В боях рожденная...

Трудная оборона

Итак, дивизия выполнила поставленную задачу. И это, конечно, не могло не радовать. И все же на душе было тревожно. Я понимал, что гитлеровцы не смирятся с поражением и попытаются отбросить нас назад.

К тому же 331-й и 355-й стрелковые полки занимали крайне невыгодные для обороны позиции: они глубоким клином врезались в расположение врага, в случае флангового прорыва этим частям грозило окружение. Личный состав подразделений после почти 14-часовых боев был измотан, бойцы в течение всего дня не получали пищи, и все же я вынужден был отдать приказ немедленно окапываться.

К сожалению, сделать это мы не успели. Не прошло и получаса, как мне позвонил командир 331-го стрелкового полка полковник Бушуев и доложил, что противник силами до двух батальонов пехоты с 50 танками наступает с южных склонов высоты 260,8 в направлении Вяча, нанося удар по флангу полка.

— Атакованы и первый и второй батальоны, — докладывал Бушуев. — Немцы ведут сильный артиллерийский огонь, бомбит авиация. В батальонах большие потери, поскольку нет укрытий, а местность открытая…

Что я мог ему ответить? Только следующее:

— Держитесь, дорогой! Пускайте в ход «бутылочников». Они не подведут.

— Будем драться, товарищ генерал!

Да, оправдались мои самые худшие предположения — гитлеровцы ударили именно во фланг полка и стремились оседлать дорогу на Минск через Мочаны. Если им это удастся, полку Бушуева придется драться в окружении.

Батальоны под командованием капитанов М. П. Старкова и В. Р. Бабия сражались героически. Основная тяжесть борьбы с вражескими танками вновь легла на плечи «бутылочников». Как и в предыдущих боях, первыми вступали в единоборство с танками коммунисты и комсомольцы. По нескольку стальных громадин сожгли капитан Бабий, секретарь комсомольского бюро полка Шнейдерман, комсорг шестой роты Иванов, старший политрук Мартынов. Не отставали от них и артиллеристы. Расчеты орудий несли большие потери, но не прекращали губительного для фашистов огня прямой наводкой. Командир взвода младший лейтенант Смолинцев, заняв место убитого наводчика, сжег два танка, командир взвода лейтенант Короминский и наводчик Петров тремя меткими выстрелами уничтожили три фашистских танка.

Не пробившись в расположение этой батареи, танки пошли в обход и здесь попали под огонь 76-мм полковых пушек. Один из танков попытался на полной скорости раздавить орудие вместе с расчетом, но наводчик красноармеец Попов в упор расстрелял его.

Примерно через полтора часа после начала этого ожесточенного сражения, уже в сумерках, мне вновь позвонил полковник Бушуев:

— Командиры первого и второго батальонов доложили мне, что немцы окружают их. Разрешите пробиться на командирском танке в расположение батальонов и на месте решить, как спасти положение.

Не хотел я отпускать командира 331-го стрелкового полка в самое пекло, но, пожалуй, это было единственно правильное решение.

— Ну что ж, действуйте, — с тяжелым сердцем разрешил я. — По прибытии — доложите обстановку.

Оставалось только ждать. Ждать известий от Бушуева. Время тянулось медленно. Мучила жажда. И справа и слева доносились звуки боя.

Не помню, сколько прошло времени, как вдруг у КП дивизии послышался лязг гусениц. Вбежал адъютант и доложил, что на разбитом командирском танке привезли тяжело раненного полковника Бушуева.

Меня буквально затрясло.

— Несите его сюда. И врача — быстро!

Внесли окровавленного командира 331-го стрелкового полка. Я присел рядом с ним.

— Не удалось проскочить, товарищ генерал, — с трудом, хрипло проговорил он. — Дорога через Мочаны простреливается немцами… Нас накрыли третьим снарядом… Помогите Старкову и Бабию…

Это были последние слова храброго командира коммуниста И. В. Бушуева. Через несколько минут он скончался.

Трудно передать всю боль и тяжесть утраты. Погиб мой боевой товарищ, один из лучших командиров в дивизии…

Между тем все попытки связаться с командирами первого и второго батальонов не дали результата. Стало ясно, что 331-й стрелковый полк окружен.

Как выяснилось впоследствии, немецкие танки еще до наступления темноты вышли в тылы батальонов и перерезали дорогу, проходившую через Мочаны. Лишь поздно ночью они прекратили атаки, плотным кольцом охватив 331-й стрелковый полк. Старков и Бабий несколько раз водили своих людей в атаку, пытаясь пробиться из окружения, но местность была открытой, каждый метр простреливался. Все попытки оказались неудачными.

Полк понес значительные потери в личном составе. В первом батальоне Старкова осталось всего две неполные роты. Поэтому было решено свести оба батальона в один отряд. Командование этим сводным отрядом принял капитан Бабий.

Умирая, полковник Бушуев просил помочь его полку. Но сделать это практически было невозможно — все части дивизии вели тяжелые бои. В 19 часов 40 минут из района Масловичей гитлеровцы бросили до полка пехоты, поддержанной танками, на позиции 355-го стрелкового полка. Эта атака была отбита с большими для врага потерями. И решающую роль здесь сыграли артиллеристы.

Чудеса творил взвод противотанковых орудий под командованием старшего сержанта А. В. Адышкина. Подпустив танки на максимально близкое расстояние, взвод с первых же выстрелов поджег четыре вражеские боевые машины. Остальные танки повернули обратно. Это сыграло решающую роль в этом бою. Пехота противника, увидев, что танки отступили, в беспорядке бросилась их догонять.

Поняв, что здесь пробиться нельзя, противник из района Городок, Семков ударил по левому соседу 355-го стрелкового полка. Здесь ему удалось прорвать нашу оборону и быстро выйти в район населенного пункта Зацень.

В результате сложилась крайне неблагоприятная обстановка для 100-й дивизии, которой угрожал выход гитлеровцев в тыл и полное окружение. Оценив обстановку, я был вынужден отдать приказ командиру 355-го стрелкового полка полковнику Швареву отвести подразделения на рубеж Паперня, Караси. На этом рубеже батальоны Шварева в течение всей ночи на 28 июня отражали яростные атаки гитлеровцев, стремившихся любой ценой пробиться к автостраде Минск — Москва.

Не лучше было положение и у 85-го стрелкового полка и его соседа справа 603-го стрелкового полка 161-й стрелковой дивизии. Волна за волной накатывались фашистские танки со стороны Острошицкого Городка. Здесь вновь отличились истребители танков — «бутылочники», спалившие свыше десятка боевых машин. Но и полк нес большие потери. Подбив два фашистских танка, погиб смертью героя сержант Сазонов, один из первых и самых умелых истребителей танков.

А фашисты рвались вперед, не считаясь ни с какими потерями. На их стороне было огромное преимущество в людях и технике. С отходом 355-го стрелкового полка удерживать рубеж у Острошицкого Городка не имело смысла, и в 22 часа я приказал подполковнику М. В. Якимовичу отвести 85-й стрелковый полк на рубеж Усборье, Чертяж.

И все-таки 85-й стрелковый полк помог окруженному сводному отряду капитана Бабия. Фашисты значительное количество пехоты и танков перебросили к Острошицкоиу Городку для действий против полка Якимовича, я это позволило отряду вырваться из кольца и пробиться в леса севернее Казимировки. Правда, соединиться с основными силами дивизии не удалось, зато в лесах отряду уже не угрожали фашистские танки и самолеты.

Лишь к 23 часам перед фронтом дивизии установилось относительное затишье. Относительное потому, что 355-я стрелковый полк все еще вел огневой бой. Но уже можно было хоть немного передохнуть. Давали себя знать усталость и огромное нервное напряжение. За последние трое суток почти не удалось поспать. Я прилег и попросил адъютанта разбудить ровно через час.

Не проспал, очевидно, и десяти минут, почувствовал осторожное прикосновение к плечу. Адъютант доложил, что на связи подполковник Якимович. С трудом поднявшись, я взял трубку.

— Товарищ генерал! В лесу севернее Казимировки идет бой…

«Это пробивается 331-й, — молнией пронеслось в мозгу. — Теперь есть возможность ему помочь».

— Хорошо, — ответил я. — Попросите к себе на КП командира 34-го артиллерийского полка майора Останьковича. Я сейчас к вам приеду…

После короткого совещания на КП Якимовича мы приняли решение ночью контратаковать противника севернее Казимировки навстречу прорывающемуся из окружения отряду капитана Бабия. Все батареи 34-го артиллерийского полка выдвигались в боевые порядки 85-го стрелкового полка на прямую наводку. Правда, в нашем плане было одно уязвимое место. Пехоте предстояло южнее Острошицкого Городка преодолеть открытое пространство на перекрестке двух рокадных дорог. Но мы надеялись на внезапность нашего удара.

К сожалению, наши надежды не оправдались. Гитлеровцы предвидели возможность такого удара. С первыми залпами наших орудий со стороны фашистских войск в небо взлетели десятки осветительных ракет. Наступающие батальоны на перекрестке дорог оказались как на ладони. Под шквальным пулеметным, минометным и артиллерийским огнем они залегли. Гибли люди. Стало ясно, что внезапного удара не получилось.

Пробиться бы еще каких-нибудь три-четыре километра, и отряд капитана Бабия соединится с нами. Но в случае неудачи можно погубить и 85-й стрелковый полк, а тогда путь на Минск будет открыт. Как ни тяжко было отказаться от попытки деблокировать отряд, но пришлось приказать 85-му стрелковому полку отойти на исходные рубежи и закрепиться там. Остатки 331-го стрелкового полка остались отрезанными от основных сил дивизии.

Всю ночь я не уходил с КП Якимовича. Был уверен, что именно здесь гитлеровцы нанесут основной удар. И действительно, рано утром 28 июня со стороны Острошицкого Городка показались немецкие танки и бронетранспортеры. Тут же началась артподготовка. На передний край 85-го стрелкового полка обрушилось море огня. Хорошо, что за ночь мы успели отрыть окопы и укрытия.

Я связался с Останьковичем и приказал ему выдвинуть свои орудия на прямую наводку и открыть огонь по танкам и бронетранспортерам.

А фашистские боевые машины уже ринулись вперед. Мне казалось, что артиллеристы 34-го полка непростительно медлят. Но вот раздался первый выстрел, второй — задымил один танк, застыл с развороченной башней другой, опрокинулся бронетранспортер. У всех отлегло от сердца.

— Молодцы, артиллеристы! — вслух сказал Якимович.

Бой продолжался уже более часа. Отдельным фашистским танкам удавалось прорваться к окопам 85-го стрелкового полка. Здесь их встречали группы истребителей танков. Три машины сжег командир пятой роты лейтенант Приходько, две — командир пулеметной роты лейтенант Насад, по одной — секретарь комсомольского бюро полка политрук Шнейдерман и замполит полка батальонный комиссар Зыков.

Бой достиг своей высшей точки. Казалось, еще немного — и вражеская атака окончательно захлебнется. И вдруг резко упала интенсивность нашего артиллерийского огня. Я немедленно связался с Останьковичем:

— Почему прекратили огонь?

— Четвертая пушечная батарея молчит, товарищ генерал. Видимо, ее подавили. У шестой гаубичной на исходе снаряды…

— Вы понимаете, что сейчас решающий момент боя? — закричал я в телефонную трубку. — Немедленно обеспечить доставку боеприпасов и помочь четвертой батарее! Я повторяю — немедленно!

Надо отдать должное Останьковичу. Он приложил максимум усилий, чтобы обеспечить батареи боеприпасами. Но связь с ними никак не удавалось наладить.

Начальник штаба дивизиона капитан Тетерин послал связного на четвертую батарею. Но он не вернулся, видимо погиб по дороге. Немцы били из минометов даже по отдельным бойцам.

Второго связного послал командир дивизиона капитан Макеев. Но и он добрался только до дороги — погиб от осколка разорвавшейся рядом с ним мины.

Нужно было посылать третьего. Посылать почти на верную смерть. И капитан Макеев выбрал Арсентия Гаджамана, писаря штаба дивизиона.

Выбравшись из окопа, Гаджаман пополз от воронки к воронке. Над головой свистели пули, совсем рядом рвались снаряды и мины. Вскоре за кустами показались орудия второго огневого взвода шестой батареи.

Положение там было тяжелым. Стенки окопов, щелей осыпались. В одном из окопов стонали раненые — наводчик второго орудия красноармеец Михайлов и два бойца, дальше под кустом лежали убитые — командир батареи старший лейтенант Неведомский, командир первого орудия Морозов, наводчик Драгунов и еще три красноармейца.

Навстречу Гаджаману поднялся помощник командира второго огневого взвода сержант А. И. Вавилов.

— Товарищ сержант! — обратился к нему Гаджаман. — Я от капитана Макеева, передаю его приказ. Видите вон ту высотку? На ней немцы установили минометы и крупнокалиберные пулеметы, простреливают подходы к четвертой батарее. Дайте по ним пару снарядов, когда я буду проскакивать через шоссе, заставьте фашистов замолчать. А снаряды вам сейчас будут.

Где перебежками, где ползком, а где на четвереньках Гаджаман снова начал пробираться к четвертой батарее.

До огневой позиции четвертой батареи оставалось всего 50–70 метров, когда Гаджаман заметил, что у него на винтовке нет штыка. Как же так — винтовка без штыка? Если не сегодня, так завтра будут проверять оружие, обнаружат потерю и скажут: что же ты за боец, Гаджаман, штык потерял в бою, а еще хороший стрелок. Бросился искать, и, к счастью, штык оказался неподалеку. Последний рывок, вот и опушка леса, на которой позиции четвертой батареи.

Глазам Гаджамана предстала страшная картина: сиротливо стоявшие орудия, окруженные множеством воронок, разбросанные снаряды, разбитые телефонные аппараты.

Это были последствия сильного артиллерийского удара с воздуха.

В овраге были оборудованы укрытия. Там он нашел расчет батареи, всего 20 человек, остальные были убиты или ранены. Из четырех наводчиков в строю остались два. Командование батареей принял заместитель политрука батареи В. Д. Вакоренко. С ранеными был санинструктор батареи младший сержант Иргаш Шамсудинов.

— Почему молчит батарея? — спросил Гаджаман.

— Связь порвана, восстановить ее не удалось, старший на батарее младший лейтенант Гуцало тяжело ранен. Все остальные офицеры и младшие командиры вышли из строя. Не знаем, что дальше делать, — ответил Вакоренко.

В этой обстановке Гаджаману ничего не оставалось, как помогать Вакоренко.

Не теряя ни минуты, они сразу отправили на ОП шестой батареи два передка со снарядами. Быстро свели всех, кто был на огневой позиции, включая и ездовых, в два расчета. Для лучшего сектора обстрела выкатили орудия на край опушки леса, общими усилиями определили прицел и открыли огонь.

Четвертая батарея ожила. Своим огнем она прикрывала продвижение передков со снарядами. Затем перенесла свой огонь для поддержки шестой батареи.

Управлять огнем ни Вакоренко, ни Гаджаман, конечно, не умели. К счастью, четвертая всегда славилась своими наводчиками, такими, как П. П. Олейник, С. Н. Бондарь, В. Г. Письменюк, В. А. Нестеренко. Они хорошо знали свое дело.

Скоро батарейцы увидели, что танки с черными крестами на бортах ворвались на ОП шестой батареи. Вдруг два танка, вырвавшиеся вперед, вспыхнули. «Это последнее, — с горечью подумал Гаджаман, — что мог сделать огневой взвод Вавилова, у него кончились снаряды». Тем временем со стороны Раденковичи появилась колонна немецких танков, двигавшаяся к мосту через реку Умыж, 10, 15, 20 боевых машин насчитали артиллеристы. На батарее начали разворачивать орудия. Решили разрушить мост.

Это удалось сделать. Несколькими фугасными снарядами мост был поврежден перед самым носом у фашистов.

Первые машины остановились, образовался затор. Танки подставили свои борта под удар, и тут заговорила четвертая батарея. Второе орудие ударило по первому танку, первое — по последнему. Обе боевые машины запылали, а артиллеристы перенесли огонь на другие танки.

В панике фашисты развернули машины и убрались, оставив на поле боя 18 танков.

Вскоре с двух направлений четвертую батарею атаковало до батальона фашистских автоматчиков. Впереди них бежали офицеры. Бежали пьяные, во весь рост, с засученными рукавами, с расстегнутыми воротниками. Но горстка бойцов четвертой батареи перед врагом не дрогнула, открыла огонь шрапнелью.

Бой был тяжелый, фашисты, неся большие потери, упрямо лезли вперед, пытаясь захватить огневые позиции батареи.

Чем ближе приближались гитлеровцы к орудиям, тем труднее приходилось нашим наводчикам, снаряды рвались близко, и дым мешал им вести прицельный огонь.

Бой продолжался уже около двух часов, на раскаленных стволах пушек обгорела краска, оставалось все меньше и меньше бойцов в строю, кончались снаряды.

Гаджаман, как и прежде, помогал расчету орудия, подбадривал бойцов.

Когда фашистские автоматчики были в 100–150 метрах от батареи, он услышал голос наводчика:

— Они идут, шрапнель не берет!

Тогда Гаджаман подал команду:

— Поставить на картечь! Около орудий остаться наводчикам с заряжающими, остальным залечь и ружейным огнем отбивать атаки фашистов!

Наши пушки ударили картечью. После каждого разрыва картечь буквально сметала гитлеровцев. И они не устояли, стали быстро отползать назад. На поле боя осталась лежать третья часть личного состава батальона.

Гаджаман, проявив незаурядное мужество, выдержку и воинское мастерство, помог спасти шестую и пятую батареи. Благодаря меткому огню четвертой батареи удалось вывезти орудия шестой и пятой батарей на новые огневые позиция. Сам Гаджаман был несколько раз ранен, причем одно ранение в ногу было тяжелым, но не покинул огневых позиций до конца боя. Только когда было вывезено последнее орудие, он оставил батарею и отправился — нет, не в медсанбат, а к командиру дивизиона — доложить, что задание выполнено. Я в это время был на НП капитана Макеева я слышал доклад Гаджамана. Признаюсь, не смог удержаться, обнял и крепко расцеловал героя. Мне показали потом его шинель: она была пробита в 30 местах пулями и осколками. Каким чудом он остался жив — до сих пор не могу понять!