В долинах Рингваака [Рыжий Лис]

Глава XII Вторжение с воздуха

И в самом деле, после такого унизительного наказания белоголовый орел уже никогда не появлялся над уединенным утесом Рыжего Лиса, а каждый раз, прежде чем пересечь хребет, не меньше полумили летел вдоль своего ущелья. Лисята с исчезновением единственной опасности, которая угрожала им на перевале, пользовались большой свободой и вволю играли в своих огражденных скалами владениях. Теперь, когда после дружной рингваакской весны наступало лето, лисята росли очень быстро, прямо на глазах. Скоро пришел и июнь, леса и долины, расстилавшиеся внизу, напоминали в те дни зеленое колыхающееся море; у линии горизонта это зеленое море казалось темно-лиловым. Лисята уже не требовали особых забот и, обучаясь охотничьему искусству под бдительным присмотром матери, достигли поразительных успехов. Это были весьма отчаянные, милые малыши — они всюду совали свой нос и постоянно рвались на свободу из-под надзора гордящейся ими матери. Они трепетали лишь перед одним существом на свете — перед Рыжим Лисом, а тот, пока им не угрожала какая-нибудь опасность, едва замечал их существование.

Но однажды, в середине июня, над ними нависла такая угроза, перед которой сила и искусство лиса оказались беспомощны. Все произошло часов в одиннадцать утра. Стоял знойный сияющий день, ветра совершенно не было, жаркий воздух над горным кряжем был напоен запахами трав и цветов. Луга, леса и сады, пихтовые заросли, поля гречихи и клевера — все дремало в лучах щедрого солнца и словно бы от избытка благодарности струило свои ароматы к небу. В тени, около норы, лежала лисица-мать, вокруг нее расползлись разомлевшие от зноя лисята; сам Рыжий Лис, спустившись со своего наблюдательного пункта фута на два, прилег за отбрасывающим слабую тень камнем и старался впитать в себя всю прохладу, какая только была по эту сторону Рингваака.

Примерно в тот же час внизу, в долине, в саду у Джэйба Смита началось давно ожидаемое волнение среди пчел. У Джэйба было три улья, три старомодных ящика, выкрашенные каждый по-своему: один белой краской, другой голубой, третий желтой — Джэйб это сделал для того, чтобы пчелы из каждого улья узнавали свое жилище и не залетали в чужое. Теперь с прилетных досок голубого и белого улья тонкими гирляндами свисали пчелы — их заставил выбраться наружу жар, а у летков двойной цепочкой сидели сторожевые пчелы — подогнув головы, они быстро вращали крылышками и старались охладить свои драгоценные соты в ульях. Сплошной струей, бьющей по наклонной вверх, из летков вылетали прилежные рабочие пчелы, направляясь за очередной взяткой меда и цветочной пыльцы.

Но из желтого улья не летело в поле ни одной пчелы. Почти вся семья, за исключением тех пчел, которые кормили детву или были заняты чисткой и вентиляцией сот, высыпала на прилетную доску, покрыв ее сплошной темной массой. Громадная коническая гроздь крепко вцепившихся друг в друга пчел ниспадала с края доски. Желтый улей начинал роиться. Жившая в нем пчелиная семья сильно размножилась и уже чувствовала, что ей тесно. А улей был полон еще и детвы, которая должна была вот-вот вылупиться из сот и приняться за работу. Пришло время, когда пчелам из желтого улья надо было улетать. Надо было освободить в нем место для нарождающегося поколения и основать новое семейство, перенеся туда привычные традиции порядка и прилежного труда. Пчелы в желтом улье прекратили всякую работу, за исключением самой необходимой, и нетерпеливо ждали отлета. С нетерпением ждал этого и Джэйб Смит, издали наблюдая за роем. Он рассчитывал, что этот прекрасный рой образует новую семью и тем увеличит количество его ульев. Джэйб уже заготовил для будущей семьи этот улей — снаружи он выкрасил его чудесной розовой краской, а внутри промыл водой, в которую был подмешан мед.

Но вот в желтом улье раздалось басовитое жужжание, и среди пчел, копошившихся на прилетной доске, словно пробежал электрический ток. Где-то внутри, между рам с сотами, послышался тонкий сердитый писк — это пчелы-охранники почтительно, но твердо старались удержать матку, которая разыскивала свою юную, еще укрытую в восковой ячейке соперницу, собираясь умертвить ее жалом. Отвлеченная охранниками от исполнения этого милого замысла, матка кинулась к летку, выскочила из улья и, растолкав свою толпящуюся паству, взлетела в воздух. В одну секунду, словно пена на воде под дуновением сильного ветра, черные клубы пчел поднялись вверх. Над бобовыми грядками и кустами смородины, заслоняя свет, вихрем вились и бешено гудели пчелы — в середине роя летела длиннотелая, стройная, темная по окраске матка.

Скоро рой разметался вширь, сделавшись почти прозрачным, как облако, но он сохранил какое-то таинственное внутреннее сцепление и отнюдь не утратил своей формы, напоминая теперь некую астральную туманность, которая вот-вот должна была сгуститься в небесное тело. Непрерывно вращаясь вокруг своего центра, рой медленно пролетел над садом, пересек голубое цветущее поле льна и навис над раскидистой яблоней. Следя с почтительного расстояния за полетом роя, Джэйб Смит был очень доволен: невысокая яблоня давала возможность легко заманить пчел в новый улей.

Да, рой явно облюбовал именно эту яблоню. Пчелы уже садились на довольно толстую ветку близ ее основания. Темная шапка пчел, опустившихся на ветку, все росла и росла, а кружившийся над яблоней рой заметно редел. Скоро темная шапка приняла уже форму и размеры колодезной бадьи. Жужжащая, вращающаяся туманность наконец спустилась и образовала новое тело, повисшее в зеленой тени дерева.

Увидев, что рой опустился, Джэйб Смит побежал через поле, держа на плече приготовленный улей, лесенку и моток веревки. Аккуратно приставив лесенку к стволу яблони, он взобрался на дерево и крепко привязал к нему улей, как раз над той веткою, где сидел рой. Все движения Джэйба были плавны, неторопливы, тверды и в то же время доверчивы — именно такие движения вызывали у пчел и понимание и ответную доверчивость. Укрепив улей так, как ему хотелось, Джэйб сошел наземь — он был уверен, что пчелы увидят, насколько удобно и красиво их новое жилище. Несколько пчел, пытливо жужжа, летали у Джейба над самой головой. Они садились ему на голые руки, на лицо, но ни одна и не пыталась его ужалить. Для пчел угрюмый охотник был персона грата.

В девяти случаях из десяти справедливые расчеты Джэйба Смита оправдывались. Обнаружив прохладное и темное, пахнущее медом убежище, пчелы скоро должны были покинуть дерево и войти в улей. Затем, чтобы пчелам было покойнее, Джэйб накроет улей полотнищем и оставит его на месте до вечера. Когда же опустятся сумерки, он развяжет веревку, осторожно снимет улей с яблони, укрепит его на подставке — квадратной, гладко обструганной плахе с шипами по краям — и отнесет на место, поставив рядом с другими своими ульями; там новая семья начнет добывать мед и мирно размножаться.

Но оказалось, что у роя, севшего на яблоню, были совсем другие, притом весьма твердые планы. Каждый пчеловод время от времени сталкивается с такой упрямой семьей, которая жаждет разведать и освоить новые места и полна решимости сбросить с себя древнее иго — господство человека. Правда, несколько пчел из этого роя заползли в приготовленный улей и убедились, что он душист и уютен. Но тем не менее рой вдруг поднялся с яблони и взлетел, снова начав жужжать и кружиться вокруг собственного центра. Облокотившись об изгородь, с горьким чувством разочарования смотрел на него Джэйб — он знал, что здесь он бессилен. Рой темным облачком поднимался все выше и выше, улетая в леса, к отрогам гор. Скоро Джэйб потерял его из виду и с сожалением должен был приняться за свою обычную работу. Он прекрасно понимал, что гнаться за роем, который летел так высоко, — дело совершенно безнадежное, нет сомнения, что эта пчелиная семья день или два назад уже выслала своих разведчиков и выбрала себе новое место, собираясь поселиться где-нибудь в дикой глуши.

День был, как уже сказано, совершенно безветренный и ясный, ничто не предвещало ни дождя, ни грозы — пчелы могли пуститься в свое долгое странствие без всякого страха. Скоро Рыжий Лис, оглядывая с утеса местность, заметил, что со стороны темневших лесов к горам медленно приближается странное облачко. Лис знал, что это пчелиный рой; не раз, укрывшись в безопасном месте, с любопытством наблюдал он, как роятся на пасеке пчелы. И сейчас, при виде этого летящего роя, у него не появилось никаких дурных предчувствий. Никогда пчелы не залетали так высоко в горы, и лис не сомневался, что рой будет искать какое-нибудь дерево с дуплом или удобную расщелину не на перевале, а где-то гораздо ниже. Если бы лису было известно, что несколько дней назад одиночные пчелы уже летали над перевалом и тщательно обследовали его, то он, наверное, почувствовал бы теперь некую тревогу и не смотрел бы на темное облачко с таким добродушием. А если бы лис знал, что эти пронырливые одиночные пчелы побывали даже в его норе и нашли, что она восхитительна, что в ней великолепно можно укрыться и от сырости, и от мороза, и от врагов, — если бы лис только знал это, то, конечно, от его философского спокойствия не осталось бы и следа.

Кружившееся, как вихрь, облачко все приближалось, оно словно бы увеличивалось в объеме и делалось темнее и темнее — вот уже его жужжание резко отдалось в ушах лиса. Пока лис сообразил, насколько стремителен был полет пчел, над его головой уже вились разведчики. Лис решил, что они сейчас же пролетят над перевалом и скроются в противоположной стороне. Секунду или две он, замерев, прижимался к утесу и не двигался. Затем он почувствовал острую боль в ухе — пчелы уже пускали в ход жало. Лис понимал, что затевать военные действия бессмысленно, и, мотая головой, бросился бежать со своего утеса вниз, чтобы укрыться в норе.

Яма, через которую приходилось лезть в нору, уже кишела пчелами; поэтому лисица-мать и лисята, сидевшие снаружи, тоже почувствовали, что положение опасно и что пора скрываться. Однако лисята, побежав к норе вслед за матерью, не устояли перед соблазном и начали наскакивать на нахальных мух, которые гудели у них над ухом. Пчелы, разумеется, принялись их беспощадно жалить, и, устремясь под землю, лисята трусливо поджали свои изящные пушистые хвосты и подняли неимоверный визг.

Забравшись в нору, семейство спряталось за спиной Рыжего Лиса и с опаской ожидало, что произойдет дальше. Ждать пришлось очень недолго. Вход в нору потемнел, и Рыжий Лис увидел, что в его убежище потоком врываются пчелы. Вот одна пчела уже ползет у него по шкуре. А вот несколько пчел одновременно уже жалят его в бока и загривок. Вновь подняли неимоверный визг лисята. Тревожно тявкнув и дав таким образом знак подруге следовать вместе с детенышами за собой, Рыжий Лис стрелой выскочил из норы — к тому времени все его тело усеяли пчелы. Лис, однако, сообразил, что драться с ними не стоит, а поскольку почти все пчелы летели с запасом меда и были настроены мирно, то в лиса вонзилось всего-навсего два-три жала.

По пятам за лисом бежали лисята, и ему пришлось даже умерить свой бег, чтобы они не отстали. Вереницу детенышей замыкала мать — она была теперь черным-черна и уже мало походила на лисицу, пчелы буквально облепили ее. Глядя на лиса, она тоже поняла, что в драку с пчелами лучше не ввязываться, тем более, что облепившие ее пчелы были настроены весьма добродушно и жалили лисицу только изредка — пчелы просто сели на нее, как могли бы сесть на ветку какой-нибудь пихты. Совсем по-другому вели себя лисята. В инстинктивном порыве ярости они оборачивались и на бегу хватали пчел зубами, визжа от боли и удивления, но все же отнюдь не трусили.

Когда лисья семья немного удалилась от норы, пчелы, сидевшие на шкуре Рыжего Лиса, вдруг поднялись и полетели назад, туда, где жужжал вокруг своей матки весь рой. Но те пчелы, которые преследовали лисят, и не думали отставать: сильно разозлясь, они хотели сражаться уже до конца. К счастью для малышей, Рыжий Лис мгновенно оценил положение. Мчась среди каменьев и скал, он повел свое несчастное семейство к такому месту, где были заросли можжевельника. Нырнув в эти кусты и выскочив на противоположной стороне зарослей, лисья семья почти что очистила свои шубки от пчел, лишь редкая из них убереглась от жестких, упругих можжевеловых веток. Много пчел были попросту убиты или покалечены, а остальные, поднявшись в воздух, еще минуты две гудели над можжевеловой рощицей.

Выбравшись из можжевельника, Рыжий Лис скоро разыскал кусты дикой смородины и еще несколько подобных чащоб с жесткими ветками — пройдя сквозь эти заграждения, семейство сбило со своих шкур всех пчел до единой. Кружа по кустарникам, Рыжий Лис все-таки держался определенного направления и норовил выйти на лужайку близ ручья, где ему хотелось половить мышей. Берег ручья на лужайке, куда скоро выбралась лисья семья, был совершенно голым и илистым. Лис показал малышам, что им надо делать, и лисята принялись зарываться в ил и кататься в нем, пока холодная, целительная вязкая масса не покрыла все их тело и не проникла в шерсть до самых корней. Скоро влажный ил оказал свое действие — он вытянул у изжаленных лисят весь пчелиный яд, и им стало легче. Затем лисята не один час валялись в густой траве, чтобы очиститься от грязи и обсохнуть. После этого наступило время обеденной трапезы: к услугам лисьего семейства на лужайке было множество мышей, а изловить мышку ровно ничего не стоило. Рядом с лужайкой, чуть выше по склону холма, в песчаной и сухой почве, Рыжий Лис отыскал старую нору сурка — в ней он и решил обосноваться на время, пока не найдется какое-либо другое, более удобное жилище.