В дебрях Южной Африки

Глава 28. СЛОН-ОДИНОЧКА

Слон стоял в рощице под сенью деревьев, называемых «мохала». В отличие от низкорослой мимозы, мохала обладает высоким, гладким стволом, над которым тихо качается густая крона, формой напоминающая зонт. Перистые нежно-зеленые листья мохалы составляют любимое лакомство жирафа, почему в ботанике она именуется жирафьей акацией; голландские же колонисты называют ее в просторечии верблюжьим терновником.

Высокий жираф с его хваткими губами и очень длинной шеей без труда ощипывает листья на высоте семи метров. Другое дело — слон, который не может дотянуться хоботом так высоко; ему зачастую пришлось бы разыгрывать пресловутую лису из древней басни, не располагай он превосходным средством достать соблазнительные листья, повалив дерево наземь. Ему это вполне под силу, если только ствол не слишком толст.

Когда взоры наших охотников впервые остановились на слоне, он стоял у вершины поверженной мохалы, которую только что сломал под корень. Теперь он обрывал листья, набивая ими свой вместительный желудок.

Овладев наконец даром речи, Черныш прерывисто зашептал:

— Осторожно, баас Блоом! Не подходи! Остерегись! Это злой старый клау! Ух! Он дурной. Я его знаю, старого чертова быка!

Этими сбивчивыми словами Черныш хотел предостеречь хозяина, чтоб он не приближался опрометчиво к великану.

Бушмен узнал в нем самого опасного из слонов — бродягу.

Покажется загадочным, откуда Черныш это заключил: ведь слон-одиночка ничем, собственно, не отличается внешне от других своих сородичей. Но наметанный глаз бушмена умеет кое-что прочесть в облике животного, как мы по неуловимым признакам отличаем злого и опасного быка от более добродушного или дурного человека от хорошего.

Да и сам ван Блоом и даже Гендрик поняли по виду слона, что он свиреп и дик и что действовать надо осторожно.

Охотники притаились в кустах и несколько минут наблюдали за четвероногим великаном. Чем дольше они глядели, тем более крепло в них решение напасть на него. Вид огромных бивней был слишком соблазнителен для ван Блоома; он ни на секунду не допускал мысли о том, чтобы отказаться от борьбы и дать животному уйти. Во всяком случае, он всадит в него две — три пули, а если представится возможность и если первых двух не хватит, — что ж, можно будет всадить и больше. Нет, ван Блоом не откажется без боя от этих чудесных бивней!

Он тотчас стал соображать, как вернее всего повести нападение, но время не ждало, и план не успел созреть. Слон казался неспокойным и, видимо, готов был двинуться дальше. С минуты на минуту он мог уйти и затянуть преследование на много миль, а то и вовсе скрыться от охотников в густой заросли «стой-погоди».

Эта перспектива ускорила решение ван Блоома сразу же пойти в атаку и, подступив к слону как можно ближе, выпустить в него заряд. Он слышал, что меткая пуля в лоб уложит любого слона, — только бы найти позицию, откуда можно было стрелять зверю прямо в морду. Ван Блоом считал себя достаточно метким стрелком, чтобы не промахнуться.

Он, впрочем, ошибался. Слона не убивают выстрелом в лоб. Такие сведения можно получить от джентльменов, охотившихся на слонов в своем кабинете, хотя другие кабинетные люди, анатомы — отдадим им должное, — ясно доказали, что этот способ невозможен ввиду особого устройства слоновьего черепа и расположения его мозга.

В то время ван Блоом разделял это ложное представление и потому допустил большую оплошность. Вместо того чтобы искать позицию для выстрела в бок, которую он нашел бы куда легче, он решил обойти слона кругом и выстрелить ему прямо в морду.

Оставив Гендрика и Черныша в тылу у противника, он под прикрытием кустов пополз в обход и наконец достиг тропинки, которую слон мог бы выбрать с наибольшей вероятностью.

Едва успел он занять свою позицию, как исполин двинулся прямо на него своей величавой поступью; и, хотя слон не бежал, а только шел, он пятью — шестью гигантскими шагами приблизился почти вплотную к засаде охотника. Животное еще не подавало голоса, но при каждом его движении ван Блоом слышал странный клекот или урчание, как будто в его огромном брюхе переливалась вода.

Ван Блоом стоял за стволом большого дерева. Слон до сих пор не замечал его и, может быть, прошел бы мимо, не подозревая о присутствии врага, если б тот позволил ему. У охотника и впрямь мелькнула такая мысль, потому что, как ни был он смел, при виде лесного великана у него на мгновение замерло сердце.

Но вот снова дуга слоновой кости блеснула перед его глазами, снова вспомнил он цель, которая привела его сюда, вспомнил о погибшем состоянии, о своем намерении нажить его, поставить на ноги детей… Эти мысли укрепили в нем решимость. Длинный ствол громобоя опирался на сук, дуло глядело прямо в лоб надвигавшемуся слону. Зрачок охотника сверкнул в прицельной рамке, грянул гулкий выстрел, и на мгновение облако дыма застлало все перед глазами… Ван Блоом услышал хриплый трубный рев, услышал хруст ветвей и урчание воды, а когда дым рассеялся, охотник, к своему великому смущению, увидел, что слон все еще стоит на ногах как ни в чем не бывало.

Пуля попала в ту самую точку, куда метил стрелок, но, вместо того чтобы нанести животному смертельную рану, она только привела его в крайнюю ярость. Слон теперь метался, ударял бивнями о стволы, хоботом обламывал ветви и швырял их в воздух, видимо совсем не понимая, что же это так дерзко щелкнуло его по лбу. К счастью для ван Блоома, толстый ствол дерева скрывал его от слона. Если бы разъяренный зверь заметил в это мгновение человека, ван Блоому бы несдобровать, но охотник знал это, и у него достало хладнокровия сохранить молчание и покой.

Иначе повел себя Черныш. Когда слон зашагал вперед, бушмен и Гендрик пошли, крадучись, вслед за зверем через мохаловую рощу. Они пересекли даже открытую поляну и вступили в кусты, где сидел в засаде ван Блоом. Когда Черныш услышал выстрел, а затем увидел, что слон невредим, мужество изменило ему. Он оставил Гендрика и кинулся обратно к мохаловой роще, оглашая воздух пронзительными криками.

Крики достигли ушей слона, и он тотчас же бросился в ту сторону, откуда они доносились. В одно мгновение он вынырнул из кустов и, увидев на открытой поляне бегущего человека, бешено ринулся за ним. Гендрик, который не трогался с места и остался незамеченным в прикрытии кустов, выстрелил по пронесшемуся мимо зверю. Пуля, угодив в лопатку, только усилила ярость слона. Он мчался, не останавливаясь, вслед за Чернышем, вообразив, несомненно, что бедный бушмен и причинил ему боль, происхождение которой он плохо понимал.

Лишь несколько секунд прошло после первого выстрела, а охота приняла новый оборот. Черныш едва успел выскочить из кустов, как слон уже мчался за ним, а когда бушмен повернул к мохаловой роще, он был на каких-нибудь шесть шагов впереди своего преследователя. Черныш хотел добраться до рощи, среди которой было несколько очень крупных деревьев. Он рассчитывал влезть на одно из них, так как это казалось ему единственным средством спасения. Но не пробежал он и половины открытой поляны, как понял, что ему не поспеть. Он слышал за собой тяжелый топот чудовища, слышал громкий злобный рев, ему казалось даже, что он ощущает на спине горячее дыхание зверя. А до рощи было еще далеко. Когда там еще добежишь да взберешься по стволу так высоко, чтобы слону не достать было хоботом! На это нужно время. Укрыться на дереве не оставалось надежды.

Эти соображения почти мгновенно сложились в мозгу Черныша. За десять секунд он пришел к заключению, что бегством ему не спастись; и вот он сразу прервал свой бег, круто повернул и встретил слона лицом к лицу.

Не надо думать, что он тут же составил новый план спасения. Не отвага, а только отчаяние заставило его обратиться лицом к преследователю. Он знал, что, продолжая бежать, непременно будет настигнут; если повернуться лицом к врагу, ничего худшего не произойдет, а может быть, еще удастся предотвратить роковой удар каким-нибудь ловким маневром. Черныш стоял теперь как раз посередине прогалины; слон мчался прямо на него.

Бушмен был совершенно безоружен: чтобы легче было бежать, он бросил свой лук, бросил топор. Впрочем, и лук и топор были бессильны против такого противника.

На человеке оставался только каросс из овчины. Овчина стесняла Черныша в беге, но бушмен умышленно не расстался с ней.

Черныш стоял на месте, пока вытянутый хобот не оказался в трех футах от его лица; и тут бушмен кинул овчину прямо на хобот слону, а сам, легким прыжком отскочив в сторону, побежал в обратном направлении.

Ему, несомненно, удалось бы забежать слону в тыл и этим спастись, но слон подхватил овчину на хобот и размахнулся ею. Описав в воздухе широкий круг, она, точно назло, хлестнула Черныша по ногам, и маленький бушмен, как подкошенный, растянулся на земле среди поляны.

С присущим ему проворством Черныш тотчас же вскочил и кинулся в новом направлении. Но слон уже понял его уловку, оставил каросс и вдруг помчался за человеком.

Черныш не пробежал и пяти шагов, как длинный гнутый бивень очутился у него между ногами; секунда — и тело бушмена оторвалось от земли.

Ван Блоом и Гендрик, которые к этому времени как раз достигли края прогалины, увидели, как Черныш перекувыркнулся в воздухе, но, к их удивлению, он не упал обратно на землю. Уж не подхватил ли его слон опять на бивни и теперь придерживает хоботом? Нет. Охотникам была видна голова животного. Бушмена на бивнях не было, не было его и на спине у слона, не было нигде. Слон, казалось, и сам не менее, чем наблюдатели, был изумлен внезапным исчезновением своей жертвы. Громадный зверь искал глазами, словно недоумевая, куда ускользнул предмет его ярости.

Куда мог исчезнуть Черныш? Где он? Вдруг слон издал громкий рев, кинулся к дереву и, обхватив его хоботом, бешено затряс. Ван Блоом и Гендрик подняли глаза к вершине дерева, ожидая, что увидят Черныша в густой листве.

Там он, конечно, и оказался: он сидел среди веток, куда его забросил слон. Ужас был написан на лице бушмена, потому что и здесь он не чувствовал себя в безопасности. Но он не успел выдать криком свой страх. Еще мгновение, и дерево с треском рухнуло, увлекая Черныша на своих ветвях.

Вырванное хоботом дерево упало прямо на слона. Черныш, падая, даже скользнул по спине животного и сполз по покатому заду к его ногам. Ветви ослабили падение, и бушмен ничуть не ушибся, но он сознавал, что теперь находится в полной власти беспощадного врага. Бегством не спастись. Он погиб!

И тут мгновенная мысль осенила его — какой-то инстинкт, пробужденный отчаянием. Вспрыгнув на заднюю ногу великана, он крепко обхватил ее руками, а свои босые ступни поставил на широкие копыта. На этой опоре он мог держаться, сколько бы животное ни двигалось.

Гигант, не имея возможности стряхнуть его или дотянуться до него хоботом, а сверх того, удивленный и напуганный этим невиданным способом нападения, издал пронзительный рев и, оттопырив хвост, задрав высоко хобот, ринулся прямо в джунгли.

Черныш держался на его ноге, пока слон не донес его благополучно до кустов, а там, улучив минуту, тихонько соскользнул наземь. Как только бушмен почувствовал под собою твердую землю, он вскочил на ноги и побежал во весь дух в обратную сторону.

Впрочем, он мог бы спокойно остаться на месте: слон был так испуган, что без оглядки ломился вперед сквозь заросли, корежа на своем пути сучья, сокрушая целые деревья. Четвероногий великан не остановился до тех пор, пока не убежал на много миль от места своего неприятного приключения.

Тем временем ван Блоом и Гендрик вновь зарядили ружья и двинулись на выручку бушмену. Но Черныш, так чудесно спасенный, уже мчался прямо к ним, как на крыльях.

Отец и сын, разгоревшись охотничьим пылом, предложили пуститься по свежему следу, но бушмен, не чувствуя влечения к «старому бродяге», с которым познакомился довольно близко, отказался наотрез. Без коней или собак, объявил он, слона не настичь, а так как у них нет ни тех, ни других, то продолжать преследование бесполезно.

Ван Блоом сознавал справедливость его слов и поэтому особенно жалел о потере своих коней. Слона легко догнать верхом на лошади, а собаки заставляют его перейти от бегства к обороне, но так же легко уходит он от пешего охотника, и раз уж он пустился наутек, преследовать его — напрасный труд.

Час был слишком поздний, чтобы разыскивать других слонов; с чувством разочарования охотники отказались от погони и направились обратно к лагерю.