Глава 16 Добавления Блэкетта к рассказу Дайаны

Мистер Рикардо старался выбросить из головы преступление в Сювлаке, дабы вернуться к нему со свежими силами, когда его помощь понадобится вновь. Он начал день с прогулки по ботаническому саду и без всяких заранее обдуманных намерений подошел к декоративному пруду, где «Ла Пти Мусс» с его управляемыми вручную гребными колесами был пришвартован в ожидании воскресных посетителей. При виде его мистер Рикардо тотчас же вспомнил габару и ее шкипера, намекавшего, что судно может достаться ему «скорее, чем многие думают». Он застыл как вкопанный, осознав, что ничего не рассказывал Ано об этом разговоре. Конечно, детектив знал о габаре, не сомневался, что она покинула гавань задолго до прилива с целью утопить корзину с телом жертвы посреди Жиронды, покуда еще темно, и наверняка не упускал из виду шкипера и его двух сыновей. Однако разговор Рикардо со шкипером, несомненно, был очень важен. Он состоялся во второй половине дня, а преступление произошло следующей ночью. Это доказывало или по крайней мере наводило на мысль, что убийство Эвелин Девениш было преднамеренным. Мистер Рикардо быстро вышел из сада и вскоре оказался на площади напротив величественного старинного здания, стоящего во дворе за длинной стеной, из тех, которые ранее служили жилищем аристократов, а ныне используются муниципальными чиновниками.

– Скажите, пожалуйста, что это за дом? – спросил он прохожего.

– Архиепископский дворец, – ответил тот. – Он построен в шестнадцатом веке и содержит немало превосходных образцов живописи и резьбы по дереву, на которые стоит взглянуть.

Сейчас это было самым подходящим местом для Рикардо. Он уже представлял, как будет воображать былое великолепие архиепископов Бордосских, сравнивая его с нынешним убожеством, как населит коридоры придворными в камзолах и рюшах, как станет разыгрывать в уме исторические сцены, если только сможет их придумать, избавившись от навязчивых мыслей о тайне Сювлака.

Мистер Рикардо начал переходить площадь, направляясь к массивной двери в стене, когда, к его изумлению, оттуда вышел Ано. Сразу остановившись, Рикардо задал себе вопрос: что делал детектив в архиепископском дворце? Испрашивал благословения для своей работы? Здравый смысл свидетельствовал против этого предположения, выдвинув другое, более прозаичное – Ано приходил поговорить об аббате Форьеле, дабы архиепископ как следует надрал уши священнику за его упрямство. «И по заслугам!» – подумал Рикардо. Понимая, что ему не удастся отделаться от загадки Шато-Сювлак, он вернулся в свой отель и начал добавлять вопросы и гипотезы в свои заметки, покуда Илайес Томпсон ходил по комнате на цыпочках, обслуживая хозяина, который так «неравнодушен к преступлениям».

К пяти часам вечера, прочитав все, что сообщали газеты устами специалистов по криминологии, истощив свои способности к дедукции, априорным рассуждениям и полетам фантазии, мистер Рикардо пришел к определенному выводу. Во всех делах такого рода, о которых он когда-либо слышал, фигурировало куда больше невинных людей, чем преступников, причем главный злодей зачастую до самого разоблачения выглядел добропорядочным и законопослушным, как церковный староста. Мистер Чарлз Пис[49] являл собой исторический пример. Но дело Шато-Сювлак было уникальным в том смысле, что никто из замешанных в нем не казался невиновным. Чем пристальнее вы присматривались к кому-либо, тем более подозрительным он выглядел. Комната Дайаны хранила какой-то секрет, хотя он не был скрыт в копии Тинторетто. Поведение аббата Форьеля вызывало серьезнейшие подозрения. Робин Уэбстер был самым «теплым материалом», какой только можно представить. Эвелин Девениш определенно не вызывала симпатии, а Джойс при всем ее очаровании пришлось бы объяснить очень многое, чтобы доказать свою невиновность. Ранее мистер Рикардо придерживался мысли, что потомок крестоносцев окажется верным традициям своих предков. Но даже эта твердыня была разрушена. Виконт Кассандр де Мирандоль с его дрожащими руками казался ничуть не лучше остальных. Рикардо не сомневался, что старая миссис Тэсборо после пятиминутного разговора по душам выглядела бы столь же глубоко погрязшей в грехах. – Каждый в Шато-Сювлак чем-то запятнан! – воскликнул он, в отчаянии взмахнув рукой.

В этот момент Ано открыл дверь и шагнул в комнату с бесцеремонностью, которая так возмущала его друга.

– Сначала полагается постучать, – заявил мистер Рикардо, нервно теребя спичечный коробок, – и спросить разрешения войти…

– А потом представить джентльмена, знакомство с которым крайне важно, – безмятежно отозвался Ано.

Невысокий, жилистый мужчина лет пятидесяти пяти, с узким, гладко выбритым лицом и парой ярко-голубых глаз вошел в комнату. Судя по пыльному и мятому твидовому костюму с двубортным пиджаком, он только сейчас завершил достаточно долгое путешествие. Незнакомец устремил на мистера Рикардо не слишком благожелательный взгляд. Ано закрыл дверь, а Рикардо указал незваному гостю на кресло, но тот покачал головой.

– Я сяду здесь, – сказал он резким скрипучим голосом, сел за стол и положил на него свою шляпу.

– Это мосье Деннис Блэкетт, – снова заговорил Ано. – Одна из лондонских вечерних газет упомянула вчера о трагической гибели мадам Девениш, и он вылетел самолетом прошлой ночью.

– Прямо с аэродрома я отправился в префектуру, – продолжал Блэкетт, – и застал там джентльмена, который занимается этим делом. Я плохо говорю по-французски, и, насколько я понял из слов мистера Ано, хотя его познания в английском языке значительно шире, чем у большинства его соотечественников, существуют кое-какие идиомы, с которыми он не знаком… – Деннис Блэкетт умолк и окинул взглядом комнату, ища причину изумления, отразившегося на лице Рикардо.

Признание его друга, о котором сообщил гость, настолько ошеломило мистера Рикардо, что он едва не упал со стула. «Я отлично знаю ваши идиомы!» Как часто он страдал от этой фразы и от неизменно следовавших за ней чудовищных искажений английского языка! Л теперь Ано признавался в недостаточном его знании! Это казалось невероятным. Внезапно Рикардо осознал, что причиной явились чувства, испытываемые к нему детективом. Только этим предлогом мог воспользоваться Ано, чтобы обеспечить присутствие своего друга во время разговора и держать его в курсе событий. Мистер Рикардо бросил на детектива взгляд, полный благодарности.

– Мистер Ано упомянул, что вы ею друг, – продолжал Деннис Блэкетт, – и, так как мне не хотелось тратить время на лишние объяснения, я охотно принял его предложение, чтобы вы действовали в качестве переводчика.

Теперь мистера Рикардо удивляло поведение гостя. Ни в его голосе, ни на его лице не было ни следа эмоций. Казалось, он говорил о не слишком важной сделке, а не о зверском убийстве дочери. Рикардо пришлось напомнить себе, что этот человек всего около часа тому назад прибыл в Бордо после долгого воздушного путешествия.

Ано придвинул к столу третий стул.

– Я не знаю, что расскажет нам мистер Блэкетт, по обещаю ему, что, кроме нас троих и мосье Тидона – магистрата, руководящего следствием, – никто ничего не узнает, помимо того, что должно стать известным в интересах правосудия. Итак? – Он повернулся к Блэкетту, который сразу же заговорил:

– Насколько я понимаю, вы в курсе того, что знала мисс Тэсборо об отчуждении между моей дочерью и мною. Но ни она, ни кто-либо еще, кроме моей дочери и меня, не знали всей правды. Я никогда не старался защититься о г обвинений в черствости, а она держала язык за зубами в своих же интересах. Но теперь я нарушаю долгое молчание, так как хочу, чтобы ее убийцу судили и казнили… – хотя его скрипучий голос не дрогнул, на бледном лице появился легкий румянец, а губы плотно сжались, – и мне кажется, то, что я собираюсь вам сообщить, может этому способствовать.

Деннис Блэкетт сделал паузу, обдумывая дальнейшие фразы. Мистер Рикардо придвинулся ближе к столу, наслаждаясь сенсационным моментом и радуясь его продлению. Ано сидел как каменный, глядя на лицо Блэкетта.

– Со дня рождения моей дочери… – было заметно, что он избегает называть ее по имени, – я начал коллекционировать жемчуг, чтобы преподнести ей ожерелье, когда она достигнет двадцати одного года. Я тщательно подбирал жемчужины, покупая четыре или пять штук в год, и, когда гости, приглашенные на день ее совершеннолетия, собрались в моем доме в Морвене, я уже приготовил ожерелье из ста двадцати крупных жемчужин такой чистоты и блеска, с которыми едва ли могли сравниться даже сокровища царствующих домов. Я не делал секрета из своих намерений, и моя дочь знала о них. Она знала, что я собираюсь подарить ей ожерелье утром в день ее совершеннолетия. Но накануне вечером… – он облизнул губы копчиком языка, – она украла ожерелье и взяла его с собой, отплывая со своим любовником через пролив и залив Лох-Линн[50] в Обан.

Деннис Блэкетт посмотрел на свои руки, лежащие перед ним на столе, и мистер Рикардо, проследив за его взглядом, вторично убедился в том, насколько руки способны выдавать их обладателя. По голосу и выражению лица Блэкетта можно было предположить, что он всего лишь делает интересное предложение партнерам по бизнесу. Но легкая дрожь в руках разоблачала его.

– Я ни о чем не распространялся, – продолжал Блэкетт, – но потихоньку дал знать торговцам на Хэттон-стрит и ювелирам. Ценный жемчуг так же не может избавиться от своей истории, своего цвета и веса, как клиенты мосье Ано от своих отпечатков пальцев и прежних приговоров. Я не сомневался, что этот жемчуг рано или поздно – и скорее рано, чем поздно, – появится на рынке. Мне не хотелось, чтобы кто-либо еще носил его – ведь на ожерелье ушел двадцать один год моей жизни. Но пожалуйста, поймите меня правильно! – Он перевел взгляд со своих рук на лица слушателей.

Ано и Рикардо сидели неподвижно, стараясь не прерывать эту странную историю. Они были заворожены спокойным и бесстрастным повествованием человека, который, безусловно, впервые был настолько откровенен.

– Мною не руководили сентиментальные побуждения, – объяснил Деннис Блэкетт. – Для меня ожерелье являлось свидетельством собственной глупости, как компрометирующее письмо. Я хотел вернуть его и бросить в пролив. Торговцы знали, что я щедро заплачу за ожерелье, если оно вернется ко мне целиком – все сто двадцать жемчужин. Одна пропавшая была бы подобна оторванной и все еще где-то существующей фразе из компрометирующего письма. Ну, две недели назад ожерелье предложили одному из ювелиров в этом городе за цену, куда ниже, его подлинной стоимости. Возможно, по этой причине ювелир колебался. Но одиннадцать дней назад предложение повторили. Ювелир прекрасно понимал, сколько он может заработать на этом ожерелье, и на сей раз купил его. Через два дня я узнал, что оно все еще находится у него. Я телеграфировал ему с просьбой сохранить ожерелье до конца месяца, когда я смогу приехать за ним лично, убедиться, что это и есть мое «компрометирующее письмо», и забрать его с собой. Но это… – железный человек едва заметно вздрогнул, – это жестокое убийство навело меня на мысль, что перед продажей, возможно, имела место кража. Если так, ювелир в состоянии вам помочь.

– Как зовут этого ювелира, мосье? – спросил Ано.

– Доминик Пушетт – он живет на алле де Турни.[51]

– Я немедленно пошлю за ним и за ожерельем, – сказал детектив.

Деннис Блэкетт поднялся со стула.

– Я путешествовал без перерыва почти сутки и хотел бы принять ванну, поесть и переодеться. Сейчас шесть часов. Если ювелир сможет прийти в семь, я буду готов с ним встретиться. – Видя, что Ано раздосадован задержкой, он добавил с улыбкой: – Мои силы на пределе, мосье Ано. Часовая передышка просто необходима.

И действительно, когда его повествование было окончено, усталость одержала над ним верх. Блэкетт двинулся к двери нетвердым шагом. Ано быстро позвонил.

– Чемодан мосье отнесли ему в номер? – спросил он появившегося отельного слугу. – Отлично! – Детектив повернулся к Блэкетту. – До встречи через час, и позвольте заверить вас в моей признательности и уважении.

– Все в порядке, – отозвался Блэкетт и, пошатываясь, вышел из комнаты.

Загрузка...