадырском уезде. В Петропавловске как будто готовятся с началом навигации послать в Ново-Мариинск людей. Это очень нежелательно. Обстановка в Ново-Мариинске не должна измениться. Позиции надо укрепить, но это должно быть сделано руками самих русских. Для этого в Ново-Мариинск на шхуне «Нанук», которая направится туда с грузом, первым рейсом прибудет полковник Фондерат. Ему передать все дела. Полковник имеет точные инструкции и облечен доверием Легиона. Если сейчас в уезде имеются пункты, под контролем красных, борьбу против них вести только руками местных жителей, без участия американских подданных. Есть предположение, что в Ново-Мариинске или в уезде действует японский агент. Необходимо его Выявить и, установив с ним контакт, привлечь для работы в Легионе. Рули и Стайну разрешается с «Нануком» вернуться в Ном. Обязательно прибытие в Ном. Свенсона. Очень желательно отвлечь внимание Петропавловска, вызвать у него доверие. Полковник Фондерат должен прибыть и приступить к делу в Ново-Мариинске прежде, чем Петропавловск вышлет своих людей. Для отвлечения внимания Петропавловска можно пойти на установление по форме более коммунистического правления. Вместе с тем Томас предлагал, чтобы Рули и Стайн сами определили, что будет более эффективно в условиях уезда.

Когда передача была окончена, американцы многозначительно переглянулись. Многое в том, что сообщал и советовал Томас, было неожиданным, новым. Стайн протяжно присвистнул:

— Кажется, ветер меняется.

— Ветер может меняться, но корабль идет прежним курсом, — поправил его Рули. Он не хотел обсуждать услышанное в присутствии Учватова, который мучился от любопытства. Во время передачи он напрягал слух, но, кроме редких и непонятных цифр и сочетаний букв, он ничего не разобрал. Учватов догадался, что передача ведется шифрованная, и от этого желание узнать, о чем она была, стало еще сильнее. Рули аккуратно сложил листок бумаги с записью передачи и спрятал его в карман. Рудольфу не понравился взгляд, каким Учватов проводил бумагу, и он сердито сказал:

— Ни одной передачи не делать без моего разрешения!

— Хорошо, хорошо, — закивал Учватов, испугавшись резких ноток в голосе американца.

Рули пристально на него посмотрел: «Может, ты японский агент?» Учватов съежился под взглядом американца, и его обдало жаром. Учватов вновь вспомнил о посещении радиостанции шахтерами. «Нет, это трус!» — презрительно решил Рули и сказал:

— Дайте мою шубу!

Учватов помог американцу одеться и облегченно вздохнул, когда закрыл за ними дверь. Он бросился к окну и долго смотрел вслед американцам, которые медленно шли к посту и что-то очень серьезно обсуждали.

— Штаты вывели свои войска из России, — напомнил Рули своему спутнику. — Вот почему и мы не должны здесь вести сами активных действий.

Рули умолчал о том, что еще часа два назад он думал о другом и даже намеревался ехать в Марково. Теперь об этом не могло быть и речи.

— Тогда в Марково надо послать Струкова с его людьми, — предложил Стайн.

— А если Струков разделит ту же упасть, что и эти бродяги? — Рули с усмешкой посмотрел на Стайна. — Я уверен, что об этом будет как-то неприятно докладывать Томасу. А?

Стайн, смешался, а Рули коротко хохотнул. Ему нравилось озадачивать своего помощника. Сэм обиженно молчал. Рули остановился, раскурил трубку и, наслаждаясь ароматным табаком, откровенно выложил Сэму свой план:

— До приезда этого полковника… как его… — Рули попытался вспомнить фамилию, но не смог, а доставить бумагу ему не хотелось, и он махнул рукой. — Марково оставим в покое, если, конечно, оттуда красные не полезут к нам. Пусть полковник с ними сам расправляется. Русский знает лучше, куда русского ударить, чтобы удар был смертелен. Нет злее и беспощаднее врагов, чем поссорившиеся родственники.

Сэму хотелось выругаться. Ему осточертели плоские сентенции Рули. Стайн быстро, почти с вызовом спросил:

— Что же нам остается делать? Спать? — и тут он не удержался, чтобы не кольнуть Рули: — В одиночку это не так весело.

— Зато полезно, — хладнокровно парировал Рули и продолжал: — Нам надо отвлечь внимание Петропавловска от Ново-Мариинска, успокоить петропавловских большевиков каким-нибудь сообщением.

— Пошлем радиограмму, что здесь по-прежнему ревком, — засмеялся Стайн. — И даже в том же составе.

— Сэм! — Рули остановился и посмотрел на Стайна почти с восхищением. — Ваша мысль стоит десять тысяч долларов. Если бы у меня они были, я бы вам сейчас выписал чек!

Сэм подозрительно смотрел на Рули — не смеется ли юн над ним. Нет, не похоже. Рули говорил вполне серьезно, даже с той деловитой озабоченностью, которая у него всегда появлялась при решений сложного и ответственного вопроса.

— Вы, Сэм, подсказали мне то, что я искал! — Рудольф выдержал многозначительную паузу и, протянув руку вперед, указал на Ново-Мариинск, который лежал внизу. — Здесь будет создана коммунистическая организация.

— Что-о-о? — Сэм ошалело уставился на Рули. Что он болтает? Или действительно принимает его за идиота и сейчас над ним потешается. Сэм покраснел от негодования:

— Мне мало нравятся плоские шутки.

— Это серьезно, Сэм, — Рули укоризненно качнул головой: — Неужели вы не поняли? Петропавловск успокоится, когда узнает, что тут коммунисты у власти. Коммунисты, конечно, скроенные и сшитые нами.

Теперь Стайн понял Рули. Нет, это просто великолепно! Они, офицеры Легиона, создают тут компартию. Такого анекдота еще в Номе не слышали.

— Прекрасно, Рудольф. Только как мы это сделаем?

— Бирич поможет, — Рули взглянул на часы. — Скоро к нему.

Вся дорога ушла у них на обсуждение своего плана, и только перед домом Рули вспомнил о предупреждении Томаса о японском агенте:

— Кто бы это мог быть?

— Может быть, он и сообщает в Петропавловск о положении здесь? — тоже задумался Стайн.

— Агента мы найдем! — Рули был полон решимости, в нем заговорила профессиональная гордость. Он считал, что на карту поставлен его авторитет.

Струков неторопливо прихлебывал чай из большой кружки, которую всегда возил с собой. В яранге Тейкылькута стояла почтительная тишина. Жены хозяина сидели в стороне, и только старшая, с морщинистым, покрытым голубыми точками татуировки лицом, находилась около очага. Она помешивала в котле оленину. После дорога и морозного ветра Струков наслаждался теплом. Он полулежал у огня, ощущая его горячее дыхание на своем обмороженном лице.

Тейкылькут не нарушал молчания. Расспрашивать, зачем гость приехал, неприлично, да и зачем расспрашивать? Оленевод догадывался, что привело начальника милиции в его стойбище. За шкурками приехал.

Тейкылькут знал, что многие из его стойбища еще не платили налога, многие должны коммерсантам. За себя Тейкылькут не беспокоился, и все же приезд Струкова был для него неприятен, но он умело это скрывал.

В ярангу вошел старший милиционер, стянул меховую рукавицу и обтер с усов и бровей иней. Струков поднял на него глаза:

— Ну что там, Крюков?

— Сгоняем, ваше благородие. Все на месте.

— Хорошо, — кивнул Струков. — Все сразу и сделаем. К вечеру должны вернуться в Ново-Мариинск.

За стеной яранги послышались возбужденные голоса, покрикивания милиционеров, ругань. Кто-то вскрикнул. Струков нахмурился:

— Раньше времени в ход руки не пускайте. Иди, скажи болванам!

— Так точно! — Крюков поспешно натянул рукавицы и вышел. Сразу же раздался его голос: — Матвеев, отставить мордобой!

Шум нарастал. Струков неохотно поднялся — не хотелось уходить от тепла. Тейкылькут сказал:

— Мясо сварилось. Кушать надо.

Рыбин выкатил из полутьмы штрека тачку на свет. Стоял серый день, посвистывал ветер. Все вокруг казалось унылым, безрадостным… Снег на копях был черен от угольной пыли. Рыбин вздохнул и сильнее налег на тачку. «Тридцать четвертая», — подумал он и тоскливо оглянулся. До вечера еще далеко и десятка два тачек еще придется выкатить. На душе Рыбина было пусто и тяжело.

Не нашел он здесь, на копях, облегчения. Наоборот, стало труднее и сложнее жить. Шахтеры по-прежнему держались настороженно. Заступничество Рыбина за шахтеров, которых хотел арестовать Струков, вначале расположило к нему угольщиков, но через несколько дней по копям прошел слух, что Рыбина видели выходившим из дома Бирича. Баляев тогда прямо спросил Рыбина.

— Было такое?

Вначале Рыбин хотел отказаться, но, взглянув в строгие, требовательные глаза шахтера кивнул, попытался объяснить:

— Заманили. Я не хотел…

— Не хотела лисица зайца жрать, да он сам ей в зубы ткнулся! — Баляев презрительно сплюнул и повернулся к Рыбину спиной.

С ним перестали разговаривать. Многие просто не замечали его, и у Рыбина было такое Ощущение, что его окружает пустота. Вернуться в Ново-Мариинск он тоже не мог. Рули приказал ему все время находиться среди шахтеров и обо всем подозрительном сообщать. А что он может заметить, если шахтеры сторонятся его и не без основания считают шпиком? К тому же Бирич каждую неделю присылает Еремеева на копи с какими-то бумагами, новыми распоряжениями Совета, чтобы Рыбин их подписал, как председатель Совета. В насмешку, что ли, это делается?

Это были самые мучительные минуты, когда он раскладывал на столе бумаги, прочитывал их и затем расписывался. Все делалось под недобрыми, насмешливыми либо угрюмыми взглядами шахтеров. — Потом Рыбин не стал читать бумаг, а просто ставил подпись, торопился скорее выпроводить Еремеева.

Рыбин подкатил тачку, к горе угля и опрокинул ее. Затем, отогнав пустую тачку в сторону, чтобы не мешать другим, он присел на нее и закурил. Рыбин так задумался, что не заметил, как к черному конусу угля подъехала упряжка. На нартах сидел Еремеев. Он легко соскочил с них и подбежал к Рыбину, тронул его за плечо:

— Слышь!

Рыбин от неожиданности вздрогнул, поднял голову, и на его лице отразилось недовольство и тревога. Появление посыльного Бирича всегда было связано с чем-нибудь неприятным. Рыбин буркнул:

— Что надо?

Еремеев вытер нечистой тряпкой слезящиеся глаза, быстро проговорил:

— Бирич наказал тебе бежать на пост!

— Случилось что-нибудь? — Рыбин тяжело поднялся с тачки.

Еремеев, оглянувшись и убедившись, что его никто не услышит, зашептал:

— Собольков из Марково прибежал. Губанова там шлепнули, а Корякина и Косыгина схватили. Соболькову удалось вырваться.

— Я сейчас. Погоди чуток.

Рыбин сбегал в барак и, порывшись под своим тюфяком, достал небольшой узелок. В нем были завязаны заработанные деньги. Рыбин решил купить гостинцы детям и жене.

На пороге Рыбин столкнулся с Баляевым. Шахтер, увидев Еремеева, понял, что тот приехал за Рыбиным, и немедленно направился — в барак.

— На пост? — преградил Гаврилович дорогу Рыбину. — Хозяин кличет?

— Беда, Гаврилович, — Рыбин сам не понимал, почему он торопится пересказать только что услышанную от Еремеева новость: — В Марково Губанова убили тамошние советчики.

— Губанов — пустогон. Чего он в Марково совался? Знаешь?

Рыбин испугался. Не мог же он рассказать, зачем Совет посылал Губанова и других в Марково. Он отрицательно потряс головой:

— Н-нет, не знаю…

— Врешь! — Баляев взял Рыбина за плечо и, больно стиснув его, сказал с презрением и негодованием: — Не юли!

— Я… не могу, — слабо защищался Рыбин и попытался высвободить плечо, но Баляев его крепко держал.

Шахтер потребовал:

— Говори!

— Ты… меня не выдашь? — Рыбина тряс страх.

— Молчать я умею. Будь спокоен. — Баляев отвел Рыбина от двери, усадил на скамейку у стола, сам сел напротив.

— Ну?

Поглядывая через плечо на дверь, Рыбин быстро рассказывал, чувствуя, что с каждым словом к нему приходит странное облегчение. Наконец он замолчал и облизнул пересохшие губы. Баляев поднялся:

— Верю тебе. Не выдам. Ты же там, на посту, о нас говори, мол, всем довольны, спокойны. Иди.

Рыбин торопливо вышел из барака, Еремеев не обратил внимания на его задержку. Он сидел на нартах и покуривал. Увидев Рыбина, Еремеев сделал глубокую затяжку, бросил окурок на снег:

— Побежали!

Он торопился вернуться в Ново-Мариинск засветло. Рыбин сел на нарты, и тут что-то заставило его обернуться. Он увидел в дверях барака Баляева. Еремеев закричал на собак, и нарта двинулась. «Зачем, зачем, я ему все рассказал?» — с запоздалым раскаянием корил себя Рыбин. Теперь он в руках Баляева, и тот может его выдать или же заставит что-нибудь сделать ужасное. Рыбин судорожно глотнул слюну. Он едва сдерживал слезы.

Но как ни погонял Еремеев собак, они приехали на пост уже в темноте Еремеев остановил упряжку, у дверей дома Тренева. Окна были освещены. Рыбин с бьющимся сердцем вошел в дом. Едва он переступил порог, как услышал недовольный голос Пчелинцева:

— Наконец-то соизволил явиться!

— Наш председатель! — насмешливо сказал Струков. Он был чуть навеселе. — А мы кто? Его подчиненные, Ха-ха-ха!..

Струкова никто не поддержал. Бирич сухо сказал:

— Начнем.

Рыбин пристроился в углу, в тени. Отсюда ему, всех было хорошо видно.

Кроме членов Совета в комнате находились Рули и Стайн. Тренев сидел на своем обычном месте, в дверях, ведущих во вторую комнату, Бирич устроился у стола около лампы.

После гибели Трифона старый коммерсант заметно изменился. Он стал более замкнут, скуп на слова. В тот день, когда Павел Георгиевич узнал о смерти сына, он поклялся отомстить за него — уничтожить всех большевиков и тех, кто им сочувствует. Бирич больше не строил планов стать компаньоном Свенсона или хозяином этой земли. Теперь у Бирича было одно стремление — мстить. Он обратился к Соболькову, который сидел у двери:

— Рассказывай…

Соболькова никто не перебивал. Когда он замолчал, Струков выкрикнул:

— Надо немедленно нагрянуть и всех в расход!

— Может быть, было бы иначе, если бы вы там побывали, — сказал Бирич Струкову и обернулся к Рули: — Как мы ответим на удар марковцев?

— Сейчас никак, — Рули ожидал, что его ответ вызовет удивление, и поэтому он спокойно отнесся к поднявшемуся шуму.

— Почему? — приподнялся с табуретки Бирич.

— Завтра они и нас перестреляют! — Пчелинцев передернул плечами.

— Надо немедленно наказать марковцев, и я за это берусь! — воинственно заявил Струков.

— Марковцы могут на пост напасть! — заметил Тренев.

Чумаков молчал. Он с изучающим любопытством смотрел на Рули. Ему была непонятна перемена в настроении американца. Ведь он же подал мысль о посылке убийц в Марково, и вдруг такое миролюбие, может быть, он чего-то испугался? Чумаков спросил Рудольфа:

— Вы хотите оставить марковцев ненаказанными?

— Пока, — Рули хорошо владел собой. Он неожиданно спросил: — Когда к Ново-Мариинску может подойти первое судно?

— Весна нынче ранняя. — Бирич не понимал, какая связь между началом навигации и тем, что они обсуждали. — В середине нюня пароход может быть здесь.

— Льды уже начали таять, — заметил Тренев. — И через месяц лиман очистится.

— Значит, в конце мая, — раздумывая о чем-то, проговорил Рули. — Сейчас третье мая. Ну что же, ждать недолго.

— Чего? — разок спросили Струков и Пчелинцев. Чумаков насторожился. Рули что-то замыслил. Скажет ли?

— С первым рейсом шхуны «Нанук» сюда прибудет полковник Фондерат.

— Фондерат? — изумленно переспросил Струков.

— Да, — коротко подтвердил Рули. — Вы, кажется, знакомы с ним?

Струков был ошеломлен. Еще не хватало здесь Фондерата! А впрочем, пусть приезжает. Посмотрим, что он тут сможет сделать. Чукотка не комфортабельный кабинет в контрразведке. Пусть Фондерат не рассчитывает на него, Струкова. Он подумал о накопленных мехах и решил, что с первым же судном уберется отсюда.

— Да, я знаком с Фондератом, — подтвердил Струков. — Прекрасный человек и специалист своего дела.

От Рули не ускользнули насмешливые нотки в тоне Струкова, но он не обратил на это вникания и продолжал:

— Вот полковник Фондерат и займется Марково, а нам сейчас необходимо создать в Ново-Мариинске группу коммунистической партии.

— А? — произнес, точно икнул, Тренев.

— Прошу вас выслушать меня внимательно. Вы знаете, что Петропавловск больше не поддерживает, с нами связи. Кто-то сообщил ему о событиях здесь. Там готовятся с началом навигации прислать сюда карательный отряд. Мы должны предупредить большевиков. Полковник Фондерат должен оказаться здесь раньше. Возможно, он прибудет с солдатами. Мы обязаны сейчас вызвать в Петропавловске доверие к себе…

Рули говорил долго и убедительно, Постепенно все пришли к выводу, что Рули прав. Пчелинцев спросил:

— Только где мы возьмем коммунистов?

— Я думаю, что отыскать их нетрудно, — вступил в разговор Бирич. — Сколько человек надо?

— Пятерых будет достаточно, — сказал Рули. — Надо отобрать верных, преданных нам людей, но не из богатых.

— Я думаю, что мы можем рассчитывать на Михалева и Лоскутова, — назвал Бирич имена своих агентов, которые в то же время вели и свою маленькую торговлю. — Михалев принимал, правда, участие в ликвидации ревкома…

— Это не помешает, — подал голос Стайн. — Надо еще одного-двух человек.

— Можно взять еще Учватова, — предложил Чумаков.

— И обязательно его, — Рули указал на Рыбина. — Это будет хорошо. В Петропавловске знают, что он председатель Совета, а тут окажется, что он еще и коммунист.

— Нет, нет! — Рыбин вскочил на ноги. — Не надо! Я не хочу!

— Чего вы так испугались, мистер Рыбин? — спросил Рули. — Вам оказывают честь, доверие, а вы отказываетесь.

— Я… не могу. Я устал.

— На копи можете больше не возвращаться, — Бирич по-своему понял слова Рыбина об усталости. — Будете работать в моем складе. Вы довольны?

— Да… спасибо… — Рыбин понял, что возражать, спорить бесполезно, и он сел на место, бессильно опустив плечи.

На следующий день. Учватов, обливаясь от волнения и страха потом, передавал непрерывно в эфир телеграмму-извещение: «Москва, Совнарком. Иркутск. Военревком. В Анадыре организовалась группа коммунистов-большевиков. Частная торговля, спекуляция, эксплуатация труда в Анадыре места не имеют. Все уездное хозяйство организуется на коммунистических началах посредством трудового фронта, организованного для спасения края от хозяйственной разрухи. Все рыбалки социализированы. Просим телеграфировать все руководящие декреты, мероприятия Советской власти, так как телеграф, ввиду отрезанности края, единственное средство сообщения с центром. Предком группы Михалев, секретарь Соколов, члены Учватов, Лоскутов, Рыбин».

Учватов добивался подтверждения, что Петропавловск, Охотск, Гижига, Иркутск, Москва приняли эту телеграмму. Радиостанции не отзывались. Подтвердил только Ном. Шли дни. Учватов по приказу Бирича продолжал передачу, обращения и запроса, но эфир безмолвствовал… В Ново-Мариинске становилось все тревожнее…

— Те, кого мы арестовали в стойбище Аренкау, дали нам подписку, что больше никогда не поднимут оружие против трудового народа и революции. Они все, как мне кажется, искренне раскаялись, что поддались уговорам Черепахина и выполняли его бандитские приказы, — Чекмарев раскрыл папку и пододвинул ее товарищу Роману. — Вот тут их расписки.

— Сколько их? — спросил Роман.

— Восемь человек, ну и плюс Парфентьев, — сказал Дьячков.

— Эту сволочь давно надо расстрелять! — не удержался Каморный. — Хотя бы из-за Новикова…

Лицо Романа помрачнело. Он только сейчас узнал о гибели своего старого друга. Антон с жадностью смотрел на Романа. Вот они и встретились. И где? Разве можно было предполагать такое? Роман добирался до Марково полтора месяца, выглядел измученным, но, отклонив предложение отдохнуть, он сразу же занялся делами.

— А точно установлено, что этот Парфентьев виновен в гибели Николая Федоровича?

— Говорят… — пожал плечами Чекмарев. — Я несколько раз расспрашивал Парфентьева, он утверждает, что Новиков сам спрыгнул с нарт, а ему приказал укрыться в горах.

— На Николая это похоже, — товарищ Роман потер лоб, провел ладонью по лицу. — Надо все точно выяснить. Если Парфентьев виновен в гибели Новикова — судить по всей строгости. Но не спешить. Теперь давайте решим с американцем.

— Он у нас в виде заложника, — улыбнулся Чекмарев.

— Есть и второй американец, — напомнил Дьячков. — Джоу. Его жена бросила и бежала к Черепахину, а затем с другим удрала на факторию в Чаунскую губу.

— Рана его зажила? — спросил товарищ Роман о Мартинсоне.

— Давно, но он хромает, — усмехнулся Чекмарев, — я Утверждает, что не бегал бы от нас, да эта Микаэла его с панталыку сбила.

— Хорошо, что не расстреляли его под горячую руку, — сказал Роман. — Лишних осложнений в отношениях с Америкой не будет. Мы его целехонького доставим в Ново-Мариинск, а оттуда отправим прямо в Штаты!

— В Ново-Мариинск? — спросил Чекмарев. Все с любопытством посмотрели на товарища Романа.

— Есть, товарищи, указание Приморского комитета партии восстановить Советскую власть в Ново-Мариинске.

— Каким образом мы это сделаем? — спросил Клещин. Он вспомнил о Бириче, Струкове, милиционерах и американцах. — Там же хозяйничают колчаковцы и коммерсанты.

— Разве у нас сил меньше? — товарищ Роман удивленно посмотрел на членов Марковского Совета. — Мы должны Дней через десять выступить из Марково. Надо собрать всех, кто с нами.

— У нас небольшой отряд есть, — сообщил Каморный. — Привлечем чукчей из ближайших стойбищ. Рэнто придет со своими. Кабан приведет человек двадцать устьбельцев.

— Ну вот видите, сколько нас! — с улыбкой взглянул Роман на Клещина.

Через чар уже готов был план действий.

Поздно вечером товарищ Роман и Антон сидели за ужином, Нина Георгиевна была за хозяйку. Она возилась у плиты, жарила мясо и старалась как можно реже входить в комнату, не мешать их беседе. Товарищ Роман, выслушав рассказ Мохова о болезни и смерти Наташи, молча пожал Мохову руку. Потом он поднялся и подошел к кроватке сына Антона. Младенец спал, чуть-чуть причмокивая. Товарищ Роман долго смотрел на ребенка, потом вернулся к столу и спросил:

— Кто же кормит его?

— Приходит одна женщина. У нее недавно родился ребенок.

Нина Георгиевна внесла сковородку, на которой еще шипело мясо. Молодая женщина разрумянилась у плиты, да и приезд товарища Романа, о котором она столько слышала, взволновал ее. Товарищ Роман при встрече с ней едва сумел скрыть свое удивление. Это же та женщина, с которой Мандриков был в ресторане, у которой скрывался!

Они, вышли втроем и принялись за еду. В кроватке завозился и заплакал ребенок. Нина Георгиевна торопливо встала из-за стола. Проводив ее взглядом, Роман подумал: «Заменит ли эта красавица Антону Наташу?» По поведению Нины Георгиевны он понял, что женщина решила для себя остаться в доме Мохова навсегда, хотя Антон, вероятно, об этом еще не догадывался.

Непонятная жизнь идет сейчас в Ново-Мариинске, Коммерсанты как-то притихли, словно чего-то ждут. Марковцев за убийство Губанова не наказали, — точно боятся их. Вернувшиеся с промысла охотники шумно выражают свое недовольство высокими ценами на товары. Петропавловск по-прежнему не вступает с постом в переговоры. Молчит и Охотск. Что же это такое?. Из радиостанции выглянул телеграфист:

— Иван Захарович, какой-то пароход нас вызывает.

Учватов вбежал в помещение, сел к аппарату и надел наушники. Сквозь обычную трескотню и шумы настойчиво пробивались короткие попискивания морзянки:

«Ново-Мариинск. Ново-Мариинск. Говорит пароход. «Ставрополь». Отвечайте. Отвечайте. Ново-Мариинск…» Учватов быстро простучал ответ:

«Ново-Мариинск слушает. Принимаю, Слышимость хорошая…»

Учватов нахлобучил шапку и, сунув бланк телеграммы в карман, выбежал из радиостанции. Приход «Ставрополя» может многое изменить в Ново-Мариинске.

Бирич встретил Учватова хмурым взглядом. Он даже не пригласил его в комнату, не предложил присесть. Пока Бирич читал телеграмму, начальник радиостанции внимательно осмотрел старого коммерсанта, и в душе его поднялось приятное злорадство. Павел Георгиевич заметно похудел, плечи начали сутулиться, а в волосах белые пряди стали очень заметными. Бирич был плохо выбрит, на щеке алел свежий порез, «Руки начали дрожать, — усмехнулся про себя Учватов. — Крепко тебя подрезала смерть твоего сынка-алкоголика».

К удивлению Учватова, радиотелеграмма нисколько не заинтересовала Павла Георгиевича. Вначале у него ярко вспыхнули глаза, но тут же потухли. Бирич протянул бланк Учватову.

— Мне это мало интересно. Отнесите… — он поколебался, — отнесите Рули или Свенсону. До свидания.

В квартире Свенсона приятно пахло свежим кофе и сдобным тестом. Олаф и Елена Дмитриевна сидели за столом. Олаф весело встретил Учватова:

— О, мистер Учватофф. Чашечку кофе не желаете? А может, ликеру? Мне телеграмма, из Нома? — Олаф увидел в руках Учватова знакомый желтый бланк.

— Не совсем вам, но… Прочтите.

— О, я по-русски плохо читаю, — засмеялся Олаф и передал бланк Елене Дмитриевне. — Прочитай, май дарлинг!

Елена Дмитриевна откинула привычным жестом на спину распущенные рыжеватые густые волосы, быстро пробежала глазами текст телеграммы и, посмотрев на мужа, прочитала вслух:

— «Пароход «Ставрополь». В четырнадцать часов войду лиман. Груз — товары, продовольствие для Анадырского уезда. Прошу обеспечить быструю разгрузку. Капитан Машевский».

— О-о-о! — протянул Свенсон, и с его лица сбежало благодушное, веселое выражение. Он отодвинул от себя чашку с кофе, быстро встал из-за стола. — Откуда появился этот пароход?

Учватов пожал плечами. Елена Дмитриевна улыбнулась:

— Ты об этом узнаешь от капитана, мой дорогой.

— Мне не до шуток, Элен, — сухо сказал Олаф и приказал Учватову: — Идите на радиостанцию. Все, что будет нового, сразу же несите мне.

Учватов, не допив кофе, торопливо вышел от Свенсона. Он не понимал, почему весть о приходе «Ставрополя» так обеспокоила Свенсона. «Впрочем, поживем — увидим», — философски заключил он и направился к радиостанции. Он еще не дошел до нее, как Олаф уже сидел у Рули.

— Вы же мне обещали, Рудольф, что ни один транспорт с товарами не войдет в лиман. И тем не менее этот пароход появится здесь часа через три. Или, быть может, я вам мало заплатил? Или Бирич…

— Бирич знает, что, теперь товары будут поступать только из Штатов, — успокоил Рули Свенсона. — Я с ним об этом говорил. Да ему сейчас и не до торговли. А появление «Ставрополя» для меня неожиданность. Ну что же, встретим его и отправим немедленно обратно.

— Как же это удастся сделать? — Свенсон недоверчиво смотрел на Рули.

— У нас для этого есть и Совет и компартия, — Рули весело рассмеялся. — Я сейчас же иду к Треневу. Вам не надо там показываться.

— Рули, в моей чековой книжке есть незаполненные листки, — многозначительно сказал Свенсон. — Я бы с удовольствием на одном из них поставил вашу фамилию.

— Я запомню это, — улыбнулся Рули, и они расстались.

Тренев, который еще не знал о приходе «Ставрополя», был удивлен и обеспокоен ранним появлением Рули и его требованием немедленно собрать некоторых членов Совета. Через полчаса в дом Тренева пришли Чумаков, Пчелинцев. Сюда же был приглашен Струков. Рули был краток и требователен:

— Мы не должны принимать грузы с парохода. Пусть он возвращается в Петропавловск. Мы скажем капитану, что у нас все склады забиты товарами и новые некуда помещать. Это произведет выгодное впечатление в Петропавловске.

— Но через два месяца наши склады будут пусты, — напомнил Пчелинцев.

— Штаты взяли на себя обязанность обеспечивать вас всеми товарами и по низкой цене. Это выгодно будет для вас, — недовольно ответил Рули. — Я уверен, что мы не будем спорить, а сделаем так, как я советую…

— Конечно, — согласился Чумаков. — И если хотите, я могу сам побывать на «Ставрополе» и поговорить с капитаном.

— Хорошо, — кивнул Рули, Чумаков чем-то ему сейчас не понравился. Но, чем именно, он не мог определить. — Поедете вы, Пчелинцев и Струков. До прихода «Ставрополя» никому о нем не говорите.

— Надо подготовить катер, — напомнил Тренев.

— Вы за это и возьмитесь, — приказал Рули.

…После последнего разговора с Рыбиным, который ни разу так больше и не появился на копях, старый шахтер все чаще приходил к мысли, что пора действовать более решительно. Вместе со своими товарищами он уже собрал человек пятнадцать верных людей, которые были готовы выступить против коммерсантов. Но этого было мало. Баляев понимал, что одним им не справиться с хозяевами Ново-Мариинска. Если к ним и присоединятся другие шахтеры, у них все равно нет оружия. Струков со своими милиционерами всех перестреляет. Из милиционеров Баляеву удалось привлечь на сторону шахтеров только одного — того самого часового на радиостанции. Остальных обуяла жажда наживы, и они грабили охотников, оленеводов — точно так же, как это делал их начальник, Струков.

«Может, в Марково сбегать или послать кого-нибудь? — размышлял Баляев. — Жить совсем невмоготу стало. Каморный обещал, что скоро всех коммерсантов по шапке. А уже не один месяц прошел с тех пор, и что-то марковцы на месте сидят».

В этот момент кто-то оглушительно закричал:

— Пароход! Пароход пришел! Айда на берег!

Вслед за этим криком басистый гудок долетел со стороны лимана. На берегу собралась огромная толпа. Люди оживленно переговаривались, смеялись. С пронзительными восторженными криками носились дети. Баляев с трудом пробрался к самой воде и увидел, что к пароходу, который стал на рейде между льдин, пробирается катер. Он уже был близко от «Ставрополя». Баляев обратился к стоявшему рядом Еремееву:

— Кто поехал?

— Начальство, — мигнул мокрыми глазами Еремеев. — Струков, Чумаков, Пчелинцев.

— А Бирич? — Баляев подумал, что Еремеев забыл назвать своего хозяина.

— Недужится ему, дома, — ответил Еремеев.

На берегу стоял многоголосый шум. Люди не спускали глаз с парохода. Поползли слухи, что сейчас же начнется разгрузка и цены на товар с утра понизятся вдвое. Баляев видел, как катер пристал к черному борту парохода и по шторм-трапу на его палубу стали подниматься Пчелинцев, Чумаков и Струков.

Капитан Машевский, плотный уже седеющий человек, встретил их первым. Он каждому пожал руку и пригласил в кают компанию:

— Прошу перекусить! Там же обсудим и все деловые вопросы!

— Откуда вы пришли? — не утерпел Пчелинцев.

— Мы поздней осенью застряли во льдах, и нам пришлось перезимовать, — капитан указал гостям дорогу. — Вот только семь дней, как освободились из плена.

В кают-компании был накрыт стол. Когда все выпили по традиционной рюмке коньяку, капитан спросил:

— Сможем ли мы сегодня же начать выгрузку товаров? Я бы не хотел долго тут задерживаться.

— От товаров Совет вынужден отказаться — вступил в разговор Чумаков. — У нас все склады полны, и ваш груз нам просто негде будет складывать.

— Как? — удивился капитан. — Вы отказываетесь принять продукты и товары, которые были направлены вам еще в прошлом году?

— Вынуждены, — развел руками Чумаков, а Струков добавил:

— Пожалуй, они в Петропавловске будут более необходимы.

— Ну, что же, — капитан был явно в недоумении. — Воля ваша. Тогда я сегодня же снимусь с якоря. Только прошу дать мне письменное подтверждение о вашем отказе.

— Мы пришлем вам его через пару часов, — встал Чумаков.

Все поднялись. Когда катер отходил от парохода, капитан покачал головой и сказал своему старпому:

— Удивительно. Провели зиму, и склады полны товаров. Что-то мне не верится, никогда здесь такого не было.

— Не будут же они себя обрекать на голод? — возразил старпом.

— Себя — нет, — капитан задумался и ушел в каюту.

Едва катер пристал к берегу, как из толпы посыпались вопросы:

— Когда начнется разгрузка?

— Какие товары привезли?

— Как будут платить за работу?

— Можно продуктами?

Стругов, последним выпрыгнувший на льдину и с нее на берег, сказал:

— Никакой разгрузки не будет!

В толпе рассмеялись. Слова начальника милиции приняли за шутку. А он с членами Совета быстро направился в дом Тренева. Новомариинцы не расходились. Они ждали, когда Совет даст распоряжение о разгрузке. А в доме Тренева спешно составляли отказ Совета от товаров, которые находились на «Ставрополе». Подписали его Рыбин и Бирич.

— Отвезите капитану, — Рули передал бумагу. Треневу, — и скажите, чтобы он уходил.

Тренев поспешно бросился выполнять поручений Рули. Когда он подошел к катеру, его окликнули из, толпы:

— Чего Совет мешкает? День на исходе. Пора бы начать выгрузку.

— Никакой выгрузки не будет! — крикнул в ответ; Тренев и приказал мотористу: — Давай к пароходу.

Чумаков был доволен решением Совета отказаться от грузов «Ставрополя». Теперь коммерсанты и американцы совсем настроят против себя население, а ему это только на руку. Почва для прихода японцев сюда становится все более подготовленной.

С улицы доносились гневные крики:

— Эй, Совет! Выходите! Почему пароход ушел?

— Почему не было выгрузки? Кто распорядился?.

Рули сказал Рыбину:

— Вы председатель Совета. Выйдите и скажите, что товары предназначались не для нас.

— Я с ним выйду, — поднялся Бирич.

Рыбин покорно последовал за ним. Старый коммерсант вышел на крыльцо, и толпа сразу же смолкла.

Наступила напряженная тишина. Бирич спокойно, даже с какой-то вялостью проговорил:

— Ну что вы кричите?! Товары на «Ставрополе» не для нашего уезда.

— Врешь! — выкрикнул Баляев, — В телеграмме капитан писал, что нам эти товары.

— Вы не хотите, чтобы ваши товары дешевле стоили! — крикнула Толстая Катька. — Знаем вас, жуликов!

— Долой Совет коммерсантов! — закричали хором братья Нурмилет.

— Долой! Долой! — подхватили Агибалов и Копыткин, и к ним присоединились многие:

— Долой! Не надо Совета спекулянтов!

— Пусть ответят за смерть ревкомовцев!

Бирич побледнел. У него широко раздулись от гнева ноздри. Он сунул в карман руку и нащупал револьвер. С какой бы радостью он разрядил сейчас обойму в эти кричащие лица, в эти поблескивающие глаза. Неожиданно из-за спины Бирича выскользнул Тренев и оказался впереди старого коммерсанта. Его обе руки были в карманах. Он крепко сжимал рукоятки револьверов. Тренев, уловив затишье, крикнул.

— Кто кричит против законной власти? У нас хватило пуль убрать Мандрикова и его людей, а для вас тем более хватит!

Оглушительным ревом ответили собравшиеся. Треневу. Несколько человек выскочило вперед. Один из них обратился к толпе:

— Долой Тренева! Арестовать его!

— Арестовать! — подхватила толпа, но Тренева уже не было на крыльце. Он моментально исчез.

— Ловить его! — предложил кто-то, но тут выступил вперед Баляев. Он поднялся на крыльцо и, став рядом с Биричем, поднял руку. Все стихли. Шахтер кашлянул, точно проверял свой голос, потом заговорил:

— Ловить Тренева не резон. Далеко не уйдет. А понадобится к ответу — предстанет. Я вот как думаю. Власть Совете нонешнего нам не по сердцу.

— Верно, Гаврилович! — поддержали его из толпы. — Не наш Совет, не народный.

— Самоуправства тоже не должно быть! — предупредил толпу Баляев.

Кто-то спросил:

— Так что же, целоваться с ними?

Баляев понимал, что сейчас упразднить Совет не удастся. Коммерсанты и американцы власть добровольно не уступят. Напрасно прольется кровь. Надо дождаться прихода марковцев.

— Надо комиссию сделать, — предложил Баляев. — Пусть она проверит, что Совет решает и с какой для нас пользой! Ходит слушок, что Совет много пушнины да денег собрал, а куда все подевалось? Да и с пароходом, что вон кормой к нам обернулся, надо понять!

— Верно, верно! — подхватили Копыткин и братья Нурмилет. Они верили своему старшему товарищу. — Давай комиссию! Баляева в комиссию!

— Совет согласен на комиссию. Это правильно! Вы должны проверить деятельность Совета. Трех человек будет достаточно. Вот его, — Бирич указал на Баляева. — Затем…

— Агибалова! — подсказали из толпы.

— И братьев Нурмилет, — предложил кто-то. — Они грамотные.

— Хорошо, пусть будет четверо человек, — кивнул Бирич. — Я прошу комиссию приступить к проверке через дней десять. Мы должны подготовить все документы! Согласны?

Толпа ответила согласием и стала расходиться. Рыбин выкрикнул:

— Граждане, граждане! Я не хочу быть председателем Совета! Я ухожу из Совета!

— В штаны напустил! — засмеялись в толпе. — Грешки вспомнил!

Не обращая внимания на Рыбина, новомариинцы разошлись. Бирич вместе с Рыбиным вернулся в дом. Тренева. Рули подошел к Рыбину и хлестнул его по лицу.

Рыбин, закрыв лицо руками, выбежал. Когда за ним захлопнулась дверь, Рули сказал:

— Вы сильный человек, Бирич. Я уважаю вас.

— Я ожидал, что нам придется туговато, — с хрипотцой в голосе произнес Струков.

Все, кто оставался в доме Тренева, пережили, много тяжелых минут. Они, как и Бирич, ожидали, что толпа ворвется в дом…

— Как же быть дальше? — спросил Пчелинцев.

— Будем ждать прибытия полковника Фондерата, — Рули спрятал в карман револьвер, который лежал около него на столе. — «Нанук» прибудет дней через десять, и комиссии не придется утруждать себя.

В Совет вошел Свенсон. Он довольно улыбнулся. Окинув всех быстрым взглядом, Олаф сказал:

— Вы устали, мистеры. Надо отдохнуть. Прошу ко мне на ужин!

— С превеликим удовольствием, — первым откликнулся Струков, и все заторопились уйти из дома, в котором только что чувствовали себя как в осажденной и ненадежной крепости. Только Бирич отказался от приглашения.

…Утром Рули проснулся с ощущением, праздника, с чувством приятного ожидания. Вот и наступил момент, о котором он мечтал.

Рули тщательно побрился, надел свежее белье и, не обращая внимания на многозначительные улыбки Стайна, направился к дому Свенсона. Олафа, как и ожидал Рули, не было: он уехал на рассвете в стойбище. Кроме Елены Дмитриевны в доме была лишь прислуга.

— Вы пришли? — испуганно сказала женщина.

Она была одета в глухое зеленое платье, которое обтягивало ее полнеющую фигуру. Прижав руки к шее, Елена Дмитриевна широко раскрытыми глазами смотрела на Рули. Он неторопливо снял шубу.

— Вы, Элен, почему-то боитесь меня.

— Мне кажется, что вы… не желаете мне добра.

— Я по-прежнему люблю вас, — сказал Рули.

— Не надо! — воскликнула Елена Дмитриевна. — Я не хочу слышать…

— Отошлите прислугу, — ровно произнес Рули. — Мне надо откровенно поговорить с вами, и это вам принесет облегчение. Я же вижу, что с некоторых пор вы страдаете, вас терзает страх. Но я помогу вам. Отошлите прислугу.

— Хорошо, — покорно сказала женщина и вышла.

Через несколько минут хлопнула дверь. Рули подошел к окну и увидел кухарку Свенсона. Она с большой корзиной направилась к складу за продуктами. Рули обернулся на шум шагов Едены Дмитриевны. Она входила в комнату, бессильно уронив вдоль тела руки. Лицо ее побледнело, а в глазах был страх.

Рули достал из нагрудного кармана гильзы от маленького браунинга и протянул их Елене Дмитриевне:

— Вы, Элен, конечно догадываетесь, где я мог подобрать эти гильзы.

Остановившимися глазами Елена Дмитриевна смотрела на маленькие блестящие цилиндрики.

— Я догадывалась, что вы что-то знаете о смерти Трифона, — сказала она дрогнувшим голосом.

— Я знаю все, — Рули не убирал гильзы.

— Что же вы хотите от меня?

— Вашей любви!

— Только в обмен на это! — она с кривой улыбкой указала на гильзы.

— Вы их получите. — Рули аккуратно поставил гильзы на стол. — И никогда больше у нас об этом не будет разговора.

— Хорошо, — покорно сказала она.

Свенсон торжествовал. Итак, сбываются его самые смелые мечты. Он прохаживался по палубе «Нанук», которая в полдень подошла к Ново-Мариинску. Всех, кто желал выпить чарку водки на шхуне, уже свезли на берег, и можно начинать разгрузку.

Свенсон ушел в каюту капитана. Здесь были Елена Дмитриевна, Бирич, Струков, Чумаков, Рули и Стайн. Они встречали полковника Фондерата. Он, в офицерском кителе, но без погон и каких-либо знаков отличия, поблескивая пенсне, сидел на диванчике с рюмкой коньяку в руке, и говорил:

— Только самые жестокие меры приемлемы в отношении большевиков. Я убеждаюсь, Дмитрий Дмитриевич, что вы были здесь недостаточно решительны. Завтра мы возьмемся за дело и — никому пощады! — Он поднял рюмку. — За наши общие успехи!

Все выпили. Рули из-под прищуренных, век наблюдал за Фондератом. Энергичность, решительная речь полковника произвели на него, как и на других, благоприятное впечатление. Никто, кроме Струкова, не догадывался, что эта воинственность и уверенность Фондерата вызваны приличной дозой кокаина. Свенсон присоединился к тосту:

— За ваши успехи на этом суровом берегу, мистер Фондерат!

Все выпили. Олаф пригласил полковника:

— Мой дом к вашим услугам!

Елена Дмитриевна добавила:

— Нас ждет ужин, господа.

По дороге к Свенсону Фондерат продолжал говорить больше всех. Его прибытие придало всем уверенности. Рули был рад, что он вернется в Ном. Теперь с него снята вся ответственность за дальнейшие события здесь. То же самое испытывал и Стайн. Олаф был полон самых радужных надежд. Бирич надеялся на то, что он сейчас сможет отомстить за сына. Чумаков Осторожно приглядывался к полковнику, а Струков уныло думал, что вот и опять он под началом Фондерата. «Бежать, бежать надо, — решил он. — Попытаюсь удрать на шхуне «Нанук».

Ужин у Свенсона был в самом разгаре, когда кто-то осторожно постучал в дверь дома. Кухарка открыла, и в кухню вошел Малинкин. Он тяжело дышал.

— Бирич здесь? Позови его.

Павел Георгиевич впервые был у Свенсона. И хотя ему и неприятно и тяжело было видеть Елену, он не потел на этот раз отказаться от приглашения из-за Фондерата. Бирич вышел на кухню и, увидев Малинкина, недовольно спросил:

— Чего тебе?

Малинкин близко подошел к Биричу и что-то быстро зашептал. Лицо Бирича при первых же его словах изменилось, стадо тревожным, Павел Георгиевич проговорил:

— Не может быть!

— Вот те крест! — перекрестился Малинкин.

— Та-а-а-к! — медленно проговорил Бирич и, резко повернувшись, шагнул в столовую, где шумно пировали гости Свенсона.

Бирич громко сказал:

— Господа! Господа! — в его голосе зазвучали такие тревожные нотки, что все сразу же смолкли и уставились на него. — Большой отряд Красной гвардии из Марково занял копи и утром готовится напасть на Ново-Мариинск.

— Чепуха! — отмахнулся Струков и потянулся за рюмкой.

— Послушайте человека с копей, — Бирич обернулся и сделал знак Малинкину. Тот вышел из кухни, и, поклонившись, сказал:

— Павел Георгиевич говорит правду. Перед вечером большевистский отряд к нам на копи пришел…

Все переглянулись. В столовой повеяло опасностью.

Струков вскочил на ноги:

— Да я их!..

— Замолчите, Усташкин! — крикнул Фондерат и спросил Малинкина:

— Сколько человек в отряде?

Струков вздрогнул. Зачем Фондерат называет его настоящую фамилию?

— Сто будет, — ответил Малинкин Фондерату и подумал, что он напрасно прибежал предупредить Бирича. Вон у всех какие испуганные лица. — Все с ружьями. Утром и шахтеры с ними на пост придут.

Теперь глаза всех были устремлены на Фондерата. Полковник спросил Струкова:

— Сколько у нас милиционеров?

— Здоровых двенадцать…

— Перевес на стороне врага, — сказал полковник, точно это не было ясно всем: — Но мы будем драться. Я прошу вас, господа, принять меры предосторожности. Прежде всего рекомендую ценности перенести на шхуну мистера Свенсона. Я надеюсь, что вы не будете возражать? — обернулся он к Олафу.

— Нет, — Олафу не понравилось, что полковник, распоряжается его судном, как своим, но возражать, он не смел. Полковника прислал Легион, и тут надо подчиниться. Фондерат продолжал:

— Что бы ни произошло утром, господа, этот берег, эта земля будет наша. А теперь не будем терять времени.

Все поднялись. Торопливо одевались и расходились. Последними выходили Фондерат и Свенсон. Полковник сказал Олафу:

— Очевидно, вам придется взять на шхуну наиболее нужных людей. Я сейчас не вижу возможности оказать сопротивление большевикам. Если мы вступим в бой с ними, мы все погибнем и нашему общему делу не поможем.

— Я понял вас, — проговорил Олаф. — Мы должны временно уйти из Ново-Мариинска.

— Да, — полковник натянул шинель, подбитую мехом. — Проводите меня на шхуну…

Марковский красногвардейский отряд пришел на копи перед вечером. Товарищ Роман сразу же приказал расставить заставы:

— До утра ни один человек не должен уйти с копей. Надо, чтобы в Ново-Мариинске не знали о нашем приходе. Мы нагрянем туда неожиданно.

Каморный познакомил товарища Романа и других марковцев с Баляевым. Товарищ Роман, внимательно выслушав Баляева, похвалил:

— Хорошо сделали, что не начали без нас. Вас бы перебили, и только.

На копях стало непривычно многолюдно и шумно. Все не могли поместиться в бараке, и большинство Красногвардейцев расположилось прямо под открытым небом. Запылали десятки больших костров. Товарищ Роман долго сидел с товарищами за единственным столом в бараке, обсуждал, как лучше, без лишней крови, если Совет коммерсантов и американцы вздумают оказать сопротивление, занять Ново-Мариинск. Когда голова стала болеть от бесчисленных споров и табака, товарищ Роман встал:

— Утро вечера мудренее. Спать всем!

Никто не заметил, как Малинкин, ко всему внимательно прислушивавшийся, бесшумной тенью покинул барак, а затем проскользнул между заставами и побежал к Ново-Мариинску.

…Наступило холодное раннее утро. С лимана тянул утренний бриз. Товарищ Роман осмотрел выстроившихся красногвардейцев и шахтеров. Встав на перевернутую тачку, он громко обратился к бойцам:

— Товарищи! Вон в руках вашего товарища Оттыргина развевается красное знамя революции. Его впервые над этой далекой землей поднял первый, ревком Чукотки, подняли большевики Мандриков, Берзин, Новиков и их товарищи. Враги злодейски уничтожили их, сорвали знамя. Можно сорвать флаг, но нельзя отнять у людей мечту и решимость стать свободными, стать счастливыми, стать хозяевами своей земли и жизни. Красное знамя революции; привезенное сюда Мандриковым и его товарищами, незримо продолжало реять над этим берегом, оно вдохновляло людей, вселяло в них надежду. Люди верили, что наступит день, когда Советская власть навсегда встанет на этой земле. Этот день наступил! Вам предстоит вновь поднять алый флаг революции над Ново-Мариинском! Вперед, товарищи! Ура-а-а!

— Ура-а-а! — пронеслось над копями.

Отряд двинулся с копей. Утренний бриз разогнал серые тучи, которые с утра закрыли солнце, и оно хлынуло на землю. В его лучах еще ярче заалело знамя, которое нес Оттыргин. Рядом с ним шагали Вуквуна и Антон Мохов.

— Шли без привала, без отдыха. Впереди показались строения Ново-Мариинска. Товарищ Роман приказал Камерному:

— Бери десять бойцов и — в разведку!

Товарищ Роман остановил отряд, приказал всем быть готовыми к бою. Томительно тянулось время. Каморный вернулся через час. Вид у него был озадаченный:

— В лимане стоит какая-то шхуна. Все жители на берегу. Я пятерых своих оставил на окраине поста. В случае чего они дадут сигнал тревоги.

Вновь выстроился отрад. Так он и вошел в Ново-Мариинск под красным флагом. Вначале поселок удивил красногвардейцев своей тишиной, пустотой, но когда первые рады вышли к зданию ревкома, то увидели большую толпу жителей на берегу. Они следили за шхуной, которая стояла недалеко от берега. Кто-то первый заметил красногвардейцев и закричал:

— Красные пришли!

Толпа ахнула, радостно заголосила и ринулась навстречу красногвардейцам:

— Наши пришли!

— Наконец-то!

— Ура-а-а!

Многие находили знакомых, обнимались. Бойцы смешались с новомариинцами. Товарищ Роман вошел с Антоном, Чекмаревым, Клещиным и другими в здание ревкома. В нем гулял ветер. Окна были выбиты, двери выломаны, печки разрушены. В коридоре марковцы увидели темные пятна замерзшей крови. Товарищ Роман первым снял шапку. Люди постояли несколько минут в молчании, потом товарищ Роман обратился к Антону:

— Немедленно поднять красный флаг.

Антон и Оттыргин, как когда-то, снова вместе забрались на крышу здания и укрепили знамя отряда. Утренний бриз развернул алое полотнище, и его увидели все. До Оттыргина и Антона доносились восторженные крики людей.

— Смотри, шхуна уходит! — сказал Оттыргин Антону.

Мохов посмотрел в сторону «Нанук». Она ложилась на курс в открытое море. Антон не знал, что в этот момент на него, на флаг, на Оттыргина направлен бинокль полковника Фондерата.

Фондерат внимательно осмотрел стоящих у флага и пробормотал, разглядев лицо Антона:

— Где-то я этого парня видел.

Но к его словам никто не прислушивался. Все, кто находился на палубе шхуны — Свенсон, Елена Дмитриевна, Бирич, Кулик, Рули, Стайн, Щеглюк, Струков, — чувствовали, себя избежавшими смертельной опасности. Они не думали о тех своих соучастниках, которых не взяли на шхуну и которые сейчас прячутся по темным углам.

Солнце заливало Ново-Мариинск, словно вместе с его жителями радовалось развевающемуся знамени.

Магадан — Андырь — Хабаровск

1958–1964 гг.