Утренняя пробежка

СОВЕТ БЫВАЛОГО

Николай Зайцев, бледный и злой, стоял посреди мастерской с ведром. Глаза его щипали слезы злости и обиды, а вокруг потешались товарищи.

— Да ты не злись на них, — примиряюще сказал бригадир Комаров. — Меня тоже в свое время с ведром за искрой к электрикам гоняли. Прости дурней.

— А знаете, черти, — оживился он, — как меня на действительной в армии разыгрывали!

Киповцы без лишних приглашений стали рассаживаться вокруг Комарова в ожидании рассказа.

— Назначили как-то меня дневальным по роте. Дежурство нормально идет, настроение, стало быть, прекрасное. Вдруг открывается дверь, и входит наш командир полка полковник Суров. Дядя он ростом метр восемьдесят, косая сажень в плечах, в общем, богатырь. Поневоле оробеешь. У меня, значит, холодок по спине пробежал от волнения, в животе что-то заныло. Крикнул я, как положено: «Смирно!» — и строевым шагом к нему двинулся, чтобы доложить по форме. Только это я остановился, лихо так каблуком щелкнув, как чувствую, братцы, лечу. Скользнули по мокрому полу мои сапоги, и я, как торпеда, под ноги полковнику устремился. Так, вытянутый в струнку, с рукой у козырька, и загудел, как бревно. Чтоб не быть сбитым, перешагнул через меня комполка и скомандовал: «Вольно! Отставить рапорт!» С тем и ушел. Ну, думаю, обошлось.

Ан нет. На другой день за обедом солдат Дерябин говорит, а сам ехидно так улыбается: «А что, братцы, Комаров-то наш — находчивый парень, — я затих в ожидании подвоха. — Вот вчера дневалил, — продолжает он, — а тут дверь отворилась — и начальство на пороге появилось. Поискало оно, обо что ноги вытереть, тут наш дневальный и не растерялся, в один миг плюх полковнику в ноги, мол, пожалуйста, я вместо коврика». Аппетита моего как не бывало. Да что там аппетит! Два месяца ребята меня этим ковриком донимали, пока не переключились на другие хохмы.

Во второй раз я «прославился» по собственной глупости. Узнал, что назавтра марш-бросок с полной выкладкой намечается, и решил сачкануть. Пришел в санчасть и таким раздавленным голосом стал жаловаться на здоровье. Ноги-руки, мол, выкручивает, голова болит, сухость во рту наблюдается. Ну, мне градусник сразу под мышку, температурку, понятно, я себе нагнал, номер прошел. Препроводил меня военврач в палату, а там трое корешей на кроватях маются. «Привет, — говорю — земляки! Что, сачкуем помаленьку? Не бойсь, сам такой, ваш брат, филон». При этом таблетку, что врач дал, в форточку выбросил, да еще плюнул ей вслед.

— Ты чего натворил? — испугался солдат Стрикалов.

— А что? — в свою очередь насторожился я.

— Да таблетка эта проверочная. Если через десять минут потеть не начнешь, все, выгонят из санчасти.

Мне хоть лезь в форточку за таблеткой.

— Не горюй, — сжалились надо мной хлопцы, — выручим. Значит, так. Ложись на свою кровать, мы тебя одеялами накроем, а ты уж там поработай вовсю ногам и руками, пока не пропотеешь.

Навалили на меня одеяла, и начал я шуровать руками и ногами. Чувствую, потеть начал. Обрадовался и темп прибавил. Вдруг одеяла с меня слетают, и надо мной стоит военврач:

— Ну-ка, встать! Солдат Комаров, вы что-то перепутали. Марш-бросок не в кроватях решено проводить.

А кореша мои от смеха на кроватях катаются. В общем выперли меня из санчасти. До самого дембеля ребята донимали: расскажи да расскажи, как ты марш-бросок в кровати устроил.

Ну а в третий раз совсем непростительно влип, можно сказать, бдительность потерял. Любопытство, вишь, меня погубило. А произошла эта история на учениях.

Как-то на привале собрались танкисты возле командирского танка и так заразительно ржут. Пошел я посмотреть, с чего это они животы надрывают. А ребята достали где-то куриное яйцо и игру детскую затеяли: поочередно кого-нибудь за танк выпроваживают, яйцо это прячут, потом заставляют искать. С чего, думаю, ржать. Прямо дети малые. Мне бы уйти, а я стою. А тот, что яйцо прятал, возьми да и скажи: «Сейчас в такое место спрячу, ни в жисть не найдет». И сунул это яйцо мне под беретку. А я как пентюх стою. Ну, возвращается из-за танка солдатик, рыжий такой, помню, и давай яйцо искать. Все хохочут, подмигивают мне, мол, не найти ему. Я тоже разулыбался, а он тут как тут: «И ты смеяться!» — и хлоп меня по голове. А яйцо, скажу вам, сырое было.

Сейчас вспоминаю эти забавы — и на душе теплеет. А тогда не до смеха было. Обижался на друзей-товарищей. А обижаться-то нельзя. Солдатская служба нелегкая, и без шуток там никак нельзя. Так что, если попал впросак, смейся с другими, не злись. Так оно лучше, скорей отстанут. Это прямо мой вам совет.