ПЕРВОЙ МЫСЛЬЮ АМАРИ, ладно второй… Первой была мысль, что Дюран получил удар ножом и он умер от внутренней потери крови. Итак, второй мыслью Амари была мысль не о местонахождении культа, не о Чэйлене, не о ненаглядной Чэйлена. Даже, не о ее брате.
Преобладающей мыслью было: «я не хочу его потерять!»
Жизнь Дюрана, возможно в этот самый момент покидающая его тело, было единственным, что имело значение, когда она рухнула рядом с ним на колени. Ее руки оказались у него на груди, она склонилась над ним, как будто могла своим телом остановить уход его души в Забвение. Его глаза были устремлены вверх, как будто пытались прочитать на ночном небе послание, призрачные символы древнего языка, предназначенные только ему.
— Дюран? — выдохнула она, ощупывая его.
На его одежде было так много крови, что трудно было сказать кому она принадлежала, ему или тому охраннику, которого он укусил. К тому же, колотая рана шириной в пару сантиметров могла затянуться на поверхности кожи, в то время как разрезанная артерия под ней превращалась в разлив нефти в океане, разрушая все.
— Дюран! — она стала настойчивей. — Ты…
Ты жив?
Глупый вопрос, но не поэтому она не закончила предложение. Она боялась ответа…, вернее отсутствия оного.
Внезапно его торс дернулся вверх так резко, что он ударил ее плечом, отбросив назад. И вдох, который он сделал, был такой силы, что она могла поклясться, что почувствовала его притяжение.
— Ты в порядке? — спросила она.
Да, а ты?
Он повернул к ней голову. И, казалось, без проблем сфокусировался на ней, зрачки не были расширены.
— Извини. Не знаю, что со мной.
Выдохнув, она почувствовала себя так, как будто завершает выдох вместе с ним.
— Все в порядке. Но мы должны осмотреть тебя.
Он задрал рубашку, и они оба посмотрели на его брюшной пресс. Ничего. Затем он повернулся, чтобы она осмотрела его спину. Там тоже не было ран.
Это хорошо, подумала она. Если только его не ранили в пах. Хотя, если бы была задета одна из бедренных артерии, кровь била бы ключом, и штаны уже пропитались бы кровью, а этого не было.
— Пошли, — сказал он, делая движение вверх.
Амари показалось, что он сейчас поднимется на ноги, потому что он выглядел более-менее хорошо и говорил связно. Нет. Он снова опустился, на этот раз сев на землю — и учитывая, что им надо было бежать… Это не хорошо.
— Я не знаю, что со мной. — Он посмотрел на свои ладони и потер их. — Как будто тело не слушается команд.
Амари окинула взглядом лес, отметив, что, в отличие от густых зарослей, преграждавших путь к горе, у ее подножия не было ничего зачем можно спрятаться, кроме стволов деревьев и сосновых ветвей. Учитывая отсутствие прикрытия, они были легкой добычей, даже при том, что луна была в легкой дымке, что уменьшало ее свечение.
А потом был практически расчлененный труп, не более чем в полутора метрах от них, маяк для любого с хотя бы немного чувствительным носом.
Дюран сделал вторую попытку встать. Третью.
Когда он упал последний раз, она сложила два плюс два и получила в ответ: «О, черт!»
— Тебе нужно питаться, — грубо сказала она.
Он отпрянул: — Нет, со мной все будет в порядке. Я питался около двух недель назад.
Нахмурившись, она спросила:
— Чэйлен приводил к тебе женщин?
— Это был единственный способ сохранить мне жизнь. — Он взглянул на два мертвых тела. — Я брал вену, чтобы быть достаточно сильным для мести.
Он казался смущенным, как будто кормление было частью сделки с судьбой, и он сдержал свою часть сделки, а она нет, иначе почему он не был достаточно силен, чтобы продолжать идти сейчас?
Она опустилась на колени и закатала рукав.
— Давай сделаем это.
— Нет. — Он нахмурился и оттолкнул ее руку. — Нет, я просто…
— Ты хочешь продолжить тратить время впустую, пытаясь встать в четвертый раз? И да, я их считала, на случай, если ты этого не делал. И ты, возможно, питался четырнадцать ночей назад… — Боже, она не хотела думать о подробностях, …и, возможно, он был с женщиной раньше, возможно, она ошибалась — …но ты не хуже меня знаешь, что стресс и физические нагрузки быстро истощают силы. И не пытайся сказать мне, что ты не получил чертовски хорошую нагрузку, потому что я все видела собственными глазами.
Дюран отвернулся в сторону леса, как будто то, что она наблюдала, как он не контролирует себя и творит жестокое насилие, опозорило его.
— Давай, — сказала она, снова протягивая к нему запястье. — Здесь нас не застанут врасплох, и я не хочу тащить тебя обратно к тем валунам. Но я сделаю это, если придется.
***
Амари была права.
Ему действительно нужно было покормиться. Учитывая расстояние, которое ему пришлось преодолеть с тех пор, как они ушли от Чэйлена, учитывая, сколько он потратил, расправляясь с охранниками… его запас энергии был сведен к нулю.
Тогда была Некси.
Сейчас — Амари.
Все придет в равновесие, как только он возьмет вену. Так устроена биология, так устроен вид, созданный Девой-Летописецей: мужчина берет у женщины, женщина берет у мужчины.
— Просто сделай это, — сказала она. Потом закатила глаза. — Боже, ты заставляешь меня говорить рекламными слоганами.
— Что это?
— В секте не было телевизора, не так ли? — она поднесла запястье к своему рту. — Мне надоело попусту болтать.
Он хотел умолять: «пожалуйста-не-делай-этого». Но не стал, потому что он знал, что это бесполезно, еще до того, как запах ее крови стремительно, как торпеда, ударил ему в нос.
А теперь-то он точно не сможет сказать «нет».
Дюран даже не понимал, почему отказать себе в ее вене было так важно. Они с Некси кормились друг от друга, когда это было необходимо, и даже не занимались при этом сексом. Это был просто обмен необходимым, ну, по крайней мере, с его стороны так и было. И это должно было быть таким же образом с Амари, но…
Даже. Близко. Не лежало.
Когда она прокусила свою вену и приложила запястье прямо к его губам, сразу стало ясно, что «просто обмен» к Амари, ну совершенно не применимо, ну совсем ни разу.
Ничто в этом гребаном мире не могло сравниться с этим.
Нет, во всей Вселенной.
Все во Всей Гребаной Вселенной плюс Бесконечность.
Дражайшая Дева-Летописеца, невозможно было описать эти первые капли ее драгоценной крови, первое ощущение во рту…, вкус на стенках горла. Его тело больше не принадлежало ему, а стало ее собственностью, которую она могла полностью контролировать и направлять куда ей вздумается.
И он подозревал, что это навсегда.
Это и было истинной причиной его «нет». На каком-то подсознательном уровне, на уровне инстинктов, он знал, что пути назад нет. Ее вкус…, жизненная сила, пронзавшая каждую клеточку его тела, вызывающая покалывание и гул, стремительно вливалась в его тело, одновременно и ослепляя, и делая все пронзительно ясным…
Стон.
Кто-то стонал — и это был он. Звуки поднимались из его горла, он не мог на них отвлекаться, потому что он был слишком занят, глотая вино, прекрасное вино, поразительное, невероятное, преображающее вино ее крови.
Он упал на спину, или это земля поднялась, чтобы поддержать его. И когда мягкая, благоухающая сосновая хвоя подхватила и удержала его, как природный матрас, Амари переменила положение, придвинулась ближе, чтобы он мог продолжать пить.
В отличие от него, она не была сосредоточена на кормлении.
Она, стоя спиной к вершине горы, отслеживала все запахи и движения вниз по склону. В свободной руке она держала пистолет и медленно водила им по сторонам. По мере движения ствола, двигалась и ее голова, но в противоположном направлении.
Так что или пистолет, или ее глаза могли отреагировать на опасность.
И сейчас, когда он был так уязвим, он знал в глубины души, что она станет смертельно опасной, если ей придется защищать его, …и она с успехом сделает это. Она была свирепой, но не взволнованной. Настороженной, но не напуганной. И проявит агрессию только в крайнем случае.
В глазах его стояли слезы, и не только потому, что кто-то защищал его, но и потому, что он ненавидел ситуацию, в которой она вынуждена защищать его. Боже, как бы он хотел, привнести в ее жизнь что-то другое, кроме как удовлетворять его потребность в кормлении…, к тому же сразу же после того, как ей пришлось наблюдать его манифест мести. Даже если те охранники были теми, кто наслаждался, причиняя ему боль в темнице.
— Продолжай, — сказала она, не глядя на него. — Я не хочу останавливаться еще один раз для этого.
Дюран закрыл глаза, почувствовав укол в сердце. В разгар своего экстатического очарования он напомнил себе, что это не начало отношений, не фундамент, на котором можно начать что-то строить.
Это была биология военного времени.
И когда, черт возьми, он успел стать таким романтиком?