СКЕЛЕТЫ БЫЛИ ПОВСЮДУ. Сотни, может, больше.
Амари последовала за Дюраном в театральный зал, где ряды сидений спускались к центральной сцене, и все было усыпано неисчислимым множеством костей.
И они умерли ужасной смертью. Эти люди… эти бедные люди страдали.
Она опустила пистолет и подошла к верхнему ряду сидений.
— Господи… Боже.
Дюран спустился по лестнице, покрытой ковром, который был сплошь в коричневых пятнах. Кровь, поняла она. Должно быть, они истекли кровью, но от чего?
Дюран наклонился и взял шприц.
— Болиголов.
Ее мозг пытался переварить все это.
— Его заросли я видела в лесу?
— Мой отец выращивал их для этой цели. — Дюран положил шприц точно туда, где он его нашел. — Смертельно для людей. Еще хуже для вампиров, если сделать инъекцию. Ты истекаешь кровью из каждого отверстия.
Это объясняло густые коричневые пятна, которые высохли… некоторое время назад… на перилах, в проходах, на сиденьях и спинках стульев.
Она могла представить случившуюся здесь бойню.
— Он всегда говорил, что сделает это. — Дюран спустился на сцену, перешагивая через руки и ноги, грудные клетки, черепа. — Он говорил о «Конце света», и я всегда думал, что он, должно быть, почерпнул идею из человеческих СМИ или чего-то в этом роде, потому что мы не используем такое словосочетание. И ты была права, телевидение, газеты и радио были запрещены для нас, но сам он следил за внешним миром с их помощью. Иногда он приносил вырезки моей мамэн и читал их ей, особенно часто незадолго до моего перехода.
— Сколько тебе лет? — выпалила Амари.
— Через год после перехода. — Он покачал головой, не обратив на ее вопрос внимания. — Я имею в виду, прошел всего год после моего перехода, когда она умерла, и я оказался у Чэйлена. Некси помогла мне пережить переход, а я, в свою очередь, помог ей выбраться.
Дюран наклонился и осторожно передвинул кость руки ближе к скелету. — Каждую ночь на закате он говорил им, что они грешники. Он говорил им, что он — спасение. Они верили ему. Это, — он обвел рукой арену, — должно было стать очищением. Я думаю, что в начале, в приливе послушания они сделали себе инъекцию, уверенные, что делают правильные вещи, и это выведет их на следующий, более высокий, уровень сознания вместе с их лидером. Они не хотели уходить в Забвение. Это было ментальное и эмоциональное возвышение, просветление, которого они искали, и которое он им обещал.
Он поднял бедренную кость и смотрел на нее. — Но потом появилась боль. Однажды я видел, как он делал укол мужчине. Он сделал это передо мной в качестве угрозы. Мужчина был так готов к этому, с готовностью предлагая свою вену, и никто не удерживал его. Отец заставил мужчину опуститься перед ним на колени и поцеловал в лоб, обхватив ладонями его лицо, улыбаясь ему с теплотой и состраданием. Затем он велел мужчине закрыть глаза и принять подарок.
Дюран вернул кость на место и пошел дальше. Добравшись до сцены, он обошел ее и поднялся на пять ступенек возвышения. — Мой отец сделал инъекцию члену культа, и посмотрел на меня, обняв мужчину. Как будто все, что мне нужно было сделать, это подчиниться правилам, и тогда у меня не будет никаких проблем. За исключением того, — Дюран хрипло рассмеялся, — что этот мудак, конечно же продолжал избивать и оскорблять мою мамэн. Я наблюдал, как мужчина наклонился к моему отцу. Мужчина улыбался, но вдруг перестал. Его глаза распахнулись. Белки глаз стали красными. А потом хлынула кровь. Изо рта, когда он закашлял. Из носа. Из ушей, когда он упал на бок. Его дыхание превратилось в бульканье, и он изогнулся, сначала вытянувшись на спине, а затем свернувшись в комок. Он истекал кровью… отовсюду.
— Что было самое хреновое? — Дюран взглянул на нее. — Отец отступил на шаг и, казалось, был потрясен всем этим. Что, черт возьми, он думал произойдет? Неужели он действительно верил в собственную чушь о трансцендентности? Я никогда об этом не думал, но, возможно, он ожидал, что луч света пробьется сквозь потолок и искупает этого мужчину в просветлении. — Последовала пауза. — Тогда-то я и понял, что ему придется от меня избавиться. Даже если бы дело не касалось моей мамэн, я стал свидетелем его замешательства и понял, что он все это выдумывает. Я заглянул за кулисы той ночью, и в мире, который был театром иллюзии его превосходства, это было недопустимо.
Амари начала спускаться по лестнице, представляя все эти страдания. Сначала люди сидели в креслах, но это продолжалось недолго. Кости лежали в проходах, в промежутках между сиденьями, на ступеньках. Трудно было сказать наверняка, какие ребра соединялись с какими руками, и были ли черепа со своими позвоночниками, когда тела переплетались, возможно, ища утешения друг у друга, когда они слишком поздно поняли, что просветление не придет. Только боль.
— Значит, это был его «Конец света», — сказал Дюран. — Но он бы здесь не остался. Я знал, что у него есть план эвакуации, потому что он рассказал моей мамэн, и она рассказала мне. Он не собирался умирать со своей паствой и собирался взять ее с собой. Он обычно говорил: «Если красные огни начнут мигать, у нас есть три минуты до того, как комплекс взорвется. Я приду и заберу тебя». — Думаю, взрывчатка не сработала.
Когда Амари добралась до дна, ее чуть не вырвало. Очевидно кровь стекала по проходам и собиралась у основания сцены, словно стремясь к самому центру, принося себя в жертву злобному, смертному богу.
Ее ботинки оставляли следы, как будто она шла по илу высохшего русла реки, и она подумала о голове Ролли и его крови на земле, растекающейся, как Миссисипи. Тогда кровь блестела в ночи. Теперь она высохла? Да, и часть ее впиталась бы в жаждущую землю.
Она посмотрела на Дюрана и не знала, что сказать. Все это было уж слишком.
Его глаза вернулись обратно к ней.
— Я никогда не знал его имени.
— Прошу прощения?
— Я от том мужчине, который умер у меня на глазах. Я никогда не знал чьего-либо имени — ну, кроме Некси, и то она сказала мне его только после того, как я привел ее в бункер, когда она благодарила меня. Я сказал ей, что это командная работа, и это было правдой. Она была той, кто вычислил путь побега и рассчитала его время. Она вроде как гениальная.
Он снова огляделся. — Знаешь, моя мамэн все время называла мне имя своего отца. Я не мог понять зачем это, но сейчас… Думаю, она хотела передать его мне. Хотя больше у нее ничего и не было.
Амари знала, что она никогда не забудет, как он выглядел, воскресший сын. Его волосы были обрезаны ножом, его глаза смотрели настороженно и страдальчески, его большое тело было великолепным и непокоренным, после всего, что он перенес.
И этот ошейник вокруг его горла, туго застегнутый, с мигающим красным огоньком.
Это был символ всего, чем отмечена его жизнь: он никогда не был свободен, он всегда был пленником.
— Как звали ее отца? — Хрипло спросила Амари.
— Теперь это не имеет значения. — Он помолчал. — Тео. Его звали… Тео.
Обойдя вокруг, она поднялась на пять ступенек и присоединилась к нему на сцене. Вид с центральной точки был ужасен, все эти смерти — порождение дневных кошмаров.
«Как можно так поступать с другими?» — задумалась она. Это было убийство, даже несмотря на то, что члены культа добровольно вызвались на него.
— Теперь мы займемся ненаглядной, — сказал Дюран. — Хватит о прошлом.
Потерявшись в его рассказе, она забыла обо всем… Только…
— О Боже, твоя мамэн была и женщиной Чэйлена тоже?
Он рассмеялся коротким, резким смехом: — Нет.
— Но тогда ненаглядная тоже умерла, верно? Даавос, должно быть, убил и женщину Чэйлена тоже. Или… он ушел и забрал ее с собой?
Черт, ее брат!
— Мы это выясним. Пойдем…
— Подожди. — Она остановила его. — Сначала это.
Он обернулся с ожиданием на лице, как будто был готов ответить на вопрос. Выражение ее лица быстро изменилось, когда она достала пульт от его ошейника.
Поставив черный ящик на пол между ними, она подняла ногу над пультом. — Ты заслуживаешь свободы. Как и все остальные.
С этими словами она ударила своим армированным сталью каблуком по пульту со всей яростью, которую она чувствовала из-за того, что было сделано с ним, с его мамэн, со всеми невинными, заблудшими душами, которые умерли здесь.
Коробка со спусковым крючком разлетелась на куски. Красный огонек на воротнике погас.
Конечно, это была неполная свобода, так как он никогда не избавится от обстоятельств своего рождения или ужасных поступков своего отца. Но он сможет выбрать свой дальнейший путь. Точно так же, как она выбрала свой путь после смерти родителей.
— Что ты наделала? — прошептал он.