В джунглях Юга

Глава XVI В СЕЛЕНИИ У КХМЕРОВ

«Я беден и потому, как лист, упавший в реку, куда понесет вода, туда и плыву. К тому же сейчас всюду враг…» Так сказал мой приемный отец в тот день, когда мы встретились с охотниками на крокодилов.

Как же все это оказалось верно!

Мы прожили в рыбачьем селении всего лишь каких-нибудь три месяца. И еще не просохла земля на том месте, где мы поставили хижину, и не успела приемная мама узнать в лицо всех соседских женщин, как мы снова вернулись к кочевой жизни.

Последние несколько дней рыбаки, ходившие в открытое море, возвращаясь с лова, приносили вести о том, что враги надвигаются на нижний Уминь и что в устье реки много разведывательных катеров. Даже к нам сюда, в рыбачий поселок, когда становилось тихо, долетали из залива сирены кораблей. Говорили, что вражеский сторожевой катер, загасив мотор, прошел в ближнюю бухту и захватил двух ловцов креветок и что целое отделение марионеточных солдат, переодетых в крестьянскую одежду, спустилось по реке и дошло до самых болот, пока его не остановила засада местного отряда самообороны. Каждый день над нашими головами гудели «старухи»[46]; они почти задевали верхушки деревьев. Разнеслись слухи о том, что в залив вошли два военных транспортных корабля. Небо в той стороне потемнело от дыма пожарищ.

Вокруг стояла страшная суматоха, — все хотели поскорее уехать.

Отец был намерен остаться здесь.

— Если придут враги, буду драться вместе со здешним отрядом самообороны. Ведь если все побегут и бросят свою землю врагу, — говорил он, — что же тогда получится!

У нас в семье, как назло, случилось несчастье — заболел Ко. Они с мальчишками собирали в зарослях кустистых пальм заплывших туда пескарей, и он нечаянно наступил на ядовитую рыбу, которую называли «чертова морда». Теперь нота сильно распухла, поднялся жар, и бедный Ко лежал в лодке, стонал и бредил. Мама все время плакала и торопила отца с отъездом.

— Куда же мы сейчас поедем? — сердито хмурился он.

— Ну, если ты от своих крокодилов оторваться не можешь, то я сама сделаю плот и увезу ребят!

Ее страдальческое лицо побледнело, губы дрожали, как будто она хотела еще что-то сказать и не могла.

Отец вздохнул и долго смотрел на Ко, лежащего в забытьи. Потом решительно поднялся, обернул голову повязкой, взял нож и пошел обдирать бамбуковое лыко на веревки, которые могли нам понадобиться в дороге.

Когда начало темнеть, наша лодка отошла от берега. В рыбачьем селении было безлюдно. На отмели, над грудами мертвой рыбы, кружились зеленые мухи. Когда мы начали грузить в лодку наш скарб, они с громким жужжанием разлетелись. Отец стал на рулевое весло, я был на носовом. Мама поминутно оглядывалась на покинутую хижину, грустно стоящую на краю селения. Шесты для просушки сетей на берегу отдалялись с каждой минутой и скоро стали совсем не видны в вечернем тумане, поднимавшемся над водой…

Как и раньше, мы, сменяя друг друга, плыли без отдыха несколько дней и ночей подряд. Иногда мне начинало казаться, что наша лодка совсем не движется. Здесь все места были очень похожи одно на другое. Берег по обеим сторонам был покрыт густыми зарослями кустистых пальм. Дул ветер. Перешептывание листьев под ветром, плеск волн о борт лодки и скрип весел — все слилось в монотонную печальную мелодию, от которой становилось очень тоскливо.

Я вспоминал о доме, о родителях, о своем друге моряке Ба и спрашивал себя, не было ли в его скитальческой жизни таких же невеселых дней.

Мне вспомнились его слова:

«… Сегодня — здесь, я завтра — там. Вот я, например, где только не побывал — в лесах, на разных морях, в степях и горах! И чем больше я ездил, чем больше встречал интересного, тем сильней это меня захватывало…

Низкий голос моряка Ба как будто плыл сейчас следом за нашей лодкой.

Зеленые оазисы, сверкающие золотом пески огромной пустыни и купцы на спинах верблюдов, устало смотрящие на силуэты египетских пирамид на горизонте… Морские порты с сутолокой разноплеменных пассажиров в красочных национальных одеждах, спешащих по трапам океанских лайнеров… Моря, закованные во льды, где все сливается с небом в сплошной белизне; эскимосы в одеждах из шкур, упряжки быстроногих оленей… Обо всем этом я мечтал, и все это было на сверкающих яркими красками открытках, которые моряк Ба когда-то подарил мне. Открытки так и звали побывать в разных краях. Но все это было так далеко! Попаду ли я когда-нибудь туда?! А здесь, на этой широкой реке, по которой мы плыли, было пустынно и тихо. И мне так часто хотелось превратиться в пингвина…

Кустистые пальмы, стоявшие по обеим сторонам реки, вскоре сменились лесом финиковых пальм с густым, непроницаемым сводом крупных листьев. Здесь, у самой воды, среди обуглившихся от удара молнии стволов пальм, на иссиня-черной болотистой земле лежало множество черно-желтых змей. Свернувшись кольцом, змеи вытягивали вверх головы, как будто разглядывали верхушки пальм. Иногда я, сильно размахнувшись веслом, нечаянно задевал по змее, но она даже не шевелилась. За лесом финиковых пальм потянулись заболоченные пустоши, до горизонта заросшие высокими, в рост человека, травами; изредка над ними проносился долетавший сюда ветер с моря, и травы клонились ему вслед, колышась как волны. Над зеленым травяным простором кружилось несметное множество аистов.

Я поднял весло и, обернувшись, заглянул под навес лодки.

— Ко! Вставай, посмотри, как много аистов!

Ко, лежавший ничком, знал, что я посмеиваюсь над ним, но все же откинул укрывающую его циновку и выглянул из-под навеса.

— Подумаешь, удивил! Бывает и побольше! — скривил он рот в усмешке, снова лег и, скорчившись, натянул на себя циновку.

Я услышал, как он застонал, и мне стало его ужасно жалко.

— Ох, когда же мы до кхмеров доедем, может, удастся раздобыть там лекарство для мальчишки, — тяжело вздохнула мама.

Отец, приложив козырьком руку к глазам, посмотрел вдаль на едва заметные редкие верхушки деревьев.

— Еще один переход — и будем там. Поднажмем, Ан!

А я уже не мог даже пошевелить руками. Они стали тяжелыми, твердыми, как две деревяшки. И все же, услышав слова отца, я улыбнулся.

— Ничего, я еще могу, отец! Еще не очень устал!

Из-под навеса, пригнувшись, вышла мама.

— Иди отдохни, я погребу, — сказала она и легонько подтолкнула меня.

Я лег рядом с Ко и еще не успел хорошенько устроиться, как веки налились тяжестью и я уснул…

К закату мы добрались до селения кхмеров[47]. От песчаных наносов по берегам маленькой речушки, в которую свернула наша лодка, поднимался горячий, обжигающий лицо воздух. Зной выжег траву, покрыл желтизной листья бамбука. Редко-редко налетал издалека ветер. Он вздымал вихри песка, такие огромные, что за ними становилось не видно быков, изнуренных зноем и жующих траву под редкими деревьями. Мне казалось, что песок сейчас поднимет этих быков и унесет в небо.

Дочерна загорелые, словно вымазанные сажей, голые пастушата с громкими воплями плескались у берега. Один кудрявый мальчишка стоял на берегу и помахивал кнутом. Он был так туго поверх своего раздутого живота перепоясан новеньким кожаным ремешком, что у меня невольно все внутри заболело. Заметив, что я смотрю на него, он заулыбался во весь рот, показывая ровные и крупные, как кукурузные зерна, зубы.

На извивающейся змейкой дороге поскрипывала деревянными колесами запряженная буйволом повозка. Повозка была тяжело нагружена рисом. Впереди, держа в руках вожжи, шел мужчина в красном саронге и с непокрытой головой. За повозкой две молодые женщины, в одинаковых платьях с широким вырезом у шеи, несли на головах глиняные кувшины с водой. Их стройные фигурки с высокими тонкими шеями, похожими на горлышко вазы, все время тянулись вверх, чтоб сохранить равновесие кувшинов, и показались мне такими же красивыми, как каменные статуэтки кхмерских танцовщиц на картинках в путеводителе по Камбодже. Все вокруг было окрашено в однообразную унылую желтизну, только верхушки высоких деревьев, которые здесь были редки, еще сохраняли зеленый цвет.

Наша лодка прошла мимо домов, окруженных плетнями, и пустых двориков. Красивая птичка колибри, с ярко-зелеными крыльями и красной грудкой, сидела на крыше молельни возле реки. Услышав плеск весел, птичка вспорхнула и улетела. Лодка остановилась у песчаной косы.

Отец сменил одежду, повязал новую головную повязку, и мы с ним пошли в пагоду попросить лекарства для Ко. Едва мы отошли от лодки, как Луок прыгнул на берег и бросился следом за нами. Как я ни гнал его, он не уходил, и нам пришлось взять его с собой.

Возле дома на сваях, стоявшего за зеленой бамбуковой изгородью в начале селения, отец спросил, как пройти к пагоде. Хозяин дома в шелковом клетчатом саронге, сидевший на веранде, показал в ту сторону, где росли манговые деревья, и оба заговорили между собой по-камбоджийски. Я ничего не понимал, да еще из-под дома громко лаяли собаки, и, наверно, потому мне показалось, что хозяин и отец о чем-то спорят.

Где бы мы ни показывались, всюду начинали лаять собаки.

Здесь было очень много собак, и все злые и худущие; они не отбегали далеко от дома, но, когда мы проходили мимо, они так и норовили укусить Луока.

— Зачем им столько собак? — разозлился я.

— Кхмерам религия запрещает убивать или продавать собак. Кормят всех щенков, сколько ни народится, а когда собака вырастает, она сама кормится, — ответил отец.

Луок бежал рядом со мной. Хвост его не был трусливо поджат, нет, он независимо им помахивал и как будто не обращал никакого внимания на весь этот шум. Но я знал: подай я ему знак, и он с удовольствием задаст им всем хорошую трепку.

Пагода с шестью изогнутыми по краям красными черепичными крышами стояла на каменном фундаменте на вершине песчаного холма, окруженная огромными, в три-четыре обхвата, манговыми деревьями. К ней вела широкая лестница из пористого камня. Каждая ступень была такой широкой, что на ней нужно было сделать несколько шагов, прежде чем ступить на следующую. По обе стороны стояли высеченные из камня изображения змея с девятью головами, развернутыми огромным веером. Холм был невысокий, но из-за широких ступеней мне показалось, что пагода стоит на очень высоком месте, и, чтобы увидеть ее, я все время задирал голову.

Лукку[48] пагоды, укутанный в желтый шелк, — еще совсем не старый, ему было лет пятьдесят, не больше, — шаркая туфлями и приветливо улыбаясь, вышел нам навстречу. Отец сложил руки перед грудью и почтительно поклонился. Я смотрел внимательно и тоже делал все, как он. Они заговорили между собой по-кхмерски, и отец вошел следом за лукку внутрь пагоды. Я тоже хотел было идти за ними, но отец обернулся и сказал:

— С собакой сюда нельзя. Если хочешь войти, вели ему лечь во дворе.

Но мне не удалось заставить Луока лежать спокойно. Едва я отворачивался, как он бросался следом за мной, и мне в конце концов пришлось остаться. Заглянув внутрь, я увидел, как отец, вытерев в уголке у входа ноги, сел на красивой пестрой циновке, разложенной против низкого круглого столика.

Лукку гостеприимно налил в чашечки воду, приглашая отца выпить, и они о чем-то заговорили. В пагоде было множество Будд, совсем как во вьетнамских пагодах. Отличие было лишь в том, что здесь под маленькими столиками громоздились глиняные горшочки с прахом кремированных людей; на крышке каждого такого горшочка был привязан квадратный белый лоскут, сбоку приклеена бумажка с именем и датой смерти.

Из небольшого домика справа во дворе пагоды, громко разговаривая, вышли несколько мальчиков с книгами под мышкой. Они поклонились появившемуся следом за ними молодому бонзе и побежали наперегонки вниз по каменной лестнице.

Из пагоды вышел отец, неся в руках что-то завернутое в желтую бумагу. Он обернулся и поклонился лукку. Тот, выйдя следом, как будто хотел что-то сказать, но передумал и окликнул нас, только когда мы были уже у лестницы. Отец оглянулся. Лукку, подняв вверх палец, сказал медленно, отчеканивая каждое слово:

— Ры сэй теонг кап, боонг ла чроу кса!

Отец повторил несколько раз «пат», пат»[49] и низко поклонился.

— О чем вы там так долго говорили? — спросил я.

— О многом… Он спросил, куда дошел враг, где наши… — весело ответил отец.

— А лекарство для Ко?

Отец показал желтый сверток:

— Вот оно! Сделано из ста сортов птичьего помета и костей ядовитых змей. Принимать внутрь и смазать снаружи, и все быстро пройдет. Денег не взял — подарил.

— А что он тебе только что сказал?

Отец помолчал немного, внимательно глядя на меня, потом ответил:

— Все-то тебе знать надо! Он сказал «хочешь срубить бамбук, убери лианы…» То есть это значит, что, если мы хотим отразить врага, нужно прежде всего избавиться от тех, кто им помогает!

— А эти мальчики в пагоде, они учатся молитвам?

— Нет, грамоте. В кхмерских селах нет школ, и дети учатся в пагоде. Лукку в селении самый влиятельный человек.

— Нам повезло, что мы встретили такого хорошего лукку, правда?

Отец кивнул и почему-то с улыбкой посмотрел на меня. Мы пошли к лодке, не обращая внимания на бегущих за Луоком собак, которые снова подняли громкий лай.

Ко выпил лекарство и смазал им больную ногу. Скоро ему стало намного лучше, и он даже смог сесть. Подарок лукку и впрямь оказался волшебным снадобьем. Отец тут же завернул в тряпицу клыки крокодила и отнес в пагоду — лукку сможет обточить их и сделать красивые шахматные фигуры.

Мама просила на денек задержаться здесь, чтобы она могла сходить в пагоду помолиться, но подул попутный ветер, начинался прилив, и отец не согласился. И, когда наступил вечер, мы продолжили наш путь. Куда он приведет нас?