В боях за Поднебесную. Русский след в Китае

БОЕВЫЕ ДЕЙСТВИЯ В ПРОВИНЦИИ СИНЬЦЗЯН. 1930-1938 гг.

В конце 1920 — начале 1930-х гг. в Синьцзяне преобладали три главные политические силы. Первая — Провинциальное китайское правительство, номинально подчинявшееся центральному китайскому правительству, возглавляемое губернатором Чин Шуеном, а затем Шэн Шицаем. Вторая — Тюрко-Исламская республика, располагавшаяся на юге региона[84] и третья — повстанческая армия под началом Ма Цзу-ина[85]. Она действовала в основном на востоке района и контролировала его значительную часть.

Несмотря на то, что в 1928 г. было формально восстановлено единство Китая, центр не имел реальных возможностей значительно влиять на ситуацию в провинции. Все действия Нанкина (столица Китая) ограничивались заключением соглашений с представителями китайской и мусульманской администраций и командированием отдельных военных представителей. Одним из таких представителей был Шэн Шицай, прибывший в столицу провинции Урумчи в 1930 г. через советскую территорию в качестве штабного офицера.

В это время на значительной территории Синьцзяна пылало восстание дунган (китайцы, принявшие магометанство) под предводительством генерала Ма Цзу-ина. Положение губернатора провинции Чин Шуена становилось все менее устойчивым. Для удержания власти требовались надежные войска, чего нельзя было сказать о солдатах урумчийского правительства. Они в полной мере соответствовали древней китайской пословице: «Из плохого железа не делают гвоздей, из хороших людей не делают солдат». В сложившейся ситуации Чин Шуен вынужден был обратиться за помощью к русским эмигрантам, проживавшим в Илийском крае[86].

На первом этапе из русских эмигрантов был сформирован отряд под командованием бывшего начальника штаба группы атамана Дутова Генерального штаба полковника П.П. Папенгута[87], половина которого пополнила гарнизон столицы Синьдзянской провинции — г. Урумчи. Другая часть отряда была включена в кавалерийскую бригаду, набранную в основном из таргаутов[88]. Командование бригадой (иногда называется полком) было поручено русским офицерам^{140}.

Многие источники утверждают, что большинство солдат и офицеров этих частей рекрутировались насильно под угрозой депортации в СССР, а позднее и ареста их жен и матерей. Однако есть и другие свидетельства. Казакам, в частности, было обещано жалованье в 1000 ланов в месяц (примерная стоимость коровы), а в случае участия в боевых действиях оно удваивалось. Сначала численность отряда составляла 250, причем прошедших школу Гражданской войны, затем 300, а в конце 1930 г. — 1500 человек^{141}. Благодаря выучке и дисциплине это были ударные силы, способные наносить поражение во много раз превосходящим силам противника, что отмечалось даже в справке, подготовленной для советского правительства начальником IV управления штаба РККА (разведуправление) Я.К. Берзиным^{142}.

Боевое крещение русского отряда произошло около поселка Чикочин, близ осажденного отрядами восставших дунган города Хами. Бой был скоротечен, но казаки успели нанести наступавшей дунганской коннице значительный урон; кроме того, был ранен в ноги предводитель восставших генерал Ма Цзу-ин. 1 ноября 1931 г. осада с Хами была снята. В награду китайское командование разрешило казакам грабить местное население, но они отказались от этого.

Восстание вступило в новую фазу. Казаки отступили в Урумчи, где занялись формированием своей армии. В феврале 1932 г. был произведен набор молодежи в Илийском районе. Было создано три кавалерийских полка численностью в 1800 человек^{143}. Командиром первого полка был назначен полковник Папенгут, второго — полковник Бектеев, третьего — полковник Чернов[89]. Однако этих сил было недостаточно для удержания власти, и Чин Шуен обратился за поддержкой к советскому правительству

Заметим, что активизация советской политики в Восточном Туркестане отмечается еще с конца 1920-х — начала 1930-х гг. Это было связано в первую очередь с действиями в этом районе войск Красной армии по уничтожению баз басмачества в приграничных районах. Местная администрация поддерживала действия СССР, так как басмачи способствовали дестабилизации и без того сложной обстановки в регионе. В июле 1932 г. была проведена даже совместная китайско-советская военная операция по разгрому киргизских отрядов в Западном Синьцзяне[90]. В сентябре 1931 г. советское правительство продало Урумчи два военных самолета, которыми управляли советские летчики (по другим данным — китайские), а после заключения 1 октября 1931 г. секретного торгового соглашения с Чин Шуеном стало оказывать массированную военную помощь[91]. Немаловажным фактором в усилении советского влияния в Синьцзяне стало прибытие в район весной — летом 1933 г. китайских войск, вытесненных японцами в 1932 — 1933 г. из Маньчжурии на советский Дальний Восток[92]. Пройдя за время нахождения на советской стороне интенсивную идеологическую обработку, они стали активной силой, пропагандирующей коммунистическую политику.

Первая партия «маньчжур» в составе 1,5 тыс. человек прибыла в Урумчи в марте 1933 г., а к середине лета их численность достигла более 10 тысяч[93].

Наличие столь внушительной военной силы укрепило личные позиции командующего правительственными войсками в районе Шэн Шицая, долгое время жившего в Маньчжурии. Это в свою очередь ускорило подготовку и проведение заговора, приведшего его к власти, против Чин Шуена. Переворот был осуществлен 12 апреля 1933 г. силами русских белогвардейских частей под командованием полковника Папенгута. События этого дня можно восстановить с большой степенью достоверности. Задуман заговор был полковником Папенгутом, главнокомандующим Шэн Шицаем и выходцем из России Гумырко. О последнем известно, что он был оптовым торговцем и содержал автотранспортную компанию. Во время переворота он был посланником русских к частям, сохранившим верность свергнутому губернатору.

Утром 12 апреля по приказу Папенгута 1-й полк атаковал губернаторскую резиденцию. В рукопашном бою было убито одиннадцать и ранено пятнадцать русских. Китайцы же потеряли свыше полусотни убитых. 2-й полк занял городские ворота и ключевые посты в городе. 3-й полк находился в резерве. Отделение казаков на грузовике захватило городскую казну. Части, оставшиеся верными губернатору, под командой полковника Яна, пытавшиеся в течение суток контратаковал», в конце концов вынуждены были сдаться. Заметим, что отряд Шэн Шицая в это время стоял на восточных холмах возле города, не предпринимая никаких действий. Ночью Папенгут собрал членов провинциального правительства для совещания и приступил к формированию исполнительных органов. Исполняющим обязанности губернатора был избран Лю Вен-лун, старый чиновник, переживший не одного губернатора.

На следующий день после полудня в город торжественно вступили части Шэн Шицая, которому был присвоен титул «дубаня» (правителя). Переворот, стоивший казакам пятьдесят три жизни, был завершен.

Бывший губернатор Чин Шуен через несколько дней объявился в Чугучаке, откуда послал в Нанкин телеграмму, что Синьцзян потерян для Китая навсегда. Затем он проследовал в Тяньцзин, где был арестован, переправлен в Нанкин и судим по обвинению в несанкционированном заключении договора с Советами.

Не желая терять Синьцзян, Нанкин в конце 1933 г. направил в провинцию для подавления мятежа (не признав Шэн Шицая) 35-ю и 36-ю китайские дивизии, личный состав которых в большинстве своем состоял из дунган. Любопытно, что командиром 36-й дивизии был назначен генерал Ма Цзу-ин, еще недавно возглавлявший восстание мусульман. По замыслу Чан Кайши, это назначение должно было привязать последнего к официальной власти. Он даже окончил краткосрочные курсы для военачальников в Нанкине.

В мае Ма Цзу-ин был уже в Хами с немалой для тех мест силой в 7 тысяч бойцов. Пройдя через горы, дунганское войско начало штурм города Гучень, расположенного у северных отрогов Тянь-Шаня. Город был взят за сутки. Полторы тысячи китайских солдат сдались в плен, и лишь полсотня казаков защищала крепость до последнего патрона. Оставшиеся в живых 17 русских были взяты в плен и вскоре расстреляны.

Положение дубаня становилось все более критическим. В этой ситуации Шэн Шицай направил к Ма парламентеров, чтобы выиграть время и выяснить его намерения. Но вскоре перемирие было нарушено полковником Папенгутом. Вероятно, он, предвидя нападения дунган и не получая никаких указаний, решил действовать по собственной инициативе. Несмотря на почти двукратное превосходство дунганских частей, Папенгут силами трех казачьих и одного маньчжурского полков начал атаку в пригороде Гучена. Бой продолжался целый день, а наутро дунгане оставили город и стали отходить на Милейхо. Казаки преследовали их до ночи и утром заняли Гучен. Затем 1-м полком был занят поселок Милейхо, расположенный между Тянь-Шаньскими горами и Каратанныем^{144}.

Отрезанным от своей базы частям Ма ничего не оставалась, как наступать. Заняв стратегически важные пункты — Турфан, а затем Даванчен, он создал угрозу непосредственно столице провинции Урумчи.

После двухмесячного затишья, за время которого Шэн Шицай все же получил официальное признание центральных китайских властей, боевые действия возобновились. Генерал Ма Цзу-ин, нарушив верность Нанкину, вновь поднял знамя «отдельного мусульманского государства».

В конце октября казаки предприняли наступление на Даванчен. Бои продолжались несколько дней, но взять город так и не удалось, несмотря на введение в бой броневиков, один из которых дунгане подбили. Потери ожесточили обе стороны[94]. Не достигнув результата, казаки вынуждены были отступить к озеру Сайгу, предварительно зарубив по приказу Папенгута пленных дунган. За время отхода только 1-й полк потерял убитыми семь человек. Угроза нависла над самой столицей провинции.

В сложившейся обстановке Шэн Шицай вынужден был, так же как и его предшественник, обратиться за помощью к СССР. После анализа ситуации со стороны советских властей она была оказана[95].

В начале января 1934 г. в Синьцзян были переброшены сводные части Красной армии, численностью 7 тыс. человек с танками, авиацией и артиллерией, получившие название Алтайской Добровольческой армии. Личный состав групп был замаскирован под белых — переодет в форму белогвардейских добровольцев (китайская форма с русскими знаками отличия). В оперативном подчинении командования этой группировки находились также часть полковника Папенгута, «натурализовавшихся русских», которым была обещана амнистия и советское гражданство в случае удачного завершения боевых действий. При этом обеспечение всех участников предстоящей воинской операции, включая части белогвардейцев, оружием, техникой и снаряжением ложилось на советскую сторону с дальнейшим возмещением понесенных затрат правительством провинции. Так, 20 января 1934 г. Политбюро ЦК ВКП(б) принимает постановление о финансировании очередной части операции по разгрому повстанцев и обеспечении подразделений белогвардейцев. В постановлении отмечалось: «а) отпустить 10 тыс. руб. золотом в распоряжение ОГПУ для проведения операции; б) отпустить 2 тысячи комплектов гражданской одежды для частей белых в Синьцзяне»^{145}.

По согласованию с советским генеральным консулом в Восточном Туркестане Апресовым, прибывшим в Синьцзян в декабре 1933 г., полковник Папенгут, занимавший твердую антисоветскую позицию, был отстранен от командования (10 декабря), арестован и расстрелян. Официально он был обвинен в организации и проведении апрельского заговора, приведшего к власти Шэн Шицая. Командующим русскими частями был назначен полковник Н.И. Бектеев, вскоре получивший чин генерал-лейтенанта армии Синьцзяна, и военным советником дубаня — полковник Антонов. Белогвардейские части были переформированы и поставлены под прямой контроль офицеров Красной армии, которые назначались на командные должности или присылались в качестве летчиков. Интересно, что многие руководящие должности еще с начала синьзцянской операции заняли бывшие белые офицеры (некоторые из них вернулись в Советскую Россию из эмиграции) и привлеченные к сотрудничеству с ОПТУ — НКВД. Например, И. Лунчеков — бывший войсковой старшина, исполнявший в Синьцзяне должность начальника штаба Южного фронта[96]; А.Н. Барковский — поручик Дроздовского полка, в Синьцзяне — руководитель войсковой разведки[97]; Андреев — сын крупного Петроградского торговца, служивший в штабе Южного фронта[98]; Иванов-Мальцев — бывший офицер Добровольческой армии, являвшийся в Синьцзяне начальником группы советских войск[99]; В.Д. Константинов[100] — офицер армии атамана Дутова, служивший в Синьзцяне командиром конной группы^{146}, В.Г. Саламахин (Ильин) — бывший офицер армии Деникина, адъютант 1-го Кубанского полка[101] и др. Очевидно, что высокий процент бывших белогвардейцев, занимавших руководящие должности во время боевых действий в Синьцзяне, был не случаен. Психологически их влияние на белые части полковника Папенгута было более эффективным, нежели пропаганда красных — недавних врагов по Гражданской войне. Это влияние способствовало активному разложению белых частей, их возвращению в СССР и как результат — ликвидация антисоветского очага в Западном Китае.

Об одном из участников этих событий, упоминавшемся выше — В.Г. Саламахине, удалось найти довольно подробные биографические данные. Приведем их полностью. Они интересны тем, что раскрывают судьбу многих белых офицеров, вернувшихся на Родину, пытавшихся служить ей верой и правдой, зачастую вопреки своим желаниям и принципам, и закончившим жизнь по приговору военного суда расстрелом.

Подлинное имя В.Г. Саламахина — Ильин Андрей Романович. Он родился 1 октября 1893 г. в станице Губской Кубанской области в крестьянской семье. После смерти отца в 1894 г. и нового замужества матери до школьного возраста воспитывался у родных по отцовской линии. С 14 лет был в работниках (пастухом), затем учеником писаря. В начале Первой мировой войны ушел добровольцем на фронт, служил в 1-м линейном полку генерала Вельяминова. За боевые заслуги был награжден тремя Георгиевскими крестами и двумя медалями. Октябрьская революция застала 20-летнего Андрея Ильина в Персии, где он служил в составе Курдинского отряда, шедшего на соединение с англичанами, находившимися в Багдаде. Вернувшись в Россию, некоторое время жил в г. Майкопе, затем был мобилизован в Белую армию и с марта 1919 г. принимал участие в боях в составе партизанского полка. На фронте был дважды ранен и произведен в прапорщики. Некоторое время командовал сотней, а затем был назначен адъютантом 1-го Кубанского полка с чином есаула. В 1921 г. с остатками Русской армии эвакуировался в Грецию на о. Лемнос. Дальнейшие сведения о судьбе А.Р. Ильина противоречивы. Согласно автобиографии, написанной 22 марта 1938 г., он был ярым сторонником возвращения на родину и активно работал по разложению белых войск. За оскорбление антисоветски настроенных офицеров и ранение одного из них во время ссоры был арестован и осужден английским судом в Константинополе к 3 годам каторжных работ. Наказание отбывал на анатолийском побережье. После освобождения был выслан в Сербию, откуда переехал в Чехословакию. 6 августа 1926 г. явился в советское консульство с прошением о содействии выезду в СССР. Однако ему было рекомендовано во «искупление вины», поработать по разложению эмигрантов и сбору важных для советской родины документов. Активно работая в этом направлении (согласно автобиографии), он параллельно учился в Пражском кооперативном институте, а затем (до 2-го курса) — в Технической школе техников путей сообщения. Являясь членом Трудовой крестьянской партии (Маслова), Ильин регулярно информировал советского резидента Макара о деятельности ТКП, передавал ему важные документы из личного архива Маслова, к которому имел доступ, и сведения из его служебной переписки. В целях раскрытия связей зарубежного центра с подпольем в СССР Ильин был нелегально командирован в Ленинград, Москву, а затем на Северный Кавказ. В автобиографии Ильин отмечает, что командировка была организована Макаром при курировании в Ленинграде С.Г. Жупахиным и М. Степановым; Москве — Славинским, Аграновым, Федоровым, Молчановым и Люшковым; на Кавказе — Ельшиным, Гатовым и др. После завершения работы в СССР Ильин вновь был переброшен в Прагу, откуда совместно с руководством ТКП выезжал в Сербию, Болгарию и Константинополь. В 1929 — 1930 гг. по заданию советской резидентуры вновь находился в СССР. С 1932 г. использование Ильина в качестве закордонного агента стало нецелесообразным, и он был оставлен в России. Короткое время работал начальником охраны лагеря в Караганде (согласно автобиографии, «по заданию тов. Люшкова и Федорова Ивана Михайловича»), затем начальником штата охраны Дмитровского лагеря (2 месяца). В феврале 1934 г. капитан госбезопасности Ильин, уже под псевдонимом Саламахин, был командирован в составе опергруппы в Западный Китай. Прибыл в Синьцзянь 4 марта 1934 г. и поступил в распоряжение комдива Кручинкина. Некоторое время командовал ударной группой, а затем выполнял особые задания, в том числе в качестве нелегала в Илийском крае. После возвращения в СССР в 1936 г. под псевдонимом Борисов работал оперуполномоченным III отдела Дмитровского лагеря, а в 1937 г. был переведен в Саратов.

В апреле 1938 г. Ильин-Борисов был арестован, обвинен в «предательской деятельности и в связи с органами ОГПУ — НКВД по заданию иностранной разведки». Следствие «выявило факты», противоречащие автобиографии. Насколько эти факты были правдивы или вымышлены, сказать трудно.

Во всяком случае, согласно обвинительному заключению, Ильин был активным белогвардейцем и антисоветчиком. В 1928 г. он нелегально по заданию ТКП перешел границу СССР. Был арестован и только во время следствия завербован ОПТУ. Дальнейшая служба Ильина соответствует фактам, изложенным в автобиографии, но с существенной корректировкой — все это делалось по заданию «иностранных разведок с целью борьбы с советской властью». Эти данные зафиксированы в протоколах допросов Ильина и заверены его подписью. Однако, по некоторым сведениям, на суде он отказался от своих следственных показаний, которые дал якобы под воздействием пыток. После суда по приговору Военного трибунала Внутренних войск Московского округа от 17 марта 1939 г. и определения Военной коллегии от 11 апреля 1939 г. Ильин А.Р. был расстрелян. В 1958 г. решением Военной коллегии Верховного суда СССР от 2 апреля (справка № 001028/39) он был реабилитирован посмертно, а приговор и определение «по вновь открывшимся обстоятельствам отменены, и дело за отсутствием состава преступления прекращено».

Но вернемся в Синьцзян.

В ночь на Рождество началось наступление дунган на Урумчи. Обложив его, они двинулись на Чугучак и с ходу овладели городом. Но ненадолго. Выбитые частями 21-го стрелкового полка Красной армии под командованием Волгина, они отступили на Манас, а затем повернули на Кульджу. Еще 26 ноября кульджинский губернатор Чен Пей-янь перешел на сторону восставших. Арестовав своего военного советника полковника Вяткина и захватив оружейный склад, он двинулся с набранными в городе местными жителями на соединение с частями генерала Ма. В это время 1-й русский белоэмигрантский полк, блокированный в Урумчи, прорвав окружение, вышел к крепости Саньчжи, занятой уже к тому времени советским 21-м полком. При выходе из окружения в ночном бою погибли Рыхликов, Красиков, Турушев, Соломахин, Путин и другие. Спустя три дня соединенные части, включая 60 кавалеристов под командованием Иманова, находившихся в крепости, и подошедшее подкрепление — отряд под командованием Белова и батальона китайской пехоты, начали новое наступление. Дунгане были атакованы на берегу реки Тутун, в 50 километрах от Урумчи. В ходе боев, длившихся несколько дней, войска генерала Ма были окружены, часть их (около 200 человек) была порублена на льду казаками, другая часть была прижата к горам и также уничтожена^{147}.

16 февраля Ма снял осаду со столицы и отступил на Даванчен. Здесь он в последний раз попытался перехватить инициативу, но безуспешно. Против его армии было сосредоточено до 10 тысяч пехоты и кавалерии, 6 броневиков, 11 самолетов, 28 орудий^{148}.

После неудачных боев дунгане, потеряв более двух тысяч человек, оставили Сэйгу и стали отступать на Кашгар. Спустя короткое время все города вдоль южных отрогов Тянь-Шаня оказались в руках Бектеева. Вскоре казаки заняли и Кашгар.

Что же касается Ма-Цзу-ина, то он еще в Кашгаре явился в советское консульство и после разговора с консулом Максом Думписом 5 июля был переправлен через советско-китайскую границу. В СССР он попросил политического убежища, после чего был перевезен в Алма-Ату, затем в Москву, где и умер спустя два года при загадочных обстоятельствах.

15 апреля 1934 г. Политбюро ЦК ВКП(б) приняло решение, в котором отмечалось, что пребывание советских войск в Синьцзяне более нецелесообразно. Вместе с тем оно постановило: «… учитывая настойчивую просьбу дубаня и его желание в кратчайший срок закрепить результаты победы, лишив Ма Чжуньина (Ма-Цзу-ина. — А.О.) возможности обосноваться в районе Аксу-Уч-Турфан, мы согласны оставить в Синьцзяне на срок 3 — 4 месяца конную группу алтайцев с батареей, общей численностью в 350 человек, в целях прочного закрепления за провинциальным правительством районов Аксу-Уч-Турфан…»^{149}

Таким образом, на китайской стороне остались только конная группа и несколько военных советников. В их числе А.К. Маликов[102], комдив Н.К. Кручинкин[103], В.Т. Обухов, впоследствии генерал-лейтенант[104], П.С. Рыбалко[105]— будущий маршал, дважды Герой Советского Союза и др. Последний официально назывался «русским генералом китайской службы» и действовал под псевдонимом Фу-Дзи-Ху. Интересно, что кавгруппа «алтайцев» оставлялась «…как отдельное войсковое соединение, маскируемое под “русский кавполк из белоэмигрантов” с присвоением личному составу соответствующих “чинов”, знаков различия и т.п…».^{150}

В ноябре 1934 г. отряд в составе четырех полков, в том числе и белых, и конного артиллерийского дивизиона численностью 2200 человек, был сведен в часть под командованием полковника Чернова^{151}. Спустя короткое время белые части были расформированы. Казакам выдали жалованье за месяц вперед, коня и распустили по домам. Русская община в этой войне потеряла около полутора тысяч человек.

Таким образом, благодаря действиям белых и частей Красной армии выступление дунган было подавлено. Однако в апреле 1937 г. в Синьцзяне вспыхнуло новое восстание, разросшееся до таких масштабов, что Шен-Шицай был вынужден снова обратиться за помощью к СССР. И вновь Советский Союз оказал ему вооруженную поддержку.

В Синьцзян под видом «проведения длительных учений в условиях горного лагеря» было отправлено два полка: один Красной армии, второй — НКВД. Группы получили названия «Ошская» и «Нарынская» — по месту сосредоточения перед походом. Кроме того, в Урумчи был переброшен авиаотряд численностью 25 самолетов И-15 и Р-5.[106] В середине июля 1937 г. советские воинские группы приступили к боевым операциям.

Участник событий Я. Гриценко — командир расчета станкового пулемета «максим» из 13-го Алма-Атинского полка ВВ НКВД (командир полка Константинов, начальник штаба — Глаголенко) — вспоминает, что, несмотря на боевые потери, обморожение ног и рук из-за ночевки на горных ледниковых перевалах, части Красной армии довольно быстро овладевали населенными пунктами, занятыми повстанцами. Далее он сообщает о зверствах восставших мусульман над пленными красноармейцами. Гриценко пишет: «Разведчики рассказывали о страшных вещах, которые творили мятежники с нашими бойцами и командирами, взятыми в плен или ранеными. В крепость (у города Кульджа. — А. О.) стали приходить бойцы, которые сумели спрятаться в хижинах поселка, и тоже рассказывали жуткие вещи. А когда мы оставшимися силами стали прочесывать поселок и лес там, где вчера располагались наши, то увидели следующую картину. Орудия батареи были целы и стояли на своих позициях, но почему-то без замков. Позже выяснилось, что батарейцы, погибая, извлекали замки из орудий и забрасывали их в сугробы. Мы их все отыскали, и орудия снова были готовы к бою. Самое страшное, что предстало перед нашими глазами, — наши товарищи, которые были так зверски изуродованы, что некоторых трудно было узнать. Противник снял с них одежду, выколол глаза, отрезал носы, языки, уши, половые органы и вспорол животы, а потом приставил к стволам деревьев, и они, окоченелые на морозе, стояли как мумии. После такой картины мы дали себе клятву живыми не сдаваться, а при себе иметь резервную гранату, чтобы в случае безвыходного положения взорваться вместе с экзекуторами»^{152}. Ответом на зверства мусульман стали адекватные меры.

Сохранился интересный документ, освещающий деятельность группы, состоявшей из 13-го и 15-го полков НКВД и 48-го полка Красной армии. Его автор — командир группы полковник, а впоследствии — комбриг пограничных войск Норейко. 15 декабря 1937 г. он докладывал: «К 5 декабря из 36-й дунганской дивизии убито и взято в плен 5612 человек, ликвидировано из числа взятых в плен 1887. Захвачено 20 орудий, 1 миномет, более 7 тысяч винтовок. Из 6-й уйгурской дивизии убито и взято в плен около 8 тыс. человек, из числа пленных ликвидировано 607 человек». К 7 января 1938 г. число ликвидированных уже достигало: по 36-й дивизии — 2192, по 6-й — 857 человек[107]. Кроме того, согласно докладу начальника управления пограничной и внутренней охраны комдива Кручинкина от 15 января 1938 г., было уничтожено «96 японских агентов, 318 английских и несколько шведских»^{153}.

В начале января 1938 г. советские войска закончили «учения» и были выведены из Синьцзяна. В это время на территории провинции на постоянной основе находилось несколько тысяч советских граждан, включая и военнослужащих. Значительная часть советского контингента обеспечивала охрану деятельности трассы Сары-Озек-Ланьчжоу (трасса «Z»), по которой шли основные военные поставки из СССР. Для охраны трассы в Синьцзян была переброшена специально сформировать бригада в составе кавполка с приданными ему частями (танкисты, артиллеристы, автобатальон, саперы, связисты, хозчасть, санчасть). Кроме того, бригаду поддерживала расположенная рядом авиачасть. Военнослужащие бригады были экипированы в форму китайской армии и должны были обращаться друг к другу так, как это делали бывшие белогвардейцы, находящиеся на службе у китайцев^{154}.

В начале 1940-х гг. положение консульства и советских специалистов в Синьцзяне осложнилось. Стали набирать силу антисоветские настроения. Об этом наглядно свидетельствуют факты, изложенные в «Докладе командования войск Казахстанского пограничного округа об обстановке на советско-китайской границе в районе Синьцзяна в 1941 г.» от 31 января 1942 г. В документе отмечалось:

Антисоветская деятельность контрреволюционных элементов Синьцзяна в 1941 г. резко усилилась, особенно в период Отечественной войны.

Наиболее характерным проявлением антисоветской борьбы явилось восстание [белогвардейских] казаков в Алтае. Это восстание носило резко выраженный антисоветский характер, так как все ''ультиматумы” повстанцев сводились к требованию прекратить торговлю с СССР и т.д. В подавлении этого восстания Шен Шицай проявлял нерешительность и медлительность.

Наиболее активно стали проявлять свою деятельность русские белогвардейцы.

Белогвардейцы Тарбагатайского округа проявляют повстанческие тенденции и приступили к созданию повстанческо-бандитских формирований, сколачивают кадры для совершения вооруженных набегов на нашу территорию»^{155}.

Вместе с тем складывающаяся ситуация не мешала находиться в 1941 — 1944 гг. в г. Хами авиационному заводу, который охранялся отдельным батальоном войск НКВД. Интересно, что личный состав батальона был по-прежнему одет в белогвардейскую форму, а офицеры именовались не лейтенантами и майорами войск НКВД, а поручиками и штабс-капитанами^{156}.

Что же касается Шен-Шицая, то он после прихода в Китае к власти коммунистов перестал интересовать СССР и в 1948 г. погиб при весьма загадочных обстоятельствах.