Утренняя пробежка

ПЕРВАЯ КНИЖКА

— Вера, победа! — еще с порога закричал жене Синицын и, как вихрь, влетел в комнату. — Выходит моя первая книжка! Ура! Только сейчас почувствовал, как голоден!

Синицын потер руки и с наслаждением понюхал воздух.

— Ах, наважденье, — блаженно пропел он, — чую пирог с капустой!

— Кому ты посвятил свою книжку? — холодно осведомилась Вера и увернулась от распростертых объятий мужа.

— Я…Мы… — осекся на полуслове Синицын и дернул головой, точно шею его захлестнула петля от ловко наброшенного лассо.

— Все ясно: я этой чести не удосужилась, — с горькой убежденностью сказала Вера и медленно осела на стул, как будто ее подкосило неприятное известие. Синицын с тоской понял, что до пирогов еще очень далеко.

— Ах, боже мой! — всплеснул он руками. — Только без трагедий! Пойми, выходит моя, нет, наша книжка — это главное! О-о-о!..

— Уйди!

От Вериного крика в серванте что-то жалобно задребезжало. Синицын затравленно оглянулся и поспешно ретировался к окну.

— Вот, вот тебе благодарность за все! — надломленным голосом великомученицы запричитала Вера. Она закрыла лицо руками и уронила голову на стол. Ее остренькие лопатки затряслись от горьких рыданий.

Синицин метнулся в спальню и быстро накапал в стакан валерьяновых капель. Он вновь почувствовал себя представителем сильного пола.

— Выпей, дорогая, — уговаривал он теперь нежным голосом, — что ты, девочка, так расстроилась? Гонорар же весь твой. Опять слезы. Ну, хорошо, следующую книжку я посвящу только тебе. Да, ты давно заслужила это!

Синицын драматическим жестом ударил себя в грудь и опять понюхал вкусные запахи, текущие из кухни. Его жена, всхлипывая, пила валерьянку, вызванивая о зубы краем стакана.

— И-и-и… о-о-о — утешил, — горько прорыдала она. — Может, это была твоя первая и последняя книжка!